Текст книги "Викинги – люди саги. Жизнь и нравы"

Знаменитое Усебергское захоронение середины IX в. познакомило нас с утварью богатой норвежской женщины, как предполагают, королевы Асы. В ее похоронном корабле находилось четверо саней, три кровати, стул и три сундука. Стул был изготовлен из дерева вместе со спинкой, сиденье крепилось отдельно. Кровати имели каркасы, а их деревянные угловые столбы завершались головами языческих идолов. На эти столбы крепились боковые планки кроватей, а дно представляло собой сеть из металлических прутьев, приделанных к раме. Столь высокое качество этой мебели несколько напоминает сиденья, описанные в «Саге о людях из Лососьей Долины» и также отличавшиеся большой изысканностью.

Посуду употребляли оловянную, медную, керамическую и деревянную. В распоряжении хозяев были котел и цепи для его подвешивания над очагом, жаровни и металлические пруты для нанизывания кусков мяса и целых тушек животных, печные горшки и котелки, сковороды, чаши, кубки, ведра, бадьи и чаны, ступа с пестиком, топор и нож для разделки мяса. Набор кухонной утвари зависел от хозяйственности и состоятельности владельцев гарда. У богатых людей были кубки и другие столовые предметы из стекла и кости, целиком из золота и серебра или только отделанные этими драгоценными металлами. Такие вещи высоко ценились. В раннем городе Старом Лёдёсе (Вестергетланд) при раскопках была обнаружена деревянная плошка, высокие края которой были красиво скреплены медным обручем[117]117
  RVHAA Årsbok, 1963. Fig. 34. S. 100.


[Закрыть], тоже отличающаяся большой изысканностью. В распоряжении хозяев были бочки и кадушки, кожаные мешки или шкуры (belgr) для припасов – муки, масла, кислого молока, солонины, травы, товаров для торговли и многих других предметов. Как свидетельствует «Сага о Ньяле» (гл. CXVI), в обиходе нередкими были полотенца и скатерти.

Интересно описание дома богатого кура (курша) с восточного берега Балтийского моря, куда попали плененные поэт и воин Эгиль и его спутники, которые отправились в Курляндию. Они сумели освободиться и прошли по всему помещению, захватывая оружие и убивая встречных. В доме был чердак, где помещалась спальня хозяина и хранилось много оружия, а также горница, разделенная дощатой перегородкой, по одну сторону которой находилась рига, а по другую в это время шумно пировали хозяева. Этажи дома сообщались между собой запиравшимися дверями-люками в полу. Захватив оружие и спустившись вниз, исландцы обнаружили под полом глубокую яму, где сидели пленники, превращенные в рабов, и освободили их[118]118
  ИC I. С. 142–143.


[Закрыть].

Кроме помещений на своем хуторе хозяева обычно имели еще по два-три помещения вне xyтopa или подворья. Одно из них – летний сарай на сеттере, т. е. горном пастбище, куда пастухи или сами хозяева отгоняли скот весной и откуда пригоняли его с наступлением холодов. Поскольку сеттеры располагались вдали от жилья, туда приходилось добираться на лошадях[119]119
  Там же. С. 192, 367.


[Закрыть]. Сарай на сеттере обычно представлял собой хижину из бревен, досок или жердей, не рассчитанную на зимовку; при ней устраивался загон для скота, огороженный жердями и прутьями. Судя по сагам, территории на сеттере, предназначенные под пастбища и для заготовки сена, находились в собственности либо долговременном владении того или иного хозяина. Сведений о наличии или отсутствии переделов этих угодий у меня нет. Иногда на сеттере устраивали и более долговременные, прочные помещения, где можно было также вести хозяйство, как это сделал Скаллагрим в «Саге об Эгиле»[120]120
  Там же. С. 115.


[Закрыть].

Особый домик в одно помещение ставили для себя тингманы, т. е. постоянные участники народных собраний-тингов, в традиционных местах их проведения. Это помещение было закреплено за построившим его хозяином. Оно было небольшим, состояло из четырех стен, сооруженных из глины, дерна или торфа. Хозяин или посланные им работники на время тинга покрывали эти стены сверху и завешивали изнутри привезенными коврами или тканями; там находились также скамьи для сидения и, возможно, ночного отдыха, ведь тинг нередко продолжался более одного дня. На традиционных местах тинга и торжищ жители разных областей постоянно размещались на определенных участках.

Владельцы кораблей и лодок – а таких на побережьях региона было абсолютное большинство – имели также корабельные сараи: крытые помещения неподалеку от открытой воды, куда затаскивали суда как на зиму, так и в том случае, если хозяин не собирался пользоваться ими в течение длительного времени. Эти корабельные сараи упоминаются во многих сагах. Умышленный поджог такого сарая, тем более вместе с кораблем, приравнивался к поджогу жилища и сурово наказывался.

В Старшей редакции Вестгеталага (первая четверть XIII в.) подробно предписывается, «как нужно строить мельницу» (Huru meulbu skal gära), что было непосредственно связано с законами о земле и землепользовании. В сагах же сведений о мельницах я не нашла.

В условиях кровной мести, междоусобиц, постоянных стычек и настоящих сражений по разным поводам все жилища укрепляли. Те, кто были в состоянии, возводили вокруг хутора целые укрепления, превращая двор в «крепость» (virke), а дом – в «замок» (hus). Обычно хозяином такой крепости был «видный и влиятельный человек», чаще всего король. В этом случае сооружали редут со рвом и стеной из необработанного камня, реже – вал.

Такие сооружения упоминаются во многих сагах. Крепость конунга Олава была окружена валом из камней, дерна и бревен, дополнительно укрепленных сверху частоколом из заостренных бревен. Кроме того, перед валом король велел вырыть ров. Внутри крепости «он основал торговый посад» и повелел «размечать участки для других дворов и давал их людям, чтобы те там строились», что являлось типичным вариантом организации городского поселения при замке или крепости[121]121
  Сага о Олафе святом. Гл. LVII, LXI; КЗ. С. 196, 201.


[Закрыть]. Более простые укрепления создавали зажиточные хозяева для защиты от воинственных соседей, разбойников, находников из-за моря[122]122
  См., например: ИС II:1. С. 111, 334.


[Закрыть]; а сами разбойники сооружали крепости в качестве своего логова. Так, например, ставший разбойником Хёрд возвел подобное укрепление для себя и своей ватаги на острове. Хуторяне, ожидая нападения, укрепляли дом изнутри дополнительными внутренними стенами, с дверями на засовах, замками на дверях своих спален. Повышали прочность крыш, так что на них можно было организовать оборону, а также строили укрепления из бревен[123]123
  Сага об исландцах. Гл. 33.


[Закрыть].

Для того чтобы пробить брешь в оборонительной стене или снести ее, нападающие, в свою очередь, пользовались таранами из бревен, разрушали стены и крыши камнями[124]124
  Там же. Гл. 37.


[Закрыть].

Не только бедняки и хозяева среднего достатка владели только одним гардом, но и многие зажиточные, состоятельные люди, гард которых был полной чашей. Тот же, кто владел двумя гардами, считался весьма богатым человеком. Некоторые семьи родовой знати и, разумеется, конунги владели несколькими, подчас многими богатыми гардами, в некоторых из них возводились большие дома. Однако каменные постройки известны в Норвегии только с XII в., и, например, упоминание в «Саге о Ньяле» о каменной палате с «прекрасным пологом и престолом»[125]125
  ИС I. С. 447.


[Закрыть] является скорее всего позднейшей вставкой. Дружинники короля Олава спали в «большом доме», где находилось место и для «гостей» и имелась также обширная палата для решения разных дел (гл. LXI).

Очевидно, что бытовые удобства даже в жилищах элиты были весьма относительными. Когда в дом состоятельного и именитого хуторянина попала на временное проживание женщина из Ирландии, перевезшая с корабля свои сундуки и «ларчики», она потрясла хозяев постельными принадлежностями. Женщина достала из дорожного сундука «изысканное постельное белье: плотные английские простыни и шелковое покрывало с подкладкой, занавес в локоть шириной и шатер полога… Это все представляло собой огромное богатство, невиданное в тех местах», – заключает сага[126]126
  ИС II:2. С. 101.


[Закрыть].

Как уже говорилось, гарды и строения в них различались в зависимости от уровня состоятельности владельца. В сагах преобладают рассказы о наиболее заметных людях и семьях, которые обычно относились к состоятельному или, чаще, богатому и правящему слою населения. Лишь изредка, походя, в сагах проскальзывает замечание об одиноко стоящей хижине в одну небольшую комнату, о населяющей ее супружеской паре, которая не имеет земли и живет за счет охоты и собирательства. Поскольку сведения о бедных хуторянах буквально единичны, полнее представить их быт практически невозможно.

Поджог дома, особенно вместе с его обитателями, карался по закону пожизненным изгнанием («Сага о Курином Торире») и конфискацией имущества. Впрочем, судебный процесс по такому поводу далеко не всегда возбуждался, и не только потому, что виновные в этом преступлении могли быть более могущественными людьми, нежели потерпевшие, но и потому, что скандинавы еще долго предпочитали кровную месть публичной судебной процедуре.

Каждый гард имел своего владельца – лично свободного и полноправного бонда (bóndi, búandi – «живущий [на земле]»). И здесь надо сразу же отметить двоякое значение этого термина в сагах, да и позднее, в областных законах и в общем земском законодательстве XIII–XIV вв.

В своем первом значении бонд – это прежде всего хозяин своей семьи, всех насельников подворья, жилых и хозяйственных построек на нем и пахотной земли, либо наследственной – норвежского одаля или шведского арва, либо благоприобретенной, обычно купленной. Судя по сагам, он же распоряжался разделенными частями покоса и выгона, постройками на сеттере, на поле тинга, и на побережье, местом на торжище, скотом и всем движимым имуществом в гарде, своим кораблем или малым плавучим средством и их содержимым. Также он имел наследственную долю в общественных угодьях – альменнинге, из-за права на которые, их порчи или потравы между соседями нередко вспыхивала жестокая вражда.

Бонд – глава и хозяин гарда. Он разбирал семейные конфликты и распри на хуторе и отправлял некоторые языческие обряды, для чего у семьи были свои малые святилища: священные камни, деревья и источники. Он также был полноправным членом тинга, от местного до областного, а в Исландии и всеобщего (альтинга). Таким образом, саги свидетельствуют, что в эпоху викингов скандинавский бонд обладал полнотой правообязанностей свободного человека, который «сам обеспечивает» себя и свою семью[127]127
  Позднее, в условиях государства, к названным признакам «самостоятельности» добавилась способность нести государственное тягло.


[Закрыть]. Понятие «правообязанности» означало, что права свободного скандинава в эпоху викингов были одновременно его обязанностями: участие в ополчении и народном собрании, получение судебной защиты в отношении жизни, чести и имущества, участие в религиозных церемониях, пожертвованиях жрецам, податях вождям и др. В таком значении можно встретить обращение «бонд», адресованное даже очень богатому и родовитому хозяину (например, в «Саге о людях с Песчаного Берега» и ряде других саг)[128]128
  ИС II:2. С. 99 и др.


[Закрыть].

В своем втором значении бонд – поселянин, крестьянин, мужик-простолюдин, человек не родовитый и не облеченный властными полномочиями, в отличие от представителей родовой, а затем и служилой знати, т. е. тех семей, члены которых обычно, во-первых, были состоятельными либо благодаря полученному наследству, либо особым личным заслугам, а во-вторых, получали почетные и влиятельные посты. Иногда словом «бонд» обозначается арендатор гарда, видимо, тоже в смысле «мужик» и человек, самостоятельно ведущий свое хозяйство. Чаще всего в родовых сагах фигурируют бонды высших слоев, состоятельные или крепкие хозяева, особенно те, которые сами или их дети заслужили высокую репутацию, почетные общественные должности и/или посмертную славу, короче – «вошли в сагу». Такой бонд – человек немногословный, очень гордый и самолюбивый; он умелый, зажиточный и рачительный хозяин, одновременно прижимистый и щедрый, отличный воин и прекрасный мореход. Он способен на крепкую дружбу[129]129
  В этом плане поразителен факт самоубийства одного из персонажей «Саги о Хромунде Хромом» после смерти его друга (ИС II:1. С. 110).


[Закрыть] и смертельную вражду, вспыльчив, обидчив и драчлив, любит сутяжничать, не жалеет ни чужой, ни своей крови.

Саги свидетельствуют, что подворья не только представителей элиты, но и хозяев со средним достатком нередко были переполнены людьми, которых там подчас собирались десятки. Однако подобная населенность создавалась отнюдь не только и вообще не столько за счет семьи хозяина.

Семьи, населявшие хутор бонда, судя по сагам, были разного состава. Как правило, это уже не были большие семьи, т. е. коллективы родственников, включающие невыделившихся женатых сыновей, сообща владевшие имуществом и трудившиеся, а также сообща потреблявшие продукты общего труда. Судя по сагам и законодательству ХII – ХIII вв., именно в эпоху викингов совершен решительный скачок от большой семьи – к малой, индивидуальной, которая стала преобладающей в XI–XIII вв. Обычно семью хозяина усадьбы составляли жена и дети, не состоящие в браке. Однако нередко встречаются и другие варианты: неразделенные, разросшиеся, неполные и сводные (сложные) семьи. Так, с известным Ньялем из его троих женатых сыновей совместно с отцом живут два («Сага о Ньяле», гл. XXIX)[130]130
  Там же. С. 486.


[Закрыть]. С богатым и могущественным владельцем гарда, окружным судьей и жрецом (годи) живет сестра с взрослыми сыновьями, которые «все очень заносчивы» («Сага о Названых Братьях»). В доме другого богатого человека проживает вдовая сестра с сыном[131]131
  ИС II:2. С. 51–52, 215.


[Закрыть]. В «Саге об Эгиле» два младших сына живут и «распоряжаются» в богатой наследной вотчине покойного отца, а два старших служат у конунга[132]132
  ИС I. С. 91.


[Закрыть]. В других случаях два брата совместно владеют хутором, в котором живут. Еще в XIII в. хутором могли совместно владеть взрослые братья: в «Саге об исландцах» (гл. 132) «сыновья Арни держали хутор на Стуже»: два Гудмунда, Йон и Олав. Рассказывается о вдове, которая живет с взрослыми сыновьями[133]133
  ИС II:1. С. 173, 214 и др.; ИС II:2. С. 35.


[Закрыть]. Вдова живет с сыном, вместе они занимаются хозяйством, а при них – одинокая «старуха»[134]134
  Там же. С. 160.


[Закрыть]. В некоторых случаях с женатыми детьми живут престарелые родители, чаще – вдовая мать. К владельцам усадьбы частенько пристраивались бедные и одинокие родичи хозяина и/или хозяйки, иногда с детьми; их положение на хуторе нередко было приниженным. Так, у состоятельного хуторянина мог жить на положении работника неудачливый сын родной сестры. Во всяком случае, судя по сагам, старики и сироты, имевшие обеспеченную родню, не ходили с протянутой рукой. В богатых гардах частенько жили воспитанники либо приемыши, друзья хозяев, воспитатели их детей, охранники и т. д.

Хозяин отвечал за положение и поведение членов семьи, как, впрочем, и всех насельников своего гарда. Например, если с хозяйской семьей жила одинокая, разведенная или вдовая сестра хозяина, либо, что встречалось намного реже, его свояченица, хозяин гарда должен был следить за ее поведением, дабы она не ославила хутор, и поэтому старался побыстрее выдать ее замуж или переправить на жительство в другое место[135]135
  Ср.: ИС II:2. С. 63.


[Закрыть].

Перечисление вариантов можно продолжить, но очевидно, что состав семьи людей саги варьировал от малой до разросшейся малой и, реже, традиционной большой. Во всяком случае, в шведской усадьбе того времени, особенно в Средней Швеции, нередко совместно жили несколько поколений одной семьи или даже группа родичей. В сагах имеются сведения о том, что отец, достигнув старости, передает владение сыновьям, оставаясь на хуторе[136]136
  Сага о Греттире. С. 53.


[Закрыть]. Торарин из Лососьей Долины («Сага о людях из Лососьей Долины», гл. X) жил у тестя Торстейна и помогал ему нести бремя старости. Воин и скальд Эгиль, потеряв сыновей, жил с дочерью, которая заботилась о нем, и т. д.

Согласно «Саге об исландцах» (гл. 6), в усадьбе на Свиной горе со своей родней проживала Халльдора дочь Туми, к которой посватался видный жених. Турид, мать Халльдоры, вместе с попечителем девушки и с проживавшей в усадьбе родней, а также другими «знатными родичами», живущими, видимо, отдельно, сочли намечающийся брак почетным и дали на него согласие. Молодые хорошо поладили. Муж Халльдоры Сигват «вписался» в семью жены и даже принял под свое управление «родовой годорд» (округ при капище) Стурлунгов, который ранее держал глава рода Стурла. Очевидно, что речь здесь идет о богатой наследнице, которой после смерти отца был избран попечитель, скорее всего из числа родичей, имевший голос при устройстве ее судьбы. Решение о ее браке принималось не только совместно живущими родичами, но и всей «знатной родней». Конечно, в данном случае, когда решается судьба потерявшей отца знатной и богатой наследницы и, что не менее важно, судьба большого наследства и общественных обязательств ее отца, слово родни имело большое значение, и родня от своей роли отнюдь не отказывалась. О том, сколь значимыми были родственные связи в кругу элиты, свидетельствуют и другие эпизоды этой саги, созданной уже в начале второй половины XIII в.: например, знатный человек просит родичей, вероятно более бедных, переехать к нему, чтобы жить в его имении и присматривать за хозяйством (гл. 13).

Судя по ранней редакции Эстгеталага (30-е гг. XIII в.), и агнаты, и когнаты, т. е. кровные родичи по отцу и матери, одинаково назывались «нидиар» (др. – исл. níþiar). Но бóльшее значение имел отцовский род, роль которого преобладала и в рассматриваемое время, и в период классического Средневековья. Все имущественные права и обязательства отсчитывались исходя из мужского начала и по мужской линии. Род должен был насчитывать не менее четырех поколений по мужской линии. Обычно он обозначался термином этт (ætt, ätt, ср. готский термин aithts – «собственность»); реже встречается термин кин (kуn, kön, kind, kini, kindi и т. п.), а также упоминавшийся слэкт. Свойственники (свояки), т. е. люди, близкие по обеим линиям и ставшие близкими, благодаря брачным отношениям, одинаково называются в законе френдр (frændr, ед. ч. frændi, вероятно, от др. – герм. frjā – «любить»), т. е. «любящие», «близкие»[137]137
  ÖgL. В 28:2; Ä 2 рr, 2:2, 3 рr.


[Закрыть].

В свое время Тацит подчеркивал роль родовых отношений в среде северных германцев. Он писал о том, что воинские единицы обычно состояли из родичей; что верность роду у них была общим законом жизни, а неверность, предательство, злодеяние в отношении рода и родичей являлись несмываемым позором для виновного и, подобно трусости в бою, лишали его правоспособности. И что самое большое значение для человека имела похвала или хула со стороны родичей[138]138
  Тацит. Указ. соч. Гл. 7, 21 и др.


[Закрыть].

Судя по сагам, за минувшие столетия род потерял многие свои функции. Он перестал быть большой, совместно живущей группой кровных родственников, хозяйственной единицей и абсолютным владельцем общеродовой собственности. Он уже не формирует в обязательном порядке воинские единицы, не может обязать одного родича помогать другому материально или личным участием в его делах и т. д., хотя в практике общественных отношений обязательства родни вполне четко отражены. Основной социальной ячейкой общества становится малая или разросшаяся малая семья, с ее трудовыми усилиями, индивидуальной собственностью на основные средства труда и (не всегда) соседской организацией.

Но понятийная и реальная система осмысления и значимая реализация родственных связей сохранялась у скандинавов долго. Одаль или арв – независимая недвижимость, под которой все еще понималась прежде всего именно наследственная земля, – складывался в результате владения ею не менее трех-четырех поколений подряд, а ее отчуждение производилось при участии родичей, во всяком случае с их согласия. Для отчуждения благоприобретенной земли, например ее продажи, такие условия не ставились. В шведских областных законах еще в XIII в. фигурирует и так называемое право бёрда, т. е. право преимущественной покупки родичами наследственной недвижимости, продаваемой кем-то из них. Мы еще сможем убедиться в том, что родственные связи играли большую роль в служебных, правовых, имущественных и личностных отношениях скандинавов эпохи викингов, да еще и в XIII–XIV вв. Конечно, при этом роль и права рода (или большой семьи, каковые понятия для Скандинавии сходны) варьировались в зависимости от степени социального развития разных областей региона, которое различалось даже в пределах одной страны. Но все же…

Так, в исландских законах Фростатинга и Гулатинга, т. е. уже в XII в., при определении порядка уплаты вергельда (виры, штрафа) за убийство выстраивается вполне определенная лестница родства, изученная нашими учеными[139]139
  Анохин, 1971. С. 105–113.


[Закрыть]. Самая важная часть штрафа за убийство, которую следовало уплатить в первую очередь, именовалась бауг («кольцо»), и она уплачивалась и получалась несколькими категориями родичей первой степени родства – баугаменами. Первый бауг платили и получали отец и сын убитого; второй бауг – брат (братья) убитого, он назывался «братским»; третий бауг – племянники, дяди, двоюродные братья и двоюродные племянники по отцу. Эти родичи составляли основную группу так называемых висендов, т. е. плативших и получавших вергельд. Во вторую группу входили сакауки («увеличивающие плату») – сыновья от рабыни, единоутробные, но не единокровные братья погибшего, дед по отцу, внуки от сына, а также сыновья и внуки сакауков. Последняя группа родичей, имевшая правообязанность получать и платить вергельд, – это нефгильдисмены: родственники мужского пола по женской линии погибшего, т. е. дед и дяди со стороны его матери, сыновья дочери, сыновья сестры и т. д. При этом шурины (magar) являлись не родней, а свояками, и вообще всякое не кровное родство, возникшее через женщину вследствие брака с ней, было свойством (magsemð), которое, таким образом, давало известные, хотя, как правило, иллюзорные права на наследство, но расширяло численность «своих» людей, что было важно.

Определенная система складывалась вокруг завещаний и определяла судьбу наследства. Институт завещаний развивался параллельно с процессом распада большой семьи. В эпоху викингов существовали определенные практики как наследования, как и разрешения конфликтов по поводу наследства. Данные об этой стороне общественной жизни занимают заметное место в сагах, а со временем, в ХII – ХIII вв., – и в кодифицированных правовых установлениях областей, в том числе Гуталаге[140]140
  См., в частности: Гуталаг. Гл. 20, 37.


[Закрыть]. Но в реальной жизни система и практика наследования нередко расходились, что служило основой для многих конфликтов.

В «Саге о Гицуре» (гл. 49) приведено завещательное распоряжение некоего Эмунда и повествуется о решении дела о его наследстве. Вопреки обычаю, согласно которому при наличии сыновей дочери получали половинные по сравнению с братьями доли поделенного на части наследства, а сыновья – полные, он распорядился, чтобы его дочь Сольвейг получила такую же полную долю, как и сыновья. Возник конфликт. Сольвейг с помощью матери обратилась с просьбой к уважаемому человеку – Торвальду сыну Гицура, чтобы он помог ей получить завещанную ей долю при разделе имущества отца. Братья согласились на посредничество. В качестве посредника по рекомендации Торвальда выступил хорошо известный могущественный Снорри сын Стурлы. С его помощью Сольвейг «получила все ценные вещи, до которых у нее дошли руки. Все [это] богатство отвезли к Торвальду сыну Гицура». При этом мать и дочь поручили и себя его заботам – скорее всего как родственника.

Аналогичная картина возникает из саг в связи с делами о наследовании недвижимости при отсутствии завещания. Такое дело разбиралось долго и внимательно, нередко даже выносилось на тинг. В «Саге об исландцах» (гл. 126) приводится казус с Альвхильд, дочерью Эйольва сына Иона. Она была единственным ребенком Эйольва, причем от законной жены. Несмотря на это, ей пришлось пройти «испытание железом» («божий суд!») в месте, которое называлось Священная Гора, чтобы доказать свое право на наследство. Или другой казус из той же саги: после смерти Кольскегга Богатого, одного из самых состоятельных людей Исландии, наследство должна была получить Халльвейг дочь Орма, однако из-за этого наследства разгорелись яростные конфликты (гл. 52). В другом случае в дележе наследства после скончавшегося хозяина деятельное участие принял муж его дочери, он «тоже попользовался» имуществом покойного (гл. 35). В этой саге, созданной уже в XIII столетии (!), вообще много споров из-за раздела наследства между родственниками и, особенно, между свояками, которые постоянно выпытывали и вынюхивали сведения о возможном наследстве[141]141
  О наследственном праве см., например: Sjöholm, 1968.


[Закрыть].

Наследство, разумеется, включало не только недвижимость, т. е. землю и хутор, но также значительное движимое имущество: скот и корабль, драгоценности и дорогие вещи, в том числе «родовое оружие», о котором упоминают нередко и настойчиво[142]142
  Беовульф. Ст. 2300; Сага о Греттире. Гл. XVIII.


[Закрыть].

В областном законе гутов Гуталаге проблемам наследования уделено значительное место, и они решаются следующим образом.

Сначала – и это весьма характерно для понятий того времени – закон трактует проблему «наследования ответственности» (гл. 14). Наследник или [те люди], кто принимает «долю наследства» «после отца, брата, или родственников», должны принять на себя и ответственность за не выполненные покойным родичем (nidhi) обязательства по вергельду, штрафам, кровной мести и т. д. Об этой части наследства говорится даже раньше, нежели о наследовании собственно имущества. Отказ от ответственности, т. е. невыполнение этих обязательств, лишает наследника права на наследство. Если в числе тех, за кого родич или родичи, получающие наследство, имеют право мстить, находится «юный неполноправный» человек, т. е. лицо несовершеннолетнее, то в этом случае (и это подчеркивается) обязательство отмщения может взять на себя любой родич, «будь то женский пол или мужской». Если несовершеннолетнему наследнику надлежит получить вергельд, близкие родичи должны взять этот вергельд на себя (и тем самым избавить должника от ответственности) с тем, чтобы сохранить плату до совершеннолетия наследника. При отсутствии мужа у убитой кем-то женщины заботу о возмещении за содеянное должен взять на себя ее ближайший родич.

Затем речь заходит о наследовании имущества, прежде всего усадьбы. Глава 20 Гуталага, которая называется «Обо всем наследстве» (af alum lutum), – одна из самых больших в Гуталаге. Из нее мы узнаем много интересного о родственных отношениях на Готланде. Правда, трудно сказать, насколько адекватно этот кодекс отражает отношения наследования в Скандинавии вообще, но отдельные положения определенно совпадают и во всяком случае отражают более древние установления, нежели законы областей Скандинавского полуострова. Так, если после смерти отца хотя бы один из сыновей был несовершеннолетним, его братья не могут делить наследство, а должны жить вместе до возмужания младшего. Отец погибшего сына должен растить его осиротевших дочерей, своих внучек. После умершей законной наследницы наследуют последовательно ее кровные родичи из любой ветви, какой бы пояс – мужской или женский – они ни носили, т. е. обоего пола. При полном исчерпании кровной родни наследство отходит к той усадьбе (гарду), откуда это имущество произошло. Материнское имущество («долю женщины»), включая землю, наследуют ее дети, но прежде всего дочери, сестры или дочери ее сестер; при отсутствии детей приданое женщины наследуют ближайшие родичи (nesta blоð) обоего пола, прежде всего ближайшие женщины, и не далее четвертого колена, но в крайнем случае могут наследовать и мужчины. Сама женщина наследует после смерти мужа свой «утренний дар»[143]143
  Так имеет смысл трактовать выражение «hogsl oc id» Гуталага в этом случае, как и в случае, прописанном ниже (20:14): возмещение за прелюбодеяние с замужней женщиной.


[Закрыть] (см. ниже). Продавший наследственную усадьбу лишается права наследовать вместе с братьями и родичами и обречен на самый низкий вергельд.

Из «Глав о наследовании» Гуталага особенно ярко выступает стремление людей сохранить родовую собственность, как и роль кровной родни в решении наследственных проблем вообще. Известная консервативность Гуталага помогает понять родовые отношения у скандинавов эпохи викингов, тем более что имущественные права родичей, прежде всего их право преимущественной покупки наследственной земли (бёрдретт) прописаны и в более поздних областных законах, в частности шведских. Вместе с тем уже из Гуталага совершенно ясно, что к XIII столетию род (или большая семья) у скандинавов уже не играет решающей производственной или общежительной роли.

В среде родичей и, особенно, свояков далеко не всегда царил мир. Из-за того, что люди тогда, прежде всего самостоятельные мужчины и женщины, вступали в брак неоднократно, отношения в новых семьях бывали напряженными, а между мачехой и пасынками или пасынками и отчимом зачастую были враждебными, и не только из-за наследства. В «Саге о Греттире» рассказывается об инциденте из области отношений между мачехой и пасынком, который привел к трагедии (гл. LXX). Во время игры в шашки мачеха обругала пасынка, тот в ответ сказал ей дерзость. Тогда она ударила его шашкой, а так как шашки делали со шпонами, чтобы их можно было закреплять в щели столешницы, то она выбила парню глаз. В ответ тот избил ее до смерти и вынужден был бежать из дома и родных мест. В «Саге о Велсунгах» зять убивает тестя. Вдова Сигню подбивала сыновей от своего первого мужа отомстить за их отца и деда, а поскольку сыновья струсили, отомстила сама. Легендарный датский конунг Хрольв Жердинка, «владыка Хлейдира», был убит отчимом[144]144
  Сага об исландцах, виса 29 и коммент. № 396.


[Закрыть]. Во всех приведенных случаях столкновения происходили между свояками, т. е. вне кровной родни. Ссоры и разногласия внутри этого круга также имели место, но убийство внутри рода допускалось лишь как случайность, поскольку максимально преследовалось законом.

Наследственное право в Скандинавии не включало в себя майорат, что позднее привело к дроблению семейного землевладения. В эпоху викингов этот процесс тормозило существование неосвоенных внутренних территорий и колонизация чужих земель. Но с конца этой эпохи и в XII – первой половине XIII в. он проявился уже вполне отчетливо, в частности как один из источников возникновения социально значимых групп безземельных крестьян – разного рода держателей. Начальная же тенденция этого процесса наблюдалась в эпоху викингов.

Выше мельком говорилось о том, что сыновьям полагалось по одной главной доле отцовского наследства («доле головы»), дочерям – по половине сыновней доли. Отцом могли быть сделаны и особые завещательные распоряжения, если он был «в здравом уме». После его смерти хозяйство делили или совместно вели его сыновья, вдова; дочери же, выходя замуж, обычно уходили на хутора мужей. Два брата – сыновья почившего Энунда, – сначала жили вместе, а затем, захотев жить раздельно, поделили наследство следующим образом: один взял себе землю, другой – движимое имущество, с помощью которого вскоре тоже приобрел землю[145]145
  КИ. С. 293 и сл.


[Закрыть]. Это сведение интересно еще и тем, что показывает роль движимости в те времена. Судя по сагам, в известных случаях наследство могла получить сестра покойного хозяина.

Итак, тот факт, что не столько большие, сколько, особенно, разросшиеся малые семьи, а также сводные, сложные семьи были широко распространены в Скандинавских странах в эпоху викингов, а их существенные остатки позже – в XIII в., представляется мне таким же бесспорным, как и то, что, хотя в эти столетия все более решительно начинает преобладать малая семья, значимые реликты большой семьи и родовых связей также сохранялись затем у северных германцев долго (добавлю – на протяжении почти всего Средневековья).