Текст книги "Уфимские страницы"

В поисках точных цифр

Я перелопатил сотни документов в архивах, знакомился с официальной статистикой, пытаясь установить хотя бы приблизительное число наших земляков, оказавшихся в 1941 году в Башкирии. Но должен признаться, что после двухлетних поисков с полной уверенностью эту цифру назвать не решусь.

Первоначально всплыла цифра – 9 500 человек. В последующих документах она возросла до 14 500. А вот в докладе директора В.П. Баландина на заводском партактиве в январе 1942 года прозвучит и вовсе маловероятная цифра – 50 тысяч!

Откуда она появилась?

Впервые эта цифра была озвучена в официальных партийных документах, выдержки из которых привожу ниже:

"В соответствии с решением бюро Обкома ВКПб от 24 ноября 1941 года обязать райкомы ВКПб и райисполкомы разметить прибывающих рабочих завода № 26 с семьями в количестве 50 000 человек.

Установить для расселения следующие количество рабочих с семьями по районам:

Ленинский 11 000

Молотовский 11 000

Ждановский 11 000

Кировский 11 000

Сталинский 6 000

Обязать райкомы ВКПб и райисполкомы в соответствии с решением ГКО (Государственный комитет обороны – А.П.) немедленно приступить К ВЫСЕЛЕНИЮ ИЗ Уфы 15 000 семей, не связанных с работой оборонной и нефтяной промышленности в районы республики».

А двумя неделями позже, 4 декабря 1941 года вдогонку тому решению последует постановление горкома ВКП(б): «Решение горкома ВКП(б) от 21 ноября 1941 года о расселении 400 человек в сутки по каждому району НЕ ВЫПОЛНЯЕТСЯ.

В результате в настоящее время на подходах к станции Уфа, в вагонах на станции и на 8 эвакопунктах города находятся около 8 000 человек, причем часть прибывших рабочих на эвакопунктах проживают более 10 дней, и в вагонах на ст. Уфа более 5 дней. Все это создает опасность прекращения приема вновь прибываемых эшелонов и рабочих завода № 26, и не дает возможности быстрого использования рабочих на восстановлении завода.

Директор завод № 26 т. Лаврентьев совершенно не приступил к началу мелкого ремонта передаваемых зданий в городе для расселения рабочих, вследствие чего задерживается их вселение».

И еще – цифры. Для перевозки оборудования, прибывшего из Рыбинска, с предприятий и строек Уфы было выделено 20 тракторов, 55 автомашин, 7 подъемных кранов, более 100 лошадей, тысячи людей. Из сельских районов было привлечено 500 подвод. В 40–50 – градусные морозы, в снежные метели рабочие завода, треста № 3 и предприятий Уфы разгружали оборудование прямо в снег, под открытое небо. Громадное поле было сплошь заставлено первоклассной техникой. Многим тогда не верилось, что завод снова можно пустить в эксплуатацию. Площадь завода в Рыбинске была 200 тысяч кв.м., а в Уфе выделили только 33 тысяч кв.м., остальное требовалось достроить.

Как вспоминали очевидцы тех событий, "под открытым небом срочно делали черновые полы, расставляли станки и оборудование по плану будущих цехов. Пол в цехе еще изрыт траншеями, но сразу же начинаются монтажные работы".

До конца 1941 г. на заводе было сооружено 10 производственных корпусов, введены в строй литейный, термический, кузнечный цеха, испытательная станция, проложено 42 километра железнодорожных путей, построены депо, помещения для ремонта транспорта.

На запуск завода-гиганта ушло всего шесть недель.

Трагические будни

…Цехов еще не было. На отведенных площадках день и ночь при 40-градусном морозе шла разгрузка железнодорожных составов. Под открытым небом срочно делали черновые полы и расставляли оборудование по плану будущих цехов. Самолетами разыскивали вмерзшие баржи с оставшимся оборудованием, вывозили его на автомашинах, чтобы закрыть пробелы в линиях цехов на новых площадях. Прибывшие с завода заделы позволили сразу приступить к сборке и испытанию изделий. Было очень странно видеть, как посреди белого, заснеженного поля стояли работающие станки, вокруг них, не обращая внимания на мороз и отсутствие крыши над головой, суетились люди. Это были реальные люди, наши отцы и деды. Некоторые из них жили в бараках, но большинство – в землянках и палатках с обогревом. Разместить всех эвакуированных за счет уплотнения местного населения было невозможно. До завода, вернее – до этих заводских площадок, быстро проложили рельсы и пустили трамваи: ехать до Уфы нужно было километров двенадцать. Хотя вагоны и ходили практически один за одним, народу набивалось очень много. У последней производственной площадки кольцо – поворот, на котором не единожды перегруженные трамваи опрокидывались. Никто не считал, сколько народу погибло в этих авариях.

Опытный и дальновидный руководитель, В.П. Баландин понимал, что организация производства немыслима без создания соответствующих бытовых условий. А вот в этом вопросе с самого приезда начались сбои. На чрезвычайном партактиве в январе 1942 года директор делает серьезный анализ сложившейся обстановки. Приведу выдержки из его доклада:

"Если принять во внимание, что часть бараков пришла в ветхость и к дальнейшей эксплуатации не пригодна, следовательно, настоящая жилплощадь совершенно не обеспечивает нужды завода для расселения всех рабочих, которые временно расквартированы в школах и клубах.

Кроме того, значительная часть работников завода проживает на окраинах города Уфы, и на проезд к месту работы и обратно тратит до 6 часов ежедневно. И к тому же очень часто поезда приходят с большими опозданиями, что неблагоприятно отражается на работе производства и, помимо этого, из-за отсутствия жилплощади значительная часть рабочих расселена по районам БАССР.

Правы те товарищи, которые, выступая здесь, говорили, что жилищный вопрос является политикой сегодняшнего дня. Если мы людей не устроим поближе к заводу, нужного эффекта не получим.

Транспорт работает плохо, каждый день люди опаздывают на работу и из-за этого вынуждены ночевать в цехах. Единственный выход из создавшегося положения – как можно быстрее построить жилье.

Надо сказать, что особенно невыносимы эти условия для работников Рыбинского завода, которые дома в большинстве своем жили в 5 -10 минутах ходьбы от места работы. А сейчас, когда этому народу приходится по 5–6 часов тратить на дорогу, такие условия становятся совершенно нетерпимыми. Большинство руководящих кадров – заместители начальников цехов, отделов, начальники групп, участков, мастера – до сих пор живут в эвакопунктах, в еще более худших условиях, чем проживающие товарищи в клубе «Ударник».

Можно ли при таком положении потребовать от людей большей отдачи? Нельзя!

Тут мало одного сознания, одними приказами ничего не сделаешь. Нужно создать максимально сносные бытовые условия. Тогда дело пойдет».

При всей строгости законов военного времени неразбериха на раскинувшемся на двух площадках заводе поражает воображение. Сегодня трудно поверить, что из многотысячной армии эвакуированных рыбинцев первое время почти половина практически не работала на производстве. Это не вымысел, а реальные факты, которые подтверждаются и цифрами, приведенными в том же докладе Баландина.

"…Приехало в Уфу 13 000 человек, а работает непосредственно в производственных цехах всего-навсего 6000, а остальные 7000 болтаются где угодно, но не в производственных цехах, – говорит он. – Мы вынуждены брать учеников 6–7 классов, просить ОБКОМ ВКП(б) направлять к нам домохозяек, т. е. набирать людей, учить их. А квалифицированные кадры, которые приехали, не работают.

Шлифовщики 5 разряда цеха 3-б и 3-а работают официантами. У них средний заработок, лишний раз они пообедают. И им в столовых выгоднее работать. Расточники работают дровосеками в столовых, мы им платим среднюю зарплату. Они вовремя заканчивают работу.

Это, товарищи, не анекдоты, а настоящая действительность. Такое положение дальше ни в коем случае нельзя терпеть.

Я обязал начальников цехов дать мне такой материал: кого привезли из Рыбинска, кто из них работает и где находятся остальные. Но эти сведения еще не все начальники цехов представили. Поломарчук – неплохой начальник цеха, который работает в этой должности несколько лет. У него прибыло 744 человека, но работает всего 240, а остальные 504 человека числятся на площадке – филиале.

Спрашивается, что делают 504 человека квалифицированных рабочих? Они в основном приходят обедать в столовую, сидят там часами, ничего не делают.

Такую безрукость нам никто не простит.

Партийная организация и дирекция завода должны подумать, как заставить их работать!"

Важная подробность: у работников завода были отобраны паспорта, их заменили на удостоверения, в которых указывалось, что владелец его является мобилизованным для работы на машиностроительном заводе, самовольный уход с которого будет считаться дезертирством, с привлечением к суду Военного трибунала.

Да, были трудовой героизм и энтузиазм, без которых немыслима организация производства сложнейшей авиационной техники. Обо всем этом вспоминают наши ветераны. Но есть и удручающая статистика: только за прогулы, хищения, дезертирство за год было привлечено к судебной ответственности более 1000 работников завода.

Были попытки сбежать из Уфы, которые жесточайшим образом пресекались. Хронический голод, изматывающая 12-часовая работа без выходных и отпусков доводили людей до крайней меры истощения. В этих условиях фронт уже не казался таким пугающим, и многие, особенно молодые люди, разными путями пытались попасть в действующую армию.

Я располагаю потрясающими по своей трагической сути документами того времени. Вот один из них: 25-летний фрезеровщик Владимир Кузнецов, находясь в крайней степени истощения, решил тайком вернуться в Рыбинск, но в Муроме (это уже Владимирская область) был снят с поезда и предан суду Военного трибунала.

ПРИКАЗ 59

По государственному союзному ордена Ленина заводу 26

от 14 января 1942 года

В момент, когда весь коллектив завода борется за выполнение Правительственного задания, фрезеровщик Кузнецов Владимир Иванович (прибывший из Рыбинска) испугался трудностей и позорно бежал с завода, как дезертир с трудового фронта, тем самым совершил тяжкое преступление перед коллективом завода и своей Родиной.

За свое преступление Кузнецов сурово наказан.

В целях предупреждения подобных поступков объявляю всему коллективу завода приговор Военного трибунала по делу Кузнецова.

На основании изложенного, руководствуясь ст.319–320 УПК РСФСР

ПРИГОВОРИЛ

КУЗНЕЦОВА В.И. подвергнуть к высшей мере наказания – РАССТРЕЛЯТЬ.

Но принимая во внимание его первую судимость, В.Тр. нашел возможным применить в отношении его ст.51 УК РСФСР, т. е. высшую меру наказания заменить лишением свободы в ИТЛ сроком на 10 лет без поражения в политических правах после отбытия наказания, засчитать ему предварительное заключение с 7 по 26 декабря 1941 года.

Есть в собранном мною архиве и приказ генерального директора о привлечении к уголовной ответственности большой группы работниц завода (все станочницы) за подделку больничных листов. Можно только гадать, что вынудило этих женщин пойти на подлог, зная заранее, чем им это грозит.

ПРИКАЗ 991

По Союзному ордена Ленина заводу 26 от 7 сентября 1942 года

О привлечении к уголовной ответственности за подделки

больничных листков

Передать материалы прокурору для привлечения к уголовной ответственности:

ГОРБУНОВОЙ Александры Ивановны, фрезеровщицы цеха 3, за самовольное оставление работы на заводе с 25 июля на основании неверных записей в больничный лист;

ЯШИНОЙ Александры Федоровны, шлифовщицы цеха 22а, за самовольное оставление работы и подделку больничных листков;

ШЕЙКИНОЙ Антониды Ивановны, фрезеровщицы цеха 22а, за прогулы с 21 по 28 августа и подделку больничного листа;

КАЛЕДИНОЙ Анны Ивановны, фрезеровщицы цеха 3, за прогулы без уважительных причин с 7 по 12 августа и внесение подложных записей в больничный лист;

ИСМАГАЛОВА Равита Науфальевича, токаря цеха 22а, за прогулы без уважительных причин с 22 июля по 1 сентября и подделку больничного листа;

ШИХЕЕВОЙ Нины Ивановны, фрезеровщицы цеха 22а, за самовольный уход с работы с 20 июля и внесение подложных записей в больничный лист;

САЛМИНОЙ Веры Степановны, шабровщицы цеха 1, за прогулы без уважительных причин и подделку больничного листа.

Директор завода Баландин В.П.

* * *

…Как вспоминает Эмиль Авин (Уфа), часть моторостроителей была расселена на жилплощади завода. «Слава Богу, что завод имел инфраструктуру (рабочий поселок, ИНОРС, так называемый соединительный поселок из двух– и трехэтажных домов, бани, магазинов, поликлиники, стационара, детских учреждений, школы и пр. – все в хорошем, рабочем состоянии), – пишет он. – Все это построено было перед войной. Были и частные дома села Богородское (сам Э.Е. Авин живет на улице Сельско – Богородской. – Прим. А.П.). А еще до войны были построены землянки для проживания, клуб «Ударник», который стал приемным пунктом для эвакуированных, местом временного их размещения. Среди приезжих было много малолеток. Холода, нарушен режим, да плюс к этому плохое питание – вот и заболевали дети.

Сейчас, вспоминая о войне, я как-то не припомню испытания голодом. Наверное, мне просто повезло. Семья получала 1 кг 550 гр хлеба в день – это я хорошо помню. 800 граммов + 3 по 250 граммов. Это было немало. Мы не съедали столько. Иногда мама выкупала хлеб за два дня (3 кг 100гр) и часть его меняла на базаре – он был рядом с домом. Меняла на молоко. Помню зимнее молоко. Его замораживали в блюдах, вынимали и стопочкой складывали на прилавке. Мы любили просто лизать это замороженное молоко. По карточкам выдавали какие-то крупы, подсолнечное масло, и еще что-то. Но за всем этим нужно было выстаивать длинные очереди. В некоторых семьях жарили картошку на каком-то масле. Было необыкновенно вкусно. Потом я узнал, что это было хлопковое масло. Как его доставали, как оно попадало в Башкирию?

Люди делились друг с другом какими-то продуктами, крупой, маслом, овощами. Жили дружно. Во всяком случае, каких-либо эксцессов за весь период войны я не помню.

В соседней квартире, в такой же комнате жила семья из четырех человек – Минаевы. Глава семьи А.Минаев был известным в Рыбинске человеком. Орденоносец (орден Ленина), член горкома партии, делегат партконференций. С середины 30-х годов он работал на заводе. Во время войны работал в одном из механических цехов. Одним из важных моментов выживания в новых условиях была огородная эпопея. Дело в том, что земля здесь очень плодородная – чернозем, но не обработанная – целина. Простой лопатой не возьмешь. А огородные дела начались уже с весны 1942 года. Когда и где только можно было, начали сажать овощи (лук, морковь, свеклу и т. д.). Множество огородов было возле жилых домов. Потом стали выделять землю в разных местах, но не далеко от жилья. Завод изготовил огородный инвентарь – тяпки, лопаты, грабли. У нас все это тоже было. Вот только семена нужно было закупать в соседних деревнях. Родители несколько раз ходили с рюкзаками за картофелем. В домах делали временные ящики для хранения картофеля, но крысы (а их было много) уничтожали содержимое. Эта участь постигла и нас. Нередко бывало, что от голода люди съедали часть семенного картофеля и сажали глазками. Но в 1943–1944 гг. у многих уже был свой собранный картофель. Помню, как на Новый год мама поставила на стол картофельную запеканку, полила маслом. Запеканка была с корочкой, горячая и очень вкусная. Позднее мама сеяла просо, а мы собирали урожай, веяли (носили в крупорушку) и обеспечивали себя пшеном на зиму. Вспоминается то, что сейчас невозможно представить – по периферии огородов все сажали подсолнечник, и эти золотые головки спелых подсолнухов разного калибра смотрелись очень красиво. Люди, проходя мимо, могли отломить часть головки, но никогда не выдирали и не воровали. Семечки жарили и с удовольствием щелкали. Так было во всех семьях. Семечки почитались за хорошее угощение.

Местные жители жили неплохо. У них были запасы муки, сахара, масла, картофеля. Во дворах – скот, птица, поросята. Земля изобильная, воды много – кругом озера, реки богатые рыбой. Плохо было только эвакуированным».

По рассказам местных жителей, еще в июле – августе 1941 года на рынках Уфы и пригородных базарах было много продуктов, но потом все это стало исчезать. Если даже учесть возможность заготовки еды впрок, то просто не могло быть достаточно денег. И самое главное – негде было хранить припасы. Некоторые доведенные до крайности голодом люди, как правило – одинокие, не имевшие семьи, – занимались «экспроприацией», т. е. воровством. Но это касалось только картошки, овощей. Но среди местных пошел слух, что, дескать, во всем "рыбинские" виноваты.

«Слово „рыбинские“ привилось, – продолжает Эмиль Авин, – и стало в какой-то мере нарицательным на долгие годы, но уже по другой причине: на всех основных производственных участках и в администрации завода действительно преимущественно были рыбинцы. Это продолжалось очень долго, ибо эти люди были еще молоды и хорошо знали свое дело. Да и уровень культуры у них был намного выше.

Папа работал в цехе 3А-1, на второй производственной – «рыбинской» – площадке, которую во время войны достраивали и осваивали рыбинцы. Вот тут-то и были особенно трудные условия жизни. Работать начали практически под открытым небом. Возвели крыши, монтировали оборудование. Перед этим его откапывали из снега на морозе. Люди спали в траншеях – там проходила теплотрасса. Некоторые не уходили из цеха из-за отдаленности жилья.

Особенно плохо было несемейным людям, мальчишкам-ремесленникам, которых разместили в подвальных помещениях. Редко кого в квартирах. Я малолетним бывал иногда в этих подвалах. Что я там видел? Пьянки, мат в стихотворной форме, и без стихов. Меня пытались учить этой похабщине, чтоб я громко ругался. Отец меня вытаскивал из этих подвалов, корил, но не бил и не сильно ругал. Голодные ребята – ремесленники нападали и на отца, когда он возвращался вечером с хлебом. Надо отдать должное отцу – он умел защититься сам и меня защищал. Позднее, когда комсоставу сшили форму – темно-синяя суконная гимнастерка, бриджи, кожаные сапоги и кожаный ремень – они стали иметь вид военизированных людей, и отношение к ним резко изменилось.

В нашей комнате на стене висела черная тарелка радио, а на стене отец прикрепил карту СССР и сделал из красной материи флажочки на иголках, которые втыкал в карту, обозначая линию фронта. Я в этом мало что понимал.

Из Рыбинска отец привез радиоприемник и фотоаппарат «ФЭД». Но его заставили их сдать под расписку и только в 1946 году возвратили целыми и невредимыми».

* * *

Рассказывает Ф.Ф. ГРИН: «Я после войны окончил авиационный техникум, вечерний авиатехнологический институт по специальности радиоинженер, отслужил в армии. Ныне пенсионер. Мой друг, с которым вместе начинали и потом учились в институте, тогда работал в конструкторском отделе, занимаясь общими вопросами сборки и испытания. По работе часто посещал сборочный цех. После моего появления в Уфе он стал наведываться и ко мне в техотдел. А через некоторое время стал приносить мне „подарки“: „Это Женя просила передать“. Так мой друг стал и моим сватом, и 10 августа 1942 года я женился. На семейном совете было принято решение, и я из своей комнаты на Моторном перебрался к ним на ЦЭС, где стояли два двухэтажных деревянных дома, принадлежавшие фанерному комбинату. В одном из этих домов, на втором этаже была комната в 12 кв. метров с большим балконом. Перебравшись к ним, я забил балкон фанерой. Получилась дополнительная комната, в которой мы и расположились. В 1943 году родители Жени уехали в Рыбинск вместе с ОКБ Добрынина. Мы с женой остались полноправными хозяевами этой комнаты, где и прожили до отъезда в Рыбинск в сентябре 1945 года.

Небольшая подробность: брат жены Николай играл в оркестре П.И. Павлова на домре – пикколо. До ВОВ он закончил летную школу в Аэроклубе Рыбинска и перед отправкой на фронт решил заехать в Уфу к родителям. По дороге подхватил тиф, вместе с матерью лежал в тифозной больнице на КТЗ, где и умер. А мама поправилась.

Здесь же, на ЦЭСе, в соседнем доме жили два друга – работники завода. И.С. Лебедев и Н.И. Шапочников. Однажды я был свидетелем рискованного эксперимента по добыванию друзьями воды для приготовления пищи. На «горе», где мы были размещены, был глубокий колодец. У друзей не хватало веревки, чтоб достать воду. Тогда они придумали следующее. Один их них, взяв конец веревки, свешивался в колодец. А другой в это время держал его за ноги, рискуя уронить приятеля в колодец…»

Директор завода № 26 В.П. Баландин

Первый главный конструктор завода В.Я. Климов

Заседание парткома уфимского авиамоторного завода № 26. 1943 г.

Фотографии на этой странице из фондов музея ОАО «УМПО»

М.А. Ферин. 1943 г.

П.Д. Лаврентьев, директор завода в 1940–1941 гг.

В.В. Каменцев и другие сотрудники конструкторского бюро завода № 26

Фотографии на этой странице из фондов музея ОАО «УМПО»

Документ из личного архива В.В. Каменцева

Поселок ИНОРС в 40-е

Башкирская деревня (фото из личного архива В.В. Каменцева)

Село Богородское

Приказ № 1447 от 28 декабря 1942 г.

(ГКУ РБ Центральный исторический архив Республики Башкортостан,

ф. Р-1336, оп. 3, д. 26, лл № 182).

Жители башкирской деревни в окрестностях Уфы (фото из личного архива В.В. Каменцева)

Приказы военного времени по уфимскому заводу № 26

Приказы военного времени по уфимскому заводу № 26

(ГКУ РБ Центральный исторический архив Республики Башкортостан, ф. Р-1336, оп. 3, д. 19, лл № 182)

Приказы военного времени по уфимскому заводу № 26

(ГКУ РБ Центральный исторический архив Республики Башкортостан, ф. Р-1336, оп. 3, д. 24, лл № 132; д. 26, лл № 220).

(ГКУ РБ Центральный исторический архив Республики Башкортостан, ф. Р-1336, оп. 3, д. 25, лл № 226).

У кинотеатра «Победа»

(фото из личного архива В.В. Каменцева)