Текст книги "Игра колибри"

Глава 23
Патрик и Разоблачитель

Патрик осмотрел каждый уголок квартиры, залитой утренним калифорнийским солнцем, но трости нигде не было. Он вышел в коридор, пропахший чьими-то подгоревшими блинчиками, и выгреб все вещи из шкафа. Трость, которая еще вчера вечером стояла в углу комнаты, исчезла. Патрик всегда закрывал дверь изнутри, но в приступе недоверия к самому себе осмотрел и замки во входной двери… Если кто-то и был здесь, то он или вошел через окно спальни, или воспользовался способом, вовсе не известным Гассмано. Как открыть дверь, запертую изнутри на специальный поворотный механизм, агент не знал.

Он налил чашку кофе и, сев в кресло, задумался. Если кто-то и хотел вернуть трость, то лишь сам Разоблачитель. И хотя Патрик сомневался, что это был мужчина, решительность его последних действий говорила о том, что это действительно представитель сильного пола, к тому же не простой папарацци или хакер, выводящий изменников на чистую воду. Чтобы проникнуть в квартиру Гассмано, пришлось потрудиться.

Патрик не сомневался, что если бы поработал еще несколько недель над делом Разоблачителя, то трость, видимо забытая случайно в квартире жертвы, или иная оплошность, словно тропинка из хлебных крошек, привела бы его к разгадке. Но не судьба. Заявить в полицию о пропаже трости? Подключить ФБР? Нет.

Можно, конечно, позвонить Пивзу Макмаеру, но ему уже шестьдесят восемь. Что с него взять, кроме анализов и новой удочки для ловли рыбы? Да, лет десять назад они наводили свои порядки в департаменте, но время ушло. Старый конь борозды не испортит, но и до конца поля не дойдет. А он чувствовал себя именно стариком.

Неожиданно зазвонил телефон. Патрик взял со стола очки, потом поднес их к глазам и посмотрел на экран телефона, держа его на вытянутой руке: «Номер неизвестен».

«Чертовы продавцы благ человеческих!» – выругался Патрик, но все же принял звонок и, поднеся телефон к уху, тихо произнес:

– Да, слушаю, кто бы вы ни были.

– Доброе утро, агент, – сказал незнакомый низкий голос с еле заметным акцентом, чем-то напоминающим сербский или русский.

– Я ничего не покупаю, – громко и отчетливо проговорил Гассмано.

– А я и не продаю, Патрик, хотя за эту информацию, уверен, ты бы заплатил закладной на дом.

– Кто это? – Патрик уже догадывался, но решил вынудить ублюдка самого назвать себя.

– Ты знаешь, кто это, Патрик. Я тот, кто вставил новую сим-карту в твой телефон и забрал свою трость. – Голос скорее перечислял факты, нежели издевался. – А ты при этом спал как младенец.

– Ты, – выдохнул Патрик, – ты пробрался ко мне в квартиру…

– Это не так сложно, как может показаться, особенно если иметь друзей, которые промышляют взломами, и несколько литров снотворного, пущенного под дверь.

– Ты вообще в курсе, кто я? – Наглость звонившего вывела Гассмано из себя.

– Конечно, именно поэтому я тебе и звоню. – В трубке усмехнулись. – Мое первое послание ты прочесть не смог, хотя если бы постарался, то вышел бы на меня, поэтому пришлось действовать несколько грубовато. Прости, агент, но уверен, ты сможешь оценить услышанное по достоинству.

– Тогда тебе следует начать говорить что-нибудь стоящее, – зло бросил Патрик, продолжая ходить по комнате.

– Для начала хочу сказать тебе, что ты поступил непрофессионально. – Голос теперь звучал тише, словно звонивший говорил сквозь зубы. – Я оставил трость тебе, а ты тыкал ею в камеры репортеров, которые разнесли эту запись по всем штатам, – послышался вдох. – Октябрь не такой идиот, как ты, и теперь он сможет выйти на меня, по крайней мере, риск очень велик. Сначала я собирался помочь тебе в его поимке, потому что умею сострадать, а теперь мне приходится защищаться, и, когда он ударит по мне, не знает никто!

– Решил стать Бэтменом? Карать убийц вместо того, чтобы разрушать семьи? – не сдержался Гассмано.

– Я хотел заключить сделку, Патрик, – спокойно пояснил голос. – Я даю вам Октября, а взамен ФБР дает мне спокойно жить.

– Ты насмотрелся фильмов? – возмутился Гассмано. – Ты перешел дорогу не клеркам средней руки, так что они только и ждут, как бы стянуть с тебя штаны и хорошенечко трахнуть.

– Агент, ты не дурак. Думаю, давно понял, что я делаю это не из-за удовольствия и славы, и пара козырей в рукаве у меня есть.

– А из-за чего? А? Чем они тебе насолили?

– Состаришься, если будешь много знать, – усмехнулись в трубке. – Я думал, ты хочешь поймать ублюдка, а ты печешься о семейных американских ценностях.

– Хочу, – серьезно ответил Патрик.

Ему действительно было плевать на Разоблачителя, особенно сейчас.

– Отлично, тогда предлагаю сделку. Если согласишься, я помогу тебе найти психа, а ты отстанешь от меня. Идет?

– Возможно, ты не в курсе, но меня отстранили, – проговорил Патрик, закуривая сигарету и выпуская облако в открытое окно.

– Если ты поймаешь его, то ситуация изменится, не так ли? Америка любит рыцарей-одиночек.

– Я должен подумать, – прошипел Патрик в телефон. – Ты такой же преступник, как и Октябрь, и я гонялся за тобой по всему городу, так что не жди простых ответов.

– Думай, я наберу тебя вечером, – согласился голос. – А пока вспоминай, не появилось ли у тебя новых знакомых в последнее время. Уверен, Октябрь попытается держать тебя под присмотром.

– Не надо мне указывать, – начал было Патрик, но в трубке послышалась череда коротких гудков.

– Отлично, – прошипел Патрик, – гонялся за ним, гонялся, а теперь он мне в напарники набивается.

Говорил он это вполне искренне, но новость о том, что есть шанс поймать Октября, доминировала над прочими. Если для этого нужно заключить сделку с совестью, то он был готов.

Патрик зашагал по комнате, пытаясь вспомнить как можно больше о том самом Адаме Ласке, единственном новом знакомом за последнее время. Он видел трость, знал о ней, и при этом они провели вместе несколько часов, так что все могло случиться… В любом случае это лучше, чем сидеть дома!

Глава 24
Визит Патрика

День выдался солнечным и по-весеннему теплым. Солнце играло тенями листвы на стенах, а в открытое окно влетал аромат свежескошенной травы с лужайки перед соседним домом. Первые полчаса после пробуждения я просидел, опершись спиной на изголовье кровати, и смотрел на обнаженное бедро спящей Алисы, отражающееся в зеркале. Нет, я не хотел увидеть что-то более откровенное.

Я вовсе не ощущал себя каким-то извращенцем, подглядывающим за соседкой, скорее любовался ее красотой, как художник наслаждается образом модели, изучает линии тела и его пропорции, прежде чем первые штрихи упадут на холст, повторяя очертания тела. Я был таким художником, я не просто рисовал, а дорисовывал то, что не мог увидеть, примешивая в палитру не только визуальные ощущения, но и тактильные. Представляя себе прикосновение к ее бедру, я почему-то воображал, что провожу по нему не ладонью, а ее обратной стороной, которая куда чувствительнее к прикосновению.

В мыслях я гладил нагретый лучами солнца маслянистый лист фикуса с микроскопическими прожилками. Сам не знаю почему, но мне казалось, что ее кожа именно такова, гладкая упругость со слегка маслянистым глянцем, который бывает после выхода из воды.

В одиннадцать часов, когда солнце уже было достаточно высоко, я затаился у окна, прикрытого жалюзи, и смотрел через объектив фотокамеры на Алису. Она вышла на задний дворик в купальнике и огляделась, словно знала, что за ней наблюдают. На мгновение ее взгляд остановился на моем окне, но в следующую секунду он скользнул по верхушкам деревьев и крышам соседних домов. Между тем купальник остался на ней, будто она не доверяла окружающему пространству, которое каким-то образом могло скрыть тайного наблюдателя.

Она включила что-то на телефоне, вставила наушники в уши и устроилась на лежаке лицом вниз. Немного повозившись с завязками, но при этом не отрывая груди от поверхности лежака, она отбросила их в стороны и, слегка подвернув трусики, опустила голову на скрещенные руки.

Теперь ее спина была совершенно обнажена. Щелк. Алиса вдруг резко вскинула голову и несколько секунд смотрела прямо на меня, точнее на окно, за которым я стоял, словно щелчок фотоаппарата мог быть ей слышен. Я невольно сделал шаг назад, но, когда снова посмотрел в объектив, Алиса уже пребывала в той самой позе, в которой обычно загорают на пляже отдыхающие…

Это было чудесное утро. Я смотрел, хотя нет, я буквально пил ее образ через торчащий объектив фотоаппарата, и это было так волнующе, будто в жизни случился еще один судьбоносный поворот и я вновь номинировался на Нобелевскую премию. В груди все горело, хотелось петь и слушать музыку, хотелось кричать и бежать вприпрыжку, как бегал я когда-то в детстве по пыльной дачной дороге. Много раз я пытался выразить эти чувства в блокноте, но все безрезультатно.

Стук в дверь донесся словно из другого мира, сдержанный, но настойчивый. Я нехотя оторвался от окна и, оставив фотоаппарат на столике, сбежал вниз.

– Патрик? – удивленно констатировал я, увидев в дверях бывшего агента ФБР, облаченного в легкие льняные шорты и рубашку песочного цвета.

– Он самый, – раздраженно проговорил агент и, грубо отодвинув меня в сторону, прошел внутрь и принялся осматривать гостиную.

Какое-то время я стоял, глядя на него с открытым ртом, не понимая сути происходящего. Тот, в свою очередь, быстро переместился в центр столовой и, не найдя того, что, несомненно, искал, остановился у стола и, придав телу монолитный вид застывшего памятника, спросил:

– Где трость, Адам?

– В мастерской, – машинально ответил я, – там еще красить нужно. А почему…

– Сюда? – перебил он меня, ткнув пальцем в сторону двери, ведущей в мастерскую.

– Да. – Я виновато улыбнулся, не понимая, что происходит. – А в чем, собственно…

– Молчи. – Он поднял вверх указательный палец и, замерев у верстака, уставился на трость. – Теперь, Адам, подробно и отчетливо объясни, что это и как оказалось здесь.

Я вгляделся в обеспокоенное лицо Гассмано, которое напоминало морду возбужденного бульдога. Он часто дышал, раздувая ноздри, а глаза, казалось, увеличились в размере.

– Мне понравилась трость, и я вырезал такую же, точно или нет, сказать не могу, как запомнил.

Патрик склонился над птичкой и внимательно присмотрелся к тому месту, где на оригинале была надпись «СОΤЭ».

– Надпись, – задумчиво проговорил Патрик, – куда она делась?

– Я еще не решил, нужно ли ее вырезать, Патрик, – пришлось пояснить мне. – А в чем дело?

– Адам, мать твою, это не шутки, и что за херню ты несешь, что значит – не вырезал? – Патрик перевернул трость и изучил птичку с другой стороны. – Ты это сам, что ли, сделал?

Патрик явно был взвинчен. Я заметил вспухшую вену на его правом виске, образующую английскую букву «S», и несколько вздутых прожилок на шее.

– Да, как и все тут, – виновато ответил я, указывая на недоделанное яблоко и шкатулку, которую я недавно склеил из липы.

Патрик с явным недоверием собственным глазам поочередно взял каждый из предметов, стоящих на верстаке, и, внимательно изучив их, остановился на яблоке. Тонкая резьба и мелкие детали явно привлекли внимание агента, и он, позабыв о цели визита, несколько секунд задумчиво крутил его в руках, то поднимая чуть выше уровня глаз, то, наоборот, опуская почти до уровня стола.

– Забавная вещица, – наконец произнес он, возвращая незаконченное яблоко к остальным работам, – напоминает что-то библейское.

– Просто сувенир. – Я приблизился к верстаку и, взяв яблоко, разделил его на две части. – Шкатулка с интересной техникой резьбы. В России ее называют «татьянка». Основная идея – перенести элементы растений на дерево, но показать не просто их контур, а придать им объем, натуральную текстуру и глубину.

– Татьянка, – повторил Патрик новое для себя слово. – А что насчет трости, Адам? Почему ты стал ее вырезать?

– Просто понравилась, особенно цвет и эта птичка вместо рукояти…

– Канарейка? – уточнил Патрик.

– Возможно… А почему вы так подумали? – Мне казалось, что птичка была вырезана как некий символ и не имела прототипа в живой природе.

– Эта золотая сетка на трости напомнила мне о золотой клетке для маленькой канарейки. Других птиц, которых держат в клетках, я не знаю, а на попугая не похоже.

– Интересно, я как-то не подумал о клетке, – задумчиво проговорил я, – чистый символизм.

– Не бери в голову, Адам, бредни старика, и ничего более, – отмахнулся Патрик.

– Может, кофе? У меня есть и чай, и чего покрепче.

– Крепче не надо, а вот от кофе не откажусь.

Через десять минут мы сидели на заднем дворике с двумя чашками кофе и грелись в теплых лучах солнца. Патрик вытянул ноги вперед и со свойственной многим взрослым мужчинам основательностью потягивал ароматный напиток, щурясь от удовольствия.

– Наслаждаться каждым моментом, – прокряхтел он, закуривая сигарету и отправляя в небо клуб белого дыма. – Вот что я намерен делать, Адам. Теперь, когда моя американская мечта трахнула меня в зад, я хочу, по крайней мере, расслабиться и получить удовольствие от того, что осталось.

– Отличная позиция, – поддержал я агента. – Иногда нужно вспоминать о себе, особенно когда научился менять бег на размеренную и неторопливую прогулку.

– Да, точно. – Он согласно кивнул. – Так где ты держишь похищенных девушек?

От такого неожиданного вопроса я пролил кофе на футболку и с удивлением уставился на Патрика:

– Вы о чем?

Какое-то мгновение Патрик смотрел на меня своими темными глазами, напрягшись всем телом, как готовый к забегу спринтер, но потом вдруг обмяк на стуле и равнодушно проговорил:

– Нет, это явно не ты.

– А кем вы меня считали? Октябрем?

– Да, и не смотри так на меня, парень, издержки профессии. Сам посуди, я встретил тебя случайно в баре, а теперь я вижу копию той самой трости у тебя на столе.

– Я даже не буду спрашивать, как вы нашли мой адрес, но, насколько я помню, трость относилась к делу Разоблачителя, а вы говорите, что я могу быть Октябрем, или я что-то упускаю?

– Все верно, вот только сегодня ночью кое-что случилось, и теперь эти два дела оказались связаны, хотя я пока не знаю, как именно. И, к слову сказать, это сейчас не важно, по крайней мере для тебя. На маньяка ты не похож, но, если ты не против, хотелось бы осмотреть весь дом, включая подвал. Повторюсь, если ты не против. И еще, будь добр, покажи свои документы и копии трудовых договоров. Ты, конечно, можешь выставить меня за дверь…

Спорить было бесполезно. Гассмано знал, что в случае моего отказа это будет означать, что мне есть что скрывать, поэтому я согласно кивнул и махнул рукой в сторону дома.

– А ты со мной не пойдешь? – поинтересовался Патрик, вставая со стула.

– Мне скрывать нечего. – Я пожал плечами. – Осматривайте дом, потом покажу нужные вам документы.

Патрика не было около десяти минут. Из дома доносились звуки открывающихся дверей, но ничего сверхъестественного. Он просто заходил в каждую комнату и делал то, чему научился за долгие годы службы.

– А там что? – услышал я из-за спины и, обернувшись, увидел Патрика, разглядывающего будущую баню.

– Сауна, но предстоит еще много сделать. Прошу, не стесняйтесь. – Я махнул рукой в сторону постройки.

Патрик внимательно осмотрел и будущую баню, и небольшой кусочек пространства прямо за ней, где были свалены какие-то доски, и пару поломанных пластиковых стульев, потом вернулся к столику и вновь закурил. Несколько минут мы сидели молча, каждый думая о своем, потом он сказал, тихо и удовлетворенно:

– Сойдет, для начала.

Я промолчал. Что говорить в ситуации, когда твой дом осматривает агент ФБР, отстраненный за тщетные попытки поймать двух самых разыскиваемых людей в Калифорнии, я просто не знал. С одной стороны, такое внимание ко мне могло иметь самые негативные последствия в карьере, но с другой – Патрик не увидел ничего такого, что могло бы хоть как-то навредить мне, по крайней мере, так казалось, пока он, перекатив языком полуистлевшую сигарету, не спросил:

– Эта девушка, за которой ты следишь… видел ее фотографии на твоем фотоаппарате, кто она?

Внутри все оборвалось. Фотоаппарат, который так и лежал на столе в библиотеке, как же я мог забыть про него… Но теперь было поздно отпираться и придумывать оправдания. То, чего я так сильно опасался, случилось, да к тому же с кем? С агентом ФБР!

– Тогда, в баре, я был там из-за нее, – спокойно сказал я, стараясь не смотреть в глаза Гассмано. – Она моя соседка.

Патрик посмотрел через плечо на край окна спальни Алисы и с пониманием хмыкнул.

– Она ничего, мулаточек любишь? – Он потушил окурок о землю и положил его поверх пачки сигарет.

– Она не мулатка, просто любит загорать.

– Ну как же, видел-видел. – Патрик заглянул в опустевшую чашку, где на дне осталось не больше глотка кофе. – Она знает о том, что ты вообще существуешь, я уже молчу про то, какие красивые снимки ты сделал?

– В тот вечер у меня было свидание с ней. – Я замялся, резко встал и, направляясь к задней двери, произнес: – Во всяком случае, я так думал. Налью-ка я еще кофе, вам повторить?

– Да…

Когда я вернулся с двумя чашками кофе и парой сэндвичей с докторской колбасой, Патрик сидел, словно застывшая статуя, разглядывая то самое место в заборе, покрытое вьющимся кустарником, где была калитка на задний дворик Алисы. Я поставил поднос на стол, сел и, тронув Патрика за локоть, кивнул на сэндвич:

– Угощайтесь, это настоящая русская колбаса. Уверен, вы такой не пробовали.

Патрик задумчиво причмокнул губами, внимательно посмотрел на меня, потом на чашку кофе и снова упер тяжелый взгляд прямо мне в глаза, что обычные американцы делают крайне редко.

– Я пришел к тебе, обвинил в очень скверном дерьме, обыскал твой дом и залез туда, куда, я уверен, Адам Ласка не пустил бы никого, а ты делаешь мне сэндвич? Что с тобой, Адам?

Я смутился и поерзал на стуле. В принципе, он был прав. По всем канонам американской системы мне следовало выдворить Гассмано за дверь и наслать на него адвоката за вторжение в личную жизнь. Однако после ночных посиделок в баре мне просто было искренне жаль Патрика. Октябрь разбил его жизнь вдребезги, выбил из седла, словно необъезженный жеребец, и теперь агент хочет снова запрыгнуть в седло и, как может, нащупывает сапогом стремена.

– Понятия не имею, каково вам сейчас, Патрик, но одно могу сказать точно: я не Октябрь и скрывать что-либо не стану. Смотрите, спрашивайте, делайте что хотите, но все тщетно, вы просто потратите время зря. И чем раньше вы это поймете, тем больше времени сэкономите на поимку настоящего ублюдка. Так что я скорее вижу в вас гостя, нового друга, с которым познакомился в баре. Вот и все.

Патрик несколько раз моргнул и, сделав большой глоток кофе, начал говорить:

– Знаешь, Адам, никогда не меняйся, черт тебя подери. Американцы слишком далеко забрели в юридическое болото и теперь даже трахаются по договору. Это особенно чувствуется в больших городах, где каждый адвокат мечтает прославиться на громком деле, не щадя при этом ни взрослых, ни детей, вываливая грязь перед судьями и присяжными, словно на дешевой барахолке. И все это случилось незаметно, поэтому мне иногда кажется, что так всегда все и было. Американцы отсасывают у Белого дома в кредит, за который сосать придется и их детям, и внукам. А Белый дом причмокивает у горстки банкиров и промышленников, вытирая уголки рта нефтедолларом, а нация тем временем либо уже курит после смачного минета, либо чистит зубы перед новым заходом на рабочую неделю. Но никого это не парит! Пуританскую Америку больше волнует белое пятно на платье Моники и состояние лужайки перед домом, чем то, что мы до сих пор живем бок о бок с гетто, что мы остались такими же расистами, как и были, и то, что мы угробили коренных индейцев, подсадив их на алкоголь и заперев в резервации.

Он замолчал, а я с открытым ртом смотрел на его раскрасневшееся лицо. Никогда до этого момента я не слышал ничего подобного от американца. Никогда. Я знал, что образованная элита, несомненно, все понимает и оценивает реальный мир совершенно трезво, но вот от государственного винтика в лице агента ФБР такого не ожидал. Было непонятно, какой именно реакции он ждал от меня и ждал ли вообще, но, судя по его вопросительному взгляду, следующий шаг был за мной.

– Так или иначе, сама форма управления, где есть власть имущие и те, кто им подчиняется, напрямую либо через свод правил и законов порождает такую цепь зависимостей. Есть те, кто может только просить, – это такие люди, как я. Есть те, кто вскарабкался повыше, у которых уже можно просить, но и они вынуждены просить у тех, кто стоит еще на ступень выше. Само собой, есть и верхушка айсберга, у которой в основном просят все и к кому стекаются рафинированные просьбы таких, как я. А есть и самое дно, которое не только просит, но и принимает на себя все удары системы, амортизационная подушка насилия и расходный материал для нефтяных походов и игры мускулами. Так живет не только Америка, так живет весь мир, за редким исключением.

Патрик одобрительно кивнул и, жадно откусив сэндвич, мыча от удовольствия, принялся его пережевывать. Мне такой переход от маньяка и фотографий Алисы к политике и остросоциальным проблемам почему-то не показался странным. Словно мы давно хотели обсудить именно это, и лишь мой статус недавнего эмигранта мешал вести беседу на общем языке.

– А ты ничего, соображаешь, – прожевав, проговорил Патрик. – А вот скажи, почему русские и американцы так ненавидят друг друга?

– Потому что за исключением бытовых отличий мы очень похожи. Среднестатистический американец – это русский, которому повезло с коммунальными службами и работой. Во всем остальном различий не так уж и много, а именно – схожее всегда стремится оттолкнуться, как однополярные магниты.

– Я, честно сказать, тоже так думал, хотя ваша идея о всеобщем равенстве просто была плохо обыграна. Все откормленные буржуи бегали как ужаленные от ваших идей. Утопия, но в ней что-то было, точно тебе говорю, было…

– Да, думаю, в конце шестидесятых и в семидесятых годах мы были ближе всего к светлому коммунистическому будущему. Строили квартиры, воевали, где нужно, в магазинах все имелось, выбор маленький, но хватало…

– У тебя гости? – раздалось со стороны забора, и мы вдвоем с Патриком уставились на Алису, стоящую в проеме открывшейся калитки. – Слышу голоса, думаю, загляну, поздороваюсь.

– Патрик. – Агент встал, подошел к Алисе и пожал ее маленькую ладонь.

– Очень приятно. – Она улыбнулась и помахала мне рукой. – Я на минутку, просто хотела сказать, что сегодня вечером будет тепло, а мы так и не съездили куда собирались.

– А-а-а… да-да, я посмотрю, в смысле, напишу, чуть позже, ладно? – Я растерянно переводил взгляд с Патрика на Алису и молился, чтобы агент не ляпнул про фотографии.

– Хорошо, тогда черканешь, ладно, а я пока поеду по магазинам. – Она подмигнула мне и, снова протянув руку агенту, добавила: – Рада была познакомиться, Патрик. Увидимся.

Алиса прикрыла за собой калитку, а Патрик вопросительно уставился на меня, словно ожидая моих комментариев.

– Спасибо, что не сказал насчет фотографий, – поблагодарил я.

– Нет проблем, теперь я тебя полностью понимаю. – Он усмехнулся и вернулся к столу.

Мы просидели за столом около часа, разговаривая о политике и футболе. Патрик, после того, как увидел мои документы и дату получения гражданства, расслабился, ведь похищения девушек начались задолго до моего переезда в США. Мы обсудили победу Италии в чемпионате мира 2006 года и поступок Зидана. Поговорили о роли России в победе над Германией и решили, что нам непременно нужно стать друзьями. Прежде чем попрощаться, я предложил отметить День Победы у себя в доме, устроив небольшой праздник, и Патрик с удовольствием принял предложение.

Не знаю, чем он так притягивал, этот хмурый темноглазый человек с острым взглядом, но мне с ним было комфортно. Просто говорить, просто рассуждать и никогда не встречать резкого отпора или неприязни. Наши взгляды и мнения на удивление были схожи, и сама идея спора, пусть и дружеского, казалась чем-то нереальным.