Текст книги "Клуб «КЛУБ»"

Сезон второй

Заседание первое

Это рассказ о Воине, сумевшем вырваться за пределы реальности.

Название басни:

Битва

рассказчик:

Антон Бухаров

Герой рассказа, назовем его Т., жил по привычкам.

Нет, не по привычке, что значит: привык жить и живет себе. Он жил ПО ПРИВЫЧКАМ, переходя от одной привычки к другой по мере необходимости.

Следование привычкам, если заняться этим всерьез, очень полезно. Оно не оставляет места для волнений и переживаний, а значит, способствует успехам в работе, освобождает от лишних друзей и не дает развиваться болезням.

Например.

В будние дни Т. просыпался в 7.30 утра, делал пятьдесят приседаний, принимал душ, съедал на завтрак два яйца всмятку (варить две с половиной минуты), бутерброд с сыром, пил кофе (варить в турке, с солью) с сахаром (полторы ложки на стеклянную чашку из ИКЕИ) и отправлялся на работу (спортивный костюм, кроссовки, верхняя одежда – по сезону), выходя за дверь в 8.35. Семь минут до станции метро «Речной вокзал» одним и тем же маршрутом, покупка газеты («Комсомольская правда»), вход в метро через крайнюю левую дверь и крайний левый турникет (проездной билет на год), далее – эскалатор вниз, четвертый вагон от конца поезда (последняя дверь, направо, сиденье у задней стенки вагона). В 8.44 поезд отправляется, в 8.52 Т. проходит через крайний правый турникет на станции метро «Сокол», чтобы выйти на улицу и через три минуты оказаться в школе №***, где работает учителем физкультуры.

Тем, кто еще не включил телевизор и все еще следит за судьбой Т., я хотел бы напомнить, что многие умные люди считали привычку единственным наглядным доказательством того факта, что смысл жизни существует. Т, надо сказать, так не думал. Он вообще не думал в таких категориях. Честно говоря, он и в каких-либо еще категориях (кроме: «выше, быстрее, сильнее», разумеется) думал нечасто, что служит еще одним доказательством пользы привычек.

Т. прожил 44 года по привычкам, не догадываясь, что он Воин. Герой. И вполне мог бы не догадаться, если бы на станции метро «Сокол» не сменили турникеты на новые – те, что с пластиковыми дверями, которые должны открываться при приближении любого человека, желающего выйти из метро. Для тех, кто не понял, ключевые слова: «новые», «должны», «любого».

Стать Воином Т. заставила битва между ним и турникетом. Не удивляйтесь. В жизни всякое бывает.

Не то что вне жизни.

Битва началась в 8.42 14 марта 2008 года, в пятницу. Крайний правый турникет, до сих пор покорно пропускавший всех подряд, не открыл свои пластиковые двери перед Т. Не открыл, и все. Он ведь – турникет и не обязан отчитываться в своих действиях ни перед кем. Тем более перед учителем физкультуры.

Далее события развивались примерно так:

8.43. Т. стоит перед турникетом. Двери закрыты.

8.44. Т. стоит перед турникетом. Двери закрыты.

8.45. Т. пинает двери турникета ногой. Двери закрыты все равно.

8.46. Т. проходит сквозь соседний турникет.

8.47. День Т. погиб, похоронен и отпет.

Более того, погибли еще два выходных дня, поскольку Т. не мог ни о чем думать, кроме как о том, что произошло в пятницу (его унизили) и неизбежно произойдет в понедельник (его унизят опять). Можете не верить, но мысль о том, чтобы выйти из метро через другой турникет, пришла ему в голову еще в пятницу в 23.45 и была с негодованием отвергнута. Человеку не пристало отступать перед высокомерной железякой. Что-то вроде этого он мог бы сказать в 23.46, если бы мог думать в таких категориях. Но он ничего не сказал. Во-первых, чтобы не будить жену. А во-вторых, не сказал, и все. Две ночи почти не спал: с пятницы на субботу и с воскресенья на понедельник.

Вы еще здесь? История длинная и развивается неспешно. В понедельник в 8.43 крайний правый турникет спокойно пропустил Т. наружу. И во вторник. И в среду. А в четверг, раскрыв, было, двери, он внезапно их захлопнул, больно ударив Т. по ребрам. Битва продолжалась.

Провести шесть уроков физкультуры с ушибленными ребрами непросто, но он выстоял. В пятницу он ринулся сквозь турникет с безрассудством быка, в первый (и последний) раз попавшего на арену «Plaza Monumental de Las Ventas» и получил новый удар. Двери закрылись мгновенно, и Т. врезался в них с разбегу. Раздался треск. Нет, пластиковые двери выдержали. Треснуло ребро Т.

Вот в этот миг он стал Воином. Бесстрашным и Мудрым.

Он отступил.

Прошел через соседний турникет.

Пришел в школу.

Провел свои уроки.

Поговорил с учителем физики.

Посидел в классе информатики, с упорством вола раздвигая болотную жижу инета.

Распечатал пару схем на хромом школьном принтере и вновь пошел к учителю физики.

В субботу в его школе уроки физкультуры были только у младших классов. Он договорился о замене и поехал на «Горбушку». За оружием.

Итак. Понедельник. 23 марта. 8.42. Т. ровным шагом подходит к турникетам и направляется к крайнему правому в их ряду. Фальшивое бесстрастие открытых дверей больше его не обманет. Он Герой: слышит нервное гудение внутренностей турникета, видит мушиное подрагивание дверей. Сделав шаг внутрь, он останавливается и встречает прямым взглядом, обращенный к нему злой зрачок фотоэлемента.

Звучит музыка Мариконе. Человек и турникет замерли в ожидании. Падает секунда.

Вторая.

Третья.

Нечеловечески быстрым движением, Т. выхватывает электрошокер и приставляет его к болевой точке турникета. Разряд. Шипение. Невнятное движение пластика – последняя сверхтурникетная попытка закрыть двери. Жизнь уходит из машины судорожными толчками электричества.

Человек медленно проходит сквозь турникет. Поворачивая на лестницу, он бросает равнодушный взгляд на останки покореженного противника. Человеку больше нет дела до мертвой железки. Битва выиграна. Турникет перейден.

Отсюда мораль: построй себе триумфальную арку, пройди под ней и успокойся.

Заседание второе

Эту историю рассказал мне старый приятель, с которым мы встретились на ежегодном собрании однокурсников. Он рассказывал, водя вилкой по тарелке с салатом, а в это время еще один наш однокурсник пытался петь: «Виноградную косточку в теплую землю зарою» Булата Окуджавы на мотив «А ну давай наяривай» группы «Любэ».

Название басни:

Опять кто-то дышит в затылок

рассказчик:

Виктор Коренев

Так вот, этот мой приятель внезапно как-то обнаружил, что притягивает к себе придурков. Оговоримся, он никого не обзывал, он дал определение.

– Придурок, – сказал он, – это человек, поступающий дурно и знающий, что поступает дурно, но при этом делающий вид, что ничего особенного не происходит.

В отличие от дурака, то есть человека, слабо связанного с реальностью (объяснял он мне), придурок очень точно вписан в действительность. Он совершает дурные поступки не только и не столько для того, чтобы получить для себя какую-либо выгоду (тогда бы он был простым негодяем). Нет, он демонстративно не замечает разницы между хорошим и дурным. И это дает ему преимущество выживаемости. Дурак, следуя своей ДУРИ, часто вредит самому себе. Негодяй, делая НЕГОДНОЕ другим, постоянно вынужден оправдываться, пусть даже в собственных глазах, затрачивая на это дополнительные силы и эмоции. Придурок же может просто не замечать других людей и уважать только себя. Ergo: дураком быть глупо, негодяем – стыдно, а придурком – удобно.

Мой знакомый утверждал, что нашествие придурков началось внезапно. Его сосед, живущий этажом выше, как-то по весне стал слушать «Радио Куча» с открытым окном. Тут же другой сосед, недавно купивший большую машину марки «SsangYong», стал ставить ее у входа в подъезд, перекрывая проход на три четверти. Там как раз удобно: если двумя колесами на тротуар заехать, можно машину разместить, так, чтобы ее никто, проезжая мимо, не задел. И еще одно удобство состоит в том, что жители дома, проходя к двери в подъезд, неизбежно полируют бампер машины своими куртками и пальто.

Сам мой приятель, назовем его К., машину покупать себе почему-то не стал, на работу ездит в метро. Он мне рассказывал, что там, в вагоне метро, каждый раз, когда рядом с ним освобождается место, туда сразу же плюхается жирный потный тип с бутылкой пива в руке и желанием поговорить. Вариант: толстая тетка с мобильным телефоном, по которому уже говорит очень громко. Там же в метро не слышно ни черта.

Его студенты (а он преподает на факультете справедливого управления) очень полюбили на лекциях пить колу с чипсами и говорить по мобильным телефонам. Некоторые культурно выходят из аудитории, другие говорят так. Они не встают в тот момент, когда он входит в аудиторию, зато после лекции все они хлопают в ладоши. Придурки.

Этот мой приятель К., он, как вы, может быть, догадались, не очень коммуникабелен. Если возникает потребность пообедать в кафе в городе, то выбирает какой-нибудь дальний столик, где может посидеть в одиночестве. Но стоит ему занять этот самый столик, как тут же два соседних занимают компании молодых людей, говорящих между собой на своем языке, который им кажется нормальным. При этом оказывается, что юные существа за одним столом прекрасно знакомы с теми, что расположились за другим. А другой, напомню, – это через стол (и голову) К. И вот те, что сидят за одним столом, начинают дружить с теми, что сидят за другим столом. Дружат они, конечно, при помощи колы, сигарет, чипсов и слов. И все это через голову К. А у него на отдельные слова особая реакция: ему не хочется жить.

А еще у него рядом с домом построили новый футбольный стадион. И разные люди в разноцветных шарфах проходят теперь его двором по субботам. Они бросают под ноги упаковки из-под чипсов и бутылки из-под колы. И сигареты. И слова. И с ними идут их девушки. И они перебрасываются этими словами. И бутылками из-под колы. И им весело, а моему коллеге К. опять не хочется жить.

Когда я спросил его, почему же он решил, что именно он притягивает придурков, он мне ответил:

– А как же? Вот же они, рядом.

Действительно, ведь это его соседи, его улица, по которой идут ночью сограждане и весело бьют друг другу морду под его окном. И это его студенты оставляют в аудитории недоеденную пиццу. А метро? Ведь не может быть в Москве такого количества придурков с пивом и мобильниками, чтобы занимать все свободные места рядом с К. Или может?

А почему в Безымянной библиотеке, в профессорском зале, в любой его части, именно напротив К. садится доктор наук в засыпанном перхотью пиджаке, надетом на грязный свитер, долго толкает стол чугунным животом и начинает сморкаться в кулак?

Ему трудно стало заходить в продовольственные магазины. Там у касс его ждут покупатели, забывающие что-то там положить в тележку и уходящие надолго искать свой забытый товар, заставляя кассиршу (и К.) ждать. Там юные дамы с детьми-ангелами перекрывают своими тележками проходы между стеллажами, а другие, с такими же тележками и ангелами, тут же наезжают ему на пятки, стоит ему лишь чуть-чуть притормозить.

Вы скажете, что у него просто-напросто развился психоз. И что он чересчур болезненно воспринимает обычные житейские ситуации, сам себя накручивает и замечает то, чего нет на самом деле. А если и есть, то не в такой концентрации. То-то и оно, что в такой. Он выяснил это случайно. Жена уговорила его лететь летом не в Турцию, а в Испанию.

– Какая разница, где притягивать к себе придурков с толстой желтой цепью с толстым желтым крестом на жирной груди, – повторял К., направляясь в турбюро.

Но ему был дан знак. Молодой еще, суховатый и толковый офисный работник, не глядя на него (а точнее глядя куда-то сквозь него, может быть, вглядываясь туда, в испанский берег) и не делая ни одного лишнего движения, четко и вежливо объяснил преимущества каждого из трех предлагаемых отелей, одобрил выбор, быстро оформил заказ и все так же, как будто не видя К., пожелал ему приятного путешествия.

Так не бывает, – сказал мне К., – но так было. Он меня не видел и тем не менее не сделал ни одного лишнего движения, не шутил кретинские шуточки, не забыл отдать страховку, не перепутал рейсы. Он почему-то все сделал правильно.

Это и был знак.

Поначалу, в поезде аэроэкспресса, и позже, в самолете, все шло, как обычно. Молодожены в ряду перед ними, не выключившие компьютер при взлете, не смотря на слова стюардессы. Мама с малышом, пинавшим К. в спину, – в ряду за ним, естественно. Потерявшаяся в пространстве между паспортным контролем и автобусом семья с тремя детьми, властной мамой и смертельно пьяным отцом.

Но потом что-то щелкнуло.

Автомобили не стояли колесами на тротуаре. Ни в одном кафе на улице не звучало «Радио Куча». Продавщицы в магазинах улыбались просто так. Англичане в его отеле не матерились. Ни по-русски, ни по-английски. Испанцы, конечно, много говорили, но как-то негромко. А если громко-то не зло, а весело. И не потели. С ними хотелось общаться, пусть даже в кафе, пусть даже словами la carta, por favor, gracias, la cuenta, de nada. Официант на него не дышал. Водитель автобуса, которого он видел в первый и последний раз, помахал ему рукой. Случайно толкнувший его испанец, извинялся пятнадцать минут. Ночью можно было слышать шуршание волн, как когда-то в детстве в Крыму, в Коктебеле.

К. ходил и ходил по узким кривым улицам, по этой казавшейся тогда жуткой жаре. Его не тянуло в море. Он гладил шершавые старые стены, прислонялся к ним спиной, пропуская веселых болтливых испанцев. Заходил в кафе и бары, заказывал кофе и мохито, говорил la cuenta и quédese las vueltas. Он был счастлив.

Он смотрел и смотрел на свою жену, владевшую испанским, как родным. Он увидел ее иначе. Он понял, что проклятие не действует, а может быть, его и нет совсем. Ему захотелось жить. И он старался не думать там, на кривой улочке, расписанной забавными граффити, что вот пройдет еще двенадцать дней, и он встанет в очередь к стойке под названием «паспортный контроль», за которой притаилась страна с названием «Родина». А в затылок ему будет дышать перегаром какой-то придурок.

Отсюда мораль: Сойти с ума очень просто. Для этого надо лишь поверить, что все вокруг – нормальны.

Заседание третье

Это рассказ о том, о чем я не имею никакого понятия. Но так хочется.

Название басни:

Сверчок

рассказчик:

Василий Сретенский

В начале марта 1953 года в доме небожителя Сафа на горе Часавал-хох в Южной Осетии собирались Авд Дзуары – семь древних богов. Первым пришел покровитель воинов и путников Уастырджи, за ним подтянулись бог огня Курдалагон, хозяин волков Тутыр, лесной бог – Афсати, бог грозы, хлеба и колхозов Уацилла, бог ветров Галагон; бог вод Донбеттыр. Собирались спешно, по просьбе загробного бога Барастыра, побросав все дела. Один бог даже прилетел на самолете, поскольку в данное время избывал давний грех в земном теле начальника управления МГБ СССР.

Запрос Барастыра был такой: умирает человек, подвластный Авд Дзуарам, умирает неспешно, смертью легкой, никак не искупающей безумной тяжести его грехов. Как быть? Дать ли умирающему спокойно въехать в мир духов на траурном коне и там принимать жертвы потомков? Позволить ли создать потомкам его культ отца-покровителя? Или назначить ему искупление равное мерзости его помыслов, кривде слов и глупости поступков?

Председательствовал Уастырджи. Он напомнил присутствующим, что траурные кони и повозки и жертвоприношения находятся вне компетенции собравшихся. Что от них требуется одно-два простых решения. Прежде всего, они должны договориться о том, какую посмертную судьбу назначить человеку, взявшему на себя бремя богов: ПОЧИТАНИЕ или ИСКУПЛЕНИЕ. Однако не все присутствующие на совещании с этим согласились. Если назначать ПОЧИТАНИЕ, то надо заниматься и церемонией. Если же ИСКУПЛЕНИЕ, то…

Уастыржи раздражали кривые ухмылочки Галагона, отведенный в сторону взгляд Тутыра и, особенно, стремление Донбеттыра высказаться по каждому пункту с ни к чему не обязывающей обстоятельностью. У всех есть дела, в конце концов. А если одни будут только хмыкать, а другие изводить слова на труху, то, что они смогут решить?

Вопросы от имени Барастыра задавал созвавший Совет небожитель Сафа. Ответить должны были все вместе и каждый по отдельности. Спорили долго и бессодержательно. В конце концов, переадресовав все вопросы, связанные с погребальной церемонией, на Север, по месту постоянной прописки умирающего (что они и должны были сделать без всякого обсуждения), Авд Дзуары занялись главным: куда направить душу человека, лежавшего сейчас в одиночестве на полу в неудобной позе и еще способного шевелить пальцами ноги: в мир духов или мир людей?

Собственно, мир духов, как вариант, практически не рассматривался, поскольку богу, наряженному в мундир с погонами, слова так никто и не дал. Вопрос стоял так: кем (или чем) быть душе умирающего калеки после смерти. Универсально-пропашным трактором МТЗ-2, только что пошедшим в серию, как предложил бог Уацилла? Доцентом кафедры истории КПСС в политехническом институте? Пожизненным чушкой в мордовском лагере? Электрическим скатом? Pulex irritas на кошке, где-нибудь здесь, рядом, в Цхинвале? Наконец, от кого-то, чуть ли не от бога огня, остывшего до состояния раскаленной кочерги, поступило дельное предложение: назначить 73 цикла перерождений, по числу полных лет неправедной жизни. Поскольку не все поддержали предложение сразу, пришлось голосовать. Из семи членов Совета: шестеро голосовали «за», один – «воздержался».

После этого дело пошло быстрее. Общий принцип воплощений был выработан такой: поскольку каждое слово умирающего в последние лет тридцать считалось его народом божественной истиной, то в каждом из своих воплощений он будет говорить «на ветер». (Первое голосование – один «против», после изменения формулировки с: «на ветер», на: «много, долго и абсолютно впустую» – единогласно).

Предложение Афсати по поводу первого воплощения (щенок бродячей собаки в турецком Курдистане) прошло практически без обсуждения. В ходе недолгой дискуссии приняли и третье – последнее – решение: составление графика воплощений поручить богу Тутыру. И не потому, что тот все время порывался назвать умирающего Хозяином, а потому, что у него в Москве секретарша и целый штат сотрудников с нужной фантазией. График утвердить на плановом Совете, посвященном уборке урожая в октябре того же года. О чем Авд Дзуары и уведомили небожителя Сафу, а через него – и бога Барастыра.

* * *

Откуда я это знаю? Ну, скажем, от четырнадцатого воплощения души умершего – домашнего сверчка.

Он взялся ниоткуда весной 1998 года. Сначала появились звуки: стрекотание? сверчение? – что-то в этом роде. Потом обнаружился и сам стрекотатель: в туалете, в правом дальнем от двери углу. Отбивая раз за разом атаки тараканов, мы в семье привыкли давить все, что движется, но сверчок в «сталинском» доме на Третьей Фрунзенской был так ностальгичен, что нога не поднялась ни у кого. Засыпать под стрекотание и сверчение было удобно не всегда, но как-то с этим смирились.

И только кот Басилай не признал за сверчком прав постояльца: фыркал на него и грозил лапой с безопасного (для себя) расстояния. Как я понял потом, это было несовпадение судеб. Басилай, по самому факту рождения от неизвестного отца, был аристократом и сразу почуял в сверчке душу классового врага. «Ужо тебе!» – явно читалось на его морде в тот самый момент, когда сверчок начинал свое стрекотание.

Впрочем, до классовых боев дело не дошло. Летом того же года, словно предчувствуя крах финансовой системы страны, я отправил семью с Басилаем к теще и затеял ремонт. Лежа ночами в гулкой от сдвинутой мебели и содранных обоев квартире, я слушал и слушал сверчение и вдруг начал понимать, что оно значит.

«Что изменилось за этот период в русском языке? – спрашивал сверчок. – Изменился, в известной мере, словарный состав русского языка, изменился в том смысле, что пополнился значительным количеством новых слов и выражений, возникших в связи с возникновением нового».

Затем, немного помолчав, продолжил: «Что же касается основного словарного фонда и грамматического строя русского языка, составляющих основу языка, то они не только не были ликвидированы и заменены новым основным словарным фондом и новым грамматическим строем языка, а, наоборот, сохранились в целости и остались без каких-либо серьезных изменений – сохранились именно как основа современного русского языка».

– Да ладно. Это сейчас-то не изменился? Ты на улице давно был?

Я ввязался в спор автоматически, не соображая, сплю я или бодрствую, а если бодрствую, то с кем веду беседу. С насекомым.

Сверчок немного помолчал, потом снисходительно продолжил: «Иначе и не может быть. Язык для того и существует, он для того и создан, чтобы служить обществу как целому в качестве орудия общения людей, чтобы он был общим для членов общества и единым для общества, равно обслуживающим членов общества независимо от их классового положения. Стоит только сойти языку с этой общенародной позиции, стоит только стать языку на позицию предпочтения и поддержки какой-либо социальной группы в ущерб другим социальным группам общества, чтобы он потерял свое качество, чтобы он перестал быть средством общения людей в обществе, чтобы он превратился в жаргон какой-либо социальной группы, деградировал и обрек себя на исчезновение».

И пошло. Сначала он сыпал цитатами, потом рассказал, что с ним произошло после смерти. Мне почему-то запомнились два предшествовавших воплощения: скрипучая половица в колхозном клубе недалеко от Рязани в 1955–6 годах, пока клуб не сгорел от удара молнии (привет от Уациллы!), и струной на бас-гитаре в ансамбле «Иверия» в 1975 году (порвалась на записи кавер-версии «July morning» группы Uriah Heep).

Не то чтобы я с ним подружился. Как человек он был мне противен, но против сверчка я ничего не имел. Ремонт двигался медленно, в непроходимой местами квартире мы жили как бы в разных пространствах, зная о существовании друг друга, но не придавая этому факту большого значения. Конечно, когда часам к трем пополуночи его заносило и он начинал сверчеть что-то вроде: «Раньше буржуазия считалась главой нации, она отстаивала права и независимость нации, ставя их “превыше всего”. Теперь не осталось и следа от “национального принципа”. Теперь буржуазия продает права и независимость нации за доллары. Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомнения, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперед, если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации. Его некому больше поднять. (Бурные аплодисменты)», – хотелось встать, дойти до туалета и закидать правый дальний угол томами Максима Горького, складированными там же недалеко, на антресолях, но я сдерживался.

Расстались мы случайно и, возможно, по моей вине. Когда ремонт дошел до туалета и надо было белить потолок, я не предложил ему переселиться. Рабочие (Санек и Виталик) белили два квадратных метра потолка четыре дня, и сверчок, авторству которого приписывают лозунг «Темпы решают все» не выдержал. Исчез.

А иногда я думаю, что неожиданно открывшаяся во мне способность понимать речи сверчка противоречила решению Авд Дзуаров и благородные боги убрали сверчка из квартиры каким-то своим способом, даже не наказав ее хозяина за нарушение божественных запретов.

Хотя… это как посмотреть.

Отсюда мораль: «Партия не может быть нейтральной в отношении религиозных предрассудков, и она будет вести пропаганду против этих предрассудков, потому что это есть одно из верных средств подорвать влияние реакционного духовенства, поддерживающего эксплуататорские классы и проповедующего повиновение этим классам… Партия не может быть нейтральной в отношении носителей религиозных предрассудков, в отношении реакционного духовенства, отравляющего сознание трудящихся масс».

Сверчок. «Мысли из сортира», Беседа XIV, 10 августа, 03 часа 26 минут.