Текст книги "Не раскрытые тайны друг друга"

– Как у Симонова? Жди меня, и я вернусь…

– Именно, только не пассивно ждать, а искать. К сожалению, у меня в органах никого знакомых нет.

– Как вы уже поняли, я на меланхолика не похож.

– Ни разу. Но я тоже могу попробовать включиться в розыск, правда, не знаю, как.

Дальше шли молча. По дороге к дому Алёны они со стражем порядка остановились на нескольких блокпостах, где в основном стояли молодые, замерзшие восемнадцатилетние первогодки, с тонкими, как у гусят, шеями, торчащими из нестиранных гимнастерок.

У Урбановой подкатил комок к сердцу. Предъявляя в пятый раз свой паспорт, она спросила:

– Ребят, вас ужином покормили? – срабатывало материнское чувство.

– Да, с нами всё в порядке, а вот о тех, которые там внизу, на набережной, о них забыли, не доехали. Они там голодные стоят.

Алёна выразительно посмотрела на сопровождающего и двинулась к следующему патрулю.

– Народ, говорят, до вас ужин не доехал?

Один из них парней хотел было выругаться, но, посмотрев на приятного вида молодую женщину с добрым лицом, передумал:

– Если завтра в казарме не извинятся, то пожалеют, – был он голодный и злой.

Остальные солдатики стеснительно заулыбались. Алёна достала из одного пакета белый хлеб, из другого вытащила нарезанную колбасу и протянула мальчишкам. Те вопросительно посмотрели на омоновца как на старшего по званию.

Тот, разрешая, кивнул головой:

– Налетайте, ребят. Это наш человек.

Глядя на молодых солдат, Алёна всегда думала об Афоне:

– (Он еще маленький, но кто знает, что нас ждет. Сегодня я помогу чьему-то сыну, потом моему кто-то поможет. Не приведи Господь), – у нее даже рука поднялась, чтобы перекреститься.

* * *

Так, с остановками, они добрались до нужного подъезда.

– Спасибо вам большое за помощь. Дальше я сама, – Алёна забрала у омоновца свои сумки и уверенно открыла дверь.

– Может, до квартиры проводить? – ему явно не хотелось возвращаться на пост.

– Нет, нет, спасибо, тут уже безопасно, – излишне сухо ответила новая знакомая. Она решительно не хотела входить в темный подъезд с незнакомым мужчиной.

– Ну, как хотите, – кажется, слегка обиделся провожатый.

– Спасибо вам большое еще раз. Кстати, как вас зовут? – спохватилась Урбанова. – (Всё-таки человек старался, сумки нес).

– Старший лейтенант Соколов.

– А если по-человечески?

– Виктор.

– Очень приятно, Виктор. А я Алёна, Алёна Владимировна.

– Моя жена тоже Алёна, вернее, Елена Сергеевна.

* * *

В пятницу, первого октября, дали свет, но телефон по-прежнему не работал. Наталья Николаевна обрадовалась и включила телевизор.

– Хоть последние новости узнаем. А то сидим с Афоней каждый вечер в темноте: ни новостей, ни развлечений.

– Мам, лучше пока без их политических спектаклей обойдемся.

Ящик вещал:

«В Свято‐Даниловом монастыре при посредничестве патриарха Алексея II начались переговоры между представителями правительств России, Москвы и Верховного Совета. В здании Верховного Совета включено электричество…»

– Это мы заметили, – прокомментировала Урбанова.

* * *

Семейство кое-как дотянуло с продуктами до субботы второго октября благодаря усилиям Алёны. Она исправно приносила в дом еду, хотя каждый раз половину оставляла на блокпостах.

– Защитников надо исправно кормить, если государство о них не заботится. Если не я, то кто? – приговаривала она.

Разобраться в том, что происходит у Белого дома, было практически невозможно. Телевизионные ведущие сыпали названиями государственных учреждений и общественных организаций, информировали о переговорах и встречах. Понятно было только одно: те, кто успел распробовать вкус власти, сцепились за нее не на жизнь, а на смерть.

Алёна всегда в любой проблеме видела только светлую сторону. На сей раз она так объясняла преимущества осады:

– (Отлично, спасибо, ребята, устроили мне зарядку, теперь можно объедаться жареной картошкой и пирожками. Каждый день приходится топать пешком от метро 1905 года, да еще и с сумками, – семья из четырех человек требовала пополнения негустых запасов продовольствия чуть ли не каждый день. – Ну это ничего, переживем, главное, что территория вокруг наших домов под охраной государства).

В субботу, наконец-то, Алексей с Алёной отправились за покупками на своей машине, припаркованной за пределами расширяющегося кордона довольно далеко от их дома.

– Хоть отдохну от этих сумок! – радостно воскликнула Алёна, садясь в любимый «Запорожец».

В начале девяностых прилавки магазинов были абсолютно пустыми. Тогда в огромном гастрономе на площади Восстания в продаже присутствовало только одно: «Шаховская» сметана, довольно жидкая, но вкусная. Теперь же продукты заполнили московские магазины, но ценники выстреливали новые цифры почти каждый день. Алёна не уставала благодарить в душе Нахимова за то, что их семья не голодала.

Выехали на Новый Арбат. Москва была спокойной, ничто не напоминало о воинствующих властных группировках и их возне.

Закупив и загрузив всё необходимое для себя и соседей в багажник, они вернулись на Мантулинскую улицу, оставили машину в тихом дворе и, навьюченные сумками и пакетами, двинулись на Краснопресненскую набережную.

– (На неделю хватит, – довольная поездкой, думала Алёна. – Теперь хоть домой буду возвращаться налегке).

Урбанова устала от бесконечных «походов» вокруг Белого дома, траектория которых удлинялась с каждым днем. Постоянные проверки документов достали. В последний раз она насчитала их чуть ли не десять. Терпение подходило к концу и было готово лопнуть в любую минуту.

У своего подъезда Алёна увидела знакомого омоновца.

– Здравствуйте, Виктор. Надо же, опять встретились.

– Да. Меня перевели на этот пост. Теперь стою у ваших ног, – он лучезарно улыбнулся.

За спиной возвышался Нахимов. Алёна представила мужчин друг другу.

– Мы тут отоварились сегодня на неделю, вас подкормить? – казалось, что у нее нет никаких других забот, кроме как заботиться о еде на блокпостах в бунтующем районе, не осталось. Возможно, таким странным образом проявлялось волнение женщины.

– Нет, Алёна Владимировна, спасибо, у нас всё в порядке.

– (Надо же, они хорошо знакомы!) – весело мелькнуло у Алексея.

– Полевая кухня не бездействует. Снабжение наконец наладили. Вот водички бы хорошо. Обед был плотный, а компота маловато, – Виктор рассмеялся. – Какая же у вас замечательная жена, – сказал он Нахимову. – Заботливая.

– Да, спасибо. Я в курсе, – муж усмехнулся и зашел в подъезд.

– Виктор, вода – это не проблема ни разу. Сейчас поднимусь и попрошу сына спуститься к вам с бутылками. Только, пожалуйста, не сочтите за труд, верните мне пустую посуду, чтобы было, во что завтра наливать. Сами знаете, всё приходится на себе таскать по пять километров.

– Да, да, я понимаю.

* * *

Утром следующего дня, в воскресенье 3 октября 1993 года, Алёна сама вынесла все оставшиеся в доме бутылки из-под фанты и колы, тщательно вымытые и наполненные кипяченой водой.

– Виктор, вы что, вообще без отдыха тут дежурите?

– Вроде того. В полтретьего смена, – вздохнул он.

– Тогда я к этому времени подойду, чтобы «тару» забрать и воды свежей принести. А вчерашние бутылки сохранились?

– Да, конечно, я помню о вашей просьбе. Мы их в вашем подъезде поставили за дверью, чтобы ветром не разметало.

– Спасибо.

– До скорого.

* * *

В 14.25 Алёна вышла на балкон и перегнулась через перила, чтобы определить, там ли еще их «телохранители». День разгулялся, а может, это было запоздалое бабье лето? Скромно светило солнышко, подавая надежду на мир. Несколько человек в форме уже привычно топтались на углу их дома.

Со стороны Нового Арбата послышался гул толпы. Что выгнало каждого отдельного человека из квартиры и заставило влиться в единую бесформенную угрожающую массу с флагами и самодельными транспарантами? Зов какой «пионерской трубы» выстроил их в кривые шеренги и призвал тащиться через пол-Москвы от Октябрьской площади к Белому дому, прихватывая следом за собой зевак с тротуаров?

– (Неужели моя страна не может обойтись без гражданской войны, без того, чтобы брат на брата?) – с беспокойством подумала Урбанова, предчувствуя грандиозное политическое землетрясение и пламя стихийных пожаров.

Алёна выбежала за фотоаппаратом сына в столовую и, вернувшись, защелкала автоматической камерой. Всё семейство подтянулось за ней на балкон.

– Что, что случилось? Что там происходит? – спрашивали они по очереди.

Нерасторопно, с остановками темная людская лава ползла к Белому дому, испуская волнообразные звуки, издалека похожие на завывание огромной стаи шакалов. Послышался треск автоматов. Алёна вцепилась в перила балкона, ей стало не по себе, нехорошее предчувствие дало о себе знать холодком внизу живота.

В первый момент Алексей испытал возбуждение, как перед учебным боем на сборах, но уже в следующую секунду его резанула мысль:

– (А как защищаться, если что? У меня же две женщины и ребенок), – и стал прикидывать, что из домашних инструментов может стать оружием.

В воздухе со стороны Лужников показался вертолет. Наталья Николаевна вспомнила начало войны с каждодневным гулом фашистских самолетов-нарушителей на границе в 41-ом. Рев приближающейся разъяренной толпы не был похож на подготовку к 7 ноября, и она как человек, побывавший на фронте, задумалась о возможных столкновениях и потасовках вокруг Белого дома в непосредственной близости от их подъезда.

– (Надеюсь, к нашему дому не пропустят, там же везде оцепление), – решила она.

Не понимающий происходящего Афонька принялся отнимать у матери фотоаппарат.

– Ну дай мне самому поснимать! – происходящее его забавляло.

Алёна с затаенным страхом наблюдала за происходящим. Малочисленная группа из нескольких милиционеров и военных, продолжая выставлять перед собой омоновские щиты, бодро драпала от надвигающейся разъяренной толпы. Как по заказу, на набережной напротив Дома Советов появился пустой автобус. Блюстители порядка рысцой пересекли газон, заскочили в машину и отбыли в неизвестном направлении.

– Ну дают, защитнички, – возмутилась Алёна.

– Что они могут против такого потока взбешенной орды? – Наталья Николаевна пыталась их оправдывать.

– Мам, сборище такого масштаба не в одну секунду и не из ничего образовалось, могли бы сюда прислать пополнение для охраны.

Урбанова перегнулась через перила балкона и посмотрела вниз. Стоявший около их подъезда Виктор, заметив «благодетельницу», жестами попросил спуститься.

– Сейчас вернусь, – кинула на ходу Алёна, чуть не сбив с ног Наталью Николаевну, стоявшую в балконном проеме.

Дочь стремглав забежала в кухню и выхватила из холодильника металлическую коробку с бутербродами, приготовленными для Нахимова на завтра на работу.

– (У меня определенно паранойя с этой едой!) – вынесла она вердикт и, как была в домашней размахайке, джинсах и тапочках, влетела в закрывающийся лифт, на котором только что поднялся с улицы бледный как полотно испуганный сосед. Через пару минут Алёна уже открывала дверь на набережную.

Виктор буквально втолкнул ее обратно в подъезд и прижал к стене, закрыв своим телом.

– Там какой-то идиот с автоматом появился из ниоткуда. Не шевелитесь.

– Сейчас уроню коробку с бутербродами.

– Вы что, опять с едой? – прошептал Виктор.

– Да, у меня это на нервной почве.

Она обхватила Виктора двумя руками и крепко вцепилась в коробку у него за спиной. Спровоцированное моментом опасности, где-то в глубине брюшных мышц обоих вспыхнуло дикое первобытное желание, ударившее в голову, как алкогольное опьянение.

В следующее мгновение дверь от резкого толчка ноги в армейском сапоге распахнулась, прозвучало ругательство, и прогремела автоматная очередь, заполнив подъезд брызгами штукатурки и мрамора.

Соколова сильно толкнуло и крепко прижало к Алёне. Она всплеснула руками, выронила коробку, встряхнула кистями рук, как при ожоге. Дверь захлопнулась, топот и звук выстрелов удалились. Оба очнулись:

– Что это было? – Алёна даже не успела испугаться, только посмотрела на свои покрасневшие ладони.

Виктор отпрянул, поводил плечами и лопатками, как бы вправляя на место свою костную систему. На полу валялась стальная коробка с вдавленной пробоиной. Он поднял ее и снял крышку. Там лежал бутерброд, украшенный острой пулей.

– Зачем вы притащили сюда бутерброды? – это всё, что он был в состоянии спросить.

– Не знаю. У меня такая навязчивая идея. Наверное, от воспоминаний родителей о блокаде и голоде.

– Черт, – выдавил из себя омоновец. – Мы должны охранять жителей города, а они жизнь нам спасают.

– Что случилось? Я ничего не поняла, – Урбанова заторможенно приходила в себя.

– Пуля срикошетила мне в спину, может, от стены или от лестницы.

Алёна смотрела на него, сморщив лицо от недопонимания. Ее начинал бить озноб. Сердце бухало и крякало.

– Какой-то придурок с автоматом ворвался в подъезд и саданул очередью, а дальше всё как в кино. Выходит, ваша коробка жизнь мне сохранила! – и, не останавливаясь, скороговоркой добавил: – Алёна Владимировна, Алён, пожалуйста, быстро возвращайтесь домой и не выходите из своей квартиры. У нас приказ оставить посты. Я не знаю, каким местом думают эти идиоты. Здесь же в домах люди, живые!

Омоновец нажал на кнопку, дверь открылась, и, как несколько лет назад в «Виторганову ночь»[3]3
  О «Виторгановой ночи» читайте в первой книге Агаты Ашу «Не завидуй себе» из коллекции романов «Она не такая, как все».


[Закрыть], из лифта выплеснулся желтоватый конус лучей от лампы. Он соединил их овалом светового пятна в единое существо. Алёна прилипла к Соколову хваткой репейника: всеми колючками своего страха одновременно, боясь отпустить хоть на секунду. В ушах еще стоял рокот автоматной очереди. Она втянула его за собой в лифт и плотно прижалась к мужественному торсу. Их дыхания смешались. От неожиданности Виктор замер, почувствовав, как мгновенно, в такт с ударами сердца поднялось его естество. Урбанова всё поняла и молча проскользнула руками вниз, выпуская его на волю.

* * *

Разбуженная опасностью, проснулась наследственная память и перекрутила осознание происходящего в плотный жгут. Алёне привиделось, что она не здесь, в тесном лифте, а в сыром блиндаже на передовой, наскоро оборудованном в медпункт. Да и не она это вовсе, а умело перевязывающая рану Наталья Николаевна, ее мама, военно-полевой ангел-хранитель отца, Владимира Урбанова.

– Тебе бы в медсанбат, Володя, с такой раной… – робко посоветовала Наташа, понимая, что никакого госпиталя поблизости нет и что, возможно, это последние минуты жизни ее отчаянного возлюбленного.

Надежды на выход с окруженной фашистами высоты практически не оставалось.

– Какой медсанбат, перевязывай скорее, через пятнадцать минут идем на прорыв кольца, – он мельком взглянул на командирские часы.

В блиндаже на земляном полу стоит вода по щиколотку, и никуда не деться, негде присесть, некуда даже прислониться. Но через двенадцать – нет, уже через десять – минут взлетит красная ракета, и он первым поднимется из траншеи, пойдет, забыв о ранении, побежит впереди с поднятым пистолетом, увлекая за собой в атаку бойцов. И единственное, что убережет, защитит его от немецкого пулемета, который неутомимо бьет с фланга, – это ее любовь, это память о ее руках, это то счастье и та сила, которые она подарит ему в оставшиеся минуты перед боем.

* * *

Легкие движения ладоней Алёны, сложенные трубочкой, становились плавными и тягучими, уверенно скользили вдоль и вокруг его плоти, настойчиво умножая накал желания, возвышая простое действие до уровня магического обряда.

– Еще, еще, еще, у вас волшебные руки, – бормотал Виктор, понимая и не понимая, что с ним происходит. – (Такого со мной еще не было).

Кульминация была мощной и протяжной, разлилась по всему его телу, заставив Виктора застонать.

Алёна выудила двумя пальцами носовой платок, вытерла ладони и влажные следы на одежде. Открыла лифт.

– (Теперь с тобой будет всё в порядке, мои мысли тебя защитят), – подумала она и перекрестила лейтенанта. – Иди.

– Может, я останусь? Кто-то должен людей защищать? – взволнованно предложил он.

– И тебя расстреляют как дезертира. Иди. Всё будет хорошо. Мы справимся.

Виктор выскочил во двор, постоял с минуту, приходя в себя, и исчез в суматохе очередного предательского противостояния тех, кто считает себя властью.

* * *

Урбанова вернулась в квартиру и торопливо прошла на балкон. Муж и сын с большим интересом тянули шеи, рассматривая происходящее перед фасадной частью Белого дома. Автоматные очереди учащались, становились всё более назойливыми.

– Ребят, давайте-ка обратно в комнату.

Но «мальчики» и не собирались. Оживленно обсуждая разыгрывающиеся перед ними батальные сцены, показывали на что-то друг другу пальцами со словами: «Смотри, смотри, а те!..», «А эти!..»

Несколько минут тому назад Алёна уже поняла, что шутки закончились, и проорала на них голосом строевого командира:

– С балкона, в квартиру, сейчас же!

Они подчинились и нехотя оставили свой наблюдательный пункт.

* * *

Поиски связки ключей в кухонных ящиках заняли какое-то время.

– (Здорово, что нас когда-то ограбили. Я всегда считала, что не бывает худа без добра. Зато замки в каждую дверь врезали), – приговаривала Урбанова, с большим удовольствием запирая комнаты, выходящие окнами на набережную. – Из спальни не вылезать. Сидите тихо. Если что нужно, я вам принесу. – Она взяла на себя роль ощипанного беспокойством ангела-хранителя.

Сын с отцом заняли себя сборкой пиратского корабля. Алёна не признавала никаких других игрушек для своего ребенка, кроме конструкторов. Когда он был совсем маленький, это было что-то типа LEGO разных размеров: от крупноблочных советских до миниатюрных, привезенных из-за границы друзьями вместо шмоток. Потом их сменили парусные корабли, к счастью, появившиеся в «Детском мире». Постройка каждого занимала почти целый день, потому что надо было приклеивать массу миниатюрных деталей.

Наталья Николаевна возилась на кухне с ужином.

– Лёнушка, принеси, пожалуйста, картошки с балкона, – попросила она.

Дочь послушно подошла к выходящей во двор балконной двери и взглянула на крышу противоположной части их П-образного дома. Ей показалось, что там кто-то передвигается. Она прищурилась, но через большое расстояние было невозможно рассмотреть происходящее.

Погремев ключами, подумала:

– (Просто богиня Гера – защитница дома и семьи), – вынесла из комнаты Афони огромный полевой бинокль, открыла настежь двери и вышла на кухонный балкон.

Любопытство заставило навести резкость и установить фокус. Линзы неторопливо заскользили по соседней крыше и внезапно, приведя Алёну в шок, наткнулись на оптический прицел автоматической винтовки. Через толстые стекла бинокля и огнестрельного оружия она встретилась взглядом со снайпером. Урбанова замерла, не зная, как поступить. Неприятные холодные мурашки пробежали по всему телу, и сразу захотелось в туалет. Козырная карта в этой игре, несомненно, была на стороне «человека с ружьем».

– (И что ты предлагаешь мне теперь с тобой делать?) – услышала Алёна мысленный голос стрелка. Странно услышала, как в канале телепатической связи.

– (Ничего не делать. Отпустить на все четыре стороны).

– (Но ты же меня заметила, а теперь еще и в бинокль рассматриваешь. У тебя с головой всё в порядке? Зачем на балкон выперлась?)

– (За картошкой).

– (За картошкой. О’кей. У тебя там огород? А теперь помчишься звонить в полицию и докладывать о своей находке?)

– (У нас нет полиции, у нас только милиция, и вообще телефон не работает, так что вы в безопасности).

– (Стой и не шевелись), – снайпер заговорил на непонятном языке в пуговицу микрофона радиосвязи.

– (Сегодня твой день. Уходи и забудь, что видела. Никому ни слова. Проболтаешься, пеняй на себя).

Неприятные ощущения и замешательство от сознания того, что ты находишься под прицелом, длились не больше секунды, но она казалась бесконечной. Алёна инстинктивно, как в противостоянии с опасным хищником, опустила бинокль и, не меняя позы, не поворачиваясь спиной к снайперу, не делая резких движений, отступила внутрь кухни. Села на стул так, чтобы ее не было видно снаружи, и прикрыла ногой дверь.

Наталья Николаевна развернулась от плиты в сторону дочери:

– Лёнушка, я же тебя просила принести картошки.

– Мам, там снайпер на крыше, – удивляя себя необъяснимым спокойствием, прошептала Алёна.

– Этого нам только не хватало… Задерни шторы!

* * *

Не успела Урбанова опомниться от «скрипача на крыше», как кто-то отчаянно заколотил во входную дверь. Она выбежала в прихожую. Муж уже был там и щелкнул замком. Алёна даже не успела крикнуть, чтобы не открывал.

На пороге стояли несколько личностей. Они были немало удивлены тому, что кто-то им открыл.

– А мы вот тут… – замялся один от неожиданности.

– Мы тут ходим, проверяем, – подхватил второй с кавказским акцентом, заложив руки за спину: видимо, пряча оружие.

– Проверяем, есть ли пустые квартиры, – выпалил третий, схлопотав шипящее недовольство и тычки остальных.

Урбанова догадалась, что это либо воры на охоте за легкой добычей, либо «лазутчики», добывающие информацию для возможных «военных действий» из окон или с балконов их дома. Московские квартиры и подъезды в самом начале девяностых еще не имели укрепленных металлических дверей и кодовых замков. Их собственную входную – деревянную двустворчатую – можно было легко выбить одним хорошим ударом ноги.

Увидев двухметрового мужика в дверях, пришельцы стушевались, попятились и заспешили вниз по лестнице, поругивая друг друга.

* * *

После случившегося до семейства наконец-то дошло, что клетка со щелчком захлопнулась. Как по взмаху волшебной палочки, вся так называемая охрана их квартала исчезла, и они остались внутри клокочущего политического очага, предоставленные самим себе.

Первой пришла в себя Наталья Николаевна:

– Надо продумать, как мы будем обороняться. Если в квартиру начнут ломиться, дверь не выдержит.

– Думаю, до погромов дело не дойдет, – хотел было успокоить ее зять. – Мы же вчера катались по Москве. Всё спокойно…

– Спокойно, спокойно, а потом в несколько минут всё совсем даже наоборот. Надо себя как-то предохранить от неожиданностей, – недовольно прервала его Алёна.

– Вообще-то, я уже достал топор, в случае чего отобьюсь.

– Этого недостаточно, – жена открыла дверь в одну из комнат. – Будем баррикадироваться.

– Как? – спросил Афоня.

– Мебелью! – в один голос, как на утреннике, ответили родители.

Все взялись за дело и потащили диван, стол и стулья из столовой в прихожую.

– Просто так около дверей громоздить не имеет смысла, – рассуждал вслух Нахимов. – Холл, коридор – нет упора.

– Сюда можно упереть, – сообразил Афоня, показывая на стену напротив входной двери. – Только расстояние слишком большое. Мам, отопри мою комнату, – мальчик со знанием «оборонительного дела» выдвинул и установил пару кресел.

Через полчаса баррикада была построена. Сын попрыгал на конструкции и остался доволен:

– Теперь даже штурм выдержит!

– Хорошо, что вы вчера много подсолнечного масла купили, – сменила тему Наталья Николаевна.

– Мам, при чем здесь масло? – Алёна плюхнулась на баррикаду, испытывая на прочность и раскачивая в разные стороны.

– Будем его кипятить, а если кто-нибудь рискнет к нам силой ворваться, обольем.

– По-моему, этот вид оружия запрещен международной конвенцией, – Алексей шутливо поморщился от столь варварского предложения.

– У тебя есть что-то лучше, кроме одного топора на всех? – вмешалась задумчивым голосом жена.

Ее мысленный экран прокрутил жуткие кадры из Тбилиси, увиденные когда-то по телевизору. Вооруженные озлобленные люди врывались в квартиры и через окна выкидывали сопротивлявшихся хозяев, чтобы устроить на подоконниках пулеметные точки для обстрела.

– Чем, по-твоему, мы будем обороняться? (На крыше снайпер, по дому неизвестные личности слоняются, на улице стрельба), – она старалась не взвинчивать ситуацию, чтобы не пугать сына.

– Женщины всегда правы, – мгновенно согласился Нахимов, поняв, что ему одному, при всем желании и представительной внешности, будет нелегко защитить двух женщин и ребенка в замкнутом пространстве квартиры.

И уже спокойно, без паники и истерик семья продумала все детали обороны, если в этом возникнет необходимость.

В последние дни информационные агентства по всем каналам нагнетали обстановку. Одно за другим шли сообщения о том, как много оружия бесконтрольно раздается неизвестным личностям в Белом доме для его охраны. О том, что депутаты назначили новых силовых министров. О том, что армия обещала не вмешиваться, но, если нужно, «готова смести всё на своем пути». Семья, по воле судьбы очутившаяся в плену у противоборствующих сторон, не хотела оказаться на пути армейских или каких-либо других сил и быть сметенной очередным революционным безумием.

* * *

К вечеру, когда все наконец собрались у телевизора, новостная лента раскалилась и привела в оцепенение: Александр Руцкой с балкона призвал штурмовать мэрию и «Останкино»; Хасбулатов требует двигаться на Кремль; демонстранты штурмом взяли несколько этажей здания мэрии города Москвы, при прорыве оцепления в этом районе сотрудники милиции применили против демонстрантов огнестрельное оружие на поражение; Боевики атаковали телецентр «Останкино».

При этом один из каналов, как в театре абсурда, транслировал футбольный матч Спартак – Ротор.

– Кому это интересно? – возмутилась Алёна.

Будто бы услышав ее недовольство, репортаж прервали. Появились сменяющие друг друга заставки с картинками: начало улицы Горького – гостиницы «Националь» и «Интурист» – и почему-то московский закат. Страна насторожилась.

Через несколько секунд диктор РГТРК «Останкино» Лев Викторов голосом, похожим на голос Левитана, коротко и сухо сообщил:

– Уважаемые телезрители! В связи с вооруженной осадой телекомпании «Останкино» мы вынуждены прервать эфир.

Россия замерла. Президент не показывался на экране уже несколько дней. Где он был? Что делал? Подражая Сталину, проникался своим величием и молчал несколько дней, как тот в июне 41-го? Или беспробудно пил? Думу думал?

Народ шутил, что сатирику Михаилу Задорнову опять придется закрывать собой амбразуру эфира, на сей раз в переходный период возможной смены власти.

* * *

В Москве страсти кипели только внутри отдельных микрорайонов. Вокруг Белого дома народ «развлекался» врукопашную. Бампер неизвестного грузовика разворотил застекленный первый этаж мэрии. «Останкино» окружила боевая техника.

Машины с людьми обоих полов и многих национальностей, называемыми в те дни или повстанцами, или защитниками советской власти, разъезжали по улицам Москвы в эйфории революционного подъема. На полной скорости борцы за «кто его ведает, что» обгоняли автоколонны с войсками и отрядами МВД, приветливо размахивая оружием. Они пока не вступили в «неравный бой» и миролюбиво соревновались наперегонки. Прохожие на улицах восторженно приветствовали и тех и других.

Остальная часть огромной столицы, находящаяся за пределами взбудораженных районов, прозябала своей обыденной жизнью. Люди возвращались с работы домой, ужинали, смотрели телевизор.

Исчезновение трансляции практически на всех центральных каналах заставило москвичей обратить внимание на происходящее в центре города. Появление на экранах тестовой таблицы обозначило важность момента. Не хватало только «Лебединого озера», как в 1991. И только минут через двадцать к облегченному вздоху всей страны в эфир вышла программа «Вести» на канале РТР, работавшем из резервной студии на Ямском Поле. Адрес держался в секрете, чтобы трансляция не была сорвана, однако не от всех. В студию приходили в основном либералы. Пребывая в демократическом угаре, они истерично призывали безоружных людей выходить на улицы столицы и защищать молодую Россию.

– (Хорошо быть Россией: всегда молодая – и в сто, и в тысячу лет), – заключила Алёна, стараясь не впадать в уныние.

Взрослые сидели перед телевизором, перенесенным в спальню с окнами во двор. Афоня устроился в прихожей с книжкой и с фонариком на тот случай, если опять отключат электричество.

22-часовые новости вышли с некоторым опозданием. К этому времени перед телекамерами проявилась Администрация Президента. Некто Валерий Виноградов зачитал обращение Ельцина, передав от президента «большой привет» в виде Указа об освобождении Руцкого от обязанностей вице‐президента РФ и о введении в Москве чрезвычайного положения. Оба «драчуна» легко и просто освобождали друг друга от занимаемых постов, но не оставляли народ в покое. Сам президент на экране так и не появился. Поговаривали, что он то ли пил, то ли впал в зимнюю спячку.

Зато выступил мэр Москвы Лужков, единственный в эти непростые дни трезвомыслящий человек, призвавший москвичей «проявить сдержанность и благоразумие, отказаться от выхода на улицы, проявить гражданскую позицию по отношению к действиям провокаторов».

– Хоть один человек с нормальной головой остался, – прокомментировала Алёна.

За весь день телевизионной неразберихи это было единственным рассудительным высказыванием: без призывов, без раскачивания лодки, без перетягивания каната, без фальшивой заботы о жизни людей.

Дальше и вплоть до самого утра безумие набирало темп.

Вице-премьер Егор Гайдар:

– Мы призываем тех, кто готов поддержать в эту трудную минуту российскую демократию, прийти на помощь и собраться у здания Моссовета, с тем чтобы объединенными усилиями встать на защиту нашего будущего…

Слабо разбирающаяся в политике Лия Ахеджакова пафосно и артистично вопрошала:

– Где наша армия? Почему она нас не защищает?

– Армия? Это на улицах многомиллионного города? – не выдержала и высказалась вслух возмущенная Алёна.

– …Проснитесь, не спите! – продолжала актриса в темпе аллегро. – Сегодня ночью решается судьба нашей несчастной России, нашей Родины… Опять придут коммунисты!

– По-моему, они никуда не уходили, – заметил спокойным голосом Нахимов.

– Нет, моя страна не готова к свободе слова, – сделала вывод жена. – Сколько же у нас… как там говорил Салтыков-Щедрин… или Гоголь? Вторая беда России – дороги, а что первая?

– Не оскорбляй народных, – встал на защиту Алексей.

– Я люблю Ахеджакову, обожаю ее роли, но неужели она не понимает, что ее просто используют. Актер в России – это большая ответственность, она должна думать головой, а не ж***й. Ведь завтра вместо работы люди действительно выйдут «защищать» под пули и снаряды. Ей нужны эти жертвы? Ведь они будут ей сниться до конца жизни. Они будут и на ее совести. Она же порядочный человек.

– Мышь, Мышь, не драматизируй. Всё обойдется, вот увидишь, – успокаивал муж.

Неслыханная безответственность обеих сторон противостояния возмущала Алёну, приводила в вулканическое бешенство, трясла изнутри, усиливая негодование. Поняв, что она уже готова разбить телевизор, отправилась на кухню, чтобы занять себя чем-нибудь мирным и уйти от маразма действительности.