Текст книги "Ночь без конца"

Глава 6

Моя мать жила все на той же улице, где прожила последние двадцать лет, – на улице, где стоят однообразные, скучные, вполне респектабельные дома, не обладающие ни красотой, ни значительностью. Переднее крыльцо было тщательно побелено и выглядело совершенно как всегда. Дом значился под номером 46. Я нажал кнопку звонка. Мать открыла мне дверь и осталась стоять в дверях, глядя на меня. Она тоже выглядела совершенно как всегда. Высокая, угловатая, прямая, волосы с проседью разделены посередине прямым пробором, рот с тонкими губами жестко сжат, глаза глядят на мир с вечной подозрительностью. Во всем облике – железная твердость. Однако в том, что касалось меня, в ней – где-то глубоко – крылась некоторая мягкость. Мать никогда ее не выказывала, если только могла, но я обнаружил, что в ней эта мягкость есть. Она не переставала желать, чтобы я изменился, но ее желания никогда не могли воплотиться в жизнь. Выхода не было: между нами установился вечный пат.

– О! – сказала мать. – Так это ты.

– Да, – ответил я. – Это я.

Она чуть посторонилась, давая мне пройти, и я вошел в дом и направился в кухню. Мать последовала за мной и остановилась, не спуская с меня глаз.

– Много времени прошло, – проговорила она. – Что ты делал?

– То да сё, – сказал я.

– А-а, – протянула моя матушка. – Как всегда, значит?

– Как всегда, – согласился я.

– И сколько же мест ты сменил после того, как я видела тебя в последний раз?

Я на минуту задумался. Потом ответил:

– Пять.

– Когда же ты повзрослеешь?

– Я уже совсем взрослый. Я сам выбрал свой путь, свой образ жизни. А как все шло тут, у тебя? – спросил я.

– Тоже как всегда, – сказала мама.

– В полном здравии и всё такое?

– У меня не хватает времени на то, чтобы болеть, – отмахнулась она. Потом резко спросила: – Ты для чего пришел?

– А я что, прихожу обязательно для чего-то?

– Обычно так оно и бывает.

– Никак не пойму, – сказал я, – почему ты так неодобрительно относишься к тому, что мне хочется посмотреть мир.

– Водя шикарные автомобили по всему европейскому континенту! К этому сводится твое представление о том, как можно посмотреть мир?

– Разумеется.

– Вряд ли тебе удастся добиться успеха на этом пути. Во всяком случае, если станешь бросать работу, предупреждая об этом в тот же день, и объявлять себя больным, покинув клиентов в каком-то варварском городишке.

– А как ты-то об этом узнала?

– Мне позвонили из твоей фирмы. Спрашивали, не знаю ли я твоего адреса.

– Зачем я им понадобился?

– Думаю, они хотели тебя снова взять на работу, – сказала мама. – Только не представляю почему.

– Потому что я хороший водитель и нравлюсь клиентам. В любом случае я же не мог ничего поделать, раз заболел, верно?

– Ну, не знаю, – отвечала моя матушка.

Она явно считала, что я мог что-то поделать.

– Почему же ты не явился к ним, когда вернулся в Англию?

– У меня нашлись дела поважнее.

Брови ее взлетели вверх.

– Много нового в голову взбрело? Новые дикие идеи на ум полезли? Какие работы ты с тех пор выполнял?

– На автозаправке. Механиком в гараже. Временным клерком. Посудомоем в низкопробном ночном клубе.

– То есть уже под горку катишься, – заключила моя матушка с мрачным удовлетворением.

– Вовсе нет, – возразил я. – Это всё – часть плана. Моего собственного плана.

Она вздохнула:

– Что ты будешь – чай или кофе? Есть и то и другое.

Не подумав, я ляпнул «кофе» – мол, я уже перерос привычку к чаепитию.

Мы сидели за столом, перед нами стояли чашки, а мама вынула из противня домашний кекс и отрезала нам обоим по ломтику.

– Ты изменился, – вдруг сказала она.

– Я? Как это?

– Не знаю. Но ты изменился. Что случилось?

– Ничего не случилось. Что могло случиться?

– Ты какой-то возбужденный.

– Я собираюсь ограбить банк, – сказал я.

Она была не настроена воспринимать шутки и заметила только:

– Нет, этого я не боюсь – это не твое.

– Почему нет? Кажется, в наши дни это довольно легкий способ быстро разбогатеть.

– Это потребовало бы слишком много труда, – рассуждала мать. – Тщательного планирования. Больше работы ума, чем тебе обычно нравится делать. И недостаточно безопасно.

– Ты решила, что все про меня знаешь, – упрекнул я ее.

– Нет, не решила. На самом деле я ничего о тебе не знаю, потому что мы с тобой такие разные, как мел и сыр. Но я знаю, когда ты что-то задумываешь. А теперь ты что-то задумал. Что это, Микки? Может, это девушка?

– С чего ты взяла, что это – девушка?

– Я всегда знала, что наступит день и это обязательно случится.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что наступит день? У меня была уже целая куча девушек.

– Это было не то, о чем я говорю. Это было просто так, как бывает у молодых людей – от нечего делать. Ты просто опыта набирался с девчонками, ничего серьезного у тебя не было – до сих пор.

– А ты считаешь, теперь у меня это серьезно?

– Так это девушка, Микки?

Я не смог выдержать ее взгляд. Отвел глаза.

– Вроде бы.

– Что это за девушка?

– Мне подходит, – сказал я.

– Ты собираешься привести ее сюда, ко мне?

– Нет.

– Вот так, да?

– Нет, не так. Не хотел бы оскорбить твои чувства, но…

– Ты моих чувств не оскорбляешь. Ты не хочешь, чтобы я ее увидела, потому что я могу вдруг сказать: «Не делай этого». Разве не так?

– Я никакого внимания не обратил бы. Если б ты так сказала.

– Может, и нет. Только это тебя все равно где-то внутри поколебало бы. Потому что ты берешь на заметку то, что я говорю, и думаешь над этим. Есть какие-то вещи, которые я про тебя угадываю, и может так случиться, что угадываю правильно, а ты это понимаешь. Я – единственный человек на свете, кто способен поколебать твою уверенность в себе. Что, эта девушка – негодяйка, которая как-то сумела взять над тобою власть?

– Негодяйка?! – я засмеялся. – Ты бы ее видела!.. Ну, ты меня насмешила!

– А что тебе от меня нужно? Тебе ведь что-то нужно – как всегда.

– Мне нужно немного денег.

– У меня ты их не получишь. Зачем они тебе? На эту девицу потратить?

– Нет. Хочу купить себе первоклассный костюм, чтобы в нем жениться.

– Ты собираешься на ней жениться?

– Если она согласится.

Это ее потрясло.

– Если б ты хоть что-то мне сказал! – произнесла она. – Это тебя сильно затронуло, я вижу. Вот этого я всегда и боялась! Что ты выберешь себе неподходящую девушку.

– Неподходящую девушку! Да будь я проклят! – заорал я. Я разозлился.

И я ушел из ее дома, хлопнув дверью.

Глава 7

Когда я вернулся домой, меня там ждала телеграмма – она была отправлена из Антиба[13]13
  Антиб (фр. Antibes) – курортный город во Франции, на Лазурном берегу, второй по величине после Ниццы.


[Закрыть]:

«ВСТРЕЧАЙ МЕНЯ ЗАВТРА 4.30 ОБЫЧНОМ МЕСТЕ»

Элли изменилась. Я сразу же это увидел. Мы, как всегда, встретились в Риджентс-парке и поначалу были какими-то чуть-чуть странными и неловкими друг с другом. У меня было кое-что такое, что я собирался сказать ей, и я был в сильном волнении – как это выразить. Полагаю, любой мужчина бывает в таком состоянии, когда готовится сделать предложение руки и сердца.

И Элли тоже была какая-то странная из-за чего-то. Наверное, она придумывала самый милый и добрый способ, как сказать мне «НЕТ». Только я почему-то не думал, что она так скажет. Вся моя вера в жизнь основывалась на том факте, что Элли меня любит. Но теперь в ней виделась какая-то новая независимость, новая уверенность в себе, и я вряд ли мог объяснить это тем, что она просто стала на год старше. Еще один день рождения не может вызвать такую перемену в молодой девушке. Она со своим семейством побывала на юге Франции и немножко рассказала мне об этом. Потом, довольно неловко, сказала:

– Я… Я видела там тот дом – дом, про который ты мне рассказывал. Который тот твой друг-архитектор построил.

– Как – дом Сантоникса?

– Да. Мы один раз съездили туда на ланч.

– Как же вам удалось это сделать? Твоя мачеха знает человека, который в нем живет?

– Дмитрия Константина? Ну, не то чтобы знает. Но она познакомилась с ним и… ну… Грета все это для нас устроила, и не приходится удивляться, что мы взяли и поехали туда.

– Опять эта Грета! – произнес я, позволив обычному раздражению прозвучать в моем голосе.

– Я же тебе говорила – Грета прекрасно умеет все такое устраивать.

– Ну хорошо, хорошо. Итак, она устроила, чтобы ты вместе с мачехой…

– И дядей Фрэнком, – добавила Элли.

– Совсем по-семейному, – произнес я. – Надеюсь, и Грета тоже?

– Ну, нет, Грета не поехала, потому что… – Элли колебалась. – Кора – моя мачеха, – она не совсем так к Грете относится.

– Грета – не член семьи, она бедная родственница, так? – догадался я. – Эта девушка фактически au pair. Грете это должно быть временами неприятно.

– Она не au pair. Она для меня вроде компаньонки.

– О! Дуэнья, чичероне, шапероне, гувернантка! Много хороших названий.

– Ох, будь добр, помолчи, – сказала Элли. – Я же хочу тебе рассказать. Я теперь понимаю, что ты имел в виду, когда говорил о твоем друге Сантониксе. Это совершенно замечательный дом. Он… он совсем непохожий! И я вижу теперь, что, если б он построил дом для нас, это был бы чудесный дом.

Элли произнесла эти слова, как бы совершенно не сознавая этого. Для нас, сказала она. Она отправилась на Ривьеру и заставила Грету устроить так, чтобы можно было увидеть дом, который я описывал ей, потому что ей хотелось более ясно представить себе дом, который, в нашем воображаемом мире, мы построили бы для себя, дом, который построил бы для нас Сантоникс.

– Я рад, что ты так к этому относишься, – сказал я.

А Элли спросила:

– Ну а ты? Чем ты занимался?

– Только своей скучной работой, – ответил я. – Еще побывал на скачках и поставил кое-какие деньги на аутсайдера. Ставка – тридцать к одному. Всё поставил, до последнего пенни. И аутсайдер выиграл, да как! Кто сказал, что мне не светит удача?!

– Я рада, что ты выиграл, – сказала Элли.

Однако сказала она это без особого энтузиазма; ведь поставить всё, что у тебя есть на этом свете, на аутсайдера и выиграть с этим аутсайдером в ее мире ничего не значит. Совсем не так, как в моем.

– А еще я пошел и повидался с матерью.

– Ты практически никогда не говорил о своей матери.

– А зачем?

– Разве ты ее не любишь?

Я задумался.

– Не знаю. Порой думаю, что – нет. В конце концов, ведь, взрослея, человек перерастает своих родителей. Матерей и отцов.

– Думаю, ты ее любишь, – возразила Элли. – Иначе ты не говорил бы так неуверенно, что нет.

– Я ее побаиваюсь, – признался я. – Она слишком хорошо меня знает. То есть знает мои самые худшие стороны.

– Ну кто-то же должен, – утешила Элли.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Кто-то из великих писателей сказал, что ни один человек не бывает героем в глазах своего слуги[14]14
  «Ни один человек не бывает героем в глазах своего слуги» (англ. No man is a hero for his valet) – пословица, иногда приписываемая О. Уайльду.


[Закрыть]. Наверное, надо бы, чтоб у каждого был свой слуга. Иначе будет очень тяжко постоянно поддерживать в людях хорошее мнение о себе.

– Ну, Элли, у тебя и идеи! – воскликнул я и взял ее руку в свои. – Ты все обо мне знаешь?

– Думаю, да, – ответила она, сказав это очень спокойно и просто.

– Я никогда тебе много про себя не говорил.

– Ты имеешь в виду, что вообще ничего не говорил. Ты всегда захлопывался, словно раковина. Но это другое. Я очень хорошо знаю, какой ты – ты сам.

– Не уверен, так ли это, – произнес я и продолжил: – Сказанное вслух, это прозвучит довольно глупо, но… Я люблю тебя, Элли. Кажется, говорить об этом поздновато, верно? То есть я хотел сказать – ты ведь давно это знаешь, практически с самого начала, ведь так?

– Да, – ответила Элли. – И ты ведь это про меня тоже знал давно, разве нет?

– Проблема в том, – сказал я, – что нам теперь с этим делать? Все будет не так просто, Элли. Ты хорошо знаешь, кто я такой, чем занимался, какую жизнь вел. Я пошел повидать мать и снова видел ту узкую, мрачную, респектабельную улочку, на которой она живет. Этот мир не похож на твой, Элли. Не знаю, сможем ли мы когда-нибудь заставить их встретиться друг с другом.

– Ты мог бы отвести меня познакомиться с твоей матерью.

– Мог бы. Но, пожалуй, не хочу. Это прозвучит довольно сурово и, думаю, на твой взгляд, даже жестоко, но, видишь ли, нам – тебе и мне – предстоит поразительно странная жизнь вместе. Это должна быть совсем новая жизнь, она должна стать «местом встречи» – той почвой, где смогут встретиться мои бедность и невежество с твоими деньгами, культурой и знанием жизни общества. Мои друзья станут считать тебя зазнайкой, твои друзья сочтут меня не подходящим для приличного общества. Так что же мы предполагаем делать?

– Я скажу тебе, и скажу совершенно точно, что мы предполагаем делать, – заявила Элли. – Мы будем жить на Земле цыгана, в новом доме – в доме нашей мечты, – который твой друг Сантоникс для нас построит. Вот что мы будем делать. – И она добавила: – Сначала мы поженимся. Ведь ты это собирался сказать?

– Именно это я собирался сказать. Если ты уверена, что согласна.

– Все очень просто, – заверила меня Элли. – Мы сможем пожениться на следующей неделе. Я же теперь совершеннолетняя, понимаешь, и могу поступать как хочу. Это же все меняет! Я думаю, ты, пожалуй, прав насчет родственников. Я ничего не скажу своим, а ты ничего не скажешь твоей маме. Во всяком случае, пока все это не свершится. А тогда они могут сколько угодно падать в обморок – это уже ничего не изменит.

– Это замечательно, Элли, это просто чудесно. Но есть одно обстоятельство. Мне неприятно говорить тебе об этом, но… Мы не сможем жить на Земле цыгана, Элли. Где бы мы ни построили дом нашей мечты, это не будет на Земле цыгана. Потому что она уже продана.

– Я знаю, что она продана, – сказала Элли. И тут она рассмеялась: – Ты не понимаешь, Майк, – лицо, купившее Землю цыгана, это я!

Глава 8

Я сидел там, на траве у ручья, посреди цветов – водяных лилий и всяких других, среди окружавших нас узеньких дорожек и каменных ступеней к воде. Повсюду вокруг было множество других людей, и мы с Элли были такими же, как все они. Молодые пары, обсуждавшие свое будущее. Я всё смотрел и смотрел на нее – молча: я не мог вымолвить ни слова.

– Майк, – сказала Элли. – Есть еще кое-что. Кое-что такое, что мне надо тебе сказать. Кое-что о себе самой то есть.

– Тебе совсем не надо мне ничего говорить, – возразил я. – Никакой необходимости в этом нет.

– Ну да. Только я должна. Мне следовало сказать тебе об этом давным-давно, но мне не хотелось, потому что… Потому что я боялась, что это может тебя оттолкнуть. Но это немного объяснит тебе про Землю цыгана.

– Ты ее купила? – спросил я. – Но как ты смогла это сделать?

– Через адвокатов. Обычным путем, – сказала Элли. – Понимаешь, это абсолютно надежное вложение капитала. Земля окупится. Мои поверенные были просто счастливы по этому поводу.

Я вдруг почувствовал себя как-то странно. Странно было слышать, как Элли, нежная и застенчивая Элли, рассуждает с таким пониманием и уверенностью, характерными для делового мира, о покупке и продаже!

– Ты купила ее для нас?

– Да. Я обратилась к своему поверенному, не к семейному. Рассказала ему, что я хочу сделать, добилась, чтобы он тщательно вник во все это. Я все устроила, и теперь начало положено. Там были еще два претендента, но они не так уж отчаянно боролись и не собирались так уж много платить. Очень важно то, что все это должно было быть устроено и готово к подписанию, как только я достигну своего совершеннолетия. Все подписано и завершено.

– Но ведь обычно необходимо предварительно внести залог или задаток – что-то в этом роде. У тебя хватало денег на это?

– Нет, – призналась Элли. – Предварительно у меня еще не было права распоряжаться большими суммами, но ведь, разумеется, существуют люди, готовые ссудить тебя деньгами. И если ты обратишься в новую фирму юрисконсультов, они захотят, чтобы ты и дальше нанимала их для совершения сделок, когда станешь распоряжаться унаследованными деньгами, так что они идут на риск, что ты падешь мертвой прежде, чем наступит твой день рождения.

– Ты говоришь обо всем этом с таким деловым видом, – заметил я, – что у меня просто дух захватывает!

– Оставим дела в покое, – остановила меня Элли. – Мне надо вернуться к тому, что я хочу тебе рассказать. Я, в общем-то, уже рассказала тебе об этом, но ты, кажется, этого еще не осознал.

– Я не хочу знать. – Мой голос зазвучал громче – я почти кричал. – Не говори мне ничего. Я не хочу ничего знать о том, что ты сделала или кого ты любила или что с тобой случилось.

– Но это же совсем не то! – воскликнула Элли. – Я не поняла, что ты испугался, что я буду про это говорить. Нет, ничего такого и нет вовсе. Никаких тайн про секс. Нет и не было никого – только ты. Все дело в том, что я… знаешь… я богата.

– Так это я знаю. Ты мне уже сказала.

– Да, – согласилась Элли с едва заметной улыбкой. – А ты тогда переспросил – «бедная маленькая богатая девочка?». Но в некотором смысле можно сказать, что это больше чем богатство. Видишь ли, мой дедушка был неимоверно богат. Нефть. Главным образом нефть. Ну и всякие другие дела. Жены, которым он выплачивал алименты, все умерли. Остались только мой отец и я, так как два других его сына погибли. Один – в Корее, другой – в автокатастрофе. Так что все это было доверено невероятно важному и огромному трастовому фонду, и, когда мой отец скоропостижно скончался, все это перешло ко мне. Отец заранее позаботился обеспечить мою мачеху, так что она больше ничего не получила. Все это стало моим. Ну, вот так и получилось, что я теперь – одна из самых богатых женщин в Америке.

– Боже милосердный! – произнес я. – А я и не знал… Да, ты права, я не сознавал, что… настолько.

– Мне не хотелось, чтобы ты знал. Я не хотела тебе говорить. Поэтому я выглядела испуганной, называя свое имя и фамилию – Фенелла Гудман. Наша фамилия пишется Г-у-т-е-м-а-н. Я нарочно произнесла ее не очень ясно, ведь я думала, что ты мог слышать фамилию Гутеман, и она тогда прозвучала как Гудман.

– Да, – сказал я, – мне попадалась фамилия Гутеман, но я не обратил на нее внимания. Однако не думаю, что в тот раз, услышав ее, я бы ее вспомнил. Полно ведь людей с похожими именами.

– Вот почему меня всегда так ограждали, вечно держали за стенами и заборами, вот почему я жила, словно в тюрьме. Вот почему меня охраняли детективы, а молодые люди подвергались проверке и оценке, прежде чем допускались ко мне, хотя бы просто поговорить. Если я позволяла себе с кем-то подружиться, моим хранителям надо было убедиться, что эти друзья не были неподходящими. Ты не представляешь, что за ужасную, ужасную жизнь арестантки я все это время вела! Но теперь с этим покончено, и если ты не против…

– Разумеется, я не против, – ответил я. – Нам будет очень интересно жить. И фактически, если хочешь знать, ты никак не можешь оказаться слишком богатой девушкой для меня!

Мы оба рассмеялись. И Элли сказала:

– Что мне в тебе нравится, так это то, что ты умеешь совершенно естественно воспринимать разные вещи.

– Кроме того, – продолжал я, – я предполагаю, что тебе приходится платить на все это большущий налог, никак не иначе. В этом – одна из приятнейших сторон моего образа жизни. Любые деньги, какие мне удается получить, идут в мой карман, и никто не может взять их оттуда.

– У нас будет наш дом, – сказала Элли. – Наш дом на Земле цыгана. – При этих словах она вдруг зябко повела плечами.

– Тебе не холодно, моя дорогая? – спросил я, взглянув на залитый солнцем сад.

– Нет, – успокоила меня Элли.

На самом деле было довольно жарко. Мы просто наслаждались теплом. Почти так, будто находились на юге Франции.

– Нет, – повторила Элли. – Мне не холодно. Это из-за той женщины. Из-за цыганки. Помнишь, в тот день?

– О, не думай о ней! – сказал я. – Она все-таки ненормальная.

– Ты думаешь, она на самом деле считает, что на той земле лежит проклятие?

– Я думаю, что все цыгане такие. Ну, знаешь, такие, что любят вечно шум устраивать и страху нагонять насчет проклятий и всякого такого.

– А ты много про цыган знаешь?

– Вовсе ничего, – честно признал я. – Послушай, Элли, если тебе не хочется жить на Земле цыгана, мы купим дом где-нибудь еще. На вершине горы в Уэльсе. На побережье Испании или посреди итальянских холмов. А Сантоникс сможет построить там дом для нас с таким же успехом.

– Нет, – возразила Элли. – Я хочу, чтобы это было именно там. Там я впервые увидела, как ты поднимаешься по дороге, неожиданно выйдя из-за поворота, а потом ты остановился и не сводил с меня глаз. Мне этого никогда не забыть.

– И мне тоже, – откликнулся я.

– Так что там ему и быть. И твой друг Сантоникс нам его построит.

– Надеюсь, он еще жив, – произнес я с каким-то болезненным чувством. – Он ведь уже тогда был очень болен.

– О да! Он жив! Я съездила его повидать.

– Ты съездила его повидать?!

– Да, когда мы были на юге Франции. Он находился там в санатории.

– С каждой минутой, Элли, ты изумляешь меня все больше и больше! То, что ты делаешь, с чем справляешься…

– Мне кажется, он – человек замечательный, – сказала Элли. – Но может привести в ужас.

– Он что, тебя напугал?

– Да, напугал. По некоторой причине.

– Ты с ним говорила о нас?

– Да. О да! Я все ему про нас рассказала. И про Землю цыгана, и про дом. Тогда он мне сказал, что нам придется идти на риск, договариваясь с ним. Что он очень болен. Сказал, что надеется, что в нем осталось еще достаточно жизни, чтобы поехать осмотреть место, вычертить планы, представить себе вид дома и сделать наброски. Сказал, что, по сути, не против, если придется умереть до того, как дом будет построен. Но тут, – добавила Элли, – я сказала ему, что он не должен умирать, пока дом не будет закончен, потому что я хочу, чтобы он увидел, как мы будем там жить.

– И что же он на это ответил?

– Он спросил, понимаю ли я, что делаю, выходя за тебя замуж. И я ответила, что, разумеется, понимаю.

– А дальше?

– Он сказал, что хотел бы знать, понимаешь ли ты, что делаешь, женясь на мне.

– Отлично понимаю, – заявил я.

– Он сказал: «Вы всегда будете знать, куда идете, мисс Гутеман». Он сказал: «Вы всегда будете идти туда, куда хотите, ибо вы сами избрали себе этот путь. Но Майк, – сказал он, – может избрать неверную дорогу. Он еще недостаточно повзрослел, чтобы понимать, куда идет». А я сказала, – продолжала Элли, – «со мной он будет в полной безопасности».

Элли обладала великолепной уверенностью в своих силах. Впрочем, я разозлился на Сантоникса за его слова обо мне. Уж слишком он показался мне похожим на мою мать. Она вроде бы всегда знала обо мне больше, чем я сам о себе знал.

– Я знаю, куда иду, – заявил я. – Я иду той дорогой, какой хочу идти, и мы с тобой идем по ней вместе.

Элли заговорила о делах и рассуждала вполне практично.

– На Земле цыгана уже начали сносить развалины «Башен». Как только чертежи планов будут готовы, все придется делать в большой спешке. Нам надо торопиться. Так говорит Сантоникс. Можем мы пожениться в следующий вторник? – спросила Элли. – Это хороший день недели.

– И никого при этом не будет, – сказал я.

– Кроме Греты, – возразила Элли.

– К черту Грету! Не место ей на нашей свадьбе. Ты и я, и никого больше! Добудем необходимых свидетелей прямо на улице.

Я действительно считаю – оглядываясь теперь назад, – что это был самый счастливый день моей жизни.