Текст книги "Пять поросят"

Агата Кристи
Пять поросят

Стивену Гленвиллу

Карла Лемаршан

Эркюль Пуаро с интересом смотрел на молодую женщину, вошедшую в его кабинет.

Ее письмо не содержало ничего особенного. Это была самая обычная просьба о встрече, без какого-либо намека на причину. Краткое деловое письмо. Разве лишь четкость почерка наводила на мысль: его автор, Карла Лемаршан, еще очень молода.

И теперь она перед ним – высокая, стройная молодая женщина, немногим старше двадцати лет. Женщина, на которой невольно остановишь взгляд. Одета со вкусом – красивое, хорошо сшитое платье с дорогим мехом. Изящно посаженная голова, высокий лоб, тонкий нос, волевой подбородок. Она была полна жизни, и именно это, а не ее красота, прежде всего обращало на себя внимание.

Перед ее приходом Эркюль Пуаро чувствовал себя стариком, а теперь он как бы вновь родился.

Поднимаясь навстречу девушке, Пуаро заметил, что ее темно-серые глаза внимательно изучают его. Она была очень серьезной и сосредоточенной.

Присев на стул, Карла взяла предложенную сигарету. Некоторое время молча курила, продолжая изучающе рассматривать его.

Пуаро приветливо сказал:

– Итак, необходимо кое-что выяснить, не так ли?

Она вздрогнула:

– Простите, вы что-то сказали?

У нее был приятный, с легкой хрипотцой голос.

– Вы пытаетесь установить, шарлатан я или человек, в котором вы нуждаетесь. Разве не так?

Она улыбнулась:

– Да, что-то в этом роде. Видите ли, мсье Пуаро, вы совсем не такой, каким я вас представляла.

– Старше, чем вы думали?

– И это тоже. – Она колебалась. – Видите, я говорю откровенно. Мне нужен – очень нужен – самый лучший сыщик.

– Можете быть спокойны, – сказал Пуаро. – Я и есть самый лучший.

– От скромности вы не умрете, – заметила Карла. – И все же я склоняюсь к тому, чтобы поверить вам.

Пуаро спокойно сказал:

– Видите ли, в нашем деле важны не только мускулы. Мне необязательно наклоняться и измерять следы, собирать окурки или исследовать примятую траву. Мне достаточно удобно устроиться в кресле и думать. Это находится здесь, – он слегка постучал себя по яйцеобразной голове, – здесь то, что работает.

– Знаю, – сказала Карла Лемаршан. – Поэтому и пришла к вам. Понимаете, я хочу, чтобы вы совершили нечто фантастическое!

– Что ж, обещаю вам это! – Эркюль Пуаро бодро посмотрел на собеседницу.

Карла Лемаршан глубоко вздохнула.

– Мое имя, – сказала она, – не Карла. Меня зовут Кэролайн, как и мою мать. – Она сделала паузу. – И фамилия Лемаршан, которую я ношу с тех пор, как себя помню, тоже не моя. Моя настоящая фамилия Крейл.

Он пробормотал:

– Крейл… Как будто припоминаю…

Она сказала:

– Отец был художник, довольно известный художник. Кое-кто утверждает, что он был великий художник. Я думаю, это так.

Пуаро спросил:

– Эмиас Крейл?

– Да. – И после небольшой паузы: – А моя мать, Кэролайн Крейл, была осуждена за его убийство!

– Ага! Теперь я припоминаю, хотя и довольно смутно. В то время я был за границей. Это было так давно…

– Шестнадцать лет назад, – уточнила девушка.

Она побледнела, а глаза стали словно два пылающих угля.

– Вы понимаете… Ее судили и вынесли приговор… Ее не повесили – нашли смягчающие обстоятельства – и осудили на пожизненное тюремное заключение. После процесса она прожила всего год. Понимаете? Все как бы завершено, окончено, похоронено…

Пуаро спокойно сказал:

– Итак?

Девушка, назвавшаяся Карлой Лемаршан, молчала, сцепив пальцы. Вдруг она заговорила. Спокойно, с паузами, с какой-то удивительной внутренней энергией:

– Представьте себе мою роль во всем этом деле. Мне было пять лет, когда… Я была слишком мала, чтобы что-то понять. Конечно, я помню мать и отца, помню, как меня поспешно вывезли куда-то в деревню. Припоминаю поросят, а также полную, симпатичную жену фермера и всех других, которые относились ко мне с любовью. Особенно запомнились какие-то удивительные взгляды – ими встречали и провожали меня крестьяне. Конечно, я знала – дети всегда это чувствуют, – здесь что-то не так, но я не ведала, что именно… Затем было захватывающее путешествие на пароходе – оно длилось много-много дней, и я вместе с дядей Симоном и тетей Луизой очутилась в Канаде, в Монреале. На мои вопросы о маме и папе они отвечали, что те скоро приедут. Потом – не помню, как это случилось, – но я вдруг поняла, что они умерли, хотя никто об этом мне не говорил. Со временем я все меньше и меньше думала о них, чувствовала себя очень счастливой. Дядя Симон и тетя Луиза относились ко мне весьма внимательно. Они послали меня в школу, где я вскоре нашла много друзей. Я совсем забыла, что у меня было когда-то другое имя, другая фамилия, не Лемаршан. Тетя Луиза сказала, что так мое имя произносится в Канаде, и это мне показалось совершенно естественным, а со временем я и вовсе забыла, что у меня когда-то было иное имя…

Вскинув голову, Карла сказала с вызовом:

– Посмотрите на меня! Ведь, встретив меня, вы сказали бы: вот девушка, которой нечего желать. Хорошо обеспечена, крепкое здоровье, приятная внешность… Только и наслаждайся жизнью. В двадцать лет я и не думала, что где-то найдется человек, с которым я хотела бы поменяться судьбой. Но тут как раз и случилось: я начала задавать вопросы. О матери, об отце. Кем они были, чем занимались? Наконец – и это было неизбежно – я обо всем узнала. Мне сказали всю правду. Они были вынуждены это сделать, хотя бы потому, что я достигла совершеннолетия… А потом пришло это письмо. Письмо, оставленное моей матерью перед смертью…

Выражение ее лица изменилось, взгляд потух, глаза уже казались не двумя пылающими угольками, а темными, печальными озерами.

– И вот я узнала правду: мать осуждена за убийство. Это кошмар.

Она помолчала.

– Должна вам рассказать еще кое-что. Я была обручена. Дядя и тетя убеждали, что я должна подождать, не выходить замуж до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один год. Когда я узнала правду, поняла, почему они так говорили.

Пуаро, который до сих пор слушал молча, прервал ее:

– А как воспринял все это ваш жених?

– Джон?.. Джон говорил, что это его совсем не беспокоит, что все это не имеет решительно никакого значения, по крайней мере для него. Существуют только он и я, Джон и Карла, прошлое не имеет значения.

Она немного наклонилась вперед.

– И тем не менее это имеет значение, это важно для меня. Важно и для Джона… Для нас важно не прошлое, а будущее. – Она снова сцепила руки. – Понимаете, мы хотим иметь детей. Это наше общее желание. Но мы не хотели бы видеть, что они растут в вечном страхе.

– Но, – сказал Пуаро, – разве вы не можете предположить, что среди предков каждого из нас вполне могли быть и люди, совершившие преступление?

– Вы не понимаете меня. Конечно, это так. Но ведь над этим никто не задумывается. А мы об этом знаем и думаем. Иногда я замечаю, как Джон смотрит на меня – бросит взгляд, словно молния… Допустим, мы поженимся и когда-нибудь поссоримся… Я замечу вот этот его взгляд…

– Как был убит ваш отец? – прервал ее Эркюль Пуаро.

Карла ответила четко и твердо:

– Он был отравлен.

– Та-ак…

Они помолчали.

– Слава богу, вы меня понимаете. Вы себе представляете, какое это имеет значение! И хорошо, что не придумываете каких-то утешительных обстоятельств.

– Все это я хорошо понимаю! – сказал Пуаро. – Однако я не пойму, чего вы от меня хотите!

Карла Лемаршан сказала с наивной простотой:

– Я хочу выйти замуж за Джона. И я это сделаю! И хочу иметь детей – не меньше двух девочек и двух мальчиков! Вы должны сделать так, чтобы это стало возможным.

– То есть вы хотите, чтобы я поговорил с вашим женихом? А-а, не это? Я говорю глупости! Вы хотите совсем иного. Что ж, скажите, в чем состоит ваша идея?

– Мсье Пуаро, я хочу, чтобы вы поняли, хорошо поняли: я нанимаю вас для расследования убийства.

– Вы хотите сказать, что…

– Да, именно так. Убийство остается убийством, совершено оно вчера или шестнадцать лет тому назад.

– Однако, милая девушка…

– Подождите, мсье Пуаро. Вы еще не обо всем узнали. Есть еще один очень важный момент.

– А именно?

– Моя мать невиновна.

Эркюль Пуаро, почесав нос, проворчал:

– Так, конечно, я понимаю, что…

– Дело здесь не только в чувствах. Есть ее письмо. Мать оставила его для того, чтобы я была полностью уверена – она не убивала, она невиновна. И я должна в этом убедиться.

Эркюль Пуаро задумчиво поглядел на девушку, которая внимательно смотрела ему в глаза. Затем медленно проговорил:

– И все же…

Карла улыбнулась:

– Нет, мсье Пуаро, мать была не такая! Вы думаете, она соврала? Что это святая ложь? – Карла подалась вперед и торжественно прибавила: – Послушайте, мсье Пуаро, есть вещи, которые детям прекрасно известны. Я помню мать – воспоминание, конечно, туманное, но я вполне ясно помню, каким человеком она была. Она не могла кривить душой. Если что-то причиняло ей боль, она говорила об этом откровенно. Шла ли речь о зубном враче, или о занозе в пальце, или о чем-то ином. Я не могу утверждать, что относилась к ней с особой любовью, но верила ей полностью. Верю ей и теперь. И если она пишет, что не убивала отца, то можно быть уверенной: она его не убивала! Не таких правил это был человек, чтобы излагать – торжественно, на бумаге – ложь. К тому же находясь на смертном одре.

Медленно, сам того не замечая, Эркюль Пуаро одобрительно опустил голову.

Карла продолжала:

– Что же касается меня, то я могу преспокойно выходить замуж за Джона. Я знаю, что все будет хорошо. Однако он – нет. Для него вполне естественно, что я считаю мать невиновной, но доказательства… Вот, мсье Пуаро, во что нужно внести ясность. И вы это сделаете!

Эркюль Пуаро ответил задумчиво:

– Даже если признать истиной все сказанное вами, мадемуазель, то все же следует принять во внимание, что прошло шестнадцать лет!

– Разумеется! Это будет весьма сложно! – ответила девушка. – Это никому не под силу, кроме вас.

Глаза Пуаро чуть сверкнули.

– Не хотите ли вы сделать мне комплимент?

– Я много слышала о вас. Больше всего вас интересует психология, не так ли? А это ведь не меняется со временем. Наглядные доказательства исчезли – окурки, следы ног, помятые травинки… Их вы уже не сможете исследовать. Но вы можете заново рассмотреть и изучить все факты, возможно, сумеете поговорить с теми, кто тогда был в доме, – они все еще живы. И тогда… тогда, как вы только что говорили, сможете усесться в кресло и думать. И вы узнаете, что произошло на самом деле…

Эркюль Пуаро поднялся, одной рукой пригладил свои усы.

– Мадемуазель, я растроган! Я оправдаю ваше доверие. Я расследую это убийство. Я изучу факты шестнадцатилетней давности и раскрою истину.

Карла встала. Глаза ее блестели. Однако она ограничилась одним словом:

– Хорошо.

Пуаро предостерегающе поднял указательный палец.

– Минуточку. Я сказал только, что раскрою истину. Я не хочу работать с предвзятостью, приняв ваше уверение в невиновности матери. А если она виновна, что тогда?

Карла гордо откинула голову и произнесла:

– Я ее дочь. Я хочу правды.

– Следовательно, вперед! – воскликнул Эркюль Пуаро. – Хотя правильнее было бы сказать наоборот: назад!

Часть первая

Глава 1
Адвокат

– Помню ли я дело Крейл? – переспросил сэр Монтегю Деплич. – Как же, даже очень хорошо. Кэролайн была чрезвычайно приятной женщиной. Правда, неуравновешенной. Совсем не владела собой. – Он искоса поглядел на Пуаро. – А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Ради интереса.

– Это до некоторой степени бестактно с вашей стороны, дорогой, – сказал Деплич, обнажив вдруг свои зубы в знаменитой «волчьей улыбке», которая нагоняла когда-то на свидетелей ужас. – Ведь вы знаете, что этот процесс не принес мне успеха. Мне не удалось вытянуть ее сухой из воды.

– Знаю.

– Разумеется, – продолжал сэр Монтегю, – тогда я не имел того опыта, каким обладаю теперь, хотя, кажется, сделал все, что в человеческих силах. К сожалению, многого не достигнешь, если клиент, то есть подсудимый, не помогает тебе. Все же я добился замены смертной казни на пожизненное заключение. Судьи вынуждены были это сделать: слишком много уважаемых дам из высшего общества обратились с ходатайством за нее. К ней относились с большой симпатией.

Он откинулся на спинку кресла, вытянув свои длинные ноги, и стал похож на судью, который раздумывает, взвешивает.

– Если бы она застрелила его или хотя бы заколола, я сделал бы ставку на непреднамеренное убийство. Но яд… Здесь многого не добьешься. Это сложно, очень сложно.

– На чем строилась защита? – спросил Эркюль Пуаро.

Он прекрасно знал это из газет, но считал, что лучше, если перед сэром Монтегю будет разыгрывать человека совсем неосведомленного.

– Самоубийство! Единственное, на что можно было опираться. Но это совсем не воспринималось. Ведь самоубийство было совсем не в стиле Крейла. Оно просто-напросто было невозможным. Не знаю, были ли вы с ним знакомы… Нет? Так вот, это был человек, в котором жизнь била ключом. Большой любитель пива и неисправимый волокита. Страстно отдавался плотским наслаждениям. Когда речь идет о таком человеке, невозможно убедить присяжных, что в один прекрасный день он уселся и решил свести счеты с жизнью. Не пройдет! С самого начала я понял, что передо мною безнадежное дело. Я понял, что проиграл процесс, еще в тот момент, когда Кэролайн появилась на скамье подсудимых. Никаких попыток борьбы! Так оно всегда происходит: если ты не подготовишь клиента, присяжные сделают свои выводы.

– Вы это имели в виду, когда утверждали, что невозможно ничего достичь без помощи самого подсудимого? – спросил Пуаро.

– Именно так, дорогой друг. Мы же не чудотворцы. Половина успеха в этом единоборстве – это впечатление, какое производит обвиняемый на присяжных. Я знал много случаев, когда присяжные выносили приговоры, прямо противоположные требованиям судьи. «Он совершил это. Что же тут говорить?» – решает присяжный заседатель. Или: «Никогда он не совершит подобного! Что вы мне ни говорите – не поверю!» А в нашем случае… Кэролайн Крейл даже не пыталась бороться.

– Почему?

Сэр Монтегю пожал плечами.

– Меня об этом не спрашивайте. Кэролайн, конечно, очень любила покойного. Она впала в глубокую депрессию, когда поняла, что наделала. И, наверное, никогда уже не пришла в себя после этого шока.

– Следовательно, по-вашему, она была виновна?

Деплич удивился:

– Гм… Я считаю это само собой разумеющимся.

– Она вам когда-нибудь говорила, что виновна?

Деплич удивился еще больше:

– Конечно, нет. У нас есть свой условный код. Невиновность… гм… она всегда предполагается. Однако, поскольку вас так интересует этот случай, мне жаль, что вы не сможете поговорить со старым Мейхью. Он подбирал для меня материалы по делу Крейла. Старый Мейхью мог бы вам сказать значительно больше, чем я. Но сегодня его уже нет – он отдал богу душу… Остался его сын, Джордж Мейхью, но он тогда был совсем мальчишкой. Ведь минуло много лет.

– Понятно. Мне еще повезло, что вы сохранили так много воспоминаний об этом процессе. У вас прекрасная память.

Деплич, казалось, был польщен.

– Видите ли, обычно все припоминаешь лишь в общих чертах. Но если речь идет об обвинении, требующем высшей меры наказания… К тому же в связи с делом Крейла было очень много шума в прессе. Большое внимание привлекла любовная сторона дела. Довольно заметной фигурой была девушка, замешанная в процессе. Мне она показалась весьма привлекательной.

– Извините мою назойливость, – сказал Пуаро, – но я повторю вопрос: у вас не было никакого сомнения относительно виновности Кэролайн Крейл?

Деплич пожал плечами.

– Откровенно говоря… Не было ни малейших сомнений относительно ее виновности. Да, да, она убила его! Несомненно!

– Какие доказательства выдвигались против нее?

– Все они были в пользу обвинения. Во-первых, мотив. Крейл жил с ней последние годы как собака с кошкой, в бесконечных ссорах. Он все время путался с какой-нибудь женщиной. В этом он был невоздержан, такая уж натура. Но Кэролайн как будто все это легко сносила. Она делала скидку на его артистический темперамент, а он в самом деле был художник высокого класса. Ценность его работ ныне чрезвычайно выросла, чрезвычайно! Хотя лично мне не по душе его стиль… Все же его живопись хороша, это безусловно. Как я уже сказал, иногда между ними вспыхивали настоящие баталии. Миссис Крейл тоже не отличалась кротостью. Однако он каждый раз возвращался к ней. Все недоразумения проходили. Но в последний раз произошло по-другому. В тот раз любовница оказалась девушкой, и даже очень молодой. Ей было только двадцать. Звали ее Эльза Гриер. Единственная дочка какого-то йоркширского промышленника. Богатая, решительная, она знала, чего хочет. А хотела она заполучить Эмиаса Крейла. Сначала навязала ему заказ на свой портрет, хотя он обычно не писал парадных полотен типа «Госпожа такая-то в розовом шелке с жемчугами». Однако время от времени он брался за портреты. Не знаю, многим ли женщинам они понравились бы – ведь он не прятал их недостатков! Но портрет мисс Гриер Крейл написал, а заодно и влюбился в нее по уши. Он был давно женат, ему перевалило за сорок, и он ясно понимал, что не может не вызвать улыбку, появляясь перед друзьями со столь юной особой. Он был безумно влюблен и готов был разойтись с женой, чтобы обвенчаться с Эльзой. Само собой, Кэролайн Крейл не могла допустить этого. Она угрожала ему. Два человека случайно слышали, как она говорила, что, если он не откажется от девушки, она его убьет. И она не шутила! За день до того, как случилось несчастье, они пили чай у одного соседа, который занимался собиранием разных растений и готовил из них лекарства. Использовал он и болиголов пятнистый, как обычно называют это растение, или цикуту. За столом шел разговор о цикуте и ее смертоносном действии. На следующий день наш химик заметил, что из бутылки исчезла добрая половина цикуты. Это встревожило его. Флакончик с цикутой был потом найден в комнате госпожи Крейл.

Эркюль Пуаро заметил:

– Но ведь кто-то другой тоже мог спрятать там флакон.

– Нет, в полиции Кэролайн созналась, что сама взяла яд. Слишком непродуманно с ее стороны, конечно. Но в то время у нее еще не было адвоката, чтобы посоветоваться. Видимо, поэтому она и призналась, что взяла цикуту.

– Зачем?

– Будто бы собираясь покончить с собой. Каким образом флакон оказался почти пуст и со следами только ее пальцев, объяснить не могла. Это чрезвычайно усложнило ее положение. Она утверждала, что Эмиас Крейл покончил жизнь самоубийством. Но если бы он брал напиток из флакона, который она спрятала в своей комнате, тогда были бы отпечатки и его пальцев.

– Яд был ему дан с пивом?

– Да. Она взяла бутылку пива из холодильника и отнесла в сад, где Эмиас работал. Еще и налила в стакан и смотрела, как он пьет. Потом все пошли к ленчу, оставив его в саду, – часто бывало, что он не приходил к столу. Потом Кэролайн и гувернантка нашли его мертвым. Ее версия состояла в том, что пиво, которое она подала, было без яда. В своем выступлении на процессе я сказал, что, почувствовав угрызения совести, Эмиас сам влил яд. Аргумент, конечно же, неубедительный. Крейл не был тем человеком, который мог так поступить. А факт – отпечатки пальцев – был весьма весомым. И привел к осуждению.

– Отпечатки их пальцев были обнаружены и на бутылке с пивом?

– Не совсем. Нашли только его отпечатки… Но они вызвали подозрение. Дело в том, что Кэролайн осталась с Крейлом одна – гувернантка пошла звать врача. И она, вероятно, вытерла бутылку и стакан, а потом приложила его пальцы – чтоб можно было утверждать, что она не имеет никакого отношения к делу. Но этот фокус не прошел. Старый Рудольф, который вел расследование, просто потешался над этим трюком, доказав четко и точно, что человек не мог удержать бутылку в таком положении, как показывают отпечатки пальцев. Понятно, мы сделали все возможное, дабы доказать, что руки его были сведены смертельными судорогами, но наши аргументы оказались неубедительными.

Эркюль Пуаро спросил:

– Цикута была влита в бутылку до того, как она отнесла ее в сад?

– На бутылке не было следов яда, только на стакане.

Деплич умолк, на его красивом лице появилось иное выражение. Вдруг он повернул голову и резко спросил:

– Скажите же, мсье Пуаро, чего вы, собственно, добиваетесь?

Пуаро пояснил:

– Если Кэролайн невиновна, каким же образом оказалась в пиве цикута? Вы утверждали тогда, что Эмиас Крейл сам налил цикуту. Но это совсем не правдоподобно. И я целиком с этим согласен. Крейл был не тем человеком, который может так поступить. Следовательно, если это сделала не Кэролайн Крейл, то, значит, это сделал кто-то другой.

Деплич воскликнул:

– Черт подери! Нельзя же поворотить время вспять! Все это произошло много лет назад. Что говорить – она его убила. Вы почувствовали бы это сами, увидев ее на процессе. Это было написано на ее лице! Мне кажется, что приговор стал для нее облегчением. Кэролайн нисколько не боялась, даже не нервничала. Она просто ждала, чтобы наконец процесс закончился. В самом деле, она умела держать себя в руках.

– И все же, – сказал Эркюль Пуаро, – умирая, она оставила письмо дочери, в котором торжественно клянется в невиновности.

– Это естественно, – ответил сэр Монтегю. – И вы и я поступили бы на ее месте так же.

– Ее дочь утверждает, что она не была способна на ложь.

– Ее дочь утверждает… Что она знает о происшедшем?! Дорогой мой Пуаро, когда происходил процесс, девушка была ребенком. Сколько ей исполнилось – четыре или пять лет? Ей сменили фамилию и отправили из Англии к каким-то родственникам. Что она может знать или вспомнить?

– Иногда дети очень хорошо разбираются в людях.

– Возможно. Но это не тот случай. Естественно, дочь хочет считать свою мать невиновной. Оставим за ней это право. Не вижу в этом ничего плохого.

– К сожалению, она добивается доказательств.

– Доказательств того, что ее мать, Кэролайн Крейл, не убивала своего мужа?

– Да.

– Ну что ж, она их никогда не получит.

– Вы так полагаете?

Знаменитый адвокат задумчиво посмотрел на своего собеседника.

– Я вас всегда считал порядочным человеком, Пуаро. Что вы хотите сделать? Заработать деньги, играя на чувствах, сердечных чувствах дочери?

– Вы ее не знаете! Это исключительная личность, с удивительно твердым характером.

– Я тоже считаю, что дочь Эмиаса и Кэролайн Крейл и должна быть именно такой. И чего же она хочет?

– Она хочет правды.

– Гм, боюсь, что она найдет неприятным вкус этой правды. Откровенно говоря, Пуаро, я не допускаю какого-либо сомнения. Кэролайн Крейл убила своего мужа.

– Дорогой друг, извините меня, но в этом я должен убедиться лично.

– Что ж, я, собственно, не вижу, что бы вы еще могли сделать. Вы можете прочитать сообщения газет. Главным обвинителем был Хэмфри Рудольф. Но он умер. Подождите, кто же был его помощником?.. Молодой Фогг, кажется. Да, Фогг! Вы можете с ним поговорить. И потом – прочий судебный персонал. Не думаю, что им будет приятно ваше вторжение и копание во всей этой истории, но, наверное, вы получите от них то, чего добиваетесь. Вы чертовски настойчивый человек.

– Да… Так о людях, которые имели отношение к тому случаю. Возможно, вы помните их имена?

Деплич на миг задумался.

– Прошло столько времени… Было пятеро, кто в самом деле имел отношение к этой истории, если можно так выразиться. Я не считаю слуг – двух преданных старых, бедных людей, которые ничего об этом деле не знали. Никто не мог их ни в чем заподозрить.

– Следовательно, пятеро. Расскажите мне о них.

– Хм… Один из них – Филипп Блейк, лучший друг Крейла. Они были знакомы давно. Он тогда жил у них… Я иногда встречал его на площадке для игры в гольф. Он живет в Сент-Джордж-Хилле. Работает биржевым маклером. Хорошо знает рынок. Человек, которому везет в жизни. Склонен к ожирению…

– Далее?

– Затем его старший брат. Землевладелец, типичный домосед.

Вдруг в памяти Пуаро всплыли стихи. Он попытался отмахнуться от них, ибо не имел сейчас права думать о детских стихах. Последнее время они почему-то преследовали его, не выходили из головы:

 
Один поросенок пошел на базар.
Один поросенок остался дома…
 

Он пробормотал:

– Значит, брат Филиппа Блейка сидит все время дома?

– Да. Я вам о нем говорил, это тот, что возился с лекарствами и растениями… Ага, вспомнил: Мередит, Мередит Блейк. Не знаю только, жив ли он.

– Потом?

– Потом виновница всех несчастий: девушка, замешанная в деле, Эльза Гриер.

– «Кто-то жаркое третьему дал…» – пробормотал Пуаро.

Деплич с удивлением посмотрел на него.

– Что касается этого поросенка, то ему дали столько, сколько было нужно. Девушка знала, чего хочет, и добилась, чего хотела. С тех пор она уже трижды выходила замуж. Она начинает и заканчивает бракоразводные процессы с чрезвычайной ловкостью. И каждый раз у нее на примете что-то лучшее. Теперь она леди Диттишем. Раскройте любой номер «Тейтлера» – и наверняка ее встретите.

– Ну а оставшиеся двое?

– Гувернантка. Не помню уж ее имени, но добропорядочная и способная женщина. Томсон… Джонс – что-то в этом роде. И еще был ребенок, сестра Кэролайн Крейл по матери. Ей тогда было лет около пятнадцати. Теперь это леди с именем. Она археолог, путешествует в экзотических краях. Уоррен, Анджела Уоррен, молодая особа, вызывающая всеобщий интерес. Я встретил ее несколько дней назад…

– Следовательно, не она поросенок, который заплакал?

Сэр Монтегю посмотрел на Пуаро удивленно. Наконец сказал:

– Ей было о чем плакать! Она изуродована… Не знаю, известно ли это вам, но у нее ужасный шрам на лице. И… Но вы обо всем этом узнаете сами!

Пуаро встал.

– Благодарю. Вы были очень любезны. Если миссис Крейл не убила своего мужа…

Деплич перебил его:

– Но она убила его, дорогой мой. Убила! В этом я убежден.

Пуаро продолжал, словно не заметив, что его перебили:

– …тогда логично полагать, что его убил кто-то из этих пятерых.

– Я думаю, что кто-то из них мог бы это сделать, – сказал Деплич, – но я не вижу для чего. У остальных не было никаких причин! Да, я уверен, никто из них не мог убить. Надо выбросить из головы эту мысль.

Эркюль Пуаро только улыбнулся, слегка покачав головой.