Текст книги "Кошка среди голубей"

Глава 1
Революция в Рамате

Примерно за два месяца до первого дня летнего семестра в Мидоубэнке произошли некоторые события, которым суждено было вызвать неожиданные последствия в этой прославленной школе для девочек.

Во дворце Рамата сидели два молодых человека, курили и думали о ближайшем будущем. Один молодой человек был темноволосым, с гладким, оливкового цвета лицом и большими грустными глазами. Это был принц Али Юсуф, наследный шейх Рамата, пусть и маленького, но одного из богатейших государств на Ближнем Востоке. Другой молодой человек был светловолосым и веснушчатым и почти без гроша за душой, если не считать приличного жалованья, которое он получал в качестве личного пилота его высочества принца Али Юсуфа. Несмотря на различие в положении, их отношения были отношениями равных. Они учились в одной частной средней школе и с тех пор остались друзьями.

– Они в нас стреляли, Боб, – произнес Али Юсуф, будто не мог в это поверить.

– Еще как стреляли, – отозвался Боб Ролинсон.

– И они стреляли всерьез. Они хотели нас убить.

– Эти ублюдки стреляли всерьез, – мрачно согласился Боб.

Али на мгновение задумался.

– Едва ли стоит пытаться еще раз?

– На этот раз нам может не так повезти. Дело в том, Али, что мы слишком поздно на это решились. Нам следовало бежать две недели назад. Я тебе говорил.

– Никто не любит убегать, – ответил правитель Рамата.

– Я тебя понимаю. Но вспомни, что сказал Шекспир или еще кто-то из поэтов о тех, кто убегает живыми, чтобы сражаться потом.

– Подумать только, – с чувством сказал молодой принц, – сколько денег ушло на создание этого «государства всеобщего благосостояния». Больницы, школы, здравоохранение…

Боб Ролинсон прервал это перечисление:

– Посольство не могло бы помочь?

Али Юсуф покраснел от гнева.

– Укрыться в вашем посольстве? Никогда. Экстремисты, вероятно, будут штурмовать его, они не признаю́т дипломатический иммунитет. Кроме того, если бы я так поступил, это был бы конец всему! И так уже главное обвинение против меня – прозападная политика. – Он вздохнул. – Это так трудно понять… – Голос его звучал задумчиво, он казался моложе своих двадцати пяти лет. – Мой дед был жестоким человеком, настоящим тираном. Он владел сотнями рабов и обращался с ними безжалостно. Во время межплеменных войн беспощадно убивал врагов и казнил их самыми ужасными способами. Стоило прошептать его имя, все бледнели. И все же он до сих пор остается легендой! Им восхищаются! Его уважают! Великий Ахмед Абдулла! А я? Что я сделал? Построил больницы и школы, дал социальное обеспечение, жилье – все то, в чем, как говорят, нуждается народ. Разве это им не нужно? Они предпочли бы царство террора, как у моего деда?

– Наверное, – ответил Боб Ролинсон. – Выглядит немного несправедливо, но так оно и есть.

– Но почему, Боб, почему?

Боб Ролинсон вздохнул, поерзал и попытался объяснить свою точку зрения. Ему пришлось бороться с неумением четко выражать свои мысли:

– Ну, твой дед устраивал шоу, я думаю, вот в чем дело. Он был немного… театральным, если ты меня понимаешь.

Ролинсон смотрел на своего друга, который определенно не отличался склонностью к театральности. Приятный, спокойный, порядочный парень, откровенный и озадаченный – вот каким был Али, и Боб любил его за это. Он не был ни колоритным, ни жестоким, но если в Англии колоритные и жестокие люди вызывают смущение и не пользуются любовью, то на Ближнем Востоке, в этом Боб был совершенно уверен, все обстоит наоборот.

– Но демократия… – начал Али.

– О, демократия. – Боб взмахнул трубкой. – Это слово всюду понимают по-разному. Одно можно утверждать наверняка. Оно нигде не означает то, что понимали под ним древние греки. Держу пари на что угодно, что, если тебя отсюда вышибут, твое место займет какой-нибудь красноречивый болтун, будет выкрикивать похвалы самому себе, изображать себя всемогущим богом и удавит или обезглавит всех, кто посмеет с ним не согласиться. И, заметь, он будет называть это демократическим правлением – народа и для народа. Полагаю, народу это тоже понравится. Это будет им интересно. Прольется много крови.

– Но мы не дикари! Мы теперь цивилизованные люди.

– Есть разные типы цивилизаций… – уклончиво произнес Боб. – Кроме того, я даже думаю, что во всех нас есть немного от дикаря – если мы можем придумать хороший предлог, чтобы выпустить его на волю.

– Вероятно, ты прав, – мрачно произнес Али.

– Кажется, сегодня людям нигде не нужен человек, у которого есть хоть капля здравого смысла, – продолжал Боб. – Я никогда не отличался большим умом, тебе это хорошо известно, Али, но я часто думаю, что именно это и нужно миру – всего лишь капля здравого смысла. – Он отложил в сторону трубку и сел в кресло. – Но все это сейчас неважно. Вопрос в том, как мы тебя отсюда вывезем. Среди военных есть кто-нибудь, кому ты можешь доверять?

Принц Али Юсуф медленно покачал головой.

– Две недели назад я бы ответил «да». Но теперь не знаю… не могу быть уверен…

Боб кивнул:

– Вот в чем беда. А от этого твоего дворца у меня мурашки бегут по телу.

Али с чувством согласился с ним:

– Да, во дворце повсюду шпионы… Они все слышат… они все знают.

– Даже внизу, в ангарах… – Боб осекся. – Старик Ахмед в порядке. У него есть некое шестое чувство. Поймал одного из механиков, который пытался испортить самолет, одного из тех, кому мы полностью доверяли… Послушай, Али, если мы собираемся попробовать вывезти тебя отсюда, нужно сделать это быстро.

– Я понимаю, понимаю. Думаю, теперь я совершенно уверен, что, если останусь здесь, меня убьют.

Он произнес это без всяких эмоций, без какой-либо паники, с мягким, отстраненным интересом.

– У нас и так много шансов погибнуть, – предостерег его Боб. – Нам придется лететь на север. В том направлении они не смогут нас перехватить. Но сие значит полет над горами, а в это время года… – Он пожал плечами. – Ты должен понять. Это чертовски рискованно.

Казалось, Али Юсуф огорчился:

– Если с тобой что-то случится, Боб…

– Обо мне не беспокойся, Али. Я не это имел в виду. Это неважно. И в любом случае я такой парень, который наверняка погибнет, рано или поздно. Я вечно совершаю безумные поступки. Нет, я о тебе… Я не хочу убеждать тебя поступить так или иначе. Если часть армии осталась верной тебе…

– Мне не нравится мысль о бегстве, – просто ответил Али. – Но я вовсе не хочу стать мучеником и быть растерзанным на куски толпой. – Принц несколько секунд молчал. – Ну, хорошо, – наконец произнес он со вздохом. – Мы попытаемся. Когда?

Боб пожал плечами.

– Чем скорее, тем лучше. Нам надо под каким-то благовидным предлогом отвезти тебя на аэродром… Как насчет того, чтобы сказать, будто ты собираешься проинспектировать строительство новой дороги у Аль-Джазара? Неожиданный каприз. Поедем сегодня после полудня. Потом, когда твоя машина минует аэродром, остановись там – у меня наготове будет автобус. Речь пойдет о том, что мы поднимемся в воздух, чтобы осмотреть строительство дороги с воздуха, понимаешь? Мы взлетим – и вперед! Конечно, мы не сможем взять никакого багажа. Это должно выглядеть совершенно неожиданным решением.

– Нет ничего, что я бы хотел взять с собой… кроме одного…

Али улыбнулся, и улыбка вдруг изменила его лицо и сделала его другим человеком. Он перестал быть современным, сознательным, прозападным молодым человеком – в этой улыбке проявились вся хитрость и коварство, позволявшие выжить длинной череде его предков.

– Ты – мой друг, Боб, ты должен это увидеть.

Принц сунул руку под сорочку и что-то нащупал. Потом протянул ему маленький замшевый мешочек.

– Это? – Ролинсон нахмурился, и его лицо стало озадаченным.

Али взял у него мешочек, развязал его и высыпал содержимое на стол.

Боб на мгновение перестал дышать, а потом тихо присвистнул:

– Господи боже! Они настоящие?

Али это позабавило.

– Конечно, настоящие. Бо́льшая их часть принадлежала моему отцу. Он каждый год приобретал новые камни. Я – тоже. Их привозили из многих мест, где их покупали для нашей семьи люди, которым мы доверяли, – из Лондона, из Калькутты, из Южной Африки. Это наша семейная традиция – иметь такие камни на всякий случай. – Он прибавил равнодушно: – По сегодняшним ценам они стоят примерно три четверти миллиона.

– Три четверти миллиона фунтов. – Боб свистнул, взял пригоршню камней, пропустил их сквозь пальцы. – Фантастика. Похоже на сказку. Они действуют на человека.

– Да. – Смуглый молодой человек кивнул. Его лицо опять приобрело выражение вековой усталости. – Люди становятся другими, когда речь заходит о драгоценных камнях. За такими вещами всегда тянется след насилия. Смерть, кровопролитие, убийство… И хуже всех – женщины. Потому что для женщин дело не только в стоимости. Это нечто, имеющее отношение к самим драгоценным камням. Красивые камни сводят женщин с ума. Они хотят владеть ими. Носить их на шее, на груди… Я бы ни одной женщине их не доверил. Но я доверю их тебе.

– Мне? – Боб уставился на него.

– Да. Я не хочу, чтобы эти камни попали в руки моих врагов. Не знаю, когда произойдет восстание против меня. Возможно, оно запланировано на сегодня. Я могу не дожить сегодня до приезда на аэродром. Возьми эти камни и сделай все, что сможешь.

– Но, послушай, я не понимаю… Что я должен с ними сделать?

– Как-нибудь организуй их вывоз из страны. – Али спокойно смотрел на своего взволнованного друга.

– Ты хочешь, чтобы я вез их вместо тебя?

– Можно сказать и так. Но я думаю, что ты сумеешь придумать какой-нибудь лучший план, как вывезти их в Европу.

– Но, послушай, Али, я представления не имею, как взяться за такое дело.

Али откинулся на спинку кресла. Он улыбался спокойной, насмешливой улыбкой.

– У тебя есть здравый смысл. И ты честный. И я помню, еще с того времени, когда ты был моим «фагом»[6]6
  Фаг – младший ученик, прислуживающий старшекласснику в английской школе.


[Закрыть], что ты всегда умел что-нибудь придумать… Я дам тебе имя и адрес человека, который занимается подобными делами для меня… то есть на тот случай, если я не спасусь. Не смотри так тревожно, Боб. Сделай все, что сможешь. Больше я ни о чем не прошу. Я не стану винить тебя, если тебе это не удастся. На все воля Аллаха. Для меня это просто. Я не хочу, чтобы эти камни забрали с моего трупа. А остальное… – Он пожал плечами. – Как я только что сказал, на все воля Аллаха.

– Ты свихнулся!

– Нет. Я фаталист, вот и всё.

– Но послушай, Али… Ты только что сказал, что я честный. Однако три четверти миллиона… ты не думаешь, что это может лишить честности любого человека?

Али Юсуф нежно посмотрел на своего друга.

– Как ни странно, – сказал он, – у меня нет на этот счет никаких сомнений.

Глава 2
Женщина на балконе

I

Боб Ролинсон, шагая по гулким мраморным коридорам дворца, чувствовал себя так плохо, как никогда в жизни. Мысль о том, что он несет в кармане три четверти миллиона фунтов, заставляла его чувствовать себя глубоко несчастным. Ему казалось, что все официальные лица во дворце, которых он встречал, должны это знать. Он даже подозревал, что мысль о драгоценном грузе отражается на его лице. Он испытал бы облегчение, если бы узнал, что его веснушчатое лицо хранит обычное выражение веселого добродушия.

Часовые у дворца клацнули оружием, отдавая ему честь. Боб зашагал по многолюдной главной улице Рамата, мысли его разбегались. Куда он идет? Что собирается делать? Ролинсон понятия не имел. А времени оставалось мало.

Главная улица была похожа на большинство главных улиц на Ближнем Востоке. Она представляла собой смесь нищеты и роскоши. Возвышались великолепные фасады недавно построенных банков. Бесчисленные маленькие лавочки торговали дешевыми товарами из пластика. Детские пинетки и дешевые зажигалки были выставлены в самых невероятных сочетаниях. Магазины торговали швейными машинами и запасными частями для автомобилей. Аптеки выставляли в витринах просроченные патентованные лекарства и большие плакаты с рекламой пенициллина во всех видах и множества антибиотиков. Очень немногие магазины торговали товарами, которые кому-то захотелось бы приобрести, не считая, возможно, новейших швейцарских часов, сотнями выставленных в крохотных витринах. Ассортимент был такой большой, что даже в этом случае человек воздержался бы от покупки, напуганный огромным выбором.

Боб, шагавший в каком-то ступоре, натыкаясь на фигуры в национальной или европейской одежде, взял себя в руки и снова задал сам себе вопрос: куда он, черт побери, идет?

Пилот зашел в местное кафе и заказал лимонный чай. Прихлебывая его, он постепенно начал приходить в себя. Атмосфера кафе успокаивала. За столиком напротив него пожилой араб мирно щелкал бусинами, перебирая четки. За его спиной двое мужчин играли в триктрак. Подходящее место, чтобы посидеть и подумать.

А ему надо было подумать. Бобу вручили драгоценные камни стоимостью в три четверти миллиона, и ему предстояло придумать какой-нибудь план, чтобы вывезти их из страны. И нельзя было терять времени. В любую минуту воздушный шарик мог лопнуть…

Али сошел с ума, конечно. Так легкомысленно швырнуть три четверти миллиона другу! А сам спокойно сидит и оставляет все на волю Аллаха… Бобу такой помощи ждать не приходилось. Бог Ролинсона ждал от своих слуг, чтобы они сами принимали решения и действовали, используя наилучшим образом те способности, которыми он их наделил.

Что, черт побери, ему делать с этими проклятыми камнями?

Он подумал о посольстве. Нет, ему нельзя втягивать в это посольство. Оно почти наверняка окажется втянутым в заговор.

Ему нужен был какой-нибудь человек, совершенно обычный человек, который уезжает из этой страны каким-нибудь совершенно обычным способом. Бизнесмен или турист, лучше всего. Без каких-то политических связей, чей багаж будет подвергнут, самое большее, поверхностному досмотру, или, возможно, совсем не будет досматриваться. Следует, конечно, учесть и пункт назначения… Сенсация в лондонском аэропорту. Попытка контрабандного ввоза драгоценностей на сумму три четверти миллиона фунтов. И так далее и так далее. Придется рискнуть…

Какой-нибудь обычный человек – настоящий путешественник… Внезапно Боб обозвал себя глупцом. Его сестра, Джоан Сатклифф. Джоан провела здесь два месяца вместе с дочерью Дженнифер, которой после тяжелой пневмонии рекомендовали солнечный свет и сухой климат. Они собирались плыть обратно морем через четыре или пять дней.

Джоан – идеальный кандидат. Что там говорил Али насчет женщин и драгоценностей? Боб улыбнулся про себя. Милая старушка Джоан! Она-то не потеряла бы голову из-за драгоценностей. Ей можно доверять, она твердо стоит на земле. Да, он может довериться Джоан.

Но погодите минутку… может ли он довериться Джоан? Ее честности – да. Но ее умению хранить тайны? Боб с сожалением покачал головой. Джоан разболтает, она не сможет не проболтаться. Даже хуже. Она начнет намекать. «Я везу домой нечто очень важное. Я никому не должна говорить ни слова. Это так волнует…»

Джоан никогда не умела молчать, хотя и очень возмущалась, если ей об этом говорили. Значит, она не должна знать, что везет. Так будет безопаснее для нее самой. Он завернет камни в сверток, на вид совершенно невинный. Расскажет ей какую-нибудь историю. Подарок для кого-нибудь? Поручение? Он что-нибудь придумает…

Боб взглянул на часы и встал. Время уходит.

Он зашагал по улице, не чувствуя полуденной жары. Все выглядело таким обычным. На поверхности ничего не было видно. Только во дворце чувствовался тлеющий огонь – там шпионили, шептались. Армия – все зависело от нее. Кто сохранил верность? Кто предал? Наверняка будет попытка государственного переворота. Удастся он или нет?

Боб нахмурился, входя в лучший отель Рамата. Тот носил скромное название «Ритц Савой» и имел величественный модернистский фасад. Его открыли с помпой три года назад, наняли управляющего из Швейцарии, шеф-повара из Вены и метрдотеля из Италии. Все было чудесно. Венский шеф-повар уехал первым, потом швейцарский управляющий. Теперь уехал старший официант из Италии. Еда по-прежнему оставалась претенциозной, но плохой, обслуживание стало ужасным, а бо́льшая часть дорогой сантехники вышла из строя.

Дежурный за стойкой хорошо знал Боба и широко ему улыбнулся.

– Доброе утро, майор. Вам нужна ваша сестра? Она уехала на пикник со своей девочкой…

– На пикник? – Боб был поражен. Что за глупость – отправиться сейчас на пикник, более неподходящего времени и придумать невозможно.

– Вместе с мистером и миссис Хёрст из Нефтяной компании, – сообщил дежурный. Все всегда все знают. – Они поехала на дамбу Калат Дива.

Боб тихо выругался. Джоан вернется очень не скоро.

– Я поднимусь к ней в номер, – сказал он и протянул руку за ключом, который дежурный ему дал.

Ролинсон отпер дверь и вошел. В большом двойном номере, как всегда, царил беспорядок – Джоан Сатклифф не отличалась аккуратностью. Клюшки для гольфа лежали на стуле, теннисные ракетки бросили на кровать. Одежда валялась повсюду, а стол был завален фотопленками, открытками, книжками в бумажных обложках и различными местными антикварными вещицами с Юга, которые в основном были сделаны в Бирмингеме и Японии.

Боб огляделся кругом, посмотрел на чемоданы и сумки на молниях. Перед ним встала проблема. Он не сможет повидаться с Джоан перед полетом с Али. Ему не хватит времени, чтобы добраться до дамбы и вернуться назад. Он мог бы упаковать камни и оставить их с запиской… Но Боб тут же покачал головой. Он хорошо понимал, что за ним почти всегда следят. Возможно, за ним проследили от дворца до кафе и от кафе сюда. Он никого не заметил, но понимал, что эти люди хорошо знают свое дело. Нет ничего подозрительного в том, что Боб пришел в отель повидаться с сестрой, но если он оставит сверток и записку, то записку прочтут, а сверток вскроют.

Время… время… У него нет времени.

Три четверти миллиона в драгоценных камнях у него в кармане брюк.

Он еще раз оглядел комнату. Потом усмехнулся и достал из кармана маленький набор инструментов, который всегда носил с собой. У его племянницы Дженнифер имелся пластилин, как он заметил, и тот ему пригодится.

Ролинсон работал быстро и умело. Один раз он поднял глаза и подозрительно посмотрел на открытое окно. Нет, в этой комнате не было балкона. Просто напряженные нервы вызвали у него ощущение, будто за ним кто-то наблюдает.

Боб закончил работу и одобрительно кивнул головой. Никто не заметит, что он сделал, в этом он был уверен. Ни Джоан, ни кто-то другой. И уж конечно, не Дженнифер, сосредоточенная на себе девочка, которая никогда не видела и не замечала ничего, кроме самой себя.

Ролинсон смел все следы своей работы и сунул их в карман. Потом заколебался, оглядываясь. Придвинул к себе блокнот миссис Сатклифф и сидел так, хмурясь…

Он должен оставить записку Джоан…

Но что он мог ей сказать? Это должно быть нечто такое, что Джоан поймет, но что не будет иметь никакого смысла для любого постороннего, кто прочтет записку.

Но это просто невозможно! В тех триллерах, которые любил читать Боб в редкие свободные минуты, принято было составлять нечто вроде криптограмм, которые кто-нибудь всегда успешно расшифровывал. Но он не может придумать криптограмму, и в любом случае Джоан принадлежала к тем лишенным воображения людям, для которых все точки над «i» должны быть расставлены, чтобы она вообще хоть что-то заметила…

Потом лицо его просветлело. Был еще один способ сделать это – отвлечь внимание от Джоан: оставить обычную, будничную записку. Потом передать письмо с другим человеком, которое вручат Джоан в Англии. Он быстро написал:

«Дорогая Джоан! Заходил узнать, не захочешь ли ты сыграть партию в гольф сегодня вечером, но если ты ездила на дамбу, то, наверное, ужасно устала. Как насчет завтра? В пять часов в клубе.

Твой Боб».

Небрежное послание сестре, которую он, возможно, больше никогда не увидит, но в данном случае чем небрежнее, тем лучше. Джоан не следует втягивать в рискованное дело; она даже не должна знать, что существует некое рискованное дело. Джоан не умеет притворяться. Ее защитой станет то, что она явно ничего не будет знать.

И эта записка выполнит двойную задачу. Она покажет, что он, Боб, и сам не собирается никуда уезжать.

Ролинсон минуту или две подумал, потом подошел к телефону и назвал номер британского посольства. Вскоре его соединили с Эдмундсоном, третьим секретарем, его другом.

– Джон? Говорит Боб Ролинсон. Можешь встретиться со мною где-нибудь, когда сможешь вырваться? Постарайся раньше. Ты должен, старик. Это важно. Ну, собственно говоря, речь идет о девушке… – Он смущенно кашлянул. – Она чудесная, просто чудесная. Совершенно бесподобная. Только это немного рискованно.

Голос Эдмундсона, звучавший несколько чопорно и неодобрительно, произнес:

– В самом деле, Боб, ты со своими девушками… Ладно, в два часа тебя устроит?

И он повесил трубку. Боб услышал слабый второй щелчок, когда тот, кто подслушивал, положил трубку.

Славный старина Эдмундсон… Поскольку все телефоны в Рамате прослушивались, Боб и Джон выработали небольшой собственный шифр. Чудесная девушка, «просто бесподобная», – это означало нечто срочное и важное.

Эдмундсон подберет его на своей машине у нового Торгового банка в два часа, и Боб расскажет ему о тайнике. Скажет ему, что Джоан не знает о нем, но если с ним что-то случится, то это станет важным. Отправившись в долгое путешествие по морю, Джоан и Дженнифер вернутся в Англию только через шесть недель. К этому времени революция почти наверняка произойдет и либо окажется успешной, либо будет подавлена. Али Юсуф переберется в Европу, или они с Бобом оба погибнут. Он расскажет Эдмундсону достаточно, но не слишком много.

Боб в последний раз оглядел комнату. Она выглядела точно такой же – мирной, неопрятной, домашней. Единственное, что добавилось, – это его невинная записка Джоан. Он прислонил ее к какому-то предмету на столе и вышел. В длинном коридоре никого не было.

II

Женщина в номере, соседнем с тем, который занимала Джоан Сатклифф, вернулась в комнату со своего балкона, держа в руке зеркало. Она вышла на балкон для того, чтобы рассмотреть волосок, который посмел вырасти у нее на подбородке. Женщина расправилась с ним при помощи пинцета, потом стала внимательно изучать свое лицо при ярком солнечном свете.

Именно тогда, расслабившись, она увидела еще кое-что. Она держала зеркало под таким углом, что в нем отразилось зеркало висящего в соседнем номере шкафчика, и в этом зеркале она увидела мужчину, занятого чем-то очень любопытным. Настолько любопытным и неожиданным, что она застыла и смотрела. Он не мог ее видеть с того места, где сидел за столом, а женщина видела его только посредством двойного отражения.

Если бы мужчина повернул голову и посмотрел назад, то мог бы увидеть отражение ее зеркала в зеркале шкафчика, но он был слишком поглощен тем, что делал, и не смотрел назад…

Правда, один раз мужчина внезапно все-таки взглянул в окно, но так как там видеть было нечего, он снова опустил голову.

Женщина наблюдала за ним, пока он не завершил свою работу. Помедлив несколько минут, написал записку, которую оставил на столе, потом вышел из поля ее зрения, но женщина слышала достаточно, чтобы понять, что он звонит по телефону. Она не расслышала, что именно он сказал, но голос его звучал беззаботно, небрежно. Потом она услышала, как закрылась дверь.

Женщина подождала несколько минут, потом открыла свою дверь. В дальнем конце коридора какой-то араб лениво махал метелкой из перьев, смахивал пыль. Затем он свернул за угол и пропал из виду.

Женщина быстро скользнула к двери соседнего номера. Та была заперта, но она этого ожидала. Шпилька для волос, которую женщина прихватила с собой, и лезвие маленького ножика быстро и ловко справились с задачей.

Она вошла, прикрыла за собой дверь. Взяла записку. Клапан конверта был приклеен лишь слегка и легко открылся. Она прочитала записку, хмуря брови. Записка ничего не объясняла.

Женщина снова заклеила конверт, положила на место и пересекла комнату.

Уже протянув руку, она услышала голоса под окном, на террасе внизу. Один голос, как она знала, принадлежал хозяйке номера, в котором она стояла. Решительный, поучающий голос человека, полностью уверенного в себе.

Женщина бросилась к окну.

Стоя внизу, на террасе, Джоан Сатклифф, рядом с которой стояла ее дочь Дженнифер, бледная крепкая девочка лет пятнадцати, сообщала всему миру и высокому, несчастному на вид англичанину из британского консульства, что именно она думает о той новости, которую он пришел ей сообщить.

– Но это абсурд! Никогда не слышала о подобной чепухе. Здесь все абсолютно спокойно, и все очень любезны. Я думаю, все это просто напрасная паника.

– Надеюсь, что это так, миссис Сатклифф, мы, конечно, на это надеемся… Но его превосходительство считает, что ответственность так велика…

Миссис Сатклифф оборвала его. Она не собиралась учитывать ответственность послов.

– У нас много вещей, знаете ли. Мы возвращаемся домой морем, отплываем в следующую среду. Морское путешествие будет полезно Дженнифер. Так сказал врач. Я категорически отказываюсь менять свои планы и лететь в Англию с такой глупой поспешностью.

Мужчина с несчастным видом попытался ее успокоить, объяснил, что миссис Сатклифф и ее дочь могут отправить по воздуху не в Англию, а в Аден, и там они сядут на свой корабль.

– Вместе с нашим багажом?

– Да, да, это можно устроить. У меня наготове автомобиль-универсал. Мы сможем все погрузить прямо сейчас.

– Ну, ладно. – Миссис Сатклифф капитулировала. – Наверное, нам надо уложить вещи.

– Немедленно, если не возражаете.

Женщина в спальне поспешно отступила назад. Она быстро взглянула на адрес на багажной бирке одного из чемоданов, потом поспешно выскользнула из комнаты и вернулась в свой номер как раз в тот момент, когда миссис Сатклифф появилась из-за угла коридора.

За нею бежал дежурный из холла.

– К вам заходил ваш брат, майор авиации, миссис Сатклифф. Он поднимался в ваш номер. Но я думаю, что он уже ушел. Вы, наверное, с ним разминулись.

– Как досадно, – ответила миссис Сатклифф. – Спасибо, – сказала она дежурному и продолжала, уже обращаясь к Дженнифер: – Наверное, Боб тоже волнуется из-за пустяков. Лично я не вижу никаких признаков волнений на улицах. Эта дверь не заперта… Какие люди беспечные!

– Наверное, это дядя Боб, – сказала Дженнифер.

– Жаль, что я с ним не повидалась… О, вот записка. – Она вскрыла конверт и торжествующе заявила: – Во всяком случае, Боб не нервничает. Очевидно, ему ничего обо всем этом не известно. Это паника дипломатов, вот и все. Терпеть не могу укладывать вещи в самую жару. Эта комната напоминает печку. Давай, Дженнифер, вынимай свои вещи из комода и шкафа. Мы должны как-нибудь все затолкать в чемоданы. Можно будет потом упаковать заново.

– Я никогда не бывала где-то во время революции, – задумчиво произнесла Дженнифер.

– Надеюсь, не будешь и на этот раз, – резко сказала мать. – Будет так, как я говорю. Ничего не случится.

Дженнифер выглядела разочарованной.