Текст книги "Пес смерти (сборник)"

Дермот уже собирался положить его назад в ящик, когда вздрогнул от звонка. Звонок раздавался снова и снова, необычно громко в тишине пустой квартиры.

«Кто бы мог звонить у парадной двери в такой поздний час?» И только один ответ отыскался на этот вопрос инстинктивный и настойчивый: «Опасность… Опасность… Опасность…»

Следуя инстинкту, в чем он не отдавал себе отчета, Дермот выключил свет, набросил пальто, которое лежало на стуле, и открыл дверь в прихожей. Снаружи стояли двое. За ними Дермот заметил голубую униформу. Полицейский!

– Мистер Вест? – спросил ближайший к нему человек.

Дермоту казалось, что, прежде чем он ответил, прошла вечность. На самом деле он заговорил через несколько секунд, замечательно подражая невыразительному голосу своего слуги:

– Мистер Вест еще не пришел. Что вам угодно от него в такой час?

– Еще не пришел, а? Очень хорошо, тогда мы, пожалуй, войдем и подождем его здесь.

– Нет, сюда нельзя.

– Посмотри сюда, любезный, меня зовут инспектор Верол. Я из Скотланд-Ярда и имею предписание на арест твоего хозяина. Можешь посмотреть, если хочешь. – Дермот внимательно читал протянутую ему бумагу или делал вид, что читает, спрашивая глуповатым голосом:

– За что? Что он такого сделал?

– Убил. Сэра Алингтона Веста с Харлей-стрит.

С помутившейся головой Дермот отступил перед своими грозными посетителями. Он пошел в гостиную и включил свет. За ним следовал инспектор.

– Обыщи здесь все, – приказал он другому человеку.

Потом он повернулся к Дермоту.

– Оставайся здесь. Не вздумай ускользнуть, чтобы предупредить своего хозяина. Кстати, как твое имя?

– Милсон, сэр.

– Когда должен прийти твой хозяин?

– Не знаю, сэр, думаю, что он пошел на танцы в Графтон-Галерею.

– Он ушел оттуда около часа. Ты уверен, что он сюда не возвращался?

– Не думаю, сэр. Я бы услышал, если он пришел.

В этот момент вошел второй человек из соседней комнаты. Он держал револьвер, тот самый. Выражение удовлетворенности мгновенно появилось на лице инспектора.

– Все ясно, – заметил он, – должно быть, хозяин проскользнул туда и обратно, а ты не услышал. Пока что он смылся. Я, пожалуй, пойду, а ты, Каули, останься здесь на тот случай, если он снова вернется. И не спускай глаз с этого парня. Возможно, он знает больше о своем хозяине, чем говорит.

Инспектор засуетился и ушел. Дермот ожидал, что сможет узнать детали происшествия от Каули, который был не прочь поболтать.

– Чистый случай, – признался он, – убийца был раскрыт почти немедленно. Джонсон, слуга, только лег, когда ему почудился выстрел. Он спустился вниз и нашел сэра Алингтона мертвым, с пробитым сердцем. Он тотчас же позвонил нам.

– А что значит чистый случай? – поинтересовался Дермот.

– Абсолютно чистый. Этот молодой Вест ссорился со своим дядей, когда вошел Джонсон с напитками. Старик хотел сделать новое завещание, а твой хозяин грозился его застрелить. Не прошло и пяти минут, как раздался выстрел. Чистый случай. Вот молодой дурак, а?

Действительно, чистый случай. Сердце у Дермота упало, когда он понял, что против него имеются неоспоримые улики.

Действительно, опасность – ужасная опасность! И никакого выхода, кроме бегства. Он заставил шевелиться мозги.

Спустя некоторое время он предложил Каули чашку чая, и тот с удовольствием согласился. Он уже обыскал всю квартиру и убедился, что черного хода! в ней нет.

Дермот получил разрешение отлучиться на кухню.

Оказавшись там, он поставил кипятиться чайник и стал усердно звенеть чашками и блюдцами. Потом он быстро метнулся к окну и поднял раму. Окно было на третьем этаже, и за ним находился небольшой подъемник на тросе, которым пользовался торговец, чтобы доставлять стальной кабель.

В одно мгновение Дермот был за окном и ринулся вниз.

Трос врезался в ладони до крови, но Дермот отчаянно продолжал спускаться.

Спустя несколько минут он крадучись вышел с противоположной стороны квартала. Повернув за угол, он врезался в человека, стоявшего около тротуара. К своему изумлению, он узнал Джека Трента. Трент уже обо всем знал.

– Боже мой, Дермот! Скорее, здесь нельзя оставаться.

Взяв за руку, он повел его сначала по одному, потом по другому переулку. Они увидели такси и окликнули его.

Вскочив в такси, Трент сказал свой адрес.

– Сейчас это самое надежное, место. А там мы решим, что делать, чтобы сбить со следа этих дураков. Я приехал сюда, надеясь предупредить тебя до того, как появится полиция, но опоздал.

– Я даже не предполагал, что ты об этом уже знаешь, Джек. Ты ведь не веришь…

– Конечно, нет, старина, ни на минуту. Я знаю тебя слишком хорошо. Но все равно для тебя это паршивое дело. Они заявились и спрашивали, когда ты пришел в Графтон-Галерею, когда ушел… Дермот, а кто же мог прикончить старика?

– Понятия не имею. Но кто бы он ни был, я думаю, что он положил револьвер в мой ящик. Он должен был следить за мной очень внимательно.

– Этот сеанс был чертовски забавным. «Не ходи домой».

Это относилось к старому Весту. Он пошел домой и получил пулю.

– Это относилось и ко мне тоже, – сказал Дермот, – я пошел домой и нашел подброшенный револьвер и полицейского инспектора.

– Надеюсь, ко мне это никак не относится, – сказал Трент.

– Ну, вот мы и приехали.

Он заплатил за такси, открыл дверь и повел Дермота по темной лестнице на второй этаж, где находился его маленький кабинет. Он распахнул дверь, и Дермот вошел в комнату.

Следом вошел Трент.

– Здесь вполне безопасно, – заметил он. – А сейчас давай вместе подумаем, что лучше всего сделать.

– Я свалял дурака, – сказал Дермот вдруг. – Я должен был понять это раньше. Теперь мне все ясно. Все это дело ловко подстроено. Какого черта ты смеешься?

Трент откинулся на стуле и трясся от безудержного довольного смеха. Было что-то жуткое в этом звуке, что-то жуткое было и в самом Тренте. Какой-то странный свет в его глазах.

– Чертовски ловко подстроено, – выдохнул он. – Дермот, мой мальчик, с тобой все кончено.

Он пододвинул к себе телефон.

– Что ты собираешься делать? – спросил Дермот.

– Звонить в Скотланд-Ярд. Скажу, что птичка здесь, в полной сохранности под замком. Я запер дверь, когда вошел, и ключ у меня в кармане. И нечего смотреть на дверь за моей спиной. Она ведет в комнату Клер, и она всегда запирает ее с той стороны. Ты же знаешь, что она меня боится. Давно уже боится. Она всегда догадывается, когда я начинаю думать об остром длинном ноже. Ты не…

Дермот уже собирался броситься на него, но тот выхватил ужасного вида револьвер.

– Это второй, – усмехнулся Трент. – Первый я положил тебе в ящик, после того как застрелил старого Веста… На что ты там смотришь за моей головой? Та дверь? Бесполезно, даже если Клер откроет ее, я пристрелю тебя раньше, чем ты до нее дойдешь. Нет, не в сердце, я тебя не убью, только раню, чтобы ты не мог улизнуть. Ты же знаешь, я чертовски метко стреляю. Один раз я спас тебе жизнь. Ну и дурак же я был. Нет, я хочу, чтобы ты висел… да, чтобы ты висел.

Нож не для тебя. Он для Клер, милой Клер, такой неясной и белоснежной. Старый Вест знал. Вот для чего он приходил сегодня, посмотреть, сумасшедший я или нет. Он хотел, чтобы меня заперли и я не смог угрожать Клер ножом. Но я очень хитер. Я взял его ключ и твой. Я сразу же выскользнул с танцев, как только пришел туда. Я видел, как ты вышел из его дома, и вошел сам. Я застрелил его и сразу же вышел.

Поехал к тебе и подложил револьвер. Я приехал в Графтон-Галерею почти одновременно с тобой и положил твой ключ к тебе в карман, когда желал тебе спокойной ночи. Я не боюсь тебе все это говорить. Нас больше никто не слышит. И когда тебя будут вешать, я хочу, чтобы ты знал, что это сделал я… О Боже, как я буду смеяться! О чем ты думаешь? На что ты там, черт возьми, смотришь?

– Я думаю о тех словах, которые мы слышали на сеансе.

Тебе, Трент, тоже лучше бы не приходить домой.

– Что ты имеешь в виду?

– Оглянись-ка!

Трент резко повернулся. В дверях стояли Клер и… инспектор Верол. Трент реагировал быстро. Револьвер выстрелил только один раз и без промаха. Трент упал прямо на стол. Инспектор бросился к нему, а Дермот как во сне смотрел на Клер. Мысли путались у него в голове: «Его дядя… их ссора… ужасное непонимание… закон о разводе в Англии, который никогда не освободит Клер от сумасшедшего мужа… „Мы все должны сочувствовать ей“… заговор между ней и сэром Алингтоном, который хитрый Трент разгадал… ее крик „Ужасно, ужасно, ужасно!“ Да, но теперь…»

Инспектор выпрямился.

– Мертв, – сказал он разочарованно.

– Да, – Дермот услышал свои слова, – он всегда метко стрелял…

Попутчик

Каноник Парфитт немного запыхался. Не в том он уже был возрасте, чтобы гоняться за поездами. Да и не в той форме. С тех пор как его безнадежно разнесло, он все больше мучился одышкой. Сам каноник, впрочем, предпочитал более благородное объяснение. «Сердце…» – смиренно вздыхал он.

Плюхнувшись на сиденье у окна, каноник облегченно перевел дух. За окном валил снег, но в купе первого класса царило умиротворяющее тепло. Хорошо, что ему досталось место в уголке. Ночь впереди длинная и тоскливая. В таких поездах давным-давно пора ввести спальные вагоны.

Остальные три угловых места были уже заняты. Осматривая купе, каноник вдруг в какой-то момент заметил, что сидевший наискосок мужчина приветливо ему улыбается, как старому знакомому. Лицо мужчины было тщательно выбрито, виски чуть тронуты изысканной сединой, а на губах играла легкая ироничная улыбка. Ну просто типичный законник! Сэр Джордж Дюран, будучи известным адвокатом, действительно был причастен к юриспруденции.

– Что, Парфитт, – добродушно заметил он, – пришлось побегать?

– Боюсь, такие нагрузки не особенно полезны для моего сердца, – отозвался каноник, наконец-то узнавший адвоката. – Однако, сэр Джордж, вот так встреча! Далеко собрались?

– В Ньюкасл, – лаконично сообщил сэр Джордж. – Вы еще не знакомы с доктором Кемпбеллом Кларком?

Мужчина, сидевший напротив каноника, учтиво склонил голову.

– Столкнулись на платформе, – пояснил адвокат. – Просто день встреч какой-то.

Каноник с интересом разглядывал доктора Кемпбелла Кларка. Это имя было ему хорошо известно. Знаменитый психиатр, последняя книга которого, «Проблемы бессознательного», стала сенсацией года.

Каноник увидел перед собой квадратную челюсть, немигающие голубые глаза и изрядно поредевшие, хоть и не тронутые еще сединой, рыжие волосы. Все вместе произвело на каноника впечатление исключительно сильной личности.

Каноник автоматически перевел взгляд на четвертого пассажира, почти не сомневаясь, что это кто-то из его знакомых, но этот человек был ему совершенно неизвестен. Мало того, он определенно походил на иностранца. Худощавый, смуглый и решительно ничем не примечательный человечек. Подняв воротник широченного пальто, он, казалось, безмятежно спал.

– Каноник Парфитт из Брэдчестера? – почтительно уточнил доктор Кемпбелл Кларк.

Каноник почувствовал себя польщенным. Эти его «научные проповеди» уже стали притчей во языцех – особенно с тех пор, как ими заинтересовалась пресса. И недаром: ему удалось весьма своевременно уловить давно уже витавшую в воздухе потребность привести церковные догматы в большее соответствие с требованиями и духом нынешнего дня.

– С большим интересом прочел вашу книгу, доктор Кларк, – учтиво сообщил он. – Хотя, признаться, без специальных знаний местами приходится трудновато…

– Парфитт, давайте определимся сразу, – перебил его сэр Джордж. – Или мы спим, или разговариваем. Сам я, признаться, страдаю бессонницей, поэтому…

– О да! Разумеется! Конечно! – подхватил каноник. – Я и сам плохо сплю в поездах, да еще и книга скучная попалась… – Он прикусил язык.

Доктор чуть лукаво улыбнулся и сказал:

– К тому же когда еще соберешь столь компетентную компанию. Церковь, Закон и Медицина.

– Да уж, – с воодушевлением подхватил сэр Джордж, – это еще поискать, в чем бы мы не сумели сообща разобраться. Каноник у нас специалист по человеческим душам, я беру на себя все практические и юридические вопросы, а остальное – от примитивной психической патологии до тончайших психологических проблем – приходится на долю доктора. Сдается мне, джентльмены, любой вопрос так или иначе оказывается в нашей компетенции.

– Боюсь, не совсем так, – возразил доктор Кларк. – Вы забыли еще об одной, и весьма существенной, точке зрения.

– А именно?

– Мнение человека с улицы, обывателя.

– Ну, так ли уж это важно? Как раз оно ведь обычно и оказывается дальше всего от истины. Разве нет?

– Практически всегда. Но зато у человека с улицы есть то, чего неизбежно лишен профессионал: личное отношение к происходящему. А ведь, что там ни говори, мы никак не можем совершенно пренебречь ролью личностных отношений. В моей профессии особенно. Поверите ли, но на каждого действительно больного пациента, обращающегося ко мне за помощью, приходится человек пять, единственная проблема которых заключается в том, что они решительно не способны нормально сосуществовать со своими близкими. Можно называть это как угодно – от «колена служанки» до «писчего спазма»[4]4
  «Колено служанки» – профессиональная болезнь служанок – бурсит, воспаление коленных суставов от частого стояния на коленях на твердом и холодном полу. «Писчий спазм» – спазмы и дрожание рук – распространенное заболевание тех, кому приходится много писать, машинисток, компьютерщиков и т.п.


[Закрыть] – но причина одна: постоянный стресс, вызванный бесконечными трениями и неумением понять друг друга.

– Вы, наверное, уже и слышать спокойно не можете о «нервах»! – сочувственно заметил каноник. Его-то нервы были в полном порядке.

– Вот! – взвился врач. – И вы туда же! Нервы! Почему-то многим это кажется очень смешным. «А знаете, от чего он лечится? Вы не поверите! От нервов!» Бог ты мой, да от чего же еще лечиться? Мы давно уже научились распознавать и лечить телесные недуги, а о скрытых причинах психических расстройств знаем не больше, чем.., ну хоть, во времена королевы Елизаветы[5]5
  …во времена королевы Елизаветы! – Имеется в виду английская королева из династии Тюдоров (1533—1603), правила с 1558 года.


[Закрыть]! И это при том, что разновидностей таких расстройств великое множество!

– Ничего себе, – выговорил каноник Парфитт, несколько огорошенный столь суровой отповедью. – Неужели все так скверно?

– И позвольте напомнить о милосердии, к которому, между прочим, вы и ваши коллеги неустанно призываете. В прежние времена человека приравнивали к животному, которое хоть и является обладателем души, но тело, у которого так сказать, главнее…

– Обладателем тела, души и духа, – деликатно поправил его священник.

– Духа? – переспросил врач с ироничной улыбкой. – А что, вы, священники, собственно, под этим понимаете? Что-то вы никогда не спешили внести ясность в это туманное понятие. Напротив, спокон века Церковь старательно избегала точного определения.

Каноник не спеша откашлялся, но, к величайшей своей досаде, не успел сказать ни слова.

– Да как можно быть уверенным хотя бы в том, – продолжал доктор, – что это именно «дух», а не «духи»?

– Духи? – переспросил сэр Джордж, иронически поднимая бровь.

Кемпбелл Кларк перевел свой немигающий взгляд на сэра Джорджа.

– Да, – подтвердил он и для пущей убедительности легонько похлопал его по пальто.

– Так ли уж вы уверены, – без тени улыбки спросил он, – что все семь, сорок семь, семьдесят.., или сколько уж кому выпадет лет.., в этом уютном жилище, в котором явно нуждается наш организм, проживает единственный постоялец? Как всякому дому, этому жилищу требуется подходящая мебель и забота. Но потом вещи ветшают, их владелец начинает потихоньку готовиться к приезду в иные места и в конце концов съезжает вовсе – и дом превращается в груду бесполезных развалин. Хозяин дома вы – кто спорит? – но разве сами вы не ощущаете постоянного присутствия посторонних? Бесшумных слуг, выполняющих всю работу по дому, результатов которой вы попросту не замечаете? Или друзей – а это уже настроения, которые вдруг иногда завладевают вами, превращая на какое-то время – как говорят тогда близкие – в «совершенно другого человека»? Так что хоть вы в этом замке и принц, можете не сомневаться, что куча довольно темных и сомнительных личностей, ютящихся до поры до времени на задворках, только и ждет, как бы устроить небольшой переворот.

– Помилуйте, Кларк, – протянул адвокат, – от ваших речей становится как-то не по себе. Неужели мое сознание – только поле битвы для антагонистических личностей? Это что же, и есть последнее слово науки?

Доктор пожал плечами.

– С вашим телом все обстоит именно так, – сухо ответил он. – Почему с сознанием должно быть иначе?

– Как интересно, – проговорил каноник. – Ох уж эта наука… Чудеса, да и только!

«Господи, какая из этого получится проповедь!» – подумал он и мысленно потер руки.

Доктор Кларк, однако, успел уже охладеть к этой теме и, откинувшись на спинку дивана, со скукой в голосе закончил:

– Собственно говоря, нечто подобное и ожидает меня в Ньюкасле. Раздвоение личности. Очень интересный случай. Пациент, конечно, явный невротик, но о симуляции нет и речи.

– Раздвоение личности, – задумчиво повторил сэр Джордж. – Но ведь это, кажется, не такая уж редкость? Если не ошибаюсь, одно из последствий потери памяти? Что-то подобное, помнится, всплыло недавно в одном деле о наследстве…

Доктор Кларк кивнул.

– В качестве классического примера можно привести случай Фелиции Баулт. Вы, наверное, помните слушания по этому делу?

– Да, конечно, – подтвердил каноник. – О нем писали в газетах. Но это было давно, очень давно. Лет семь назад.

Доктор Кларк снова кивнул.

– Эта девушка прославилась тогда на всю Францию. Да что там Францию? Чтобы взглянуть на нее, ученые съезжались со всего света. У нее отчетливо проявлялись по меньшей мере четыре разных личности, получивших, соответственно, названия Фелиция-один, Фелиция-два, Фелиция-три, ну и так далее.

– Кажется, кое-кто поговаривал о возможном мошенничестве? – припомнил дотошный сэр Джордж.

– Ну, личности Фелиции-три и Фелиции-четыре действительно вызывали некоторые сомнения, – признал доктор. – Но суть от этого не меняется. Позвольте напомнить, что Фелиция Баулт была обычной крестьянской девушкой из Бретани. Она была третьей дочерью отца-алкоголика и умственно неполноценной матери. В один из запоев он задушил жену, и, насколько я помню, остаток жизни провел на каторге. Фелиции тогда было пять лет. Какие-то сердобольные люди приняли участие в ее судьбе, и Фелиция попала в приют для нуждающихся детей, который содержала некая незамужняя английская леди. Той, однако, удалось добиться от девочки немногого. По ее отзывам, Фелиция была патологически тупа и ленива. Ее с огромным трудом удалось научить кое-как читать и писать. К рукоделию она оказалась решительно неспособна. Эта леди, мисс Слейтер, пыталась приохотить девушку к домашней работе и, когда та достигла совершеннолетия, даже подыскала ей несколько мест, ни на одном из которых та долго не задержалась вследствие врожденной тупости и невероятной лени.

Воспользовавшись недолгой паузой, каноник устроился поудобней и поплотнее запахнул свой дорожный плед. Ворочаясь, он неожиданно заметил какое-то движение справа. Скосив глаза, он обнаружил, что попутчик их уже не спит, а пристально наблюдает за ними, причем с таким насмешливым видом, что достойному служителю церкви стало очень неуютно. Он подозревал, что этот иностранец не только внимательно слушает каждое их слово, но и от души забавляется услышанным.

– На фотографии, сделанной когда Фелиции было семнадцать лет, – продолжил доктор, – она выглядит самой обычной крестьянской девушкой, грубоватой и неуклюжей. Ни за что не подумаешь, что об этой простушке вскоре заговорит вся Франция. Пятью годами позже, когда ей исполнилось двадцать два, Фелиция Баулт перенесла тяжелейшее нервное заболевание, после которого, собственно, и начали проявляться все эти странные феномены. Прошу заметить, что излагаемые мною факты подтверждены самыми лучшими специалистами.

Так вот, личность, условно названная Фелицией-один, была полностью идентична личности самой Фелиции Баулт, сложившейся и проявлявшейся на протяжении всех двадцати двух лет ее жизни. Фелиция-один с трудом и многочисленными ошибками писала на французском, не знала иностранных языков и была начисто лишена музыкального слуха. Фелиция-два, напротив, свободно говорила по-итальянски и вполне прилично изъяснялась на немецком. Ее почерк разительно отличался от каракулей Фелиции-один; свои мысли на бумаге она выражала четко и уверенно. Она совершенно свободно могла поддержать разговор о политике или об искусстве и обожала играть на фортепьяно. Фелиция-три чем-то напоминала Фелицию-два. Она была так же умна, столь же хорошо образована, но в нравственном отношении разительно от нее отличалась. В сущности, это было до предела развращенное и порочное существо – причем развращенность ее была сугубо парижской, словно она выросла в столице, а не в провинции. Она в совершенстве владела парижским арго[6]6
  Арго – сленг парижских низов и уголовников.


[Закрыть], равно как и словечками парижского полусвета[7]7
  Полусвет (калька с фр.) – женщины легкого поведения.


[Закрыть], и в ее манерах был эдакий дерзкий дешевый шик. Ее лексика была пересыпана руганью, а о религии и так называемых «добропорядочных гражданах» она отзывалась так, что хоть святых выноси. И наконец, была еще Фелиция-четыре – якобы ясновидящая, особа крайне набожная и мечтательная, если не полоумная. Однако этот ее четвертый образ был настолько размыт и неустойчив, что закрадывалось подозрение, не розыгрыш ли это, на который явно была способна артистичная Фелиция-три, – ей ничего не стоило подшутить над доверчивой публикой, притворившись святошей. Могу добавить, что каждая личность (за исключением Фелиции-четыре) была вполне целостна, самостоятельна и не знала о существовании других. Доминирующей, несомненно, была Фелиция-два. Ею девушка ощущала себя до двух недель кряду, после чего на день-другой появлялась Фелиция-один. Ее сменяла Фелиция-три или Фелиция-четыре, но эти образы становились ее «я» лишь на несколько часов. Каждый раз перемена личности сопровождалась сильнейшими головными болями, тяжелым сном и полной утратой памяти о предшествующем отрезке времени. Проявившись, новая личность осознавала свое существование с того самого момента, в который ее на время сменяла другая. Словно и не было этого.., мм.., перерыва.

– Поразительно, – прошептал каноник. – Просто поразительно. Как ничтожно мало мы еще знаем о чудесах мироздания!

– Ну, то, что оно битком набито ловкими мошенниками, давно уже ни для кого не секрет, – сухо заметил адвокат.

– Фелицию Блаунт осматривали не только врачи и ученые, – живо отозвался доктор Кларк. – Юристы тоже не остались в стороне. Мэтр Кимбелье, если вы помните, лично провел самое тщательное расследование, подтвердившее выводы ученых. И, в конце концов, почему это должно нас удивлять? Почему яйцо с двумя желтками или сдвоенный банан имеют право на существование, а сдвоенная душа нет?

– Сдвоенная душа?! – в смятении воскликнул служитель церкви.

Пронзительные голубые глаза доктора Кларка насмешливо уперлись в каноника.

– А как еще прикажете это называть? Если, конечно, душа и личность суть одно.

– Хорошо хоть, природа нечасто отпускает такие шутки, – заметил сэр Джордж. – Представляю, что творилось бы в судах, будь это в порядке вещей.

– Подобные состояния, безусловно, есть отклонение от нормы, и это очень редкая патология, – согласился доктор Кларк. – Тем более досадно, что не удалось провести более тщательного исследования: внезапная смерть Фелиции Блаунт свела на нет все наши усилия.

– Если не ошибаюсь, это случилось при довольно странных обстоятельствах? – заметил адвокат.

Доктор Кларк кивнул.

– Совершенно необъяснимый случай. Утром ее обнаружили задушенной в собственной постели. Вскоре, однако, было неопровержимо доказано, что она сделала это сама! Невероятно, но факт. Отпечатки пальцев на шее принадлежали ей же. Признаться, довольно необычный способ самоубийства. Теоретически, конечно, возможно, но это требует колоссальной физической силы и невероятной силы воли. Что подвигло ее на этот шаг, неизвестно. Впрочем, о разумной мотивации здесь, видимо, говорить не приходится. Однако факт остается фактом. Загадка Фелиции Баулт навсегда осталась для нас неразгаданной.

В наступившей тишине вдруг раздался смех. Собеседники вздрогнули, как от выстрела, и разом обернулись к четвертому пассажиру, о котором успели совершенно забыть. Тот, все еще не в силах унять смех, пробормотал:

– Ox.., простите меня, джентльмены, ради Бога, простите.

Не считая легкого акцента, его английский был безупречен. Он наконец выпрямился, и из-за ворота пальто показалось бледное лицо с угольно-черными усиками.

– Еще раз прошу меня простить, – он шутливо поклонился, – но, право же, когда это за наукой оставалось последнее слово?

– Вы хотите сказать, что вам что-то известно о случае, который мы обсуждали? – с холодной учтивостью осведомился доктор.

– О случае? Нет. А вот о ней – да.

– О Фелиции Баулт?

– Да. И об Аннет Рэйвл тоже. О! Я вижу, вы не слышали об Аннет Рэйвл? А между тем история одной – не более, чем рассказ о другой. Уверяю вас, мосье, если вы не знакомы с историей Аннет Рэйвл, вы ровным счетом ничего не знаете о Фелиции Баулт.

Он вытащил из кармана часы и, взглянув на них, сообщил:

– До ближайшей станции еще полчаса. Я вполне успею рассказать вам эту историю. Конечно, если вы захотите ее услышать.

– Сделайте такое одолжение, – спокойно отозвался доктор.

– С удовольствием послушаем, – заявил каноник. – С удовольствием.

Сэр Джордж Дюран ограничился тем, что изобразил внимательного слушателя.

– Позвольте представиться, мосье. Летардью. Рауль Летардью.

Вот вы только что упомянули английскую леди, мисс Слейтер, посвятившую себя благотворительности. Так вот… Я родился в бретанской рыбацкой деревушке, и когда мои родители погибли в железнодорожной катастрофе, именно мисс Слейтер озаботилась моим будущим и спасла меня от приюта.., ну от того, что у вас называют работным домом. Под ее опекой находилось тогда около двадцати детей, мальчиков и девочек. Были там Фелиция Баулт и Аннет Рэйвл. Попрошу запастись терпением, мосье, но, если я не сумею объяснить вам, что собой представляла Аннет, вы не поймете ровным счетом ничего. Так вот… Мать ее была женщиной, как говорится, «fille de joie»[8]8
  легкого поведения (фр.)


[Закрыть].

Она умерла от чахотки вскоре после того, как ее бросил любовник. Она была танцовщицей, и ее страсть передалась Аннет. Когда я увидел ее впервые, ей было одиннадцать лет – совсем еще козявка, но уже тогда ее глаза были полны призыва, который, впрочем, тут же сменялся насмешкой. Она вся была – огонь и жизнь. И я тут же – тут же, мосье, – превратился в ее раба. Стоило ей сказать: «Рауль, сделай то» или: «Рауль, сделай это», и я опрометью бросался выполнять. Я боготворил ее, и она это прекрасно знала.

Бывало, мы все вместе отправлялись на побережье… Я имею в виду втроем, потому что Фелиция всюду таскалась за нами. Там Аннет сбрасывала свои ботинки, чулки и танцевала на песке. А потом, рухнув на песок, чуть переведя дух, рассказывала нам, что она собирается делать и кем намерена стать. «Вот увидите, я стану знаменитостью. Да-да, меня все будут знать. У меня будет целый ящик – нет, целый комод шелковых чулок, самых лучших. А жить я буду в роскошных апартаментах. И у меня будет куча любовников – молодых, красивых и очень-очень богатых. И весь Париж прибежит смотреть, как я танцую. Все будут кричать и просто визжать от восторга. А зимой я танцевать не буду. Я буду уезжать на юг, где всегда светит солнце. Там есть виллы с апельсиновыми садами. Я куплю себе такую и буду загорать там на шелковых подушках и целый день есть апельсины. Но ты, Рауль, не бойся, я никогда тебя не забуду. Я буду тебе помогать и, как это говорят, покровительствовать. А Фелицию, так и быть, возьму горничной – хотя нет, слишком уж она неуклюжая. Только погляди, какие у нее ручищи».

Фелиция тут же начинала злиться, а Аннет продолжала ее дразнить:

«Она ведь у нас такая недотрога, наша Фелиция. Такая вся изысканная да утонченная… Ну вылитая принцесса. Только больно уж ловко маскируется!»

«Зато, в отличие от некоторых, мои родители были женаты», – огрызалась Фелиция.

«Ага. А потом папочка задушил мамочку. Вот здорово-то! Весело, наверное, быть дочерью убийцы, а, Фелиция?»

«А твой.., твой… А твой вообще оставил твою мать гнить заживо!»

Аннет тут же становилась серьезной и говорила: «Да… Pauvre Maman[9]9
  Бедная мама (фр.)


[Закрыть]. Человек должен быть здоровым и сильным. Здоровье – это все».

«Я вот выносливая как лошадь», – тут же с гордостью заявляла Фелиция, и это была чистая правда. Она была вдвое сильнее любой из наших девчонок. И она никогда не болела.

Но, Боже мой, мосье, до чего же она была тупа! Как корова – нет, даже хуже. Я долго не мог понять, почему она все время таскается за Аннет. А ее тянуло к ней как магнитом. Думаю, временами она просто ненавидела Аннет, и, сказать по совести, было за что. Та вечно издевалась над ее тупостью и неповоротливостью и никогда не упускала случая выставить на посмешище. Фелиция буквально белела от бешенства. Порой мне казалось, что вот сейчас она сомкнет пальцы на хрупкой шее Аннет, и той придет конец. Фелиция была слишком глупа, чтобы пытаться состязаться с ней в остроумии, но в конце концов нашла аргумент, действовавший безотказно – зато я сильная, говорила она. Когда наконец поняла (я-то знал это всегда), что Аннет завидует ее выносливости.

Однажды Аннет подошла ко мне с заговорщицким видом.

«Знаешь Рауль, – говорит. – Сегодня мы так разыграем Фелицию, что все просто помрут со смеху над этой дурой».

«Что это ты надумала?» – спросил я.

«Встретимся за сараем, там расскажу».

Оказалось, Аннет раздобыла где-то книжку про гипноз. Она поняла там далеко не все: книга предназначалась совсем не для ребенка. Одна из первых работ в этой области, если не ошибаюсь.

«Смотри, Рауль. Тут написано „блестящий предмет“. Знаешь медный шар на спинке моей кровати? Так вот, он вертится вокруг оси. Вчера вечером я заставила Фелицию глядеть на него. „Смотри внимательно, – говорю, – и не отрывай глаз“. И раскрутила. Рауль, я даже испугалась. У нее стали такие глаза… Такие странные. Ну, я ей и говорю: „Фелиция, отныне ты всегда будешь делать то, что я тебе прикажу“. А она отвечает: „Да, Аннет, отныне я всегда буду делать то, что ты мне прикажешь“. Ну, я ей и велела: „Завтра в полдень вынесешь во двор сальную свечку и станешь ее есть, а если тебя спросят зачем, ответишь, что это очень вкусный сухарик. Представляешь?“

«Да ни в жизнь не будет она есть свечку», – возразил я.

«А в книге написано, что будет. Я, правда, и сама не очень-то верю, но, Рауль… Вот здорово будет, если все получится!»

Признаться, мне идея тоже понравилась. Мы предупредили остальных детей, и в полдень все собрались во дворе. В двенадцать часов, минута в минуту, появилась Фелиция, держа в руке огрызок сальной свечи. И вы бы видели, мосье, с каким удовольствием она ее обгладывала. Все были в восторге. То и дело кто-нибудь из ребятни подходил к ней и участливо спрашивал: «Вкусно, Фелиция, правда?» И она неизменно отвечала: «Да, да, спасибо, очень вкусный сухарик». Все так и покатывались со смеху. Мы хохотали так громко, что в конце концов, видно, вывели Фелицию из транса. Во всяком случае, она внезапно осознала, что делает. Озадаченно хлопая ресницами, посмотрела на нас, на свечу, потом снова на нас… «Но что я тут делаю?» – растерянно проговорила она, проведя рукой по лбу.