Текст книги "Лощина"

– Ты хочешь покоя?

– Иногда мне кажется, что я хочу этого больше всего на свете.

– Ты можешь обрести его в Эйнсвике. Я думаю, там ты можешь быть счастлива. Даже… даже если тебе придется терпеть мое присутствие. Что ты думаешь об этом? Генриеттта, мне хочется, чтобы Эйнсвик стал твоим домом. Он неизменно ждет тебя…

Генриетта медленно покачала головой.

– Если бы ты не был так мне дорог, Эдвард, легче было бы сказать «нет»!

– Значит, все-таки – нет!

– Мне очень жаль…

– Ты не раз говорила это, но сегодня… сегодня я думал, все может быть иначе: ты ведь была счастлива, когда говорила об Эйнсвике. Ты не станешь отрицать…

– Очень счастлива!

– Даже лицо… Ты выглядишь моложе, чем утром!

– Я знаю.

– Мы были счастливы, говоря об Эйнсвике, думая о нем. Генриетта, неужели ты не понимаешь, что это значит?

– Это ты, Эдвард, не хочешь понять. Все это время мы просто жили в прошлом.

– Иногда прошлое – самое подходящее место для жизни.

– Нельзя вернуться в прошлое. Это невозможно.

Эдвард помолчал.

– Ты хочешь сказать, – произнес он тихо и спокойно, – что не можешь выйти за меня замуж из-за Джона Кристоу?

Генриетта ничего не ответила.

– Это ведь так, не правда ли? – продолжал Эдвард. – Если бы на свете не было Джона Кристоу, ты вышла бы за меня замуж…

– Я не могу представить себе мир, в котором нет Джона Кристоу, – резко сказала Генриетта. – Ты должен это понять.

– Если это так, почему бы ему не развестись с женой, чтобы вы могли пожениться?

– Джон не хочет разводиться с женой. И я не знаю, смогу ли я выйти за него замуж, даже если бы он развелся. Это… Это все совсем не так, как ты думаешь!

– Джон Кристоу… – задумчиво произнес Эдвард. – В мире слишком много Джонов Кристоу.

– Ты ошибаешься! – воскликнула Генриетта. – В мире очень мало таких людей, как Джон!

– Очень хорошо, если так. Во всяком случае, я так считаю.

Он поднялся.

– Пожалуй, нам пора возвращаться.

Глава 7

Когда они сели в машину и Льюис закрыла за ними парадную дверь дома на Харли-стрит, Герда почувствовала такую безысходность, словно ее отправляли в изгнание. Захлопнувшаяся дверь неумолимо отгораживала ее от привычной жизни. Ненавистные выходные наступили. Сколько дел не сделано! Закрыла ли она кран в ванной? А где квитанция для прачечной? Кажется, она положила ее… Куда она ее положила? Как будут вести себя дети с мадемуазель? Станет ли ее слушаться Тэренс? Французские гувернантки… у них нет никакого авторитета.

Герда, все еще во власти тревожных мыслей, опустилась на водительское сиденье и нервно нажала стартер. Она нажимала его снова и снова.

– Герда, машина скорее сдвинется с места, если ты включишь зажигание, – не выдержал наконец Джон.

– О господи, какая я глупая! – Герда бросила на Джона быстрый испуганный взгляд. Если Джон выйдет из себя с самого начала… Однако, к ее величайшему изумлению, он улыбался. «Это потому, – подумала Герда с редкой для нее проницательностью, – что он рад поездке в «Лощину». Он, бедняга, так много работает! Его жизнь бескорыстна и целиком посвящена другим. Неудивительно, что он мечтает об этих долгих невыносимых для меня двух днях!»

Мысли Герды все еще были заняты разговором за обеденным столом, и, отпустив педаль сцепления слишком резко, так что машина скачком рванулась с места, она сказала:

– Знаешь, Джон, ты не должен так шутить. Не стоит говорить, что ненавидишь больных. Это, конечно, чудесно, что ты приуменьшаешь трудности своей работы, и я это понимаю. Но дети могут не понять. Тэрри, например, все понимает буквально.

– Иногда, – сказал Джон, – Тэрри кажется мне почти взрослым. Не то что Зина! Сколько времени должно пройти, чтобы девочка перестала быть клубком эмоций?

Герда засмеялась, легко и радостно. Она поняла, что Джон подтрунивает над ней. Но мысли у Герды были прилипчивы, и она продолжала начатое:

– Джон, я в самом деле думаю, что детям полезно знать, как бескорыстна и благородна жизнь врача.

– О господи! – вздохнул Джон.

Герда мгновенно смешалась. Машина между тем приближалась к светофору, и зеленый свет горел уже довольно долго. Герда была почти уверена, что огни сменятся, когда она подъедет. Она сбавила скорость. Все еще зеленый!

– Зачем ты остановилась? – Джон забыл свое решение не делать никаких замечаний.

– Я думала, будет красный свет.

Она нажала на акселератор, машина немного продвинулась, чуть-чуть за светофор, и… мотор заглох. Сигнал светофора сменился. Сердито загудели машины на перекрестке…

– Герда – ты положительно самый плохой водитель во всем мире! – воскликнул Джон, скорее шутливо, чем сердито.

– Я всегда волнуюсь перед светофором. Никогда не знаешь, в какую минуту сменится сигнал!

Джон бросил взгляд на встревоженное, несчастное лицо жены.

«Герду волнует абсолютно все!» – подумал он и постарался представить себе, что значит постоянно жить в таком состоянии, но поскольку он не обладал богатой фантазией, то это ему не удалось.

– Понимаешь, – продолжала Герда, упорно развивая свою мысль, – я всегда старалась внушить детям, что жизнь врача – это самопожертвование. Быть врачом – значит постоянно помогать больным и страждущим, служить людям. Это такая благородная жизнь… И я так горжусь тобой, ведь ты, не щадя себя, всю свою энергию, все свое время отдаешь работе…

Джон перебил ее:

– Тебе никогда не приходило в голову, что мне нравится лечить? Что это для меня удовольствие, а не жертва! Неужели ты не понимаешь, что это интересно, черт побери! Интересно!

Нет, Герда этого никогда не поймет. Расскажи он ей о мамаше Крэбтри из палаты Маргарет Рассел, Герда увидит в нем нечто вроде доброго ангела, помогающего бедным.

– Сплошная патока… – проворчал он.

– Что ты сказал? – Герда наклонилась в его сторону.

Джон покачал головой.

Если бы он сказал Герде, что пытается найти средство от рака, это ей было бы понятно: ей доступны простые, ясные, сентиментальные представления. Но она никогда не сможет понять, что ему нравится распутывать головоломные загадки болезни Риджуэя. Едва ли он сумел бы объяснить ей, что это за болезнь. «Особенно если учесть, что врачи и сами не очень ясно себе это представляют, – подумал он, усмехнувшись. – Мы в самом деле не знаем, почему происходит вырождение коры головного мозга!»

Ему вдруг пришло в голову, что Тэренс, хоть он еще ребенок, мог бы этим заинтересоваться. Джону понравилось, как сын посмотрел на него через стол, прежде чем сказал: «Я не думаю, что он шутит».

В последнее время Тэренс в немилости. Он провинился – сломал кофемолку, пытаясь получить аммоний[22]22
  Аммоний – не существующее в свободном виде соединение азота с водородом.


[Закрыть]. Аммоний! Чудак, зачем ему аммоний?! А действительно – зачем?..

Молчание мужа успокоило Герду. Когда ее не отвлекали разговорами, ей было легче вести машину. Кроме того, Джон, погруженный в свои мысли, мог и не заметить резкого скрежещущего звука, когда она с силой переключала скорость. Герда старалась переключать ее как можно реже.

Герда знала, что иногда ей удавалась эта процедура довольно хорошо. Но это случалось, только когда Джона в машине не было. Нервозность, желание сделать все правильно постоянно приводили к неудаче, ее движения становились суетливыми, она слишком сильно или, наоборот, слишком слабо нажимала на акселератор, а педаль сцепления выжимала так неловко и поспешно, что двигатель буквально вопил в знак протеста. «Мягче, мягче, Герда, – просила Генриетта, обучая Герду несколько лет назад. – Ты должна чувствовать, куда хочет двигаться рычаг переключения скорости… Он должен скользнуть в гнездо. Держи ладонь раскрытой, пока не почувствуешь. Не надо толкать как придется, нужно почувствовать!»

Но Герда была не в состоянии испытывать какие-либо чувства к рычагу переключения скорости. Если его толкать в более или менее нужном направлении, он должен повиноваться. Машина просто не должна издавать этого отвратительного скрежещущего звука!

«В общем, все пока идет неплохо», – подумала Герда, начиная спуск с Мэшем-Хилл. Джон все еще сидел задумавшись и не заметил довольно отчаянного скрежета на Кройдоне. Радуясь этому, видя, что ход машины увеличился, Герда переключила на третью скорость. Движение машины резко замедлилось… Джон словно очнулся.

– С какой стати ты переключаешь скорость, когда подходишь к спуску?

Герда стиснула зубы. Осталось уже немного. Нельзя сказать, чтобы она торопилась приехать… Нет, конечно! Пожалуй, она согласна провести еще несколько часов за рулем, даже если Джон потеряет терпение и выйдет из себя…

Теперь они проезжали Шавл-Даун. Пламенеющий осенний лес подступал к дороге с обеих сторон.

– Как чудесно вырваться из Лондона! – воскликнул Джон. – Подумай только, Герда, мы торчим в темной гостиной за чашкой чаю… иногда при электрическом свете!

Немного темноватая гостиная на Харли-стрит возникла перед глазами Герды подобно восхитительному миражу. О, если бы она могла оказаться там сейчас!

– Все вокруг просто чудесно! – героически сказала Герда.

Вниз с крутого холма… Теперь уже не убежишь. Слабая надежда на то, что произойдет что-нибудь, вмешается какая-то сила и спасет ее от кошмарных выходных, не сбылась. Они уже приехали в «Лощину».

Она немного успокоилась, увидев Генриетту, сидевшую на перилах вместе с Мидж и каким-то худым человеком. Герда испытывала определенное доверие к Генриетте, потому что та всегда приходила на помощь, когда все складывалось уж очень плохо.

Джон тоже был рад увидеть Генриетту. Это казалось необходимым завершением всей поездки на фоне прекрасной осенней панорамы: спуститься с горы и увидеть ожидавшую его Генриетту. На ней костюм из зеленого твида, который ему нравился. Он считал, что этот костюм идет ей значительно больше лондонских нарядов. На длинных, вытянутых вперед ногах Генриетты были хорошо начищенные, удобные для ходьбы туфли.

Они обменялись быстрой улыбкой. Короткое признание того, что рады видеть друг друга. Джону не хотелось говорить с Генриеттой сейчас, ему достаточно было радостного сознания, что она здесь. Без нее отдых был бы пустым и скучным.

– Как я рада видеть вас, Герда! И вас, Джон. Прошло столько времени!

Люси явно хотела показать, что именно Герда была желанной гостьей, которую ждали с нетерпением, а Джон лишь дополнение. Уловка леди Энкейтлл явно не имела успеха, и Герда сразу почувствовала себя скованно и неловко.

– Вы знакомы с Эдвардом? – спросила Люси. – Эдвард Энкейтлл.

– Нет, не думаю!

Джон слегка поклонился. Полуденное солнце осветило золото его волос и синеву глаз. Так мог выглядеть викинг-завоеватель, только что сошедший на берег. Голос, теплый и звучный, завораживал. Привлекательность облика этого человека сразу захватила всех присутствующих.

Яркая индивидуальность и теплота Джона нисколько не повредили Люси. Наоборот, они лишь подчеркнули ее неуловимое своеобразие. Женщина-эльф[23]23
  Эльфы – в мифологии германских народов воздушные существа, благожелательно относящиеся к людям. Имеют обыкновение водить хороводы при лунном свете.


[Закрыть]. А Эдвард рядом с Джоном сразу как-то потускнел и ссутулился.

Генриетта сразу предложила Герде пройти на огород.

– Люси, конечно, захочет показать свой рокарий[24]24
  Рокарий – сад с нагромождением камней и низкорослой альпийской растительностью, имитирующий высокогорную местность.


[Закрыть] и осенние цветы, – сказала она, проходя вперед, – но мне огород всегда казался лучше и спокойнее. Можно посидеть на тепличных рамах, если холодно, зайти в теплицу. Иногда попадается даже что-нибудь съедобное.

Они действительно нашли несколько запоздалых стручков зеленого гороха. Генриетта ела их сырыми. Герде они не очень нравились, но она рада была уйти от Люси Энкейтлл, которая вызывала в ней еще большую тревогу, чем обычно.

Сейчас Герда говорила свободно, почти оживленно. Все, что спрашивала Генриетта, было понятно, и Герда легко находила ответ. Через десять минут она почувствовала себя значительно лучше и подумала, что, может быть, все будет не так уж страшно.

– Зина начала посещать уроки танцев, – рассказывала Герда, – ей только что пошили новое платье.

Герда подробно и долго описывала фасон. А еще ей удалось найти новый магазин, где продаются заготовки из кожи. Генриетта спросила, трудно ли самой сделать себе сумку. Герда должна научить ее.

«В сущности, сделать Герду счастливой очень легко, – подумала Генриетта. – Она вся совершенно преображается! Нужно только, чтобы ей разрешили свернуться клубочком и сладко мурлыкать!»

Довольные, они болтали, сидя на углу тепличной рамы для огурцов, лучи заходящего солнца создавали полную иллюзию солнечного дня.

Затем наступила пауза, и оживление исчезло с лица Герды. Плечи поникли – олицетворение страдания. Она вздрогнула, услышав голос Генриетты:

– Зачем вы приехали, когда все здесь вам так ненавистно?

– О нет! Что вы! Почему вы так думаете?.. – быстро заговорила Герда. – Так чудесно уехать из Лондона, а леди Энкейтлл так добра, – добавила она, немного помолчав.

– Люси? Она совсем не добрая.

Герда казалась слегка шокированной.

– О, леди Энкейтлл действительно добра. Она всегда очень добра ко мне.

– У Люси прекрасные манеры, и она может быть любезной, но она довольно жестока. Я думаю, потому, что она так не похожа на других. Она не знает, что думают и чувствуют обыкновенные люди. А вы, Герда, вы ненавидите эти визиты! Вы знаете, что я говорю правду. Зачем приезжать, если вам не хочется?

– Видите ли, Джону нравится…

– О, Джону нравится! Почему вы тогда не отпустите его одного?

– Он так не захочет. Он не может радоваться всему этому без меня. Джон так добр. Он считает, что мне очень полезно выезжать за город.

– За городом, конечно, хорошо, – продолжала Генриетта, – но зачем тащить вас к Энкейтллам?

– Я… мне не хотелось бы, чтобы вы считали меня неблагодарной!

– Дорогая Герда! Ну с какой стати вы должны любить нас?! Я всегда считала Энкейтллов отвратительным семейством. Мы все любим собираться и говорить на необычном собственном языке. Я не удивлюсь, если кому-нибудь со стороны хочется порой просто убить нас! Я думаю, пора пить чай, – добавила она, помолчав. – Давайте вернемся.

Генриетта наблюдала за лицом Герды, когда та, поднявшись, направилась к дому. «Интересно, – думала Генриетта, помимо воли привычно наблюдая происходящее как бы со стороны. – Интересно увидеть, как на самом деле выглядели христианские мученицы, перед тем как шагнуть на арену…[25]25
  В первые века нашей эры христиане подвергались жестоким преследованиям со стороны римских императоров, по приказу которых их заживо сжигали, распинали на крестах, травили на потеху толпе дикими зверями.


[Закрыть]»

Выходя из огорода, обнесенного стеной, они услышали выстрелы, и Генриетта сказала:

– Похоже на то, что истребление Энкейтллов уже началось!

Оказалось, сэр Генри и Эдвард, беседуя об огнестрельном оружии, начали иллюстрировать дискуссию стрельбой из револьверов. Огнестрельное оружие – хобби сэра Генри, и у него собралась неплохая коллекция. Он принес несколько револьверов и мишени, и они с Эдвардом стали соревноваться в стрельбе.

– Хелло, Генриетта! Хочешь попробовать, сможешь ли ты убить грабителя?

Генриетта взяла револьвер.

– Правильно… Так! Теперь целься!

Бах!

– Промазала! – сказал сэр Генри. – Теперь вы, Герда!

– О, я думаю, что я…

– Смелей, миссис Кристоу! Это очень просто!

Зажмурив глаза и вздрогнув, Герда выстрелила. Пуля пролетела еще дальше от мишени, чем у Генриетты.

– О-о, я тоже хочу! – сказала, подходя, Мидж. – Это труднее, чем кажется, – заметила она после нескольких выстрелов. – Но забавно!

Из дома вышла Люси. За ней следовал высокий, мрачного вида молодой человек с сильно выдающимся кадыком на худой шее.

– Это Дэвид! – сказала леди Энкейтлл.

Затем, взяв револьвер у Мидж, перезарядила его и, пока муж здоровался с Дэвидом, не говоря ни слова, всадила три пули близко от центра мишени.

– Отлично, Люси! – воскликнула Мидж. – Я не знала, что стрельба из револьвера входит в число твоих талантов!

– Люси всегда убивает своего противника, – серьезно заметил сэр Генри.

Помолчав, он задумчиво сказал:

– Однажды это оказалось очень кстати. Помнишь, дорогая, тех головорезов, которые напали на нас на азиатском берегу Босфора[26]26
  Босфор – узкий пролив между Мраморным и Черным морем.


[Закрыть]? Двое навалились на меня, и мы катались по земле. Они хотели меня задушить.

– А что сделала Люси?

– Она дважды выстрелила в эту свалку. Я даже не знал, что у нее был пистолет. Одному прострелила ногу, другому плечо. Я был на волосок от гибели. Понять не могу, как она не попала в меня?!

Леди Энкейтлл мило улыбнулась мужу.

– Думаю, иногда приходится рисковать, дорогой, – сказала она мягко. – В таких случаях нужно действовать быстро, не раздумывая.

– Отличная мысль, дорогая! – воскликнул сэр Генри. – Хотя меня слегка огорчил тот факт, что риску подвергался я сам!

Глава 8

После чая Джон пригласил Генриетту погулять, а леди Энкейтлл заявила, что обязательно должна показать Герде свой рокарий, хотя, конечно, сезон не очень подходящий.

«Прогулка с Джоном, – думала Генриетта, – совсем не похожа на прогулку с Эдвардом. С Эдвардом можно потихонечку брести. Он не любит себя утомлять». А за Джоном она поспевала с трудом. Когда они добрались до Шавл-Дауна, Генриетта взмолилась, задыхаясь:

– Джон, ведь это не марафон[27]27
  Марафон – спортивный бег на дистанцию 42 км 195 м (по названию древнегреческого поселения в Аттике к северо-востоку от Афин, где в 490 году до н. э. греки в сражении победили персов; воин, посланный с вестью о победе в Афины, добежав без остановки до города и передав сообщение, упал замертво).


[Закрыть]!

– Я тебя совсем загонял! – Он замедлил шаг и улыбнулся.

– Да нет, я… просто зачем это нужно? Мы ведь не поезд догоняем. Откуда такая неистовая энергия? Ты что, пытаешься убежать от самого себя?

Джон резко остановился.

– Почему ты так говоришь?

– Я не имела в виду ничего определенного. – Генриетта с удивлением смотрела на него.

Джон снова двинулся вперед, но шел теперь медленнее.

– По правде говоря, – сказал он, – я устал… очень устал…

Генриетта уловила в его голосе нотку апатии.

– Как мамаша Крэбтри? Ей лучше?

– Рано еще говорить об этом. Надеюсь, мне удалось найти то, что нужно. Если я прав, – он снова ускорил шаг, – многие наши методы придется пересмотреть. Надо будет заново изучить всю проблему гормонной секреции в целом.

– Ты хочешь сказать, что будет найдено средство от болезни Риджуэя? И от нее перестанут умирать?

– Между прочим, и это…

«Какие странные люди эти врачи, – подумала Генриетта. – Между прочим!»

– С научной точки зрения это открывает широкие возможности. – Джон глубоко вздохнул. – А все-таки как хорошо оказаться здесь, глотнуть свежего воздуха… Увидеть тебя! – Он улыбнулся внезапной, мимолетной улыбкой. – И для Герды это полезно.

– Уж конечно, Герда в восторге от «Лощины»!

– Разумеется! Между прочим, я встречался раньше с Эдвардом?

– Ты встречался с ним дважды, – сухо сказала Генриетта.

– Не помню. Он из каких-то неопределенных, незаметных людей.

– Эдвард очень милый. Мне он всегда нравился.

– Ну стоит ли терять время на Эдварда! Такие люди – не в счет!

– Иногда, Джон, мне просто страшно за тебя! – тихо сказала Генриетта.

– Страшно? – удивленно посмотрел на нее Джон. – Почему?

– Ты ничего не видишь вокруг… Ты просто слепой!

– Слепой?!

– Ты не видишь, не знаешь, что чувствуют люди…

– Ну я бы этого не сказал!

– Ты видишь только то, на что смотришь. Ты… как луч маяка! Мощный луч, направленный на то, что тебя интересует, а все остальное – сплошная темнота.

– Генриетта, милая, о чем ты?

– Это опасно, Джон! Ты полагаешь, что все тебя любят, все доброжелательны. Например, Люси.

– Разве Люси мне не симпатизирует? – спросил он удивленно. – Мне она всегда нравилась!

– И поэтому ты решил, что она отвечает тем же? А я совсем в этом не уверена. И Герда, и Эдвард… Или Мидж и Генри… Откуда ты знаешь, что они о тебе думают?

– А Генриетта? Ты знаешь, что она чувствует? – Он на минуту взял ее за руку. – По крайней мере, в тебе я уверен!

Она быстро отдернула руку.

– Ты ни в ком не можешь быть уверен, Джон! Ни в ком!

Лицо Джона помрачнело.

– Нет, я с этим не согласен! Я уверен в тебе и в себе. По крайней мере…

Тень пробежала по его лицу.

– Джон, что случилось?

– Знаешь, на чем я поймал себя сегодня? Я заметил, что все время повторяю нечто невероятно странное: «Я хочу домой!» Я повторял эту фразу, не имея ни малейшего понятия, что она значит!

– Очевидно, ты имел в виду что-то определенное, – медленно произнесла Генриетта.

– Ничего! – резко сказал Джон. – Абсолютно ничего!

Вечером за обедом Генриетту усадили рядом с Дэвидом, и тонкие брови Люси просигналили ей команду, нет, не команду, Люси никогда не командовала, а просьбу…

Сэр Генри старался занять Герду и явно преуспел в этом. Джон с интересом и видимым удовольствием следил за стремительными, оригинальными поворотами мысли Люси, легко перескакивающей с предмета на предмет. Мидж вела сухую, какую-то неестественную беседу с Эдвардом, более рассеянным, чем обычно.

Дэвид сердито смотрел на всех и крошил хлеб нервными пальцами. Он ехал в «Лощину» с большим нежеланием. До сих пор ему не приходилось встречаться ни с сэром Генри, ни с леди Энкейтлл, и, относясь отрицательно ко всей Британской империи вообще, он был готов так же критично отнестись к своим родственникам. Эдварда он знал раньше и презирал как дилетанта. Остальных гостей он тоже оценивал критически. Родственники, по его мнению, вообще довольно несносны, кроме того, от него, очевидно, ожидают какого-то общения, разговоров – одним словом, того, что он терпеть не может.

Мидж и Генриетту он сразу же зачислил в разряд пустышек и невежд. Этот доктор Кристоу – один из типичных шарлатанов с Харли-стрит. Изысканные манеры, успех в обществе… А жена его вообще не в счет.

Дэвид нервно дернул шеей, поправляя воротничок сорочки, и подумал: как было бы хорошо, если б все эти люди знали, что он о них думает! В самом деле, все они довольно ничтожны! Повторив это заключение три раза в уме, он почувствовал себя значительно лучше. Он все еще продолжал злиться, но уже мог оставить в покое хлеб.

Генриетта, чутко уловившая сигнал бровей Люси, испытывала, однако, определенные трудности. Разговор никак не завязывался. Отрывистые ответы Дэвида были до крайности пренебрежительны. В конце концов она решила прибегнуть к испытанному средству, которое всегда применяла в общении с молчаливыми людьми. Зная, что Дэвид обладает определенными познаниями в области музыки, Генриетта умышленно сморозила какую-то глупость по поводу одного современного композитора. К ее удовольствию, уловка имела успех. Дэвид, нахохлившийся, неловко привалившийся к спинке стула, вдруг весь подобрался, перестал мямлить, заговорил четко и ясно.

– Ваши слова, – громко произнес он, устремив холодный взгляд на Генриетту, – свидетельствуют о том, что вы ровным счетом ничего в этом не смыслите.

Он до конца обеда поучал ее очень уверенным и язвительным тоном, а Генриетта скромно молчала, изображая из себя робкую ученицу.

Люси Энкейтлл послала благодарный взгляд на другой конец стола, а Мидж про себя усмехнулась.

– Какая ты умница, дорогая, – прошептала леди Энкейтлл, взяв Генриетту под руку, когда они после обеда перешли в гостиную. – Как все-таки ужасно! Чем меньше у людей мыслей в голове, тем лучше они знают, куда девать свои руки! Как ты думаешь, что предложить – бридж, или румми, или что-нибудь страшно простенькое, вроде энимал грэб[28]28
  Бридж, румми, энимал грэб – различные виды карточной игры; играя в румми, игроки подбирают карты по достоинству и последовательности и сбрасывают их.


[Закрыть]?

– По-моему, Дэвид сочтет себя оскорбленным, если предложить грэб.

– Пожалуй, ты права. В таком случае – бридж. Я убеждена, что он считает бридж пустым занятием, и в таком случае его презрение к нам будет оправдано.

Было расставлено два стола. Генриетта играла с Гердой против Джона и Эдварда. Идея распределения игроков принадлежала не Генриетте. Она только хотела отделить Герду от Люси, а если возможно, то и от Джона… Но Джон был настойчив, а Эдвард опередил Мидж.

«Обстановка, – думала Генриетта, – не очень спокойная». Но она никак не могла понять причину напряженности. Как бы то ни было, она решила, что Герда должна выиграть, может, хотя бы это внесет разрядку в напряженную атмосферу гостиной.

Герда, в общем, не так уж плохо играла в бридж. Когда рядом не было Джона, она была рядовым средним игроком, но игроком нервным, который не в состоянии правильно оценить ни свои карты, ни ситуацию. Джон был хорошим игроком, хотя слегка самоуверенным. Эдвард играл в бридж отлично.

К концу вечера за столиком Генриетты играли все тот же роббер[29]29
  Роббер – в некоторых карточных играх законченный цикл, состоящий часто из трех партий.


[Закрыть]. Странная напряженность этого вечера витала над карточным столиком, и не замечал этого только один игрок. Для Герды это была просто игра, от которой она получала редкостное удовольствие. Ею овладело приятное возбуждение. Трудные решения неожиданно облегчались тем, что Генриетта ей подыгрывала, наперед подсказывая свой ход.

Случалось, Джон, не ведавший, до какой степени она боится его замечаний, восклицал: «Ну с какой стати ты ходишь с трефовой масти?», но Генриетта тут же парировала: «Глупости, Джон, конечно же, только с трефовой! Это единственно возможный вариант».

Наконец, облегченно вздохнув, Генриетта придвинула к себе записи и сказала:

– Партия и роббер! Но я не думаю, Герда, что мы много выиграли.

– Удачная проделка! – бодро отозвался Джон.

Генриетта быстро взглянула на него. Она хорошо знала Джона и, встретившись с ним взглядом, опустила глаза. Поднявшись, она подошла к камину. Джон последовал за ней.

– Ты ведь не всегда заглядываешь в чужие карты, не правда ли? – спросил он насмешливо.

– Пожалуй, мои действия были слишком очевидны, – спокойно ответила Генриетта. – Но неужели так постыдно хотеть выиграть?

– Ты хотела, чтобы выиграла Герда. Так? Желая доставить людям удовольствие, ты готова даже жульничать!

– Как ужасно ты это сказал! Но ты, разумеется, как всегда, прав.

– Судя по всему, твое желание выиграть разделял и мой партнер.

«Значит, Джон тоже заметил», – подумала Генриетта. Она сама не была уверена в своих подозрениях. Эдвард играет так мастерски… не к чему придраться! Случайный просчет – чего в игре не бывает! Или в другом случае – совершенно правильный и очевидный ход, который не привел к успеху только потому, что был слишком очевидным… Генриетта сразу же отметила эти нарочитые мелочи в игре Эдварда, и они обеспокоили ее. Она знала, что Эдвард никогда не станет подыгрывать, чтобы она, Генриетта, выиграла. Он был слишком верен английским представлениям о чести и порядочности. «Нет, – подумала она, – просто Эдвард не мог перенести еще одного успеха Джона Кристоу!»

Внезапно она почувствовала себя крайне взвинченной, настороженной. Эта вечеринка вдруг стала ей совсем не по душе…

И тут совершенно неожиданно, совсем как в театральном спектакле, стеклянная дверь широко распахнулась, и на пороге комнаты появилась Вероника Крэй!

Вечер был теплый, и двери в сад были чуть приоткрыты. Вероника вошла и остановилась. Ее фигура четко вырисовывалась на фоне ночи. Вероника улыбалась слегка грустной, но очаровательной улыбкой, выдерживая маленькую паузу, словно для того, чтобы ознакомиться со своей аудиторией, прежде чем заговорить.

– Простите за неожиданное вторжение. Я ваша соседка, леди Энкейтлл… Из этого нелепого коттеджа «Голубятня». Со мной произошла ужасная катастрофа. – Улыбка Вероники стала еще шире, еще простодушнее. – Ни одной спички! Ни единой во всем доме! И это в субботу вечером! Ужасно глупо, но что мне было делать? Я пришла за помощью к моим единственным ближайшим соседям…

Какое-то мгновение все молчали – обычная реакция на ее появление. Вероника была очень красива… Вернее, даже ослепительно красива – просто дух захватывало! Волны светлых, мерцающих волос, дивный изгиб рта… Серебристый лисий мех на плечах, длинные, ниспадающие складки белого бархата… Она переводила взгляд, шутливый, прелестный, с одного из присутствующих на другого.

– А я курю, – продолжала она, – дымлю, как печная труба! Моя зажигалка не работает! К тому же завтрак… у меня газовая плита. – Она беспомощно развела руки. – Я, право же, чувствую себя так глупо.

Люси, слегка забавляясь этой сценой, чуть наклонила голову.

– Разумеется… – любезно начала она.

Но Вероника Крэй перебила ее. Она смотрела на Джона Кристоу. Выражение крайнего удивления и восторга разлилось по ее лицу. Протянув руки, она шагнула к нему.

– Да ведь это… ну конечно!.. Джон! Джон Кристоу! Невероятно! Я не видела вас бог знает сколько лет! И вдруг встречаю… здесь!

Вероника держала его руки в своих, вся – воплощение теплоты и простодушной радости. Слегка повернув голову в сторону Люси, она сказала:

– Какой замечательный сюрприз! Джон – мой старый друг. Господи, Джон был первый мужчина, которого я любила! Я была без ума от вас, Джон!

Она говорила с нежной усмешкой, как женщина, растроганная воспоминаниями о первой любви.

– Я всегда считала Джона необыкновенным!

Сэр Генри любезно предложил ей что-нибудь выпить.

– Мидж, дорогая, – сказала леди Энкейтлл, – позвони, пожалуйста, пусть придет Гаджен. Коробок спичек, Гаджен, – обратилась она к дворецкому, когда тот вошел. – Надеюсь, на кухне их достаточно?

– Сегодня получили дюжину, миледи!

– В таком случае, Гаджен, принесите полдюжины коробков.

– О нет, леди Энкейтлл, только один! – смеясь, протестовала Вероника. Держа бокал в руке, она улыбалась всем в гостиной.

– Вероника, это моя жена! – сказал Джон, представляя ей Герду.

– О! Как приятно познакомиться! – Вероника сверкнула улыбкой в ответ на полную растерянность Герды.

Гаджен принес спичечные коробки, аккуратно разложенные на серебряном подносе. Леди Энкейтлл жестом указала на Веронику, и дворецкий подошел к ней.

– О, дорогая леди Энкейтлл, мне не нужно так много!

С истинно королевской небрежностью Люси сказала:

– Мы с удовольствием поделимся с вами.

– Как там у вас в «Голубятне»? – любезно осведомился сэр Генри.

– Обожаю «Голубятню»! Просто чудесно – недалеко от Лондона и в то же время чувствуешь себя уединенно.

Вероника поставила бокал. Она чуть плотнее закуталась в лисий мех и снова озарила всех улыбкой.

– Я вам так благодарна! Вы так добры! – Слова проплыли в воздухе где-то между сэром Генри, леди Энкейтлл и почему-то Эдвардом. – Понесу добычу домой! Джон! – Она улыбнулась ему безыскусно и дружески. – Вы должны проводить меня. Я ужасно хочу услышать обо всем, что вы делали эти долгие-долгие годы. Хотя, конечно, экскурс в прошлое заставляет чувствовать себя ужасно старой!..

Она направилась к двери, и Джон последовал за ней. И еще одна блистательная улыбка Вероники снова озарила гостиную.

– Ужасно сожалею, что вторглась к вам из-за такого пустяка. Огромное спасибо, леди Энкейтлл!

Она ушла вместе с Джоном. Сэр Генри смотрел им вслед, стоя у окна.

– Ночь довольно теплая, – сказал он.

Леди Энкейтлл зевнула.

– О господи, – проговорила она, – пора спать! Генри, мы должны посмотреть какой-нибудь кинофильм с ее участием. После сегодняшнего вечера я убеждена, что она прекрасная актриса!

Люси поднялась по лестнице. Мидж, пожелав ей спокойной ночи, спросила:

– Прекрасная актриса?

– Ты не согласна, дорогая?

– Признайся, Люси, ты считаешь, что на самом деле у нее были спички!

– Полагаю, не менее дюжины коробков, дорогая! Но мы должны быть щедрыми… К тому же это было действительно великолепное представление!

Пожелав друг другу спокойной ночи, все расходились по своим комнатам, двери вдоль коридора закрывались одна за другой.

– Я оставил дверь в сад открытой. Для Кристоу, – сказал сэр Генри.