Текст книги "Непрожитая жизнь"

Развернувшись, я направляюсь в сторону метро.

– Ребят, я в любом случае ненавижу вечеринки. Капюсин, потом расскажешь мне, как все прошло.

– Она только что назвала тебя засранцем, – слышится голос Пьера, – и я с ней согласен.

Его веселый тон начинает меня раздражать, но я молчу.

– Леа, стой! – кричит Капюсин.

Квен выходит из машины и усталым взглядом смотрит на меня.

– Дело не в тебе, – говорит он и переводит тяжелый взгляд на Рафаэля.

Тот стоит на месте, не сводя с меня глаз. Я поеживаюсь.

– Сядь в машину, – просит он своим глубоким голосом, но я не двигаюсь с места, – давай, мы не можем стоять тут вечность.

В этот момент машина сзади сигналит, подтверждая сказанные им слова.

– Сегодня не наш день, – хмыкает Пьер.

– Не бросай меня, – жалобно выкрикивает Капюсин.

Весь этот шум – лишь фон к тому, что творится у меня в душе. Там все переворачивается, взрывается и трепещет под взглядом Рафаэля. Его черные глаза смотрят прямо в мои, без страха, сомнений, неловкости. Открыто и властно. Он стоит перед открытой дверью и глядит на меня. Сигнал сзади повторяется, а за ним раздаются крики в стиле «проезжай, осел». Рафаэль никак не реагирует, он не пытается меня поторопить, а просто ждет моего решения. И, секунду поколебавшись, я все-таки сажусь в машину. Он садится следом за мной и закрывает дверь. Мы синхронно пристегиваем ремни.

– Перемирие, – с довольной улыбкой тихо произносит Квантан.

Глава 9

– Ты же идешь с нами на вечеринку, Раффи? – с наглой улыбочкой интересуется Пьер, припарковывая машину.

– Давай представим, что у меня есть выбор. Чья эта вообще вечеринка?

– Той идиотки из школы, которая вечно за тобой бегает.

Рафаэль раздраженно смотрит на Пьера.

– Думаешь, это мне о чем-нибудь говорит?

– Ее зовут Лор, – вставляет Квантан, – и она живет на Жерико, сорок шесть – это туда.

Мы впятером молча направляемся в указанном направлении.

– Как я выгляжу? – спрашивает Капюсин у двери.

– Как ангел, спустившийся с небес, – томным голосом отвечает Пьер. И мы все смеемся.

– Нет, серьезно. Как я выгляжу? – требовательно переспрашивает она.

– Тебе очень идет это платье, и волосы лежат потрясающе, – говорю я, – теперь улыбнись, выпрями спину и покажи им.

– Леа, скажи мне, ты случайно не помогала некому Уинстону писать вдохновляющие речи? – весело спрашивает Пьер и с чувством цитирует: – Это был их звездный час! [8]8
   Отрывок из знаменитой речи Черчилля.


[Закрыть]

– Может, зайдем уже, – предлагает Квантан и стучит. Лор открывает дверь и удивленно восклицает:

– Как круто, что вы все-таки пришли!

Мы опоздали на час. Возможно, она уже и не ждала нас, но наше прибытие вызвало в ней бурю радости.

– О! Раф, и ты тут. Как Швейцария?

Рафаэль непонимающе смотрит на нее.

– Ты всю неделю был у семьи в Швейцарии, – бросает, заходя в квартиру, Квантан. Рафаэль усмехается.

– Швейцария отлично.

– Проходите, – суетится Лор, – напитки там, музыка тут. Если хотите поставить что-нибудь свое, без проблем, только если что-то крутое. В общем, веселитесь!

И отходит от нас, прошептав что-то на ухо своей подруге. У меня неприятно сосет под ложечкой. На Капюсин в ее обалденном платье никто не смотрит, все взгляды направлены на меня. Я вижу, как люди шепчутся и переговариваются, глядя на меня без всякого стеснения с гадкими ухмылками на лице. «Ты – чертов параноик, Леа, – думаю я. – Тебе, должно быть, это мерещится». Но Капюсин рядом со мной тоже напряглась.

– А ну, посмотри на меня, – шепотом просит она. Я поворачиваю к ней голову, и она внимательно оглядывает каждый дюйм моего лица и тела. – Вроде все нормально…

Квантан приносит нам по бутылке пива. Я хочу сказать, что ненавижу пиво, но решаю не выделяться и беру бутылку. Именно тут раздается до дрожи знакомый голос и смех. Повернув голову, я вижу, как в комнату входит ОН со своими друзьями. Филипп. Прошлое, от которого я так старательно убегала, настигло меня, Мика. Бутылка пива выскальзывает из моих рук на пол. Она не разбивается, а просто катится по полу, но у меня возникает ощущение, будто звук падения слышат все присутствующие. Филипп оборачивается ко мне, и отвратительная улыбка возникает на его красивом лице. Все это было спланировано заранее. Все было подстроено. «Эффект неожиданности», – горько думаю я.

– Какие люди! – нараспев произносит Филипп, подходит и целует меня в обе щеки. При этом он шепчет мне на ухо: – Я скучал по тебе, малышка Леа, а ты?

Я стою, оцепенев от страха и безысходности. Филипп отходит, довольный моей реакцией.

– Кто это? – тихо спрашивает Капюсин, разглядывая его. Он не изменился: те же светлые волосы, те же красивые серые глаза, та же мальчишеская обаятельная улыбка. Он все такой же высокий и красивый. Он – все та же привлекательная упаковка, за которой скрывается мое персональное чудовище.

– Я – ее бывший, – как ни в чем не бывало отвечает Филипп, и его друзья начинают ржать. Неподалеку Лор упивается своим триумфом. К ней подходит Клер, и весь пазл складывается у меня в голове. Разумеется, Лор знает мою «лучшую подругу». Возможно, они даже тесно дружат, раз устроили такую постановку. Вместе за ручку ходят в клуб сучек.

– Леа, не хочешь стать моей бывшей? – кричит один из друзей Филиппа, – говорят, ты очень мила, особенно, когда… – договорить он не успевает.

– Заткнись, – с улыбкой командует ему Филипп.

– Но почему бы и нет? У нее явно богатый опыт. Пришла сюда в компании трех парней, кого из них ты трахаешь, Леа? – бесцеремонно интересуется Клер.

Пьер и Рафаэль подходят к нам с напитками. По выражению лица Пьера ясно, что они все видели и слышали. На Рафаэля я даже не смотрю, мне и без того стыдно и горько.

Квантан резко разворачивается, но Рафаэль ловит его за плечо. Квен злобно смотрит на него, но не успевает ничего сказать.

– Она трахает меня, – твердым голосом произносит Рафаэль, – а я трахну любого, кто посмотрит в ее сторону или скажет еще хоть слово.

Почему-то я даже не удивляюсь этому заявлению, не поворачиваю голову в сторону Рафаэля, не протестую, не злюсь.

– Надо уходить отсюда, – говорит Капюсин. – Она пригласила нас только ради этого. Пошли.

Но я не могу пошевелиться, меня словно парализует. Я в другой реальности. В той же, где и Филипп, готовый вновь растоптать меня и уничтожить. И из которой нет выхода.

Филипп, присвистнув, подходит ближе.

– После меня этот мажор? – Он наклоняется прямо к моему уху, я ощущаю его дыхание, и меня накрывает отвратительное чувство дежавю. – Кем бы он ни был, и сколько бы их не было, ты же представляешь меня, когда они раздевают тебя? Ты же представляешь меня, когда они целуют тебя? – Он проводит носом по моей щеке. – Первый раз не забывается. Ты никогда не забудешь своего первого. Ты никогда не забудешь меня. То, как я накрыл тебя своим телом, как был в тебе. Как ты дрожала подо мной…

И вдруг включается песня, та самая песня. Под которую он раздевал меня, под которую он положил меня на кровать. Под которую он порвал меня.

У меня темнеет в глазах. Я больше ничего не вижу и не слышу, лишь вновь и вновь переживаю самый страшный момент своей жизни. Самое отвратительное в том, что мой самый личный момент стал публичным с той самой секунды, как в тот день мы вошли в номер гостиницы. Он сделал вид, что ему нужно написать сообщение, а потом положил телефон на тумбочку. На самом деле он звонил Клер. У нее собрались все, кто участвовал в споре и ставил деньги. Она включила громкую связь, и они все слышали. Музыку, мой голос и мои стоны.

Это было так. Мы пришли в номер отвратительного отеля, постель была застелена коричневым одеялом в катушку. Он положил телефон на тумбочку, включил айпод и нетерпеливо начал меня целовать. Я растерялась и попыталась остановить его, дать мне время освоиться, но он был нетерпелив и спешил. Потом помню неловкость, напряжение и боль, помню свой крик, а потом Филипп сказал:

– Все, малышка Леа. Теперь ты больше не целка.

И после этих слов я заплакала. Все произошло так быстро, и мне было так больно. Я лежала и плакала, а он встал, прошел в крошечную ванную, и оттуда донесся шум воды. Через две минуты он уже был одет.

– Извини, малыш. Помнишь ту важную эсэмэску, которая мне пришла? Боюсь, мне пора, – и он улыбнулся своей обаятельной улыбкой.

– Как пора? – я ничего не соображала. Моя голова была не способна мыслить. Я вытерла слезы и посмотрела на него.

– Вот так, – ответил он и закрыл за собой дверь. Минут двадцать я просто сидела в шоке от боли и непонимания того, что произошло. Потом я посмотрела на себя и увидела отвратительные засосы. Между ног болело, я провела там рукой, и на пальцах осталась кровь. Я медленно встала с постели и посмотрела на когда-то белые простыни, испачканные теперь моей кровью. Я приняла душ, оделась, сняла грязное постельное белье. Мне почему-то стало стыдно перед горничной, которая завтра утром прибудет на ненавистную работу и обнаружит такой отвратительный сюрприз. Я кинула простыню в мусорную корзину, ведь кровь не отстирывается. Она остается грязным пятном, особенно на чем-то кристально чистом. Такое вот кровавое пятно появилось на моей душе, Мика.

– Отвали от нее, – слышу я злой голос Рафаэля. Он отталкивает от меня Филиппа. Тот разводит руки в стороны и ухмыляется.

– Сколько бы их ни было, Леа, – подмигивает он и обращается к Рафаэлю: – Расслабься, мы же все пришли на вечеринку. Давайте веселиться.

– Я, например, сразу повеселею, как только сломаю тебе нос, – становясь рядом с Рафаэлем, бросает Пьер.

– Извини, приятель, но драться в мои сегодняшние планы не входит, – нагло заявляет Филипп и садится на диван.

– Интересно, как у нее с минетами? Все так же плохо? – бросает Клер, обращаясь к Пьеру. Я никогда никому не делала минет, и ей это прекрасно известно. Я сжимаю кулаки.

– Ты либо позволяешь всяким тварям сгрызть себя заживо, либо ломаешь им зубы, – шепчет мне на ухо Рафаэль. Все это время он стоит рядом со мной. Я наконец-то решаюсь посмотреть ему в глаза и вижу в них призыв к действию.

Квантан, в секунду осознавший происходящее, меняется в лице и говорит:

– Леа, не надо.

Он направляется в мою сторону, но Рафаэль вновь останавливает его.

– Ах ты сука! – неожиданно выкрикивает Капюсин, которая до сих пор с растерянным видом стояла в шаге от меня.

Клер резко оборачивается и кричит в ответ:

– А ну повтори!

– Она сказала, что ты сука, – громко и отчетливо произношу я, – и она даже не подозревает, насколько она права. Ты – чертова сука!

Клер самодовольно усмехается, пригвоздив меня взглядом:

– Что, у малышки Леа прорезался голос? Как жаль, что придется оторвать твой маленький неумелый язычок.

Я не знаю, кто ударил первым. Я даже не знаю, как это произошло. Помню лишь, как лечу на стеклянный журнальный столик и очень сильно ударяюсь боком. Еще помню звуки: крики, писк, звук пощечин. Не знаю, как именно я оказываюсь верхом на Клер, но это и не важно. С нескрываемой дикой ненавистью и злобой я наношу ей удар за ударом. Она тянется к моим волосам, стаскивает резинку и вцепляется в них, но мне плевать на боль. Я просто бью ее, как могу. По лицу, по голове, по груди, по рукам. По всему без разбора.

– Уберите ее от меня! – орет она.

– Никому не дергаться! – как гром среди ночи гремит голос Рафаэля. И никто не смеет меня оттащить.

– Слезь с меня, тварь! – вопит Клер.

Но я не слезаю. Я упиваюсь своей силой, своей властью. Наслаждаюсь каждым нанесенным ударом.

– Хватит, Леа, – снова раздается голос Рафаэля, и он поднимает меня, обхватив за талию.

Он ставит меня на ноги, и я гляжу вниз на Клер, лишь в этот миг осознав, что же я натворила. Все ее лицо в крови, в крови и мои руки. На секунду мне становится стыдно от одной мысли о том, что я натворила, но темная сторона восходит на престол моей души и объявляет себя королевой. Кровожадная и безжалостная, она провозглашает себя Справедливой, и чувство вины испаряется. «Так ей и надо», – думаю я, и мои руки больше не трясутся. Я высоко поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Филиппом. Тот лукаво улыбается, не показывая своих истинных чувств и намерений, но в глубине души мы оба понимаем: малышка Леа канула в лету. Теперь перед ним стоит монстр, в создании которого он принял непосредственное участие. Рафаэль хватает меня за рукав толстовки. Квантан бешено смотрит на Филиппа, кажется, еще чуть-чуть, и он сам ринется в драку.

– Пошли отсюда, – говорит Раф.

И мы все направляемся к выходу. Я не смотрю в пол, Мика, не сливаюсь со стенами, не прячусь, не съеживаюсь. Я иду рядом с твоим братом с прямой спиной, он все еще держит длинный рукав моей толстовки, а я открыто смотрю вперед. Я осознала, Мика: я могу раздолбать любую челюсть, которая попробует укусить меня. Я могу. И я сделаю это при необходимости.

* * *

– Твою мать, какого черта! – орет Квантан на улице. – Ты больной ублюдок!

– Это было необходимо, – спокойно отвечает Рафаэль.

– Нет, ты больной на голову, и это было необходимо тебе. Ей же нужно было просто оттуда уйти!

– Уйти? Под насмешливыми взглядами? Под глупые выкрики? Квантан, когда ты выходил из квартиры, неужели ты ничего не заметил? Ты не заметил, как они все замолчали?

Квантан серьезно смотрит на него.

– Не все решают проблемы, как ты, Раф, – шепчет он, – она девочка, ты видел ее, когда… – он не договаривает, садится прямо на бордюр и трет виски.

– Я видел, – кивает Рафаэль, – и так было нужно. Гнев нельзя держать в себе, Квен.

– Но его нельзя так выпускать! Она избила ее, как… – он вновь запинается, хватаясь голову.

– Старина Квен, я был готов сам избить ее. Так что давайте скажем спасибо Леа, иначе бы ваш дорогой кузен превратился в психа, бросающегося с кулаками на женщин. Позор Делионам! – нервно шутит Пьер.

– Ты можешь не вставлять свои тупые реплики в серьезные разговоры? – раздраженно выкрикивает Квантан.

Рафаэль садится рядом с ним.

– В твоей жизни не было такого момента, Квантан. Ты просто не понимаешь.

– Я не понимаю, как ты в одну секунду превратил девушку в разъяренную фурию.

– Я ни в кого ее не превращал, – пожимает плечами Рафаэль, – она сама выпустила то, что было внутри.

– Ты, – Квантан тычет в него пальцем, – ты и еще раз ты подтолкнул ее к этому.

Рафаэль громко вздыхает:

– Я всегда во всем виноват, да? У людей нет выбора. Они не сами решают, что им делать.

– Не играй со мной в самого умного.

– Тогда включи мозги и не беси меня, – теряя терпение, говорит Раф.

– А мне кажется, она правильно сделала, – вмешивается в разговор Капюсин. – Выглядело это все, конечно, страшно, но, Квантан, ты не можешь утверждать, что эта девица получила не по заслугам.

– Я этого и не говорю! Я лишь говорю, что Леа не должна была опускаться до драки.

– Быть выше и лучше! – продекламировал Пьер. – Старина Квен, ты правда веришь в этот бред?

– Заткнись! – рычит Квантан. – Все заткнитесь!

В воздухе повисает тишина.

– Леа, ты как? – наконец поворачивается ко мне Капюсин. Все это время я стояла и слушала их разговор, пытаясь понять, что именно сейчас произошло, и откуда во мне взялось столько кипящего адреналина.

– Я свободна, – шепотом отвечаю я, высоко поднимая голову. И я кричу, Мика. Я кричу прямо в небо, в то самое черное небо, которое так сильно напоминает мне глаза Рафаэля, в то самое небо, на котором не видно звезд. – СВОБОДА! – ору я во все горло, так громко, как только могу.

Пьер начинает смеяться. Рафаэль смотрит на меня своим загадочным взглядом и кричит вместе со мной. Наши голоса сливаются в один:

– СВОБОДА!

– Юхуу, – подыгрывает Пьер и тоже орет: – СВОБОДА!

Капюсин пребывает в прострации. Квантан трет глаза, признавая свое поражение, а мы втроем упиваемся звуком наших криков. И нам так хорошо в этот момент, Мика. Так хорошо.

– Может, уже заткнетесь?! – слышится недовольный возглас из какого-то окна. И мы втроем громко хохочем.

– Мне нужно выпить, – со стоном трет виски Квен.

Услышав его слова, Капюсин приходит в себя.

– Да, да, да! Нам всем нужно выпить! – утвердительно кивнув, говорит она. – Пьер, ты и твоя кредитная карточка идут со мной в «Монопри» [9]9
   Сеть магазинов.


[Закрыть], я видела один около метро. Квантан, у тебя есть права?

Он кивает, вставая с места.

– Пьер, отдай ему ключи. Квен, забери машину и подъезжай к станции метро, она вон там. Леа, тебе нужно умыться. Рафаэль, – она поворачивается к нему, и все трое парней, не выдержав, начинают громко ржать.

– Я сам разберусь, – подмигивает Рафаэль и, поймав меня в очередной раз за рукав толстовки, тащит в сторону ближайшего кафе.

– Через десять минут будьте все у метро! – кричит нам вслед Капюсин.

Глава 10

На террасе кафе на плетеных стульях сидят люди. Шумные и веселые, они наслаждаются неожиданно теплым вечером. Так всегда: стоит зиме уйти, на улицах начинает бурлить жизнь. Переполненные кафе, веселый смех и бокал вина в руках практически каждого. Париж – это праздник, как говорил Хемингуэй. И в это начинаешь верить с приходом весны.

Рафаэль входит в кафе, как к себе домой. Не спросив разрешения, не поздоровавшись, направляется в уборную. Тут на удивление чисто и достаточно светло.

– Засучи рукава, – просит он, и лишь тут я замечаю на руках засохшую кровь. – Это легко смыть, – успокаивает Рафаэль, заметив отвращение на моем лице, – давай руку. – Он капает жидкое мыло, и ванильный аромат заполняет маленькую комнату. Потом он сует мою руку под струйку прохладной воды и проделывает то же самое со второй моей рукой. – А теперь потри хорошенько, – со смешком в голосе произносит он.

Как следует помыв руки и ополоснув лицо, я поднимаю голову и смотрю на себя в зеркало. Вдоль подбородка и над бровью видны небольшие царапины, щека опухла и покраснела. Но не это привлекает мое внимание, а глаза. Мои глаза, Мика. Они сверкают и искрятся. Мои глаза стали живыми. Я убираю черный локон с лица и руками приглаживаю волосы, все еще пораженная собственными глазами. Глаза никогда не врут. Они покажут и расскажут, что у человека в душе, лучше, ярче всяких слов. И сейчас они говорят мне: ты жива, и ты больше не боишься. Рафаэль следит за моими движениями. Я ловлю в зеркале его взгляд, открываю рот и сразу закрываю. Потом опять открываю, чтобы задать вопрос, ответ на который мне очень важно услышать. Он терпеливо ждет, глядя на мое отражение.

– Почему ты заступился за меня? – наконец спрашиваю я.

Он подходит вплотную, возвышаясь надо мной, продолжая смотреть в глаза моему отражению и касаясь горячей грудью моей спины.

– Я надеюсь, ты не додумалась своей хорошенькой головкой до всяких глупостей, потому что я далеко не рыцарь, – тихим шепотом произносит он прямо у меня над ухом.

Мурашки бегут по моему позвоночнику.

– Я поняла это в первую нашу встречу, – шепчу я в ответ.

– В ту, о которой я ничего не помню?

– Квантан рассказал?

– Да, пытался пробудить во мне совесть.

– Удалось?

– Нет, – качает головой он и продолжает: – Я сделал это из-за Квена. Он мог натворить глупостей, и ситуация вышла бы из-под контроля.

– То есть ты взял ее под контроль?

– Нет, под контроль ее взяла ты, когда разбила нос той сучке. Я просто не хотел, чтобы моему доблестному кузену подпортили личико.

Я хмурюсь.

– Но личико могли подпортить и тебе.

– Меня не трогают такие, как твой бывший, – последнее слово он произносит с особым отвращением.

– Почему?

Он пожимает плечами.

– Не знаю, но факт остается фактом, он ведь меня не тронул.

– Но он бы тронул Квантана?

– Сто процентов, причем именно Квена, а не Пьера.

– Почему?

– Потому что для Квена это было бы очень личным, по крайней мере, так решил бы твой бывший.

– Не называй его так, – морщусь я.

– Я не знаю его имени.

– Кусок дерьма, – серьезно отвечаю я.

Легкая усмешка появляется на его лице.

– Подходит идеально.

Но я не в настроении шутить.

– Почему бы он решил, что для Квена это личное?

– Потому что он повел себя так, будто для него это личное.

– То есть тебе и Пьеру на меня плевать, а Квантану – нет?

– Я не могу отвечать за Пьера или за Квантана, что касается меня, ответ – да.

Я резко разворачиваюсь. Его лицо так близко! Я ощущаю кожей его горячее дыхание, а он все смотрит мне в глаза взглядом, от которого внутри у меня все плавится.

– Ты защитил меня, потому что знал, что драться тебе не придется. Ты защитил меня, чтобы Квантану не пришлось ввязываться в драку. Тебе на меня плевать, но у Лор ты ясно дал понять всем окружающим, что в случае чего им придется иметь дело с тобой. И наконец, ты оттолкнул от меня кусок дерьма. При этом, повторюсь, тебе на меня плевать. Я просто подвожу итог. Я все правильно поняла? – шепчу я, опуская взгляд на его губы и вижу, как он сглатывает и его адамово яблоко дергается.

– Правильнее не бывает, – отвечает Раф.

– Мне кажется, ты обманываешь. Причем не меня, а самого себя.

Он некоторое время молчит, а потом поднимет руку и убирает прядь с моего лица.

– А как насчет тебя? Почему ты не бросила избитого парня на улице и не убежала?

Я поеживаюсь, занервничав. Я могла бы сказать: «Потому что ты – брат Микаэля Делиона. Потому что земля поплыла у меня под ногами, когда я тебя увидела. Потому что я засыпала и просыпалась с мыслями о твоих губах и глазах последние несколько месяцев своей жизни, с тех самых пор, как мне на Фейсбук пришла твоя фотография». Разумеется, я этого не говорю, а опускаю глаза и отхожу от Рафаэля, но не замечаю железный поручень, предназначенный для инвалидов, и врезаюсь в него боком, которым ударилась о журнальный столик.

– А ну, покажи, – командует Рафаэль, задирая мне толстовку. На боку огромная царапина. Очевидно, я задела острый угол. Рафаэль молча разглядывает порез.

– Ты вообще ешь?

– Что?

– Тебе ребра можно пересчитать, – поднимая глаза, сообщает он.

Я ничего не отвечаю.

Он качает головой.

– Подожди тут, я попрошу аптечку.

– У кого?

Он молча открывает дверь и выходит, а я вновь смотрю на себя в зеркало. Из-за огромной мешковатой толстовки моя талия кажется еще тоньше, чем она есть на самом деле. Я со злостью опускаю толстовку.

«Тебе ребра можно пересчитать…»

Рафаэль довольно быстро возвращается с круглой красной сумочкой первой помощи. Достав антисептик и два больших пластыря, он выжидающе смотрит на меня. Потом спрашивает, приподняв бровь:

– Что, теперь ты стесняешься?

– Нет, просто это, наверное, лишнее. Где ты ее взял?

– Попросил у официанта. – Он снова поднимает мою толстовку и просит: – Придержи, чтобы не падала.

Он обрабатывает рану, касаясь теплыми пальцами моей кожи. Я покрываюсь мурашками, он, конечно, это замечает и продолжает медицинские манипуляции медленно, растягивая пытку.

– Все.

Я опускаю толстовку и спрашиваю, отворачиваясь:

– Как думаешь, десять минут уже прошло?

– Возможно, – отвечает он.

Дойдя до станции метро, мы сразу замечаем припаркованный неподалеку огромный джип. Квантан сидит там один, постукивая пальцами в ритм песни.

– Они до сих пор в магазине? – спрашиваю я, садясь в машину. – Сколько прошло времени?

– Семнадцать минут, если быть предельно точным, – скучающим голосом отвечает Квантан. – Вы тоже опоздали.

– Ты единственный, кто, как всегда, пришел вовремя, – усмехается Рафаэль.

В этот миг из дверей магазина выходят Пьер и Капюсин. В руках у Пьера пакеты, из которых торчат длинные багеты. Капю что-то рассказывает ему, смешно размахивая руками.

– Я положу все это в багажник, – говорит Пьер, подходя к машине. – В салоне будет тесновато.

– Конечно, – отвечает Капюсин. – Только аккуратно, чтобы бутылки не разбились. Постой, я сама их поставлю. Какой огромный багажник! Ой, а что это?

– Просто несколько пледов и спальный мешок, эта машина предназначена для походов.

После того как они положили покупки, Капюсин забирается на заднее сиденье, а Пьер подходит к Квену.

– Сгинь с моего места, – говорит он.

– Нет, вести буду я, садись.

На удивление, Пьер не спорит, и Квантан заводит машину.

– Почему вы так долго? – спрашивает он. – Ты же сама сказала: десять минут.

– Женщин даже в продуктовый магазин пускать нельзя, – фыркает Пьер, – особенно со своей кредитной картой.

Мы все прыскаем со смеху.

– Подожди, Пьер, вот станешь президентом – и съедят тебя наши феминистки за твой шовинизм, – не оставаясь в долгу, шутит Капюсин.

Тем временем мы едем около Сены, мимо статуи Свободы, а впереди горит во всем своем великолепии Эйфелева башня. Такой типичный парижский вид, который покоряет всех. Туристов, парижан. Всех. Каждый раз, вновь и вновь, ты влюбляешься в то, что видишь.

– А куда мы вообще едем?

– К нам. Мы купили вино, сыр, багеты и прочие радости, – отвечает Пьер, – будем пировать.

– А давайте устроим ночной пикник на набережной? – предлагаю я. – Выберем место, откуда видно башню, разложим еду.

– Да, – подхватывает Капюсин, – возьмем твои пледы, Пьер! Леа, ты гений!

Квантан и Пьер переглядываются.

– Что скажешь, Раф?

– А почему нет? – отвечает он.

Мы паркуемся. Капюсин радуется как ребенок.

– За весь год в Париже я еще ни разу не была на пикнике.

– Так ты не из Парижа? – спрашивает Квен, помогая ей вытаскивать пледы из багажника.

– Нет, я переехала сюда с родителями только в конце прошлого августа. Я из Руана, это город в Нормандии, в котором…

– Сожгли Жанну д’Арк, – заканчивает за нее Раф.

– Ты там был?

– Да, однажды мы все туда приезжали.

– Бабушка нам показывала готический собор и огромный крест, который, как я понял, поставили именно там, где тело Жанны предали огню, аминь, – в очередной раз театрально провозглашает Пьер.

– Там красиво, – вставляет Квантан, не реагируя на его реплику, – мы были там на рождественские каникулы, весь город разукрасили, и центр мне очень понравился: маленький, уютный, нарядный.

– Да, – довольно улыбается Капюсин, – я тоже очень любила гулять там в Рождество. А почему бабушка повезла вас именно туда?

– Она живет с дедом в Нормандии, в Довиле, и мы приехали к ней на каникулы, вот она и решила устроить тур, – объясняет Пьер.

– А тебе там понравилось, Рафаэль? – спрашивает Капюсин.

– Красивый городок, – коротко отвечает он, расстилая самое толстое одеяло вдоль каменной стены. Я начинаю раскладывать покупки.

– А как мы будем пить вино? У нас нет ни бокалов, ни штопора, – вдруг спохватывается Капюсин.

– В машине есть походный нож и одноразовые стаканы, я мигом, – говорит Пьер.

– А что насчет тебя, Леа? Ты – коренная парижанка? – спрашивает Квен.

– Нет, до четырнадцати лет я жила с бабушкой в Этре. Вы там, скорее всего, не были. Это очень маленький городишко. Но мне там нравилось, наш сосед научил меня водить свой старый грузовик, так что в выходные дни у меня было развлечение. – Я улыбаюсь, проникаясь воспоминаниями.

– А почему вы переехали? – спрашивает Капюсин.

– Переехала я одна, бабушка умерла, и меня привезли к маме.

Возникает неловкая тишина.

– Я не очень люблю об этом говорить, – признаюсь я. – Давайте сменим тему?

Возвращается Пьер.

– Вуаля, ма шери,[10]10
   Вот, моя дорогая.


[Закрыть] – говорит он, вручая Капюсин стаканчики и забирая у нее вино. Потом деловито заявляет, раскрывая походный нож: —Нужно нарезать пармезан.

Мы все садимся на плед, подобрав под себя ноги, и вдыхаем прохладный вечерний воздух. Вокруг сравнительно тихо, только легкий ветерок шелестит листьями деревьев.

– Как же красиво, – шепчет Капюсин, глядя на блестящие огоньки в отражении Сены.

– Да, – шепотом соглашаемся мы.

Рафаэль достает пачку сигарет и спрашивает:

– Кто-нибудь будет?

Квантан, Пьер и Капюсин берут по сигарете и закуривают.

– Давай бутылку, я открою, – говорит Раф. Он сидит с самого края одеяла, я – рядом с ним. С другой стороны от меня садится Квантан, а рядом с ним Пьер. Капюсин кладет голову ему на плечо. Рафаэль открыл вино и налил в пять стаканчиков насыщенную бордовую жидкость. Мы подняли их вверх и со смехом чокнулись.

– Santé!

Есть в этом мире одно великое наслаждение – коротать ночи за трапезой на набережной. Сидеть в компании друзей и смотреть на загадочного прекрасного парня, который расположился так близко, что ваши ноги соприкасаются, и вы ощущаете тепло, исходящее друг от друга. Я кладу голову ему на плечо, расслабленно, спокойно, будто знаю его всю жизнь. Что-то теплое растет в моей душе. Это благодарность. Благодарность Вселенной или Богу, кому угодно. Мне хочется сказать спасибо за этот замечательный момент моей жизни, мне хочется сказать спасибо Густаву Эйфелю за великолепную башню, которая в этот вечер кажется даже прекраснее, чем обычно. Мне хочется сказать спасибо Сене, которая ночью выглядит так романтично и таинственно… и ночи – за ту особую атмосферу, которую она привносит в наши души своим приходом. Мне хочется сказать спасибо людям, с которыми я разделяю этот момент. Людям, которые смеются рядом со мной, пьют вино, едят пармезан и тоже наслаждаются этим мгновением.

– Спасибо, – вслух говорю я, – спасибо за все, за этот момент моей молодости, который я, наверное, буду вспоминать в старости во всех подробностях.

Ребята, улыбаясь, смотрят на меня. Капюсин накрывает свои голые ноги вторым пледом и говорит:

– Я тоже буду вспоминать этот момент.

– И что именно ты будешь вспоминать? – интересуется Пьер.

– То, как я ощущаю биение твоего сердца своей спиной. То, какое терпкое вино. То, как горит башня, какая красивая Леа, какой хмурый Рафаэль. Какой ты смешной, и как вы вечно препираетесь с Квеном. Я буду вспоминать нас, ребята. Молодых и беззаботных и, наверное, счастливых. Ведь именно в этот момент мы счастливы, правда?

– Правда, – говорит Пьер и целует ее в висок.

– А ты правда красивая, Леа, – замечает Квантан, наклонив голову в мою сторону и заглядывая в глаза, – я тоже буду вспоминать тебя, твою улыбку и твои глаза. Еще я буду вспоминать, как Капюсин издевалась над Пьером, а он позволял ей, потому что знал: она выиграет эту битву, а он – всю войну… Я буду вспоминать эту чертову башню, вокруг которой столько споров и пересудов. Вы знали, что Эмиль Золя не переносил ее? При этом он обожал сидеть в кафе на втором этаже башни. И когда его спросили о такой нестыковке, он ответил: «Месье, что я могу поделать, если сама башня – это единственное место в Париже, откуда не видно железного монстра?»

Я усмехаюсь.

– Серьезно?

– Да, но я рад, что ее не снесли, и что она стала символом нашего города. Она теперь стала и символом этого вечера…

– И в темноте горит она, напоминая всем о своем превосходстве, – задумчиво произносит Рафаэль.

Я приподнимаю голову. В темноте мне видна лишь линия его сильного подбородка и огонек сигареты.

– А ты будешь вспоминать этот вечер? – спрашиваю я в сантиметре от его шеи. Мне хочется провести по ней носом, вдыхая его запах.

Он наклоняется к моему уху и шепчет своим глубоким голосом.

– Я буду вспоминать, как твоя голова лежала на моем плече, как я курил и гладил твои волосы, пил вино и не думал ни о чем…