Текст книги "Падающая звезда"

Глава 6

– Я не могу поверить, Эль! Как ты могла все ему рассказать и даже показать фотографию, не посоветовавшись со мной! Я тысячу раз тебе говорила, что нужно думать! Думать, черт возьми, прежде чем действовать!

Прошло два дня после инцидента, как называет случившееся мама. Кажется, что за это время она состарилась разом на десять лет. Состояние Мано по-прежнему нестабильное, Алексу грозит статья. Но он в прострации, его не колышет происходящее.

– Она не виновата! – вмешивается Марион. Все эти дни она не отходила от меня и была похожа на злую собаку, которую все боятся. Мне повезло: я была под защитой этой бешеной псины. – В данной ситуации виноват один человек, – с жаром продолжает Мар, – сука, которая наглоталась таблеток. Поэтому оставьте Эль в покое, или, клянусь, я заберу ее, и мы убежим из дома!

– Марион, успокойся! – прикрикивает на дочь Мари, а моя мама в ужасе смотрит на мою сводную сестру.

– Нет! – кричит в ответ Марион и забирается ко мне в постель под одеяло. – Меня достало слушать ваш идиотизм! Мано взрослая тетка, наглоталась таблеток, а Эль с Алексом виноваты? Вы в своем уме?!

– Скажи это детективу, который ведет дело. Он уверен, что Мано – жертва обстоятельств, – устало сиплю я.

Но у Марион и на это есть ответ:

– Тогда какого черта вы платите столько денег своим тупоголовым адвокатам? Пусть разгребают это дерьмо!

Мари и Луиза устало переглядываются. В данный момент ни у кого нет сил ее воспитывать. Мар по-хозяйски подставляет мою подушку себе под спину и с упреком смотрит на родителей.

– Как Алекс? – спрашивает она глухо.

Я заглядываю ей в лицо: этот вопрос она задает сотый раз за сегодня.

Мари раздраженно бурчит:

– Марион, ты спрашивала то же самое пять минут назад! За пять минут ничего не изменилось.

– Конечно, не изменилось! Вы оставили его одного и сидите тут.

– Он сам попросил оставить его, – оправдывается Мари.

– Разумеется, ведь вы смотрите на него с упреком, как на виноватого! – парирует Марион.

– Мой сын ни в чем не виноват, – со сталью в голосе заявляет Луиза, и Мари опускает глаза.

Да, Мари и папа чуточку другого мнения, и мне хочется ударить их за предательство.

– Как он? – вновь спрашивает Марион и с надеждой смотрит на Луизу в ожидании ответа.

– Ничего не ест. Моя бы воля, я его уже выпроводила бы в Индию или Штаты, но из-за этого тупого дела! – Мама не успевает договорить, как звонит ее телефон, и она рявкает: – Да!

Выражение ее лица меняется, она поджимает губы и растерянно смотрит в стенку перед собой.

– Спасибо, что сообщили, – непослушным голосом благодарит она и завершает звонок. Не поворачивая головы, тихо произносит: – Мано очнулась. Врач сказал, что кризис миновал, и она идет на поправку. Матку ей не сохранили, детей у нее никогда не будет, – она говорит это без капли эмоций. Затем в ее голосе появляются волнение и беспокойство: – Теперь все будет зависеть от того, что она скажет полиции.

Судя по выражению лица моей мамы, она не верит, что Мано скажет что-то способное спасти Алекса.

– Она его потопит, – нервный вздох срывается с ее губ, и слезы текут по щекам.

В комнате становится тихо. Я знаю, никто не желал Мано смерти. Но всем очень страшно от того, что будет дальше.

– Предложите ей деньги, – на удивление тихо, но уверенно произносит Марион.

Мама поднимает голову, а моя сводная продолжает.

– На тумбочке была записка: «Я сделала то, что ты хочешь. Ни меня, ни ребенка больше нет. Наслаждайся жизнью». Я порвала ее на маленькие кусочки и смыла в унитаз, – не пряча глаз, рассказывает Марион. – Эта записка могла сломать Алексу жизнь, и, если я в пятнадцать лет это понимаю, тварь, написавшая ее, понимает подавно.

Мама в ужасе садится в кресло и прикрывает рот рукой.

– Мар, за дачу ложных показаний… – с испугом начинаю я, помня, как она сказала всем, что записки не было. А если Мано очнулась, правда выплывет.

Мари садится рядом с дочерью и гладит ее по волосам.

– Мы семья, – тихо говорит моя мачеха. – И должны стоять друг за друга. Ты молодец, – она обнимает Марион, и мне странно, что Мари-истеричка спокойно отнеслась к поступку дочери.

– Предлагать ей деньги очень опасно. Она с легкостью может выдвинуть обвинение против нас. И если сейчас вина Алекса не доказана, то…

– Луиза, – перебивает маму Мари, – наш адвокат должен связаться с адвокатом Делионов. Эммануэль Моро договорится с самим дьяволом.

– Я слышать не хочу про этих Делионов, – зло бросает мама. – Им нет резона помогать нам: если Алекса осудят, их Квантан выйдет сухим из воды.

– Им тоже выгодно. Моро не дурак и понимает, что вариант с деньгами стопроцентный. А ему главное – вытащить мальчишку любым способом. Плюс компенсация от двух семей будет солиднее, чем от одной. Мано не откажется от внушительной суммы.

– Ты знаешь этого Моро лично? – спрашивает мама, обдумывая предложение.

– Да, бывший муж. Когда я говорю, что он уговорит самого дьявола, имею в виду, что Мано возьмет деньги и скажет, что до самоубийства додумалась сама, и навсегда исчезнет из нашей жизни. Он это устроит.

– Как это? – не выдерживаю и спрашиваю я.

– Мой отец – еще тот кусок дерьма и знает, как общаться с себе подобными, – с насмешкой бросает Мар.

– Ты же Депорт, – бормочу я, имея в виду ее фамилию.

– Я ношу мамину фамилию с десяти лет. Не хочу иметь ничего общего с этим ублюдком.

Удивленный мамин взгляд бегает между Мари и Марион. Первая закатывает глаза на реплику дочери, а вторая, как мне кажется, решила на все сто воспользоваться хаосом в доме и не фильтровать свою речь.

– Я сама поговорю с Антуаном, – наконец говорит Мари и выходит из комнаты.

Я смотрю ей вслед и понимаю, что почти ничего не знаю об этой женщине.

– Все-таки ты должна была сначала рассказать обо всем мне, Эль, – начинает знакомую песнь мама. – Все сложилось бы иначе, если бы информацию ему преподнесла я.

Я слышу этот упрек миллионный раз за последние два дня. Что-то взрывается внутри меня, я не выдерживаю и ору:

– Откуда я могла знать, что она захочет наглотаться чертовых таблеток?! Ты могла и такое предвидеть?! Ты чертова ясновидящая? Или у тебя экстрасенсорные способности?

Горло напрягается, и я чувствую жгучую боль. Но душа болит гораздо сильнее. На глазах выступают слезы, я так устала плакать…

– Я была зла, мне было обидно за себя и старшего брата. Я хотела справедливости, – горько шепчу я.

Но мама безжалостна – она строго смотрит мне в лицо и говорит:

– Добилась справедливости, Эль? Твоему брату сейчас лучше?

Она молча встает и громко хлопает за собой дверью.

Я смотрю на Марион, которая сидит рядом. Ее зеленые глаза заплаканы, волосы не расчесаны, но она старается выглядеть сильной и уверенной. Однако я знаю, что она напугана так же, как и я.

– Как Алекс? – тихо спрашивает она, и я понимаю – она не контролирует себя.

Я качаю головой:

– Я не знаю, он не отвечает на мои звонки.

В моем тоне чувствуется безысходность. Я звонила лишь раз, на большее смелости не хватило. Марион тянется ко мне и обнимает. Я чувствую запах жасмина, исходящий от ее волос, и тепло ее рук на своих замерзших плечах.

– Мы со всем справимся, Эль. Мы обязательно справимся, – как всегда, уверенно, твердо произносит Марион.

Мне хочется ей верить, но я не могу. Не могу представить, что в моей жизни будет еще хотя бы одна ночь без кошмаров, вида крови, мертвых детей и холодных тел. Я не представляю своего брата с беззаботной улыбкой, как раньше. Не представляю себя целующейся с парнем. Я не представляю, как жизнь может продолжаться.

– Как раньше, не будет, – хриплю я.

Марион вглядывается мне в глаза:

– Не будет, но нужно быть сильными.

У нее такой убедительный взгляд. Она всегда казалась мне избалованной дурочкой. Помнится, я легко повесила на нее этот ярлык. Никогда в жизни не подумала бы, что буду плакать у нее на груди. Но в жизни действительно все не то, чем кажется. Марион крепче стискивает меня в объятиях, и я понимаю: да, все будет не так, как прежде; да, я буду жить с чувством вины до конца своих дней; да, мой брат разбит и потерян. Но, может, жизнь и правда – череда испытаний, главное – не сломаться, найти силы и мужество подниматься после падений, отряхивать коленки, бинтовать раны и продолжать идти?

– Почему ты тогда сказала, что я наябедничала? – спрашиваю я у Марион.

Мне важно получить честный ответ и знать причину.

– Потому что я – ревнивая стерва, выросшая без отца, – отвечает она, не моргнув глазом. – Антуан – первый мужчина, который взял на себя ответственность за мою жизнь. Родной папаша занят чем угодно, только не мной, – она неловко пожимает плечами. – Но давай откровенно: Антуану ты – родная, его плоть и кровь. Он никогда на меня не посмотрит как на тебя, никогда меня так не обнимет. Я была готова поделить с тобой дом, но не школу. Мне казалось, что школа должна полностью принадлежать мне – так честно. Звучит по-детски, правда?

Я киваю.

– Ты повела себя как последняя сучка, учитывая, что я помогла тебе убрать.

Марион смотрит мне в глаза, и в ее взгляде чувствуется неведомая прежде доброта.

– Я и есть сучка, всю жизнь ею буду. Люди не идеальны. Но этот мир не черно-белый – он полон красок. Нет четкой грани между плохим и хорошим. И то и другое есть в каждом из нас. Мы все совершаем ошибки.

– Я знаю, что ты пытаешься сказать. Но последствия моей ошибки… – Голос перестает слушаться, а из глаз вновь текут горячие слезы. – Мне кажется, он действительно ждал этого ребенка, – скулю я, и Марион крепче обнимает меня. – Мир не идеален. Люди не идеальны. Но я так облажалась, Мар… Я не могу спать, мне снятся кошмары, и самое отвратительное… Я знаю, что не заслужила спокойного сна и нормальной жизни… мне так страшно и стыдно. Страшно за Алекса, страшно смотреть ему в глаза, говорить с ним. За эти два дня я так устала бояться.

Марион тоже начинает плакать и тихо признается.

– И я не могу закрыть глаза – везде вижу кровь. И, Эль, я не знаю, как с этим справиться. С раннего детства, с тех пор как мама ушла от моего отца, я поняла одну вещь – я должна быть независимой и сильной в этом мире, иначе он сотрет меня в порошок. Но я не знаю, что делать, Эль. Когда я увидела ее на кровати, знаешь, о чем подумала? «Слава богу, она сдохла». Так ненавидела. Смотрела, как Алекс обнимает ее, держит за руку, и думала, как бы оторвать ей голову. И, увидев ее тело, я… – Она заикается и начинает плакать еще сильнее. Мне становится не по себе от столь откровенного признания, но я обнимаю ее, понимая, что она нуждается во мне. – Иногда я пугаю саму себя. Бывают дни, когда мне кажется, что я – копия своего отца. Тварь без совести, у которой нет ничего святого. Но, понимаешь, осознание случившегося с Мано пришло не сразу. Но скоро я поняла, какой это ужас, и мне захотелось спрятаться от себя. Я боюсь оставаться одна. Я ужасный человек, – она грубо вытирает слезы со щек и смотрит на меня с вызовом: – Только не вздумай меня судить! Я видела, как ты целовалась с Делионом, и прекрасно понимаю, почему побежала все рассказывать Алексу! Ты тоже ненавидела Мано! И тоже обрадовалась ее смерти!

Я не выдерживаю и звонко бью ее по щеке. Секундный импульс злости. Я даже не поняла, как это получилось. Марион с изумлением глядит на меня и, недолго думая, ударяет меня в ответ. Сильно. Звук пощечины отдается в ушах, щеку колет от боли. Но мы обе приходим в себя. Как ни странно, это нам помогает. Мы обе словно очнулись.

– Можем спать вместе, – предлагает она после минутной тишины, будто ничего сверхъестественного не случилось. – Вместе будет не так страшно.

Я поглядываю на свою сводную сестру и ничего не понимаю – лишь чувствую, что здесь и сейчас, в этой комнате, происходит нечто очень важное для нас обеих.

– Мар, поклянись, что никогда не предашь меня, – шепотом прошу я.

Мне отчаянно хочется иметь рядом человека, которому можно доверять на все сто процентов. Такой человек нужен как воздух. Марион встает с кровати и берет с моего столика канцелярский нож. С каменным лицом она делает маленький надрез на ладони и передает нож мне в ожидании ответного жеста. Я делаю то же самое.

– Эстель-Элеонор дю Монреаль, я клянусь тебе быть рядом и быть верной, никогда не предавать тебя и не судить.

В ее голосе звучит такая серьезность и искренность, что по коже бегут мурашки.

– Марион Депорт, я клянусь отвечать тебе тем же, – твердо произношу я, и мы пожимаем друг другу руки.

Мы смотрим на наше рукопожатие. В душе словно взрывается гром и сверкает молния. Это выглядит сюрреалистично. Мы будто сошли с ума, обе и одновременно. Но между нами нет неловкости или стыда за содеянное. Напротив, мы испытали облегчение, найдя союзника. Страх одиночества покидает наши души. И хоть мы никогда не воспринимали друг друга сестрами, эта клятва проникает в самые глубокие и тайные уголки сердца. Я смотрю в глаза Марион и знаю – она рядом. Она смотрит мне в глаза и знает – я рядом. Мы смотрим друг на друга и знаем, что отныне мы – сестры.

Квантан

В Люксембургском саду полно туристов, но мне удается найти местечко в тени. Я не привык проводить лето в Париже: слишком жарко и много людей вокруг, мало свежего воздуха. Но город прекрасен: голубое небо без единого облачка и ослепительное солнце, играющее с водами Сены, зеленая трава и деревья. Я оглядываю неизвестный мне ранее Париж. Вокруг звучат английский, китайский, русский, а французский редок. Летом парижане разлетаются в разные уголки мира, отдавая город во власть туристов. Рядом со мной сидит старушка, она тщательно оделась к выходу и надушилась. На такой жаре запах ее духов почти доводит меня до головокружения. Я назначил встречу с Рафаэлем, а он, как всегда, опаздывает. Вижу его у самого входа и машу рукой. Он подхватывает один из железных зеленых стульев, которые расставлены по всему периметру сада, и устраивается рядом.

– Ты уверен в своем решении? – вместо приветствия спрашивает он.

Этот вопрос мне задал каждый член семьи, с тех пор как я сообщил, что покидаю Париж. Для всех эта новость стала сюрпризом. Я терпеливо киваю.

– Абсолютно точно, я уже нашел квартиру в Роле, оттуда до Лозанны – двадцать минут на машине.

– Но почему? Ты же хотел учиться в Сорбонне. Ты действительно этого хотел.

– Сейчас я хочу быть как можно дальше отсюда, Раф, – честно признаюсь я.

Краем глаза я чувствую его назойливый взгляд.

– Помнишь, однажды ты сказал мне, что нельзя убегать от жизни?

– Я не убегаю! – теряя терпение, говорю я. Как надоело убеждать в этом каждого! Неужели они не понимают, что я не знаю, как жить в этом городе. – Я поступил в университет Лозанны, буду учиться там. Рафаэль, я просто решил пожить в другом месте. К чему этот разговор?

– У меня ощущение, что ты наказываешь себя, – задумчиво бормочет кузен.

– Будто я не заслужил наказания! Я помню твой взгляд. Ты посмотрел на меня тогда с таким укором. Да, ничего не сказал, но мне хватило немого упрека.

– Это было связано не с тобой! Я, скорее, хотел тебе помочь и не знал, как это сделать. Я был растерян: не каждый день видишь своего кузена в куче дерьма и понимаешь, что не в силах помочь.

– Я заслужил то, что со мной случилось.

– Послушай, мы все ошибаемся и делаем плохие вещи, нам всем жить с собственной совестью. Но ошибки не должны мешать строить будущее. Предопределять то, кем мы являемся. Ты хороший человек! Один из лучших на этой долбаной планете!

Я молчу. Рафаэль хватает меня за плечо, заставляя повернуть голову в его сторону.

– Мано взяла деньги, Квантан. Понимаешь? Она взяла эти пять миллионов, подписала все документы о неразглашении и не подала судебного иска, – черные глаза Рафаэля встречаются с моими, пытаясь образумить меня. – Плевать она хотела, что больше у нее не будет детей! Ей насрать и на тебя, и на Алекса. С пятью миллионами на счету вы оба ей на хрен не нужны! Поэтому, Квантан, какая бы мысль не крутилась у тебя в голове, забудь! Утри сопли и иди вперед. Понял?

Я чувствую, Рафаэль злится. Он не знает, что я ходил к ней в больницу. Глядя мне в глаза, Мано тихо, с ненавистью произнесла: «Твой адвокат не оставил мне выбора. Я исчезну, но жить с этим тебе, Квантан». Думаю, Моро оказал на нее сильное давление. Она взяла эти деньги, не приплясывая от счастья, это точно.

– Ну, наконец, – бормочет Рафаэль, – я уже думал, ты не почтишь нас своим присутствием.

– Привет, – тихо здоровается Пьер и проводит рукой по светлым волосам. – Вы как?

– Он уезжает в Швейцарию, – вводит его в курс дела Раф.

– Да я уже понял, – раздраженно бурчит мой второй кузен.

В разговоре наступает пауза. Не выдерживая, я в сердцах шепчу:

– Если бы я только знал, к чему это все приведет…

– Квен, – серьезно начинает Рафаэль, – на «если бы» и прочем дерьме далеко не уедешь. Все так, как есть. Переворачивай лист и двигайся дальше.

Пьер хлопает меня по плечу. Я молча киваю и закрываю глаза.

Вина – самый тяжкий груз, который может лечь на плечи человека. Я чувствую ее вес. Она не дает мне свободно дышать, гирями опустилась на грудь.

– Будь сильным, – просит меня Пьер.

Я коротко отвечаю:

– Буду.

Другого выхода нет.

Глава 7

Эстель

Окно в комнате открыто нараспашку, до меня доносятся радостные звуки летнего вечера. Я вылезаю на подоконник, опираюсь о кованый заборчик и смотрю вниз. Свет фонарей освещает толпы людей, гуляющих летней ночью. Слабый ветерок колышет мои длинные волосы, остужая кожу после знойного дня. Из моего окна видна Эйфелева башня. Помнится, когда я только приехала в Париж, могла часами на нее смотреть. Снизу все кажется таким маленьким и незначительным. Люди словно игрушечные, туда-сюда снуют машины и мотоциклы. У меня под самым носом – свой собственный игрушечный город. Раньше мне нравилось придумывать людям жизни. Вон тот рыжий парень спешит на свидание к девушке. А эта шатенка тайно влюблена в своего босса. Я казалась себе кукловодом. Но все иначе: кукловодом является жизнь, и каждый из нас играет свою роль – кто-то главную, а кто-то второстепенную. У меня такое ощущение, что от нас ничего не зависит. Я чувствую себя беспомощной, и от этого становится страшно. Как вернуть контроль над собственной жизнью? Как управлять ею? Понять, чего ты действительно хочешь, и двигаться в нужном направлении? Легче сказать, чем сделать.

До меня доносится тихий неуверенный стук, и я точно знаю, что это не Марион. Она без спросу заходит в мою комнату, как к себе. Скорее всего, это папа. Мы редко видимся в последнее время, между нами натянулась струна неловкости и непонимания. Стук повторяется – так же неуверенно и смущенно.

– Войдите, – громко произношу я.

Ручка медленно поворачивается, и в комнату заходит Алекс. От неожиданности я подскакиваю с подоконника и смотрю в осунувшееся лицо брата.

– Я боялся разбудить тебя, – тихо говорит он.

– Нет, я не сплю, – торопливо и слишком громко отвечаю я.

– Я завтра уезжаю, мне надоело спать в отеле… Не против, если я войду?

– Конечно! – опять очень громко.

Я волнуюсь и не знаю, как себя вести, что сказать. Мы не оставались наедине с тех самых пор, как произошел несчастный случай.

– В детстве, когда тебе было страшно, ты часто приходила спать ко мне, – вспоминает он, и уголки его губ приподнимаются в грустной улыбке. – И не просто приходила – ты будила меня и требовала перенести половину своих игрушек, чтобы они ночью не скучали и не плакали. Как я ненавидел твои визиты! Но ты была таким щекастым чудом, что отказать тебе было невозможно. Поэтому все медведи, куклы и прочая ерунда на ночь переезжали на мою кровать вместе с хозяйкой.

– Я помню, – шепчу я, не сразу поняв, что Алекс пьян.

В голове мелькает воспоминание из детства: его сонный образ с недовольным, но добрым взглядом. С всклокоченными волосами, под завязку нагруженный моими игрушками. И я, маленький генералиссимус, который требовал забрать еще и большую зеленую лягушку. Алекс объяснял, что у него в руках она не поместится и, если он попытается ее взять, все игрушки упадут. Но я была упрямой, и в итоге он всегда уступал: ему было лень спорить со мной. Алекс попробовал достать эту самую лягушку и оказывался прав – из его рук валилось все. Он строго смотрел на меня, а мои глаза были на мокром месте. Все заканчивалось тем, что он собирал всю кучу заново, а лягушку хватал зубами.

Сейчас, глядя на своего брата, я понимаю: иногда он слишком добрый. Он никогда ни в чем мне не отказывает.

Алекс подходит ближе и неуверенно поводит плечами.

– Я могу лечь? – спрашивает он.

Я чувствую сильный запах алкоголя.

– Ложись, – растерянно отвечаю я.

Он направляется к моей постели и смотрит на помятое одеяло, поверх которого лежит тарелка с печеньем и раскрытая книга.

– Перечитываешь «Гарри Поттера»?

– Да, захотелось магии, – признаюсь я.

Алекс берет с моей тарелки шоколадное печенье и довольно хмыкает:

– Я сразу почувствовал запах, как только порог квартиры переступил. Сама готовила?

– Нет, Марион испекла. Она королева вкусняшек, – неловко поясняю я.

Алекс кивает и с полным ртом соглашается:

– Правда вкусно.

– На тумбочке есть стакан молока, – предлагаю я.

Он с благодарностью смотрит на меня и берет почти полный стакан.

– Почитаешь мне, Эль? – просит он, слегка качаясь из стороны в сторону.

Я взяла книгу. Алекс лег рядом и положил голову на мою подушку. Пустая тарелка из-под печенья лежит на полу у кровати. Марион будет счастлива узнать, кто его умял. В какой-то момент мне кажется, что Алекс заснул, и я умолкаю. Нужно его накрыть. Я тянусь к пледу, сложенному в ногах.

– Это ведь я рассказал тебе о Гарри Поттере? – В ночной тишине голос Алекса звучит глубже обычного.

– Да, ты привез из Лондона эксклюзивное издание, с золотыми страницами и красиво оформленное.

Он хмыкает:

– С палочкой и картой мародеров!

– Да! – подхватываю я. – И еще шарф в цветовой гамме Гриффиндора. Мама запрещала мне с ним спать, боялась, что я ночью задушу себя. А я носила его весь день и не снимала на ночь. Почему? Но мама была непреклонна! В итоге каждую ночь мы спорили, а потом привязывали шарф к изголовью кровати.

– Да? Я не знал об этом, – задумчиво бормочет Алекс.

Я молча киваю, лихорадочно соображая, что еще ему рассказать. Но он опережает меня.

– Знаешь, а ведь я мог показать эту историю своему ребенку.

Я с грустью смотрю на брата. Он ловит мой взгляд и отводит пустые глаза.

– Мне так стыдно перед тобой, Эль. Я до сих пор не могу поверить, что младшая сестренка нашла окровавленное тело в моей квартире. В голове не укладывается, как это получилось. И когда я совершил ошибку: когда не позвонил тебе, как обещал, или три года назад, когда хотел порвать с Мано, но не смог.

Он замолкает. Я тянусь к нему и обнимаю его за плечи.

– В этом нет твоей вины, – тихо говорю я ему на ухо.

Он качает головой в ответ.

– Конечно, есть. В том, что мой ребенок мертв. В том, что ты увидела то, что пятнадцатилетние девочки видеть не должны. В том, что сделала Мано. Во всем этом – лишь моя вина, Эль. – Алекс поворачивает голову и смотрит мне в лицо. – Знаешь, три года назад я сидел с ней в машине. Отчетливо помню тот вечер: мы ехали из ресторана и остановились перед ее домом. Я ужасно нервничал весь ужин, так как принял твердое решение поставить точку в наших отношениях. И я начал разговор, намекая, что наши отношения не развиваются так, как мне хотелось бы. В какой-то момент, глядя в ее глаза, полные смятения, я осознал, что не могу этого сделать. Я просто не смог порвать с ней, потому что мне стало стыдно. Я не смог бросить девушку, но ирония в том, что я сумел довести ее до самоубийства, – нервный смешок слетает с его губ, в пьяном голосе столько боли. – Знаешь, имея, мы ничего не ценим, а потерявши, плачем, – тихо заканчивает мой брат и закрывает глаза.

Я глажу его по волосам и очень хочу помочь. Но я не знаю как. В какой-то момент понимаю, что нельзя помочь человеку, невозможно успокоить чужую душу, забрать терзания, боль, чувство вины. Человек должен сам найти в себе силы. Глядя на своего брата, я мечтаю о том, чтобы ему хватило сил выкарабкаться, чтобы однажды он смог простить себя и избавиться от груза вины. Не знаю, возможно ли это и получится ли у меня самой, но я сильно надеюсь, что да.

* * *

Марион падает носом в мою подушку и невнятно бормочет:

– Я заберу ее? Она пахнет Алексом.

Я молча киваю и разглядываю свой шкаф, в котором почти нет свободного места. Такое огромное количество вещей, аж дурно.

– Он правда сказал, что печенье вкусное? – в миллионный раз переспрашивает моя сестра.

Я закатываю глаза, но она этого не видит, с головой утопая в подушке. Уверена, на ее лице блуждает счастливая улыбка.

– Да, он сказал, что Марион – лучший, самый талантливый пекарь печенек в мире! – с сарказмом заявляю я, и мне в голову летит та самая подушка.

– Сама напросилась, – нагло заявляет Марион. Затем она переводит взгляд на чемодан, который я вытаскиваю из-под кровати. – Ты куда-то уезжаешь? – растерянно спрашивает она.

Я неопределенно пожимаю плечами. Еще ни с кем не говорила на эту тему, ни у кого не спросила разрешения. Но я каждой клеточкой своего тела ощущаю потребность уехать отсюда, и как можно дальше.

– Думаю, я поеду к маме с Жан-Люком в Индию.

– Я с тобой, – не раздумывая говорит Марион – ее взгляд полон решимости.

– Постой, – прошу я, – скорее всего, я поеду на год, а не на лето. Плюс через год я планирую вернуться. Но в терминал меня никто не посадит. Я даже экзамен по французскому не буду сдавать в конце следующего года…

– Что ты имеешь в виду? – хмуря брови, спрашивает Мар, явно не понимая моего лепета.

– То, что я потеряю год, ясно? Но мне плевать. Я не могу тут оставаться! А в твои планы явно не входит на год позже заканчивать школу. Поэтому оставайся.

Марион секунду озадаченно глядит на меня, а после уверенно заявляет:

– Я сказала, что поеду с тобой, значит, поеду. На год позже? Да хоть на десять! Какая, к черту, разница? Лучше скажи, что мы будем делать в Индии?

Я тяжело вздыхаю и заглядываю ей в глаза:

– Ты ненормальная?

– А ты? – вопросом на вопрос отвечает она, и ее зеленые глаза начинают злобно сверкать. – Ты от меня не избавишься, понятно? Едем вместе, и точка! Знать и слышать ничего не хочу.

– Мар, я даже не знаю, что буду там делать! – взрываюсь я.

– Ну и плевать! – кричит Марион. – Уезжаем вместе. И приедем в Париж вместе. Закончим школу вместе. И… – Она грозит мне пальцем: – Ты сейчас же закроешь рот и перестанешь меня переубеждать. Придумаем, что делать в этой долбаной Индии!

Я обессиленно сажусь на пол и тихо говорю:

– Я не хочу, чтобы ты пожалела о поспешном решении.

– В этом разница между тобой и мной: я никогда ни о чем не жалею, а ты тонешь в сожалениях. Эль, мы едем вместе! Сегодня за ужином озвучим родителям эту новость.

Она садится рядом и обнимает меня.

– Ты слишком часто стала эта делать, – заявляю я.

– Что именно?

– Обнимать меня.

Марион фыркает:

– Заткнись и наслаждайся, дуреха. Пока я добрая и не брезгую приближаться к тебе.

Последнее предложение сказано со всей серьезностью. Я начинаю улыбаться, а после истерически хохотать. Мы, может, и ненормальные, но безумствовать вдвоем намного интереснее, чем в одиночку.

Этим же вечером мы рассказываем Мари и Антуану о своих планах. Родители озадачены и точно не хотят, чтобы мы пропускали учебный год. Но, видя наше двойное упрямство и понимая, что у них нет шансов нас переубедить, они соглашаются. С Луизой и Жан-Люком дела обстоят проще. Мама считает, что смена декораций – лучший выход из любой ситуации. Насчет школы ей, как всегда, плевать. «Мы наймем репетиторов, как я и предлагала в самом начале», – успокоила она Мари.

– Через год мы вернемся, – говорит Марион, как только наш самолет приземляется в аэропорту Гоа.

– Боже, что же мы будем делать? – бормочу я себе под нос.

– Сексуально одеваться, встречаться с парнями, гулять на вечеринках и пытаться не загубить аттестат. Все, что обычно делают девочки нашего возраста, – поучительно отвечает Мар.

Я растерянно гляжу на нее, а она ухмыляется:

– Эль, меня тебе послал Бог. Ты без меня пропадешь.

Я смотрю в эти зеленые ведьмины глаза и думаю, что ее, скорее, отправил дьявол из самого горячего котла. Но я сжимаю ее руку в немой благодарности, мысленно произнося спасибо за то, что она здесь, со мной. За то, что я не одна.

Что будет дальше? Хороший вопрос, ответа на который у меня нет. Но жизнь знаменита именно этим: никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом.