Текст книги "По битому стеклу"

3

Сейчас мне надо было решить, что делать дальше. Ехать ли мне на дачу или дождаться утра, чтобы дать мужу время успокоиться и остынуть. Да, Андрей слабый и эмоциональный. Да, импульсивный и склонный к истерикам. Требующий к себе постоянного внимания. Иногда даже жестокий в своих желаниях и амбициях. Я все это знала. Но я любила  его и …. Какое может быть еще «и»? Просто любила, этим все сказано. Любила с первого дня, когда мы только познакомились. Вышла замуж по любви. Родила сына от любимого мужчины. Жила с ним и прощала ему все его слабости и заскоки. Поэтому одернула жакет, поправила волосы и села за стол. Это всегда помогало мне сосредоточиться.

Взвесив все за и против, решила, что лучше будет не ждать утра, а ехать прямо сейчас. Ну и что, что приеду поздно? Ничего. Лучше так, чем дать Андрюше время накрутить себя.

Я уже собрала сумку, когда зазвонил мой мобильный. Глянула на экран – неизвестный номер. И кому это я так не вовремя понадобилась?

– Да!

– Ядвига Карловна Троепольская? – задал вопрос незнакомый мужской голос.

– Да. С кем имею честь?

– Автомобиль Тойота Ленд Крузер 300 государственный номер А 357 СО 777 принадлежит вам? – проигнорировав вопрос, продолжил мой собеседник.

– Да, это моя машина. А что случилось? С кем я разговариваю?

– Майор Толмачев Иван Алексеевич, управление ГИБДД по Московской области, – наконец представился мужчина. – Где сейчас ваш автомобиль?

– Под всей видимости, на даче. Он выехал из Москвы около семи вечера.

– Кто управлял вашим автомобилем?

– Мой муж. Аксенов Андрей Семенович. Что, все-таки, случилось?

Мужчина замялся, а после небольшой паузы сказал:

– Произошла авария. Вы сможете приехать?

– Конечно, – тут же ответила я. – Авария серьезная?

– Приезжайте, – сказал мужчина. – Киевское шоссе….

Я кивнула, будто он мог меня видеть, потом опомнилась и ответила:

– Уже выезжаю.

Подхватила сумку и бегом бросилась на парковку. В голове стучало: «авария….. авария….. авария…..»

Впоследствии, вспоминая этот вечер, я никак не могла понять: как же все-таки так получилось, что я ничего не почувствовала? Ведь должна же я была понять, что случилось что-то более серьезное, чем это сухое и краткое «авария»? Предчувствие, материнское чутье или что-то другое должно  было мне подсказать? Как часто я слышала от других о каких-то ощущениях? О стукнувшем сердце? О внезапно сбившемся дыхании? У меня ничего этого не было. Неужели я такая толстокожая?

Пока мчалась по городу, постоянно повторяла про себя, что Тойота – автомобиль большой, серьезный. С безопасностью там полный порядок, одних подушек безопасности столько, что и не пересчитать. Наверное, Андрюша просто не справился с управлением. Возможно, въехал в другую машину или в ограждение? Ведь если бы случилось что-то действительно непоправимое, мне бы сказали, правда же?

На Киевском шоссе была предсказуемая пробка. Вечер, люди едут с работы домой. Я аккуратно обгоняла машины, стараясь как можно быстрее попасть на место аварии. Андрей и так зол на меня, а если я задержусь, вообще смертельно обидится. Сколько раз он говорил мне, что нужно было оформлять машину на него? Чтобы он мог решать все вопросы самостоятельно. Наверное, я сглупила тогда. Просто, когда покупала автомобиль, у Андрея был большой заказ, и я не решилась отвлекать его от работы.

Сашенька наверняка перепугался, да еще и устал, ведь, скорее всего, они  несколько часов ждали сотрудников ГИБДД. Родители, опять же, перенервничали.

На подступах к указанному месту пробка увеличилась – несколько полос было перекрыто.

Я остановилась у обочины, вышла из машины и закрутила головой, высматривая белый внедорожник. Две кареты «Скорой помощи», пожарный расчет, несколько машин ГИБДД. Чуть в стороне – ярко-красный Мазератти в окружении пары темных внедорожников, явно машин сопровождения. Рядом в Мазератти стояла группа мужчин в костюмах, курила и что-то обсуждала.

Неужели Андрей умудрился и зацепил эту дорогущую красавицу? Ничего, страховка покроет ущерб. Главное, чтобы с людьми ничего не случилось, все же машины «Скорой помощи» несколько нервировали. Я зашла за ограждение и двинулась в сторону полицейских машин, не переставая выискивать глазами мою Тойоту. Странно, белая машина должна быть видна в сгущающихся сумерках, но я ее не находила. Возможно, пожарный расчет загораживает?

– Вы куда? – нелюбезно поинтересовался у меня представитель правопорядка.

– Туда, – я махнула рукой в сторону полицейский машин и пояснила: – Я Троепольская, владелица Тойота Ленд Крузер. Мне звонили, сказали, что случилась авария. Только я не вижу своей машины.

Полицейский бросил на меня внимательный и какой-то странный взгляд и ответил:

– Пойдемте, там майор Толмачев вам все объяснит.

Майор Толмачев оказался обычным мужиком под сорок, с ничем не примечательной внешностью. Я представилась.

– Кто еще был в вашей машине?

– Муж, наш сын и мои родители, – ответила я. – А где машина? Я ее не вижу. Возможно, это ошибка?

– Сколько лет сыну?

– Четыре, – машинально ответила. – Да в чем дело? Где моя машина?

Майор неожиданно взял меня под локоть.

– Машина там, – он махнул рукой за пожарный расчет. – Вы только держитесь, Ядвига Карловна.

Я дернула плечом, освобождаясь от захвата и поспешала в указанном направлении.

За пожарной машиной ничего не было, и я уже хотела повернуться к майору и высказать все, что я думаю по поводу его странного поведения, как вдруг мое внимание привлекло смятое ограждение. Медленно я пошла туда, а потом….

Я не потеряла сознания. Небеса оказались жестоки, и я стояла и смотрела, как пожарные сворачивают шланги или как там называются эти штуки. Как переговариваются между собой полицейские, стараясь не смотреть на меня. Как отъезжают врачи «Скорой помощи». Но на самом деле я смотрела не на них. Я не могла оторвать глаз от страшной, дымящейся груды покореженного металла, которая еще несколько часов назад была моей Тойотой.

Автомобиль протаранил заграждение, улетел в кювет, перевернулся и загорелся.

Я думала об этом отстраненно, словно смотрела какой-то художественный фильм, боевик, не имеющий ко мне и моей семье  абсолютно никакого отношения.

Но не в меру услужливая память подсказала: ведь там, в салоне, были люди. Трое взрослых и маленький ребенок… Мой четырехлетний сын… Мама… папа…. Муж…

– Где они? – прохрипела я, чуть повернув голову к стоящему позади меня человеку.

– Они…, – он замялся, – ваши близкие не смогли выбраться… Машина загорелась практически сразу… Мне очень жаль…

– Где мой сын?!

– Ядвига Карловна, может быть, принести вам воды? – задал он совершенно нелепый, с моей точки зрения, вопрос и махнул кому-то рукой.

Боковым зрением заметила, как в нашу сторону двинулся еще кто-то.

– Вы с ума сошли? – я на мгновение оторвала взгляд от машины, чтобы посмотреть на стоящего рядом со мной мужчину.

Кажется, это тот самый … майор… черт, как же его? Толмачев?

– Что случилось с моей семьей?

– Ядвига Карловна, – он подхватил меня под руку и сноровисто потащил куда-то. – Вам лучше присесть.

– Вы можете мне просто сказать, что случилось с теми, кто был в машине?! – заорала я, отчаянно пытаясь освободиться из захвата майорских пальцев.

Он отпустил меня почти сразу.

– Они погибли.

Я поверила сразу и безоговорочно. Не стала вопить, что это не правда. Не стала рваться к Тойоте, чтобы проверить. Тяжело опустилась на заднее сидение машины, к которой меня подвели, и даже приняла из чьих-то рук стакан (и откуда только взяли?) с водой, послушно сделала глоток, не чувствуя вкуса.

Андрюша, Сашенька, родители погибли… Сгорели заживо в машине …

Последние слова я, кажется, произнесла вслух, потому что мне тут же ответили:

– Нет.  Был  очень сильный удар. Машина несколько раз перевернулась, вылетела за заграждение. По всей видимости, к моменту взрыва пассажиры были уже мертвы. Будет проводиться экспертиза, но вы понимаете, автомобиль выгорел почти дотла…

«Господи, пожалуйста! Пусть они умерли сразу!» – взмолилась я, бессильно роняя руки на колени и не замечая, как вода заливает ноги.

Сидела, глядя на мокрую юбку, и просила небеса, чтобы моя семья погибла сразу, еще до взрыва. Рядом стоял Толмачев, не решаясь сказать  что-либо еще. Пауза затягивалась, и я задала вопрос:

– Что произошло? Андрей не справился с управлением?

– Не совсем.

– Что значит – не совсем?

– Вторая машина…

– Была вторая машина? – перебила я майора. – Вы можете внятно объяснить, что случилось?

Майор Толмачев очень тяжело вздохнул.

– Будет проводиться расследование. Мы изучим записи с камер наблюдения, показания свидетелей, но уже сейчас могу сказать, что было два участника. Ваш муж и вон тот автомобиль.

Он указал рукой на красный Мазератти.  Я посмотрела на машину. На первый взгляд, она была абсолютно цела, но может быть, я просто не вижу повреждений.

– Водитель второй машины жив? – спросила у майора.

– Да. Тут, как говорится, слава богу.

– Что?! Какому богу?! – я резко поднялась, бросила ненужный стакан за сидение полицейского автомобиля и шагнула к майору.

Он чуть отступил, но взгляда не отвел.

– Моя семья …, – горло сдавил спазм, я сглотнула и продолжила, – погибла, а вы говорите, слава богу?!

– Я не это имел в виду.

– Почему та машина, – я ткнула пальцем в Мазератти, – цела? Почему Тойота, в которой были мои родные, сгорела? Что случилось?!

– Ядвига Карловна, мы разберемся, – ответил Толмачев.

– Когда? – спросила требовательно.

– Уже начали. Может быть, вам лучше поехать домой? Вас отвезти? Или вы позвоните, чтобы вас кто-нибудь забрал?

– Дайте сигарету, – попросила я. – У вас же наверняка есть.

– Конечно.

Мне торопливо протянули незнакомую пачку. Я также торопливо, словно боясь опоздать, вытянула сигарету, прикурила предложенной мне зажигалкой.

– Отойдите, – сказала я Толмачеву. – Я хочу постоять одна.

– Вы уверены? – он с сомнением окинул меня взглядом.

– Отойдите, – повторила настойчиво.

Кивнул и на самом деле отошел.

С сигаретой, зажатой в пальцах, я вновь развернулась к Тойоте.

Со мной произошло нечто странное: умом я понимала, что там, в нескольких метрах от меня, находится все, что осталось от моей семьи. Но это было настолько чудовищно, что сердце отказывалось воспринимать эту информацию. Я не могла даже думать о том, что случилось. Наверное, именно поэтому самым важным для меня сейчас было выяснить – что же все-таки случилось. Мне нужны были подробности, технические детали и прочие факты. Все, что угодно, только бы не задаваться вопросом: погиб ли Сашенька сразу или горел в перевернутой машине.

Мое внешнее спокойствие позволило Толмачеву подойти и обратиться ко мне.

– Ядвига Карловна, вам нужно ехать домой. Отдохнуть. После экспертизы мы сможем выдать тела для погребения. То, что осталось…

– Да, – как-то заторможено согласилась с ним, – я сейчас поеду.

– А давайте, вас отвезут, – предложил майор. – На вашей же машине, чтобы вам было удобнее.

– Хорошо.

– Сейчас, одни минутку. Я отдам распоряжение.

Он на самом деле отлучился всего на пару минут. И вот уже кто-то забрал у меня ключи от седана, а кто-то под руку вел к машине, спрашивая: не нужно ли вызвать врача, а может быть лучше сразу в больницу? От этого предложения я отказалась и спросила у Толмачева:

– Вы будете держать меня в курсе вашего расследования?

– Да, конечно. Завтра вам надо будет подъехать, дать показания.

– В котором часу?

– Вы позвоните, когда будете готовы, –  протянул он мне свою визитку. – Главное, держитесь. Все утрясется.

Я дернула головой, демонстрируя, что мне не нужны эти тупые утешения. Не нуждаюсь, уж простите.

– Ядвига Карловна, – громко окликнул меня кто-то.

Я обернулась на голос. Высокий худощавый мужчина в неприлично дорогом костюме стоял явно в окружении  охранников и смотрел на меня со смесью жалости и понимания.

– Ядвига Карловна, – повторил он и протянул мне руку. – Примите мои соболезнования.

– Виктор Алексеевич, я думаю, вам не стоит.., – попытался остановить его один из сопровождавших, но незнакомец отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

– Мне искренне жаль, что так получилось.

– Вы кто? – спросила я у незнакомца, очень уж он выделялся на общем фоне.

– Виктор Плетнев, – представился мужчина и пояснил: – Я был за рулем второй машины.

4

Так я впервые увидела Виктора Алексеевича Плетнева, человека, по вине которого вдребезги разбилась моя жизнь.

Я не вцепилась ему в лицо, обвинив в убийстве. Он не стал падать передо мной на колени, умоляя простить его. Нет, ничего такого не случилось.

В тот момент я еще не вполне осознала, кто стоит напротив и с таким участием заглядывает в мои глаза. Я поняла только, что это водитель красной Мазератти, и мне стало необычайно интересно, как чувствует себя человек, выживший в автомобильной аварии, унесшей четыре жизни. Вот там, в нескольких метрах от нас, лежит не остывший еще прах, а он стоит тут – живой и вроде бы даже здоровый. О чем он думает, водитель красной Мазератти? Изменилась ли его жизнь за те пару минут, что понадобились, чтобы осознать – там, где другие потеряли жизни, он отделался лишь легким испугом и чуть поцарапанной машиной?

Именно поэтому я сделала шаг навстречу мужчине, чтобы получше его рассмотреть. Мне показалось важным увидеть его глаза. Но шагнув, я ощутила, что меня подхватывают под руки и настойчиво тянут куда-то, а охранники (или соратники?) встали стеной между нами и аккуратно оттесняют господина Плетнева в сторону.

Я покорно позволила посадить себя в машину и увезти. Уже дома, оставшись наедине с собой,  ощутила, что ничего в моей жизни больше  не будет прежним.

Все последующие дни слились в моем сознании в одно серое, мутное марево.

В себя пришла во время похорон. Вдруг очнулась и обнаружила, что стою на кладбище, вокруг меня суется какие-то люди, а перед глазами четыре гроба. Но я смотрела только на один. Маленький, будто игрушечный. Там, внутри, лежал мой сыночек. Нет, я знала, что в той страшной аварии мои родные сгорели практически дотла. Там, со сути,  и хоронить было нечего. Но родители Андрея настояли, чтобы останки похоронили по-человечески, и я послушно согласилась.

А для меня они так и остались живыми – отец, мама, муж и Сашенька. Мое солнышко, мой маленький сыночек. Я закрывала глаза и видела его в кроватке. Таким, каким оставила в наше последнее раннее утро. Сонным, теплым, сладким. Пахнущим для меня совершенно по-особенному, моим ребенком.

Я стояла возле могил и смотрела, как опускают гробы.

Внезапно раздался громкий и четкий голос матери Андрея.

– Это ты во всем виновата!

И она ткнула в меня пальцем.

– Ты! Если бы не ты, они были бы живы!

Я оторвала взгляд от могил и посмотрела на свекровь. Все эти дни мы с ней практически не разговаривали. После того, как родителям Андрея стало известно об аварии, они позвонили лишь однажды, сообщить, что на кладбище приедут самостоятельно. Похоронами и всем, что с этим связано, я занималась без них. Мать Андрея слегла, у нее резко поднялось давление, и ее муж, отец Андрея, ни на шаг не отходил от жены. Я не хотела их беспокоить, не хотела усугублять их и без того тяжелое положение. Они потеряли единственного сына. Мне было понятно их горе, ведь я тоже потеряла единственного сына. Просто мне, в отличии от свекра со свекровью, не на кого было переложить заботы о погребении.

– Будь проклята ты и твои деньги! – с ненавистью произнесла свекровь очередную хлёсткую фразу.

Ее муж, избегая смотреть мне в глаза, попробовал встать между нами, шепча жене что-то на ухо.

– Лучше бы это была ты!

– Дорогая, – вклинился свекр, – пожалуйста, успокойся. Тебе нельзя нервничать.

– Зачем ты пришла сюда? Убирайся!

Все, кто присутствовал на похоронах, продолжали делать вид, что ничего не слышат.

– Убирайся! – крикнула свекровь и, стряхнув с себя руки мужа, бросилась ко мне и изо всех сил толкнула. От неожиданности я покачнулась и непременно упала бы, если бы меня не подхватил тот, кто стоял за моей спиной.

Крепкие мужские руки сжались на моих напряженных плечах.

– Ядвига Карловна…

– Спасибо, – тихо поблагодарила я. – Со мной все в порядке.

Стоящий позади не спешил убирать руки, желая удостовериться, что со мной действительно все нормально.

– Я в порядке, – повторила ему.

Тут же мужские пальцы разжались, отпуская меня. Человек, так вовремя поддержавший меня, подошел к родителям Андрея и что-то сказал. Мой свекр только кивнул в ответ, свекровь зажала рот рукой, пытаясь справиться с рыданиями, и они отступили от могил. Церемония прощания пошла своим чередом.

На поминальный обед меня отвез водитель.

Собственно, это и был тот самый мужчина, что стоял рядом со мной на кладбище и не дал упасть в могилу. Раньше я не слишком-то обращала внимание на того, кто числился моим водителем. Предпочитала ездить за рулем самостоятельно. Но после аварии  была не в том состоянии, чтобы водить машину. И тогда в мою жизнь вошел Валентин. Немного угрюмый, немногословный, слегка простоватый на вид мужчина чуть за сорок. Бывший сотрудник управления внешней разведки. Что у него там случилось и почему он устроился всего лишь персональным водителем, я не знала. Зато знала, что машиной управлял невероятно, так, словно они с автомобилем были единым целым. Валентин не произнес ни слова соболезнования, казалось, он даже не смотрел на меня, только в один из дней, когда я после посещения ритуального агенства вышла, с трудом переставляя ноги и до боли закусив губу, чтобы сдержать предательские слезы, Валентин помог сесть в машину, а потом, словно фокусник, достал небольшой термос с крепким и сладким чаем и бутерброд с колбасой. Почему-то я взяла предлагаемое, хотя и не была голодна. Чай обжигал даже сквозь толстые стенки термоса, подтаявшее масло пропитало белую булку, а колбаса источала густой мясной дух. Я не ела такого со времен детства.

– Поешьте, – скомандовал мой водитель. – Я пока покурю на улице.

Он оставил меня одну в салоне, а сам отошел на пару шагов от машины и закурил. А мне вдруг ужасно захотелось есть, рот наполнился слюной, и я буквально в три укуса уничтожила бутерброд. А потом, обжигаясь, пила простой индийский чай. Безбожно сладкий, сдобренный лимоном. И мне казалось, что ничего вкуснее в этой жизни я не ела.

Валентин вернулся в машину, распространяя запах крепкого табака. Я иногда позволяла себе выкурить сигаретку – другую, но предпочитала что-то более легкое, изысканное, со вкусом вишни. В другое время, бы выгнала из машины того, кто так отвратительно вонял дешевыми сигаретами, но сейчас этот резкий запах не давал мне потерять себя. Я чувствовала, что жива.

– Дайте сигарету, – попросила я водителя.

– Вы такие не курите, – возразил Валентин.

– Да какая разница? Просто дайте мне сигарету.

Он протянул мне пачку. Да, такие я действительно не курила никогда. Более того, никто из моих знакомых тоже не употреблял такой табак. Дешево и сердито. А ведь он получает достаточно большую зарплату, чтобы позволить себе нормальные сигареты.

Валентин заметил, как внимательно я изучаю сигаретную пачку и тут же убрал ее в карман.

– Я же говорю, вы такие не курите.

Мне стало неловко. Мало ли, какие у него обстоятельства?

– Простите, – извинилась не пойми за что, а потом спросила: – Почему вы курите эти сигареты?

Валентин посмотрел на меня в зеркало заднего вида, пожал плечами и коротко ответил:

– Привык.

– Простите, – повторила я.

– Куда дальше? – задал вопрос Валентин.

– Домой.

Он отвез меня домой и проводил до квартиры,  на следующий день настоял, чтобы мы заехали в магазин за продуктами, а после как-то незаметно стал моей тенью. В машине всегда был термос с чаем и какой-нибудь перекус. Простой, без изысков. Булка с изюмом, бутерброды или печенье.  Иногда это была моя единственная еда за весь день. Дома я почти ничего не ела, только варила себе крепкий, густой кофе. Аппетита не было, но перекус, припасенный Валентином, всегда оказывался, как нельзя, кстати.

Валентин взял на себя похороны. Мне было тяжело, он был рядом, поддерживая. И на похороны пришел вместе со мной.

Поминальный обед тоже запомнился смутно.

Я все прокручивала в голове слова свекрови, и с болью размышляла о том, что не так уж она и не права. Если бы я не опоздала, то села бы в Тойоту вместе со всеми, рядом с Андреем. Наверное смогла бы как-то предотвратить аварию, помочь справиться с тяжелым автомобилем, перехватить руль? Не знаю как, но ведь я была бы рядом, придумала бы что-нибудь. Или уж погибла бы с ними, а не сидела бы сейчас за столом, выслушивая какие-то странные, пустые слова соболезнования. Как вообще можно соболезновать?  Что можно сказать такого, чтобы человек, в одночасье потерявший всех близких, вдруг утешился? И не все равно ли мне, что эти люди в черном, сидящие здесь со скорбными лицами, по их собственным словам, готовы разделить мое горе? Разве такое можно как-то разделить? Уменьшить? Облегчить?

Да, скорее всего, если бы я не заснула в офисе, то гробов было бы пять, и меня бы уже закопали вместе с семьей. Возможно правы те, кто верит в загробную жизнь, и сейчас я бы была с Сашенькой, а не здесь….

– Ядвига Карловна, – Валентин наклонился ко мне, – вам бы покушать.

Господи, что еще за дурацкое «покушать»?! Я не ответила, раздраженно дернула плечом, но он не отстал – положил мне на тарелку румяные, масляный блин и, кажется, что-то еще. Мне нестерпимо захотелось схватить посуду и швырнуть ее в кого-нибудь, ну хоть в того же Валентина. Я терпеть не могу блины, и от вида еды сейчас точно стошнит. Зачем вообще нужны эти поминки за столом? Поминальны блины, водка? Лица людей, которые я даже не различаю. Кто это такие? Почему я должна сидеть с ними сейчас, когда так нестерпимо хочется только одного: забиться в какую-нибудь щель и побыть одной.

Желание швыряться посудой пришлось задавить в зародыше, родители Андрея никогда бы мне такого не простили, хотя они и так меня никогда не простят. Мысль о том, что люди, не желающие меня видеть, могли бы и не приезжать, я вышвырнула из головы.

«Это не я, – сказала себе, – это во мне говорит горе».

Горе – море, море – горе. У меня просто океан этого горя. И почему я такая заторможенная? Это защитная реакция моего организма или Валентин все же добавил что-то в чай, чтобы я была поспокойнее?

Мысли вяло ворочались в тяжелой голове. Неужели я ткнула пальцем в небо и угадала насчет волшебного чая, которым так упорно поил меня водитель? Может, от доброты душевной, подливал туда какое-то волшебное зелье? Мало ли, что у них там, в службе внешней разведке, изобрели? Ведь говорят, что бывших разведчиков не бывает, вот он и разжился какой-нибудь успокаивающей дрянью у коллег по цеху.

С Валентина мысли снова перескочили на свекра со свекровью. Жалко их. Сердцем, обливающимся кровью, жалко до слез. А разум твердит, что даже тут любимые родственники умудрились хорошо устроиться. Всю жизнь попрекали меня. И жена я плохая, и мать никудышная. Свекровь нашла время выступить – на кладбище. Спасибо ей за это больше. Если бы я все же рухнула в свежую могилу, ей наверняка понравилось бы.

«Это все горе, – повторила себе еще раз. – У меня горе, у них ведь тоже. Надо быть добрее».

Но добрее быть не получалось. Ни к ним, ни к себе. Как ни крути, я чувствовала себя виноватой. Но ведь авария произошла не сама по себе? В том тумане, в котором болталась все эти дни, я как-то упустила из виду, что так и не поинтересовалась ходом расследования. А ведь уже должны были быть хотя бы предварительные результаты. Записи с камер наблюдения посмотреть ни времени, ни особого ума не надо. Там же должно быть видно – что же все-таки произошло. Почему одна машина разбита вдребезги, а другая целехонькая. Почему таким виноватым выглядел тот мужчина – водитель Мазератти.

Я чуть повернула голову, Валентин так и стоял за моим стулом.

– Мы оплатила счет полностью? – задала вопрос. – Уточни у Катерины Дмитриевны.

– Одну минутку, – Валентин нашел глазами мою помощницу и двинулся в ее сторону.

Я обвела глазами зал, наткнулась на родителей Андрея. Свекровь выглядела плохо. Надо бы отдать распоряжение, чтобы их с мужем отвезли домой и вызвали врача. Путь стариков посмотрит хороший специалист. Но ведь они не послушаются. Откажутся и от машины, и от медицинской помощи, а после начнут упрекать меня в жестокосердии. Я столько раз это проходила, что могла дословно повторить слова матери Андрея.

– Катерина Дмитриевна сказала, что все оплачено, – сообщил Валентин, снова занимая место за моей спиной.

– Хорошо. Пусть она останется здесь до конца, на всякий случай.

Я поднялась из-за стола.

– Мы уезжаем? – спросил Валентин.

– Да, – коротко бросила в ответ и пошла к родителям мужа.

Они заметили меня, напряглись, будто к войне готовились.

– Вас отвезут, – сообщила им, стараясь говорить ровно.

– Справимся сами, – возразил свекор.

Вот что за люди такие? Неужели даже сейчас нельзя вести себя по-человечески? Открыла рот, чтобы достойно ответить, и тут же закрыла. Не могу. Да и не хочу, если честно. Силы мои были на исходе, поэтому в ответ только пожала плечами, давая понять, что услышала и приняла.

– До свидания.

Они ничего больше не сказали, да мне и не надо было.

Валентин шел чуть впереди, открывая передо мной двери. Несколько раз ко мне подходили люди, что-то говорили. Я ничего уже не воспринимала, только кивала, как китайский болванчик.

Наконец удалось выбраться из ресторана и сесть в машину.

– Домой?

– Да, – ответила и задумалась: найдется ли дома бутылка водки.

– Валентин, нужно заехать в магазин.

– Продуктовый? – уточнил водитель.

– Любой, где продают спиртное.

Он внимательно посмотрел на меня через зеркало заднего вида.

– У нас дома нет водки, – зачем-то пустилась я в объяснения. – Андрей считал, что это напиток для плебеев.

Валентин ничего не стал говорить, но когда мы подъехали к магазину, предложил:

– Ядвига Карловна, давайте я схожу. Вы подождите меня в машине. Какую купить?

– Я не знаю. Любую.

Он вышел на несколько минут, а вернулся уже с бумажным пакетом. Довез меня до дома, проводил до квартиры.

– Может быть,  вам лучше не оставаться одной? – спросил озабоченно.

– Нет, именно сейчас я очень хочу побыть одна.

Валентин, спасибо ему большое, не стал спорить.

– Завтра в котором часу приезжать?

– В десять.

– Спокойной ночи.

– Спасибо, – от души поблагодарила своего водителя.

Захлопнула входную дверь, привалилась спиной к деревянной обшивке. Вот я и одна. В доме тихо и темно.

Сколько раз я вот так стояла в темном коридоре, прислушиваясь к звукам, опасаясь сделать лишнее движение, чтобы не разбудить Андрюшу и Сашеньку? Господи, я готова отдать все, что имею, только бы вернуть то время. И пусть Андрюша обижается, спит в мастерской и грозит разводом. Лишь бы был жив! Он, Сашенька, родители. Как же мучительно хочется проснуться и обнаружить, что все это просто страшный сон. Я моргнула несколько раз в надежде, что действительность измениться. Напрасно, ничего не произошло. Я по-прежнему стояла в пустой квартире.

Как была в туфлях, с бутылкой водки в бумажном пакете прошла на кухню. Сейчас ничто не свете не заставит меня зайти ни в спальню, ни в детскую. Достала бутылку, отвинтила крышку и сделала большой глоток прямо из горла. Бесцветная жидкость обожгла пищевод. С бутылкой водки подошла к одному из шкафчиков. Там, на самой верхней полке, лежала моя секретная заначка – пачка сигарет.

Я сидела на кухне в полной темноте, курила и пила водку, пытаясь понять, как жить дальше. И чем дольше я размышляла, тем явственней становилось, что я не хочу жить. Зачем? Чтобы работать? Возвращаться в пустой дом и смотреть фотографии, предаваясь воспоминаниям? Ухаживать за могилами? Вести бесконечную войну с родителями Андрея? Пытаться найти хоть какой-то смысл в своей жизни? Все пустое.

После очередного глотка водки, я затушила сигарету и поняла: это конец. Надо просто уйти вслед за ними. Осталось только решить – каким способом это сделать. Прыгнуть в окно? Но у нас только пятый этаж, вряд ли я убьюсь насмерть, скорее покалечусь и буду влачить жалкое существование в инвалидной коляске. Выпить лошадиную дозу снотворного? Но в доме его отродясь не было. Не прекращая искать варианты, я обвела глазами кухню. Взгляд упал на набор кухонных ножей. Прекрасные, острые ножи. Какие-то японские, безумно дорогие. Я не сильна была во всяких таких штуках, но почему-то решила, что одним из таких ножей удобно будет перерезать себе вены. Кажется я видела в каком-то фильме, что нужно вскрыть вены и лечь в горячую воду.

Водка, выпитая на пустой желудок, сделала свое дело – я была пьяна. Но не настолько, чтобы уснуть прямо за столом. Напротив, мне хотелось действовать.

Пошла в ванную и включила горячую воду. Потом вернулась на кухню, включила свет и стала пристально разглядывать ножи, решая – какой из них больше всего подойдет для того, чтобы перерезать себе вены.

Когда-то я читала, что самоубийцы делаться на две категории – те, кто не хочет жить и те, кто хочет умереть. Так вот, именно те, кто не хочет жить, успешно доводят дело до логического конца. Я не хотела жить. Меня ничто не держало в этой жизни, а там, быть может, я встречусь с теми, кто сегодня похоронила.

Наконец я выбрала нож и взяла его в руку, внимательно рассматривая лезвие. Именно в этот момент зазвонил дверной звонок. Я не торопилась открывать. Видимо, мой посетитель решил, что я не слышу звонка, и дверь содрогнулась от мощного удара, а мне почему-то показалось, что случилось что-то страшное и срочно нужна моя помощь. Вдруг соседке стало плохо? Кинулась в коридор, в одной руке сжимая нож, в другой – горлышко водочной бутылки.

Открыть дверь занятыми руками оказалось затруднительно, и я аккуратно пристроила водку на мягкий пуфик. Бутылка не удержалась и упала, водка пролилась, и в коридоре отчетливо запахло крепким спиртным, а я решительно распахнула дверь, готовая прийти на помощь.

В дверях стоял Валентин, и он как-то сразу заметил  и пьяную меня, и нож в моей руке, и почти пустую бутылку. Облегченно выдохнул и вошел в квартиру.

– Успел, – сказал вместо приветствия.

– Что-то случилось? – спросила у него, все еще подозревая, что кому-то срочно понадобилась  моя помощь.

– Слава богу, нет.

– Тогда зачем вы вернулись?

И не дожидаясь ответа призналась:

– Я не хочу жить.

Валентин, ничего не ответив, подхватил меня под мышки и отнес в кухню.

– Я не хочу жить, – повторила  упрямо, словно Валентин собирался со мной спорить.

Он отпустил меня и отступил на шаг, не сводя с меня серьезного взгляда.

– Мне незачем жить, – попыталась втолковать ему.

Валентин развернулся и вышел. Вернулся почти мгновенно, с бутылкой водки, оставленной мною в коридоре. Открыл дверцу шкафа, нашел стакан и вылил в него остатки водки. Стакан получился почти полным. Мужчина полез в холодильник, вынул оттуда мясную нарезку.