Текст книги "Тело Папы"

Предисловие к русскому изданию

Когда в 1994 году эта книга вышла в Италии, она произвела впечатление, а ее название привлекло особое внимание. Я узнал об этом от некоторых друзей, серьезных медиевистов. Прошло несколько лет. Начиная с 2000 года до кончины Иоанна Павла II, когда все СМИ следили за его понтификатом, третьим по длительности в истории, словосочетание «тело папы» стало общим местом. Иоанн Павел II был понтификом, тело которого пережило несколько фаз – от папы-атлета до папы-страдальца и усопшего папы. В Бенедикте XVI общественное мнение открыло для себя еще один аспект, волновавший меня в книге: интерес к церемониалу, облачениям и в особенности к красному цвету, моццетте, обуви. Еще одно новшество пришло с Франциском I, на сей раз новшество историческое: впервые за восемь веков, начиная с 1200 года, папа отказался облачаться в красное. Все папские одеяния теперь белые.

Эти события из жизни пап последних десятилетий напрямую связаны с историей тела папы, которую можно начинать в XI веке, там же, где Эрнст Канторович начал свою историю «двух тел короля». В отличие от короля, у папы лишь одно тело, потому что папство – не династия. Когда понтифик покидает нас, его «власть» временно возвращается в «институциональное тело», кардинальскую коллегию, призванную представлять Церковь во время вакансии Апостольского престола. Так происходит каждый раз. История «тела папы» корнями уходит в отношения между физической природой смертного человека на престоле и персоной папы, представляющей Церковь как институт.

К пониманию этих вопросов я пришел, изучая тексты XIII века, которые впервые в истории Средневековья давали рецепт омоложения, обещали отсрочить приход старости. Меня удивило, что «Отсрочка последствий старости» и теории Роджера Бэкона обращались к понтификам. Затем – но совсем не сразу, потому что целина была не поднятой – я осознал, что уже в середине XI века великий деятель Григорианской реформы, св. Петр Дамиани, написал небольшой трактат «О краткости жизни римских пап». Здесь-то, как я вдруг понял, и началась риторическая и ритуальная работа папства, продолжавшаяся до XX века, цель которой состояла в том, чтобы напоминать правящему понтифику о его физической бренности, то есть о том, что, оказавшись на вершине человеческой иерархии, он остается смертным. Я стал воссоздавать сложные отношения, зачастую конфликтные, между физической личностью папы и личностью институциональной, меня заинтересовали символы папской власти, и я заметил, что с первых десятилетий XIII века цвета папских облачений стали трактовать в христологическом ключе. Грубо говоря, понтифик стал ходить в красном и в белом, потому что это были цвета Христа: красный – цвет мученичества, белый – цвет невинности и Воскресения. Неслучайно, что первые свидетельства такого толкования относятся к тому же времени, когда, около 1200 года, Иннокентий III закрепил за собой старинный титул наместника Христа.

Папа смертен. Для выражения этой простой мысли был разработан такой риторический и ритуальный аппарат, которому не было равного на Западе. Потому что, будучи папой, этот смертный человек выходит за пределы своей физической оболочки. Потому что он представляет институт, который его переживает и в основании которого – Христос. В конечном счете, противоречие между бренностью папы и поиском долголетия в какой-то степени всего лишь видимое, ведь в те века в средневековой Европе пробивала себе дорогу простая мысль, что любой государь – папа, император, король – имеет право на особую заботу о теле, на исключительную cura corporis, ведь в его здоровье символически отражается благоденствие всего политического института, народа, страны.

Фрибур, апрель 2021 года

Агостино Паравичини Бальяни

Часть первая. Плоть как метафора

I. Бренность и недолговечность

Июнь 1064 года. Петр Дамиани (1007–1072), один из вдохновителей реформы церкви XI века, шлет папе Александру II (1061–1073) небольшое сочинение, чтобы обратить его внимание на одну, на первый взгляд, курьезную проблему: «отчего глава Апостольского престола никогда не живет долго и в скором времени наступает его последний час?»[13]13
  Die Briefe des Petrus Damiani. Brief 108 / Ed. K. Reindel. Bd. III. München, 1989. S. 188–200. Вопрос «Почему папа живет недолго», Cur papa non diutius vivat, в большинстве рукописей совпадает с названием трактата. Фраза «отчего глава Апостольского престола никогда не живет долго и в скором времени наступает его последний час?» включена в текст. О датировке см.: Lucchesi G. Per una Vita di S. Pier Damiani. Componenti cronologiche e topografiche. Vol. 2. Cesena, 1972. Nr. 189; Id. Clavis S. Petri Damiani. Faenza, 1970. P. 83. Краткий анализ: Bultot R. La doctrine du mépris du monde. Vol. IV. Le XIe siècle. Louvain-Paris, 1963. P. 71–77; Cacciamani G. De brevitate vitae pontificum Romanorum, et divina providentia // Vita monastica. Vol. 26. 1972. P. 226–242; Colosio I. Riflessioni di S. Pier Damiani sulla morte dei papi // Rivista di ascetica e mistica. Vol. 3. 1978. P. 240–245; Schmidt T. Alexander II. (1061–1073) und die römische Reformgruppe seiner Zeit. Stuttgart, 1977. S. 181–182.


[Закрыть]. Вопрос звучал непривычно и смело. Никто еще не рассуждал о краткости жизни понтификов. К тому же Дамиани писал папе, который к тому времени правил всего несколько лет. Мантуанский собор только что, в июне, признал его легитимность, положив конец расколу, начавшемуся двумя годами раньше, с избранием антипапы Гонория II[14]14
  Бурное избрание Александра II, прошедшее в Риме 1 октября 1061 г. под влиянием Гильдебранда, будущего Григория VII (1073–1085), встретило сопротивление большой группы епископов, не довольных программой реформ, задуманных папством. Синод, собравшийся в Базеле, избрал другого папу – епископа Пармы Кадало, взявшего имя Гонория II (1061–1064).


[Закрыть].

Если верить Дамиани, понтифик сам попросил его поразмышлять над странным совпадением: ни один из его предшественников не прожил в служении больше четырех-пяти лет[15]15
  Die Briefe. S. 189: «Aliquando certe, si rite teneo, a me sollicite requisistis, quae michi causa videretur, cur apostolicae sedis antistes nunquam diutius vivat, sed intra breve temporis spacium diem claudat extremum, adeo ut post beatum Petrum apostolum, qui per quinque circiter annorum lustra presedit, nemo postmodum Romanorum pontificum hoc spacium praesulatus aequaverit, modernis immo temporibus vix quispiam in predictae sedis culmen evehitur, qui metam quattuor vel ut multum quinque transcendat annorum». Александр II и раньше обращался к Петру за разъяснениями по волновавшим его вопросам. См., например, пролог к «Житию св. Родульфа, епископа Губбио» (PL. T. 144. Col. 1009) и письмо I 12 (PL. T. 144. Col. 214). Schmidt T. Op. cit. S. 181). Дамиани написал Александру II целых девять писем. Еще будучи епископом Лукки, Ансельмо ди Баджо сопровождал Петра в важной поездке в Милан 1059 (ibid. S. 63). Вообще Дамиани, приор аббатства Фонте Авеллана, активно участвовал в римских делах со времен Григория V (1045–1046) и входил в узкий круг советников Льва IX (1048–1054). Стефан IX (1057–1058) сразу дал ему высокую должность кардинал-епископа Остии, тем самым поместив на вершину кардинальской иерархии.


[Закрыть]. Пытаясь понять природу этого тревожного явления, автор послания охватил взглядом историю папства и обратился к своду папских жизнеописаний – «Папской книге» (Liber pontificalis). И тогда ему открылась еще более удивительная историческая закономерность: ни один понтификат не длился так долго, как служение св. Петра, то есть двадцать пять лет, согласно раннехристианскому преданию[16]16
  Дамиани утверждает, что внимательно читал «Папскую книгу». Disceptatio Synodalis. MGH. Libelli de lite. Bd. I. S. 79: «Percurre mecum aecclesiasticae antiquitatis historias, Romanorum presulum catalogum studiose disquire». О св. Петре: Liber Pontificalis. Vol. I. P. 118 (далее: LP): «Petrus ingressus in urbe Roma, Nerone Cesare, ibique sedit cathedram episcopatus ann. XXV m. II d. III». См. также: Catalogo Liberiano // LP. Vol. I. P. 3: «Petrus ann. XXV mens. I d. VIII». Источники: DACL. Vol. 14/1. Paris, 1938. P. 844–845. Число 25 фигурирует во всех древних списках римских епископов. Klauser Th. Die Anfänge der römischen Bischofsliste // Bonner Zeitschrift für Theologie und Seelsorge. Bd. 8. 1931. S. 210–211. Наиболее правдоподобным считается тезис К. Шмидта: легенда о Симоне Маге помещает приезд Петра в Рим самое раннее на 42 год, а начало служения Лина епископские списки помещают на 67 или 68 год, поэтому возникла уверенность, что на деятельность Петра в Риме приходятся как раз 25 лет. Schmidt C. Studien zu den Pseudo-Clementinen. Leipzig, 1929. S. 359 ff. См. также Caspar E. Die älteste römische Bischofsliste. Kritische Studien zum Formproblem des eusebischen Kanons sowie zur Geschichte der ältesten Bischofslisten und ihrer Entstehung aus apostolischen Sukzessionsreihen. Berlin, 1926. S. 208.


[Закрыть]. Хронология «Папской книги» предельно ясно указывала на то, что ни один папа не достиг «лет Петра»[17]17
  Современная реконструкция хронологии LP подтверждает наблюдения Дамиани (первые восемь веков, до Адриана I, в таблицах LP. I. P. CCLX–CCLXII; период 795–1458 гг.: ibid. II. Р. LXXV–LXXVIII). Из девяноста понтификов от св. Петра Адриана I (795) лишь трое достигли 21 года: Сильвестр I (314–335), Лев I (440–461) и Адриан I (772–795). Чуть меньше четверти (23, 33 %) правили от 10 до 20 лет, три четверти (72, 22 %) – менее десяти, четырнадцать пап – меньше года, пятнадцать – год-два, шестнадцать – от трех до пяти. Период между Каролингами (Лев III, 795 г.) и предшественником Александра II Николаем II (1058–1061) дает цифры, еще лучше подтверждающие тезис Дамиани: 58 из 63 понтификатом (92 %) длились меньше 10 лет, только пять (8 %) – 11–20 лет. За три с половиной века 22 понтифика (37 %) прожили меньше года в служении. Ни один не перешел двадцатилетнюю черту. Между Сильвестром II (999–1003) и Николаем II (1058–1061) средний срок понтификата серьезно снизился. Почти половина из 17 законных с точки зрения «Папской книги» пап, правивших в 998–1061 гг., восемь (47 %) правили меньше года (антипапы списками не учитываются). Ни один понтификат не продлился больше 12 лет. Чем ближе к «сегодня», о котором пишет Дамиани, тем очевиднее проступает «краткосрочность» понтификатов. Из семи пап, возглавлявших кафедру Петра в 1045–1061 гг., только три прожили больше года, двое – больше двух лет, один – больше пяти. Иными словами, в 998–1044 гг. средний срок служения составил 77 месяцев, в следующем периоде (1045–1061 гг.) – не больше двадцати трех. Крайние точки – 24 дня (Дамас II) и пять лет, два месяца и семь дней (Лев IX).


[Закрыть]. Это открытие, несомненно, впечатлило Дамиани, тем более что оставалось всего три года до тысячелетнего юбилея кончины апостола (1067)[18]18
  Согласно «Папской книге», источнику Дамиани, св. Петр погиб в один день с св. Павлом через 38 лет после Страстей Христовых, то есть в 67 году (LP. I. 118; 119. N. 12).


[Закрыть].

Опираясь на близкое знакомство с понтификом и на свой непререкаемый авторитет, он сразу делает первый вывод: жизнь коротка только у папы, а «необходимая краткость его дней не встречается ни в одной другой церкви на земле» и не затрагивает королей[19]19
  Die Briefe. S. 189: «Quod considerantibus prodigialis, ut ita loquar, stupor oboritur, quoniam haec breviter vivendi necessitas, quantum ad nostram notitiam, in nulla alia totius orbis aecclesia reperitur».


[Закрыть]. «Спаситель мира родился от Девы во время очень долгого правления Октавиана Августа (56 лет), а Давид, из корня которого Христос соблаговолил произойти, царствововал сорок лет». Выходит, что два самых важных с точки зрения автора царствования в истории намного длиннее любого понтификата, и даже самые краткие правления прочих государей не бывали столь краткими, как правления пап[20]20
  Ibid. S. 190: «Sed quispiam fortassis obiciat, cur et regibus haec eadem vivendi brevitas non occurrat? Nam et Octavianus Augustus quo imperante salvator mundi de virgine nasci, et David rex, de cuius stirpe dignatus est propagari, alter quinquaginta sex, alter quadraginta annorum curriculis in regali fastigio floruerunt. Post quos et alii videlicet utriusque regni principes, etsi minuscule, non tamen ad instar Romanorum pontificum brevissima regnaverunt temporum quantitate».


[Закрыть].

Итак, краткость – основной элемент, характеризующий жизнь папы, отличающий его от епископа или короля. Краткость жизни говорит о том, что папа отличается от любого другого государя. Это исключительная черта, приданная ему по воле Бога, «тайна, предпосланная Промыслом, чтобы в первейшем из них внушить роду людскому страх смертный, чтобы попрать славу временной жизни». Папа, «первейший из людей, призван умереть в скором времени, и страх перед этим всякого заставляет задуматься о собственном конце: видя, как легко рушится вершина кроны, древо людское всеми ветвями трепещет под ветром страха»[21]21
  Ibid. S. 190: «Sed in quantum mortalibus divinae dispensationis revelatur archanum, videtur nobis, quia idcirco hoc iudicii caelestis ordo disponit, ut humano generi metum mortis incutiat, et quam despicienda sit temporalis vitae gloria, in ipso gloriae principatu evidenter ostendat. Quatinus dum praecipuus hominum tam angusti temporis compendio moritur, tremefactus quisque ad praestolandi sui obitus custodiam provocetur, et arbor humani generis, dum cacumen ac verticem suum tam facile corruisse considerat, flatu concussa formidinis in suis undique ramusculis contremiscat».


[Закрыть]. Ужас, который наводит смерть папы, – совершенно особого рода, его ни с чем не спутаешь, потому что она – послание вселенского масштаба, все «до глубины души потрясены, ибо страшатся и собственного конца»[22]22
  Ibid. S. 192: «Et sicut sol, quia solus lucet, si eclipsin forte sustineat, presto necesse est, ut tenebras totus ubique mundus incurrat, sic papa cum ex hac vita recedit, ilico quia unus in mundo est, longiqua regnorum spacia mortis eius fama percurrit. Et consequens est, ut quos tam sublimis singularisque personae casus obturbat, propriae quoque vocationis exitum tremefactis visceribus expavescant».


[Закрыть]. Смерть папы всем и каждому торжественно напоминает о тщетности мирской славы, призывает приготовиться.

Смерть короля касается лишь управления его королевства, смерть папы лишает мир отца. Есть тому доказательство от противного, настаивает Дамиани: что Африка знает об азиатских владыках, а Эфиопия – о князьях гесперийских? Им нет дела друг до друга, ни живым, ни мертвым, потому что они – далеко. Земные правители пребывают в своих землях, известие об их смерти не достигает других стран. О кончине папы узнаю́т везде, потому что он – единственный «вселенский епископ», episcopus universalis, всех церквей[23]23
  Ibid. S. 190–191: «Ad quod facile respondetur, quia cum unus omni mundo papa praesideat, reges autem plurimos in orbe terrarum sua cuiusque regni meta concludat, quia quilibet imperator ad papae vestigia corruit, tanquam rex regum et princeps imperatorum cunctos in carne viventes honore ac dignitate praecellit. Unde quolibet rege defuncto aministratione eius regnum tantummodo, cui praeerat, destituitur, cum vero sedis apostolicae pontifex moritur, universus tamquam communi patre mundus orbatur. Quid enim Africa de regibus Asiae, aut quid Ethiopia de principibus sentit Hesperiae? Nam, sive moriantur, sive vivant, quia procul a se remoti sunt, utrumque indifferenter ignorant». Ibid. S. 191–192: «Porro quia terreni principes regni sui quisque, ut dictum est, limitibus includuntur, causa non est, cur per alienas mundi provincias eorum obitus diffundatur; papa vero, quia solus est omnium aecclesiarum universalis episcopus, cum luce privatur, mors eius per ampla terrarum regna diffunditur».


[Закрыть]. И еще: смерть короля не вызывает такого ужаса, потому что светские правители вообще часто погибают от меча или «иной смертью». Жизнь папы завершается по чину естества, известие о его смерти не может не вызвать великого страха[24]24
  Ibid. S. 190–191: «Seculares ergo principes quia diversae mortis casibus exponuntur, cor audientium eorum exitu non terretur; papae vero vita, quia sola naturalis obitus lege concluditur, eius ex hac vita transitus sine gravi formidine non auditur».


[Закрыть].

Дальше идет подробное разыскание на тему того, что все творение – небо, земля, воздух, вода и все, что в них, приведено в гармонию с мудростью и добротой исключительно для счастья и на пользу человека. Вода и земля согласно дарят ему травы и деревья. Травы превращаются в животных, те тучнеют и становятся сладкой пищей. Всякая тварь на небе, на земле и в воде служит человеку и подчиняется его власти. Стихии сотрудничают, чтобы предоставить ему удивительное разнообразие плодов[25]25
  Ibid. S. 192–199.


[Закрыть].

Этот гимн вселенной занимает половину послания и представляет собой почти что самостоятельный трактат. Неслучайно в восьми рукописях название отсылает к двум поднятым здесь вопросам: «Почему папа живет недолго и почему творение служит человеку?»[26]26
  Ibid. S. 188: «Cur papa non diutius vivat et quod hominum usibus quaeque creatura deserviat». См. там же список рукописей.


[Закрыть] Уход от темы – лишь видимость. Наоборот, именно здесь разговор о самосмирении становится максимально ясным и чеканным. Сначала нам предлагают взглянуть на все человечество. Человек может распоряжаться творением, но человек он только в той мере, в какой признает «творца людей», Бога. Нарушая заповеди, он перестает быть самим собой. Согласно Иову, «и звезды нечисты пред очами Его», тем паче человек, предназначенный к «разложению». Самоуничижение, по сути, касается и понтифика, ведь даже Аврааму, возвысившемуся до «собеседования с Богом и стяжавшему милость приблизиться к Нему», пришлось вспомнить о своем низком происхождении, и он воскликнул: «вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел»[27]27
  Ibid. S. 199: «Quid autem sine his sit homo, perspicue diffinit scriptura, cum dicit: Stelle non sunt mundae in conspectu eius, quanto magis homo putredo et filius hominis vermis?» Ср.: Иов 25: 5. «Unde et Abraham cum ad summae collocutionis culmen attollitur, cum divinae familiaritatis gratiam peculiariter promeretur, huius humilitatis recordatione deprimitur, cum dicit: Loquar ad Dominum meum, cum sim pulvis et cinis?» Ср.: Быт 18: 27.


[Закрыть].

После этого Дамиани рассказывает папе об обрядах смирения, которые применяются в Византии во время императорской коронации. «У греков есть такой обычай: лишь только новопоставленный император облачается в инсигнии, украшается короной славы и скипетром, получает от знати изъявления почтения и воспевается хором, кто-нибудь подходит к нему, держа в одной руке сосуд, наполненный прахом и костями, в другой – льняную паклю, старательно расчесанную, со свисающими волосками. Ее тут же поджигают, и она вмиг сгорает. В первом императору дается видеть то, что он есть, во втором – то, чем он обладает. В прахе он узнает самого себя, а пакля подсказывает, как быстро сгорит мир, когда настанет Страшный суд. Так, глядя на себя и на бренные, никчемные свои владения, он ни в коем случае не возгордится, достигнув вершины императорской власти. И поскольку очевидно, что у обладателя и у владения общая судьба, достигший такой высокой почести не вознесется»[28]28
  Ibid. S. 200: «Nam et apud Grecos haec tenere consuetudo perhibetur, ut cum imperator, quis in dignitate creatur, mox ut imperialibus fuerit infulis redimitus, coronae simul ac sceptri gloria decoratus, cum denique procerum vallatur obsequiis, cum excipitur modulantibus psallentium choris, quidam sibi praesto fit obvius, qui videlicet una manu vasculum plenum mortuorum ossibus ac pulveribus offerat, in alia vero stuppam lini suptiliter pexam ac pilis pensilibus molliter demolitam, cui protinus ignis adhibetur, et repente in ictu oculi flamma subito vorante consumitur, ut in altero debeat considerare, quod est, in altero valeat videre, quod habet. In cineribus siquidem se cinerem recognoscit, in stuppa iam colligit in die iudicii, quam subito mundus ardebit. Quatinus dum se simul ac sua tam vana tam floccipendenda considerat, de imperialis culminis ascenso fastigio nullatenus insolescat. Et dum possessor atque possessio subiacere communi omnium casui non ambigitur, iam quasi de singulari dignitatis apice, qui ad summa provectus est, non infletur». Об источниках см.: Treitinger O. Die oströmische Kaiser und Reichsidee nach ihrer Gestaltung im höfischen Zeremoniell. Jena, 1938. S. 148; М. Ренчлер считает, что эти сведения Дамиани предоставил некий монах из латинского монастыря Девы Марии в Константинополе, к которому тот однажды писал (письмо 130). Rentschler M. Griechische Kultur und Byzanz im Urteil westlicher Autoren des 11. Jahrhunderts // Saeculum. Bd. 31. 1980. S. 108. Briefe. S. 200. N. 30.


[Закрыть].

В заключение человеку вновь предлагают восхвалить блестящий порядок творения и воздать за это должное не себе, а Творцу. Это значит, что вся природа служит и подчиняется человеку, но это дар, а не право или заслуга. И по той же причине человеку следует презреть земную славу, признать, что «цветущая плоть уже сухая пыль», и трепетать в ожидании Суда. Речь о человеке вообще, обо всех людях, но особенно о тех, кто достиг вершин славы, например о византийском императоре. Взяв его в качестве примера, Дамиани впервые на Западе рассказал об обряде смирения, применявшемся при коронации. Но в еще большей степени речь здесь о понтифике, которому собственно посвящен трактат. Последняя фраза звучит предупреждением: «Подчиняясь законам своего Создателя, тот, кого мы считаем лучшим из земных творений, пусть и в земной славе поистине просияет»[29]29
  Ibid. S. 200: «Pulchrum ergo mundanae conditionis ordinem homo consideret, et dum suis usibus omnia cernit attribui, non sibi sed suo referat gratias conditori. Lenocinantem mundi gloriam sub iudicii sui calcibus deprimat, vigorem carnis aridum iam pulverem credat, diem suae vocationis tanquam speculum suis semper obtutibus anteponat, districtum ultimae discussionis iudicium contremiscat. Quatinus dum nunc creatoris sui legibus subditur, qui inter creaturas, quae terrenae sunt, videtur insignis, in caelesti quoque gloria veraciter sit sublimis».


[Закрыть].

Как можно видеть, отвечая на вопрос Александра II, Петр Дамиани поднял три фундаментальных темы: краткость жизни папы, достоинство стоящей над всем земным папской власти и бренность римского понтифика.

1. Если инициатива действительно исходила от Александра II – признаков, ставящих это под сомнение у нас нет, – его вопрос вполне понятен: краткость жизни предшественников фактически обрекала вновь избранного папу на смерть. Вопрос Александра II к Дамиани не скрывает страха смерти? Но ответ Петра Дамиани, хотя и построен на теме краткости жизни, парадоксальным образом утешителен: да, ни один папа не пережил св. Петра, но некоторые приблизились к двадцати пяти годам его понтификата; если краткость жизни – правило, Александр II может надеяться прожить дольше своих предшественников. В конце концов, двадцать лет по тем временам составляли немалый срок, целое поколение.

2. Именно Дамиани обнаружил, что ни один папа не пережил «лет Петра». Эта находка и позволила ему выстроить целое рассуждение о краткости жизни римских понтификов как о чем-то исключительном, отличающем их от всех прочих государей. Тысячелетняя укорененность этой нормы в истории – как сказано выше, трактат написан за три года до юбилея мученичества св. Петра в Риме (67–1067) – не могла восприниматься иначе как знак божественной воли, тем самым усиливалось и ее значение для самоуничижения.

3. Следует заметить, что в трактате «О краткости» Дамиани использует по отношению к папе самые смелые и новаторские формулировки его верховенства. Эпитеты, описывающие понтифика, действительно сильны: «первый среди людей» (praecipuus homo), «вершина и полюс рода человеческого» (cacumen et vertex humani generis), «единственный глава всего мира» (unus omni mundo praesidens). Наконец, он «царь царей, государь императоров» и «общий отец» (communis pater).

Некоторые из этих определений показывают, что Дамиани более, чем кто-либо еще, был уверен в прерогативах Рима, что применяемые им в письме титулы говорят о возрожденном осознании папского авторитета, совсем ослабевшем в предыдущий период[30]30
  Так Райан толкует пассаж, в котором встречается выражение universalis episcopus. Ryan J. J. Saint Peter Damiani and His Canonical Sources. Toronto, 1956. P. 103–105. Hofmann K. Der ‘Dictatus Papae’ Gregors VII. Paderborn, 1933. S. 34. См. также: Löwe H. Kaisertum und Abendland in ottonischer und frühsalischer Zeit // Historische Zeitschrift. Bd. 196. 1963. S. 529–562.


[Закрыть].

Разве это не важно? Петр Дамиани размышляет над краткостью жизни римского понтифика именно в том трактате, где дает новые определения его исключительной власти. Чем он не новый Авраам? Достойный «собеседования в вышних» с Богом, не должен ли он лучше, чем любой другой, помнить о том, что он – прах? Разве не к папе – среди всех христиан – в наибольшей мере относятся дискурс смирения и ритуалы уничижения? Вот почему, считает автор послания, папа – единственный правитель, предназначенный к «краткому» служению: он «первый из людей», «по чести и достоинству» он выше всех «живущих во плоти». Чтобы возвеличить функцию папской власти, Дамиани настаивает на физической бренности папы. Хорошо зная эту традицию, немецкий поэт Генрих Вюрцбургский около 1265 года воспользуется его терминологией, чтобы противопоставить бренность и вселенский охват функции понтифика:

 
«Папа» – короткое слово, но имени этого сила
Мир наш объемлет круго́м, достигая самих полюсов[31]31
  «Papa brevis vox est, sed virtus nominis huius / Perlustrat quicquid arcus uterque tenet». Versus 669–670. Grauert H. Magister Heinrich der Poet von Würzburg, und die römische Kurie. München, 1912. S. 91.


[Закрыть].
 

4. Однако будем аккуратны: Дамиани утверждает, что папа «превосходит по чести и достоинству всех живущих во плоти», потому что «Всевышний пожелал, чтобы жизнь его всех наставляла». По той же причине Бог повелел, чтобы и «смерть его послужила спасению народов»[32]32
  Briefe. S. 192: «Ubi notandum, quam velit omnipotens Deus Romani pontificis vitam hominibus in aedificatione prodesse, cuius etiam mortem decrevit saluti gentium ministrare».


[Закрыть]. Более, чем всякая иная, смерть папы – орудие спасения. Этот аргумент тоже мог успокоить тревогу получателя письма. В представлении Петра Дамиани жизнь и смерть папы – настоящий образец для всего христианского мира. Жизнь его коротка потому, что исключительно активна[33]33
  В послании кардиналам осенью 1057 года (ibid. Bd. II. S. 57 N. 48) Дамиани утверждает, что универсализм Латерана, куда стекаются «народы со всего мира», накладывает моральные обязательства на того, кто там живет: «Porro quia ad Lateranense palatium a diversis populis de toto terrarum orbe confluitur, necesse est, ut ibi prae ceteris uspiam locis, recta semper vivendi sit forma, districta teneatur assidue sub honestis moribus disciplina».


[Закрыть]. Уникальность жизни и смерти понтифика соответствует его верховенству над любым другим епископом или королем, но и накладывает на него жизненную программу, радикальным образом затрагивающую всю его человеческую природу: «сознавая себя отцом мироздания, он должен не покладая рук являть благой пример сыновьям»[34]34
  Ibid. Bd. III. S. 192: «Quanto studio debet lucris animarum, dum advivit, insistere, cuius etiam mors providetur ad creatorem suum animas hominum revocare, ut dum se patrem orbis esse considerat, ab inculcanda tot filiis hereditate desidia non torpescat».


[Закрыть].

5. Смерть папы совершенно непохожа на смерть другого знатного человека. Она значительнее смерти короля, поскольку внушает больший страх. Говоря о ней, Дамиани делает акцент на упорядоченности этого не насильственного, тихого и умиротворенного ухода. «Естественной» смерти папы он противопоставляет гибель королей, которых «часто убивают мечом», то есть подвергают насильственной смерти. Она «подчеркивает неизбывный дисконтинуитет власти», «драматическую окраску магической власти государя, прерывающейся и вечно вынужденной с трудом начинать все сначала»[35]35
  De Heusch L. E²crits sur la royauté sacrée. Bruxelles, 1987. Р. 232. О проблеме насильственной смерти см. также: Id. The Sacrificial Body of the King // Fragments for a History of the Human Body / Еd. M. Feher et al. Vol. III. New York, 1989. P. 387–394.


[Закрыть]. Зато «естественная» смерть папы вписывается в историческую линию, основанную на порядке, призванном умерять вызываемый этой смертью ужас, масштаб которого соответствует масштабам всего христианского мира. Настаивая на вселенском значении смерти папы, Дамиани выводит ее из обыденной смертности. Она касается не только Рима, как смерть епископа касается его диоцеза, а смерть короля – королевства, но всей христианской ойкумены, вселенской церкви.

6. Дамиани недостаточно продемонстрировать свое удивительное открытие в области хронологии – «годы Петра». Он собрал информацию о ритуалах смирения, предназначавшихся для византийского императора, и описал их своему адресату. Это говорит о его четком желании призвать папу к самоуничижению не только риторикой краткости и «годами Петра», но и с помощью обрядов.

Чуть больше полвека спустя тема краткости жизни папы возникает в «Папской книге». Поводом послужил необычно продолжительный понтификат Пасхалия II (1099–1118), правившего целых девятнадцать лет. Проблема показалась столь значительной, что биограф решил пространно рассказать о знамении, возвестившем такой срок.

Во время богослужения некий человек показал епископу Алатри Альберту листок, на котором было написано Quater quaterni ternique, что значит «четырежды четыре плюс три», то есть – девятнадцать. Алатрийский прелат поехал в Рим, предстал перед новоизбранным понтификом, сидевшим в тот момент на троне, и воскликнул: «Я узрел это по воле Божьей, и ты узришь, пока будешь жив». А затем громко произнес слова из видения – quater quaterni ternique, – которые, согласно «Папской книге», означали не прошедшие дни, недели или месяцы, а годы жизни папы, «которых мы чаем от милости Божьей». Смысл такого пророчества постфактум от нас не скроется: только божественный промысл мог легитимизировать такой долгий понтификат и его «опасное» приближение к пророческим «двадцати пяти годам Петра»[36]36
  LP, II, 297: «Dum haec Romae agerentur, Albertus, Allatrinus episcopus, quicquid affuturum esset per oraculum vidit. Religioso cultu quedam persona ibi apparuit, quae interroganti quis domno Urbano succederet, respondit: „Rainerius. – Ut quid? inquit. Propter fidem et constantiam, ait ille, elegit eum Dominus“. Et iterum: „Putasne, inquit ille, vivet?“ „Vivet, ait, sedebitque“. Et ostendit id scriptum: Quater quaterni ternique. Episcopus sciturus rem Romam venit. Quem ut vidit intronizatum et papam: Quod vidi, inquit, Deo gratias, video; et tu quantum vives videas. Et ait: Quater quaterni ternique. Hoc numero X et VIIII annorum tempus exprimitur; et cum tot dies, ebdomadae et menses eo superstite iam transierint, vitam eius ad totidem annos produci per Dei gratiam expectamus».


[Закрыть].

В жизнеописании Каликста II (1119–1124) рассказ о его смерти тоже начинается с риторического замечания о краткости жизни: «Никакая власть долго не длится»[37]37
  LP. II. P. 323: «Sed nulla potentia longa».


[Закрыть]. Здесь возвращение к нашей теме политически мотивировано: Каликст II правил всего пять лет, но с большим блеском. Заключив Вормсский конкордат с Империей (1122), он вывел папство с победой из изнурительной борьбы за инвеституру, поэтому славу правления нужно было как-то уравновесить констатацией его краткости.

В следующие два десятилетия по поводу бренности физической персоны папы стал высказываться Бернард Клервоский. Он не цитирует, но явно помнит рассуждения Петра Дамиани. Уже в письме Евгению III, первому в истории папе из цистерцианцев, он увещевает его не забывать, что он человек, и должен «всегда бояться Того, кто забирает к себе дух государей». А к приглашению размышлять о краткости дней понтификов прибавляет новый аргумент: «Скольких понтификов в последнее время ты видел своими глазами на смертном одре… Твои предшественники сами предупреждают тебя: конец твоего служения не только неминуем, но и близок. Краткость их правления подсказывает тебе, что и твои дни сочтены. Так что не забывай помышлять о смерти среди радостей нынешней славы, ибо несомненно ты последуешь и в могилу за теми, кому ты наследовал трон»[38]38
  Bernardus Claraevallensis. Epistola 238 // PL. 182. Col. 430–431: «In omnibus tamen operibus tuis memento te esse hominem, et timor eius qui aufert spiritum principum semper sit ante oculos tuos. Quantorum in brevi Romanorum pontificum mortes tuis oculis aspexisti? Ipsi te praedecessores tui tuae certissimae et citissimae decessionis admoneant, et modicum tempus dominationis eorum, paucitatem dierum tuorum nunciet tibi. Jugi proinde meditatione inter huius transeuntis gloriae blandimenta memorare novissima tua, quia quibus successisti in sedem, ipsos sine dubio sequeris ad mortem». Jacqueline B. Episcopat et papauté chez saint Bernard de Clairvaux. Sainte-Marguerite-d’Elle, 1975. P. 196. Канчельери утверждает: «Размышления св. Бернарда замечательны, потому что ни один понтифик не достиг 25 лет, о чем он пишет Евгению III в „О размышлении“ (lib. 3. cap. 2. sect. 5. epist. 104), где спрашивает его, сколько смертей пап он видел недавно в Риме». Последняя фраза из цитированного письма 238, но невозможно найти фразу о 25 годах, она отсутствует в трактате «О размышлении». Cancellieri F. Storia de’ solenni possessi dei sommi pontefici detti anticamente processi o processioni dopo loro coronazione dalla basilica Vaticana alla Lateranense. Roma, 1802. P. 54. N. 1.


[Закрыть].

Итак, Бернард тоже пользуется понятием краткости жизни, чтобы противопоставить бренность понтифика высокому достоинству его властной функции, но вводит новые акценты. С разговором о краткости он обращается к правящему папе, которому в любом случае не избежать обязательного постоянного самоуничижения, которому подчинялись его усопшие предшественники. Через одно поколение после Вормса верховенство папства не вызывает ни у кого сомнений, и это заставляет сделать риторику смирения еще более радикальной. Убедительность послания Бернарда Клервоского, основанная на суровой монашеской традиции «презрения к миру», contemptus mundi, указывает и на контраст, если не конфликт, между изысканной жизнью папского двора и идеалами строгой простоты цистерцианского монашества.

«Вот две спасительных для тебя мысли: что ты верховный понтифик и что есть – не станешь, а есть! – прах… Если не хочешь лишить себя радостей и благ созерцания, тебе следует размышлять не только о том, что ты родился человеком, но и о том, как ты родился… Разве ты пришел в мир с тиарой на голове? Сверкая драгоценными камнями и в шелковых одеждах? В гирляндах из перьев и в золоте? Если прогонишь из дум твоих всю эту мишуру, словно утреннее облачко, которое пролетает и испаряется, тебе явится голый человек, бедный, несчастный и достойный сожаления, человек, страдающий от того, что он человек, стыдящийся своей наготы, плачущий о рождении, жалующийся на то, что он вообще существует, человек, явившийся на свет для тягот, а не для почестей, человек, родившийся от женщины, следовательно, во грехе, человек, живущий недолго и поэтому в страхе, в бесконечных несчастьях и поэтому в плаче»[39]39
  Bernardus Claraevallensis. De consideratione. II, IX, 18. О contemptus mundi см.: Bultot R. Op. cit.; Sot M. Mépris du monde et résistance des corps aux XIe et XIIe siècle // Médiévales. Vol. 8. 1985. P. 6–17.


[Закрыть].

Это предупреждение Бернарда запомнили. Через десять лет первый в истории папа из англичан, Адриан IV (1154–1159), говорил о тяготах папского служения в таких выражениях, которые стоит привести. Мы знаем их в передаче Иоанна Солсберийского[40]40
  Johannis Saresberiensis episcopi Carnotensis Policratici sive De nugis cvrialivm et vestigiis philosophorum libri VIII. VIII. XXIII / Ed. C.I. Webb. Oxford, 1909. P. 814–815.


[Закрыть]. Рассуждая о традиционно употреблявшемся тогда в отношении папы титуле «раб рабов божьих», servus servorum Dei, он пишет: «Кто-нибудь сомневается, что папа – раб рабов? Призываю в свидетели господина нашего Адриана, да осчастливит Господь его дни. По его мнению, нет человека несчастнее римского понтифика, никто не сравнится с ним в тяжести его положения. Не имей он прочих проблем, его все равно сломила бы тяжесть трудов. Он признался мне, что на кафедре Петра нашел столько тягот, что все предыдущие выпавшие на его долю испытания по сравнению с этими кажутся временем счастья и полной безмятежности. Он нередко повторяет, что римский трон усеян шипами, папская мантия украшена колючками и весит столько, что раздавит и сломит самые сильные плечи, а корона и тиара сверкают лишь потому, что горят огнем. И добавляет, что, если бы не страх ослушаться решения Бога, он никогда не оставил родной Англии, где и жил бы в тиши обители святого Руфа вместо того, чтобы столкнуться со всеми этими неприятностями. Он еще жив, пусть всякий сам спросит, а кто спрашивал – тому можно верить. Папа много раз говорил мне, что его восхождение от простого монаха через все ступени к папскому трону ничего не прибавило к счастью и спокойствию его прежней жизни. А поскольку, когда я рядом с ним, он ничего не желает от меня скрывать, скажу его же словами: «Господь всегда клал меня между молотом и наковальней, но теперь, если сжалится надо мной, пусть десница его поддержит ношу, которую Он взвалил на немощь мою, ибо мне ее не вынести»[41]41
  Giovanni di Salisbury. Policraticus. L’uomo di governo nel pensiero medievale. Milano, 1984. Р. 297–298. Тема тяжести папского служения нашла необычное освещение в символической интерпретации папского паллия, развитой Гильомом Дюраном. Его нагрудная часть символизирует «заботы и треволнения папы, которыми все время исполнены его сердце и грудь». Rationale divinorum officiorum. III, XVII, N. 4. Venetiis, 1568.


[Закрыть].

Это, судя по всему, самое раннее сознательное изъявление смирения со стороны папы римского. Позже его подхватил Петрарка в одном из «Писем о делах семейных»: «Не слишком известно высказывание Адриана IV, которое я прочел в каком-то сборнике философских безделиц. Он говорил, что нет никого несчастнее понтифика, что нет положения худшего, хотя никто его не оскорбляет, что ему несомненно очень скоро придется уйти из жизни просто в силу усталости от забот… Папскую кафедру он называл усыпанной шипами, а мантию, утыканную колючками, считал ношей, способной ослабить и раздавить самые сильные плечи. Он говорил еще, что корона и тиара сверкают потому, что горят огнем, добавляя, что, поднимаясь в иерархии от монастыря к папскому служению, он не приобрел никакого покоя, никакой тишины по сравнению с предыдущей своей жизнью»[42]42
  Francesco Petrarca. Le Familiari. IX, 5 / ed. V. Rossi. Firenze, 1933. P. 229. Dotti U. Un copricapo più leggero per Bonifacio VIII // Belfagor. Vol. 32. 1977. P. 459–462. Уго Дотти отсылает к «Мистерии-буфф» Дарио Фо (1969), где Бонифаций VIII на время преспокойно снимает митру («ох и тяжела же она!») и берет головной убор полегче. Нахлобучив шапку, он вослицает: «а эта ничего!».


[Закрыть].

Первым длительным понтификатом после Пасхалия II стало правление Александра III (1159–1181). Внимательный к числам французский хронист Роберт из Ториньи открыто указывает на дамианиевский топос и заявляет, что лишь трое из 174 наследников Петра приблизились к двадцати пяти годам его правления: Сильвестр I (314–337) и Адриан I (772–795) правили по двадцать три года, Александр III – двадцать два. Необычная продолжительность последнего понтификата нуждалась в объяснении, которое хронист различает, как и биограф Пасхалия II, «в особой милости Провидения»[43]43
  Robertus de Torineio. Chronica // MGH. SS. Bd. VI. S. 531.


[Закрыть].

После двухвекового перерыва[44]44
  Имеется в виду топос 25 лет Петра, а не тема краткости, периодически возникавшая. Биргитта Шведская утверждает, что Христос велел ей сказать Урбану V (1362–1370): «Время твое кратко, бодрствуй и следи за тем, чтобы спаслись вверенные тебе души». Revelationes Sanctae Birgittae. Reuelaciones extrauagantes. Сap. XLIV / Еd. L. Hollmann. Uppsala, 1956. P. 160.


[Закрыть] вспомнили о «годах Петра» в связи с Бенедиктом XIII (1394–1423)[45]45
  Magri D. Hierolexicon. Roma, 1677. P. 444: Д. Магри отсылает к некому «древнему обычаю, согласно которому во время коронации папы вспоминали такие слова: святой отец, ты не увидишь дней Петра». Ср.: Sarnelli P. Lettere Ecclesiastiche. Vol. VI. Venezia, 1716. P. 71–73 (Lettera XXXVI: perché si dica del Papa: Non videbit dies Petri). Медзадри оспорил существование обряда, не зафиксированного ни средневековыми, ни современными ему источниками. Mezzadri B. Dissertatio critica-historica de vigintiquinque annis Romanae Petri Cathedrae adversus utrumque Pagium. Romae, 1750; Papenbroch D. Conatus chronico-historicus ad catalogum Romanorum pontificum. AASS. Maii VIII. Col. 14. Канчельери тоже отверг «устаревшее мнение, что новому папе говорили Non videbis dies Petri, чтобы предупредить его, что ему не прожить более 25 лет, самый долгий срок, который различные мнения о его служении ему приписывали». Cancellieri F. Op. cit. P. 54.


[Закрыть]. Педро де Луна умер в Пеньисколе 23 мая 1423 года после 29-летнего правления, не приняв низложения, решение о котором 26 июля 1417 года принял Констанцский собор. Тем самым аксиома Дамиани была оспорена, а с ней и один из столпов самоуничижения понтификов. Правда, Бенедикта XIII официальная папская историография XV века не признавала. Более того, как раз тот факт, что его «понтификат» превзошел «годы Петра», стал аргументом для посмертного осуждения, damnatio memoriae. По мнению Антонина Флорентийского (1389–1459), «Бенедикт Отступник… в упрямстве своем себе на погибель превзошел годы Петра, и ничего удивительного – он не только не умер на престоле Петра, но на смертном одре пожелал избрать себе преемника»[46]46
  Antoninus, archepiscopus Florentinus. Chronicon. Titulus XXII. Cap. VII. Lugduni, 1586. P. 486: «Benedictus autem Apostaticus relictus ab omnibus in insulam Paniscolae cum paucis se contulit, ubi manens in sua pertinacia transivit annos Petri ad cumulum suae damnationis: nec mirum, quia non in sede Petri, moriensque docuit eligendum unum».


[Закрыть].

Исключение Бенедикта XIII из числа законных пап спасло аксиому, и ее самоуничижительный смысл оставался понятным. Однако ее верность впервые всерьез была поставлена под сомнение. Возможно, поэтому испанский богослов Родриго Санчес де Аревало († 1470) решил критически разобрать всю аргументацию Петра Дамиани. Его «Зерцало человеческой жизни» тоже посвящено папе римскому – Павлу II (1464–1471)[47]47
  Первое издание: Roma, C. Sweynheym, A. Pannartz, 1468 (= Hain-Copinger *13939). За ним последовало еще пятнадцать за 20 лет (1468–1488). Мы пользовались этим изданием: Rodorici episcopi Zamorensis… Speculum vitae humanae… intermixto de brevitate vitae pontificum Romanorum. Lib. II. Cap. 1–7. Frankfurt, 1689. S. 201–257. Рассуждение о краткости жизни папы занимает целых три главы второй книги и представляет собой отдельный трактат, если так можно интерпретировать общее название. См.: O’Malley J.W. Praise and Blame in Renaissance Rome. Rhetoric, Doctrine, and Reform in the Sacred Orators of the Papal Court, c. 1450–1521. Durham, North Carolina, 1979. P. 179.


[Закрыть]. Аревало интересует вопрос, «почему краткость жизни свойственна понтификам в большей мере, чем другим государям». Эту краткость он описывает как «страшное несчастье»: «Смерть похищает первосвященников очень скоро после избрания, ни один из наследников апостола Петра, руководившего церковью около пяти пятилеток, не достиг столь долгого правления». Историческую аргументацию Дамиани Аревало заимствует без изменений, но добавляет, что «даже сегодня восседающие на римском престоле достигают порога в несколько лет»[48]48
  Rodorici. Op. cit. P. 226: «De causis et rationibus huius brevitatis vitae in eisdem summis Pontificibus, potius, quam in aliis Monarchiis et Principatibus… Rapiuntur quidem summi praesules, et citissime post assumptionem moriuntur: adeo ut post eorum praecessorem Petrum Apostolum, qui per quinque circiter annorum lustra Ecclesiae praefuit, nullus post cum Successor hoc spatium pontificatus aequavit… Quinimo si moderna libet tempora contemplari: vix ad Romanum sedis culmen evehitur, qui paucorum metas transcendat annorum».


[Закрыть].

Оригинальность взгляда испанского богослова не в представлении каких-то новых объяснений разумности Провидения, сокращающего дни понтификов: недолго живущие папы следуют примеру Христа, «лишенного жизни посередине земного пути». «Жизнь принадлежит бессмертному Богу, и Он самым справедливым образом дарует ее своим верным слугам, дабы никто не возгордился полученной милостью, а другие не завидовали чужому счастью». У наместника Христа божественный промысл отнимает долготу дней, «чтобы он не возносился от такого счастья»[49]49
  Ibid. Р. 230: «in dimidio annorum suorum ab hac luce subtractus»; 230: «sed et cum aequissimus arbiter existat, ita suis ministris et fidelibus vitam distribuit, ut nec alter ex recepto beneficio superbiat, nec alii ejus felicitati invideant»; 226: «Quae siquidem brevis vitae necessitas, cum dignitati annexa videatur, merito apud homines natura ipsa vivere cupidos, praecipue sedentes in ea cathedra omnium mortalium infeliciores, et calamitosiores reputandi sunt».


[Закрыть]. Его размышления интересны тем, что в них систематически критикуется слишком однозначная дамианиевская концепция «краткости жизни пап», которую Аревало не склонен считать исключительной «прерогативой римской кафедры». Эта краткость, считает он, даже противоречит единству Церкви, потому что безвременные кончины пап провоцируют расколы. Ранняя смерть предстоятеля – не «свойство кафедры», потому что церковь «непрерывна», значит, краткость дней «того, кто занимает трон Петра», абсурдно считать чем-то обязательным».

Цель этой критики совершенно определенная: предупредить понтификов, что они увидят «долгие счастливые дни», только если будут править Церковью, помышляя о ее чести: «если римский понтифик правит церковью праведно и благочестиво, он живет долго, даже если понтификат его непродолжителен, ведь он заслужил эти годы правления, ставшие для него временем жизни». В противном же случае, «даже если правление его длится сто лет, кратким будет его срок в управлении церковью, потому что все эти годы были временем смерти». Если он проведет свой понтификат бессмысленно и предосудительно, тогда «его жизнь коротка», напротив, «понтифик, богобоязненно правящий Церковью, всегда помнит о смерти, жаждет ее, потому что не живет долго тот, кто жизни не ценит»[50]50
  Ibid. Р. 250: «Inferimus brevissimas duas conclusiones. Prima est, quod Romanus Pontifex recte et pie praesidens, licet paucis annis post Papatum in mundo fuerit, longo tamen tempore vivit, cujus ratio est, quia totum tempus sui pontificatus sibi lujcratus est, fuitque sibi idem tempus vivum. Secunda conclusio est, quod si Romanus Pontifex non recte nec pie in Papatu vixerit, licet centum annis in eodem Pontificatu fuerit, tamen non diu, imo brevissimo tempore censendus est praesidere: cujus ratio est, quia residuum imo totum tempus sui pontificatus mortuum est». Р. 251: «Papa igitur, si inutiliter et reprehensibiliter in Papatu vivit, parum vivit». Р. 256: «Cum ergo Romanus Pontifex pie regit, semper in ejus meditatione mortem praestolatur, illamque exoptat, quare recte parum vivit, quia parum vitam existimat».


[Закрыть].

У Санчеса де Аревало топос «краткости дней» становится мотивом личного исправления. Папа стоит перед дилеммой: либо он максимально подчиняет свое земное существование духовным ценностям, либо его понтификат, tempus pontificatus, превращается в ничто, из жизни переходит в смерть. Моральная составляющая явно превалирует здесь над ритуальной или риторической. Неважно, кратка ли жизнь или продолжительна. Важен дух, не тело. Церковь не нуждается в таком внешнем признаке, как краткость жизни папы, потому что на первом месте оказывается моральное и политическое поведение предстоятеля. Не нужен ей и другой предлагавшийся Дамиани инструмент – тот ужас, который должны вызывать частые смерти пап: «нас больше огорчает преждевременная смерть какого-нибудь цветущего юноши, чем естественный уход старца»[51]51
  Ibid. Р. 249: «Dicimus enim, quia hac utilitate ex tali verisimili timore provenienti non eget Ecclesia»; «Plusque moeroris et plurimorum florentium juvenum praematura morte concipimus, quam ex senis unius naturali morte, maximis curis et solicitudinibus constipati».


[Закрыть]. Папа должен жертвовать жизнью ради церкви, только так он может заслужить долгих дней, отказываясь от продолжительности физической жизни ради действенного служения. Жизнь понтифика коротка, и продлить ее можно только духовно. Действенное, актичное служение – вот что превращает краткость в продолжительность. Поэтому Аревало, обращаясь к самому Павлу II, не боится бросить суровое обвинение против «римских первосвященников, которые боятся смерти, жалуются, жить хотят… не потому что покидают жизнь, а потому что у них ее отнимают. Жалуются, что прожили мало, потому им вообще не хочется умирать. Не следует им обманывать себя желанием продлить свои дни»[52]52
  Ibid. Р. 249. «Or per più grado suo, per più suo merto / Fa forza al tempo e lo ritorna indietro / Perché ei varchi d’assai gli anni di Pietro». Посвящение к трагедии «Орация» 1 сентября 1546 года. Цит. по: Besso M. Roma e il Papa nei proverbi e nei modi di dire. Roma, 1904. Р. 201.


[Закрыть].

В XVI–XVII вв. топос «лет Петра» ждали новые испытания. Павлу III (1534–1549) Пьетро Аретино желает их преодолеть:

 
По чину и заслугами своими
Он времени велит вернуться вспять,
Чтобы Петру годами ровней стать[53]53
  О различных изданиях «О том, как продлить жизнь человека больше, чем на 120 лет», De vita hominis ultra CXX annos protrahenda, см.: Marini G. Degli archiatri pontificij. Vol. I. Roma, 1784. P. 339.


[Закрыть].
 

Примерно в те же годы итальянский медик Томмазо Рангони из Равенны посвящает Юлию III (1550–1555), Павлу IV (1555–1559) и Пию IV (1559–1565) необычное сочинение о том, как продлить жизнь пап до 120 лет и больше. К каждому избранию он выпускает новое издание трактата, меняя лишь фронтиспис. В приложении он объясняет, что папа «увидит годы Петра и даже больше» благодаря некоему эликсиру и другим парамедицинским средствам[54]54
  «Я читал у Лодовико Анастазио, что какой-то родственник Урбана VIII тихонько сказал тому, когда тот лежал на смертном одре: „ты не увидишь лет Петра“, non videbis dies Petri, то есть, что тому не достичь 25 лет понтификата св. Петра; у папы же слух был отменный, и он сразу ответил: „Не верится“, Non est de fide». Moroni. Vol. LXXXVI. P. 68. Storia degli Antipapi. T. 2. Napoli, 1754. P. 264. Besso M. Op. cit. P. 200.


[Закрыть].

Новое прочтение мы находим при Урбане VIII (1623–1644). Говорят, когда он лежал на смертном одре, какой-то клирик тихонько сказал ему: «Ты не увидишь лет Петра». Папа тут же отвечал: «Не верится»[55]55
  Burio G. (Guillaume de Bury). Romanorum pontificum brevis notitia. Padova, 1726. P. 364: «Sint licet assumpti uvenes ad Pontificatum, Petri annos potuit nemo videre tamen».


[Закрыть]. Однако топос не позабыли: в 1726 году бельгийский ораторианец Гильом де Бюри в популярной истории понтификов указывает, что Лев Х, взошедший на трон в тридцать лет, «вскоре умер, всего лишь сорокалетним», и комментирует, словно припоминая слова Дамиани: «Даже избранные в молодости понтифики не видят лет Петра»[56]56
  Simone de Magistris. Acta martyrum ad Ostia Tiberina. Roma, 1795. Р. 418: «ut Ecclesiae prodessent diutius Petri Cathedram tenuerunt; idque divinitus renovatum conspicimus in Pio VI». Cancellieri F. Op. cit. P. 54. N. 3.


[Закрыть].

На рубеже XVIII–XIX вв. два понтифика, один за другим, приблизились к «годам Петра». Последний понтификат XVIII столетия – Пия VI (1775–1799) – продлился почти как служение св. Петра: 24 года, 6 месяцев, 14 дней. Этот факт приветствовали как божественное решение, доброе предзнаменование для церкви: «Сильвестр I, Лев III, Адриан I, Лев III, Александр III и Пий VI жили дольше других потому, что особо радели о делах церкви»[57]57
  Moroni. LIV. Р. 112: «Septimus ille hic est factus, qui rector in orbe / componet fausto numine cuncta, Pius. / Sextus ut ante Pius Petri superavit et annos, / Sic Sexti superet Septimus ipse dies». Ср.: Besso M. Op. cit. P. 200–201.


[Закрыть]. Исполненные энтузиазма дистихи приветствовали и его преемника Пия VII (1800–1823), который тоже почти достиг пресловутого срока[58]58
  Bouillet M.N. Dictionnaire universel d’histoire et de géographie. P., 1851 (8a ed.). P. 1343. Энциклопедия Robert «традиционным» числом считает 32 года. Этой информацией мы обязаны Жан-Даниэлю Мореро из Лозаннского университета.


[Закрыть]. Правда, примерно тогда же двадцатипятилетний понтификат св. Петра был поставлен под сомнение: целый ряд энциклопедий, не только непосредственно связанных с историей папства, указывал на тридцать два года, то есть на один год меньше, чем возраст Христа на момент Страстей[59]59
  Huetter L. Iscrizioni della città di Roma dal 1871 al 1920. Vol. II. Firenze, 1959. P. 295–297.


[Закрыть].