Текст книги "Бежать от тени своей"

Глава 11

Итак, мы снова в облаках, мы оба – я и мой незадачливый герой. Куда мы летим? В Москву? Мне-то можно туда – я там прописан, проживал, имел там жену и даже две квартиры. Но что было делать в Москве Кенту, когда и хорошим-то людям там тесновато? Ведь у него там, кроме меня, никого не было, а я понятия не имел, где бы я его там пристроил и к кому… Лететь же домой одному несолоно хлебавши, то есть не устроив дальнейшую судьбу Кента, означало признать невозможность создания романа с такими непривлекательными, как Кент, персонажами. Во всяком случае, имея их на ролях главных героев. Тогда что же – вернуть аванс, полученный за роман? Я бы и вернул, кабы знал, где взять теперь эти деньги…

Правда, у меня в Москве имелся приятель-философ, который обожает работать с личностями, подобными Кенту. Можно было бы подсунуть Кента ему. Но как? Ведь Кент находится на нелегальном положении. Станислав, конечно, взял бы его в оборот. Он, как мне известно, сумел вправить мозги многим и почище, чем Кент. У него объяснение жизни и ее проявлений построено нестандартно, живо, убедительно. Вот кто, мне кажется, проштудировал всю мировую философию от Сократа до Маркса и Ленина. И, если бы я сумел свести своего героя со Стасем, я бы здорово обогатил мое повествование интересным Поединком различных мироощущений, вернее, ощущения, с одной стороны, и сознательного убеждения – с другой.

По и это для меня чревато последствиями: ведь тогда бы пришлось скоро закончить роман, и он вышел бы непозволительно коротким: все кончилось бы тем, что Кенту в результате знакомства со Стасем пришлось бы пойти в милицию с повинной…

Впрочем, как сказать… Может, Стась и то не справился бы с Кентом… Стась, безусловно, силен в философии и подходы к своим подопечным найти умеет, но ведь трудность заключается в том, что Кент сроду ничего не читал, кроме романов про шпионов. Его можно было убедить в чем бы то ни было или личным примером, или великодушным отношением лично к нему, чтоб он поверил в действительность добра. Словесное убеждение на него действует плохо…

Могут спросить: откуда я все это знаю, могут сказать, что мои соображения о его нравственных качествах выдуманы так же, как и он сам, и, следовательно, особой цены не имеют…

В свое оправдание могу еще раз напомнить, что Кент не совсем выдуман, как уже однажды объяснил, потому что совсем из ничего что-либо создать трудно. О Феликсе мне кое-что рассказывала Маргарита Самохвалова из Кишинева. Меня можно упрекнуть в плохой памяти – я не запомнил всего ею рассказанного.

Вслушиваясь в убаюкивающий рокот моторов самолета, я размышлял о создавшейся ситуации и больше самого Кента сожалел, что письмо Лючии и заключенные в нем признания не соответствовали ее внешности, – какая бы получилась красивая любовь!.. Теперь героиню я потерял, а с героем не знаю, что предпринять. Плохо, плохо, что я оказался не в состоянии приписать Лючии недостающие достоинства и продолжить повествование без сучка и задоринки, так, чтобы читатель прочитал роман не отрываясь!..

Здесь мои мысли в вернулись к Маргарите Самохваловой – ведь именно она-то и обладала необходимой мне для продолжения романа внешностью! О да! Марго была просто Королевой красоты.

Вот и пришла идея: не отвезти ли мне Кента к ней, тем более что в моем воображении он родился из ее рассказа, С!! ею порожден…

Как это сделать? Ну, это легко. Здесь-то мне и дозволено воспользоваться авторской властью. Я просто-напросто уступаю ему свое кресло здесь, в самолете, а сам усядусь сзади и буду за ним наблюдать. Нам вдвоем у Маргариты делать, пожалуй, нечего. Я там буду скорее всего лишним. Но полететь с ним имеет смысл: следя издали за ходом событий, я, возможно, вспомню все, что мне рассказывала о Феликсе Королева красоты.

…Итак, Кент летит в Кишинев к Маргарите, адрес которой ему «на всякий, особо крайний, случай» дал тот же Ландыш. Причем Ландыш предупредил, что "Маргарита, хотя ей и можно во всем доверяться, особа сложная, образованная, требующая деликатного обращения. Ландыш, дав Кенту адрес, просил его не злоупотреблять гостеприимством Королевы. Ничего больше о ней, а также о своих с ней отношениях он не сказал…

Ну нет, злоупотреблять гостеприимством, если больше некуда деваться, все же приходится, пусть Ландыш его простит! Ведь он должен понимать, как трудно организовать сносное существование в таком положении. В былые времена, все знают, за деньги можно было везде удобно устроиться. Теперь деньги мало значат, к тому же их нет.

«Махнуть бы за границу», – мрачно размышлял Кент. – Но что он там станет делать? Это только в заграничном кино всякие авантюристы, гангстеры, Жан Габены и прочие бегут из тюрем и летят из Рима в Париж, из Парижа – в Лондон… Опять же, чтобы там быть авантюристом, надо там и родиться, и вырасти, и учиться, на худой конец и в тюрьмах посидеть…

Ему приходилось слышать рассказы лихих ребят, которые, попадая в колонию, симулировали сумасшествие: головой о стенку, пена изо рта. Затем – сумасшедший дом, затем – через забор психиатрички, затем – через границу, а там дружелюбные хлопцы из мафии и, пожалуйста, – кури героин, нюхай кокаин, колись морфием, ходи в публичный дом, катайся на «шевроле» – делай, что душа хочет…

Все это хорошо. Но существует еще граница, которая наверняка крепко охраняется. Можно запросто в другом качестве вернуться в колонию нюхать… парашу, а не кокаин. Перспектива не слишком бодрящая!..

Скажи сейчас кто-нибудь, что ему даруют свободу, если он согласится честно работать, он бы, пожалуй, не отказался. Все-таки такое предложение показало бы, что и он достоин какого-то доверия и уважения как личность, имеющая смелость и ловкость, проявленные в таком трудном походе: «Сибирь – Пицунда». Во всяком случае, это совсем другое, чем в колонии, где его агитируют, суют в руки топор и дирижируют им, как будто он настолько туп, что не может обойтись без дирижеров…

Он, конечно, понимал, что жить, совсем ничего не делая, невозможно, но всегда, пусть даже бессознательно, искал для себя право на особое отношение к жизни, искал для себя исключение из общего порядка. Но разве такое реально? Увы… Кто станет искать компромисса с с ним и его мировоззрением?

Поэтому – долой прошлое!

Он должен стать выше обстоятельств, которым подчинялся раньше. У него не должно быть прошлого, у негр только будущее, всегда будущее или… ничего!

Бережно, как грудного ребенка, опустил самолет Кента на одесский аэродром.

На автовокзале – огромные очереди у касс. Добравшись на трамвае до окраины города, вышел на шоссе, ведущее в Кишинев. А вот и «газик» едет! Кент «проголосовал». «Газик» остановился. За рулем – хмурый парень лет двадцати пяти.

– В Молдавию?

– Залезай.

Кент устроился рядом с ним. Парень не то чтобы хмурый – вроде бы обозленный. Брюнет, с круглым добродушным лицом, под носом тоненькая ниточка усиков, на верхнем резце фикса (коронка).

– Сколько дашь? Сошлись на пятерке.

Ехали молча. Потом парень ни с того ни с сего и, в сущности, ни к кому не обращаясь, сказал с какой-то решимостью:

– Да ладно! – и махнул рукой. Повернулся к Кенту: – Закурим, что ли… Как звать?

– Леонард, – сказал Кент, немного подумав, – можно Ленька…

– Валентин, – представился водитель.

Закурили из его пачки.

– Откуда сам?

– Откинулся от «хозяина», – уклончиво ответил Кент.

– Хочешь в Молдавии пристроиться? Оно и правильно, здесь народ – простофиля.

Валентин рассказал, что живет в Бендерах, но скоро переселяется в Подмосковье, в Красково. Меняется.

– Не знаешь, где там улица Суворова?

Кент признался, что в некоторых городах знает, а вот в Краскове… не бывал.

Поначалу хмурый этот парень оживился и стал совать свой нос во все щели личной жизни Кента, что было тому не по душе. Переключил парня на другую волну – поинтересовался, какой город тот обрадовал своим первым криком. Оказывается – Одессу… После этого – о чем же еще! – стали говорить о женщинах.

– Я вот с Нинкой едва объяснился, – рассказывал Валентин, мимоходом узнав, что Кент чуть было не плюхнулся в расставленные Лючией сети, – едва потом от нее отделался! Они хорошо смотрятся, когда строят тебе глазки, но когда ты у них на крючке…

Он тяжелым выдохом выпустил из себя облако дыма в ветровое стекло. Ниночка была, оказывается, поварихой в столовой, и это было ее единственным достоинством.

– Идешь с ней в кино, – продолжал Валентин, – шагает рядом и молчит, как рыба. Целый день рта не раскрывает, а если и открывает… так лучше бы закрыла!..

Валентин болтал, а Кент его не слушал, лишь делал вид, что внимательно слушает. Он раздумывал над собственными проблемами.

В отличие от Автора, знакомого с Маргаритой, Кент о ней ничего не знал, кроме скудных сведений, полученных от Ландыша. Он думал-гадал о том, что собою представляет Маргарита, можно ли будет у нее хоть сколько-нибудь перекантоваться, или, может, здесь так повезет, что вообще удастся к ней прикадриться, так сказать, зацепиться наглухо…

– …И эта тихоня чем вздумала поймать? – услышал он возмущенный голос Валентина, который, гоняя языком уже потухший окурок из одного угла рта в другой, продолжал травить про свою Нину. – Заявляет, что намерена произвести на свет от меня ребенка! Ничего другого не хочет… Нет-нет! – только ребенка от любимого человека, и тебе должно быть приятно, что ты и есть любимый человек… Нет, видали?! Раз, два – и ребенок!.. Растолковал ей, что она понятия не имеет, что такое быть кормящей матерью, как больно, когда с молоком вместе этот беззубый бандит вытянет из нее все соки и красоту. Убедил…

Серая лента асфальта не спеша петляла, исчезая под передними колесами. Оторвавшись от нее, Кент увидел человека, бегущего через поле к шоссе. Отстав от него на приличное расстояние, спотыкаясь, бежал еще кто-то. Первый выбежал на дорогу и показал руками в небо, где в Данную минуту не было ничего примечательного.

Валентин остановил «газик». Маленький, вспотевший, запыхавшийся хлюпик объяснил, что жутко спешит в Бендеры, что за доставку туда его особы даст пятнадцать рублей. Валентин присвистнул от удивления и помедлил секунду в надежде на прибавку. Но неразумно ждать, чтобы синичка упорхнула в небо. Взяли Хлюпика.

Валентин тут же прилип со своим одесским любопытством к Хлюпику, который ерзал на заднем сиденье, будто его муравьи кусали. Но, не добившись от того толку, снова переключился на Кента.

– Обстоятельства складываются не в мою пользу, – сказал он и сообщил подробности. Оказывается, у него было грустное объяснение с одесской автоинспекцией, хотя ничего особенного он не совершил – просто немного выпил, перепахал цветочную клумбу и врезался в киоск.

– Подумаешь, инспектор! – ворчал Валентин. – Дали человеку палочку в руки, и он воображает, что может ею ковыряться в шоферской душе, как будто шофер не человек, а фальшивомонетчик и у него денег куры не клюют…

– Закурить есть? – неожиданно спросил Хлюпик.

Кент поинтересовался, как его зовут. Ответ был лаконичен:

– Лимон!

Валентин полюбопытствовал, почему он так нервничает. Хлюпик не ответил, плюнул в окно, попросил газануть, а не доезжая с километр до Бендер, высадить его. Эту просьбу Валентин исполнил. У города же их остановила милиция, и теперь заерзал на сиденье Кент… Проверяли документы. Кент протянул свою поддельную справку об освобождении. Придирчиво изучал человек в гражданском эту бумагу, попросил Кента снять берет. Но на справке – его фотография, бояться нечего. Человек смотрел на фото, на Кента и вернул справку. Видимо, они искали кого-то другого – несомненно Хлюпика…

Когда въехали в Бендеры, Кент стал умолять Валентина доставить его в Кишинев, но тому не улыбалось ехать в Кишинев – без прав, на дребезжащем драндулете. Он привез Кента на автовокзал. Здесь через знакомую кассиршу достал ему без очереди билет до Кишинева.

Вперед… к Королеве!

Глава 12

В Кишинев прибыл к вечеру.

Шестиэтажный дом, в котором жила Королева, выглядел вполне солидно. На шестой этаж Кент поднялся пешком – лифт не работал. На звонок открыла женщина безупречной внешности, ей можно было дать лет сорок. «Немного старовата, – прикинул Кент, – но в общем-то ничего, сойдет на время…»

В результате обоюдной вежливой информации подтвердилось, что зовут ее действительно Маргаритой, а Кент на этот раз представился зачем-то Арнольдом. Знакомились в просторном коридоре большой коммунальной квартиры. Внешность у Королевы была на самом деле отвратительно классическая: тут тебе и ямочки на щеках, и родиночка, и черные глаза, и волосы – мечта парикмахера. К тому же тоненькая, изящная, да и к ногам не придерешься.

Пока Кент объяснял ей себя, свое отношение к Ландышу, пока они витали в области сомнений, догадок, предположений друг о друге, в дальнем конце коридора открылась дверь, из-за нее высунулась кудлатая голова, и Кент увидел круглые, как у совы, настороженные глаза. Потом откуда-то появился высокий седой старик со сверкавшим яростной ненавистью взглядом, он тут же пропал, как призрак, которого, может, и не было.

– Мой папа, – прошептала Маргарита как-то зло. – Ничего уже не соображает. А этот, – она кивнула в сторону кудлатой головы, – Яков, сосед. Всегда смотрит, когда кто-нибудь приходит. Идемте!..

Она открыла одну из дверей в коридоре, и они вошли з королевские покои. Кента ошарашило свирепое: «Мя-у-у-у».

– Изабелла! – заворковала Королева. – Это хороший дядя…

Изабеллой оказалась громадная белая кошка с наглой мордой. Кент быстро удостоверился, что за прелесть, когда эта тварь линяет. В большой комнате он увидел рояль и – бог его простит! – широкую манящую кровать. Ковры, мебель, книжные полки не произвели на него особого впечатления. Зато его внимание обратила на себя висевшая на стене галерея портретов знаменитых мужчин, которые рекламировались как лошади на ипподроме. В основном это были известные актеры и спортсмены. Наверное, женщине и на самом деле приятно, просыпаясь, останавливать взгляд на какой-нибудь знаменитой физиономии. Холодильник «Розенлев» также привлек внимание, а его содержимое с заграничными этикетками приятно взволновало. Когда Кент уселся было в удобное кресло, в нижнюю часть его кузова вонзились когти Изабеллы. Они испытывали друг к другу обоюдную неприязнь…

Маргарита с любопытством расспрашивала про Ландыша – как он и что, старо ли выглядит, много ли осталось ему сидеть, есть ли у Ландыша еще друзья, получает ли он письма. Кент рассказывал, как мог, но скупо – об этом его попросил сам Ландыш.

Королева сварила кофе, достала коньяк. Они курили и умничали. В основном Марго. Она дала понять, что много читала Мечникова, Шопенгауэра, Ницше, Андрея Белого. Кент с заинтересованным видом молча сосал сигарету. Затем она рассказала о своей работе. Можно было понять, что у нее полоса неудач, что ее часто стали критиковать в редакции. И Кент убедился – Ландыш не соврал насчет ее образованности. Во всяком случае, у него не было основания не поверить тому, что она музыкальный редактор на радио и что она имеет музыкальное образование. Нет, с такими бабами не заскучаешь!

Опять зазвучали Шопенгауэр, Гёте, Шиллер, но они были Кенту до лампочки. Он наслаждался жизнью, проклиная шопенгауэров и кошку Изабеллу. Ему было ясно, где и чем это кончится. Да здравствует молдавский коньяк и постель на хороших рессорах! Он был молод, строен и знал, что женщинам нравится. Маргарита, хотя и присматривалась к нему с каким-то, на его взгляд, излишним любопытством, держалась в то же время довольно игриво.

Любовь! Да при чем здесь любовь? Человек пришел из тайги. Может, ему в далеком будущем и нужна будет умная жена, но не теперь и не в первый день знакомства… Теперь, милая, будь не умной, а женщиной. Умной будь, став другом. Часто бывает, что женщиной ты останешься, так и не став другом, и, наоборот, став другом, перестанешь быть женщиной. И жизнь дает трещину!.. А здесь… Зачем было здесь думать о любви к человеку из леса?…

…Следующее утро началось с бодрого пожелания доброго утра. Нежные пальцы осторожно пощекотали его ухо. Была половина одиннадцатого. О, как отличалось это пробуждение от подъема в колонии, когда от каждого удара молотка по рельсу мурашки пробегали по спине и каждый удар напоминал – дождь или снег, жара или стужа, ты должен идти и делать то, чего тебе делать не хочется, потому что от этого зависит очищение твоей души, изгнание из нее дьявола.

– Там нет женщин? – спросила Марго, закуривая сигарету. – Как же вы там обходились?

– Сновидениями, – ответил Кент.

– Ужасно!..

Они встали, и Кент отправился мыться в ванную. На двери туалета его рассмешило объявление: «воду спускать два раза». Потом – опять кофе, коньяк и умные разговоры, благо было воскресенье. Кент уже восхищался собственными тонкими манерами.

Он все выжидал случая, чтоб поудобнее было спросить про Ландыша. Ему хотелось раскусить и понять их взаимоотношения, но она стала расспрашивать его о планах на будущее.

А какие могли быть у Кента планы на будущее? Он стал распространяться о том, что чаще всего встречал невезучих, что и сам он из их числа.

У Лючии возникали разговоры о планах на будущее, у этой тоже… Но что он знает о своем будущем?

– А чего же ради ты убежал? – спросила Маргарита с любопытством. – Разве только чтобы навестить меня, чтобы передать привет от Ландыша? А как дальше будешь жить? Думаешь, не поймают?

Нет, не станет он перед ней выворачиваться наизнанку. Еще никогда и никому не давал он расколоть своей души, а то пришлось бы рассказывать о скупой, даже жадной бабке, которая его выкормила, о нудном одиноком детстве и о фотографии матери, где она была снята юной красивой девушкой, – единственное его представление о ней. Пришлось бы, может быть, сказать и о том, что чаще всего он напевает ту песенку, где есть такие слова: «…Я так давно не видел маму…»

«Мя-у-у!» – взгляды Кента и Изабеллы враждебно скрестились в немом поединке.

Зазвонил телефон. Из реплик Марго Кент догадался, что звонит какая-то Соня… Марго сказала в трубку, что она не одна. Затем Кент услышал, к своему удивлению, что она как будто говорит о себе во множественном числе: «Мы придем». Когда же она положила трубку, Кент узнал, что «нас», стало быть его тоже, пригласила в гости к себе Соня. Королева начала наводить марафет.

Что же получается? – размышлял Кент о своем положении в жизни. Она даже не поинтересовалась, хочет ли он в компанию или не хочет, удобно ли ему там щеголять своей жидкой и весьма подозрительной шевелюрой? Тащат, куда хотят, как собственность. Собачья жизнь! Но возражать не стал…

На улице дождь лупил, как в тайге. Соня, к счастью, жила не слишком далеко – несколько кварталов ходу. Она была в брюках, на голове бигуди. Сразу следом, за ними пришла еще одна зрелого возраста девица. Все три красавицы топтались в санузле перед зеркалом.

Вскоре прибыли и кавалеры. Один – сорокалетний коротыш в ковбойке и джинсах. Другой, блондинчик лет двадцати, сразу сумел оценить прочность дверного косяка, как он вообще дошел – загадка. Третий – полный самец неопределенного возраста, в белой рубашке при галстуке, лацкан пиджака украшал «поплавок».

И вот уже царствуют на столе бутылка «Столичной» со свитою бутылок портвейна, окруженные состряпанными на скорую руку закусками.

– Сплошная серость! – сказала Королева тихонько. Ее подруги старались изображать радостное оживление. А может, оно было настоящее?…

– И такие смеют встречаться с культурными, знающими языки, образованными женщинами! – шипела Королева.

Действительно, для культурных женщин, знающих языки, эти кавалеры были грубоваты. Хотя, размышлял Кент, с ними все же веселее общаться, чем с чужаками из тайги…

Веселья не получилось. Пошептавшись в «вестибюле», красавицы позвали Кента проводить Ее Величество. У нее было испорчено настроение, и от этого она, увы, не похорошела.

Шли молча. Кент не знал, о чем говорить.

– За что?! Отчего недоступно мне то, что другим женщинам доступно? – неожиданно простонала Марго. – Других добиваются, на них женятся… Ведь я красивая, культурная и не дура же… Разве я меньше других достойна уважения, счастья? Я искала героев Грина, Лермонтова, Хемингуэя… Видно, все погибли на войне. И вот – «почему бы не слопать собачке кошку»…

Кент ничего не понимал – о какой еще кошке речь?

– Так однажды сказал один: почему бы не слопать кошку, если она не возражает, то есть меня… Он, видите ли, не собирается два года носить цветы и вздыхать. Он, ведите ли, считает, что женщины этого и не требуют, что сами мужчины придумали все это!..

«Но ведь и от меня она, помнится, цветов не ждала!» – подумал Кент.

Пришли к ней. Едва вошли в коридор, услышали крик:

– Ты что, разучилась здороваться?!

За их спинами метнулась и скрылась длинная тень. Марго вздохнула, вставила ключ в замочную скважину своей двери. Появилась, вероятно из кухни, сухонькая старушка и направила на Кента острый сердитый нос. Опять открылась дверь в дальнем конце коридора, из нее высунулась кудлатая голова. Марго была, видно, вынуждена как-то объяснить Кента старушке.

– Мой друг, – сказала она сухо. – Журналист.

– Теперь журналист! – ехидно сказала старушка, обращаясь, очевидно, к голове.

Вошли в комнату. Марго устало плюхнулась в кресло.

«Мя-у-у!»… Изабелла совершила прыжок. Кент ощутил адскую боль в загривке, в который вцепилась эта королевская любимица. Попытался было ее погладить – она укусила его за палец и молниеносно взлетела на гардероб. Марго весело смеялась:

– А ведь она не со всеми играет!

Кент гадал, обидится Марго или нет, если он откроет «Розенлев» и достанет коньяк.

– А у тебя не было ничего… настоящего? – задал он ей вопрос и решительно открыл «Розенлев».

Королева казалась удивленной.

– Как?! А Ландыш! Ты разве не знаешь? Он же был моим мужем…

Наступила очередь Кента удивляться. Вот номер! Ландыш не говорил об этом.

– После… были и другие, – сказала она. – Приходили. Были и ушли. Или я их прогоняла… Я так устроена, что все надеюсь: а вдруг…

Что «вдруг?» – не понял Кент. Кого «вдруг» ждет она?…

– Мне не нужен, – говорила она, – образец мещанского счастья: машина под окном, собака, квартира, солидный муж – нет! Но я всему этому все равно завидую, потому что это лучше, чем такая жизнь, как у меня теперь. Хочу обратно в природу, в деревню, хочу, чтоб было спокойно, как тогда, когда был Ландыш. Но я не умею быть одна. Да и в деревне скука… В прежние времена художники, писатели, поэты жили в глуши, в захолустье и создавали шедевры… Теперь никто не хочет уйти из города, как будто в этом бедламе скрыты все сокровища – материальные и духовные… Выведи, пожалуйста, Изабеллу во двор.

Кенту не улыбалось гулять с этой наглой тварью, но он подчинился.

Маргарита встала, потянулась, достала с гардероба кошку и была в этом жесте грациознее, чем сама кошка. Кент схватил Изабеллу и спустился во двор.

Спускаясь в лифте, который, оказывается, иногда все же работал, он думал с раздражением: «Что же, так и буду у нее человеком при кошке?» Не такой ему представлялась желанная удача. Смутная тревога и тоска овладели им. «Там, когда собираешься в путь-дорогу, все представляется иначе. Вернее, никак не представляется, просто там все это еще впереди. Теперь же, когда самое трудное, казалось бы, позади, опять повторяется все то, что было всегда, что в конечном счете возвращало его „туда“: он при кошке или при бабе, есть и выпивка и жратва и на работу пока не гонят. Но в том-то и дело, что все это „пока“…

Ее не «оседлать», Маргариту эту, – к ней и до него приходили всякие: были и ушли, или она их прогоняла сама. Ясно, что и Кент не тот «а вдруг», кого она ждала. Значит, в один прекрасный день она и его выметет…

Нет, он не станет дожидаться, чтоб его выгоняли. Он сам хлопнет дверью. Не мешало бы заглянуть в ее казну на дорогу, но, пожалуй, нельзя: подруга Ландыша все-таки. А уйти – уйдет!.. Душа тянет в края, где его старые друзья и подружки, где также найдется выпить и закусить…

Прогулять кошку оказалось сложней, чем можно было предположить: едва он выпустил Изабеллу из рук, на нее накинулись сразу три кота. Во дворе началась такая карусель, что Кент и понять не мог, где чья кошка. Он увидел белый хвост, который мелькнул за воротами, увлекая за собой всю эту мяукающую ораву. Напрасно он кричал: «кис-кис!» Изабелла пропала.

Королева была в отчаянии. Они обошли весь квартал, заходили во дворы, в подъезды, звали, умоляли, искали почти до утра – эту скотину не нашли. Утром Марго взмолилась:

– Сходи, пожалуйста, на живодерню…

Еще чего не хватало! Но это в последний раз…

Кент с трудом отыскал живодерню, но и там Изабеллы не было. Вместо нее рабочие предложили по рублю за штуку полный мешок кошек любого цвета.

Вернувшись, устроили достойные поминки изабеллиной душе. Затем Королева проводила Кента на автобусную станцию. На прощание поцеловала.

Вперед! О Ландыше так больше и не вспомнили…