Текст книги "Перед лицом зла. Уникальные расследования лучшего профайлера Германии"

Аксель Петерманн
Перед лицом зла
Уникальные расследования лучшего профайлера Германии

Выражаю благодарность Мартину Кноббе за сотрудничество при написании этой книги.

Все описанные в книге события происходили на самом деле. Имена персонажей и названия мест изменены. Любые совпадения или сходства случайны. Кроме того, все диалоги и высказывания третьих лиц цитируются не дословно, а передаются близко по смыслу и содержанию.

Axel Petermann

Im Angesicht des Bösen

Ungewöhnliche Fallberichte eines Profilers

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © 2012 by Rowohlt Verlag GmbH, Reinbek bei Hamburg

© Калинина Л. В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

Введение
Приподнимая завесу

Германия. Место действия – большой зал в старинном здании, переоборудованный в аудиторию. Почти семь вечера. До моей лекции еще около получаса. Тем не менее некоторые слушатели уже пришли и расположились в своих креслах. В итоге соберется около трехсот человек, которым я поведаю правдивые истории из моей первой книги: о смерти, грехах, трагедиях и преступлениях. И снова публика очень разношерстная: женщины и мужчины, молодые и старые, прогрессивные и консервативные, пришедшие поодиночке или парами. Разные люди, которых, кажется, объединяет одно: их завораживает Зло. Вглядываясь в лица, задаюсь вопросом: мог ли кто-то из них оказаться героем одной из моих историй, будь то жертвой или преступником? Насильственная смерть может коснуться любого, независимо от принадлежности к социальному слою или культуре. Зло вездесуще, и в этом зале оно тоже присутствует.

В работе профайлера меня всегда привлекала многогранность зла: я постоянно имею дело с очень непохожими людьми, сталкиваюсь с новыми фактами, с неразгаданными загадками. Я убежден, что моим слушателям тоже интересно все это, и они спрашивают себя: какие еще формы жизни существуют помимо моего собственного космоса? Где они, пределы цивилизованности? Кто смеет их преступать? Когда и почему жизнь трансформируется в насильственную смерть? И самый главный вопрос: почему зло вообще существует? И почему оно вечно?

То, что я наблюдаю за лицами собравшихся в зале, не остается незамеченным. Одни отвечают на мой вопросительный взгляд улыбкой, другие избегают прямого зрительного контакта. Словно чувствуют себя пойманными на том, что хотя бы на один вечер они намерены заглянуть в бездну человеческих грехов. Нелегко признаться самому себе, что зло так притягательно.

Я начинаю свое выступление, и негромкое бормотание на задних рядах сменяется напряженной тишиной. Знаю, что она будет царить до конца лекции, лишь время от времени прерываясь вздохом облегчения, когда я расскажу что-то смешное о себе и своей работе. И я догадываюсь, какие вопросы мне зададут в конце: «Что вас поражает в зле?», «Каждый ли человек может стать убийцей?», «Чем вас привлекает ваша работа?», «Как вы справляетесь с таким психическим напряжением?»

Мне до сих пор нелегко найти ответы на все эти вопросы, даже спустя много лет, в течение которых я часто сталкивался со злом и смертью. Для меня затруднительно дать однозначное определение злу. Может, зло – это умение свободно преступать границы дозволенного и осознанно, в ясном уме идти против добра? Жестоко обращаться с людьми, убивать, а иногда даже получать от этого удовольствие? Или это нечто присущее человеку в принципе? Разве сам он не есть олицетворение зла? Разве в нем не сокрыта бездна, от которой кружится голова. Такое описание злу дал Георг Бюхнер[1]1
  Георг Бюхнер (1813–1837) – немецкий поэт и драматург, представитель революционно-демократической литературы. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]. Трудно объяснить, почему зло так очаровывает нас. Почему мы добровольно трясемся от страха перед Ганнибалом Лектером и смотрим фильмы о вампирах и зомби. Хотим прочувствовать на своей шкуре, насколько близко зло способно подобраться к нам? Сколько жестокости и насилия мы готовы вытерпеть? В какой именно момент отведем взгляд? В конце концов, может, нас вновь и вновь успокаивает то, что все это просто вымысел, а не реальность. При этом мы прекрасно знаем, что главный герой, тот самый инспектор, будет рядом. Он возьмет на себя роль морального чистильщика и в конечном итоге одолеет зло. Но достаточно ли этого для того, чтобы заворожить нас? Не является ли зло, по правде говоря, слишком уж поверхностным и скучным, ведь его разрушительное действие никогда не будет столь творческим и непредсказуемым, как сама жизнь во всех ее проявлениях? Так почему же зло никогда нам не наскучивает?

У меня больше вопросов, чем ответов, и я действительно думаю, что в каждом из нас есть как плохое, так и хорошее. Любой подвержен вечному взаимодействию этих двух полюсов. Так что один и тот же человек способен творить добро в одной ситуации и зло – в другой. В нашей повседневной жизни мы сталкиваемся с обеими этими сторонами. Разве мы не пугаемся иногда самих себя, когда наши слова звучат слишком громко, когда нас одолевают ничтожные, а порой и ужасные мысли, когда наши аргументы неуместны и агрессивны? Разве мы не осознаем снова и снова, что невозможно быть однозначно добродетельным? Но значит ли это, что в каждом из нас сидит потенциальный убийца? Может ли определенная ситуация так сильно повлиять на нас, что мы превратимся в преступников?

Несколько десятилетий ученые спорят о том, откуда берется зло. Заложено это в генах, или же человек преступает закон под влиянием социальных факторов? Кто виноват в том, что подобное происходит: природа или общество, в котором он растет, его воспитание, приобретенная система ценностей? Генетическая ли это предрасположенность или вопрос заключается в умении сопереживать, сочувствовать ближнему, в развитости эмпатии? Истина, вероятно, лежит где-то посередине, хотя я по сей день по-прежнему весьма скептически отношусь к тезису о «прирожденном убийце». В конце концов, решающее значение имеют напряженность ситуации и способность справляться с чрезмерно сильными чувствами, такими как гнев, ненависть, негодование, разочарование, отчаяние и любовь.

Как часто я слышал от убийц, что в момент преступления они не узнавали самих себя, казались себе совершенно чужими.

Совокупность различных факторов позволяет человеку контролировать себя в стрессовых ситуациях и не поддаваться спонтанным чувствам. Вместо этого он решает поступить иначе, не так, как ему хотелось сначала. Эта способность удерживает его от соблазна причинить зло.

Все эти умозаключения составляют основу работы профайлера. Моя задача – понять, как и почему кто-то пересек черту. Для меня, как для ученого, преступление – это объект исследования. Поэтому я должен остерегаться оценивать преступника с моральной точки зрения, каким бы чудовищным ни было то, что он совершил. Я хочу понять человека, стоящего за преступлением, поэтому мне необходимо приподнять завесу и столкнуться с ужасом лицом к лицу. Иногда даже приходится проявить определенную долю сочувствия к такому индивиду. Ведь никто не является монстром сам по себе.

Вот почему в своей работе я сознательно избегаю таких слов, как «жестокий», «беспощадный» или «больной». Вы не найдете их и в этой книге. Эти слова – оценка, которой нет места в моей деятельности. Моя цель – выяснить, что произошло и что стало для преступника мотивом. И эту задачу я могу выполнить, лишь оставаясь беспристрастным, субъективное мнение только отвлекало бы меня. Кроме того, объективное расследование – законное право обвиняемого.

Преступник также имеет право хранить молчание и не обязан сотрудничать со следствием, если не желает. Конечно, я всегда надеюсь, что он побеседует со мной, а в идеале еще и даст показания. Но он будет готов это сделать только в том случае, если я создам благоприятную атмосферу для разговора. Преступник должен понять себя и свои мотивы. Это не значит, что я оправдываю его противозаконные действия. Но мне не следует проявлять к нему антипатии или вести себя несдержанно. Иначе мне пришлось бы отказаться от ведения дела. К счастью, со мной такого никогда не случалось.

Несомненно, есть преступления, от деталей которых к горлу подкатывает тошнота. Конечно, иногда и я не застрахован от того, чтобы испытывать гнев по отношению к преступнику, особенно в самом начале, когда постепенно осознаешь масштаб злодеяния. И, конечно, порой, когда я довольно долго вчитывался в материалы дела, перед моим мысленным взором представал монстр. Однако спустя время я видел перед собой человека, казавшегося таким же нормальным, как и любой другой, того, с кем можно совершенно свободно общаться. В такие моменты я не забываю, что сделал мой собеседник, но сдерживаю отвращение к произошедшему и не проецирую его на преступника. Поэтому я не смотрю с ненавистью на этих людей, но и не жалею их. Мне только иногда становится грустно, когда я наблюдаю за их судьбой и понимаю, насколько сильно им не повезло в жизни.

Ключевой вопрос заключается в том, почему одни могут контролировать себя в стрессовых ситуациях, а другие нет. В течение многих лет я искал ответ в своей работе и теперь пытаюсь сделать то же самое на страницах этой книги. В этих поисках мне помогает исследование следов преступления. Реконструируя случившееся, я приближаюсь к побудительным мотивам убийцы и таким образом все больше постигаю многогранную природу зла.

В конце лекции меня часто спрашивают, как удается выдерживать подобные вещи – постоянно иметь дело со злом и смертью. Полагаю, у меня это получается только потому, что я веду себя как зритель. Не позволяю судьбе жертвы затронуть меня. Конечно, я хочу и должен узнать все о преступлении. Необходимо понять, почему и как был убит человек. Выбрал ли его убийца намеренно или он стал случайной жертвой. Мне также важно выяснить, кто эти жертвы, как они жили, с кем дружили и чем любили заниматься. Для этого я изучаю биографию потерпевшего, читаю его дневниковые записи и документы на компьютере, опрашиваю множество людей: родителей, партнеров, друзей, коллег. К концу расследования я знаю о жертве больше, чем кто-либо другой. В этот момент я сильно сближаюсь с ней и поэтому, возможно, могу ответить на вопрос о мотивах преступника и причинах убийства.

Но этим мой интерес к жертве ограничивается, и я говорю себе «стоп», когда начинаю испытывать эмоции. Я всегда был очень восприимчивым и в некотором смысле остаюсь таким до сих пор. Раньше я много размышлял о преступлениях, о муках жертв и о горе тех, кто потерял своего близкого. Однако постепенно такое участливое отношение к страданию стало для меня обременительным. Я больше не хотел задаваться вопросом, какое отчаяние испытывал человек, когда понимал, что вот-вот умрет. Не желал представлять, как жизнь проносилась перед его глазами, прежде чем он смирился со смертью. Моей целью стало как можно меньше сопереживать жертве.

Пишу эти строки, и они кажутся мне очень резкими. Но сформировать профессиональное отношение к преступлению и его жертвам оказалось непростым делом. Я начинал очень осторожно: перестал запоминать имена погибших и вместо этого записывал их в блокнот. Больше не фиксировал в памяти, где именно жили или работали жертвы, если только это не имело решающего значения для идентификации преступника.

Мне было важно снова свободно гулять по своему городу, не вспоминая на каждом углу о смертях и преступлениях. Иначе я бы не захотел здесь жить.

Конечно, такая стратегия сработала лишь отчасти. Некоторые события вы никогда не забудете, несмотря на все попытки и усилия стереть их из своей памяти. Еще в период учебы мне довелось выехать на мое первое дело: это была авария с большим количеством крови. Я потерял сознание и вместе с тяжелораненым пострадавшим был доставлен в больницу. Первым погибшим в моей полицейской службе оказался водитель автомобиля, который на высокой скорости врезался в опору моста, и достать его из искореженной машины удалось лишь мертвым. Изуродованное тело было доставлено в морг, чтобы выяснить, что явилось причиной аварии – вождение в состоянии алкогольного опьянения или самоубийство.

Я хорошо помню тот морг. За высокой стеной и вечнозелеными хвойными деревьями скрывалось здание, не имевшее ничего общего со стерильностью и чистотой сегодняшних моргов. Грязно-бежевая плитка в помещении была небрежно почищена, и все свидетельствовало о запустении. Насчитывалось всего девять холодильных отделений и три отдельных бокса для заморозки сильно разложившихся трупов, поэтому по выходным большое количество тел лежало неохлажденными и часто обнаженными на металлических носилках или прямо на полу. Не могу сказать, что мое обучение хорошо подготовило меня к этой гнетущей атмосфере.

Потребовалось действительно много времени, чтобы привыкнуть к виду смерти во всех ее проявлениях. Стало легче, только когда я научился воспринимать мертвого, увиденного мной на месте преступления или на столе для вскрытия, не как личность, а как объект уголовного расследования, который может рассказать многое о преступнике и его мотивах. Звучит холодно и бесчеловечно. Но это единственный способ взаимодействия детектива со смертью без губительных для него последствий. В конце концов, в течение «обычного» года я имею дело примерно с 75 смертями.

Когда мне удалось понять, как выстраивать дистанцию между собой и жертвой, моя работа стала намного интереснее. Я вдруг стал замечать следы смерти, которые до сих пор были скрыты от меня. В стремлении узнать больше я много раз посещал судебно-медицинские учреждения. Так я познакомился с методами вскрытия, научился распознавать и интерпретировать травмы. Лицо смерти перестало быть таким пугающим.

Но у меня, наверное, никогда не получится воспринимать смерть как должное. Даже несмотря на то, что я продолжаю тщательно хранить свои впечатления глубоко в «ментальных ящиках» и прятаться за защитными стенами. По опыту многих людей, с которыми мне довелось столкнуться по работе, я вижу, что у них это тоже не всегда хорошо выходит. Некоторые компенсируют эмоции экстремальным поведением. Например, суровая на вид женщина-прокурор из Бремена во время эксгумации достает бутерброд из своей сумочки Louis Vuitton и с набитым ртом принимается рассказывать о своем самом заветном желании на день рождения: утром – сообщение от дежурных об убийстве, днем – тщательное расследование, а вечером – задержание и признание виновного. Или работник морга – практически некрофил, который, что называется, совершенно разучился относиться к смерти с уважением и вместо этого испытывает влечение к трупам, не упуская возможности отпустить пошлую шутку во время вскрытия или осмотра трупа и напугать молодых полицейских леденящими душу подробностями. Или детектив из отдела убийств, который позволяет себе лишь маленький глоток спиртного, чтобы избавиться от привкуса смерти во рту и носу, а потом неожиданно становится алкоголиком. Или коллеги, которые, будучи не в силах больше выносить вид смерти и страданий, вынуждены обратиться за помощью к психотерапевту, переводятся в другой отдел, а иногда и вовсе совершают суицид. Смерть и зло иногда обладают неимоверной мощью.

По сей день для меня самая скверная сторона нашей работы – это необходимость общаться с близкими погибших. Тут уже не помогает дистанцироваться от жертвы. Вы сталкиваетесь с глубочайшим, истинным горем.

Часто в обязанности следователя входит информирование родственников о смерти пострадавшего. Тогда он выступает вестником самых ужасных новостей.

И нередко ему приходится полагаться только на собственные силы. Эта обязанность тяжело дается не только молодым и неопытным сотрудникам.

Вот почему две смерти до сих пор не удается запрятать в дальний угол моего сознания. Как будто это было вчера, в памяти всплывают воспоминания о гибели одного русского немца, который скончался от несчастного случая. Юноше было всего лишь 17 лет. Его голова оказалась зажатой между двумя стенами во время ремонта внешней лестницы. Поскольку тело смогли вытащить только спустя достаточно продолжительное время, я был вынужден успокаивать потрясенных и бьющихся в истерике родственников. Когда покойного наконец доставили в морг и я уже собрался домой, мне позвонил пастор, курировавший семью. Он сообщил, что намерен приехать в морг с матерью погибшего, чтобы она попрощалась с сыном. По его словам, только так она могла поверить в то, что тот действительно мертв. Я пытался объяснить священнику, что это невозможно, что у мальчика слишком сильные увечья. Но все мои возражения не возымели никакого эффекта. В отчаянии я начал смывать кровь с головы юноши и прикрывать раны белыми бинтами и простынями. Я почти закончил, когда женщина вошла в помещение.

В другой раз пострадавшая тоже была из немецко-русской семьи. Одним воскресным днем трехлетняя девочка, играя с братом, решила спрятаться за диваном. Ее голова застряла между спинкой и наклонной стеной, в результате чего малышка случайно удушилась. Оказавшись на месте, я увидел обезумевшую мать, пьяного отца, православного священника и скорбящих представителей общины русских немцев. Все доводы о том, что ребенка необходимо отвезти к судмедэксперту, не помогали. Отец упорно не позволял сотруднику похоронного бюро вынести дочь из комнаты. Он пил стакан за стаканом и становился все пьянее с каждой минутой. Что мне было делать? Как вариант – скрутить огромного мужчину при помощи нескольких полицейских, но, безусловно, это было самым худшим решением. Вместо этого я выкурил с ним несколько сигарет и выпил водки. Акт человечности, как выразился священник, пусть даже он совершен в нарушение инструкций. Тогда мне пришла в голову одна идея: я предложил отцу самому отнести мертвого ребенка к катафалку. Мужчина согласился. Мать завернула девочку в белую простыню, и изрядно пьяный отец торжественно зашагал к катафалку с мертвой дочерью на руках. За ними последовали мать, священник, скорбящие представители общины и я. До сих пор в моих ушах звучит их пение, я вижу пожилых женщин с иконами и отца, который укладывает своего мертвого ребенка в открытый гроб и присоединяется к рыдающей жене. Эта сцена регулярно всплывает в моей голове.

Несмотря на все эти стрессовые моменты, я люблю свою работу. Трудно представить более творческую профессию со столь четкой, но невероятной задачей – объединить вещи, которые поначалу кажутся несвязанными. И дело не только в разнообразии заданий и не в погружении в различные сферы жизни. Суть в привлекательности и притягательности зла, в стремлении выяснить, кто это сделал, в поиске ответа на вопрос «Почему?». Превыше всего это уверенность в том, что потерпевший и его родственники имеют право на то, чтобы преступление было раскрыто, а также желание защитить общество от опасности.

На страницах этой книги я приглашаю вас заглянуть мне через плечо, понаблюдать за моей работой и проследовать со мной по пути в поисках зла. И в конце вы тоже затруднитесь объяснить, что на самом деле представляет собой обыкновенное зло и почему мы так им очарованы.

¹
Не ведая жалости
Преступление по книге

Дождь барабанит по лобовому стеклу моей служебной машины. Я подъезжаю к складам на Везере. Поднимаю воротник плаща и бегу к реконструированному зданию. Жизнь у реки – вот философия застройки в этом квартале. Сейчас эта фраза приобретает совершенно иной смысл. Промокнув до нитки, добираюсь до бывшего склада. С тех пор как активная работа гавани переместилась в соседний Бремерхафен, где достаточно места для разгрузки и загрузки гигантских современных контейнеров, пустующие складские и промышленные помещения в порту Бремена постепенно превращаются в жилые. Комплекс с отремонтированными «под ключ» апартаментами в стиле лофт, эксклюзивными бутиками, офисами и юридическими конторами спроектирован в соответствии с последними инженерно-строительными требованиями. Побеленные стены и бетонные светло-серые полы. Застекленные мансардные окна и многочисленные точечные светильники на потолке создают в помещениях эффект дневного освещения. Но эта жизнерадостность резко контрастирует с кровавой лужей – ее длина около метра, а ширина почти 40 сантиметров. Лужа темно-красного цвета, кровь уже засохла. Когда здесь была убита женщина по имени Мишель Ройтер, я еще отдыхал в Швеции. Вернувшись из отпуска, я поехал прямо в офис. Дело оказалось затяжным.