Текст книги "Маджар. Киноповесть"

Маджар
Киноповесть
Аксён Арслангович Хараев

© Аксён Арслангович Хараев, 2017

ISBN 978-5-4485-2311-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В районе Пятигорья, на реке Кума много веков стоял великолепный город Маджар. Слава о нем шла по всей округе. И не было других городов краше его на тысячи верст вокруг. Торговцы и купцы из близких и далеких стран, издревле следуя караванными путями из Закавказья в Поволжье и Северное Причерноморье, всегда останавливались в этом сказочном городе с его цветущими садами, развитыми ремеслами, большим восточным базаром и удивительной архитектурой.

Знаменитый арабский путешественник и странствующий купец Ибн Баттута, объехавший все страны исламского мира – от Булгара до Момбасы и от Тимбукту до Китая, был очарован этим удивительным городом, посетив Маджар в 1333 году. В своем путевом дневнике, известном как «Подарок наблюдателям по части диковин стран и чудес путешествий», он с восхищением записал: Город Маджар большой, один из лучших тюркских городов, на большой реке, с садами и обильными плодами.

В период своего расцвета, в Маджаре мирно уживались люди разных национальностей и вероисповеданий: магометане и православные, католики и иудеи. Их храмы стояли бок о бок и были полны прихожанами, которые были боголюбивы, расточали милостыни сирым и убогим, делали большие подаяния и добрые дела. А многочисленные факиры и кудесники, выступая на центральной площади, творили истинные чудеса, приводя в изумление честной народ, который покидая Маджар, разносил дальше по городам и весям известия о чудо-граде.

Ныне слава Маджара совсем угасла. В конце 14 века он был разграблен и сожжен войсками Великого Тамерлана, после чего началось неотвратимое угасание и запустение города. Люди стали покидать Маджар, а соседние кочевые племена со временем вынесли из разграбленного города все что могли. К середине 18 века от великого города остались одни руины, да несколько развалин восьмигранных каменных усыпальниц в виде мавзолея-колпака или каменной юрты.

В 1741 году начальником Калмыцкой комиссии при коллегии Иностранных дел и Астраханским губернатором был назначен тайный советник Василий Никитич Татищев. Внимание государственного деятеля и выдающегося ученого привлекла история города Маджар. При поддержке Санкт-Петербургской Академии наук и художеств он принимает решение направить туда экспедицию.

Маджар

Наша история началась в низовьях реки Волги, жарким июльским днем 1742 года. Вдоль речной протоки, поднимая за собой клубы пыли и подпрыгивая на ухабах, скоро катила телега, запряженная парой лошадей. Пожилой возница Архип одетый, несмотря на жару, в армяк из толстого сукна спешил и, покрикивая, подгонял резвых лошадей. В добротной телеге на копне сена изнывал от тряски и сорокоградусной жары белокурый симпатичный семнадцатилетний юноша Михаил Некрасов.

– Архип, страсть как пить хочется – с мольбой обратился Михаил к вознице. – Во рту, словно в потухшей печи, сухо, не могу я уже. У тебя есть что-нибудь выпить, жар унять?

– Вот же речка, барин, пей – не хочу – не оборачиваясь, хрипло ответил возница.

– Да вода в реке нездоровая, у меня от нее уже колики и живот пучит, как бы не заболеть. Не могу я прям из речки сыру воду пить. Может, привал сделаем, да воду на костре согреем?

– Не могу, барин, надолго останавливаться. Мне строго-настрого приказано тебя к сегодняшнему вечеру в Астрахань доставить. Уже заполдень, а ехать до города еще тридцать верст будет. Потерпи, барин, уже недолго осталось.

– Эх, сейчас бы большой ковш холодного суточного квасу на меду испить, да мясную кашу со щами на обед – вслух мечтательно произнес Михаил и тяжело вздохнул.

Архип на ходу достал из плетеной корзины, прикрытой от жары и мух старой рогожей, небольшой кусок солонины и четвертину ржаного хлеба. Обернувшись, протянул еду Михаилу.

– Не побрезгуй, барин, откушай пока, что бог послал.

Михаил с благодарностью принял еду и, облизнув пересохшие губы и перекрестившись, набросился на еду.

– Большое спасибо тебе, добрый человек.

Возница то и дело оборачивается и смотрит как Михаил с аппетитом поглощает нехитрую снедь, затем с нескрываемым любопытством спросил:

– Извини, барин, хочу у тебя все выведать, ты кем собой будешь и откуда путь держишь, ежели не секрет? Смотрю я, ты вроде бы из простых, но за тебя Царицынский комендант подполковник Спицын мне двойную цену заплатил, чтобы я тебя к Астраханскому губернатору вскоре доставил. Не уразумею никак, что ты за важная птица такая?

Михаил с аппетитом продолжал жевать еду и в благодарность рассказал о себе.

– Скажу тебе, Архип, как на духу, никакой я не барин, а живописный ученик последнего года обучения Рисовальной палаты при Академии наук и художеств Михаил Некрасов.

– Академия, это которая в самом Санкт-Петербурге? – с удивлением и почтением поинтересовался Архип.

– Она самая. Расположена она в столице нашей – в городе Санкт-Петербурге и основана была еще по приказу Петра Великого.

– А в наших краях как оказался?

– Я вот уже второй месяц добираюсь на перекладных из Санкт-Петербурга в город Астрахань к тамошнему губернатору Василию Татищеву. К нему меня сам господин статский советник из Академии наук Иоганн Шумахер лично напутствовал по важному государеву делу.

– А что за дело такое, али секрет большой?

Михаил с сожалением доел хлеб и, собрав крошки, бросил их в рот.

– Да нет, не секрет, но только по какому делу мне не сказывали. Сказали только, чтобы взял я с собой инструменты для художеств (кивает на лежащий в телеге холщовый мешок), поскольку Татищеву живописный ученик срочно потребовался, а все подробности я на месте от него узнаю.

– А что ж тебя без должного довольствия в такой дальний путь отправили?

– Да выдали мне перед отправкой дорожное довольствие, только вот с кормовыми серьезную экономию учинили. На всю дорогу обещали пятнадцать рублей, а на руки дали только десять, они и вышли в расход еще до Царицына, вот и весь сказ. Хорошо мне на руки еще Подорожный документ вручили на гербовой бумаге, да с красной сургучной печатью, а то совсем худо было бы.

– А что в том документе записано?

– А в том документе указано, что еду я по государеву делу, и все начальники и служилые люди, коли потребуется в пути, должны мне всемерную помощь оказывать и из местной казны не мешкая прогоны до Астрахани обеспечивать. И потому Царицынский комендант, храни его душу пресвятая богородица, свою власть употребил, чтобы доставить меня поскорей в Астрахань, поскольку в Подорожной писано, что должен был я явиться пред светлые очи Астраханского губернатора к 20 июля, то есть, еще три дня назад.

– А годков тебе сколько? – продолжал допытываться возница. – Женат, али нет? Дети имеются? Дорога ведь дальняя, не ровен час, не приведи господь, сгинешь в пути, детей осиротишь.

Спросив, Архип набожно перекрестился.

Михаил с сожалением проглотил остатки еды, не спеша взбил сено и поудобнее устроился в телеге на отдых.

– Мне, мил человек, семнадцать годков нынешней весной исполнилось и потому думаю, что рано мне еще об женитьбе думать. Да и не глянулась мне еще ни одна девица. А потому кроме мамки моей, да друзей-сотоварищей по учебе, в случае моей погибели, оплакивать меня более некому. А сгину я, Архип, скорее от употребления сырой водицы здешней, нежели от лихих людей, которых, хвала господу, не пришлось повстречать мне в дороге. А в Астрахани под рукой губернатора, да при его кухне, тем паче, что со мной может сделаться? Небось, рисунки али чертежи какие при его канцелярии надобно будет для него изготовить.

– Видать хорошо рисуешь, раз тебя из самого Санкт-Петербурга выписали?

– Не хочу хвалиться попусту, но я разные художества с мальства уважаю, да и в Академии в первых учениках всегда был, и потому рисовать знатно выучился. Поэтому точно наперед знаю, что по художественной части я все к большому удовольствию губернатора сделаю. Надеюсь, что и он не поскупится и хорошо мне за работу заплатит. Недаром же я за тридевять земель к нему ехал.

Михаил зевая, и борясь со сном, пробормотал:

– А там, надеюсь, закончив дело, вскорости домой отправлюсь, при деньгах, да с похвальной грамотой от губернатора. Вот мои друзья и маманя обрадуются.

Поев, он быстро засыпает под мерный стук колес. В прибрежных зарослях дикого барбариса, как звук живых часов, приглушенно подала свой голос кукушка.

– Мишаня, ты уже вернулся? – мама с тихой светлой радостью обняла его своими натруженными и влажными от работы прачкой руками. – Как долго тебя не было, я уже извелась вся, не имея весточек от тебя.

– Здравствуй мама, да, я вернулся, все хорошо. Порученное мне дело я с усердием выполнил, и благодарность большую заслужил. Посмотри, что я тебе привез.

Михаил начинает доставать из холщового мешка и выкладывать на стол разнообразные вещи: большой отрез ткани матери на платье, женские сапоги, колбасы разных сортов, каравай хлеба и другие продукты. Ему нравиться видеть, как от этого продуктового изобилия радостно блестят глаза матери.

– Господи, откуда все это? – замерев, едва шепчет мама и смахивает невольно навернувшиеся слезы.

– Это я за свой труд достойную оплату получил от Астраханского губернатора, еще и деньги хорошие остались. Теперь у нас с тобой все будет хорошо, – улыбается счастливый Михаил.

Михаил продолжает освобождать мешок и достает несколько апельсинов.

– Мама, помнишь, когда мне было лет шесть, на масленицу ты принесла мне апельсин и несколько орехов. Мы никогда не видели подобных заморских фруктов и ты, даже не попробовав, отдала весь апельсин мне. Эти все апельсины я принес для тебя, моя дорогая, теперь мы не будем нуждаться ни в чем.

Михаил нежно обнимает и целует свою маленькую, сгорбленную от непосильных трудов маму…

– Вставай, Михайло, приехали, – сквозь сон до него, наконец, пробился громкий глухой голос возницы.

Михаил с сожалением и большой неохотой открыл глаза и увидел перед собой кованые ворота резиденции Астраханского губернатора. Архип уже выложил вещи Михаила на брусчатку мостовой и, наскоро попрощавшись с ним, двинулся в обратную дорогу. Михаил огляделся. Уже поздняя ночь и кроме караульного у сторожевой будки не видно ни души. И только на втором этаже губернаторского дома виден в одном из окон приглушенный мерцающий свет.

В столь поздний час, при свете догорающих свечей все еще работал с документами Астраханский губернатор Василий Татищев, 56-летний седовласый мужчина с благородным сократовским лицом и изможденным телом. Сидя за большим дубовым столом под зеленым сукном он с головой погрузился в отчеты и донесения, поступившие за последние дни.

Раздался стук в дверь, вошел караульный.

– Господин губернатор, только что нарочными доставлены две секретные депеши. Изволите сейчас ознакомиться или до утра подождать?

– Кто послал? – устало спросил Татищев, поправляя теплый козий платок на больном плече.

– Одна от российского резидента при дворе персидского шахиншаха, а вторая – тайное донесение из калмыцких улусов – не смотря на поздний час, бодро докладывает караульный.

– Давай сюда. И вот что, братец, распорядись, чтобы заменили мне свечи и принесли горячего чая с сухарями, похоже, не спать мне нынче.

– Будет исполнено, Ваше Превосходительство.

Караульный неслышно вышел.

Татищев, тяжело вздохнув, непослушными от давнего недуга пальцами, с трудом вскрыл поступившие донесения и приступил к их изучению. В свете догорающих свечей видны его воспаленные от ежедневной напряженной работы умные усталые глаза. Из первого сообщения он узнал, что войска персидского Надир-шаха готовятся к войне с Россией и в ближайшее время готовы захватить Дагестан. Во втором, – доносилось, что в калмыцких улусах началась большая смута, вызванная тем, что ханша Джан, жена недавно умершего хана Дондук Омбо, собирает своих людей против Дондук-Даши, назначенного русской администрацией наместником Калмыцкого ханства, и хочет посадить на ханский трон своего старшего сына Рандула.

Губернатор в задумчивости нахмурил брови. Если все это подтвердится, то спокойствие на южных рубежах России, воцарившееся после заключенного три года назад мирного договора с Османской Портой, может закончиться. Да и Россия не готова сейчас к войне с Надир-шахом, имея в своем подбрюшье тлеющий конфликт в Калмыцком ханстве.

Возможно, планируя свое вторжение на Северный Кавказ, Надир-шах решил воспользоваться удобным моментом, зная, что в настоящее время необходимого войска при Астраханском гарнизоне не имеется. А калмыки, всегда бывшие грозной военной силой на стороне России, сейчас ослабли, разделенные из-за ханши Джан на два враждующих лагеря. Смогут ли они, в случае нападения войск Надир-шаха, вместе с имеющимся астраханским войском остановить неприятеля, это большой вопрос.

Тревожные раздумья Татищева прервал стук в дверь и вошедший караульный.

– Господин губернатор, к вам некий ученик Некрасов из Санкт-Петербурга пожаловал. Изволите принять?

Татищев нехотя отвлекся от своих мыслей, с трудом припоминая, по какому делу прибыл гость.

– Проси, – приказал губернатор.

В кабинет быстрым шагом вошел Михаил Некрасов. По-военному браво и по-мальчишески задиристо, он громко обратился к Татищеву:

– Господин губернатор, разрешите представиться – живописный ученик Рисовальной палаты Михаил Некрасов, прибыл из Санкт-Петербурга из Академии наук в Ваше полное распоряжение. Желаю получить к исполнению предписанное мне задание.

Татищев не спеша отложил в сторону полученные депеши. Тяжело встав из-за стола, медленно подошел к Некрасову. Он некоторое время, молча и как бы оценивая, внимательно оглядывал его с ног до головы, затем строго спросил:

– Почему опоздал с прибытием? Насколько помню, ты должен был явиться еще три дня назад.

Некрасов, не ожидавший выговора за опоздание, заробел и попытался оправдаться.

– Виноват, Ваше Превосходительство, заминка в дороге вышла. Но, ежели для вас какую работу по художественной части срочно изготовить надобно, то вы не сомневайтесь, я день и ночь работать буду и в срок обязательно управлюсь.

Татищев с недовольством прервал Некрасова.

– Ты, Некрасов, раньше времени ничего и никому не обещай. Дело в том, что задание тебе будет не здесь, не в Астрахани. А выехать тебе предстоит в район Пятигорья, где на реке Кума имеются развалины древнего города Маджар. Для Академии наук надобно с усердием зарисовать древние здания и все достойные внимания вещи, какие будут там обнаружены, в самой их натуре. Путь в Маджар не простой. Придется ехать по землям калмыцкого наместника Дондук-Даши и кабардинского князя Магомеда Атажукина. И хотя с калмыками и кабардинцами мы давно уже живем в мире и согласии, сейчас в тех краях неспокойно. Поэтому хотел отправить тебя в обозе с нашим воинским отрядом, который три дня назад выступил на смену отряда, что сейчас на Крымской оборонной линии располагается, и по пути доставил бы тебя в Маджар. Теперь же, коль опоздал, поедешь сам, без охраны. А в подручные к тебе будет приставлен кондуктор инженерного корпуса Андрей Голохвостов, он произведет картографию города Маджар на пять верст вокруг. Да и вдвоем вам в пути веселее будет.

Михаил явно не ожидал такого поворота событий и сделал попытку отказаться. Опустив глаза, он жалобно попросил:

– Господин губернатор, покорнейше прошу Вас уволить меня от задания. Я здоровьем в дороге дюже ослаб, никогда не был на русских окраинах, тамошних обычаев не знаю, да и языкам инородным не обучен. Не справлюсь я или сгину в пути.

Татищев багровеет.

– Ты отказываешься от задания из-за боязни лишиться живота своего, так? И не стыдно тебе, отрок, такие слова молвить? В общем, так, слушай мой наказ. Поутру найдешь кондуктора Голохвостова, он тебя уже неделю как при губернской канцелярии дожидается, и собравшись, не мешкая, отправляйтесь в путь. Голохвостов в какую сторону ехать, знает. У него и охранная грамота за моей подписью для вашего оберега имеется, а также две справные лошади и провиант для вас, да подарки для калмыцкого наместника и кабардинского князя. Жду вас обратно через два месяца с обстоятельным докладом.

Внезапно губернатор подошел вплотную к Михаилу и посмотрел ему прямо в глаза.

– И запомни крепко-накрепко, ежели струсишь и с пути обманным путем ненароком решишь возвернуться, тогда не взыщи, накажу тебя по всей строгости. Уразумел? Али нет?

– Уразумел, Ваше Превосходительство – с угрюмой безысходностью промолвил Некрасов.

– Тогда ступай, до утра можешь переночевать в бане казенной, на полатях. Караульный тебе покажет – строго закончил разговор Татищев и вызвал караульного.

Наступил новый день. Через маленькое оконце в баню проникли ранние лучи солнца. На голых деревянных полатях тревожным сном спал Михаил. С третьими петухами он, наконец, с неохотой приоткрыл глаза и морщится спросонья: все его тело затекло и болит от долгого лежания на деревянных досках.

Немного размявшись, он зачерпнул старым прокопченным ковшом воду из стоящей у окна кадки и сделал несколько глубоких глотков. Вода отдавала тиной. Михаил, морщась, отплюнул прилипший к губам дубовый лист. Остатки воды из ковша плеснул себе на лицо. Умывшись таким образом, отер лицо рукавом рубахи и забрав мешок со своими инструментами, пошатываясь от голода и утренней слабости, вышел из бани.

Увидев вышедшего во двор Михаила, ему навстречу от коновязи, у которой уже стоят две оседланные гнедые лошади, поспешил Андрей Голохвостов, коренастый загорелый мужчина с военной выправкой и пышными соломенными усами.

– Ты – будешь, Михаил Некрасов? – спрятал в усах добродушную улыбку Голохвостов.

– Да, он самый, – рассеяно кивнул Некрасов.

Андрей дружелюбно улыбнулся и крепко пожал руку Михаилу.

– Ну, давай тогда знакомиться. Я буду Андрей Голохвостов, кондуктор инженерного корпуса. От губернатора получил приказ быть с тобой в сопровождении. Неделю тебя тут дожидаюсь, думал не приедешь уже.

Михаил с трудом освободил свою ладонь из крепкого рукопожатия кондуктора и обреченно вздохнул.

– Ну, что ж, будем знакомы.

– У меня все готово к отъезду, – доложил Голохвостов, – можем выезжать. Ты готов?

Михаил загрустил, вспомнив о предстоящем путешествии.

– Может сначала перекусим перед дальней дорогой, а то я со вчерашнего полудня ничего не ел. Говорят, губернатор распорядился нам в дорогу провианту выдать.

– И то правда, – согласился кондуктор, – пойдем к лошадям, там еда припасена, там и поешь. А то на пустой живот дорога тебе и впрямь не мила будет.

Он быстро выложил припасы на лавку под деревом и пригласил Некрасова к трапезе.

Михаил с аппетитом принялся за еду и потихоньку начал отходить от горьких дум. Он быстро прожевал очередной кусок вяленого окорока и заел его краюхой хлеба с зеленым луком.

– А сам чего не ешь? – немного погодя спросил он кондуктора.

– Я поел уже, – заверил его кондуктор. – Да и еду надо поберечь, не то она у нас быстро кончится, коли так будешь скоро ее есть. На вот, брусничной водой запей, а то в сухомятку, небось, горло дерет. И давай заканчивай уже трапезничать, в путь пора, а то губернатор осерчает, коли узнает, что солнце уже встало давно, а мы еще и не выезжали со двора.

Михаил доел свой завтрак, со вздохом встал и молча направился к стоящим лошадям. Уже сидя на лошади, он с тоской огляделся на покидаемое подворье, чуть задержал взгляд на виднеющемся вдали куполе церкви и, хмуро перекрестившись, тронулся вслед за выехавшим за ворота кондуктором.

Среднерусская природа постепенно сменилась степными просторами. На много верст вокруг не видно ни одного дерева – только простирающаяся до горизонта степь, покрытая ковром седого ковыля и горькой полыни. По сторонам изредка пересвистывались суслики. В знойном безоблачном небе безмолвно парили орлы, высматривая добычу.

Изнуренный жарой и взмокший от пота Голохвостов снял с себя палевый камзол, оставшись в простой полотняной рубахе и обратился к Михаилу:

– Что-то ты не в духе совсем и всю дорогу молчишь. Тревожишься о чем, али боишься чего?

– А ты не боишься? – недовольно ответил Михаил. – Скоро ведь астраханская землица должна закончиться и тогда басурманские земли начнутся.

– А ты что, с калмыками раньше встречался, раз их к басурманам причисляешь? – поинтересовался Голохвостов.

– Нет, не видывал, но слышать от людей доводилось, что они есть идолопоклонники и кочевники дикие. Им человека убить, что жука раздавить, – хмуро промолвил Михаил. – И как меня угораздило в такой переплет попасть? Даже если чудом каким калмыцкие земли пройдем, дальше кабардинская земля начнется. А горские нравы, небось, не слаще калмыцких будут. Жаль, что до Маджар другой дороги нету, кроме этой, и потому, чую я, едем мы прямо в самое адово пекло, на верную свою погибель.

Видя тревогу Михаила, Голохвостов попытался как мог подбодрить его:

– Человека нежданная погибель везде застать может, что в степи этой, что в самом Санкт-Петербурге. Но у нас охранная грамота от губернатора имеется. А в ней обращение к калмыцкому наместнику и кабардинскому князю с тем, чтобы нас поберечь и в угоду Российскому государству нам помощь оказывать.

– И ты думаешь, сия грамота нас убережет?

– Должна уберечь. Ведь калмыки хоть особняком своим ханством живут, они уже более века в Российском подданстве находятся и потому указам российским и другим официальным бумагам должны без сомнения подчиняться. Так и кабардинцы в мире с русскими быть желают, а потому вреда нам не должны сделать.

Немного помолчав, Голохвостов все же соглашается с Михаилом:

– Хотя… конечно, никто наперед своей судьбы точно знать не может и с нами в чужом краю все может случиться. И потому, Михаил, надобно нам, как родным братьям, держаться друг дружки, иначе пропадем поодиночке.

– Согласен с тобой. Жаль только, оружия у нас нет никакого – себя защищать. Вот как с ними, басурманами, разговаривать и что у них на уме как распознаешь? Ты, может, к ним с самыми добрыми намерениями настроился, а они без всякого разговору голову, как какой-нибудь овце безмолвной, возьми да отрежь. А потом и на кол могут еще насадить для всеобщего обозрения и на потеху своему люду. И будут наши бедовые головы только степные слепни засиживать да черное воронье поклевывать.

– Хватит тебе на пустом месте страхи всякие сочинять и самого себя к испугу настраивать, – остановил Михаила Голохвостов. – Свечерело уже, давай привал делать и ко сну располагаться. Вон впереди как раз небольшой овражек вижу, там костер на ночь разведем, да при нем и заночуем.

Душный июльский день сменила ночная прохлада. Под ярким звездным куполом неба, у давно потухшего костра спят Андрей и Михаил. Изредка слышен скрип степных цикад и похрапывание стреноженных лошадей, пасущихся в ночной тиши. Вдруг лошади резко подняли головы и насторожились.

В отдалении послышался глухой нарастающий топот копыт, и в ту же минуту к месту привала с шумом подлетели вооруженные всадники. Они плотным кольцом окружили вскочивших и плохо соображающих спросонья Михаила и Андрея, непрерывно выкрикивая что-то на незнакомом гортанном языке и угрожающе направляя на них острые копья.

Разглядев в темноте азиатские лица всадников, Андрей шепнул в сторону Михаила:

– А вот и те самые калмыки.

Один из спешившихся воинов, по указу главного из них, грубо толкнул Михаила и Андрея на землю и быстро разжег костер. Другой воин подвел к разгоревшемуся костру стреноженных лошадей и начал их внимательно осматривать.

– Они, видимо, приняли нас за конокрадов и теперь проверяют, есть ли калмыцкие тавро на наших лошадях. По этим клеймам они определяют, чьи это лошади, – объяснил Андрей действия калмыков.

Закончив осмотр, воин коротко доложил своему начальнику. По взмаху руки военачальника остальные воины успокоились и опустили копья.

Военачальник с сильным акцентом обратился к сидящим на земле путникам:

– Кто вы такие и куда идете?

Андрей на правах старшего встал ему на встречу и не спеша отряхнулся. Достав из мешка охранную грамоту, протянул ее военачальнику и с достоинством произнес:

– Мы, служилые люди, едем по указу Астраханского губернатора к калмыцкому наместнику и далее в район Пятигорья, по государеву делу. А в этой грамоте сказано, что у нас подарок наместнику Калмыцкого ханства Дондук-Даше от Астраханского губернатора имеется.

Военачальник внимательно осматрел грамоту и, услышав имя Дондук-Даши, подозвал к себе молодого воина и указал на него Андрею:

– Его зовут Наран. Он хорошо говорит по-русски и останется с вами, чтобы показать путь до ставки Дондук-Даши.

Военачальник возвратил грамоту Андрею и, не проронив больше не слова, развернул коня, подав остальным сигнал к уходу. Вскоре всадники исчезли в ночи, как будто их и не было. И только вытоптанная множеством копыт сухая земля да еще не совсем улегшаяся пыль напоминали о ночных гостях.

Солнце поднялось в зените. Наран с невозмутимым бронзовым от загара лицом ехал впереди, показывая путь. Его ладная, сухощавая фигура ловко держалась в седле, а узкие зоркие глаза внимательно вглядывались в степь, определяя по одному ему известным ориентирам направление движения. За ним не спеша ехали Голохвостов и Некрасов.

– Наран, а далеко еще до ставки вашего наместника? – спросил поравнявшийся с ним Голохвостов.

– Уже недалеко. Скоро будет большое озеро, а за ним главный нутуг будет. Поселение по-русски. В нем и ставка Дондук-Даши находится. Верст пять осталось.

– А ты где так хорошо русскому языку выучился? – с интересом продолжил расспросы Голохвостов.

– Я с детства отцу помогал на отхожих промыслах под Астраханью. Работали в рыбацких артелях вместе с русскими, вот и выучился. А после несколько лет соль добывал на озере Баскунчак.

– И чего же оставил эту работу и в степь вернулся, платили, что ль, мало?

– Нет, работа хоть и тяжелая была, платили хорошо. На вырученные деньги мы с отцом скотину для расплода купили и мне, как старшему сыну, хорошую кибитку справили. А в степь вернулись потому, что калмык к оседлой жизни не приучен. Он должен в степи кочевать и скот свой растить, да от врагов и воров всяких свой народ и добро защищать. Мы вот и вас давеча за воров приняли. На днях у наместника воры небольшой табун лошадей отогнали, а с ним и редкой породы конь-двухлеток игреневой масти пропал. Этим конем Дондук-Даши очень дорожил, поскольку он ему в подарок от самой Российской Императрицы пожалован был.

– И что, воров да пропавших лошадей не нашли до сих пор?

– Воров-то выследили, и табун лошадей вернули, а вот игреневый конь пропал без следа. Наместник из-за него покоя лишился. Вот и ищем следы того коня по всей степи уже который день.

Наконец вдали показалось большое озеро, заросшее по берегам камышом. За ним виднелось множество разбросанных по степи кибиток. Было видно, как табун лошадей неспешно шел на водопой. В стороне, высоко держа голову, горделиво стояли огромные двугорбые верблюды-бактрианы. Закрыв глаза, они лениво пережевывали жвачку.

– А что, у воров не дознались, куда они игреневого коня дели?

– Воров четверо было, из них только один в живых остался – троих при захвате порешили.

– И что, выживший указал, где конь?

– Нет, молчит пока, хотя его каленым железом пытали, желая правду выведать. Но, думаю, что рано или поздно он все расскажет: для кого лошадей воровали и, главное, кто из калмыков ворам помогал. Наместник уверен, что без предательства не обошлось и в его окружении есть лазутчики ханши Джан, которая наместнику противостоит.

Обогнув камыши, окаймляющие озеро, путники прибыли в калмыцкое поселение. В некотором отдалении от основной группы кибиток, на небольшом возвышении, выделяется большая богато украшенная юрта калмыцкого наместника. Она покрыта белым войлоком с красивым восточным орнаментом.

Наран остановился у ближайшей кибитки и предложил Андрею и Михаилу спешиться.

– Мы как раз вовремя, чувствую запах вареного мяса и свежесваренного чая. Сейчас вас здесь накормят, и вы немного отдохнете с дороги. А я пока сообщу охране наместника о вашем прибытии.

– Это кибитка твоих родственников? – поинтересовался Михаил.

– Нет, а почему ты спрашиваешь?

– Ты же сказал, что здесь можно отдохнуть и нас здесь накормят.

– А, вот ты о чем, – улыбнулся Наран. Просто у калмыков обычай такой – каждого вошедшего в кибитку гостя хозяева без лишних расспросов принять должны, дать отдохнуть с дороги и едой поделиться. Поэтому не волнуйтесь, вашему приходу никто не удивится.

Они вместе зашли в кибитку и Наран, поприветствовав хозяев, представил им гостей. Хозяин кибитки, гостеприимно показал на лежащую на полу кошму (войлок) с цветастыми подушками и предложил путникам располагаться на отдых. Оставив гостей отдыхать с дороги, Наран покинул кибитку.

Жена хозяина кибитки молча выложила перед Михаилом и Андреем еду на низком деревянном столике. Аппетитное свежесваренное мясо, румяные борцыки (калмыцкие лепешки) и густой ароматный молочный чай с маслом и кусочками мускатного ореха быстро утолили их голод. Приятные теплые волны от горячей пищи медленно растеклись по телу усталых путников, раскрепощая затекшие мышцы и располагая ко сну. А тонкий сандаловый запах восточных благовоний, окутав их, отгородил от внешнего мира.

Гости с интересом осмотрели внутреннее убранство кибитки. Их внимание привлек буддийский алтарь, расположенный на противоположной от входа стене. На небольшой полке в деревянных пиалах стояли подношения божеству – чай, куски мяса и сыра, борцыки, курились тибетские благовония. В центре алтаря фигурка Будды. От его непроницаемого лица исходит покой и умиротворение.

В глубине кибитки что-то упало. Только сейчас гости заметили маленьких хозяйских детей – мальчика и девочку, которые спрятавшись за сундуком, настороженно, но с любопытством наблюдали за ними.

Михаил с дружелюбной улыбкой протянул им борцык, но дети с испугом скрылись от него за сундуком.

За дверью послышался топот копыт подъехавших лошадей. Откинув полог, в кибитку вошел Наран.

– Поели? Быстро собирайтесь. Наместник калмыцкого ханства Дондук-Даши видеть вас желает и без промедления зовет к себе в юрту, – сообщил он.

Михаил и Андрей знаками поблагодарили хозяев кибитки за угощение и, помахав на прощание рукой притаившимся детям, вышли из кибитки. У входа они увидели двух конных воинов из личной охраны наместника, прибывших для их сопровождения.

– Нас уже ждут, – кивнул на охрану Наран. – Лошадей возьмите под уздцы, до юрты наместника мы должны дойти пешими. Верхом могут ехать только люди из его охраны.

Прибытие гостей не осталось не замеченным в поселении. Во время их движения, к дороге, ведущей к юрте наместника, стал стекаться народ. Мужчины и женщины, отложив дела, с интересом наблюдали за ними. Некоторые вполголоса что-то горячо обсуждали между собой.