Текст книги "Геморрой, или Двучлен Ньютона"

Пираньи пиара

Почему я все-таки стал пиарщиком, хотя рос нормальным мальчиком (насколько это было возможно в нашей безумной пародии на семью). Даже окончил какой-то технический вуз. Правда, по «предсмертной» просьбе Деда, заявившего, что он сделает себе передозу, если у меня не будет приличного диплома, соответствующего приличному мужчине. В восприятии Деда это могли быть только точные науки. Само собой, плевать мне было на приличный диплом и Дедову заяву про передозу – на это бы он не пошел. Не в этом дело, я подкупил его фразой: «Ради того, чтобы выглядеть в твоих глазах приличным мужчиной, я и не на такие жертвы готов». Реально же жертвой стал Дед, которому пришлось по блату выбивать мне приличные оценки, а периодически даже добиваться того, чтоб меня не отчислили. Так что, когда я торжественно вручил ему диплом, он, а не я, вздохнул с облегчением. К этому времени я совсем забыл о своей тинейджерской мечте о пиаре. Но мечта не забыла меня! Пока я по паре месяцев кантовался то на одной, то на другой работе, она – мечта – исподволь кралась мне навстречу. Воистину, бойся не мечтать, а того, что мечта может сбыться.

Случилось это благодаря странному стечению обстоятельств. Моим очередным шефом оказалась опять б… пардон, женщина. У меня вообще такое чувство, что эти б…, пардон, женщины, тихой сапой оккупировали все кресла. Это какой-то крестовый поход б…абенцев. Только мы – мужики – построили общество, в котором можно жить в свое удовольствие, то есть расслабиться, как… расслабились. Идиоты! А эти, не будь дурами (хотя тысячелетия именно ими они и были), тут же начали просачиваться. Сперва по квотам, потом в квоты попали уже мы.

Ну а как иначе?! Кто ж не знает их хватку?! Захомутают и…

Ладно, что об общеизвестном! Лучше о своем, наболевшем, своя-то болячка больнее чешется. Ну вот, очередная б… Кстати, «б» – это не то, что предполагается, это, всего-навсего, бабы. Ненормативную лексику я не употребляю, но двусмысленность или двузначие еще со времен «бинома Ньютона» доставляли мне удовольствие. И, как оказалось, напрасно!

Словом, я понял, что знаменитую пословицу «От тюрьмы и от сумы не зарекайся» правильней было бы продолжить: «От тюрьмы, сумы и любви не зарекайся». Причем последняя напасть самая креативная. Почти по Толстому, у которого все счастливые счастливы одинаково, а несчастные – кто во что горазд.

Думал я об этом из-за Катьки. Я долго к ней подъезжал и так и эдак, но все было в облом. При этом был полный филлинг того, что я ей нравлюсь. В общем, я ее споил и уже был готов завалить, как она, нетрезво помахав пальчиком перед моим носом, спросила: «А ты не гей?»

– Дура! – сказал я. – Какого хрена тогда я тебя дотащил до койки?!

– Логично! – сказала она, уставившись на койку Плюхнулась на нее и вырубилась.

Честно говоря, хорошо и сделала: у меня после ее вопроса сделался упадок – в худшем смысле этого понятия. День, точнее, ночь была похерена. А ведь Дед уехал на весь уик-энд, и я думал оторваться по полной. Но дело было не только в этом. Меня изводили сомнения из-за ее вопроса. Почему она спросила? Неужели…

Словом, промучился я до утра, а когда она, взлохмаченная, выползла на кухню и заявила: «Здорово оторвались!» – я чуть не прибил ее:

– Ты хоть что-нибудь помнишь?!

– Ну-у! – блаженно протянула она. – Ты был великолепен!

Я чуть не задохнулся:

– Ты… ты… То, что бабы оргазм симулируют, это еще понятно. Но вот так! Ты хоть помнишь, что было?!

– А что было? – насторожилась она.

– А ничего! – заорал я.

– Не переживай, – фыркнула она, – с кем не бывает.

А я-то думал, что пик женской логики – это моя мадре. Но Катька ее переплюнула. Так все перевернуть! Пока я думал, как бы ее прибить, чтобы следов не осталось, она спросила:

– А… а с какого бодуна ты мне говоришь об этом? Я ж ничего не помню. Мог бы ходить гоголем.

– Вообще-то это ты с бодуна, а я трезв как стеклышко. Точнее, как цейсовское стекло, изготовленное для микроскопа, в который…

– Стоп, – перебила Катька, – что-то тут не так. Колись.

– Сама колись! – заорал я. – Какого хрена ты меня педиком обозвала и вырубилась? А потом пойдешь трепаться, что я – имп, хотя сама…

– Стоп! – повторила она. Выхлебала стакан воды и попросила все изложить по порядку. Так и сказала. А что было излагать? Но я изложил. И доложил. От себя. В смысле, что я об этом думаю. В смысле, о ней. Она хмыкнула:

– Не бери в голову. У меня это пунктик. Понимаешь, недавно со мной такое приключилось! Один тип все домагивался меня и домагивался. А я как раз была в шоке из-за предыдущего, с которым разбежалась. Наконец, когда он почти домагнулся, вдруг разоткровенничался, типа того, что я была его последней надеждой на исцеление от предыдущей любви. Это был такой шок, что я как дура спросила: «От кого?» Ну, он замялся, типа, ты знаешь. Я, как дурра в квадрате, стала перечислять общих знакомых. Когда огласила весь женский список целиком, а он все бессмысленно мотал башкой, я, уже как дуррра в кубе, брякнула: «Ты что, гей?»

– Ну и? – не выдержал я.

– Не «ну и», а – «ну да!» – вздохнула она. – Представляешь?! Я зависла. Нет, ты представляешь, я зависла! Меня еще никто в виде таблетки не употреблял!

– Да ладно, все б… женщины тащатся от этого – спасти ведь не помиловать. Вот это – ни-ни! Ну и что ты сделала?

– Приперлась домой, села на крышку унитаза и сказала: «Воистину, Господи, пути твои неисповедимы!»

– Ну, оттуда Бог тебя точно услышал. Теперь ты геефоб?

– Так ты все-таки гей?

Что за сволочная манера отвечать вопросом на вопрос! Пришлось молча доказывать обратное.

– Бисек, – промурлыкала Катька, – а ты ничего! Считай, что экспертизу прошел. В рекомендации от меня можешь не сомневаться.

Она отправилась в ванную, а я подумал, что частица «би» никак не хочет меня отпускать.

Я вспомнил историю с Катькой потому, что стоял на пороге очередной великой любви и очень не хотел опять попасть впросак. Меня ведь и тогда предупреждали, что у Катьки вместо крыльев копыта, но любовь и козла козленочком сделает. Если бы Катька в нашу единственную ночь не огорошила меня, то я точно превратился бы в юное парнокопытное.

Кстати, несмотря на все Катькины ухищрения, я отношения не продолжил. Она пригрозила, что растрезвонит о том, что я бисек, но после школы шантажа, которую я недавно прошел, мне все было нипочем. Так что я только хмыкнул в ответ: «Я всегда в тренде!» Катька увяла и отвяла. Это я так думал. Я был в заблуде, в смысле, заблуждался.

Как оказалось, жизнь если и учит чему, то чему-то не тому. Я убедился в этом, когда понял, кто развалил мой роман.

Ну, в общем, после института я работал в какой-то фирме. Тогда все называлось или фирмами, или объектами. Работал, разумеется, не по профессии (черт, какая же у меня профессия-то?), а по блату. Дед пристроил. Эти бывшие хиппи тусуются как масоны. Все знают, что они есть, но где они есть – никто не знает.

Словом, значился я менеджером не помню уж чего, а на самом деле, видимо, в силу возраста и внешности, был мальчиком «сгоняй за кофе». Когда я признался Деду в этом в ответ на его бесконечные вопросы о том, чем я занимаюсь, он возмутился. Заявил, что порвет своего кореша (Степка, что ли, его сленгу научил?). Позвонил тому и таки порвал! Такого перемата я отродясь не слышал, даже не все понял. Наверное, половина терминов относилась к периоду Дедовой юности, проказы которой не переплюнуты до сих пор, но значение многих терминов утеряно. После этого меня перемещали по трем фирмам, пока не пристроили в очередную с наказом: «Здесь задержишься. Резюме у тебя уже солидное, так что дерзай!»

Так я стал пиарщиком в молодой фирме, у которой и названия еще не было. Рулила всем Алиса, которую, естественно, называли Элис. Я ее боялся, а она меня не переваривала, как, впрочем, остальные семь сотрудников. Ясное дело, они были сертифицированные, а я – «хенд мейд». Я делал все, чтоб меня выперли, но Элис, видимо поняв это, изменила тактику – перестала обращать на меня внимание. Разумеется, и остальные семь сотрудников. С горя я стал шныркать по инету, чтобы разобраться в этой хрени, в смысле, пиаре, о котором я сильно изменил свое мнение, уверовав, что это дерьмо. Оказалось, очень даже забавное занятие, и платят хорошо, если сделаешь имя. То есть с этого и надо начинать – сделать себе пиар, чтобы делать его другим.

Короче, сидел я себе, как всегда, на собраниях (явка обязательна) и шарил по инету. И тут произошел тот случай, который и называют судьбоносным. Видимо, не выдержав наскока Элис о бесталанности сотрудников, Эрик возьми да и ляпни:

– Чуть что, так Косой! У нас, между прочим, есть менеджер по пиару. Пусть хоть раз рот откроет!

Все уставились на меня. Я открыл рот. Подержал сколько мог, потом закрыл и вернулся в инет. Сперва прыснула Катька, потом пошел такой ржач, что пришлось идти за кофе. Принес, раздал всем и спросил:

– Какую тему базарите?

– Не юродствуй, – ответила Элис, – все знают, что ты мальчик из приличной семьи. Закрой рот! (Это он у меня от удивления открылся, когда я про приличную семью услышал.) Можешь придумать название для нашей фирмы?

– А чем мы занимаемся? – спросил я.

Все замолчали, видимо, сочли это за хамство, но я правда не особо заморачивался нашим профилем. Нафиг, если я не собирался задерживаться. Когда все замолчали, я малость струхнул, думал, обидел их. Элис, надо отдать ей должное, допила кофе и сказала:

– Мы занимаемся пиаром. Точнее, сможем, если раскрутимся. Ну, есть идеи?

– Да, – кивнул я, – «Пираньи пиара». Проще – «ПиПи».

В меня полетели предметы офисной атрибутики. Я припустил к дверям, но Элис крикнула: «Брейк!» – и велела мне вернуться.

– А ведь здорово! – сказала она.

– Особенно «пипи», – нахмурился Эрик, – представляешь, сколько будут над нами издеваться?!

– Вот и проверим себя, – резюмировала Элис и обратилась ко мне: – Может, и слоган придумаешь?

– Из мухи сделаем слона, а из слона – муху, – выдал я.

– Перебор, – сказал Эрик, – зоопарк какой-то.

– Верно, – согласилась Элис, – за тобой слоган. Эрик, сделай из мальчика человека.

Так началась моя дружба с Эриком и любовь к Элис. Тогда я не знал, что в мире пиара, самом иллюзорном из миров, чувства – тоже иллюзия.

* * *

Кстати, раскрутились мы именно благодаря «пипи». Сразу после первого удачно реализованного заказа тиснули пакостную статейку про себя, якобы от лица конкурентов. Нам подфартило в том, что фирма, которую мы раскручивали, принадлежала олигарху Пимену Пименову, хотя и была оформлена черт знает на кого. Все знали, что он страдает из-за своего имени, но изображает, что гордится этим старинным русским (!) именем. Во время презентации, где присутствовал и Пимен (разумеется, в качестве гостя, а не хозяина), я протиснулся к нему и завел светский треп. Он явно был удивлен, но подумал, что абы кто к нему не проскочит, посему милостиво снизошел. Я построил свой спич так, чтобы произнести заготовку: «Меня восхищает ваша благотворительность, адресованная детям. Впрочем, чему удивляться, если в переводе с греческого ваше имя означает «наставник». Ближний круг замер. Еще бы, до сих пор никто не рисковал сказать ему, что «русское» имя вообще-то греческое. А я сказал и был таков. На всякий случай кубарем скатился с лестницы, вырубил сотку и завалился на всю ночь в клуб. Благо завтра на работу идти не было надобности – суббота! Но, как говорится, «человек предполагает, а Бог располагает». Не хотелось, конечно, думать, что два архаровца, возникшие у нас спозаранку, были от него, скорее, вмешались другие силы. Так или иначе, меня умыли, сунули в джинсы, затолкали в машину и повезли. Одно радовало – Дед был на даче, а то бы он им всыпал по первое число.

Меня довезли до офиса, вынули из машины и предъявили Пимену. Видимо, он с трудом идентифицировал вялый овощ со вчерашним гламурным хлыщом. Я был молод, считал, что терять мне нечего, потому вздохнул:

– Сударь, не соблаговолите ли позволить опуститься до вашего уровня? – Пимен побагровел, и я поспешно разъяснил: – В смысле, сесть, а то голова раскалывается.

– Садись, – разрешил хозяин и кивком отпустил архаровцев.

– В общем, так, – рубанул Пимен, – ты законченный лузер. Нигде больше года не работал, нигде ничего путного не сделал, попытался на новом месте и попал как кур в ощип. Все от тебя открестились, с работы тебя поперли. Вот такая картинка!

Я смахнул несуществующую слезу и жалостливо проблеял:

– А вам зачем такой недотепа?

– А мне уже и не нужен, – хмыкнул Пимен – Меня хоть и считают акулой, но шанс я всегда даю. Один! Я сделал тебе предложение, но ты не сумел его правильно принять. Ты не недотепа, ты лузер и потому заслуживаешь наказания.

– Так лузер и так судьбой пожизненно наказан, чего уж вам время на меня тратить?

– А я и не буду. Я тебе сделаю второе предложение: или ты идешь ко мне на работу на мизерную зарплату, или я подаю в суд на вашу фирму «Пираньи пиара».

– При чем тут они? – вылупился я.

– Слабый ответ, – покачал он головой, – ты ведь не хочешь, чтобы Элис затаскали по судам? Ты ведь неровно к ней дышишь.

Это он напрасно сказал – ненавижу, когда меня загоняют в угол, особенно на личном. Я посчитал до одного, скривил фейс в самой своей циничной ухмылке и сказал:

– А ведь это и был мой гениальный план – доказать, что пираньи способны сожрать акулу. Что ж, пусть пробуют без меня. Так что, с вашего позволения, теперь я сделаю вам предложение: я поступаю к вам в рабство – без зарплаты. На год. А на пираний подавайте в суд!

Только ради того, чтобы увидеть, как у него отвисла челюсть, стоило сморозить эту чушь. И еще ради того, чтобы увидеть, как в его глазах появилось что-то вроде уважения, которое он быстро стер. Похоже, я его сделал!

– По рукам! – сказал он. – И не думай, что я тоже буду играть в благородство и накину тебе зарплату.

– А с чего вы взяли, что я играл в благородство? Зарплата… Фигня! Вот когда через год вы будете предлагать любые деньги, только чтобы я остался, вот тогда поймете!

Я встал. Меня трясло. И вовсе не из-за этого прохиндея. О моих чувствах к Элис знал только Эрик, и если теперь в курсе даже Пимен, то… Ладно, месть оставим на десерт.

– С понедельника выходи, – буркнул Пимен. Видимо, он понял, что со мной что-то не то, и, хотя не мог догадаться о причине, вычислил, что переигрывать не стоит.

В понедельник я вышел на работу, а юристы Пимена начали тяжбу с «пираньями». Я умело рулил процессом в СМИ, примерно раз в месяц подогревая ажитож. Вначале «пираньи» держались. Потом по одному звонили мне и пытались воззвать к моим чувствам – разным. Я отвечал односложно:

– У вас есть тринадцать сребреников, откупайтесь.

Катьке я сказал другое:

– Даже трахнуть тебя неохота!

– А Элис? – спросила она. Я дал отбой. Элис не звонила. Только поэтому я решил их пощадить. Хотя нет, я подумал, что даже акула Пимен дает один шанс, неужели я акулей него?!

Кстати, Пимен был очень доволен мной. Я работал от души, и благодаря конкретно мне несколько его дохлых предприятий и затей раскрутились так, что меня стали сманивать конкуренты. Наверное, Пимен когда-то не сдержался и где-то ляпнул о моем «предложении, от которого он не мог отказаться». Так что меня знали. Но я не продавался. Принципиально ходил в суперзатрапезном виде – мол, живу как могу (я и впрямь был на иждивении Деда). Пимен выписал мне новогодний бонус. Я отказался. Пимен вызвал меня и сказал, что я осел. Я ответил, что он не прав, я не осел, а лузер. Пимен уткнулся в бумаги. К концу срока моего рабства я выкинул фортель. Дал интервью крутому мужскому журналу Кстати, многие меня домогались, но я считал, что время не пришло. Теперь оно пришло!

* * *

В общем, я не сделал никаких сверхъестественных открытий – просто на очень конкретных примерах доказал две истины, опровергающие то, что якобы Интернет, СМИ, всевозможные свободы сделали мир более открытым. На самом деле избыток информации минимизировал возможность ее достоверности. Это во-первых. А во-вторых, виртуальный мир все-таки стал реальностью.

Это мы – пиарщики, имиджмейкеры, политтехнологи – малюем черные квадраты, а пиплу остается, разинув рот, хавать их и причмокивать: «Гениально!» И пусть тот, кто скажет: «А король-то голый!» – первым бросит в меня камень! Мир отнюдь не таков, какой он есть. Мир такой, каким его насаждают в сознание.

– «Пираньи пиара», – вещал я, – выиграли пари – они продержались, хотя их чморили целый год. И пусть кто-то скажет, что, «сделав себя», они не «сделают» других! – Я сделал паузу, и обескураженный ас интервью попал в нее, как все тот же кур в ощип.

– Не понял, – встрял он. Еще бы, он же не прошел школу моей мадре и не знал золотого правила выхода из угла. Потому топал в привычном направлении. – Вы что, с «пираньями»? Они же потопили вас!

– С чего вы взяли? – хмыкнул я. – За это время я раскрутил три благотворительных фонда, провел два аукциона и вытащил из дерьма две фирмы.

– Так это все принадлежит…

– Коллега! – прервал его я. – Еще одно слово, точнее, имя, и вас затаскают по судам.

Он сглотнул, открыл рот, закрыл его и только после этого я сказал:

– Ну, вот и славненько.

Я все сделал правильно – время подошло к финишу Даже если бы его осенила гениальная мысль, было поздно – начало новостей могло сдвинуть разве что начало войны. А она давно началась. Просто без сакраментального «Иду на вы!». Да и то, скорее всего, придуманного нашими предками-пиарщиками.

* * *

– Сукин сын! – сказал Пимен.

– Свободный сукин сын, – внес я коррективу.

– Ты не просто лузер, ты влюбленный лузер, а это уже полное би!

Я сглотнул слюну, и он, довольный, продолжил:

– Буду честен, не знаю, чем тебя эта частичка так достает. Я все про нее прочитал во всех науках. Ничего тебе не подходит. Ты даже не бисек, обыкновенный натурал, но я тебе покажу!

– За что? – искренне удивился я. – Ну, посмеются немного, да и забудут. Зато какой успех был у вчерашнего спектакля вашего фонда! Билеты брали за двойную цену. Нормальный пиар. А если забыть про скромность, так просто прекрасный. Право, я заслуживаю благодарности.

– И ты ее получишь! – злобно прошипел он. Дверь распахнулась, и два архаровца внесли аквариум, в котором плескались гадкие рыбешки. Я дернулся и заорал, совсем как в первый раз.

– Снимите туфли, – буркнул Пимен. Я сделал рывок к двери, но меня схватили две пары стальных рук. Я извивался как червь. Вошел третий громила. Я сконцентрировал все силы, чтобы не обмочиться. Громила прошел мимо меня, присел и снял с Пимена обувь. Я ничего не понимал. Я был загнан в угол и не мог применить правило антимадре. Я завис!

Между тем Пимен прошлепал к аквариуму, сел на стульчик и аккуратно опустил ноги в аквариум. Я наконец потерял сознание.

Когда я пришел в себя, увидел над собой три рожи – Пимена, одного из архаровцев и доктора.

– Слава богу! – вздохнул Пимен и перекрестился. Я ничего не понимал. Доктор дал мне что-то выпить. Мне полегчало, и я сел. Первое, что я увидел, был проклятый аквариум.

Меня затошнило, и я решил снова отключиться.

– Идиот! – заорал Пимен. – Ты что, никогда не слышал про массажных рыбок?

– Чиво? – тупо спросил я.

– Таво! – в тон ответил Пимен. – Рыбки такие, пилинг делают на пятках.

– Сукин сын! – сказал я, не успев испугаться. В кабинете повисла тишина. Пимен побагровел, потом сказал:

– Меня уже лет двадцать никто так не называл. Но это не лесть, просто у тебя отходняк и рефлексы тормознутые. А то фиг бы ты рискнул. Так?»

Я кивнул. Он кивнул в ответ и зыркнул на двоих свидетелей. Те дружно кивнули и вышли.

– Какого хрена вы замутили эту бодягу? – спросил я, когда мы, сидя рядышком, болтали ногами в аквариуме, наблюдая за сосредоточенной работой рыбок, шлифующих наши пятки.

– Тебя проверял.

– И что?

– Все-таки ты… из приличной семьи. Если тебя… конки прищучат, пасть раззявишь, как сом.

– Какая-то рыбная у нас беседа.

– Почти по Шекспиру, – кивнул Пимен и процитировал монолог Гамлета, где тот говорил о Полонии, червяке и рыбе. У меня отвисла челюсть. Пимен за пару часов удивил меня больше, чем за весь предыдущий год.

– Какого хрена вы на людях придурка играете? – возмутился я.

– Видишь ли, не только положение обязывает, но и рожа. Рожа-то у меня исконно русская, вот я и изображаю самодура. У нас ведь таких особенно уважают. Боятся и уважают. Особливо в трудную годину. А девяностые и были такими.

– Какой-нибудь придурок-имиджмейкер наплел?

– Не придурок, – серьезно сказал Пимен, – дельный был парень и все правильно просчитал. Двадцать лет назад точно сработало. И сейчас работает.

– Нет, – возразил я, – то есть, наверное, тогда он был прав, но сейчас это уже не в тренде. Я бы вам советовал резко сменить имидж. Выучите английский…

Он перебил меня. На английском, потом перешел на французский. Когда дошел до арабского, я уже ржал так, что рыбки в страхе заметались по аквариуму. Отсмеявшись, я спросил:

– Так вы что, свою игру со мной играли?

– А то! – хмыкнул он. – Ну, с какой цифры начнем торг, свободный человек?

– Нет, – покачал я головой.

– Что так? Ты ведь не знаешь стартовой цены.

– Я с друзей денег не беру, – сказал я, подумав, что Дед гордился бы мной до посинения. Пимен не повернул ко мне головы, но я чувствовал, что он лихорадочно ищет выход из угла. Все-таки я был для него обслугой. Вдруг он наклонился, сунул палец в аквариум и выдернул его – видимо, куснули больно. Я понял его ответ. Мы почти одновременно вытащили ноги из воды, обтерлись и обулись. Я пошел к двери и, уже взявшись за ручку, повернулся к нему:

– Спасибо за все. Я многому научился… у вас. – Я уже почти вышел, когда услышал его ответ: «Передай привет Деду!» Мне стоило огромных сил, чтобы не развернуться и не наделать глупостей. Но я уже вырос, поэтому кивнул, не оборачиваясь, и вышел. В конце концов, Пимен ни при чем, а с Дедом я разберусь.

* * *

Не получилось! «Яблоко от яблони…» – или наоборот? Хотя это сюр – яблоня от яблока. Но Дед ловко обходил все мои обвинения. Глядя на меня честными глазами, он повторял, что никак не возьмет в толк, в чем я его обвиняю. Он просто в очередной раз пристроил меня на работу через своих старых знакомых. Откуда ему было знать, что у меня с Пименом так сложится? Он знать не знал Пимена. Знакомый похлопотал. Психолог. Светило, между прочим. Наплел что-то про Фрейда, комплексы, мадре, безотцовщину и принял решение. Остальное – дело техники. Ну и что оставалось делать?

И что я взъелся на Деда – единственного человека, который меня разве что не родил, а во всем остальном был мне надеждой и опорой?! Я обнял его. Дед потерся об меня, потом сказал:

– Я приготовил славный ужин – форель, запеченная в вине.

– Нет! – заорал я. – Никакой рыбы! Даже по четвергам!

– Я пошутил, – мило улыбнулся экс-террорист, – у нас седло барашка и отличное вино.

Мы сели за стол, и я поднял бокал:

– Дед, ты лучшее, что судьба могла мне дать. Я вусмерть тебе благодарен. Только… Я вырос, не устраивай больше меня на работу.

Он кивнул и сказал:

– Кстати, Элис звонила.

Я застонал. Ну какого черта я решил не быть жестоким и вместо «не устраивай больше мою судьбу» выдал смягченный вариант: «Не устраивай больше меня на работу»?! Дед, как ни в чем не бывало, протянул мне вазочку с салатом. Этот раунд он выиграл.

* * *

День начался плохо. Явилась мадре. Я подумал о мудрости Деда, в свое время купившего ей квартиру и выписавшего ее из нашей. Причем предусмотрительный змий как-то так оформил документы, что продать свою квартиру она не могла. Это исключало возможность ее вселения к нам. Но мадре периодически притаранивалась к нам на побывку. Надо отдать ей должное, она не изображала соскучившуюся мать или дочь, напротив, всем своим видом демонстрировала потребность в участии. Из чего следовало, что она разбежалась с очередным козлом. Любимой книгой мадре был «Театр» Моэма, и в периоды «возвращения блудной дщери» она входила в роль Джулии Ламберт, хотя больше смахивала на Элис Крейтон.

Отобрать ключ у мадре Дед, к сожалению, не рискнул, считая, что это жестоко и неинтеллигентно. Так что она являлась как к себе, без предупреждения, совершенно не заботясь о том, в каком виде может застать двух здоровых мужиков. Ну, не обоих сразу, но одного – точно. Словом, явилась она совсем некстати. После ухода от Пимена я еще валялся на тахте, не зная, как жить дальше. Дед от меня отстал и по своему интеллигентству даже не делал попыток на намек о моем иждивенчестве, перевалившем за год. Мы и без того были в напряге. Дело в том, что на мой день рождения нежданно появился один из архаровцев Пимена с подарком. Ключиками от новенькой «Феррари». ФЕРРАРИ! И полным комплектом документов на его («Феррари», а не архаровца) принадлежность мне.

И Остапа понесло. В смысле, меня. Я орал как мартовский кот. Дед с архаровцем изумленно таращились на меня. Под конец я метнулся к окну, чтобы выбросить ключи, которые архаровец ни в какую не хотел относить обратно. Остановил меня голос Деда:

– «Идиот». Настасья Филипповна бросает деньги в камин.

– Дед, – тихо сказал я, – а ведь ты перегнул.

– Тебя волнует, что молодой человек не читал Достоевского и может решить, что это я тебя назвал идиотом?

– Я сериал смотрел, – хмуро заметил архаровец.

– Вот видишь, лубок – в какой бы форме ни был, – он для массового просвещения.

Потом улыбнулся архаровцу и настоял на том, чтобы тот отведал его фирменные пирожки. Я слушал их милую беседу и понимал, что ненавижу весь мир, включая Деда.

Когда, проводив архаровца, Дед вернулся в комнату, я применил два приема: «лучшая защита – это нападение» и «золотое правило угла».

– Я еврей? – спросил я, не дав ему начать проповедь о хороших манерах. С удовольствием отметил, что он, как и мадре, ошалел от такого неожиданного разрыва пространства.

– С чего ты взял? – наконец спросил он, суетливо собирая посуду. Время тянул, собираясь с мыслями.

– Ты знал моего отца?

– А тебе не ведомо, что у евреев национальность определяется по матери?

– Так моя мать еврейка?

– Ты совсем спятил?!

– В смысле, может, ее мать, которая нам неизвестна так же, как и мой отец, евреи. Такое возможно?

Я заметил, что он напрягся и как-то сжался. Как-то не так, как обычно реагировал на эту тему. Может, почувствовал, что впервые не понимает, куда я гну. Моя месть раздувалась и ширилась. Мне не было его жаль. Он опять влез в мои дела и выставил… ладно, не идиотом, но дураком перед каким-то козлом.

– Ты что, юдофоб? – ухмыльнулся я.

– С чего ты взял? – устало спросил Дед.

– Значит, я все-таки еврей? – дожимал я.

– Что за странная логика? – вздернул он бровь.

– Ничего странного, – резюмировал я. – Я задал тебе штук семь вопросов, и на каждый из них ты ответил вопросом же. Это же чисто еврейский прием.

– Бред! – облегченно вздохнул он. – Некоторые утверждают, что это типично женский метод ухода от ответа.

– Возможно, – согласился я, – но на типичную женщину ты никак не тянешь, значит, все-таки еврей.

– Ну, раз тебе приспичило, с сегодняшнего дня будь евреем, – как-то легко согласился он. Я понял, что Дед интуитивно разомкнул пространство и выскользнул из угла. Видимо, он ждал чего-то другого, но я где-то свернул на безопасную для него тропу.

Мы разбрелись по своим углам. Но с того дня наши отношения вступили в абсолютно непривычную для нас форму натянутого конформизма.

* * *

В апофеозе самостоятельности я устроился официантом в ресторан. Дед никак не прокомментировал это. К тому же он дал слово. Все-таки, в отличие от многих, он не забывал о вольнице своей молодости. И тут явилась мадре. Была она какая-то странная. Вяло поинтересовалась, как у меня дела. Я гордо заявил, что устроился официантом в один из лучших ресторанов города. Она воззрилась на меня и… шлепнулась в обморок. Сползла со стула на пол. Я, признаться, не на шутку перетрухал. Деда-то дома не было. Пришлось самому приводить мадре в чувство. От ужаса не помню, как мне это удалось. Наконец она оклемалась и возлегла на диван.

– Ты что, мадре, – проникновенно начал я, – ты же не сноб. Стоило шлепаться в обморок из-за такой ерунды! Сегодня – официант, завтра – ресторатор, а там, глядишь, и… – Она не дала завершить мне карьеру даже на словах.

– Я сделала аборт, – сообщила она, и по ее щеке чуть не скатилась слеза.

Я был в шоке! Откуда мне знать, как должен сын реагировать на подобное заявление блудной мадре? Наверное, потому тупо спросил: «Зачем?» Она с секунду смотрела на меня, словно впервые узрев какую-то диковинку, а потом ответила: «Хватит с меня одного… официанта».

Как я не удавил ее диванной подушкой, до сих пор не понимаю. Но самое ужасное, что после своего заявления она встала и молча покинула дом. Не ушла, а именно покинула! Я был так свиреп, что не стал ее останавливать. Даже мысль о том, что она может где-то опять потерять сознание, не… Впрочем, ложь! Именно поэтому я молча потопал за ней. Отобрал ключи, когда она собиралась сесть в машину. Довез ее до ее квартиры. Подниматься не стал. Дождался, пока увидел свет в окне, поймал такси и отправился в клуб. Нервы были на пределе. Я даже подумывал о том, чтобы съехать от Деда на квартиру. Достали шизанутые родственники! Потом передумал. Не из чувства благодарности к Деду, нет, у меня созрел план мести.

* * *

Дед ойкнул и посмотрел на палец. «Извини, – сказал я, протягивая ему салфетку, – забыл предупредить, что поточил ножи».

Дед молча кивнул, хотя на лице его читалось: «С чего бы?!» Действительно, тяги к хозяйствованию у меня отродясь не наблюдалось, и он давно перестал меня просить даже заскочить в магазин, если сам вдруг что-то забывал купить. Я взял нож и принялся дорезать помидоры для салата. Когда Дед с подносом направился в комнату, я живо подскочил к мусорке, схватил салфетку с пятнами крови, сунул ее в целлофановый пакет, который с любовью пристроил в кармане брюк. Я даже не испытывал тошноты, а ведь обычно меня мутило при виде крови даже на экране. Да, странная штука месть…

Бросив Деду, что меня срочно вызывают, я кинулся вниз, оседлал «Феррари» и помчался в лабораторию генной экспертизы, где загодя через знакомых устроил себе блат. Сдал образец Дедовой крови, пару его волосков и аналогично свое. Оставалось только дождаться результатов.

Только в машине на обратном пути нервное возбуждение последних дней резко оставило меня, отдав на откуп апатии. Какого хрена я все это затеял?! Чего я добиваюсь на самом деле?

Мне ведь пофиг – еврей я, русский, татарин, армянин.

Да, я вдруг абсолютно точно осознал, что мне глубоко наплевать, кто я. В смысле, по национальности. Конечно, в какой-то мере она определяет религиозную идентификацию, но, черт побери, если быть честным, я принадлежу к конфессиональному большинству XXI века, именуемому потребизмом. Продюсеры, пиарщики, дизайнеры, имиджмейкеры, политтехнологи – к какой бы религии мы ни относились де-юре, де-факто мы все адепты новой религии, пока еще стыдливо скрывающейся в катакомбах. Ибо именно мы – ее апостолы – творим этот новый виртуальный мир, еще окончательно не вырвавшийся из кокона старого, именуемого реальным. Да, мы, а не долбаные компьютерщики и программисты, создаем реальность, ибо миллиарды уродов, считающих, что оторвались от постылой реальности, потому что погрузились и загрузились, не осознают, что все равно создают «свой мир» по нашим лекалам!