Текст книги "Тар-айимский кранг"

Алан Дин Фостер
Тар-айимский кранг
(Флинкс-1)

1

Флинкс был этичным вором, в том смысле, что он крал только у жуликов. И притом только тогда, когда это становилось абсолютно необходимо. Хотя и, наверное, не абсолютно. Но он старался. Его этика носила легко адаптирующийся к требованиям окружающей среды характер. А когда человек живет один и еще не достиг семнадцати лет, в таких вопросах требуется делать определенные скидки.

Можно было бы возразить – если бы Флинкс захотел слушать (событие крайне маловероятное) – что выносить окончательное решение, кто попадает под определение жулика, а кто – нет, есть проявление страшного тоталитаризма. Философ знающе кивнул бы, соглашаясь с этим. Флинкс не мог позволить себе такой роскоши. Его этика диктовалась борьбой за выживание, а не абстракциями. И к его большой чести, он сумел, насколько возможно, оставаться на позициях общепринятой мирской морали. Впрочем, этим он был обязан случаю.

Как правило, свой скромный доход он получал, по большей части, честно. Причина этого заключалась не только в его выборе, но и в обыкновенном здравом смысле. Чересчур преуспевающий вор всегда привлекает нежелательное внимание. В конечном итоге вступает в действие «закон уменьшения отдачи» в применении к преступной деятельности.

Да и дралларские тюрьмы славились своей негостеприимностью.

Хорошие места в городе для демонстрации своих талантов бродячими жонглерами, менестрелями и тому подобными личностями имелись в ограниченном количестве. Некоторые были намного лучше других. То, что он в своем сравнительно малом возрасте сумел обеспечить себе одно из наилучших, являлось данью удаче и стойкости старой Мамаши Мастифф. Она с детства зарезервировала ему небольшой помост рядом со своей лавкой, отгоняя других предприимчивых циркачей криком или выстрелом, в зависимости от случая и силы покушавшегося на место конкурента. Мамаша Мастифф было, конечно, не настоящее имя, но все называли ее именно так. Включая Флинкса. На рынках Драллара настоящие имена и фамилии употреблялись редко. Они плохо помогали поискам и слишком хорошо сборщикам налогов. Поэтому каждого нового обитателя быстро награждали более подходящим именем. Мамаша Мастифф, например, имела поразительное сходство с земной представительницей семейства собачьих того же названия. Имя это дали смеха ради; хотя и приняли с плохой миной, но тем не менее приняли. А ее язвительный характер вполне дополнял физическое сходство.

Флинкс был сиротой. Вероятно, невольным, как и большинство ему подобных. И все же, кто мог сказать что-либо точно, не проходи Мамаша Мастифф в то время мимо загонов для рабов и не взгляни случайно в определенном направлении, она бы никогда и не заметила его. По причинам, которых она так никогда до конца и сама не поняла, она купила его, вырастила, направила учиться ремеслу, как только он достаточно подрос. К счастью, его театральные наклонности обнаружились в очень раннем возрасте, наряду с его другими, довольно своеобразными, талантами. Поэтому проблема выбора ремесла разрешилась сама собой. Он обладал острой, хотя и несколько мрачной, наблюдательностью и поэтому сделался своим собственным наилучшим учеником. Оно и к лучшему, потому что артисты постарше всегда становились в его присутствии нервозней, чем надо бы, и, предпочитая не признаваться в этом, объявили его неподдающимся обучению и предоставили самому себе.

Она также достаточно рано внушила ему, что в Дралларе независимость всегда была чем-то больше, нежели неосязаемой мыслью. Независимость была имуществом, несмотря на то, что ее не положишь в карман или сумку, и поэтому должна цениться как таковое. И все же, когда Флинкс поймал Мамашу Мастифф на слове и переехал жить отдельно, печаль долго не отставала от нее, как новый слой краски. Но она никогда не открывала ему этого из страха проявить слабость. Ни в словах, ни в лице. Его подгоняли любовно, но твердо. К тому же она знала, что для нее смерть может прийти в любое время, и хотела, чтобы это задело его жизнь как можно меньше.

Флинкс снова почувствовал в душе мягкую боль, как от подслащенного зондирования, из-за знания того, что Мамаша Мастифф доводилась ему приемной матерью, а не родной. Отцом его был случай, а наследием – удача. О своих истинных родителях он ничего не знал, равно как и аукционист. В его карточке имелось даже больше пробелов, чем обычно, она не сообщала ничего, даже самой элементарной родословной. Помесь. Это проявлялось в его длинных оранжево-рыжих волосах и оливковой коже. Причина его сиротства навеки останется столь же неясной, как и лица его родителей. Он дал потоку городской жизни войти к себе в мозг и затопить неприятные мысли.

Один турист, более проницательный, чем большинство его собратьев, заметил однажды, что идти через большой центральный рынок Драллара все равно, что стоя в низком прибое давать лизать себя геометрически терпеливым волнам. Моря Флинкс никогда не видел, так что сравнение это оставалось неясным. На Мотыльке вообще было мало морей, и никаких океанов. Только бесчисленные озера ослепительной голубизны, по сравнению с которой лазурь казалась жалким подражанием.

Планета с необычайной быстротой выходила из своего последнего ледникового периода. Быстро уменьшающиеся ледники оставляли ее поверхность словно изрытой оспой сверкающей ляпис-лазурной глади озер, прудов и больших водоемов. Почти ежедневные дожди поддерживали установленный отступающими ледниками уровень воды. Драллару случилось располагаться в исключительно сухой долине, хороший дренаж и отсутствие ливней и, более специфически, грязи являлись одной из главных причин роста города. Здесь купцы могли торговать своими товарами, а ремесленники ставить мастерские, не страшась, что их будет смывать несколько раз в год.

Круговорот воды на Мотыльке также отличался от данного явления на многих других планетах челанксийского типа, в остальном достаточно схожих с родиной Флинкса. Появление пустынь предотвращалось отсутствием настоящих горных хребтов, перегораживающих путь обремененному влагой воздуху. Соответствующее отсутствие океанских бассейнов и общая неровность местности так и не дали шанса возникнуть крупной системе стока воды. Рек на Мотыльке было бессчетное количество, как и озер, но они были по большей части небольшими по длине и объему воды. Поэтому вода на планете распространялась по ее поверхности довольно ровно, за исключением двух больших ледяных шапок на полюсах и остатков крупных ледниковых систем на материках. Мотылек представлял собой Величие Прерии Земли с хвойными деревьями вместо кукурузы.

Полиритмичный речитатив зазывал, торговавших вразнос товарами с тысячи миров, образовывал резкий контраст к сравнительно ровному гомону и ропоту толпы. Флинкс прошел мимо знакомой галантерейной лавки и мимоходом обменялся с ее владельцем короткой тайной улыбкой. Этот почтенный рослый блондин среднего возраста только что закончил продажу пары курток из шкуры дурфарка двум броско одетым инопланетянам… по цене в три раза больше, чем они стоили. В голове Флинкса лениво проструилось еще одно изречение: «Те, кто прибывают в Драллар не готовыми купить шкуру, неизбежно ее покупают».

Подобные вещи не оскорбляли хорошо продуманных этических постулатов Флинкса. Это была не кража. Caveat emptor. Меха и древесное волокно, древесина и воды были Мотыльком. Разве можно украсть семечки у помидора? Продавец был счастлив от своей продажи, покупатели довольны своей покупкой, а выручка все равно пойдет на поддержание города в виде мероприятий по улучшению быта и взяток. Кроме того, любой инопланетянин, могущий себе позволить поездку на Мотылек, вполне мог, черт возьми, позволить себе платить по местным ценам.

Планета эта была по большей части довольно открытой. Правительством служила монархия, атавизм более ранних времен планеты. Историки находили ее странной и изучали ее, туристы считали ее колоритной и снимали ее, и она лишь номинально нагоняла страх на своих граждан. Мотылек внезапно и без подготовки швырнуло в водоворот межзвездной жизни, и он выдержал этот трудный переход довольно неплохо, как быстро выяснили несостоявшиеся заезжие культуртрегеры. Но на планете, где основная масса туземного населения состояла из кочевых племен, следующих за такими же кочевыми стадами, носящих мех животных, выказывавшими редкую драчливость при потере названных мехов, представительное правительство оказалось бы крайне неудобным. А Церковь, естественно, не вмешивалась. Советники даже себя не считали составляющими правительство и, следовательно, и подумать не могли навязывать таковое другим. С демократией на Мотыльке придется подождать, пока кочевники не позволят себя сосчитать, снабдить индексами и ярлыками, занести в картотеки, а это казалось делом далеким-предалеким. Было хорошо известно, что Королевское Бюро Переписи ежегодно публиковало цифры скорее комплиментарные, чем точные.

Главными промыслами планеты являлись продукты леса, меха и туризм. И ремесла. В бескрайних лесах планеты изобиловали покрытые мехом существа всех мыслимых видов (и несколько немыслимых). Даже насекомые носили мех, чтобы укрыться от вездесущей воды. В Лесных Землях произрастали главные разновидности твердой и мягкой древесины, включая множество уникальных и неклассифицированных видов, например, некая периодически отмирающая древесная губка. Когда на Мотыльке поминали «зерно», оно не имело никакого отношения к муке. В гигантских озерах водилась рыба, которую приходилось ловить с модифицированных барж, снаряженных забрасываемыми киборгами лесками. Широко цитировалось, что из всех планет Галактики только на Мотыльке настоящие неподдельные pisces[1]1
  pisces (лат.) – рыбы


[Закрыть] имели равный шанс уйти домой с рыбаком, а не наоборот. А охотники только начинали открывать этот аспект потенциальных возможностей планеты… по большей части оттого, что уходившие в огромные леса неподготовленными уже не возвращались.

Драллар был столицей и самым большим городом планеты. Благодаря удачным галактическим координатам и просвещенной налоговой политике сменявших друг друга королей, он стал теперь межзвездной расчетной палатой для товарообмена и коммерческих сделок. Все крупные финансовые дома имели здесь по крайней мере филиал штаб-квартиры, зарезервировав свои более пышные представительства для более «цивилизованных» планет. Монарх и его чиновники были не более чем номинально коррумпированными, и король присматривал за тем, чтобы народ не задавливали репрессивными правилами и постановлениями. Делалось это, правда, вовсе не из любви к простому человеку. Просто это было хорошо для бизнеса. А не будь бизнеса, не было бы и налогов. Нет налогов – значит, нет и правительства. А нет правительства – значит, нет и короля, положение дел, которого текущий монарх, Его Сушайшее Величество Король Деве Ног На XXIV, изо всех сил старался избежать.

И к тому же Драллар обладал собственным запахом.

Вдобавок к местным жителям, в Дралларе занимались бизнесом представители полусотни других разумных рас. Для поддержания постоянного уровня жизни этого скопления коммерции требовалось фантастическое разнообразие органического горючего. Поэтому сам центральный рынок окружала кажущаяся бесконечной серия закусочных, автоповаров и ресторанов, образовывавших в действительности одну огромную непрерывную кухню. Конечная комбинация ароматов, производимых этими заведениями, сливалась в неповторимую атмосферу. На более рафинированных торговых перекрестках такие экзотические миазмы держали бы, как приличествует, под замком. В Дралларе же не имелось для разложения никакого озона. Хлеб насущный для одного являлся для другого ядом. А деликатес для одного мог вызвать у другого тошноту.

Но благодаря какой-то случайности химии, или химии случайностей, испарения так хорошо смешивались в естественно влажном воздухе, что любое потенциально вредное воздействие сводилось на нет. Оставался только вечно кружащийся густой запах, щекотавший горло и оставлявший неожидавшие того рты в состоянии непрерывного слюноотделения. Всякий мог получить обманчиво полный и сытный обед, просто просидев часок в центре рынка и вдыхая его ароматы. Не так уж много других мест в Рукаве приобрели то, что можно лучше всего описать как обонятельную репутацию. И это правда, что гурманы прилетали из такой дали как Земля и Процион всего лишь для того, чтобы посидеть на окраинах рынка и поучаствовать в долгих и бурных состязаниях, в которых участники пытались опознать обрывки ароматов, выносимые наружу влажным ветерком.

Причина кругового расположения данных заведений была простой. Любой бизнесмен мог подкрепиться на окраинах рынка, а затем погрузиться в водоворот коммерции без необходимости беспокоиться о том, что важную сделку прервет внезапный порыв, скажем, едкого дыма, прего, от горящих дров дерева бан. Большую часть дня огромный круг служил восхитительно хорошо, но в обеденные часы он заставлял рынок больше чем когда-либо походить на это проницательное туристское сравнение с морскими отливами и приливами.

Флинкс остановился у лотка старого Кики, торговца сладостями, и купил пирожок с тиксом. Эта стряпня готовилась на основе крепкого местного гибридного зерна. Внутри он начинялся кусочками фруктов, ягодами и маленькими, недавно созревшими мясистыми орехами парма. Законченный продукт затем обмакивали в чан с тепловатым золотистым медом и давали ему затвердеть. Он был жестким на зубах, но, ах, что творил с небом! У него имелся один недостаток: плотность. Кусать тикс было все равно, что жевать старую изоляцию скафандра. Но он обладал высокой калорийностью; орехи-парма являлись слабым наркотиком, а Флинкс испытывал нужду в небольшой стимуляции перед выступлением.

Но более всего Драллар был знаменит своей архитектурой.

Сооружения на рынке являлись довольно низкими, но за пределами продовольственных полумесяцев виднелись древние стены, остатки Старого Города. За ними и среди них были рассеяны здания, где шла коммерция поважней. Именно здесь-то и текла живая кровь Мотылька, а не в живописных ларьках ниже. Каждый день в темных задних комнатах и конторах этих старых и новых строений обменивались продукты экономики дюжины миров. Там находились рестораны для гурманов, обслуживающие богатых спортсменов, возвращавшихся с озер и воротивших нос и закрывавших окна от плебейских испарений, наступавших на них с продовольственных ларьков внизу. Там чучельники занимались своим шумным искусством, набивая шкуры пушистых яксмов и прикрепляя к щитам кошмарные черные головы рогатых демичинских дьяволоп.

За ними поднимались многоквартирные дома, где жили средние и низшие классы. Те, что победнее, характеризовались малым числом окон и потрескавшейся штукатуркой, а те, что побогаче, – чудесными многоэтажными фресками, нарисованными бродячими художниками, и блестящей лазурной черепицей, сохранявшей в домах тепло зимой и прохладу летом. Еще дальше поднимались изолированные скопления башен богатых инурбов с их висячими садами и террасами из укрепленного хрусталя. Они высоко воспаряли над шумом и гамом обыденности, искрясь при каждом утреннем тумане, словно усыпанные самоцветами жирафы.

А из центра города поднимался, господствуя над всем, огромный дворец правителей Драллара. Короли поколениями добавляли к нему новые пристройки, сектор здесь, крыло там, каждый налагал на дворец отпечаток своей личности. Там проживали король Деве Ног На и его двор. Иногда король поднимался лифтом на самый высокий минарет и там, сидя с комфортом на медленно вращающейся платформе, наблюдал на досуге невозможный муравейник, составлявший его владения.

Но самым прекрасным у Мотылька был не Драллар с его сверкающими башнями и разноцветными гражданами, не бесчисленные озера и леса, не великолепные и разнообразные существа, обитавшие в них, а сама планета. Именно это-то и привлекало первоначально людей к этой звездной системе. Окольцованные планеты встречались достаточно редко.

А Мотылек был крылатой планетой.

«Крылья» и дали ей название и сделали ее уникальной в Рукаве. Они, несомненно, когда-то являлись совершенным кольцом сатурновского типа. Но когда-то в далеком прошлом кольцо сломалось в двух местах, возможно, в результате сильного гравитационного напряжения или смены магнитных полюсов. Наверняка никто сказать не мог. В результате получилось незавершенное кольцо, состоящее из двух огромных полумесяцев из камня и газа. Ближе к планете полумесяцы сужались, но, уходя в пространство, они, благодаря уменьшающейся гравитации, развертывались в естественную форму веера, образуя таким образом прославленный эффект «крыла». Они были куда большей толщины, чем древние кольца Сатурна, и содержали более высокий процент флюоресцентных газов. В результате с обеих сторон планеты возникали две гигантские маслянисто-желтые светящиеся треугольные фигуры.

Неизбежно единственную луну Мотылька нарекли Пламенем. Некоторые считали это название банальным, но никто не мог отрицать его уместности. Она была примерно на треть меньше земной Луны и находилась почти вдвое дальше. У нее имелась одна специфическая характеристика. Она не «горела», как, казалось бы, предполагало ее название, хотя и светила достаточно ярко. Фактически, некоторые считали, что ярлык «луна» совершенно непригоден, так как Пламя вовсе не вращалась вокруг своей родительской планеты, а шествовала вместо этого впереди нее вокруг солнца приблизительно по той же орбите. Поэтому прижились два названия: Морковка, манящая вперед усыпанного самоцветами осла, никогда не могущего достать ее, и Пламя. К счастью, открывшие эту планету устояли перед искушением назвать эти два тела в честь первого изречения. Подобно столь многим вывихам природы, они – планета и луна – отличались слишком необыкновенным великолепием, чтобы подвергнуться такой насмешке.

Крыло на стороне Драллара виделось Флинксу только как тонкая светящаяся линия, но он встречал его изображения, снятые из космоса. Сам он никогда не бывал в космосе, но посетил много приземлявшихся в порту кораблей. Там, путаясь под ногами старших членов экипажа, он внимательно слушал, как они рассказывали повести об огромных кораблях с КК-двигателями, курсировавших по темным и пустым местам небесного свода. Конечно, поскольку эти чудовищные небесные суда никогда не касались почвы планет, он лично их не видел. Такую посадку разрешили бы произвести только при крайне чрезвычайных обстоятельствах, да и в этом случае не на обитаемую планету. КК-корабль нес у себя на носу гравитационный колодец небольшого солнца, подобно пчеле, несущей пыльцу. Даже съежившись до крошечных размеров, необходимых для совершения простой посадки, это поле защитит огромный корпус корабля. Оно также выдолбит существенный кусок планетной коры и вызовет всевозможные разновидности нежелательных природных явлений, вроде цунами, ураганов и тому подобного. Поэтому челночные корабли поменьше и сновали туда-сюда между судном и землей, перевозя людей и их товары, в то время как сами гигантские транспорты оставались в полифемовской ссылке бескрайней черноты и холода.

Он хотел бы отправиться в космос, но еще не нашел для этого законной причины и не мог оставить Мамашу Мастифф без всякой опоры. Несмотря на беспрестанные крики, утверждавшие ее доброе здравие, ей было сто с лишним. Мысль оставить ее одну просто для путешествия ради удовольствия его не привлекала.

Он поплотней натянул на плечи плащ, почти похоронив Пипа в складках густого толстого меха. Поскольку речь идет о населенных людьми мирах, Мотылек не являлся исключительно холодной планетой, но и далеко не тропической. Флинкс не мог припомнить ни одного случая, когда его не приветствовал бы при пробуждении липкий и влажный туман. Он был надежным, но мокрым спутником. Здесь меха использовались больше для укрытия от воды, чем для защиты от лютого холода. Да, бывало и холодно, но без морозов. По крайней мере, снег выпадал только зимой.

Пип тихо зашипел, и Флинкс принялся рассеянно скармливать ему изюмины, выковыривая их из пирожка с тиксом. Змей жадно глотал их целиком. Он бы и губами чмокал, будь они у него. А так выскочил длинный язык и погладил щеку Флинкса деликатным прикосновением алмазного резака. Радужная чешуя мини-дракончика, казалось, сияла даже сильнее обычного. По какой-то причине он особенно любил изюм. Может быть, ему пришлось по вкусу большое содержание в нем железа.

Флинкс бросил взгляд на плюсовое окошко своего личного картометра. Они не на мели, но и не купались в роскоши. О да, определенно настало время пойти поработать!

Из-за прилавка своего киоска с разнообразными товарами, Мамаша Мастифф дружески торговалась с парой маленьких, усыпанных самоцветами туристов-транксов. Техника ее была восхитительной и компетентной. Как и следовало бы, размышлял он. У нее было много времени для совершенствования. Он лишь слегка удивился присутствию инсектоидов. «Куда проникли люди, там и транксы тоже будут, да и наоборот». Так гласил детский стишок. Но было видно, что они чувствуют себя немного неуютно. Транксы любили дождь и сырость, и в этом отношении Мотылек представлялся им идеальным, но они же предпочитали куда меньший холод и еще большую влажность. Как это ни парадоксально, воздух мог быть влажным и все-таки чересчур сухим для них. Каждый раз, когда обнаруживалась новая парниковая планета, они приходили в экстаз, несмотря на тот факт, что такие места неизменно обладали самой неприятной и воинственной окружающей средой. Флинкс видел бессчетные изображения транксийских планет. Ульдом – их эквивалент Земли, а также знаменитые колонии транксов в бассейнах Амазонки и Конго на самой Земле. С какой стати людям изнуряться в недружественном климате, когда там могли процветать транксы? Они нашли этим негостеприимным районам куда лучшее применение, чем когда-либо мог найти или находил человек. Точно так же, как люди на Средиземном плато Ульдома.

Слияние и впрямь отлично работало в обе стороны.

Судя по типу их ожерелий, эта пара прибыла, вероятно, с Эвории. Во всяком случае, тиара и глянец яйцеклада самки четко показывали это. Вероятно, охотники, прилетевшие сюда ради чего-нибудь волнующего. Мало что могло привлечь транксов на Мотылек помимо отдыха, развлечений, политики, торговли легкими металлами. Мотылек был богат легкими металлами, но лишен более тяжелых. Мало золота, свинца и тому подобного. Но в изобилии серебро, магнезия и медь. По слухам, гигантский транксийский концерн «Элексид» имел планы превратить Мотылек в ведущего производителя компонентов электрических и думающих машин, во многом похоже на то, как он сделал на Амропулосе. Но пока это оставалось только слухом. В любом случае, для создания стимула квалифицированным рабочим-транксам к миграции на Мотылек лучшим психологам фирмы понадобилось бы работать круглые сутки, плюс мегакредиты для оплаты разнообразных трудностей. Даже рабочие-люди с других планет сочли бы условия жизни в лучшем случае неприятными. А без местных атомных электростанций возникнет крупная проблема с энергией. Гидроэлектростанций было мало из-за отсутствия мощных рек. Возникала довольно трудная задача. Как выработать достаточно электричества для работы завода, производящего электронную аппаратуру?

Все эти размышления не клали ни кредитов на его счет, ни хлеба ему в рот.

– Сударь, сударыня, что вы думаете о моих товарах? Лучше из этой разновидности никак не найти по эту сторону Низкого Леса и чертовски мало по ту. – Мамаша Мастифф порылась с кажущейся бесцельностью среди своих образцов. – А вот предмет, который может привлечь вас. Как насчет этих одинаковых медных кувшинов для питья, а? Один для вас, а другой для нее. – Она протянула два полированных медных, высоких, тонких транксийских питейных прибора. Их стенки покрывала сложная гравировка, а горлышки были сработаны в виде хитрых спиралей.

– Заметьте, как выполнено. Прекрасный орнамент в виде завитков, сударь, – уговаривала она, проводя морщинистым указательным пальцем по тонким кружевам узоров. – Ну-ка, попробуйте найти получше, да, где угодно!

Самец повернулся к своей подруге.

– Что скажешь, дорогая? – Они говорили на симворечи, этой специфической смеси общеземного с транксийскими щелчками-шипениями, ставшей господствующим коммерческим языком по всему Челанксийскому Содружеству и, кроме того, на многих планетах остальной цивилизованной галактики.

Самка протянула стопоруку и твердо охватила прибор за одну из его двойных ручек. Ее маленькая сердцеобразная головка слегка склонилась под углом в странно человеческом жесте оценки, когда она прошлась обеими иструками по глубоко гравированной поверхности. Она ничего не сказала, а вместо этого посмотрела прямо в глаза самцу.

Флинкс знающе кивнул при виде невинной улыбки на лице Мамаши Мастифф. Он видел раньше этот хищный оскал. Привкус ее мыслей снабдил его дальнейшей информацией о том, что неизбежно должно последовать. Несмотря на век близкого знакомства и общения с транксами, еще оставались некоторые люди, неспособные истолковать даже самых обычных нюансов транксийских жестов и взглядов. Но Мамаша Мастифф была специалистом и знала их все назубок. Глаза ее светились достаточно ярко, чтобы прочесть горящие там буквы: ПРОДАНО.

Муж начал торговые переговоры в восхитительной импровизированной манере.

– Ну… наверно, кое-что может быть вызвано… у нас уже много таких безделушек… непомерные цены… разумный уровень…

– Уровень! Вы говорите об уровне? – Возмущенное оханье Мамаши Мастифф было достаточно сильным, чтобы донести запах чеснока до места, где стоял Флинкс. Транксы, замечательное дело, проигнорировали его. – Милостивый государь, я живу сейчас на уровне голого существования! Правительство забирает все мои деньги, а мне остаются жалкие гроши, жалкие гроши, сударь, для трех моих сыновей и двух дочерей!

Флинкс покачал головой, восхищаясь несравненным стилем Мамаши Мастифф. Потомство транксов всегда бывало кратным двум, врожденное свойство, необходимое для выживания. С большинством земных и человеческих дел не возникало никаких конфликтов, но благодаря какому-то вывиху психологии, транксы считали нечетные рождения у людей делом как жалким, так и в немалой степени неприличным.

– Тридцать кредитов, – наконец вздохнула она.

– Кощунство! – воскликнул муж, сильно тряся антеннами. – Они стоят не больше десяти, да и то я немилосердно льщу ремесленнику.

– Десять! – простонала Мамаша Мастифф, симулируя обморок. – Это существо говорит «десять», и еще похваляется этим! Наверняка… Сударь, вы ведь наверняка не ожидаете, что я буду всерьез обдумывать такое предложение? Оно неудачно даже для шутки!

– Тогда пятнадцать, и мне следовало бы сообщить о вас местному магистрату. Даже у простых воров хватает приличия работать инкогнито.

– Двадцать пять. Сударь, вы культурные и богатые существа, наверняка, можете найти лучшее занятие, чем насмехаться и потешаться над старой самкой. Той, которая, несомненно, оплодотворила столько же яиц, сколько и вы…

У самки хватило достоинства опустить голову и покраснеть. Транксы относились к сексу вполне открыто… и к своему, и к чужому… но все же, подумал Флинкс, существовали границы, переступать которые не полагалось.

Может, это и не являлось проявлением хороших манер, но в данном случае это, похоже, являлось хорошим подспорьем бизнесу. Самец неловко хмыкнул, издав глухое вибрирующее гудение.

– Тогда двадцать.

– Двадцать три с половиной, и даже на десятую кредита меньше я не соглашусь! – продекламировала Мамаша Мастифф и сложила руки на груди в признанном жесте окончательного решения.

– Двадцать один, – сделал встречное предложение самец.

Мамаша Мастифф упрямо покачала головой, неподвижная, как дерево. Она выглядела готовой переждать энтропию.

– Двадцать три с половиной и ни десятой кредита меньше. Мое последнее и окончательное предложение, милостивый государь. Эта пара кувшинов сама найдет рынок сбыта. Я должна жить и боюсь, что и так уже позволила вам нанести ущерб своим интересам.

Самец бы еще поспорил, хотя бы из принципа, если бы не было еще какой-нибудь причины, но в этот момент самка положила иструку ему на грудную клетку-б, как раз ниже уха, и чуть погладила. Это закончило торг.

– Азах, Темные Центры! Двадцать пять… нет, двадцать три с половиной кредита! Воровство! Покушение на разум! Всем хорошо известно, что человек обманет и свою родительницу, лишь бы нажить полкредита!

– И всем также хорошо известно, – гладко ответила Мамаша Мастифф, принимая деньги, – что транксы – самые хитрые торгаши в галактике. Вы сами совершили кражу, сударь, так что вор-то вы, а не я!

Как только передача кредитов закончилась, Флинкс покинул свой наблюдательный пост и прошел к этой комбинации ларька с домом. Транксы счастливо отбыли, переплетя антенны. Может, у них брачный полет? Самец, по крайней мере, казался слишком пожилым для этого. Цвет его хитинового покрова переходил понемногу в синий, несмотря на явное применение косметики, в то время как у самки был куда более молодой аквамариновый цвет. Транксы тоже держали любовниц. Во влажном воздухе их тонкий аромат долго не пропадал.

– Ну, мать, – начал он. Флинкс не указывал на родство – на этом она настояла много лет назад, – а употребил титул, дарованный ей народом рынка. Ее все называли матерью. – Бизнес, кажется, идет неплохо.

Она явно не заметила его приближения и на мгновение смешалась.

– Что? Что? А, это ты, щенок! Пхе! – она сделала пренебрежительный жест в направлении отбывших транксов. – Ворье эти жуки, так меня обкрадывать! Но разве у меня есть выбор? – Она не дождалась ответа. – Я старая женщина и должна иногда продавать, чтобы обеспечить себя, даже по таким ценам, иначе кто в этом городе станет кормить меня?

– Вероятнее, мать, город станешь кормить ты. Я видел, как ты покупала эти же спиральные кувшины у Олина Медника не далее как шесть дней назад… за одиннадцать кредитов.

– Да? Хм, – кашлянула она. – Должно быть, ты ошибся, мальчик. Даже ты, знаешь ли, можешь иной раз ошибиться. Гм, ты уже ел сегодня?

– Только пирожок с тиксом.

– Разве так я тебя воспитывала, жить на сладостях? – В своей благодарности за смену темы она изобразила гнев. – И ручаюсь, ты в любом случае отдал половину этому своему проклятому змею!

При этих словах Пип поднял дремлющую голову и испустил тихое шипение. Мамаша Мастифф не любила мини-дракончика и всегда относилась к нему отрицательно. Да и мало кто другой положительно. Некоторые могли притязать на дружбу, и после уговоров немногих из них можно было даже убедить погладить его. Но никто не мог забыть, что яд этого вида мог свести человека в могилу за шестьдесят секунд, а противоядие являлось редкостью. Флинкса никогда не обманывали ни в делах, ни в удовольствиях, когда вокруг его плеча лежал, свернувшись, змей.