Текст книги "Сольск"

Большинство товаров «Астра» отпускала с отсрочкой платежа в два месяца. Акты сверки взаимных расчетов бухгалтерия делала не чаще одного раза в три месяца, причем передавали эти документы тоже через Диму.

Уже через два месяца работы в «Астре» Дима понял, что может беспрепятственно взять на время из оборота сто тысяч, и никто этого не заметит. Недостача выплывет наружу, только если бухгалтерия сети проведет сверку взаимных расчетов со всеми его клиентами разом. Ситуация теоретически возможная, но крайне маловероятная.

За три года работы в «Астре» Дима много раз заимствовал в конторе необходимые суммы и всегда благополучно выкручивался. Важно было успеть вернуть деньги до Нового года, когда бухгалтерия подбивала окончательные сальдо по контрагентам.

Так могло продолжаться и дальше, если бы однажды Дима не превысил кредитный лимит более чем втрое.

– У меня нет этих денег. Я же говорил.

– Да мне плевать. Ты украл у меня триста тысяч. Так верни мне их.

Дима чувствовал, как горит лицо и нервно дрожат руки, сжимавшие пачку актов сверки.

– Это не я.

– Ты слышишь меня? Отдай мне мои деньги!

Полгода назад Дима решил подзаработать по-крупному.

До торговой сети он работал менеджером по закупкам в «Южной зерновой компании». Оттуда сохранились контакты: телефоны, адреса, знакомства, но самое главное – осталось коммерческое чутье и интерес к спекуляциям на зерновом рынке.

Уже трудясь в «Астре», Дима продолжал интересоваться прогнозами на урожай, состоянием посевов и ценами на зерно. У торгового представителя в пути от одной торговой точки к другой бывает достаточно времени на размышления. У него созрел план, и он ждал подходящего момента.

В апреле этого года время пришло. Дима понял, что цена на пшеницу в июле неизбежно рухнет. На этом он и собирался заработать. Дима открыл ИП, взял кредит в банке, объехал переработчиков и заключил договоры с мельниками на поставку пшеницы. Когда цена на пшеницу составляла семь с половиной рублей, Дима предлагал по шесть рублей за килограмм с поставкой через два месяца. Четверть суммы с покупателей он взял авансом.

Пшеницу к указанному сроку он заготовил. Мельники выбрали товар на сумму аванса и отказались забирать с элеватора остальное, ссылаясь на низкое качество отпускаемого продукта. Никто не хотел переплачивать. Рыночная цена пшеницы на тот момент составляла уже пять рублей.

Проект забуксовал. Цены на зерно сначала ползли вниз, а потом и вовсе безнадежно обвалились. Банк требовал процент по кредиту, элеватор – оплату услуг по хранению. Каждый день съедал шесть тысяч рублей. Дима залез в несанкционированный долг к работодателю, превысив безопасный лимит втрое. Далее ситуация развивалась еще более неприятно, хотя и вполне предсказуемо.

– В общем так, – Тарасов встал и заходил взад-вперед по кабинету. – Через час либо деньги будут лежать у меня на столе, либо ты будешь лежать в травматологическом отделении больницы. А теперь пошел вон. И не вздумай убегать. Ищи деньги, где хочешь. Ребята помогут тебе собраться с мыслями.

12.

Прохлада в коридоре была казенная. В полумраке коридора люди в погонах быстрым шагом сновали туда-сюда и громко хлопали дверьми. Суд обязал его появляться в этом месте дважды в месяц.

На стене перед входной дверью висела доска с заголовком «Разыскиваются». Почти пустая, если не считать одной фотографии в нижнем левом углу.

12 июля текущего года ушел из дома и не вернулся Ашиев Геннадий Михайлович, 1974 года рождения. Уроженец города Курска. Особые приметы: лицо худое узкое, глаза голубые, от подбородка до нижней губы тонкий шрам. Если вам что-либо известно о местонахождении этого человека, просим немедленно обратиться в любое отделение УВД г. Сольска.

Двадцать четвертый кабинет находился в самом конце коридора. Под номером на синей облезшей табличке золотыми буквами было написано: «Инспектор ФСИН Быков». Перед кабинетом на диванчике сидели двое. Оба коротко стриженые, черные от загара и небритые.

– Кто последний?

Тот, что сидел ближе, уставился на него, словно удав на кролика.

– Ты кого, мля, последним назвал?

Валя замялся.

– Я имел в виду кто крайний?

Тонкие губы урки расплылись в уродливой улыбке, обнажая за собой редкий ряд гнилых зубов. Он набрал в легкие воздуха, чтобы начать блатной стеб по понятиям, но приятель оборвал его:

– Не кипишуй. Заходи, парень. Свободно, – и кивнул головой на дверь.

– Спасибо.

Валя постучал и заглянул в прокуренный кабинет. У окна сквозь дым едва виднелась темная человеческая фигура.

– Можно?

– Фамилия?

Валя вспомнил анекдот, рассказанный Ургантом про старого еврея. Второй раз за минуту ему отвечали вопросом на вопрос.

– Жуков.

– Заходи.

Сквозняк от двери вытянул дым в раскрытое окно. Расплывчатая фигура превратилась в человека в форме. В памяти всплыл лязг решеток клетки в зале суда. «Руки за спину, лицом к стене». «Встать, суд идет».

По эту сторону двери он чувствовал себя не лучше, чем по ту.

На стене висел портрет президента. Поток горячего воздуха из вентилятора шевелил бумажки на столе.

– Как дела, Жуков? – полицейский похлопал его по плечу. Несмотря на утренний час, рубашка на нем смялась, а под мышками выступили темные круги пота. Полицейский курил, и сизый дым медленно плыл к потолку.

– Нормально, – Валя сел на край ближайшего к выходу стула.

– Да ты не робей. Первый раз всегда стремно. А потом ничего, привыкаешь.

У Вали не было подобных планов на потом, но он не стал говорить об этом. Лучше коротко отвечать на вопросы. В идеале односложно: «да» или «нет». Что менты, что урки: прицепятся к слову, потом не отвяжешься.

Инспектор достал с полки тонкую папку в несколько листов. В правом верхнем углу первой страницы была вклеена Валина фотография.

– Так, сегодня двадцать второе, четверг. Есть. Прибыл вовремя. Пока идем по расписанию. Вот твоя подписка о невыезде, – инспектор открепил от остальных бумаг листок, подвинул его к Вале и протянул авторучку.

– Черта города для тебя буек. Заплывешь – утонешь. Усек?

– Да.

Рука инспектора снова легла Вале на плечо.

– Ты что как неродной? Расслабься. Чай будешь?

– Нет. Спасибо.

От этого панибратства было особенно неуютно. Так же по-приятельски с ним разговаривал сначала дознаватель, а потом следователь, прежде чем он оказался на скамье подсудимых.

– Учишься?

– Да.

– Справку с места учебы.

– Так каникулы. Все в отпусках.

– Это меня не касается. Здесь написано – справка, значит справка. И не затягивай, – инспектор уставился на него немигающим взглядом. – А что ты такой грустный? Радоваться надо. Живой, здоровый, на свободе. Мог бы сейчас в четырех стенах на тахте сидеть. Тебе сейчас сколько? – он заглянул в анкету и провел пальцем по столбцу вниз. – Семнадцать полных лет. Вообще шикарно. Считай, джекпот сорвал. От армии отмазался. С судимостью не берут. От счастья прыгать до потолка надо, а ты киснешь.

– Мать болеет. С утра опять плохо было.

– Все время от времени болеют, и даже иногда умирают. Так что ты на этом сильно не сосредотачивайся, – инспектор покачал головой, задумался и выпустил вверх облако едкого дыма. – Нам придется повозиться с тобой, но мы все равно сделаем из тебя человека. Такого, каким он должен быть. И главное, Жуков, мой тебе совет, – он захлопнул папку. Улыбка вдруг исчезла с его лица. – Не сваляй дурака. Помни, что попасть за решетку всегда намного легче, чем оттуда выбраться. Любое, даже самое мелкое правонарушение может превратить условный срок в реальный. А пока – свободен. До вторника.

13.

Дима побитой собакой вышел из кабинета директора. В приемной секретарша Лена с отсутствующим видом стучала по клавиатуре. Она слышала, если не весь разговор, то большую его часть точно. Тарасов орал как резаный.

Дима положил на край стола измятые акты сверок. Лена даже не повернулась. Он хотел сказать ей что-нибудь отвлеченное и веселое, чтобы она знала, что ему плевать на наезды начальства, но ничего не приходило на ум, а продолжительная пауза нагнетала обстановку.

Он молча вышел в коридор, а через него на улицу. За ним проследовали два охранника.

– Эскорт? – подумал он и тут же ухмыльнулся своей мнительности.

Ребята просто вышли покурить. «Астра» – это всего лишь большой магазин, а не мафиозный синдикат. Он задрал рукав и посмотрел на часы, по привычке любовно задерживая взгляд на позолоченном хронометре. Дима носил дорогую реплику «Ролекса», отличить которую от оригинала смог бы только специалист.

Третий день он путешествовал на перекладных. «Мерседес» стоял на ремонте. Полетел правый рычаг подвески на переднем колесе и оба амортизатора. Триста километров каждый день по разбитым дорогам выходили боком. Впрочем, и возраст машины – пятнадцать лет – тоже был почтенным. Мастер обещал окончить работу к четвергу. Остатка тарасовских денег должно было хватить, чтобы рассчитаться за ремонт.

Пройдя квартал, Дима как бы невзначай обернулся, чтобы окончательно развеять глупые фантазии о слежке. Соблюдая дистанцию в пятьдесят метров, два охранника молча следовали за ним.

Дима пошел быстрее. Жир на груди и животе неприятно запрыгал, отбивая каждый шаг.

Он шел по улице, куда глаза глядят, стараясь, чтобы со стороны его движение выглядело направленным. Ребята сзади должны думать, что он идет за деньгами и точно знает куда.

– Сволочи, – оглядываясь назад, пробормотал под нос Дима, чувствуя, как пот течет по внутренней стороне левого бедра. «Должно быть, трусы уже промокли, – подумал он. – Скоро на штанах проступит темное пятно, как будто я обмочился».

Охранники уверенно продолжали преследование, сохраняя дистанцию и, похоже, не беспокоясь о конспирации.

Дима прошел еще два квартала и сбросил темп втрое. Прогулочным шагом он подошел к перекрестку. Светофор заморгал зеленой фигуркой человека, и Дима рванул через дорогу.

Автомобильный поток двинулся, отрезав преследователей от него.

До этого последний раз Дима бегал на уроке физкультуре. Полтора километра за двенадцать минут были не только худшим результатом в классе, но и, по мнению физрука, абсолютным антирекордом школы.

Он повернул за угол и очутился на безлюдной улочке с тополями по обе стороны дороги. Частные дома – ни подворотен, ни подъездов. Выигранные десять секунд стремительно таяли. Шансы скрыться от преследователей, поднажав на педали, были нулевыми.

Вдоль тротуара шла широкая сточная канава. Она упиралась в автодорогу и широкой бетонной трубой уходила в землю.

Выбирая между сломанными ребрами и грязными штанами, Дима выбрал последнее.

Грязная жижа заполнила кроссовки. Он представил, сколько разбитых бутылок должна была хранить в себе эта грязь, и сжал губы. От сероводорода ком тошноты подкатил к горлу, а из глаз потекли слезы. В глубине трубы наверняка нечем дышать. Он решил, что десяти шагов внутрь будет вполне достаточно. Один, два, три… Стало темно. Уличный шум затих. Остался только шум колес проезжающих над головой автомобилей. Иногда колесо попадало в выбоину в асфальте, и Дима слышал глухой удар, эхом разносившийся по трубе…Четыре, пять. На шестом он споткнулся обо что-то лежавшее поперек и упал, вытянув перед собой руки. Пальцы наткнулись на скользкое препятствие и тут же провалились в него. Тухлая вонь, перебив запах канализации, ударила в нос. Он задохнулся и закашлял.

Просто сама по себе грязь не могла так вонять, даже если бы она находилась на дне канализационной ямы. Из жижи дохнуло, будто он разбил пакет с тухлыми яйцами.

Дима поднялся на ноги.

В его правой руке непонятно откуда появились замазанные грязью очки с отломанной душкой. Он никогда не носил очков, даже солнцезащитных. С локтя грязь крупными сгустками сваливалась вниз. Поломанные очки в руке мелко затряслись, и он бросил их обратно в жижу.

Ногой Дима нащупал предмет, о который споткнулся. Похоже на мешок. Наверное, совсем прелый, раз он проткнул его пальцами. А может, и дохлятина. Он вспомнил бабу Таню с четвертого этажа. Сердобольная соседка приютила в квартире восемь кошек. Каждый месяц она топила новорожденных котят, складывала их в пакет и выбрасывала на мусорку.

Дима убрал ногу. Какое-нибудь крупное, раздувшееся от внутреннего гниения животное. Баран или корова. Он представил, как провалился руками внутрь разлагающегося трупа, и его вывернуло наизнанку.

Рвотой забило нос. Хорошо было бы высморкаться, но глаза вцепились в предмет под ногами. Он наклонился, чтобы разглядеть его получше, но тут же выпрямился и отступил на два шага назад. На поверхности жижи плавала человеческая рука. Она была глянцевой от грязи. Мягкие ткани превратились в грязный кисель, удерживаемый на костях кожей.

Препятствие, о которое он споткнулся, было человеческим трупом, а болтающийся край воображаемого мешка был головой утопленника.

На фоне светлого пятна выхода из трубы появился перевернутый человеческий силуэт. Один из парней Тарасова, чтобы не пачкаться, залез на край трубы и заглянул внутрь. Силуэт покрутил головой, что-то крикнул в темноту и исчез. Вряд ли он что-то мог разглядеть, но формально свою работу выполнил.

Диме было на него наплевать. На фоне зловещей находки история с деньгами поблекла и превратилась в малозначительное обстоятельство. Единственным желанием было как можно быстрее выбраться из трубы. Будь его воля, он бы побежал, но вязкая жижа под ногами превращала каждый его шаг в кадры замедленной съемки. Выйти из трубы оказалось сложнее, чем в нее войти. Во всяком случае, так ему показалось.

Сзади что-то громко хлюпнуло, и он остановился. Не оборачиваться. Если он увидит позади себя поднявшегося из жижи утопленника, дальше идти он уже не сможет.

Последние четыре шага – и жижа отпустила его.

Он вылез из трубы и задрал голову к небу. Солнце стояло в зените и приятно слепило своими теплыми лучами.

Никто не набросился на Диму. Утопленник не воскрес. Ребята Тарасова ушли.

Он сдвинул промокший левый рукав, стараясь не приближать руку к лицу. Ладони по-прежнему тошнотворно воняли. На замазанном грязью циферблате китайского «Роллекса» стрелки показывали полдень.

14.

И с голосом в голове тоже можно жить. Существует масса вполне безобидных личностных особенностей, не доставляющих серьезных неудобств ни их обладателям, ни всем остальным. Ей ли не знать! Каждый пятый ее клиент – человек особенный. Грань между психическим заболеванием и психическим отклонением весьма размыта. Желание попробовать на вкус чужую мочу – это заболевание или отклонение? А если речь идет не о моче, а о крови? До тех пор, пока особенности не становятся опасными для окружающих, они вполне могут считаться отклонениями.

«Предлагаю перенести сеанс самоанализа на более подходящее время. Не отвлекайся. Через час магазины закроются, а мы до сих пор не подготовились. Тебе следует поторопиться».

– Ничего мне не следует. Все это чушь собачья. Бред. И эта затея и разговоры с тобой. У меня просто поехала крыша. Раздвоение личности. И по-хорошему надо идти к врачу. Если бы не музыка, я бы так и поступила.

«Отлично. Ты можешь отрицать мое существование, как и существование окружающего мира в принципе. Считай это “матрицей”, если тебе так удобней. Не важно, что ты думаешь, важно, что делаешь. А насчет врачей – ты права. Эти люди разрушат твой талант в два счета. Стоит только попасться им на глаза, и тебя направят на принудительное лечение. Скорее всего, электрошоком или как там это сейчас называется? И превратят в бесчувственный овощ. Поэтому не дури. Ты – великий композитор. Ты знаешь это, а скоро об этом узнает и весь мир. Но прежде нам нужно подготовиться».

Перед ней на столе стояли двадцать шесть бутылок с ряженкой «Веселая коровка». В руках мелко трясся инсулиновый шприц наполненный кровью. На предплечье левой руки вздулись два синяка – в вену она попала с пятого раза.

– Господи, что я делаю? – Анжела положила шприц на стол и взялась обеими руками за голову. – Срочно к врачу. Все зашло слишком далеко.

«Не паникуй. Давай. Самое трудное уже позади. Мы не можем ждать. Ты же не хочешь получить признание посмертно?»

– Я не хочу этого делать.

«Будь ты более востребованной, в этом не было бы никакой необходимости. Но семь клиентов за неделю – это чудовищно мало. К тому же царапины и укусы в твоем исполнении абсолютно ненадежны».

– А я должна была рвать им зубами задницы как бультерьер?

«Не нервничай. Я просто обосновываю тебе необходимость манипуляций с кефиром».

– Это ряженка.

«Не важно. Прокалывай снизу, под швом. По капле в каждый пакет. И не забудь тщательно взболтать, прежде чем вернуть их на магазинную полку».

– Они заметят.

«Если сделать все грамотно, не заметят. У каждой знаменитости свой путь. У большинства он пролегает через кровать продюсера. А твой – через прилавок с кисломолочной продукцией. Делай, что я тебе говорю, и до первых заморозков ты выступишь перед тысячами слушателей. Это будет намного круче, чем концерт в “Олимпийском”. Кроме того, я обещаю тебе не только выступление, но и ошеломительный успех».

– Хорошо. Я сделаю это. Я расставлю эти коробки обратно по полкам. Но мне не нужны ни концерты, ни слушатели. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Исчез раз и навсегда. Слышишь? Просто оставь меня в покое. Мы договорились? Почему ты молчишь?

15.

Многометровая черная волна шумно вспенилась на гребне и накрыла с головой. На стройке за забором собачий лай превратился в саундтрек из «Обители зла». Портал открыт. Ветер принес запах раскаленного асфальта и машинных выхлопов из Нижнего мира.

Кто этот парень с телефоном в руке? Кажется, они знакомы. Разве в Темном Царстве есть сотовая связь? Или он пытается дозвониться до кого-то по ту сторону ворот?

Чернота отступила.

Вот это нахлобучило! До сих пор не отпускает. Вчера бабуля хотела МЧС вызывать, чтобы его из туалета выкурить. Он проторчал там два часа, пытаясь отыскать выход.

С утра он собирался пойти в технарь (ныне колледж, а в недавнем прошлом ПТУ № 8). И только когда зашнуровал кроссовки, вспомнил, что второй месяц идут каникулы. Но разуваться не стал.

Денег не было – двадцать четыре рубля мелочью в правом кармане сложно назвать деньгами. Все надежды были на Дрона. Имя приятеля всплыло в голове само собой, а собственное, как ни старался, он не мог вспомнить. Дрон, кстати, тоже был на мели, но обещал что-нибудь придумать. А придумки всегда сопровождались продолжительными телефонными переговорами.

– Да. Убойная – я тебе говорю, – Дрон ходил взад-вперед, оттопыривал нижнюю губу, как Сильвестер Сталонне, говорил в нос и часто сплевывал сквозь передние зубы. Со стороны это выглядело очень круто. – Сегодня надо брать. Завтра уже не будет.

В голову пришли первые строчки детского стихотворения «У меня зазвонил телефон». Он попытался вспомнить кого-нибудь еще, кроме слона, который просил шоколада для своего сына, но ничего не получилось.

– Есть контакт, – Дрон выключил телефон и сунул его в карман. – Подожди. Я скоро.

Фраза давно стала классикой жанра и означала переход от подготовительного этапа к этапу реализации очередного замысла великого комбинатора. Несмотря на внешнее разнообразие, идеи быстрого заработка всегда предполагали кидалово, и именно по этой причине чаще всего оказывались жизнеспособны.

Приятель скрылся в темноте шестого подъезда и вернулся через пять минут, размахивая двумя пятисотками.

– Опачки. Поехали, Юстас.

Точно. Его зовут Юстас. Так же, как знаменитого английского флибустьера. Когда-то его звали Юра Стасов. Но это было давно. До премьеры «Пиратов Карибского моря».

– Откуда мани?

– Костя Золотой банкует.

Точный маршрут от исходной точки к продолжению праздника души по-прежнему оставался загадкой. Коробок стоил как раз тысячу. Тупо кинуть Золотого они не могли. Рассчитывать на щедрость или плохую память Кости тоже вряд ли стоило. Но Дрон точно знает, что делает.

Кондуктор в троллейбусе настойчиво требовала показать билеты, и они вышли, не доехав две остановки. Путешествие в четыре квартала под палящим солнцем воскресило в памяти эпизод из «Безумного Макса». Юстас начал внимательнее присматриваться к редким прохожим. Некоторые из них действительно здорово напоминали зомби.

Юстас и Дрон остановились у аккуратного двухэтажного дома из итальянского кирпича. Отполированная до блеска кнопка звонка чуть не светилась в середине пятна на заборе, грязного от сотен рук. Калитку открыла хозяйка – толстая цыганка Анечка, обернутая в ярко-красный шелковый халат. В открывшемся дверном проеме виднелся красиво благоустроенный двор: ровно подстриженный орошаемый газон, декоративные деревца и дорожки, вымощенные цветной тротуарной плиткой, и такой же блестящий, как и кнопка на заборе, шестисотый мерседес.

– Кораблик, – сказал Дрон и протянул цыганке деньги.

Толстые окольцованные золотом пальцы подхватили купюры и запихнули их в карман халата. Хлопнула калитка. Кусочек красивой жизни, который созерцал Юстас в дверном проеме, исчез, вызвав мечтательный вздох:

– Живут же люди. И институтов не кончали. Может, даже и читать не умеют.

– Считать умеют точно, – хмыкнул Дрон.

Из калитки выскочил ребенок шести лет, похожий на черномазого хоббита, сунул Дрону в руку небольшой сверток из белой бумаги и убежал обратно домой. Калитка снова громко захлопнулась. Дрон покрутил в пальцах пакет с марихуаной, внимательно разглядывая его, словно видел подобный предмет впервые.

– Дунем?

– Так Золотой спалит, что пакет не полный.

– А мы забодяжим. Пойдем.

Остановочный ларек был зарешечен, как тюремная камера. На вывеске красными буквами было написано: «Макдоналдс», но заведение вряд ли работало по франшизе.

За стеклом витрины висел пожелтевший прейскурант. Юстас трижды пробежал глазами от начала до конца, прежде чем нашел нужную позицию: «Чай зеленый – 16 руб.». Юстас высыпал на прилавок горсть монет. В окошке появилась женская голова.

– Стакан зеленого чая, – скомандовал Дрон, – Заваривать не надо. Я сам.

– Сколько сахара?

– Четыре ложки, – усмехаясь собственной шутке, Дрон заморгал как светофор.

Сладкий кипяток остался остывать на грязном столике. Они зашли за остановку. Дрон распотрошил сигарету и туго набил ее, немного разбавив марихуану табаком. «Принцесса Гитта» заполнила освободившееся пространство цыганского пакетика. По цвету чай несколько отличался от анаши, но, немного поколдовав, Дрон добился вполне однородного внешнего вида.

Юстас втянул в себя едкий дым и услышал знакомый шум закипающей где-то за спиной волны. Холодный морской ветер шевелил волосы на макушке. Только не оборачиваться. Увидеть можно что угодно. Лучше смотреть на расплывающуюся в животной улыбке рожу приятеля, на проезжающие мимо машины, на пыльные кусты придорожного бурьяна. И ни о чем не думать. Лучше ни о чем не думать, пока он не вернется домой.

Юстас прислушался. Шум за спиной затих.

– Ну что вставило? – голос звучал эхом прошлой жизни. – Анечка фуфлом не торгует.

Паузы между слов были настолько велики, что он успевал забыть предыдущее слово, прежде чем слышал следующее.

По дороге домой Юстас оживленно смотрел по сторонам и часто оборачивался. Волна все же накрыла его. В голове шел бой. Орки нападали на него со всех сторон. Он отстреливался из винчестера, перезаряжая его взмахом правой руки и прислушиваясь к звону падающих под ноги гильз.

16.

Знакомство алчного жирдяя с покойным водопроводчиком произошло совершенно случайно. С одной стороны, это было очень кстати (наполнение проститутки по-прежнему шло довольно вязко), с другой – подарки судьбы всегда настораживали его. Да, когда он спит, все решает случай. Но после пробуждения он привык брать ситуацию под контроль, и всякий сюрприз означает неполноту этого контроля.

Впрочем, подарок был весьма посредственного качества. Единственный плюс – доступность. Все остальное – сплошные минусы. Отвратительное состояние тела, глупость и теснота формы. По большому счету это была действующая информационная свалка, состоящая из тысяч навязанных политиками и рекламой стереотипов мышления. Собственного содержания в этой форме практически не было. Как сказал по телевизору местный клоун, «за жемчугом надо нырять, а дерьмо приплывает само». Ну что ж, сейчас он рад и дерьму. Лучше он будет тесниться в захламленной пустышке, чем зябнуть в сыром подземелье.

17.

Дима съел только половину жареного окорочка, купленного в «Магните», и отодвинул тарелку в сторону: мясо стало поперек горла.

Слишком часто его начало тошнить в последнее время. Может, зарождающееся отвращение к еде – это не так уж плохо для человека с весом в сто двадцать шесть килограммов, но будь его воля, он выбрал бы какой-нибудь другой, менее радикальный способ похудеть.

Он закрыл газету с объявлениями, в которой галочками выделял приглянувшиеся варианты, и вытер жирные пальцы о полотенце. В газете он искал новую квартиру. Этот адрес знали Сергей и Марина, а значит, мог узнать и Тарасов.

Живот неприятно заурчал. Вот и позавтракал. Будь он проклят, этот чертов «Магнит» с его домашней кухней. Через час он собирался забрать машину из ремонта. Теперь ни о какой машине не могло быть и речи. Лишь бы до кровати добраться. Надо позвонить мастеру.

А может, это что-то вроде знака свыше? Может, не стоит торопиться с машиной? Кажется, все его неприятности и начались именно с нее. Подняв капот старенького мерседеса две недели назад, он распахнул ящик Пандоры. Ремонт ходовой, срыв контрактов по пшенице, ссора с Тарасовым, чертов труп в сточной трубе. Он так и не заявил о своей находке в полицию – от ребят в форме сейчас следует держаться подальше. Теперь еще и отравление. Хорошо, если не ботулизм.

Дима с трудом встал из-за стола. Авторучка, которой он помечал понравившиеся объявления, покатилась и упала на пол. Голова закружилась, и перед глазами яркими образами пронеслись сцены минувшей недели.

Прилавок «Магнита» с готовыми продуктами: жареный карп, салат оливье, греческий и злополучный цыпленок табака… Потом пачка актов сверки взаимных расчетов с суммами, обведенными карандашом… Толстые, медленно шевелящиеся и дрожащие от гнева губы Тарасова… Перед глазами поплыли пейзажи из «Воображариума доктора Парнаса» (Дима видел этот фильм в минувший четверг в развлекательном центре «Семь звезд», когда гулял с Юлей). Тонкие узкие лестницы, уходящие в небо, каньоны и пустыни в красных марсианских тонах и пирамида с усеченной вершиной. Тысячи ракурсов древнего сооружения снаружи и тысячи картин внутреннего плана, складывающиеся воедино. Полчища огромных муравьев ползали по ее стенам…

За спиной что-то хлюпнуло. Дима повернулся и увидел грязного мертвеца в дверях кухни. Он сразу узнал его по перекошенным солнечным очкам со сломанной душкой. Утопленник из трубы раскачивался из стороны в сторону и тянул к нему гнилые руки…

Потом все исчезло.

Съеденное мясо рвалось из желудка, а в левом ухе что-то зашуршало, словно туда забрался таракан и поскреб когтистой лапкой по барабанной перепонке. Его состояние все меньше походило на обычное отравление. Как будто он объелся грибов, о которых читал в одном из последних интервью Пелевина. Но на краю стола стояла тарелка с остатками курицы.

А может, это и не отравление вовсе? Фантом в дверях напомнил о встрече в сточной канаве. Возможно, того человека убила чума, птичий грипп или эбола, и теперь зараза перекинулась на него. Он сам теперь и есть зараза.

Голова взорвалась от смеха. Дима свалился на пол и схватился руками за шею. Непрерывный выворачивающий смех не давал сделать вдох. Кровь прилила к лицу, а из глаз потекли слезы. Его вырвало (второй раз за последние три дня), но он не заметил этого в приступе безудержного веселья. Потом вдруг смех исчез. Дима попробовал вспомнить, чему он смеялся, и не смог.

Он с трудом достал с полки сотовый телефон и нажал кнопку вызова.

– Алло, – прозвучал в трубке голос дежурного врача.

– Я… мне… – Дима промычал в трубку что-то нечленораздельное и уронил телефон. Ноги вдруг стали тяжелыми и мягкими. Он с трудом добрался до дивана и лег, сжавшись в клубок и обхватив голову обеими руками.

Голова разболелась еще больше. Сильно тянуло в подреберье, руки и ноги выворачивало в суставах. Надо позвать на помощь. Кого угодно. Немедленно. Попробовать еще раз. Он пошарил рукой по полу. Телефона не было.

Вдруг голова, словно изменив форму, перекатилась набок, выворачивая шею. Дима перевернулся, чувствуя, как цепляет оскалившимися сухими зубами обивку дивана. Глаза высохли и не закрывались. Он одновременно видел и пол, и потолок. Не искривленной картинкой, какую дает зеркало заднего вида с увеличенным углом обзора, а множеством совершенно плоских изображений, как если бы в голове стояли сотни видеокамер, снимающих комнату под разным углом. Перед носом непрерывно мельтешили какие-то два куска толстой упругой веревки.

Ноги уперлись в спинку, словно стали длиннее. Он сполз с дивана на пол и лег на живот.

Так было лучше. Намного лучше.

Вдруг Дима заметил, что не касается телом пола, а висит в воздухе, упираясь конечностями в пол. Он чуть повел в стороны отяжелевшей головой, цепляясь невероятно длинными острыми клыками за линолеум. Этого движения оказалось вполне достаточно, чтобы он мог оглядеть себя со всех сторон.

Из висящих на нем лохмотьях одежды торчали три пары тонких, покрытых хитиновыми шипами лап насекомого. Чуть ниже последнего ребра возникла перетяжка, образующая тонкую талию, за которой следовало массивное брюшко. Внимательно приглядевшись к мелькающим перед глазами веревкам, Дима понял, что это были его усы.

18.

Солнечным субботним днем хотелось чего-то большего, чем посиделок у компьютера или бесконечных разговоров с мамой перед телевизором. Не обязательно экстраординарного. Пикник бюджетом в восемьдесят шесть рублей – столько стоили две бутылки кока-колы, которые Валя купил в ларьке на остановке – вполне годился.

С Витькой последний раз он виделся неделю назад на порожках Городского суда. Давно было пора встретиться.

Ворота гаража с вывеской «Автосервис Соколова» были открыты. Внутри стоял заезженный белый мерседес. Окно водительской двери было открыто. Магнитола играла «Макарену».

Валя склонился над смотровой ямой.

– Бог в помощь.

О бетон звякнул гаечный ключ. Из ямы высунулась голова Витьки.

– По субботам Бог отдыхает. Приходится отдуваться за двоих.

– Скоро перерыв?

– Начался с твоим приходом, – Витька вылез из ямы и снял промасленные насквозь перчатки.

– Как дела?

– Пойдем в беседку. Там расскажу.

Витька добавил громкости, и они вышли наружу. Беседкой он называл шиферный козырек у задней стены, прикрывавший от дождя черное бревно.

Бревно лежало на этом месте много лет, и было сплошь покрыто резным орнаментом, как ритуальный столб диких племен. Символические изображения гениталий и матюги заменяли ритуальные рисунки и заклинания. Перед бревном располгался живописный пятак жирной молодой травы. А дальше был пустырь – синий от цветущего цикория. Пейзаж несколько отравляли четыре стопки лысых покрышек, но не настолько, чтобы серьезно повлиять на общее впечатление.