Текст книги "Земля без людей"

Алан Вейсман

ЧАСТЬ II

Глава 7
Что распадается

Летом 1976 года Аллан Кэвиндер получил неожиданный звонок. Отель Constantia в Вароше должен был открыться под новым названием, простояв пустым около двух лет. Нужно многое сделать с электрикой – может ли он этим заняться?

Вот это был сюрприз. Вароша, курорт на восточном берегу средиземноморского острова Кипр, был недоступен с тех пор, как война разделила страну два года назад. Боевые действия велись всего месяц, пока ООН не вмешалась и не помогла заключить перемирие между турками и греками-киприотами. Буферная зона, так называемая зеленая линия, была проведена там, где находились противостоящие войска в момент прекращения огня. В столице, Никосии, зеленая линия блуждает, подобно пьянице, среди поврежденных пулями бульваров и домов. На узеньких улочках, где враги кололи друг друга штыками с балконов зданий напротив, буферная зона не более 3 метров в ширину. В сельской местности она расширяется до 8 километров. Турки теперь живут к северу, а греки – к югу от патрулируемой войсками ООН, заросшей сорняками полосы, прибежища зайцев и куропаток.

Когда в 1974 году началась война, большей части Вароша было всего лишь два года. Вытянувшийся вдоль песчаного полумесяца к югу от глубоководного порта Фамагусты, окруженного стенами города, датирующегося 2000 годом до н. э., Вароша был задуман греками-киприотами как кипрская Ривьера. К 1972 году высотные отели непрерывной линией стояли на 5 километров вдоль золотого пляжа Вароши, подпираемые кварталами магазинов, ресторанов, кинотеатров, летних домиков и жилых домов обслуживающего персонала. Место было выбрано за ласковые, теплые воды защищенного от ветра восточного побережья.

Единственным недостатком было решение, повторяемое практически каждым высотным отелем первой линии, – строиться как можно ближе к берегу. Слишком поздно они осознали, что после полудня пляж будет полностью находиться в тени, отбрасываемой стеной отелей.

Но у них не было особенно времени, чтобы беспокоиться об этом. Летом 1974 года разразилась война, а когда через месяц она приостановилась, греки-киприоты Вароши обнаружили, что их крупные вложения оказались на турецкой стороне. Им, как и всем жителям Вароши, пришлось бежать на юг, на греческую половину острова.

Размером примерно с Коннектикут, гористый Кипр плавает в спокойном аквамариновом море, окруженном несколькими странами, чье генетически связанное население часто недолюбливает друг друга. Этнические греки прибыли на Кипр примерно 4000 лет назад и жили последовательно под целой чередой завоевателей: ассирийцев, финикийцев, персов, римлян, арабов, византийцев, английских крестоносцев, французов и венецианцев. 1570 год принес еще одного – Оттоманскую империю. С ней пришли турецкие поселенцы, которые к XX веку составляли примерно две пятых населения острова.

После того как Первая мировая война положила конец Оттоманской империи, Кипр оказался британской колонией. Греки-островитяне, православные христиане, периодически восстававшие против оттоманских турок, были отнюдь не рады сменившим их британским правителям, и требовали объединения с Грецией. Мусульманское меньшинство турок-киприотов было против. Напряженность нарастала несколько десятилетий и некоторое количество раз взрывалась самым неприятным образом в 1950-х. В результате в 1960 году был достигнут компромисс – независимая Республика Кипр, где власть поделена между греками и турками.

К этому времени, однако, этническая ненависть стала привычкой: греки вырезали целые турецкие семьи, а турки яростно мстили. Военный переворот в Греции спровоцировал захват власти на острове при поддержке ЦРУ для демонстрации поддержки новых антикоммунистических правителей страны. Это позволило Турции в июле 1974 году послать войска для защиты турок-киприотов от поглощения Грецией. Во время последующей короткой войны обе стороны обвинялись в жестоком обращении с мирным населением по национальному признаку. Когда греки установили зенитные установки поверх высотных зданий прибрежного курорта Вароши, турецкие бомбардировщики атаковали их на произведенных в Америке самолетах, и варошские греки бежали, спасая жизнь.

Аллан Кавиндер, британский инженер-электрик, был на острове двумя годами раньше, в 1972-м. Он работал по всему Среднему Востоку по поручению лондонской фирмы и, когда увидел Кипр, решил здесь остаться. За исключением жарких июля и августа, погода на острове мягкая и безупречная. Он поселился на северном берегу, под горами, где деревни из желтого известняка жили урожаями олив и рожкового дерева, продавая свой товар на экспорт через порт в небольшом заливе города Кирения.

Когда началась война, он решил переждать, справедливо рассчитав, что после заключения мира на его умения будет немалый спрос. Вот только звонка из отеля он не мог предвидеть. После того как греки оставили Варошу, турки-киприоты решили не позволять селиться в заброшенных отелях кому вздумается, считая, что роскошный курорт будет более ценен в качестве козыря в предстоящих переговорах об окончательном примирении. Так что они обнесли все сетчатым забором, натянули колючую проволоку вдоль пляжа, поставили турецких солдат все это охранять и развесили знаки, запрещающие проникновение внутрь.

Однако через два года старый оттоманский фонд, которому принадлежала определенная собственность, включая самый северный отель Вароши, попросила разрешения переоборудовать его и снова открыть. С точки зрения Кавиндера, это был здравая идея. Четырехэтажный отель, новое название которого должно было стать Palm Beach, расположен достаточно далеко от моря, чтобы его терраса и пляж оставались солнечными и после полудня. Башня соседнего отеля, на которой некоторое время стоял греческий пулемет, обрушилась во время турецкой бомбардировки, но кроме ее развалин все остальное, увиденное Алланом Кавиндером, когда он первый раз вошел в охраняемую зону, казалось нетронутым.

Жутковато нетронутым: его потрясло, как быстро люди его покинули. Книга регистрации была все еще открыта на августе 1974-го, когда работа внезапно остановилась. Ключи от комнат лежали там, где их бросили на стол регистрации. Окна с видом на море были оставлены открытыми, и задуваемый песок образовал маленькие дюны в холле. В вазах засохли цветы; маленькие чашечки турецкого кофе и посуда от завтрака, начисто вылизанные мышами, все еще стояли на своих местах на покрытых скатертями столах.

Его задача заключалась в возвращении в строй системы кондиционирования воздуха. Однако эта обычная работа оказалась весьма непростой. Южную, греческую часть острова ООН признает как управляемую законным кипрским правительством, а отдельное турецкое государство на севере признается только Турцией. Возможности заказать необходимые запчасти не было, а потому с турецкими войсками, охраняющими Варошу, договорились, чтобы те позволили ему по-тихому забирать аналогичные исправные части из кондиционеров других отелей.

Он бродил по покинутому городу. Около 20 тысяч человек жили и работали в Вароше. Асфальт и плитка потрескались; его не удивила трава на оставленных улицах, но увидеть так быстро выросшие деревья он не ожидал. Деревья акации низбегающей, быстрорастущего австралийского вида, использовавшегося для благоустройства территории отелей, пробились посреди улицы, некоторые достигли уже почти метровой высоты. Вьющиеся декоративные суккуленты выбрались из садиков отелей, пересекая дороги и карабкаясь по стволам деревьев. В витринах магазинов все еще были выставлены сувениры и лосьоны от загара; автосалон Toyota демонстрировал Corolla и Celica 1974 года. Сотрясения от взрывов бомб турецких ВВС, видел Кавиндер, взорвали стекла витрин. Манекены бутиков были одеты лишь наполовину, заграничные ткани их одежды изодраны в клочья, вешалки за ними полны, но густо покрыты пылью. Ткань детских колясок тоже порвана – он не ожидал, что так много их побросают. И велосипеды.

Фасады пустых отелей, 10 этажей расколотых раздвижных стеклянных дверей балконов с видом на море, доступны воздействию сил природы и стали огромными голубятнями. Все покрыто голубиным пометом. Крысы расселились по комнатам отеля, питаясь яффскими апельсинами и лимонами с бывших плантаций цитрусовых, поглощенных при строительстве Вароши. Колокола греческих церквей покрыты кровью и навозом живущих на колокольнях летучих мышей.

Полосы песка задуваются на бульвары и полы. Поначалу его поразило отсутствие запахов, за исключением странной вони из плавательных бассейнов отелей, большая часть которых была таинственным образом осушена и пахла так, словно была заполнена трупами. Вокруг них опрокинутые столы и стулья, порванные пляжные зонтики и разбросанные бокалы говорят о вечеринке, которая пошла как-то не так. Уборка всего этого обойдется недешево.

Шесть месяцев, в течение которых он разбирал и спасал кондиционеры, промышленные стиральные машины и сушилки и целые кухни, заполненные печами, грилями, холодильниками и морозильниками, его давила тишина. Она заставляет болеть уши, жаловался он жене. За год до войны он работал на британской военно-морской базе к югу от города и часто оставлял супругу в отеле наслаждаться дневным отдыхом на пляже. Когда он ее забирал, для немецких и британских туристов оркестр играл танцевальные мелодии. Теперь не осталось никаких оркестров, только бесконечный шум моря, который перестал быть успокаивающим. Песня ветра в открытых окнах стала воем. Воркование голубей оглушает. Отсутствие человеческих голосов, резонирующих в стенах, действует на нервы. Он продолжал прислушиваться к турецким солдатам, которым приказано стрелять по мародерам, так как не был уверен, что всем известно о его нахождении здесь на законных основаниях и что у него будет шанс это доказать.

Как оказалось, в этом проблемы не было. Он редко встречал охранников. И понимал, почему они избегают заходить в эту могилу.

Когда Метин Мюнир увидел Варошу четыре года спустя после окончания восстановительных работ Аллана Кавиндера, крыши провалились и деревья росли прямо изнутри домов. Мюнир, один из известнейших в Турции газетных обозревателей – турок-киприот, уехавший в Стамбул учиться, отправившийся домой воевать, когда начались проблемы, и вернувшийся обратно в Турцию, потому что неприятности все не кончались. В 1980 году он был первым журналистом, которому разрешили несколько часов побывать в Вароше.

Первое, на что он обратил внимание, – лохмотья белья, все еще висящего на веревках, где его оставили сушить. Но то, что больше всего его поразило, – не отсутствие жизни, а ее вибрирующее присутствие. С уходом построивших Варошу людей природа тщательно занялась его заселением. Вароша, всего лишь в 100 километрах от Сирии и Ливана, слишком теплый для циклов замерзания и таяния, но его плитка все равно расколота. К удивлению Мюнира, команда разрушителей состояла не только из деревьев, но и из цветов. Крохотные семена кипрского цикламена попали в трещины, проросли и сдвинули в сторону целые цементные плиты. Улицы покрылись рябью белых цветочных гребешков цикламена и его красивых пестрых листьев.

«Здесь понимаешь, – писал Мюнир своим читателям в Турции, – что даосы имеют в виду, когда говорят, что мягкое сильнее твердого».

Прошло двадцать лет. Сменилось тысячелетие. Когда-то турки-киприоты были уверены, что Вароша, слишком ценный, чтобы его потерять, заставит греков пойти на переговоры. Ни одна из сторон не могла предположить, что тридцать с лишним лет спустя Турецкая Республика Северного Кипра все еще будет существовать, отделенная не только от греческой Республики Кипра, но и от всего остального мира, нация парий для всех, кроме Турции. Даже миротворческий контингент ООН все там же, где и в 1974-м, по-прежнему патрулирует буферную зону, периодически полируя парочку все еще конфискованных, все еще новых «Тойот» 1974 года.

Ничего не изменилось, кроме Вароши, который приходит в более глубокие стадии упадка. Окружающие его забор и колючая проволока равномерно проржавели, но им уже нечего защищать, кроме призраков. Случайная эмблема «кока-колы» и реклама с ценами ночных клубов висят на дверях, которые уже больше трех десятков лет не видели посетителей и уже никогда не увидят. Распашные окна хлопали и остались открытыми, их переплеты освободились от стекла. Осыпавшаяся облицовка из известняка лежит в обломках. Толстые куски стен отвалились от зданий, за ними видны пустые комнаты, обстановка которых давным-давно куда-то исчезла. Краска поблекла; уцелевшая штукатурка под ней пожелтела до бледной патины. Там, где она осыпалась, дыры в форме кирпичей показывают, что скреплявший раствор уже растворился.

Если не считать снующих взад и вперед голубей, единственное, что движется, – скрипучий механизм последней работающей ветряной мельницы. Отели – молчаливые и лишенные окон, с отдельными обвалившимися балконами, добавившими в процессе падения новых разрушений, – все еще стоят вдоль побережья, когда-то мечтавшего сравняться с Каннами или Акапулько. На этой стадии ни у кого нет сомнений, что ничего уже не восстановишь. И это действительно так. Чтобы однажды снова привлечь туристов, Варошу придется снести и начать все сначала.

А тем временем природа продолжает свой восстановительный проект. Дикие герани и филодендроны показались на отсутствующих крышах и спускаются по наружной стороне стен. Брахихитоны[26]26
  Брахихитон (лат. Brachychiton) – род растений семейства мальвовых (Malvaceae). Большинство видов произрастает в Австралии. Брахихитон – дерево или кустарник, достигает в высоту от 1 до 45 метров, обильно цветет яркими цветами.


[Закрыть], мелии азедарах[27]27
  Мелия азедарах (Melia azedarach) – растение семейства Мелиевые, вид рода Мелия, произрастающее в странах Южной и Юго-Восточной Азии, а также в Австралии. Широко культивируется в тропических и субтропических странах.


[Закрыть] и кусты гибискуса, олеандра и сирени торчат из закоулков, где сливаются в одно целое помещения и отрытое пространство. Дома исчезают под малиновыми горами бугенвиллей. Ящерицы и кнутовидные змеи снуют среди ростков дикого аспарагуса, опунций и трехметровой травы. Распространяющийся ковер из лимонного сорго наполняет воздух сладковатым запахом. По ночам у темного берега, свободного от любителей плавания при луне, ползают живущие здесь головастые и зеленые морские черепахи.

Остров Кипр по форме напоминает сковородку с длинной ручкой, вытянутой в сторону сирийского берега. Чаша размечена сеткой двух горных массивов и разделена широким центральным бассейном – и «зеленой линией», по одной горной цепи с каждой из сторон. Горы когда-то были покрыты алеппскими и корсиканскими соснами, дубами и кедрами. Лес из кипарисов и можжевельника заполнял всю центральную равнину между горными массивами. Оливы, миндаль и рожковое дерево росли на засушливых склонах со стороны моря. В конце плейстоцена карликовые слоны размером с корову и крохотные бегемоты, не крупнее домашней свиньи, бродили меж этих деревьев. Так как Кипр поднялся со дна моря и никогда не был связан с окружающими его тремя континентами, оба вида должны были достичь его вплавь. Около 10 тысяч лет назад за ними последовали люди. По меньшей мере одно место раскопок говорит о том, что последний карликовый бегемот был убит и приготовлен охотниками Homo sapiens.

Деревья Кипра ценились ассирийскими, финикийскими и римскими кораблестроителями; во время крестовых походов большая часть лесов пошла на корабли Ричарда Львиное Сердце. К тому времени популяция коз была настолько большой, что равнины остались безлесными. В XX веке в попытке возродить былые рощи были высажены плантации пинии. Но в 1995-м после длительной засухи почти все они вместе с остатками исходных лесов в северных горах взорвались пожаром от ударов молний.

Журналист Метин Мюнир был слишком огорчен, чтобы опять вернуться из Стамбула и посмотреть на свой родной остров, засыпанный пеплом, пока садовник, турк-киприот Хикмет Улусан, не убедил его в необходимости взглянуть на происходящее. И снова Мюнир увидел, как цветы обновляют кипрский ландшафт: сожженные предгорья покрыты ковром из алых маков. Некоторые семена маков, сказал ему Улусан, прожили 1000 или более лет, ожидая, когда огонь уберет деревья и маки смогут расцвести.

В деревне Лапта, расположенной высоко над северным побережьем, Хикмет Улусан выращивает фиги, цикламены, кактусы и виноград и почтительно ухаживает за старейшей на всем Кипре плакучей шелковицей. Его усы, ван-дейковская бородка и уцелевшие пучки волос побелели с тех пор, как молодым человеком он был вынужден покинуть южную часть острова, где его отец пас овец и возделывал виноград, оливки, миндаль и лимоны. До бессмысленной войны, разорвавшей остров на части, 20 поколений греков и турок мирно жили вместе в долине. Потом соседей забили дубинками до смерти. Они нашли смятое тело старой турчанки, пасшей козу – блеющее животное все еще было привязано к ее запястью. Это варварство, но турки тоже убивали греков. Смертельная взаимная ненависть народов не более объяснима или сложна, чем направленные на геноцид побуждения шимпанзе – природное явление, которое мы, люди, тщеславно или неискренне считали невозможным в цивилизованном обществе.

Из своего сада Хикмету видно лежащую внизу гавань Кирении, охраняемую византийским замком VII века, построенным на предшествовавших ему римских укреплениях. Крестоносцы и венецианцы последовательно брали его штурмом; потом пришли оттоманы, затем британцы, а теперь опять настала очередь турок. В служащем музеем замке можно увидеть один из редчайших экспонатов, целый греческий торговый корабль, обнаруженный в 1965 году, затонувший в полутора километрах от Кирении. Когда он пошел ко дну, его трюм был заполнен жерновами и сотнями керамических амфор с вином, оливками и миндалем. Груз был достаточно тяжелым, чтобы корабль увяз там, где течения занесли его илом. Углеродный анализ миндаля, скорее всего, собранного на Кипре за несколько дней до кораблекрушения, показал, что оно произошло около 2300 лет назад.

Защищенные от кислорода корпус и мачты корабля из алеппской сосны остались нетронутыми, правда, их пришлось обработать полиэтиленовыми смолами, чтобы те не разрушились при контакте с воздухом. Кораблестроители использовали гвозди из меди, которой Кипр был когда-то богат, а они не ржавеют. Также прекрасно сохранились свинцовые грузила и керамические амфоры разнообразных стилей, по которым можно опознать эгейские порты их происхождения.

Трехметровой толщины стены и круглые башни замка, в котором выставлен корабль, построены из известняка, добытого на окружающих утесах и содержащего крохотных ископаемых, отложенных, когда Кипр был ниже уровня Средиземного моря. Однако с момента разделения острова замок и прекрасные старые склады из камня и рожкового дерева, стоящие вдоль берега, исчезли за уродливым скоплением казино-отелей – азартные игры и либеральное валютное законодательство оказались одними из немногих доступных средств поддержания экономики нации отверженных.

Хикмет Улусан едет на восток вдоль северного побережья Кипра, мимо еще трех замков из местного известняка, поднимающихся на зазубренных горах, стоящих вдоль узкой дороги. Над мысом с видом на топазовое Средиземное море видны остатки каменных деревушек, некоторым из них 6000 лет. До недавнего времени были видны также их террасы, наполовину вросшие стены и пристани. Однако с 2003 года еще одно иностранное вторжение вмешалось во внешний облик острова. «Единственное утешение, – грустит Улусан, – то, что оно ненадолго».

На этот раз не крестоносцы, а пожилые британцы, ищущие самое теплое место, где пенсионер среднего класса мог бы жить на покое, ведомые яростными девелоперами, обнаружившими, что недострана Северного Кипра – это последнее дешевое нетронутое место для строительства жилья с видом на море, оставшееся к северу от Ливии, да еще и с уступчивым законами по выделению участков. Внезапно бульдозеры начали расшвыривать 500-летние оливы, чтобы расширить дороги в предгорьях. На волне наличных платежей к берегу приплыли агенты по продаже недвижимости, вооруженные досками для рекламных объявлений, где к таким словам, как «Участки», «Горные виллы», «Прибрежные виллы» и «Виллы класса люкс», были добавлены древние средиземноморские топонимы.

Цены от £40 тысяч до £100 тысяч (от $75 тысяч до $185 тысяч) вызвали лихорадочную скупку земли, в пылу которой никто не обращал внимания на такие пустяки, как то, что греки-киприоты до сих пор предъявляют права на большую часть земель. Фонд по защите окружающей среды Северного Кипра тщетно протестовал против создания поля для гольфа, напоминая, что теперь придется импортировать воду из Турции гигантскими виниловыми контейнерами; что муниципальные мусорные свалки переполнены; что полное отсутствие очистных канализационных сооружений будет означать в пять раз большее количество жидких отходов, сливающихся в прозрачное море.

Каждый месяц все больше паровых экскаваторов пожирают побережье, как голодные бронтозавры, выплевывая оливы и рожковые деревья вдоль расширяющейся полосы из асфальтобетона в 50 километрах от Кирении, и конца этому не видно. Английский язык марширует по побережью и тянет за собой дурную архитектуру. Один за другим знаки анонсируют новейший участок с внушающим доверие британским названием, в то время как прибрежные виллы становятся все хуже качеством: бетон покрашен, но не оштукатурен; черепица под керамику из дешевого полимера; карнизы и окна, обрамленные сделанными по трафарету узорами из искусственного камня. Когда Хикмет Улусан видит кучу традиционных желтых плиток, уложенных перед голыми рамами городского дома, ожидающего стен, он понимает, что кто-то обдирает облицовку с местных мостов и продает ее подрядчикам.

Что-то кажется знакомым в этих известняковых квадратах, лежащих рядом с похожими на скелеты зданиями. Через некоторое время он понимает. «Это похоже на Варошу». Наполовину построенные дома на этапе возведения, окруженные строительным мусором, в точности напоминают полуруины Вароши на этапе разрушения.

Качество, если не что другое, упало очень сильно. Каждый рекламный щит, расхваливающий новенькие солнечные домики мечты на Северном Кипре, включает в самом низу указание о гарантии на постройки: 10 лет. Если верить слухам, что застройщики не удосуживаются смывать морскую соль с пляжного песка, который они добывают для бетонной смеси, 10 лет могут оказаться как раз тем, сколько они простоят.

За новым полем для гольфа дорога снова сужается. За однополосными мостами с ободранными известняковыми украшениями и маленьким ущельем, заполненным миртом и розовыми орхидеями, она выходит на полуостров Карпасия, длинный ус, тянущийся к востоку по направлению к Леванту. Вдоль Карпасии стоят пустые греческие церкви, выпотрошенные, но выстоявшие свидетельства прочности каменной архитектуры. Каменные постройки были в числе первых вещей, отличавших оседлых людей от кочевых охотников и собирателей, чьи временные хижины из глины и плетенок жили не дольше, чем однолетняя трава. Каменные строения будут в числе последнего, что исчезнет после нашего ухода. В то время как современные недолговечные материалы будут разлагаться, мир пройдет по нашим следам к каменному веку, постепенно стирая память о нас.

Дорога бежит по полуострову, и пейзаж становится все более библейским, со старыми стенами, становящимися вновь холмами по мере того, как сила тяжести воздействует на глину под ними. Остров заканчивается песчаными дюнами, покрытыми солончаковым кустарником и фисташковыми деревьями. Пляж разровнен брюхами самок морских черепах.

Маленький известняковый холм увенчан одинокой раскидистой пинией. Тени на скале оказываются пещерами. Вблизи мягкая парабола низкой арки входа показывает, что она рукотворная. На этом продуваемом всеми ветрами конце земли, от которого до Турции по воде меньше 65 километров и всего на 30 километров больше до Сирии, начался каменный век на Кипре. Люди прибыли примерно в то же время, когда было построено самое древнее из известных каменных строений на земле – башня, возвышающаяся в старейшем из до сих пор обитаемых городов мира, Иерихоне. Каким бы примитивным ни было в сравнении с ней это кипрское жилище, оно представляет собой важный шаг, правда, предпринятый на 40 тысяч лет раньше жителями Южной Азии, достигнувшими Австралии, – мореплавателями, ушедшими за горизонт, за пределы видимости берега и нашедшими другой в ожидании их прихода.

Пещера неглубока, возможно, всего 6 метров, и на удивление теплая. Испачканный углем очаг, две лавки и ниши для спанья были вырублены в стенах из осадочных пород. Вторая комната, меньшего размера, практически квадратная, с квадратной входной аркой.

Останки австралопитеков в Южной Африке говорят о том, что мы были пещерными жителями по меньшей мере 1 миллион лет назад. В гротах на речном берегу рядом с Шове-Понт-д’Арк во Франции кроманьонцы не только обитали 32 тысячи лет назад, но и превратили их в наши первые художественные галереи, изобразив представителей европейской мегафауны, на которую охотились или к силе которых хотели обратиться.

Здесь нет ничего подобного: эти первые обитатели Кипра были борющимися первопроходцами, время эстетических переживаний ждало их впереди. Но их кости лежат под полом. Еще долго после того, как наши здания и то, что осталось от башни в Иерихоне, станут песком и землей, пещеры, в которых мы укрывались и впервые научились значению стен – включая то, что они прямо-таки просят искусства, – останутся. В мире без нас они будут ожидать следующего жильца.