Текст книги "Верь, бойся, проси…"

– Это же твоя сестра! – справедливо вопрошали массы.

– Двоюродная! – резонно замечал один из главных виновников этой суматохи.

III. Клим Рагулин

– Ну и приснится же такое?! – Клим очумело потряс головой, оглядевшись, успокоился. Родной дом, родная квартира, и из кухни слышится треск яичницы.

Он вскочил и прошлёпал босиком на кухню, не обращая внимания на Вратаря, распахнул холодильник и присосался к горлышку холодной бутылки с «Жигулёвским».

Опустошив ноль пять, взялся было за вторую, молодец Вратарь, озаботился пивком…

– Вратарь?! – Клим изумлённо уставился на напарника.

Тот как ни в чём не бывало колдовал у плиты, в сковороде аппетитно пузырилась пара желтков. До него только дошло, он вспомнил. Многое вспомнил. Как сквозь сон доносились голоса, яркое освещение прожекторов, силуэты каких-то людей, как их везли куда-то, и вот он у себя дома, жив и здоров. Будем надеяться, и психика не пошатнулась.

– Ты откуда здесь? Что это было? Чьи выкрутасы? А рапторы? Откуда вертолёт взялся? Как соплеменница? Где она? – посыпались вопросы на улыбающегося Вратаря.

Тот поднял обе руки вверх. Мол, сдаюсь, но не всё сразу.

– Подожди, друг, отдохни пару дней, выспись, сходи на рыбалку, позагорай на речке. Потом поговорим.

Вратарь поднялся и пошёл на выход. Уже в дверях, обернувшись, бросил:

– С работой я решил, отпуск у нас. Небольшую передышку мы выиграли, им пока не до нас. А рапторы, это не твой ужас, твоей подопечной! Она пуще всего боится этих зверушек! Так что благодаря ей промазали с тобой, не сковали страхом, а ты и не сплошал, действовал молодцом!

Дверь захлопнулась, и Клим остался один на один со своими мыслями.

Под вечер он выбрался в магазин, купил молока, хлеба и сыра, пивка, конечно, и направился домой. Пошёл только не тем злополучным путём, которого век не забудешь, а другим, в обход, через парк. На детской площадке возилась малышня, сидели на скамейках мамаши, радуясь тёплому летнему вечеру. Около неработающего фонтана в задумчивости стояла стройная девушка, ветерок поигрывал её лёгким платьем. Клим, доедая мороженное, прошёл было мимо, но что-то в фигуре задумчивой показалось знакомым, и он, уже не сомневаясь, подошёл и встал рядом.

– Привет, соплеменница! – негромко поприветствовал он свою недавнюю спутницу по злоключениям.

Девушка мгновенно обернулась и кинулась на шею. Остатки мороженого от неожиданности полетели на асфальт, Клим, не зная куда деваться, держа пакет в одной руке, другой обняв за талию и поддерживая соплеменницу (а это была именно она), ощущая на щеке поцелуи сквозь слёзы, расчувствовался и испугался одновременно. Испугался, вдруг поняв, как дорога ему эта соседская девчонка, поняв, что вспоминал её чаще, чем позволяла разница в возрасте.

Он увидел красавицу со смертоносными для мужчин глазищами, незаметно выросшую из заурядной соседки и пигалицы в стройную фигурой и симпатичную лицом определённую причину для вздохов всего мужского населения близ стоящих домов.

– Ладно, ладно! Ну, ты чего? Раньше дождя не допускала. Не стыдно взрослой барышне так не контролировать себя… – бормотал вождь, пряча глаза, с трудом «держа» голос, в некотором замешательстве предчувствуя мужское желание и аккуратно ставя на ноги «взрослую барышню».

Они, не сговариваясь, как были в обнимку, так и двинулись к ближайшей скамейке.

– Ну, здравствуй, вождь! – наконец услыхал её голос Клим.

Сколько им можно было сказать друг другу, но они молчали, сидели в обнимку и молчали. Со стороны смотрелось несколько странно, молодая девчонка, уткнувшись в плечо взрослому мужчине лицом, обнимала его, нисколько не обращая внимания на осуждающие взгляды мамок-нянек. Он же гладил её по голове, по плечу, рядом из пакета выглядывала полторашка пива. Наглядное растление, да ещё с алкоголем. Наконец, как проснувшись, Клим спросил:

– Что отец? Не ругался?

– Ругался, конечно, еле отговорилась.

– Ну, на его месте я бы тоже ругался. Да что ругался, рвал и метал бы… единственная дочурка, на выданье, а гуляет неизвестно с кем… кстати, а жених у тебя есть?

Она подняла голову, прямо взглянула в глаза:

– Да нашла тут одного. На днях буквально. Правда, он, возможно, не догадывается…

«Господи, ну и глазищи! Утонуть можно», – смятенно подумал Клим.

– Подожди, ты это что говоришь?

– Я говорю про жениха. Ты ведь интересовался! – с лукавой улыбкой ответила соплеменница.

– Пойдём, я тебя провожу домой… – выйдя из минутной задумчивости, не найдя ничего лучшего, предложил он.

Взявшись за руки, они не спеша пошли из парка, провожаемые взглядами сменивших мамаш молодёжных компаний и юных парочек. На лавке сиротливо остался забытый пакет с выглядывающей полторашкой пива и нехитрой снедью, на который сделал стойку возникший из ближайших кустов небритый субъект без определённого места жительства.

В подъезде, на лестничной площадке, как плотину прорвало, они принялись до одури целоваться, не в силах оторваться друг от друга. Клим бережно обнимал, чувствовал упругое тело, однако разумную дистанцию соблюдал, хотя и с трудом.

Не заметили, как вышел отец, видимо, обеспокоившись за дочь, он прислушивался к каждому звуку и, конечно, поймал преступников на жареном. С поличным, так сказать. Видок у отца, пока он спускался по лестнице, был таким, что, если бы Клим не прошёл огонь и воду, он бы испугался не на шутку. Правда, и с таким тренингом было не по себе, выражение лица родителя чётко печатало, что он сейчас сделает с этим гадом, посягнувшим на его дочь.

– Зело мрачное чело! – так бы охарактеризовал сие любитель старины глубокой.

Смуглянка самоотверженно заслонила собой избранника:

– Папа, он со мной! Это мой друг! – сообщила она разъярённому отцу.

– Я вижу, каков друг! Иди домой! Потом с тобой поговорим!

Клим, мягко отстранив девушку, встал перед судьбой и стал ждать плахи.

– Послушайте, я понимаю вас, но всё объясню, она для меня много… – Крепкая оплеуха прервала речь, замахнувшаяся было для второй рука замерла на полпути…

– Папа, он мой жених! – между мужчинами встала девичья фигурка. Ошарашенный родитель замер. Клим, потирая щеку, тоже ошалел от смысла сказанного, при этом невольно про себя посочувствовал мужику, единственная дочь, понять можно.

– Состроилась как есть немая сцена… – потом озвучит цитатой сей момент новоявленный жених.

После они долго сидели на кухне с её отцом и разговаривали. От вина Клим отказался, объяснил почему, в глазах Игоря Леонидовича, так звали отца, прочитал одобрение. Мать честная! Клим только сейчас вспомнил, что он не знает, как зовут его избранницу.

Спросить бы потихоньку свежеиспечённую невесту, но отец удалил её спать, наверняка сны видит, дай ей здоровья Всевышний. У родителя спрашивать он благоразумно не стал.

– Понимаешь, Клим Сергеевич! Дочка у меня – это вся жизнь! Случись что с ней, всё! Смысл жизни пропадёт, – рубил фразами отец, – скажи, чем ты её прельстил? Что ты такого сделал, что девка рехнулась? Ты же намного старше. Что она в тебе нашла?

Жених терпеливо слушал, не перебивал, не спорил.

– Знаю, она неопытная по жизни, в чём-то застенчивая, даже робкая, я бы сказал…

Вспоминая, как ловко «робкая» метала метровые кости в гиенособак, как молча они в обнимку летели с десятиметровой скалы в воду, другая бы извизжалась, заглушив рёв близ находящихся чудовищ и водопада. Были и другие бравые моменты, от которых его-то мутило в страхе безвылазном, а она ничего, держалась молодцом! Мысленно Клим позволил себе не согласиться и даже еле заметно отрицательно покачал головой, усомнившись в полной оранжерейности дочурки, как представлял себе её отец.

Игорь Леонидович налил себе очередную стопку и подытожил:

– Ей надо доучиться, диплом получить. Пока это не случится, никаких свадеб и женихов. Я изложил!

Клим понуро кивнул, вот тут старший Белетров был прав, на все сто процентов прав. Ему вспомнилась та ночь, на дежурстве… нет, он не имел права так подставлять девочку.

– Я понял! Вы всё правильно говорите. Не буду поперёк резьбы!

Пожав руку родителю, он несвязно попрощался и направился к выходу.

Игорь Леонидович даже удивился, жених производил впечатление упрямца, убедить его так легко он и не надеялся.

Придя домой, Клим рухнул на кровать, не раздеваясь, мечтая скорее заснуть. Провалиться бы в сон, без видений, кошмаров, не просыпаться как можно дольше, в надежде проснуться нормальным человеком, без воспоминаний о пережитом, без груза предчувствий о последствиях. Лишиться страха перед будущим, не рисовать мрачные прогнозы, не шарахаться от каждой тени. Он устал, он сильно устал… ноги, руки налились тяжестью, темнота обступила его. Клим спал, он просто провалился в мягкие лапы сна.

За окном темнота постепенно загустела, напиталась иссиня-чёрным и стала как вакса, но и в этой черноте угадывался ещё более чёрный, бесформенный сгусток, который замер, потом неспешно подплыл к открытой форточке, опять замер. Сгусток покачивался, перетекал, меняя очертания, превращаясь в кляксу-спрута, тянулись щупальца, но их как бы отбрасывало назад, видимо, спруту что-то мешало пересечь незримую грань. Внезапно вспыхнули два холодных, немигающих глаза, отдающие зеленью тины. Они излучали неодолимую злобу, вертикальные со смоляным отблеском в центре, зрачки несли бешеную энергетику, такая мертвящая жуть бывает, когда вы встретитесь взглядом со змеёй где-нибудь на болоте, или в морге с глазами покойника, которому не положили семишники на веки.

На улице была полная ночная тишина, поэтому ясно было слышно, как яростно скрежетало бесформенное пятно от бессилия. Звук напоминал яростный скрипучий клёкот пленённой летучей мыши, которой ткнули в морду тюбиком из-под асидола.

Сгусток висел за окном долго и только когда стал намечаться рассвет, дематериализовался.

Сначала исчезли вертикальные змеиные зрачки, потом погасли зловещие блёкло-зелёные круги, под конец с тихим шипением растворилась и клякса, напоследок мазнув по стеклу щупальцем, при этом звук был такой, как будто по стеклу шаркнули рашпилем.

IV. До этого

Миха Пластырь был в недоумении. Недавно его разыскал Малёк, передал о желании Сома увидеться. Миха на следующий день явился пред светлы очи авторитета и, пообщавшись с ним, пришёл к выводу, что мир всё-таки завалился набок и катится с ума.

Сом дал задание, подчеркнув его важность, мол, очень серьёзные люди просили помочь, нельзя лажануться, и сделать это может только такой, как он, ловкач. Миха, виртуоз и дирижёр своего дела, удачливый домушник, о фарте которого с завистью говорили попавшие на кичу коллеги, должен был заняться какой-то ерундой. Ему даже не надо было в квартиру лезть, на лоджии находилось то нужное «серьёзным» людям, и этаж всего четвёртый. Плёвое дело с его-то квалификацией.

Он ещё, будучи юнцом, на спор залез средь бела дня в трёшку, прошёл мимо храпящего хозяина, прихватил по пути блок сигарет для пацанов и немного денег с серванта и с противоположной стороны слез с лоджии на грешную землю. Квартира была на две стороны, второй этаж, было лето, всё настежь открыто, но на Миху его дружки смотрели с восторгом, а братки постарше прочили большое будущее. При его везучести, при невероятной ловкости и цепкости в альпинисты бы идти, но Мишка выбрал другой путь, и со временем среди деловых к нему приклеилась кличка Пластырь.

– Смотри, сделай толково, – внушал Сом. – Аккуратно упакуй, не нарушай ничего, чтобы всё было как есть, смотри, спрошу строго.

– Да сделаем, всё абгемахт будет, – пряча деньги в карман, ответствовал Пластырь, но так и не понял, в чём изюмина.

Взять нужно было не деньги, не документы, не золотишко там, да мало ли хороших вещей по чужим квартирам хранится, ан нет, хламидии им в горчицу! Схряпчить ведро с каким-то гравием!

– Чем больше живу, тем меньше понимаю! – пришёл к выводу Миха.

Днём Пластырь аккуратно провёл разведку, понаблюдал, не особо рисуясь, за объектом, походил вокруг, поприкидывал, что и как. По всему выходило, дело плёвое, четвёртый этаж, лоджия хоть и застеклена, но вынуто стекло и вставлена сетка от комаров. Стена хорошая, шершавая, в некоторых местах торчат куски арматуры. Вечером, когда люди уселись перед телевизорами, а на улице поредело количество лишних глаз, Миха, никем не замеченный, поднялся на лифте на самый верхний этаж, сварная железная решётка с дверцей и замком не преграда, скинул рюкзачок, достал отмычку – и путь на крышу свободен. Перекинув за кирпичную трубу вентиляции и скрепив скользящим замком шнур, перешагнув через ограждение, Миха уверенно завис в вечернем полумраке над бездной в девять этажей.

Буквально через три минуты вскользнул на не застеклённую лоджию пятого этажа, присел, огляделся и почти лениво стал собирать реп-шнур, пока тот наконец змеёй не свился у ног. Убрал всё лишнее в рюкзачок за спиной, медленно стал перелезать на этаж ниже, кончиком Docon (скальной туфли), мягко прорвал мелкоячеистую сетку одного отделения вверху вставной рамы, плавно и бесшумно перетёк на намеченную лоджию. Вот и цель, в пакете стояло небольшое цинковое ведро, накрытое полиэтиленовой плёнкой.

Пластырь осторожно приподнял и спрятал всё это хозяйство в специально приготовленную вертикальную матерчатую сумку, затянул горловину продетой верёвкой, оставив петлю. Ноша неожиданно оказалась тяжелей, чем представлялось до этого, ну да ладно, осталось-то ерунда делов.

Тихонько открыв средние дверки рамы, на верёвке спустил мешок на третий этаж, всё это заняло буквально секунды. Втащил верёвку обратно и замер. Выждав минуту, вслушавшись в тишину, легко перенёс сухощавое тело из лоджии и, как челопаук, прилип к стене.

Уже прижимаясь к шершавой стене снаружи, где-то посередине между этажами, вдруг услыхал шум подъезжающего автомобиля. Немного левее ярко осветили фарами вход в магазин автозапчастей, находящийся рядом.

Магазин был двухэтажный и вплотную примыкал к восточной глухой стороне дома. Хлопнула дверца, и из «уазика» вылезли два сержанта вневедомственной охраны. Один держал мощный фонарь, другой укороченный Калашников.

– Да ложняк это, на линии какая-нибудь неполадка, – убеждённо говорил один другому.

– Да, Егорыч вечно панику нагнетает, но проверить надо. Ты давай дверь проверь, замки глянь, а я сейчас…

И второй, перекинув автомат за спину, подошёл как раз на место под висящим Пластырем и стал копошиться в районе ширинки. Тёмные глазницы окон и сумрак делали замершего Миху невидимым, а сержант, поливая местную флору перед домом, вверх не смотрел. Наконец, закончив своё дело, служивый не торопясь пошёл к машине. Наверное, впервые Пластырь почувствовал, как от перенапряжения немеют пальцы, и он, внезапно сорвавшись, молча полетел с третьего этажа вниз…

Ещё не дойдя до машины, оба блюстителя обернулись на звук, как будто кто-то из дома сбросил мешок цемента, только мешок при приземлении коротко вякнул и всё, тишина! Из машины на подкрепление выскочил водитель, и уже втроём, передёрнув затворы, включив фонарь, обнаружили тело Михи Пластыря со сломанной шеей. Душа удачливого домушника отлетела, и, видимо, туда, куда отлетают души всех краткоживущих представителей этого крайне рискованного образа жизни.

Позднее в отчётах сержанты обозначили Пластыря как потенциального воришку, коего они спугнули при попытке проникнуть в магазин, видимо, через верхние окна, так как имел при себе снаряжение верхолаза и одет был соответствующе. Но не повезло парню, видимо, решив удрать по верхам от доблестной полиции, сорвался и сломал себе шею.

V. Немногим раньше

Клим в пятницу любил дежурить. Крайний день, впереди два выходных, любителей повечерить меньше, чем в разгар деловой недели, а меньше народу, больше ветчины в буфете, как любил пошутить Вратарь. Вообще, с Вратарём повезло, напарник, каких мало, надёжный, малоразговорчивый мужик. Чуть больше сорока, немного выше среднего, худощавый, но силушкой не обделён. К ним в офис всякие наведывались, по делу и без дела, за день масса людей пройдёт. В первое время Клим, пока ещё был один, вообще разрывался, за мониторами следи, ключи от кабинетов прими, кого-то записать, кому-то передать.

На секретарше (как ушла в декрет, так больше и не брали никого) братья Саргоевы сэкономили, и часть функций как-то незаметно диффузировалась в обязанности охраны. Ко всему строгий спрос на предмет посторонних, но межведомственная кооперация, встречи, всякие договорённости, менеджеры по продажам, по сбыту приводили партнёров и заказчиков, в бухгалтерию постоянным ручейком сочился служивый люд, приходили посетители и клиенты, всё это деловито сновало туда-сюда-обратно, требовало внимания и контроля. Мало офис, ещё приходилось следить за воротами в цехе. Частенько сновали туда-сюда деловитые кары и юркие погрузчики, не говоря о других машинах.

Цех хоть от офиса отдельно, но в том же корпусе, там и камеры стоят, машины выезжают-заезжают, никуда не денешься, надо учитывать и проверять.

На неделе деловая жизнь офиса затихала после двадцати двух часов, после ухода последнего нужно всё проверить, обойти кабинеты, посмотреть, всё ли выключено кроме дежурного освещения, осмотреть окна и двери изнутри, потом – наружный осмотр.

Включить уличное освещение, прожектора на небольшую площадку-стоянку рядом с офисом, только потом за мониторы в свою дежурку – аквариум.

В общем – закрыть, что закрывается, запереть, что запирается, следить, чтобы до утра всё было в порядке. Ответственных хлопот и забот хватало, поэтому в первое время Клим после суток просто валился с ног, до дому бы дойти.

О том, что охранник не терминатор и ему отдых в пару часов хотя бы не помешает, об этом руководство мудро не задумывалось, хотя Клим не раз просил напарника в свою смену, аргументировано доказывая полезность и необходимость в первую очередь для фирмы.

В офисе добра не на один миллион, в бухгалтерии явно не пустой сейф здоровенный, помимо этого цех, полный продукции и оборудования, а охраняет один человек. В другие смены дежурили по двое, правда, пенсионеры, но всё-таки по двое, не в одиночку. Клим, конечно, сильно не роптал, старался сам справляться, но ответственность своей тяжестью придавливала, чего скрывать. Помог случай, пусть прискорбный. В какой-то фирме случился пожар ночью, дежурил старик-пенсионер, стало ему плохо, потерял сознание, свалился и задохнулся угарным газом. Хозяева тоже, видимо, экономили на охране, вот и сгорело всё добро офисное не на одну сотню тысяч рублей.

Братья, конечно, жадные до безобразия, но, узнав детали происшедшего у коллег по цеху, тут же вызвали Клима и поручили, как старшему, найти путного мужика и даже посулили оклад повысить.

На Вратаря, вернее, тогда Петра Евсеевича Третьякова, Клим вышел случайно. Самая крайняя пивнуха в их районе, у бани, всегда пользовалась дурной репутацией, и заходить туда решались клиенты, коих все тамошние аборигены знали. Случайно забредшие сюда или самые отчаянные местные, но не из «контингента», быстро теряли лицо и старались улизнуть из этой накуренной атмосферы разбавленного пива и ядрёного мата. Хорошо, если удавалось избежать использования театральных постановок на развод случайных лохов на коллективный «разлив».

Несчастные, попав внутрь и не сразу сообразив, куда попали, почти всегда обречены поить весь славный коллектив посетителей «Подковы», так называлась пивная, которую держали выходцы из печально известного посёлка.

Заведовал там отец Жорки Хмелевского, мать бухгалтерила, а сеструха, необъятная Томка-Тумба, стояла на разливе. Надо ли говорить, что сам Жорка и Митрохи-младшие частенько ошивались рядом с этой публикой, да и с Подковы различные элементы с дружками из местной гопоты постоянно сдували пену пивную в этом достойнейшем заведении.

Обычно один из Митрох привязывался к залетевшему чудаку с каким-нибудь пустяком, сигарету там дай, что ли, в картишки может, перекинемся, не желаешь нас пивком угостить? Если посетитель был не дурак, то, оглядевшись, замечал и перекрытый как бы невзначай вход-выход, и за столами доброжелательных в наколках субъектов, неодобрительно и скорбно качающих головами по поводу жадности людской.

И так же глубоко порицающих неуважуху, проявленную в той или иной форме к почтенному сборищу присутствующих здесь добрейших существ. Ну а уж если один из завсегдатаев, уважаемый гражданин в шляпе и в майке, поводя костлявыми плечами и растопырив перстнявые пальцы, начинал материться без причины на козлов зажравшихся, то верный признак – пора раскошелиться, дабы кульминация не была чересчур кипящей и травмоопасной. Посетитель, как правило, просил Томку-Тумбу угостить всех этих замечательных людей самым лучшим пивом, ну, за его счёт, конечно, и, расплатившись, волшебным образом оказывался на улице. Вздохнув с облегчением и дав себе зарок насчёт посещения этого заведения, чудак или чудаки исчезали в направлении, где больше нормальных людей, нормальная жизнь, причём быстро так исчезали, как деньги из портмоне.

Клим не часто навещал это заведение, хотя его знали и вряд ли на него стали бы накатывать, но ему просто была неприятна криминальная, прокуренная атмосфера, неопрятные полубомжеватые личности, да и восприятие неотразимой внешности Томки-Тумбы требовало особого психологического тренинга. Плюс ко всему отношение к «подкованным» у местных было однозначно негативным, их терпели и только.

Поэтому, когда случайно проходящий мимо Клим увидел, как братцы Митрохи с пристяжью окружили мужичка пролетарского вида в нелепых круглых очках с тёмно-синими стёклами, в простенькой кепке и недвусмысленно стали намекать на платный проход по их земле, Клим не раздумывая вклинился в ряды беспредельщиков, демонстрируя боевые ссадины на кулаках.

Наглые, как вороньё, Митрохи с шайкой малолетних лоботрясов, опешили поначалу, но, ввиду близости их родной пивнухи и численного превосходства, отступать не собирались.

Клим, конечно, рисковал, зная подлый нрав «подкованных», но с удивлением констатировал факт, что и мужик далеко не рохля. Он, сняв очки, грамотно и невозмутимо прикрыл его со спины.

Как бы было дальше, неизвестно, но на велосипедах откуда-то внезапно вылетела компания местных. Ребята были насквозь знакомые, тут же тормознулись.

– Слышь, Бул! Опять «подковы» борзеют!

– Вы правы, друзья! Круши босоту! – Побросав двухколёсных коней, на шайку устремились крепкие ребята из команды Була.

Митрохинские ждать, правда, не стали, брызнули в разные стороны, как стая воробьёв от кошки.

Вздохнув с облегчением, Клим повернулся к мужику и протянул руку:

– Меня Климом зовут.

– Пётр, – кратко ответил новый знакомый, на удивление рукопожатие было сильным, твёрдым, а ладонь такая, как будто деревяшку пытаешься сжать.

Потом сидели у Клима дома, пили пиво, разговаривали. Вернее, больше говорил Клим, новый знакомый оказался идеальным слушателем, внимательным и понимающим. Очень кстати оказалось, что Пётр Евсеевич в настоящее время был без работы, и Клим, не сомневаясь, предложил идти к нему в напарники, всё-таки он в людях понимал. Засиделись допоздна, и Евсеич, так, с позволения Петра, обращался к нему Клим, согласился переночевать у него. В ход пошёл запасной спальный комплект, диван был гостеприимный, разошлись по комнатам и оба прекрасно выспались.

На следующий день Евсеич съездил к родному очагу, как он не без юмора обозначил своё местожительство, за документами. Потом напарники навестили фирму, написали заявление на форменном бланке в отделе кадров, потом предстали пред грозны очи хозяев для ознакомления.

Через пару часов, пройдя колготную процедуру оформления, напарники с превеликим удовольствием пришли к общему знаменателю – вдарить по пивку. Взяли с собой пару удочек, запас пива и пошли на речку, отдыхать красиво никому не запрещено, вот и им, стало быть, можно.

Дежурства потянулись вереницей, работать стало полегче. Незаметно, но в скорое время Евсеич сумел внушить окружающим уважение к своей работе и к нему самому. Службу тянул добросовестно, не отбывал номер, как проскальзывало в других сменах. Клим, как старший смены, был очень доволен напарником, начальство тоже. По крайней мере, генералитет бывал спокоен, когда подходила их очередь заступать на сутки, не ждал неприятных сюрпризов в их дежурство, как проговорился один из братьев. Немногословный, внешне неприметный Пётр чётко вписался в работу, головная боль в борьбе за наведение порядка посещений посторонними, тоже локализовалась, а потом и сошла в «нуль круглый» благодаря именно этому мужику под сорок, с седеющим бобриком на голове. Как ни приучал Клим проверяющих различных служб, а ходили они постоянно снимать данные с датчиков, счётчиков, также различные клиенты и заказчики, просто знакомые и посетители всех рангов и мастей. Конечно, режимную дисциплину, которую, кстати, спрашивали хозяева, соблюдать в одиночку было невозможно.

Пытался Клим бороться с анархией, приучить выполнять некие правила, не пролетать мимо «аквариума» стремительным болидом, а записаться, как положено, в журнал посетителей, ну или, в крайнем случае, на словах сообщить о цели посещения и к кому.

Но одному справиться с такой задачей просто было физически невозможно. Раздваиваться он не умел, а отлучаться, в силу своих обязанностей, приходилось часто. С приходом же Евсеича порядка стало больше, климат в дисциплинарных отношениях с любителями сознательно не соблюдать устав чужого монастыря явно потеплел в пользу охраны офиса.

А после случая с Битюгом, которого приводила молоденькая, но довольно вредная характером барышня из Теплотамчегото записывать с приборов данные за месяц, авторитет этой смены вырос незамедлительно и впечатляюще.

Битюг, детина под два метра ростом, наглый и колючий, несмотря на неоднократные просьбы к барышне приходить без сопровождающих, почему-то всегда таскался за ней в офис. Почему-то с разводным ключом на плече устрашающего размера и почему-то никогда не хотел вникать в правила внутреннего распорядка, установленного хозяевами фирмы.

Климу приходилось с ним ругаться, спорить, пытался (когда успевал встать на пути), преграждать путь, но тот просто оттирал своей массой в сторону незадачливого и надоедливого, в сопровождении милой улыбки милой барышни, и плыл линкором в цех к приборам, хотя в присутствии этого товарища не было никакой надобности.

Клим был уверен в подстроенности этой провокационной акции, длившейся не один месяц. Явно по чьей-то науськивающей воле вели себя так эти особи рода человеческого, но поделать он ничего не мог. Жаловаться, писать докладные? Это не в его характере, да и что это за охрана, которую саму надо охранять? Он ломал голову, надеясь что-либо придумать, но пока безрезультатно. Надо ли говорить, что Пётр был введён в курс этой ситуации изначально, но никакого волнения по этому поводу не высказал, выслушал Клима, пожал плечами и сказал:

– Излечим.

И действительно излечил. Через какое-то время, как обычно, впорхнула девица и, не здороваясь, тоже как обычно, устремилась вперёд, в цех, к приборам, кормящим её самоё и других достойных из Теплотамчегото. Её-то Клим перехватил, удачно получилось, как раз из цеха шёл, а вот Битюг, шедший, как обычно, следом с ключом на плече, блестя лоснящимися рукавами фуфайки, остановлен был Евсеичем ещё в вестибюле. Тот материализовался перед нарушителем словно из воздуха, и нарушитель, видя незнакомого мужика, вынужден был приостановиться и вступить в диалог.

– Ну, что опять? Один с придурью, второй туда же…

– Подождите, пожалуйста, на улице, дама снимет показания и без вас, – предложил очень спокойно невзрачного вида мужичок.

– Да, щас! Вот прислоню только всё к столбу, чтобы не упал, да и ты смотри не упади!

Ёрничая, Битюг одной рукой отодвинул назойливого Петра и было тронулся далее, но что-то вдруг остановило и развернуло это большое тулово вокруг оси. Только что он был на голову выше охранника, но враз как-то скособочился, поник и семенящим шажком заспешил рядом с Евсеичем, который вежливо вёл гостя за руку к дверям. По пути пришлось выслушать небольшую лекцию про чужой монастырь, про полезность для здоровья не хамить людям при исполнении, и вообще, на будущее, здесь официально не рады фуфайкам. Всё-таки офис, господа, извольте соблюдать!

Выведя товарища за дверь, там отпустил болезного, окинул взглядом прилегающую территорию и не спеша, как обычно невозмутимо, занял место за мониторами. Присутствующие, включая Клима с барышней, которые оказались невольными свидетелями, были в некоторой, так сказать, степени ошарашенности. Через тройное стекло дверей было видно, как Битюг, морщась, пестовал левую руку, поддерживая правой, именно за левую душевно и приветливо и вывел его Пётр. Злополучный ключ уже, видимо, был не нужен для снятия данных с приборов и сиротливо валялся на асфальте.

Клим, пользуясь случаем, объявил девице об окончании анархии и в очередной раз посоветовал Битюга впредь не приводить, на это барышня согласительно закивала, и как показало время, люди эти оказались весьма понятливыми и вняли наконец-то аргументированному внушению.

К Евсеичу после этого случая прилипло прозвище Вратарь. А с постоянно прилизанной макушкой жиденьких волос начальник отдела сбыта Посухин стал здороваться и, что б вы думали, шутить с теми, коим до известных событий, уходя домой, мимоходом швырял ключи на стол. Надо заметить, при этом он старательно забывал расписываться в журнале сдачи оных ключей.

Дружелюбнее стали и другие завы всяческих отделов, их замы и помощники, манагеры различных калибров, чего-чего, а в фирме хватало этой публики, не хватало только кабинетов для них в офисе.

Да что говорить, сами хозяева обратили, наконец, внимание и благосклонно повысили оклад на целых двадцать процентов. Других смен это увеличение не коснулось, что вызвало нездоровое шипение из всех углов этой дружественной каморки, как метко определил их место Вратарь.

Клим пытался объяснять коллегам по ремеслу, почему так, про обещание, данное хозяевами при приёме Вратаря на работу, да потом отчаялся добиться понимания и прекратил напрасные потуги, убедившись в их бесполезности.

К тому же при оформлении в отделе кадров выяснилось, что Евсеич единственный при дипломе о высшем образовании в доблестной когорте охранников фирмы. В основной массе, и у Клима в том числе, были дипломы колледжей.

Слухи разносятся молниеносно, выводы делаются незамедлительно, посему приветливее стали и постоянные посетители, и клиенты, никто стремглав не старался пролететь мимо поста, как бывало раньше. Нет, остановятся, скажут в двух словах, к кому и куда идут, или сами запишутся в журнале посещений и время поставят.