Текст книги "Ланарк. Жизнь в четырех книгах"

Глава 10. Взрывы

Он посещал ее палату дважды в день и читал, пока не охрипнет. Вскоре он потерял счет, в который раз перечитывает «Орхидей для мисс Блэндиш не будет». Однажды, чтобы разжиться для пациентки новой историей, он посмотрел в клубе для персонала ковбойский фильм, но упоминание об этом вызвало у нее приступ холодной ярости. Она верила только в повторявшиеся рассказы о жестоких мужчинах и униженных женщинах, а все остальное рассматривала как намеренное издевательство. Всякий раз Ланарк удалялся с першением в горле, не собираясь возвращаться, и так бы и поступил, если бы ему было куда пойти, кроме клуба для персонала. Комнаты с ярким, но мягким освещением, теплым воздухом и удобной мебелью вызывали у него гнетущее ощущение замкнутого пространства. Члены клуба были вежливы и дружелюбны, но разговаривали так, словно за пределами клуба ничего важного не существовало, и Ланарк опасался, что в конце концов им поверит. В иные времена он подозревал, что недолюбливает любезных людей, так как сам не отличается любезностью. Большую часть свободного времени он проводил в своей палате, в постели. Вид в окне перестал увлекать, потому что там мелькали теперь только тесные комнатенки с озабоченными жильцами. Однажды ему почудилась миссис Флек, его прежняя квартирная хозяйка, которая укладывала детей в кровать на кухне. После этого он предпочитал наблюдать таинственное движение огней меж пластинами полуоткрытых штор и лениво прислушиваться к радио. Он заметил, что между обращениями к докторам вклинивается все больше посланий иного рода:

«Внимание, прошу внимания! Внимание, прошу внимания! Комитет по экспансии объявляет, что после сто восьмидесятого всякий тремор должен рассматриваться как признак безнадежности».

«Внимание, прошу внимания! Внимание, прошу внимания! Комитет по экспансии объявляет, что после сто восьмидесятого в клоаку больше не будут приниматься размягченные. Все безнадежные мягкие будут сливаться через воронки в компрессионные шлюзы под главными палатами».

Однако эти безотлагательные приказания никак не сказывались на клубе для персонала, разве что во время трапез наблюдалось повышенное веселье. Народ за столиками улыбался, собравшись по четыре, громко разговаривал. В хоре выделялся раскатистый смех Озенфанта; одетый в легкий костюм, он был всегда на месте, неумолчно болтал и поглощал чудовищные количества еды. Только трое сидели тихо и поодиночке: сам Ланарк, монсеньор Ноукс и крупная, поразительно угрюмая девушка в комбинезоне цвета хаки, которая аппетитом почти не уступала Озенфанту.

Однажды вечером, когда Ланарк обосновался за столиком, к нему подсел Озенфант и весело произнес:

– Дважды сегодня, за завтраком и за ланчем, я делал вам знак подойти, и оба раза вы ничего не заметили. И вот, – он погладил желтую округлость своей жилетки, – гора приходит к Магомету. Хочу вам сказать, что я доволен – действительно очень доволен.

– Чем?

– Я человек занятой, даже за едой не перестаю работать, так что смог понаблюдать подробно лишь два ваших лечебных сеанса, но, поверьте, вы очень неплохо справляетесь.

– Вы не правы, как раз плохо. Она мерзнет, мне не удается ее согреть, и все мои слова только увеличивают ее муку.

– Ну, вам достался, конечно, крайне тяжелый случай. Я отнес бы его к безнадежным, но вам нужно было на ком-нибудь попрактиковаться. Однако вы проявили такт, терпимость и выдержку, каких я меньше всего ждал от новичка. Теперь я хочу перевести вас с этого случая на более важный.

Перегнувшись через столик, Ланарк сказал:

– То есть все долгие часы, потраченные на чтение этой треклятой книги, пошли коту под хвост?

– Нет-нет, дружище, они были весьма плодотворны; я изучил вас как врача и понял, каких пациентов вы можете успешно лечить. У вас имеется неисчерпаемый запас флегматичности и выдержки; вы – превосходный буфер для тех умных, трагически настроенных пациенток, над которыми берет верх их собственное воображение. В тридцать девятой палате мы держим как раз такую больную; вылечившись, она замечательно дополнит нашу команду. Голова и конечности у нее свободны от брони. Если вам хочется по-прежнему посещать первую палату, то пожалуйста, хотя большую часть времени вы должны отдавать пациентке из тридцать девятой.

– А что, если моя первая пациентка пойдет на поправку и пожелает покинуть институт вместе со мной? Можно ли мне будет оставить вторую?

Озенфант сделал нетерпеливый жест.

– Такие сомнения характерны для новичков. Первая пациентка не поправится, и вам нет смысла уходить. Предположим, вы уйдете и доберетесь – что маловероятно – до континента, где больше солнечного света, но чем вы станете зарабатывать себе на хлеб? Будете собирать мусор в общественных парках?

Ланарк тихо проговорил:

– Я буду посещать свою первую пациентку, и только ее, пока она от меня не откажется.

Озенфант забарабанил пальцами по скатерти. Лицо его ничего не выражало.

– Доктор Ланарк, что вы будете делать, когда убедитесь в невозможности вернуть свою Эвридику?

– Я не такой ученый, чтобы понимать ваши шутки, профессор Озенфант.

Ланарк встал и удалился.

Злой и расстроенный, он чувствовал, что ожесточенность пациентки прольет бальзам на его раны. Вместо того чтобы отправиться в постель, он вошел в лифт и произнес:

– Студия Озенфанта.

– Профессор Озенфант сейчас делает запись. На вашем месте я бы не стал его беспокоить.

Голос показался Ланарку знакомым.

– Это вы, Глопи?

Лифт отозвался:

– Нет. Только часть меня.

– Которая часть?

– Голос, чувства, а также ответственность. Что сделали с остальным, мне неизвестно.

Сказано это было с таким стоическим достоинством, что Ланарку сделалось его жалко. Положив ладонь на тепловатую стенку, он произнес смиренно:

– Мне очень жаль!

– Почему? Теперь я нужен людям. Никогда не бываю один, слышу разные интересные вещи. Если бы вы узнали, что делается в лифтах между этажами, вы бы поразились. Не далее как вчера…

– Очень рад, – проворно прервал его Ланарк. – Доставите меня на студию Озенфанта?

– Но он ведет запись.

– Этого не может быть, я только что расстался с ним в ресторане.

– Разве вы не знаете, что заведующие отделениями способны одновременно работать и принимать пищу? А когда ему мешают заниматься музыкой, он злится как черт.

– Доставьте меня в студию, Глопи.

– Хорошо, я вас предупредил.

Дверь отъехала в сторону, и до Ланарка донесся нестройный визг струнного квартета. Раздвинув гобелен, он вошел и задел плечом висевший микрофон. Напротив находилось четыре музыкальных пульта, за ними стояли люди. Высокая костлявая женщина в красном бархатном платье сражалась с виолончелью. Трое мужчин во фраках и белых жилетках, с бабочками, пиликали на скрипках. Один из них был Озенфант. Хриплым окликом он остановил музыкантов и, засунув скрипку под мышку, а правой рукой сжимая, как хлыст, смычок, направился к Ланарку. Когда расстояние между их лицами сократилось до одного дюйма, он замер и прошептал:

– Вы знали, конечно, что я занят записью?

– Да.

Голос Озенфанта, вначале спокойный, постепенно перешел в оглушительный крик:

– Доктор Ланарк, вам были предоставлены особые привилегии! Вы используете в качестве личной квартиры больничную палату! Вы ссылаетесь на меня в лифтах, и вас доставляют куда угодно прямым путем! Вы пренебрегаете моими советами, отвергаете мою дружбу, смеетесь над моей едой, а теперь!.. Теперь вы намеренно срываете запись бессмертной гармонии, способной спасти тысячи душ! Какие еще оскорбления вы собираетесь мне нанести?

Ланарк отозвался:

– Вы не на того расходуете гнев. Сперва вы подтолкнули меня к тому, чтобы я взялся за трудный случай, а теперь мешаете мне попадать в палату пациентки. Если не хотите меня видеть, обратитесь к инженерам. Пусть перестроят дверь в моей палате, чтобы я мог ходить через нее в обратную сторону, и нам не придется больше встречаться.

Налитые гневом черты Озенфанта от удивления разгладились.

– Так вы хотите ради этого обратить вспять потоки всего института? – вопросил он слабым голосом. Он обтер лицо платком и добавил вяло: – Убирайтесь.

Ланарк проворно поднял гобелен и шагнул в коридор.

Скорчившись, Ланарк пробрался в камеру сгорания. Он был слишком расстроен, чтобы взять книгу там, где в прошлый раз ее оставил. На изящной человеческой руке он заметил у локтя серебряные пятна и стал вспоминать, видел ли их прежде. Он попытался накрыть ладонью эту движущуюся руку, но она сжалась в кулак. Голос произнес:

– Да, я здесь беззащитна. Почему не прибегнуть к силе?

– Рима!

– Я не твоя Рима. Читай дальше.

– Мне до смерти надоела эта книга. Почему бы нам не поговорить? Тебе, наверное, одиноко. Мне вот одиноко.

Ответа не последовало.

– Расскажи мне о мире, откуда ты пришла, – попросил он.

– Он был похож на этот.

– Ну уж нет.

– Осторожно! Ты боишься прошлого. Если бы я рассказала, что знаю, ты бы спятил.

– Мрачными намеками меня теперь не напугаешь. Меня не заботят прошлое и будущее. Мне не нужно ничего, кроме нескольких обычных дружелюбных слов.

– Я знаю тебя, Тоу, знаю как облупленного: истеричный ребенок, увлекающийся подросток, безумный насильник, мудрый пожилой папаша – я испробовала на себе все твои фокусы и знаю, что им грош цена, так что не надо слез! Не смей плакать. Печаль – это самый дрянной из фокусов.

Ланарк был слишком взбудоражен, чтобы заметить слезы у себя на щеках. Он отвечал:

– Ты меня не знаешь. Моя фамилия не Тоу. Ничего подобного со мною не было. Я некая банальность, которая все время страдает.

– Я тоже, но у меня есть мужество – мужество на все наплевать и ни за что не цепляться. Иди прочь! Разве ты не видишь, что происходит?

От плеча до запястья ее рука была усеяна серебристыми пятнами и звездочками. Ланарк не мог отделаться от ужасного чувства, что каждое его слово превратилось в такую отметину. «Доктор Ланарк уходит», – шепнул он. Панель открылась, и он пробрался в отверстие.

Кто-то поднял в палате штору, и в окне была видна грязная стена, с которой местами осыпалась штукатурка, обнажив кирпичную кладку. У Ланарка закружилась голова, и он едва не упал, но тут вспомнил, что покинул клуб, не съев ни крошки. Единственным утешением для него в институте оставалась здешняя противная, но подкрепляющая еда, потому он вернулся в ресторан. Там было почти пусто, лишь Озенфант сидел за своим обычным столиком, погруженный в беседу с двумя другими профессорами. Ланарк прошел к дальнему столику и дождался официантки.

– Есть у вас что-нибудь коричневое, сухое и рассыпчатое?

– Нет, сэр, но есть розовое, влажное и рассыпчатое.

– Мне четверть тарелки, пожалуйста.

Он приступил к еде, но тут у него под ухом раздался грубоватый, слегка неуверенный голос:

– Здесь свободно?

Ланарк поднял взгляд и увидел высокую девушку в комбинезоне цвета хаки. Она стояла, держа руки в карманах, и ела его глазами.

– Да-да, – отозвался он с облегчением.

Она села напротив. Рот, нос, брови девушки были ровными и красиво очерченными, как у греческих статуй; впечатление портил только тяжелый, выдающийся вперед подбородок. Вместо того чтобы развернуть свои стройные плечи, она сутулилась. Каштановые волосы были заплетены в неплотную толстую косу, которая свешивалась на левую грудь. Пальцы девушки то и дело проходились по косе резким движением. Она спросила отрывисто:

– Вы тоже ненавидите это место?

– Да.

– А что вам ненавистно больше всего?

Ланарк задумался.

– Манеры персонала. Знаю, им нужно быть профессионалами, нужны опрятность и порядок, но кажется, что они даже шутят и улыбаются, имея в виду профессиональные цели. А вам что не нравится?

– Лицемерие. То, как они изображают заботу о пациентах, а сами их используют.

– Но если они не будут пользоваться своими неудачами, они не смогут никому помочь.

Девушка низко склонила голову, так что Ланарк увидел ее макушку.

– Если вы так говорите, значит вы не так уж ненавидите это место.

– Ненавижу. И собираюсь отчалить, как только найду спутника.

Она подняла взгляд:

– Я пойду с вами. Я тоже хочу отчалить.

Ланарк смутился:

– Спасибо, конечно, но… но… у меня есть пациентка, не очень обнадеживающий случай, но я не могу ее оставить, пока не вылечу или не буду знать, что потерпел неудачу.

Девушка произнесла недовольно:

– А известно ли вам, что здесь никого не вылечивают, только поддерживают тела в свежем состоянии, пока не понадобится топливо, одежда или еда.

– Еда? – встрепенулся Ланарк и уронил ложку на тарелку.

– Конечно! А чем, по-вашему, вы питались? Вы никогда не заглядывали в клоаку? Вам кто-нибудь показывал стоки под палатами губок?

Ланарк потер глаза стиснутыми кулаками. Ему хотелось, чтобы его стошнило, но розовая субстанция хорошо его подкрепила: он чувствовал в себе необычайные силы.

– Ни к чему здесь больше не прикоснусь! – горячо сказал он сам себе.

– Так как насчет того, чтобы уйти отсюда вместе?

Пустыми глазами он смотрел сквозь нее. Девушка вздохнула:

– Я вас пугаю, я пугаю большинство мужчин. Но я умею быть и очень нежной – недолго. Смотрите.

Отсутствующим взглядом Ланарк обвел комнату в поисках выхода. Потом, когда больше смотреть было некуда, вернулся к ее лицу и обнаружил на нем такое выражение, что вытянул шею, стараясь получше его разглядеть. По лицу девушки блуждала пренебрежительная усмешка, но в дерзких глазах читалась досада, а еще глубже – безбрежная покорность и готовность сделаться на время всем, чего он только пожелает. Заглянув в эти глаза, он словно бы совершил стремительный полет над переменчивыми мирами, полными секса, и после полета ему сделалось ясно, что улыбка ее была робкой, а за резкостью скрывалась мольба. Осознав свою головокружительную власть, Ланарк задрожал всем телом. Взволнованно-вопросительным тоном она повторила:

– Я могу быть и очень нежной.

– Куда мы пойдем? – шепнул он, кивая.

– В мою комнату.

Они встали вместе и направились к выходу; Ланарк шагал неуклюже, поскольку его пенис упирался в брюки. Когда они шли мимо столика Озенфанта, профессор вскричал в комической тревоге:

– О, доктор Ланарк, только не уводите у нас нашего катализатора!

В лифте девушка распорядилась:

– Квартиры специалистов.

Лифт завибрировал.

Они обнялись, и Ланарк, ощутив ее крепкое женское тело, пробормотал:

– Давай остановим лифт между этажами.

– Это глупо.

– Огляди меня с презрительной улыбкой, как ты умеешь.

Она так и сделала и в ответ получила пламенный поцелуй. Она отвернулась со словами:

– Открой глаза, ты должен смотреть на меня, пока мы целуемся.

– Почему?

– Я сделаю все, что ты захочешь, но ты должен на меня смотреть.

Дверь скользнула в сторону, и девушка за руку вывела Ланарка в один из залов. Как все залы, он представлял собой гигантское круглое пространство, однако казался пустым и безмолвным, пока Ланарк не опознал тишину, какая наступает, когда вслушиваются. Несколько мужчин и женщин в комбинезонах стояли у стен, обратив глаза кверху. Ланарк тоже поднял взгляд и увидел перспективу из бегущих вниз золотых и оранжевых колец; в центре же качался, вырастая, черный треугольник. Можно было предположить, что это основание какой-то машины, которую спускали с верхнего этажа. По площади оно было, вероятно, сравнимо с самой шахтой, поскольку его металлический угол то и дело терся о стены, о чем свидетельствовал скрип. От пола его отделяло, наверное, больше мили: выглядело оно совсем маленьким. Ланарк стиснул руку девушки.

– Что это?

– Вакуумный экскаватор. Существо одолжило несколько для проекта экспансии.

Они разговаривали шепотом.

– Откуда берут энергию, чтобы передвигать такие штуки?

– Из потока, конечно.

– А чем питается поток?

– Пожалуйста, не надо о технических подробностях. Пойдем в мою комнату. Тебе там понравится. Я сама ее украсила.

Пока девушка вела его через зал, Ланарк старался не думать о том, что будет, если необъятная машина грохнется на пол. От этого зала не отходили коридоры. Между дверьми лифта помещались маленькие дверцы. Обращаясь к одной из них, девушка шепнула: «Я дома», и дверца открылась внутрь.

В кубической формы комнате стены, потолок и пол представляли собой сплошное зеркало. В центре стояла низкая двуспальная кровать с бархатными подушками, прожектор, укрепленный на одной из стен, бросал на нее луч света – и этим обстановка ограничивалась. Ланарк прирос к месту: казалось, его окружают сотни сверкающих стеклянных коробок, каждая из которых содержала кровать, девушку и его самого. Опустив глаза, он увидел, что его ноги стоят на подошвах его двойника, который, покачиваясь, смотрит вверх. Он шагнул к кровати, заставив фигуры по обе стороны двинуться навстречу другому ряду фигур, видневшемуся спереди. Ланарк встал коленями на покрывало и попытался видеть только девушку, которая наблюдала за ним, откинувшись на кучу подушек.

– Тебе нравится? – спросила она робко.

Он помотал головой.

– Значит, ты думаешь, что я грубая и бесстыдная?

Он вспомнил о серебряном драконе и ощутил прилив нежности к девушке, которая не имела других средств, чтобы защитить себя, кроме резких манер и небольшого набора вызывающих фраз.

– Я знаю, что ты не такая. Скажи, как тебя зовут.

– Давай не будем пока переходить на личности.

Ланарк быстро разделся. Сочувствие к девушке, а также множество двойников, повторявших его движения, несколько умерили его похоть. Ласковым движением он расстегнул ее комбинезон и спустил его к бедрам.

Она шепнула:

– Как мне выглядеть?

– Улыбайся, как будто мы увиделись после долгой разлуки.

Она улыбнулась так мило, что он наклонился и стал целовать ее плечи. Большими пальцами она приподняла ему веки.

– Ты должен глядеть на меня, я теряюсь, когда на меня не смотрят.

– Плин-плон, плин-плон, плин-плон, – зазвенело радио.

Она пробормотала:

– Не обращай внимания.

– Дай я его отключу.

– Не получится, его можно только включать.

Пронзительные звуки не умолкали, и Ланарк, дотянувшись до своего халата, вынул радио из кармана. Он повернул выключатель и услышал веселый голос Озенфанта:

– Простите, если помешал, но думаю, вас заинтересует известие, что ваша пациентка вот-вот превратится в саламандру.

– Что?

– Сделать, конечно, ничего нельзя, но поспешите, если желаете насладиться зрелищем. Захватите вашу подругу.

Уронив радио, Ланарк прикусил зубами свой большой палец, потом встал и, как автомат, начал одеваться. Девушка смотрела, не поднимаясь с постели.

– Ты покидаешь меня, чтобы наблюдать за этим?

– За чем наблюдать? – Бросив на нее затравленный взгляд, он добавил: – Извини, – и принялся натягивать через голову рубашку. Торопливо одеваясь, он несколько раз повторил: – Прости, пожалуйста. – Он схватил с постели радио и принялся искать выход, но блестящее стекло было совершенно гладким. Он сказал: – Доктор Ланарк желает выйти.

Ничего не произошло. Тогда он закричал.

Девушка сказала:

– Это мой дом.

– Пожалуйста, выпусти меня.

В ее лице ничто не дрогнуло. Ланарк опустился на колени рядом с кроватью, схватил ее за плечи и взмолился:

– Видишь ли, одна знакомая собирается… собирается сгореть; ты должна меня выпустить.

Она дала ему увесистую пощечину. Он нетерпеливо тряхнул головой.

– Да-да, ты права, но только ты должна меня выпустить.

– Откройте ему! – крикнула девушка. – И захлопните потом, да со всего маху!

Дверь открылась, и со словами «Прости меня, прости!» Ланарк выбежал наружу.

Если дверь и хлопнула за спиной у Ланарка, он этого не слышал: слишком уж шумно было снаружи. В центре зала имелась яма, в которую было опущено сверху два мощных каната. Они вибрировали, порождая звуки, подобные грому. Ланарк обежал вокруг зала, разыскивая лифт, но на всех дверях были повешены таблички «НЕ РАБОТАЕТ». Наконец он обнаружил небольшой тоннель, откуда импульсами поступали тепло и свет, и сунулся туда, против потока. Передвигаться так было почти невозможно, но он догадался лечь на пол и отталкиваться руками и ногами от тесных стен. Предельным напряжением он за несколько минут продвинулся примерно на три ярда. «Рима!» – крикнул он и, плача от бессилия, начал биться головой об пол, и тут сопротивление воздуха исчезло. Ланарк сел и выпрямился. Тоннель, светившийся и сзади, и спереди тусклым оранжевым светом, внезапно сделался совершенно черен. Стало холодно, шум стих, хотя издалека еще доносились щебет и разрозненные отчаянные выкрики:

«Тку мне стрее!»

«Трос! Трос тни, чтоб ео!»

«Дастмне ктон накнец вертку!»

Обрадованный, Ланарк поднялся на ноги и бежал в темноте, пока не наткнулся на поверхность, которая загремела под его напором. Это была одна из завес. Он сделал шаг назад, чтобы навалиться на нее с размаху, но она открылась сама. Послышался оглушительный шум, словно многочисленные стаи скворцов бились в толстое оконное стекло. В ярком круге дверей стояли, глядя на Ланарка, трое людей с бледными лицами – двое в комбинезонах, а один в халате врача.

– Вы шли навстречу потоку! – закричали они.

– Другого пути не было.

– Но вы оставили без света клубы! Из-за вас застряли вакуумные экскаваторы!

Вмешался доктор:

– На это все мне наплевать, но вы вызвали эпидемию нервного тремора и бог знает сколько переломов. Если бы это случилось после стовосьмидесятого, вы оказались бы убийцей! Массовым убийцей!

– Простите, но мне необходимо добраться до студии Озенфанта.

Мужчины в комбинезонах переглянулись.

– Озенфант, конечно, большой человек, но если он будет позволять своим сотрудникам блокировать поток, ему несдобровать.

Доктор отвернулся и пошел прочь. Ланарк собирался последовать за ним, но один из мужчин в комбинезонах потянул его за рукав:

– Нет-нет, парень, ты уже достаточно наделал бед. Пойдем-ка туда, откуда ты явился.

Пока Ланарк, сопровождаемый двумя спутниками (один шел спереди, другой сзади), двигался к выходу, нормальное перемещение света и воздуха возобновилось. Когда они приблизились к залу, в тоннеле зазвучал обычный шум. Человек, шедший первым, ключом открыл один из лифтов, впустил всех внутрь и произнес:

– К профессору Озенфанту, потом к клоаке. – Кинув осуждающий взгляд на Ланарка, он добавил: – Клоаку затянуло льдом.

– Прошу прощения.

Дверь открылась. Ланарка вытолкнули в студию; спутники за ним не последовали.

Перед экраном сидели четверо, прихлебывали из стаканов и перебрасывались фразами. Озенфант, оглянувшись, воскликнул с улыбкой:

– Ага, вы как раз успели! Когда вырубилось электричество, мы испугались, что вам не добраться вовремя. Но постойте, дружище, у вас на лбу кровь!

На экране испускала сияние серебряная фигура, воздух чуть колыхался над ее разинутым клювом. Когда Ланарк перевел взгляд с нее на уютно расположившуюся группу, в нем вспыхнул гнев. Он быстро пересек студию, прошел между Озенфантом и музыкантшей, игравшей на виолончели, задрал правую ногу и всадил каблук в центр экрана. Экран треснул и погас. В полной тишине Ланарк направился к стене, отодвинул гобелен и шагнул в тоннель.

Наклонившись, он просунул плечи в открытый проем. Все ее конечности сейчас были покрыты металлом; она выросла и упиралась головой в одну стену и копытами в другую; крылья были простерты в стороны, и перья касались стен; пола совсем не было видно. Воздух обжигал, из клюва устремлялась вверх белая полоска, похожая на сигаретный дымок.

Он позвал:

– Рима.

Голос отозвался с восторженным трепетом:

– Это ты, малыш Тоу? Пришел попрощаться? Мне теперь не холодно, Тоу, мне тепло, а скоро я засияю.

– Я не малыш и пришел не затем, чтобы попрощаться.

Он забрался в проем, перешагнул подрагивавшие медные крылья, сел, расставив ноги, на серебряную грудную клетку и шумно выдохнул. Комнату заполняли клубы пара. С ликующим смешком она произнесла:

– Ты все еще здесь? Я тебе рада. Теперь, когда я удаляюсь, ты мне начал нравиться, но тебе нельзя здесь больше оставаться.

– Послушай! Послушай меня! – выкрикнул Ланарк и смолк, не зная, что добавить.

Он склонился и в отчаянии толкнулся головой в ее челюсти. Лицо обдало жаром, волосы встали дыбом. Раздался треск, и голос Озенфанта произнес резко:

– У вас остается десять секунд, чтобы покинуть помещение, купол вот-вот запечатают, его больше не откроют, у вас остается семь секунд.

Она снова рассмеялась; ее смех звучал прямо у его уха.

– Ты что, досадуешь, что некому будет больше читать, Тоу? Но я расправила крылья, полечу, куда захочу, а тебе со мною нельзя: взметнусь на пламени кудрей и, словно воздух, пожру людей.

– Ее челюсти вот-вот закроются, – проговорил Озенфант. – Слушайте, вы меня не любите, но я даю вам пять дополнительных секунд, пять секунд сверх положенного. Отсчет пошел.

Послышалось слабое шипение, и изо рта рванулось такое облако пара, что Ланарк с воплем отдернул голову.

– Ты еще здесь? – спросила она.

– Да, я здесь.

– Но я тебя убью.

– Пусть.

– Я не хочу тебя убивать.

Снизу проникла сквозь ледяной металл теплая волна; клюв захлопнулся с треском, похожим на пистолетный выстрел. Треск повторился, потом раздался щелчок. Пар начал рассеиваться, но Ланарк не сразу разглядел клюв, потому что голова отвалилась. Между плечами зияла черная дыра, из которой исходил слабо светившийся поток. Это были волосы. С новым щелчком лопнула грудная клетка. Ланарк свалился на крыло и прислушивался к грохоту, какой могли бы издавать катившиеся вниз по лестнице ведра и котлы. Серебряное тело, конечности трескались и распадались на куски, усеивая пол причудливыми металлическими обломками.

Нагая девушка с плачем съежилась посреди камеры, ладонями растирая щеки. Она была высокая и светловолосая, но это была Рима, потому что она кивнула Ланарку и сказала:

– Нужно было тебе тогда взять куртку. Я не хотела, чтобы ты простыл.

Раздался треск, и голос Озенфанта произнес:

– Что происходит? Что происходит? Без экрана я ничего не вижу.

Ланарк был слишком ошеломлен, чтобы о чем-нибудь думать или испытывать какие-нибудь чувства: он просто смотрел на нее разинув рот и вытаращив глаза. Кожа Римы казалась влажной; она дрожала, обняв свои колени. Ланарк стянул с себя халат и вязаную кофту, откинул в сторону несколько обломков брони и пробрался к Риме.

– Надень-ка лучше вот это.

– Пожалуйста, накинь это на меня.

– Прекратите шептаться! – рявкнул Озенфант. – Я желаю знать, что произошло!

– Думаю, с нами все в порядке, – отозвался Ланарк.

После недолгой паузы Озенфант проговорил без выражения:

– Что касается вас двоих, я умываю руки.

Ланарк накинул одежду на плечи Риме и, обняв ее за талию, сел рядом. Она склонила голову ему на плечо и сонно заметила:

– Вид у тебя, Ланарк, словно только что из битвы.

– Скоро я приду в себя.

– Не знаю, прощу ли я тебя когда-нибудь за то, что ты сломал мои крылья. Конечно, хорошо снова стать человеком, но они были такие красивые.

Она как будто заснула, а он впал в оцепенение.

Потом она поцеловала его в ухо и пробормотала:

– Не попробовать ли нам выбраться отсюда?

Поднявшись на ноги, он сказал:

– Доктор Ланарк готов к выходу.

Камера сжигания ответила сурово:

– Вам позволено выйти, но вы больше не доктор.

В полукруглом помещении появилась линия, разделившая его пополам, и обе половины упали на пол. Ланарк с Римой сидели на корточках в небольшой комнатке с выходами в обе стороны. По низкому тоннелю из студии бежала, сутулясь, санитарка с метлой, за ней следовала другая, толкавшая носилки. Первая санитарка смела в сторону металлические обломки, другая протянула Риме белую ночную рубашку и помогла ей одеться. Санитарки непрерывно смеялись и возбужденно болтали.

– Бедный Бровастик стоит как громом пораженный.

– Он нашел себе подружку, но теперь ему нужно вымыться.

– Ты можешь встать, дорогая? Ложись на каталку, мы потихоньку доставим вас обоих в славную тихую палату.

– Профессор зол на тебя, Бровастик. Говорит, что ты саботируешь проект экспансии.

Они повезли Риму по коридору в палату; Ланарк шел следом. Штора была поднята. В темно-зеленом небе виднелись две звезды и кроваво-красные перистые облака. Санитарки принесли полотенца и тазы и вымыли Риму прямо в кровати. Ланарк взял свой домашний халат и вымылся в туалете при палате. Вернувшись, он увидел, что санитарки расставляют вокруг кровати ширмы.

– Пожалуйста, оставьте просвет, чтобы мы видели окно.

Они выполнили его просьбу; одна санитарка погладила его по щеке, а другая сказала:

– Желаю приятно провести время, Бровастик!

Обе, прижав палец к губам, преувеличенно осторожно, на цыпочках удалились. Ланарк подошел к постели. Рима казалась спящей. Он осторожно скользнул под одеяло, устроился рядом с ней и тоже заснул.

Ланарку почудилось, будто кто-то светит факелом ему в глаза. Он поднял веки. В палате царила темнота, но небо за аркой было утыкано звездами. Взошла полная почти луна, и ее бледный, но ясный свет заливал кровать и Риму, которая, опершись на локоть, с серьезной полуулыбкой наблюдала за Ланарком и покусывала кончик серебристо-золотой пряди.

– Неужели помочь мне мог только ты, Ланарк? А не кто-нибудь особенный? Великий и прекрасный?

– Много тебе попадалось особенных людей?

– Одни обманщики. Но меня посещали фантастические сны.

– Я не представляю себе никого прекрасней тебя.

– Берегись, это придает мне силы. Может, я не встречу человека лучше тебя, но всегда смогу такого вообразить.

– А это как раз придает силы мне.

– Помолчи.

Они не заснули, пока он поочередно не исследовал все чудесные впадинки ее тела.