Текст книги "Фаза ингибиторов"

Я повертел украшение в руках, не сомневаясь: оно должно что-то для меня значить и я при неких обстоятельствах уже видел его раньше. А еще я был уверен в том, что его присутствие здесь не случайно. Сидра точно знала, что вещица меня встревожит.

– Вера, – против воли прошептал я, глядя на украшение. – И Надежда.

А затем:

– И Любовь.

В приступе злости я швырнул украшение на стол. Но ни одна его часть не сломалась.

Часть третья
Свинарник

Я падал на Марс верхом на каменной глыбе.

Рядом со мной падали еще двое солдат. Каждый был втиснут в одноместный десантный кораблик размером немногим скафандра. Кораблики, имевшие форму куколки насекомого, крепились к камню лишь передней частью, в то время как их сужающиеся хвосты торчали в космос. Черные на черном, кораблики прятались на задней поверхности камня. Кроме наших трех, имелся еще четвертый, пока пустой.

Я огляделся, корчась в тесных противоперегрузочных снастях. В глаза било солнце, затемненное до терпимого уровня фильтрами моего визора. Однако даже в его ярком свете наши кораблики выглядели лишенными каких-либо черт или формы – просто черные пятна на поверхности камня.

На кромках визора появились отображавшие состояние графики – системы пробудились или перезагрузились после долгого сна. Пробежавшись по графикам взглядом, я понял, что с моим телом, скафандром и кораблем все в порядке. Судя по поступившим от руководства нашей миссии данным, вторая фаза операции завершилась удачно. Капсула вошла в атмосферу, и, вместо того чтобы сбить, ее пропустили, устроив так, чтобы орбитальные пушки не сумели ее перехватить.

Анализ сердцебиения показывал, что в капсуле находятся шестеро. Они уже почти неделю пребывали на поверхности Марса. Судя по данным температурного сканирования, капсула выдержала вход в атмосферу и посадку и ее обитатели остались живы. Но никакого движения с их стороны не наблюдалось, и никакие другие силы сочленителей не пытались добраться до них из Материнского Гнезда.

Однако в том, что они появятся, я нисколько не сомневался. Для Галианы эта капсула – слишком соблазнительная добыча, чтобы ее проигнорировать.

Мой скафандр установил связь ближнего радиуса с другими десантными кораблями. По поступавшим с них биометрическим данным я понял, что двое солдат тоже выходят из анабиоза.

Я пососал трубочку, смочив губы и горло, и попытался заговорить:

– Надежда? Любовь?

Мгновение спустя последовали слабые, но отчетливые ответы.

– Я здесь, Вера, – сказал Надежда.

– Я тоже, – сказала Любовь.

– Хорошо. С возвращением. – Я не добавил: «К миссии, в которой, скорее всего, мы все погибнем».

Напоминания не требовалось – никто из нас не знал, каковы его шансы выжить, но иллюзий не питал. Предприятие было крайне рискованным, без возможности найти укрытие или получить подкрепление, если что-то пойдет не так.

– Вы получили ту же информацию, что и я, хотя, возможно, еще ее не усвоили. Вкратце: капсула вошла в атмосферу и совершила посадку в восьмистах километрах к северу от предполагаемого места нашей высадки. Она там уже шесть дней. Пауки даже не пошевелились.

– Думаешь, почуяли ловушку? – спросил Надежда.

– Нет. С чего бы? Это вполне законная капсула с изменниками, которая сумела преодолеть нашу защиту, и, пока мы ее не коснемся, ловушкой она не станет. До этого момента она является именно тем, чем кажется, и они рано или поздно что-нибудь предпримут. Единственное, из-за чего они еще этого не сделали, – инстинктивная осторожность и понимание того, что спешить им некуда. Но мы создадим им стимул.

– Есть указания на место нашей встречи? – спросила Любовь.

– Наиболее предпочтительная точка – лагерь маскиан в двухстах километрах к югу от капсулы. Кто-то из нас, вероятно, прибудет на несколько часов раньше остальных. Его задача – обеспечить укрытие и начать проверку систем, сперва прочесав окрестности на предмет паучьих ловушек.

– Можно подумать, мы об этом забыли, – сказал Надежда.

– Вы будете все в синяках от удара при посадке, к тому же уставшие после тяжелого трехсуточного похода без сна. В реальности все бывает намного хуже, чем на тренажерах.

– Что ж, это радует, – усмехнулся Надежда.

– Побольше оптимизма, – ответил я. – Пока у вас одна задача: остаться в живых, спускаясь на планету верхом на взрывающемся астероиде.

– Я готова, – сказала Любовь.

Она говорила вполне серьезно, и я ею восхищался. Идеальное приобретение для Коалиции – отважная, целеустремленная, самоотверженная, преданная делу борьбы с сочленителями. Никто не знал о происходившем в головах пауков лучше, чем эта одаренная молодая женщина из психохирургической службы. И немалую честь ей делало то, что в этой операции она согласилась участвовать добровольно.

Или, если говорить прямо, не стала отказываться, когда ее сочли пригодной.

Я почти жалел, что не знаю, как ее зовут на самом деле.

Отключив темнопривод, Сидра скользнула под прикрытие вереницы трупов, остававшихся на орбите Йеллоустона.

Десять тысяч поселений, тысячи больших кораблей и десятки тысяч кораблей поменьше превратились в гирлянду из руин. Около трех тысяч поселений еще можно было опознать, но даже они беспорядочно кувыркались, взорванные и потерявшие воздух. От прочих остались лишь обломки миниатюрных планет, куски субсветовиков и внутрисистемных кораблей, фрагменты человеческих тел.

Сидра не отрывалась от дисплеев, на которых светились пики, волны и беспорядочные последовательности двоичного кода.

Я поерзал в противоперегрузочном кресле, пытаясь найти наименее болезненную для суставов позу.

– Что мы ищем?

– Что-нибудь с признаками жизни, – ответила она, понизив голос, будто нас могли подслушать. – В идеале – нечто с признаками жизни, способное с нами общаться.

– Я думал, мы уже перестали говорить друг с другом загадками.

Сидра слегка пожала плечами:

– Здесь не все полностью мертвое. Есть фрагменты кораблей, сохранившие остаточную функциональность. Есть поселения, где еще работают на минимальной мощности обслуживающие устройства, хотя обслуживать им больше некого. Космические маяки, автоматически передающие коды.

– И чем это может нам помочь?

– Некоторые из них продолжают посылать информацию, как будто ничего не изменилось. Сигналы дальномеров, опознавательные запросы, авторизация приближения и так далее. Это как последние электрические импульсы в умирающем мозгу. Своего рода машинное старческое слабоумие.

– Думаешь, какой-то из этих сигналов исходит из корабля, который должен был встретить нас внутри Иоанна Богослова?

– Не обязательно. Но если мои союзники тут были, их могла обнаружить какая-нибудь система слежения и зафиксировать их перемещения. Если удастся найти следящее устройство и исследовать его память, я узнаю, когда они прибыли. – Она помолчала, закусив губу. – Но пока что эти системы не отвечают.

– Ты с ними общаешься? Не слишком ли рискованно после всех наших усилий остаться незамеченными?

– Да что ты все время беспокоишься? – (Я увидел в ее глазах нечто среднее между удивлением и разочарованием.) – Как ты вообще мог воевать?

– Я не солдат.

– О том, что ты солдат, говорит даже твое имя – оно происходит от слова «война». Когда вы с братом в детстве играли на песчаных дюнах около дома, брат называл тебя Воином. Об этом упоминается в одном из файлов с военными биографиями, в том месте, где рассказывается, как вас обоих повысили до небесных маршалов. Разве не здорово? Он предвидел, кем ты станешь!

– Да ты в своем уме?

Она задумалась.

– Что ж, может, и нет, если под пребыванием в своем уме понимать деятельность в функционально предсказуемом объеме ментального фазового пространства. Ко мне это точно не относится. – Сидра по-кошачьи передернула плечами, будто ей казалась отвратительной сама мысль, что она может быть нормальной. – Но я и не безрассудна, дорогой мой Воин. Все те сигналы, которые мы обсуждаем, работают на минимуме энергии, в крайне узконаправленном режиме. Поскольку я имитирую здешние сигнальные протоколы, любое обратное рассеяние будет выглядеть как случайная утечка переговоров вроде тех, которые велись здесь десятилетиями. Проблема в том, что нет никаких признаков…

Сидра замолчала и, прищурившись, устремила взгляд черных глаз на один из дисплеев.

– Что ты хотела сказать?

– Пока что я не получила ответа ни на одну просьбу о доступе к реестру внутренних данных. Вероятно, это означает, что большая часть передатчиков для нас бесполезна, поскольку не способна записывать историю событий. Зато этот сигнал выглядит куда более многообещающе. Он слабый, но его выходные импульсы не так искажены, как у других, и он реагирует на мои вызовы.

– Он посылает тебе запись перемещений?

– Нет… Возможно, потребуется его убедить. Но, по крайней мере, он понимает суть моего запроса. Однако я не стану рисковать, пока мы не продвинемся дальше вдоль орбитального потока.

Нам приходилось пользоваться реактивной тягой, чтобы оставаться на одной и той же высоте над Йеллоустоном, двигаясь при этом быстрее, чем обращавшиеся вокруг планеты останки. Сидра экономно расходовала энергию двигателей, включая их ненадолго, и при возможности применяла любой крупный и относительно цельный объект в качестве прикрытия для смены курса.

По прошествии двадцати достаточно нервных минут на «Косе» раздался предупреждающий сигнал, который извещал о появлении впереди некой массы, превосходившей по плотности все, что встречалось нам раньше. Сидра замедлила наше приближение к цели, сбросив скорость относительно движения орбитального потока до километра в секунду.

– Не знаю, насколько велики были самые крупные сооружения, – призналась в собственном невежестве Сидра, что с ней бывало нечасто. – Но некоторые, похоже, движутся как единое целое, а не по независимым орбитам. Не знаю почему. Придется каким-то образом проникнуть в эти руины. Похоже, именно там находится маяк, который я ищу.

– Можно поискать другой маяк.

– Мы и так уже все обшарили. Рассчитывать больше не на что.

Мы плыли среди черных айсбергов – разрушенных анклавов, пространство между которыми медленно сужалось. С расстояния в десять километров они выглядели абстрактными фигурами, сохранившими лишь следы прежнего облика – разорванный цилиндр, раскрывшийся лепестками с одного конца, будто жерло пушки, в которой застрял снаряд; кусок дуги космического колеса; разбитая сфера, из которой давно вывалились все потроха. Я подумал о миллионах тех, кто, возможно, называл эти миры своим домом, о жизни, которая когда-то шла своим чередом в их теплом уютном нутре.

«Коса» опять издала предупреждающий сигнал, на этот раз другой тональности.

– Что такое?

Сидра смотрела на дисплей, сосредоточенно закусив губу. Судя по ее застывшему взгляду, она вела напряженный диалог с кораблем. Наконец отстегнула ремни, удерживавшие ее в кресле.

– Жди здесь. Сейчас вернусь.

– Не слишком подходящее время для туалета, Сидра. Может, потерпишь? Или никак?

– Если бы ты знал, что мне приходится сдерживать в себе, не стал бы так шутить. Поосторожнее с юмором.

Через минуту-другую она вернулась, неся цилиндр размером с небольшой кислородный баллон. На его скошенных торцах виднелись толстые металлические заглушки с мерцавшими на них огоньками. Это был контейнер со стеклянными стенками, испускавший бледно-фиолетовое сияние.

В центре этого сияния парила черная точка.

– Знай своего врага. Полагаю, ты видел издалека, как это действует. Но держать в руках вещь, способную уничтожить человечество, – совсем другое дело.

Сидра протянула мне цилиндр с таким видом, будто тот был воплощением зла, а я – обреченным получателем этого дара.

– Разумеется, мы все это видели, – спокойно ответил я.

– До того, как покинули человеческую цивилизацию, или после?

– Немного и до, и после.

Хотя цилиндр был невесом, я ощущал массу его бронированной оболочки и мощных сдерживающих механизмов. Я сразу же понял, что черная точка – машина ингибиторов, частица волка, или в некотором смысле волк целиком. Если ее увеличить, я увижу идеально черный куб. Точнее, я увижу квадрат или шестиугольник, в зависимости от угла зрения, поскольку трехмерную сущность кубов ингибиторов невозможно воспринять. Их грани и ребра столь же неуловимы для света, как горизонт событий.

– Что такое случилось с «Салмакидой», что вы взяли курс на AU Микроскопа? Вряд ли это планировалось изначально, когда корабль стартовал.

– Да, не планировалось, – осторожно ответил я. – Когда мы улетали, уже ходили слухи о войне, но ею было охвачено относительно небольшое число планет и систем, и многие считали, что скоро она закончится сама собой, поскольку вряд ли какие-то восставшие из мертвых инопланетные машины способны победить цивилизацию, которая уже пережила плавящую чуму и множество собственных войн. Некоторые из нас надеялись, что нужно лишь перегруппировать силы и дать отпор и в этом нам поможет одна из планет, где уже есть люди.

– И тем не менее от этого плана отказались.

– На полпути капитан с командой вывели из анабиоза четверть пассажиров, а остальных пробудили до базового уровня сознания. Нам устроили опрос в лучших традициях демархистов. К тому времени на «Салмакиду» обрушилась целая лавина сигналов, полных тревоги и паники. С разных планет, с разных кораблей. Общим было лишь одно – рано или поздно все эти сигналы бедствия смолкали. Куда бы мы ни бросали взгляд, повсюду появлялись волки, вокруг каждой заселенной звезды. Зачастую становилось ясно, что они с самого начала были рядом с нами: спящие и никем не замеченные, дожидались момента активации. О безопасной гавани в известных системах теперь не стоило мечтать. Требовалось проложить новый курс к какой-то планете, где никогда не ступала нога человека и куда с наименьшей вероятностью могут заглянуть волки. Предложений поступило много, но большинство из них были сочтены неприемлемыми по тем или иным причинам.

Я… выступал за систему Михаила, – продолжал я. – Сперва моя идея встретила сопротивление. Кому охота провести остаток жизни, прячась внутри безвоздушной, выжженной звездным излучением каменной глыбы, бегающей по орбите внутри облака космического мусора? Но возражения отпадали одно за другим. Мы могли добраться до этой системы, не слишком приближаясь к скопищам волков, а метеоритное облако вокруг звезды и ее излучение обеспечивали идеальную защиту, особенно на первых порах, когда мы трудились над разборкой корабля.

– Что ж, хорошо, что твой голос восторжествовал.

– Если бы мы полетели куда-то еще, возможно, точно так же справились бы.

– Но ты этого не знаешь.

– Я знаю, что Солнечный Дол дался нам нелегко и что многие хотели меня линчевать за мое предложение.

– И все же в итоге ты фактически стал их главой. – Сидра посмотрела на меня с холодным восхищением, какое обычно приберегают для хорошо закаленного клинка. – Право голоса имел каждый пассажир, но твой оказался убедительнее.

– Кому-то все равно пришлось бы. Команда корабля передала все полномочия гражданскому совету поселения. Если бы образовался вакуум власти, скорее всего, я помог бы его заполнить. Но я вовсе не принимал решения в одиночку, будто какой-то самодержец. Были еще Морган Валуа и… Рюрик Тэйн.

– Тот, которого ты потом застрелил или пытался застрелить?

– Все, к чему нас вынуждали обстоятельства, Сидра, было связано исключительно с волками. – Я взглянул на предмет у себя в руках, вновь почувствовав его странную и пугающую притягательность. Ни одна ядовитая змея или паук не могли вызвать у меня большего трепета. – Я видел все те передачи. В том, как умирали люди, не было ничего отстраненного или абстрактного. Истребление человечества – не просто некая бюрократическая процедура. Это крики, удушье, отчаяние, ужас, боль и тоска, и ты знаешь, что они не закончатся никогда. Я увидел все это и поклялся, что в Солнечном Доле ничего подобного не случится. – Я сглотнул, ощутив вдруг сухость в горле. – И я сдерживал свое обещание до самого конца.

– Обещание, которое едва не довело тебя до массовой резни. Бедный мой брат Воин.

– Хватит, – со злостью бросил я. – Ты не была там, в тех пещерах. И у тебя нет никакого права меня судить.

– Есть, и более чем. Разве приговоренная не вправе высказать все, что она думает о своем палаче?

– Я сказал, что убью тебя, Сидра, но пока что не убил. – Я вздрогнул, пытаясь выбросить из головы ее безумные вопросы. Кусок стекла с неровными краями, просверленный посередине… – Это… волк, – сказал я, сосредоточиваясь на практических аспектах предмета, который держал в руках. – Как он тут оказался? И в самом ли деле ты уверена, что он мертв?

Сидра вздохнула – то ли с облегчением, то ли с разочарованием из-за того, что я не позволил ей и дальше бередить раны моего прошлого.

– Его обнаружила «Коса». Он упал на корпус корабля и сразу был опознан, помещен в карантин снаружи, а затем доставлен внутрь для исследования. Что касается второго твоего вопроса, то он не мертв. Иначе бы мы его не увидели. Когда волк умирает, куб схлопывается и остается лишь крохотная горстка пыли. Поскольку куб наличествует и корабль на него среагировал, это означает, что волк жив. Но, вероятнее всего, он пребывает в спящем или ослабленном состоянии и потому не представляет для нас непосредственной опасности. Можно? – Сидра осторожно забрала у меня контейнер и что-то проделала с органами управления на его торце. – Смотри, сейчас я уменьшу его сдерживающую силу.

– С ума сошла?

– Я сказала – уменьшу, а не отключу.

Пальцы Сидры забегали по кнопкам, будто по клавишам аккордеона. Машина ингибиторов увеличилась в размерах, превратившись из точки в черное пятнышко величиной с чешуйку кожи. Однако я все так же не мог различить ее структуру, увидеть хоть какой-то намек на глубину. Сидра позволила ей еще немного вырасти – до размеров рисового зернышка, потом изюминки, потом маленькой игральной кости с пустыми гранями.

– Хватит, – прошептал я.

Контейнер дрожал в ее руках. На его концах пульсировали красные огоньки.

– Ага, значит, ты все-таки живой. – Сидра позволила кубику еще увеличиться, так что размерами он теперь походил на те, в которые играют дети. Фиолетовое свечение усилилось, красные огоньки теперь горели непрерывно – устройство сдерживало стремление куба расширяться дальше. – Ты ведь спал, пока не наткнулся на меня? Спал и почти забыл, кто ты. Кем должен быть. Но теперь вспоминаешь. – Она подняла устройство так, что куб оказался на уровне ее глаз. – Столько решимости, столько зла, столько страстного желания исполнить свой долг. Столько… самоотверженности. – Она щелкнула пальцами, и бока устройства ярко вспыхнули белым.

Я моргнул, а когда в глазах прояснилось, увидел, что цилиндр пуст и фиолетовое свечение тускнеет. Сидра открыла маленькую крышку в его основании, и высыпалось чуть-чуть мелкой пыли. Растерев пыль в пальцах, она поднесла их к моему носу. – Понюхай. Именно так пахнет истребление человечества.

– Как фейерверк?

– Не знаю, как пахнут фейерверки. Но говорят, все мы по-разному воспринимаем этот запах. Он пробегает по обонятельному нерву и находит в каждом из нас что-то свое. Некие воспоминания или нечто связанное со смертью.

– Как я понимаю, эта пыль безвредна?

– Инертная материя. Когда волки схлопываются – когда внешняя сила превосходит их способность генерировать поле, – они не оставляют после себя ничего полезного, ничего такого, что низшие существа могли бы воспроизвести и обратить против них. Так что – да, она безвредна.

– Собственно, в этом не было никакой необходимости, Сидра.

– Напротив, была, и немалая. В тех передачах ты видел худшее, на что они способны. Вопли и горе. Я тоже получила свою долю. И тебе знаком более медленный и мучительный кошмар, когда приходится прятаться годами, десятилетиями, и единственная ошибка может стать роковой. Этот кошмар проникает в каждую твою мысль, в каждое сновидение. Он лишает надежды и пятнает любое радостное событие мыслью, что все может скоро закончиться, причем ужасно. Но есть и иная истина, которую мы должны всегда помнить. Несмотря на все то, что волки с нами сотворили, поставив нас на грань гибели, они не неуязвимы. Мы можем убить их, и мы это сделаем.

Пару секунд слова Сидры эхом отдавались в моей душе. Наконец я ответил:

– Возможно, мы способны их убить. Но только если они будут любезно являться по одному или по двое, причем в полусонном состоянии.

– Найдутся и другие средства. Собственно, они уже есть. – Сидра отложила контейнер, который, похоже, исполнил свое предназначение – шокировать меня или вдохновить, а может, и то и другое вместе. – Теперь мы по крайней мере знаем, что волки все еще здесь, пусть и в состоянии некой спячки. «Коса» может справиться по-тихому с небольшим их отрядом. Но сталкиваться с более крупными стаями крайне нежелательно.

– А если все-таки столкнемся?

– Возможно, нам стоит поискать какого-нибудь убийцу волков. – Сидра немного помолчала. – Что мы в любом случае сделаем – с твоей помощью.

По мере того как мы приближались к поселениям, расстояние между ними уменьшалось до каких-то сотен метров. В похожих на каньоны пространствах царила темнота, и я испытывал неодолимое желание повернуть назад. Но Сидра продолжала следовать сигналу маяка, и ничто не могло ее устрашить.

– Видишь? – вдруг спросила она.

– Что?

– Черные нити, какие-то темные структуры, соединяющие эти дрейфующие громадины. Вот почему они движутся по одной и той же орбите. Их тащат на буксире. – Она на минуту задумалась. – Вряд ли это имеет отношение к волкам. Если бы они намеревались поглотить эти руины как питательный материал, уже давно бы это сделали. Впрочем, им это ни к чему – в системе хватает сырой материи, бери не хочу.

– Тогда что это?

– Нечто местного происхождения, вышедшее из-под контроля. Возможно, штаммы чумы, вырвавшиеся из частных вивариев или потайных ниш, где их не удалось полностью уничтожить. А может, некий преднамеренно запущенный самовоспроизводящийся биологический или кибернетический процесс, который теперь неограниченно разросся, превзойдя любые прихоти его создателей.

– А волки не вернутся, чтобы его прекратить?

– Вряд ли это настолько их заботит. Для них это мелочь.

– Мелочь?

– Волки уже раздирали в клочья целые цивилизации, многие из которых наверняка порождали в терминальной стадии нечто подобное, своего рода маркер предсмертных судорог высокоорганизованного общества. – Немного подождав, она вывела на дисплей синтезированное изображение замысловатых сетевидных структур, связывающих руины, – расходящиеся в стороны голубые линии, пересеченные голубыми же концентрическими окружностями. – Ничего не напоминает?

– Паутина. А там, где паутина…

– И потому нам нельзя медлить. Маяк прямо впереди, закреплен на внешней стене ближайшего поселения. Иди надевай скафандр. Когда поравняемся с нашей целью, ты должен быть готов к выходу.

– А кого-нибудь из твоих роботов послать нельзя?

– В отличие от скафандров, они не способны эффективно передвигаться в вакууме. И если уж я собралась доверить тебе скафандр, то вполне могу дать ему возможность действовать автономно.

– До чего же я рад, что смогу действовать автономно, – ответил я.

Чтобы добраться до маяка, от скафандра не требовалось особых усилий – нам предстояла всего лишь быстрая прогулка через пару сотен метров открытого космоса. Ко времени моего выхода роботы доставили в шлюз автоматический зонд, который теперь висел за моей спиной, разматывая тонкую как волос нить, связывавшую его со «Косой». Основную часть зонда составлял короткий цилиндр с двумя ручками и встроенным в один из его торцов набором захватов, резаков и дрелей. Сидра заверила меня: он знает, что делать.

Пространство, в котором я плыл, представляло собой похожую на каньон щель между двумя поселениями, которые сблизились друг с другом, но не сплавились вместе. Испещренные вмятинами и шрамами поверхности были готовы сомкнуться, будто пара гнилых коренных зубов. Они тянулись во все стороны, оставляя лишь узкие промежутки сверху и снизу. Почерневшие и покрытые коростой стены не испускали света, но внизу простирался Йеллоустон, ярко освещенный лучами Эпсилона Эридана. Часть отраженных лучей проникала в ущелье между поселениями, отбрасывая отблеск цвета сепии на корабль, мой скафандр, стены поселений и тянувшуюся между ними паутину.

Сидра загрузила в скафандр навигационные данные маяка, но мне все же потребовалась минута, чтобы опознать цель. Маяк имел форму двенадцатигранника около четырех метров в поперечнике, с панелями из какого-то блестящего вещества. Его частично окутывала паутина, связывавшая его со стеной, но не настолько плотно, чтобы нельзя было добраться.

По мере моего приближения паутина утолщалась. Скафандр хотел ринуться напролом, но я замедлил его и переключил в полностью ручной режим. В конце концов мне пришлось подогнуть руки и ноги, чтобы протискиваться в самые узкие проходы. Добравшись до маяка, я сумел распрямиться и поставить ногу на выступ стены, а затем положить руку на одну из панелей двенадцатигранника.

Мы знали, что маяк работает, так что меня нисколько не удивил мерцающий за панелью огонек – единственный признак жизнедеятельности, который я видел в окрестностях Йеллоустона, знак того, что наша цивилизация способна была оставить после себя нечто большее, нежели безмолвные руины. Прежде чем двинуться дальше, я взглянул сквозь паутину, убедился, что «Коса» на месте. Сидра не выходила со мной на связь, даже не послала сигнал, но я представлял себе, как она наблюдает за моими успехами.

Я приставил режущую кромку зонда к ближайшей и наименее заслоненной панели. В последнее мгновение зонд вырвался из моей руки и зафиксировался на поверхности маяка. Положив ладонь на другую грань маяка, я ощутил вибрацию, которая продолжалась минуту или две, а затем прекратилась. Маяк слегка подрагивал и сотрясался, но я уже знал, что зонд вонзил свои клыки в его внешнюю броню и теперь преодолевает более мягкую ткань логических массивов и регистров памяти.

Маяк тревожно мерцал огоньками. Я настороженно наблюдал за ними, желая, чтобы приключение поскорее закончилось. Пока дело ограничивалось огоньками, опасности не было – вряд ли их свет можно заметить за пределами каньона.

Маяк резко дернулся, едва не сбросив меня с моего насеста. Видимо, зонд прорвал какую-то внутреннюю мембрану… а может, разрушил находящийся под давлением сосуд или элемент питания. Огоньки погасли. Зонд прекратил свои усилия.

– Сидра… – начал я, но тут зонд вздрогнул и возобновил работу, послав импульс по линии обмена данными, – и маяк в буквальном смысле завопил.

Половина его граней вспыхнула ослепительным розовым светом, и он начал подавать пронзительный сигнал тревоги в широком диапазоне частот, в усиленном виде поступавший в шлем моего скафандра. Я не сомневался, что сигнал достаточно мощный и его можно принять на другом полушарии Йеллоустона, а может, и дальше.

Я попытался отсоединить зонд, но тот будто врос корнями, продолжая сверлить. Сдвинуть его было невозможно.

– Сидра! – заорал я, воспользовавшись каналом связи скафандра с кораблем; теперь, когда мы уже производили столько электромагнитного шума, это не имело значения. – Из-за тебя тут что-то сработало! Заставь его замолчать!

– Нет, еще рано. Данные только начали поступать на «Косу».

– Волки услышат!

– Что случилось, то случилось, уже ничем не поможешь. Остается лишь надеяться, что волки воспримут сигнал как естественное последствие происходивших здесь разрушительных процессов. К тому же я изучаю ряд способов, как перехватить управление…

– Изучай быстрее!

Маяк смолк. Панели перестали мигать розовым. Все закончилось так же внезапно, как и началось, но меньшим потрясением для меня не стало.

Казалось, зонд впрыснул в добычу смертельный яд и теперь высасывает ее досуха. Я еще несколько секунд понаблюдал за ним, гадая, есть ли смысл оставаться тут. Если вернусь, «Коса» наверняка сумеет втянуть зонд обратно без моей помощи.

Маяк снова слабо шевельнулся в своем гнезде из паутины, но на этот раз инициатива исходила не от него, а от самой паутины, пришедшей в движение. Я замер, озираясь. То, что до этого выглядело неподвижным, начало ползти и сочиться. Отблески цвета сепии подчеркивали тысячи теней, наползавших со всех сторон, по мере того как паутина сжималась, расширялась и плыла в соответствии с неким обширным, медлительным и тщательно скоординированным планом.

Я оттолкнулся от уступа и устремился в открытый космос. Зонд мог рисковать и дальше, но мне хотелось убраться из зоны, где паутина была наиболее плотной. Она уже полностью окутала маяк, заключила его в сжимающийся кокон из ползучих нитей. Сидра настроила скафандр так, чтобы он ориентировался по маяку, но предоставила мне самому прокладывать обратный путь к «Косе». Я все еще мог различить черное пятно корабля, но, по мере того как пространство передо мной перечеркивали нити паутины, сосредоточиться на нем становилось все сложнее. Паутина теперь двигалась, как и та, что возле маяка, причем все резвее. Некоторые нити были толщиной с древесный ствол, они сгибались и извивались с молчаливой голодной целеустремленностью питонов.

– Сидра, – сказал я, чувствуя, как страх превосходит желание не издавать ни звука, – похоже, мы запустили какой-то процесс. Лучше уведи «Косу» подальше отсюда.

– Я еще не закончила. Оставайся возле зонда, на случай, если он отсоединится.

– К черту зонд! Я уже возвращаюсь. Но мне хотелось бы, чтобы к моему прибытию корабль был цел и невредим.

– Это было единственное твое испытание. Единственное, о чем я тебя попросила…

– В смысле, потребовала?..

– Возвращайся, – прошипела Сидра.

Что-то ухватило меня за лодыжку, и скафандр резко остановился, не успев набрать хоть какую-то скорость. Черное щупальце сжималось все сильнее, образовав петлю. Отбиваясь всеми конечностями, я сумел освободиться – похоже, за миг до того, как петля лишила бы меня возможности сбежать. Возможно, у скафандра имелись в резерве некие средства, но я не был готов поставить на них собственную жизнь. Тяжело дыша, я включил реактивные двигатели. К «Косе» все так же тянулась тонкая нить, в которой отразился последний золотистый отблеск Йеллоустона, прежде чем планета под нами погрузилась в ночь. Корабль, до которого оставалось менее двухсот метров, теперь виднелся отчетливее, но его корпус активно исследовала паутина. Сидра наверняка об этом знала, но продолжала медлить с отлетом, намереваясь высосать из своей добычи все данные до последней капли. Если бы в моем скафандре имелось нечто, способное перерезать эту нить, я бы сделал это, не колеблясь.