Текст книги "Ковчег Спасения"

За спиной Клавэйна и перпендикулярно ему лежали в промежутках между орудийными блоками и контейнерами с топливом Скади и Ремонтуар, облаченные, как и пилот, в легкие скафандры. Их черная бронированная поверхность казалась продолжением внутренней обшивки корвета. Для уже одетых в скафандры людей место отыскалось с огромным трудом, но облачиться в скафандр внутри тесного корвета было попросту невозможно.

– Скади?

– Да, Клавэйн?

– Думаю, можно уже без опаски сказать, куда мы направляемся.

– Следуйте плану полета. Прибудем уже скоро и вовремя. Главный конструктор встретит нас.

– Главный конструктор? Я с ним знаком?

В оконном стекле отразилась кривая ухмылка Скади.

– Клавэйн, я вас с удовольствием познакомлю.

Он хорошо представлял себе положение корвета. Суденышко не вышло за пределы кометного пояса, содержавшего Материнское Гнездо. Вокруг – лишь пустота, изредка перемежаемая кометами. Некоторые ледяные глыбы сочленители превратили в приманку для врага, другие оснастили датчиками, глушителями связи и мощными минами. Но столь близко от Гнезда кометы едва ли могли быть опасными.

Во время полета он слушал новости. Теперь лишь самые твердолобые ура-патриоты твердили, что демархисты могут победить. Большинство комментаторов говорило о поражении открыто, хотя употребляли термины двусмысленные, успокаивающие: «прекращение боевых действий», «уступка некоторым требованиям противника», «начало новых переговоров с сочленителями». Политкорректные заклинания лились нескончаемым потоком, но стоящая за ними правда угадывалась без труда.

Сочленителей атаковали все реже, а процент успешных нападений упал почти до нуля. Демархисты сосредоточились на защите баз и крепостей, но терпели поражения даже там. Базы приходилось снабжать припасами, материалами и оружием; надо было отправлять на автопилоте конвои по длинным траекториям сквозь систему. Сочленители перехватывали их без труда. Дошедший же до цели груз, как правило, не окупал затрат на перевозку. Демархисты запустили экстренные программы, стараясь восстановить хоть часть былых нанотехнологий. Но доходившие из лабораторий слухи намекали на жуткие катастрофы: целые институты превращались в серую слизь под натиском взбесившихся нанорепликантов. Уничтоженное плавящей чумой восстановить не удавалось. Технология оставалась на уровне двадцать первого века.

И чем отчаяннее были попытки, тем хуже выглядели неудачи.

Оккупационные силы сочленителей уже захватили несколько окраинных поселений, установили марионеточные режимы и позволили обычной жизни продолжаться, как и раньше. Никого к присоединению не принуждали, хотя злые языки и утверждали: дайте срок, и всем засунут в головы имплантаты, присоединят насильно к безликому коллективному разуму. В марионеточных анклавах случилось несколько терактов, причинивших серьезный ущерб власти сочленителей. За этими акциями стояли угонщики, баньши, гиперсвиньи и прочие маргиналы системы, объединившиеся против новых хозяев. Клавэйн подумал, что они, сами того не ведая, как раз и приближают насильственное приобщение населения к коллективному разуму, – это оправдано хотя бы необходимостью успокоить народ.

Но пока Йеллоустон и его ближайшие окрестности – Ржавый Пояс, лежащие на высоких орбитах отдельные жилые станции, «карусели», причалы для кораблей – оставались вне зоны боевых действий. Феррисвильской конвенции хватало проблем, но видимость контроля над Ржавым Поясом она все же сохраняла. Обе враждующие стороны устраивала возможность иметь нейтральную зону, где резиденты разведок могут обмениваться информацией, а тайные агенты – внедряться в самые разные слои общества, вербовать информаторов, находить симпатизирующих, распознавать дезертиров. Кое-кто утверждал: это лишь на время, сочленители не остановятся, захватят всю систему. Несколько десятилетий назад они уже владели Йеллоустоном, поэтому не откажутся от шанса завладеть им навсегда. В прошлый раз пауки явились по приглашению демархистов, но теперь установят такой тоталитарный режим, какого история не знала уже несколько веков.

А за строками угадывалось, что это может быть еще и оптимистическим прогнозом. Клавэйн подумал, что под страхами может лежать зерно истины.

Скади говорила, что сигнал от потерянного оружия зарегистрировали более тридцати лет назад. Данные совета, секретные прежде архивы подтверждали ее слова. Но непонятно, отчего возврат оружия стал задачей первостепенной важности для Гнезда. По словам Скади, из-за войны нельзя было раньше снарядить экспедицию – но это, несомненно, лишь часть правды. Наверняка назревает кризис, вот и понадобилось срочно вернуть оружие. Внутреннее святилище чего-то очень сильно боится.

Возможно, Скади и Внутреннее святилище, членом которого она, безусловно, является, – недоговаривают о волках. После возвращения Галианы их определили как реальную, но второстепенную угрозу, способную стать первостепенной лишь при дальнейшем углублении людей в космос. Быть может, получена новая информация? Вдруг волки уже на пороге?

Хотел отбросить эту мысль, посчитать несущественной, – но из головы она не шла. Весь остаток перелета Клавэйн упорно возвращался к ней, рассматривал под разными углами, разбирал по косточкам, осаждал аргументами.

Он оторвался от мучительных размышлений, прикрыл их сиюминутными соображениями, лишь когда Скади настойчиво впихнула в голову мысль:

– Клавэйн, мы уже почти на месте. Вы понимаете, что увиденное не должно быть разглашено?

– Разумеется. Надеюсь, вы постарались обеспечить секретность происходящего здесь. Если на вашу деятельность обратили внимание враги, это может дорого обойтись всем нам.

– Мы ничье внимание не привлекли.

– Суть не в этом. В пределах десяти световых часов от Гнезда не должно быть никакой деятельности…

– Послушайте, Клавэйн! – Скади попыталась нагнуться, и ее черный скафандр натянул ремни, удерживающие в нише. – Вам следует понять: война для нас теперь далеко не самая важная забота. Мы ее выигрываем.

– Не стоит недооценивать демархистов.

– Мы их оцениваем адекватно. Намного важнее сейчас вернуть оружие.

– Его правда необходимо вернуть? Не достаточно ли уничтожить?

Клавэйн очень внимательно изучил реакцию Скади на вопрос. Даже сейчас, после допуска в совет, ее разум оставался закрытой книгой.

– Зачем его уничтожать?

– Но вы же сказали: главная цель – не допустить, чтобы оружие попало в чужие руки.

– И это правда.

– Значит, вы позволите уничтожить пушки? Рассуждая логически, это самый простой выход.

– Для нас желательно было бы вернуть оружие целым.

– Желательно?

– В высшей степени.

Двигатели корвета заработали интенсивнее. Из сумрака выплыла едва различимая темная громада кометы. Локаторы зашарили по ее поверхности, пытаясь добыть побольше данных. Похоже, комета вращалась медленно. Немного быстрее, чем Материнское Гнездо, но в пределах нормы. Клавэйн оценил протяженность этого грязного снежка в семь-восемь километров, на порядок меньше крепости сочленителей. Комету с легкостью можно было бы спрятать в полом ядре Гнезда.

Корвет завис вблизи черной пористой поверхности, синхронизировался, выбросив дрожащие струи фиолетового пламени, затем выстрелил якорями. Те врезались, пробив тончайшую, почти невидимую эпоксидную пленку, обтягивающую комету прочности ради.

– Ваши пчелки-труженицы изрядно поработали. Сколько занято людей?

– Нисколько. Наведывались сюда немногие, надолго не оставался никто. Вся работа целиком автоматизирована. Периодически представитель Узкого совета является проверить дела, но бо́льшую часть времени роботы функционируют автономно.

– Но роботы не настолько умны!

– У нас очень умные роботы.

Клавэйн, Ремонтуар и Скади покинули корвет через донный люк, пролетели несколько метров до поверхности, ударились о пленку. Та подцепила, словно мух на липучку, заколебалась, гася энергию удара. Когда прекратила колебаться, Клавэйн медленно отлепил руку, принял вертикальное положение. Поверхностная структура пленки позволяла двигаться по ней в нормальном темпе, но на любое резкое движение отвечала повышенной вязкостью и клейкостью, не давая оттолкнуться с силой, достаточной для удаления от кометы. Пленка же в целом при воздействии на нее с небольшой силой практически не прогибалась, но при ударе со скоростью несколько метров в секунду становилась эластичной. То есть медленно идти она позволяла, но попытка ускориться неизбежно приводила к запутыванию и обездвиживанию неосторожного.

Скади, чей гребнистый шлем отличал ее безликий в остальном черный скафандр от прочих двух, шла первой, следуя неким ориентирам, похоже известным лишь ей. Спустя пять минут достигли небольшой впадины. В самом низу Клавэйн различил отверстие входа, почти незаметное на фоне бархатной черноты кометной поверхности. Вокруг дыры пленку удерживал кольцеобразный комингс.

Скади опустилась у дыры на колени. Липкая поверхность будто потекла, охватывая ноги. Скади постучала дважды о комингс, замерла, ожидая. Прошло не больше минуты, и вынырнул робот. Просунулся сквозь узкую горловину, и на поверхности тут же растопырил множество манипуляторов. Типовой строительный робот, один из тысяч автоматических тружеников Материнского Гнезда. Но держался он с обескураживающей уверенностью, даже с нахальством.

– Клавэйн, Ремонтуар, позвольте представить вас Главному конструктору.

– Этот робот – Главный конструктор?

– Уверяю вас, это непростой робот.

Затем Скади произнесла вслух:

– Главный конструктор, мы хотим осмотреть верфь. Пожалуйста, пропустите нас.

Голос робота напоминал осиное жужжание:

– Я не знаком с этими персонами.

– Клавэйн и Ремонтуар имеют разрешение совета. Просканируйте мой разум, убедитесь, что меня не принудили.

Робот целиком вылез из прохода, приблизился к Скади, выставив многочисленные конечности – одни с остриями, другие с захватами, инструментами либо датчиками. По обеим сторонам клиновидной головы – основные датчики, собранные в пучки и похожие на фасеточные глаза. Скади не шелохнулась, когда громоздкая машина нависла, склонила голову, покачала ею. Затем отстранилась:

– Хорошо. Я хочу просканировать их разумы тоже.

– Пожалуйста.

Робот придвинулся к Ремонтуару, склонил голову. Потратил чуть больше времени, чем на Скади. Затем, очевидно удовлетворенный, переместился к Клавэйну. Тот ощутил механическое копание в рассудке, безжалостное, холодное и методичное. Из прочесываемой памяти хлынул хаос звуков, запахов, образов, сменяясь в мгновение ока. Иногда машина замедлялась, снова обращалась к уже прочесанному участку памяти, явно подозревая неладное. Другие же участки пропускала, не выказывая интереса. Процесс проверки был милосердно коротким, но все равно показался унизительным, словно грабеж.

Сканирование прекратилось, хаос воспоминаний улегся, и власть над собственным разумом вернулась.

– Этот имеет внутренний конфликт. Сомнения. Не могу прочитать глубинные слои. Возможно, следует использовать высокое разрешение. Умеренная хирургическая процедура позволит…

– Этого не нужно! – прервала робота Скади. – Клавэйн имеет право сомневаться. Ты пропустишь нас?

– Это исключено! Непорядок! Чрезвычайное происшествие! Умеренное хирургическое вмешательство…

Машина по-прежнему нацеливала датчики на Клавэйна.

– Главный конструктор, я приказываю: пропусти нас!

Робот отскочил:

– Я подчиняюсь! Но предупреждаю: пребывание должно быть кратким!

– Мы тебя надолго не задержим! – заверила Скади.

– Да, не задержите. Я также настаиваю, чтобы вы отдали оружие! На моей комете не могут находиться генераторы излучения большой плотности!

Клавэйн глянул на пояс скафандра. Почти забыл, что там кобура со штатным маломощным бозером. Вынул его, хотел положить на лед – но тут мелькнул манипулятор робота, мгновенно выдернув оружие из руки и швырнув в пространство. Пистолет закувыркался, уносясь прочь – робот бросил его с огромной силой, чтобы не оставить на орбите кометы. Затем Главный конструктор так же поступил с оружием Скади и Ремонтуара. Развернулся – стремительно движущиеся конечности слились в одно целое – и нырнул в отверстие.

– Пойдем! Он не любит гостей и, если задержимся, начнет злиться.

– А разве он еще не разозлился? – передал мысль Ремонтуар.

– Скади, что это за наглец? – Клавэйн не скрывал раздражения.

– Просто робот… но чуть умнее обычных. Это вас беспокоит?

Клавэйн нырнул вслед за ней в тоннель, отталкиваясь от стен, скорее плывя, чем идя. Когда пистолет висел на поясе, его присутствие почти не ощущалось, но без оружия как-то не по себе. Клавэйн пошарил на поясе и не нашел ничего, способного повредить роботу. Зажимы, миниатюрные крючья, пара сигнальных маячков с ноготь величиной, стандартный баллон с изолирующей пеной. Видом он похож на пистолет, но смесь выбрасывает всего на два-три сантиметра. Единственное оружие – пьезонож, способный разрезать скафандр, но против бронированного либо просто хорошо тренированного соперника бесполезный.

– Черт возьми, знаете же: беспокоит, и еще как. Раньше в мою голову машины не лазили, по крайней мере так бесцеремонно.

– Робот должен знать, можно ли доверять нам, – ответила Скади.

Во время сканирования Клавэйн ощутил интеллект машины – резкий и холодный.

– Насколько он умен? Способен пройти тест Тюринга?

– Гораздо выше. По крайней мере, альфа-уровень. Клавэйн, не смотрите на меня с таким отвращением. Некогда вы соглашались работать с машинами, почти не уступавшими вам интеллектом.

– Со временем мое мнение о таких машинах сильно изменилось.

– Быть может, вы просто ощутили угрозу с его стороны, испугались?

– Я?.. Скади, мне жалко и больно смотреть на машину, которую вы сделали разумной – но лишили свободы, поработили. Это противоречит всему, ради чего мы живем.

– Я согласен с Клавэйном, – холодно и спокойно заметил Ремонтуар. – До сих пор мы обходились без разумных машин. Не из страха перед ними, а потому, что разумное существо должно само выбирать свою судьбу. Но ведь этот робот не свободен в поступках. У него нет воли, только разум. Одно без другого – ничто. Мы воевали из-за меньшего насилия над природой.

Впереди разгорелся бледно-лиловый свет, показавший структуру стен. Теперь насекомоподобный силуэт робота четко выделялся в жерле тоннеля. Наверняка машина прислушивалась к обмену мыслями о своей рабской сути.

– Я сожалею об этом, – ответила Скади. – Но выбора не было. Нам необходимы разумные машины.

– Это рабство, – упрямо повторил Ремонтуар.

– Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Клавэйн всмотрелся в лиловый сумрак:

– Что же в них такого отчаянного? Я полагал, мы всего лишь хотим вернуть потерянную собственность.

Главный конструктор привел всех троих в полую внутренность кометы, к небольшой кабине, подвешенной на стене. Там пришельцы продели руки в петли, прикрепленные к прочному металлическому каркасу. Кабина была герметично изолирована, поскольку вокруг поддерживался столь чистый вакуум, что его могли серьезно загрязнить даже микроскопические газовые утечки из скафандров.

Глазам гостей предстала колоссальная пещера, залитая безжалостно ярким голубым светом, заполненная огромными машинами: царство невероятно целеустремленной деятельности, копошение мириадов механических созданий. Даже голова шла кругом. Казалось, смотришь в ожившую средневековую картину, тонущую в мелких подробностях: башни, перекрывающиеся арки блистающего небесного города, на постройках – сонмища среброкрылых ангелов, растворяющихся в дали, закутанной первозданной синевой. Затем постепенно пришло ощущение перспективы, и ангелы вдруг стали просто машинами, тысячными стаями стерильных роботов, носящихся по своим делам. Сообщались друг с другом лазерными импульсами. Рассеянные, они и наполняли пещеру дрожащим голубым сиянием. Внутри было очень холодно: стены испещрены усеченными черными конусами криоарифметических процессоров, отбирающих генерируемое интенсивной работой тепло. Без них комета уже давно испарилась бы.

Клавэйн с удивлением следил за этой лихорадочной деятельностью. Конечно, ожидал увидеть корабли, причем межзвездные – но степень их готовности поразила. Думал, обнаружит полусобранные остовы. Представшее его глазам было почти готово к полету. Целая дюжина субсветовиков, стоят вплотную друг к другу, окутанные геодезической сеткой строительных лесов. Одинаковые, гладкие и черные, словно торпеды или выброшенные на берег киты, у кормы – колючие отростки лонжеронов, держащих сочленительские двигатели. Хотя сопоставить не с чем, чтобы правильно оценить размер; похоже, всякий корабль как минимум трех-четырехкилометровой длины, гораздо больше «Паслена».

Скади, заметившая реакцию Клавэйна, улыбнулась:

– Впечатлены?

– Это любого впечатлит.

– Теперь понимаете, почему Главного конструктора так страшит риск шального выстрела или перегрузки охлаждающих процессоров? Думаю, вы давно уже спрашиваете себя, зачем мы снова начали строить звездолеты.

– Само собой. А еще спрашиваю: при чем здесь волки?

– По-вашему, отчего мы прекратили строить субсветовики?

– Увы, никто мне этого не соизволил рассказать.

– Но вы же разумный человек! Уверена, у вас есть пара идей на этот счет.

Поначалу Клавэйн хотел заявить: прекращение постройки субсветовиков его не слишком волновало. Решение было принято во время путешествия. Вернувшись, Клавэйн отнесся к нему как к свершившемуся факту. Война требовала немедленных действий, причем в непосредственной близости от Гнезда. Проблема субсветовиков казалась второстепенной.

Но, честно говоря, это было бы не вполне правдой. Прекращение строительства звездолетов всегда тревожило Клавэйна.

– По общему мнению, мы перестали их строить из-за экономических причин. А также чтобы не допустить их попадания к нежелательным элементам, вроде ультра. Возможно, мы обнаружили некий фатальный дефект в конструкции двигателей, приводящий к их случайным взрывам.

– Да, эти версии бытуют среди нашего населения. Равно как и дюжина прочих, от вразумительных до целиком параноидальных. А вы сами догадываетесь об истинной причине?

– По-моему, стабильные экономические отношения мы поддерживали только с демархистами. Ультра покупали корабли через вторые или третьи руки или просто крали. Но когда эпидемия подорвала экономику демархистов, наши отношения ухудшились, и мы потеряли главных партнеров. У них не осталось средств, чтобы покупать наши корабли, а мы не хотели продавать их тем, кто проявлял все бо́льшую враждебность.

– Здравая и прагматичная версия.

– У меня не было причин искать более глубокое объяснение.

– В ней есть зерно истины. И немалое. Политические и экономические факторы сыграли изрядную роль. Но не только они. Думаю, вы заметили, что мы прекратили строить даже корабли для собственных нужд.

– Шла война. Все средства тратились на нее. Нам хватало субсветовиков.

– Да, но даже имеющиеся звездолеты оставались в бездействии. Мы сильно сократили парк обычного межзвездного транспорта. Свели к минимуму сообщение между поселениями сочленителей в других системах.

– Но ведь война же…

– Которая на это решение почти не повлияла – разве что предоставила хороший повод. Прикрытие.

– Прикрытие? – Клавэйн чуть не расхохотался.

– Если бы вскрылась настоящая причина, паника распространилась бы по всему населенному людьми пространству. Потери в экономике и человеческих жизнях были бы несравнимо больше ущерба, причиненного нынешней войной.

– Полагаю, вы все-таки расскажете мне о настоящих причинах.

– Конечно. Ваша первая догадка была не так уж далека от истины. Дело в волках.

– Но это невозможно!

– Почему?

– Потому что мы узнали о них после возвращения Галианы. А она встретила волков только после раздела экспедиции.

Вряд ли стоило напоминать Скади, что строительство прекратилось задолго до обоих событий.

– В определенном смысле это верно. Лишь после возвращения Галианы Материнское Гнездо получило детальные сведения о природе и устройстве черных машин. Но о существовании волков и их намерениях стало известно задолго до того.

– Не может быть! Галиана встретила их первой.

– Нет. Она стала первой, кто сумел выжить после встречи с ними. Верней, сумел вернуться. До того к нам доходили лишь неясные слухи, известия о таинственно пропавших кораблях, непонятные просьбы о помощи. Проанализировав сведения за многие годы, Узкий совет пришел к выводу, что в межзвездном пространстве таится враг. Это само по себе было весьма печальным выводом, но еще горше оказалось то, что анализ однозначно указывал: чем бы ни был враг, он мог как-то следить за нашими двигателями. Мы предположили, что волки ловят излучаемые нашими двигателями и характерные именно для них тау-нейтрино.

– И что же Галиана?

– С ее возвращением мы убедились в своей правоте. К тому же она позволила нам увидеть и назвать врага. Мы благодарны ей хотя бы за это.

Затем Скади коснулась разума Клавэйна и переслала образ – беспросветную страшную тьму, усеянную россыпью слабых, едва заметных звезд. Их свет не рассеивал мрака, лишь делал его холоднее и страшнее. Скади представляла космос как нечто даже более антагонистичное жизни, чем бассейн с едкой кислотой. Но меж звезд угнездилось материальное, предпочитающее мрак и стужу, – черные машины. Скади дала отведать их разума, безжалостного и бесчеловечного. По сравнению с ним Главный конструктор казался образцом гуманности и дружелюбия. Разум волков и в самом деле был отчетливо хищным, исполненным свирепого голода, затмевавшего всякую мысль.

– Они всегда ждали во тьме, наблюдая, оценивая, – послала мысль Скади. – Четыре века нам везло. Очень везло. Мы пробирались на ощупь, светили и шумели, рассылали известия о себе во все стороны. Думаю, ко многому волки слепы – или фильтруют поступающие сигналы, пропуская лишь небольшую часть. Они не реагируют на телепередачи и радио, иначе явились бы столетия назад. Возможно, они реагируют лишь на несомненные признаки культуры, освоившей межзвездные полеты, а не просто на развитую технологию. Разумеется, это домысел – но нам остается лишь полагаться на него. Другого нет.

Клавэйн окинул взглядом дюжину новеньких кораблей:

– Так почему же мы возобновили их строительство?

– Потому что теперь мы можем не бояться. «Паслен» – прототип этих звездолетов, а они намного крупнее. У них малошумящие двигатели. Улучшив топологию реакторов, мы сумели снизить поток тау-нейтрино на два порядка. Это, конечно, далеко от идеала, но теперь мы можем путешествовать, не боясь волков. Само собой, новыми двигателями должны владеть исключительно сочленители.

– Не сомневаюсь.

– Рада, что разделяете мою точку зрения.

Клавэйн снова посмотрел на субсветовики – двенадцать близнецов «Паслена», раздавшихся в ширину не менее чем на четверть километра. Такие же толстобрюхие, как старые корабли переселенцев, спроектированные для перевозки десятков тысяч спящих в анабиозе.

– А как насчет прочего человечества? Насчет старых кораблей, еще активно используемых?

– Делаем все возможное. Агенты Узкого совета сумели вернуть немало кораблей – и, само собой, уничтожить. Их нельзя использовать, а их двигатели реконструировать, сделать тихими.

– Нельзя реконструировать?

Из разума Скади явился образ: небольшая планета или спутник, из чьей поверхности выдран огромный полусферический кусок, раскаленный докрасна.

– Да.

– Я полагаю, вам никогда не приходило в голову проинформировать все человечество?

За стеклом шлема Клавэйн разглядел снисходительную улыбку.

– Ах, Клавэйн… мы постоянно заботимся о благе всего человечества. Меня радует ваш идеализм, честное слово. Но посудите: какой толк от обнародования известного нам? Информация настолько ценна и опасна, что ею нельзя поделиться и с большинством сочленителей. Боюсь и представить, какой эффект она произведет среди остальных народов.

Клавэйн понимал: она права. Тут не поспоришь. Уже с полвека ни одному заявлению сочленителей не верят. В самом простом и ясном предупреждении о страшной опасности будут искать двойное дно.

Даже если сочленители безоговорочно сдадутся, капитуляция будет воспринята как очередная уловка.

– Возможно, вы и правы. Очень даже возможно. Но это не объясняет внезапное возобновление строительства.

– Это чисто предупредительная мера, на случай внезапной надобности в субсветовиках.

Взгляд Клавэйна снова переключился на корабли. Даже если каждый может нести пятьдесят-шестьдесят тысяч криокапсул – а эти звездолеты на вид способны взять намного больше, – то в эскадре поместится половина населения Материнского Гнезда.

– Чисто предупредительная мера, и все?

– Еще остается наша небольшая проблема: «адское» оружие. Пара этих кораблей и прототип отправятся за ним, вооруженные по последнему слову нашей техники. Также их оснастят новейшей аппаратурой, дающей немалое тактическое преимущество.

– Эту аппаратуру вы и испытывали на «Паслене»?

– Испытания еще не закончены, но да, речь о ней…

Скади запнулась, но тут же продолжила:

– Главный конструктор, мы завершили визит. Гости увидели достаточно. Каков, по-вашему, срок, необходимый для приведения кораблей в полетную готовность?

Робот, прижавший все конечности к телу, повернул к Скади треугольную голову:

– Шестьдесят один день восемь часов тринадцать минут.

– Спасибо. Приложите все усилия, чтобы справиться раньше. Мы ведь не желаем отбирать у Клавэйна ни единой лишней минуты, не так ли?

Тот промолчал.

– Пожалуйста, следуйте за мной! – приказал Главный конструктор, указывая манипулятором в сторону выхода.

Торопился избавиться от гостей.

Клавэйн постарался идти первым после робота.

Он пытался избавиться от лишних мыслей, успокоить разум, сосредоточившись целиком на предстоящем деле. Путь назад, к поверхности кометы, показался намного длиннее, чем путь вниз. Впереди деловито шевелил конечностями Главный конструктор, продвигаясь сквозь темную дыру во льду. Настроение машины угадать было невозможно, но, скорее всего, робот радовался долгожданному избавлению от непрошеных визитеров. Он был запрограммирован ставить безопасность работы превыше всего, и, хоть с посетителями обращался не слишком вежливо, его ревностность в работе не могла не восхищать. Клавэйн видывал много носителей искусственного интеллекта, иногда весьма убедительно имитирующего самостоятельный разум и неприятного в общении. Но этот, кажется, искренне не любил людей.

На полпути назад Клавэйн внезапно остановился.

– Что такое?

– Не знаю. Скафандр регистрирует небольшую утечку в перчатке. Должно быть, зацепился за стену тоннеля.

– Клавэйн, это невозможно. Стена – слегка уплотненный кометный лед. Порезаться о него – все равно что о дым.

– Значит, я порезался дымом. Либо в стене оказался острый обломок породы.

Клавэйн обернулся, поднял руку. На тыльной стороне левой кисти мигала розовым область, где происходила медленная утечка.

– Он прав, – сказал Ремонтуар.

– Это несерьезно. Исправим, когда вернемся на корвет.

– Рука мерзнет. Скади, я уже терял ее и не хочу потерять снова.

Скади не сдержала раздражения, прошипела:

– Так почините же скорей!

Клавэйн кивнул, вытащил из-за пояса баллончик с герметизатором. Сузил отверстие экстрактора до предела, прижал наконечник к перчатке. Герметик выползал серым тонким червем, мгновенно связываясь с материей скафандра и твердея. Клавэйн поводил струей по перчатке, протягивая серые нити.

Руке было холодно. Она болела, ведь лезвие пьезоножа пробило ее насквозь. Клавэйн нанес себе травму одним быстрым движением, не снимая ножа с пояса, одной рукой проведя вдоль него, другой – наклонив инструмент. Оставалось лишь радоваться, что рана не оказалась серьезной.

Он повесил баллончик на пояс. В шлеме по-прежнему звучал предупреждающий сигнал, перчатка продолжала светиться розовым – герметик не целиком перекрыл мигающую область, – но ощущение холода ушло. Утечка осталась, но малая, не представляющая опасности.

– Каковы результаты? – спросила Скади нетерпеливо.

– Полагаю, с дырой справился. Рассмотрю получше, когда вернемся на корвет.

К большому облегчению Клавэйна, инциденту не придали особого значения. Робот засеменил дальше, люди поспешили за ним. Наконец выбрались на поверхность. Обычный момент головокружения. Кометная гравитация очень слаба, легко представить, что не стоишь на поверхности, а висишь на угольно-черном потолке, внизу – бескрайняя пустота. Но головокружение миновало, к движениям вернулась уверенность.

Главный конструктор протиснулся в жерло тоннеля и скрылся из виду.

Трое сочленителей пошли к корвету – черному клину на фоне космической темноты.

– Клавэйн?

– Скади, я слушаю.

– Вы не против, если я кое-чем поинтересуюсь? Главный конструктор заключил, что у вас серьезные сомнения… Вы и в самом деле сомневаетесь или робота смутила архаичность ваших имплантатов?

– Догадайтесь сами.

– Но вы же понимаете, что нам необходимо вернуть оружие? Я имею в виду, вы по-настоящему убеждены в этом?

– Как ни в чем другом. Я прекрасно отдаю себе отчет, для чего понадобились эти пушки.

– Я чувствую, ответ правдив.

– А как иначе? Продемонстрированное вами сомнений не оставляет.

Клавэйн опережал Скади и Ремонтуара на десять-двенадцать метров, двигаясь со всей возможной быстротой. Когда достиг первого швартовочного троса, ухватился за него одной рукой и внезапно развернулся лицом к спутникам. Те застыли, удивленные.

– Клавэйн?

Он выхватил из-за пояса установленный на максимальную остроту нож и ткнул в пленку, покрывавшую комету. Резко потянул, вспарывая, по-крабьи перемещаясь боком. Пленка резалась почти без усилий. Выпустить трос Клавэйн не мог, потому прорезал всего метра четыре.

Пока не сделал это, не мог оценить, достаточно ли окажется. Но движение под ногами дало понять: вполне. Пленка стремительно выползалась из-под корвета, движимая собственным натяжением. Без посторонних усилий разрез делался шире, длиннее: шесть метров, десять… Будто невидимая рука расстегивала молнию. Оказавшихся по другую сторону разреза Скади и Ремонтуара оттягивало в сторону пленкой.

Расправа с пленкой заняла пару секунд, но Скади хватило и их. С лихвой.

Как только Клавэйн ткнул ножом в пленку, он ощутил свирепую атаку на разум. Скади поняла, что он задумал. Обрушила мощь, о которой Клавэйн и не подозревал. Позабыв об осторожности, принялась грубой силой взламывать мозг. Низвергла лавину программ, ищущих контроль над основными функциями организма, лезущих в бессознательное, старающихся отключить рассудок, парализовать или просто умертвить. Будь Клавэйн обычным сочленителем, его мозг был бы захвачен в микросекунды. Скади приказала бы нейроимплантатам самоуничтожиться, раскалиться, взорваться – и убила бы. Но Клавэйн лишь ощущал страшную боль – словно в череп загоняли размеренными ударами стальной костыль.