Текст книги "Дождь Забвения"

Глава 11

Когда поели, Флойд оставил Грету курить, а сам добился от официанта разрешения позвонить. После чего выудил блокнот, набрал номер Бланшара и дождался ответа.

– Мне нужен месье Кюстин, – сказал он после обмена любезностями. – Он ждет моего звонка.

Бланшар молча передал трубку.

– Флойд, я так рад, что ты позвонил!

– Нашел что-то? – спросил тот, ковыряя в зубах свежей зубочисткой.

– Возможно.

– Так избавься от старика. Не хочу, чтобы он слышал наши очередные откровения.

Флойд стоял спиной к бару, но в зеркале прекрасно видел всех посетителей. От нечего делать рассматривал, пока Кюстин препирался с Бланшаром. Наконец в трубке послышался щелчок закрывшейся двери.

– Я один, – отрапортовал Кюстин. – Но он дал мне всего минуту.

– Ну так не будем терять время. Ты восстановил приемник?

– Да, хотя самому плохо верится в это.

– Мне тоже верится с трудом. Как тебе удалось?

– Перебором. Я определил оторванные провода и точки, куда они подсоединялись. Затем деликатная и методичная работа паяльником, перестановки, пробы. Нам повезло – злоумышленник очень торопился, иначе испортил бы прибор куда основательнее.

– Отлично. От лица нашего сыскного бюро выношу тебе благодарность. Считай, что ты первый в очереди на повышение.

– Очень остроумно, учитывая, что я твой единственный наемный работник. Признаюсь, я и сам собой доволен. Но по-настоящему интересно то, что и после ремонта приемник не ловит обычных станций.

– Значит, он еще неисправен.

– Ошибаешься. Я настроил его на ту же волну, что стояла при нашем первом посещении квартиры Уайт. И в конце концов поймал сигнал, слабенький – но это, возможно, из-за повреждений, которых мы пока не обнаружили. Погонял стрелку туда-сюда, но других станций не обнаружил.

– И что она передает?

– Как нам и говорили, никаких голосов и музыки. Только длинные и короткие сигналы, будто код Морзе.

– Надеюсь, ты их записал?

– Что мог, сделал. Очевидно, серии сигналов повторяются, и после каждой шифрограммы – минута тишины. Я попытался записать последовательность точек и тире, но станция прекратила работать до того, как я закончил.

– Станция вообще отключилась?

– Похоже на то. Нам еще повезло, что я наткнулся на последние передачи.

– Хорошо. Попробуй еще что-нибудь выжать из приемника, не вызывая подозрений старика.

– Думаешь, это важно?

– Может быть, – ответил Флойд. – Грета нашла в бумагах кое-что интересное. – Он посмотрел на часы. – Сколько тебе еще нужно времени?

– Дай поработать до четырех, – надеюсь, этого хватит.

– Хорошо, я поднимусь в квартиру к этому сроку. А пока займусь жильцами, хочу еще их порасспросить. Помалкивай насчет наших находок.

– Рано или поздно придется рассказать старику, – сказал Кюстин вполголоса.

– Да, придется. Но лучше сперва самим хорошенько разобраться, чем она занималась и для чего.

Флойд положил трубку и поймал недобрый взгляд официанта. Вернулся к столу, щелчком пальцев подозвал другого официанта и расплатился, добавив скромные чаевые.

– Подвезти тебя к дому тети? – предложил он.

– А что сказал Кюстин? – поинтересовалась Грета, забирая перчатки со стола.

– Похоже, он сейчас заслужил рождественскую премию.

Пара вернулась к «матису». Флойд выдернул листовку из-под щетки дворника и отвез Грету на Монпарнас, остановившись по пути, чтобы та купила еду.

– Передай привет Маргарите, – сказал он на прощание.

– Передам.

– Хочу снова с тобой увидеться. Как насчет сегодняшнего вечера?

– Флойд, мы не можем вечно ходить вокруг да около того, что нужно решить раз и навсегда.

– Тогда вечером и поговорим.

– Это если ты снова не увильнешь.

– А ты постарайся, чтобы я не увильнул.

Она тяжело вздохнула:

– Хорошо, звони. Будет зависеть от состояния Маргариты.

Флойд кивнул – все лучше, чем прямой отказ.

– Слушай, Флойд, ты уж поосторожнее, а?

– Постараюсь.

Она вынула яблоко из пакета с провизией и бросила Флойду. Тот поймал и сунул в карман. Затем завел «матис» и поехал на улицу Поплье. Он жужжал звонком, пока Бланшар не впустил его. Поднялся на пятый этаж, постучал в дверь квартиры Сьюзен Уайт.

– Это Флойд!

Кюстин осторожно отворил дверь, впустил его. Приемник стоял уже придвинутый к стене – и никаких следов работы над ним. Даже инструменты уже упакованы.

– Что-нибудь новенькое? – спросил Флойд.

– Ничего. Кто бы ни передавал шифровку, сейчас его нет в эфире, – ответил Кюстин и слегка изменил настройку. – Но я пытаюсь что-нибудь поймать.

Он сидел по-турецки перед приемником на подушке, расшнурованные туфли стояли рядом.

– Отлично! А пока я хотел бы переговорить с теми, кто, по твоим словам, видел в доме ребенка.

– Маленькую девочку? Флойд, ты серьезно считаешь…

– Я не исключаю ничего.

– Тогда поговори с месье со второго этажа. Квартира рядом с чуланом для уборочного инвентаря. Но месье скажет тебе лишь то, что сказал мне.

– Возможно, я сумею встряхнуть его память, – неопределенно ответил Флойд и виновато посмотрел на партнера. Да, кто-то гуляет по садам и кушает мороженое, а кто-то сидит взаперти и работает в поте лица. – Хочешь чего-нибудь? Могу кофе сделать.

– Спасибо, не надо.

– Ты ел?

– С завтрака – ни крошки.

Флойд полез в карман и сообщил:

– А у меня яблоко есть!

Он спустился по лестнице на устланную клетчатым линолеумом площадку второго этажа, постучал в дверь рядом с кладовкой для ведер и швабр, немного подождал и постучал снова. Затем прижал к двери ухо, пытаясь понять, есть ли кто внутри, но ничего не услышал. Подергал за ручку – не поддается. Пожал плечами. Середина дня, наверняка месье жилец на работе, зарабатывает приличные деньги. Он единственный, кто упомянул странного ребенка в разговоре с Кюстином, но это не значит, что девочку не видели другие. Возможно, надо просто задать правильные вопросы.

Флойд открыл блокнот на чистой странице и постучал в другую дверь. Почти сразу послышалось шарканье шлепанцев, потом звон цепочки, щелчок замка. Дверь приотворилась, и в щель выглянула пожилая женщина в фартуке с цветочным узором. На Флойда она смотрела с откровенным подозрением – точно так же он сам обычно встречал коммивояжеров.

– Мадам, простите, пожалуйста, за беспокойство. Меня зовут Флойд, и я расследую гибель молодой американки, случившуюся три недели назад. Если не ошибаюсь, мой партнер, месье Кюстин, уже заходил к вам.

– Да, – настороженно подтвердила женщина.

– Тревожиться не стоит, все в порядке. Дело в том, что один из жильцов подметил кое-что, раньше казавшееся совершенной мелочью, но теперь ставшее важным.

Она явно не собиралась пускать Флойда в комнату.

– Я уже сказала вашему партнеру все, что знала об американке. А я ее почти не знала.

Флойду не было нужды спрашивать у женщины, как ее зовут, – Кюстин заранее выяснил и оставил запись.

– Я хотел спросить не об американке… Но раз уж речь зашла о покойнице… Вы когда-нибудь разговаривали со Сьюзен Уайт?

– Ни разу. Хотя мы встречались на лестнице. Знаете, не то чтобы я ее специально игнорировала, но в моем возрасте… – Хотя она по-прежнему охраняла дверь, будто крепостные ворота, голос чуть смягчился, потеплел. – Месье, я прожила в этом доме столько лет… Когда-то старалась перезнакомиться со всеми соседями. Но теперь молодые люди так быстро появляются и пропадают, что даже узнавать их имена – напрасная трата сил.

– Я понимаю, – поддакнул Флойд. – Сам живу в похожем доме, на пятом этаже. Всегда одно и то же: люди приходят, люди уходят.

– Но думаю, молодой человек вроде вас уж точно узнал бы ее имя, ведь она была красивая.

– Судя по тому, что я выяснил, она была очень хорошим, милым человеком. Поэтому особенно важно установить, что же с нею случилось.

– Полиция говорит, она упала с балкона.

– В этом нет сомнений. Вопрос в том, сама упала или ее столкнули.

– Я слышала, она была простой туристкой. Кому понадобилось убивать туристку?

– Вот это я и надеюсь выяснить.

– Вы уже говорили с вдовцом, который живет этажом выше?

– С месье Бланшаром? Да, он очень помог нам.

– Он знал ее лучше, чем любой другой жилец. – Женщина приблизилась к Флойду и добавила вполголоса, заговорщицки: – Я вам вот что скажу: тут что-то нечисто.

– Я думаю, все было в рамках приличий, – сказал Флойд. – Американка любила играть на скачках. Месье Бланшар помогал ей заполнять форму, давал советы по выбору лошадей.

Женщина насупилась, очевидно раздосадованная возражением:

– А я все-таки думаю, что для мужчины его возраста… Впрочем, не важно. Кто я такая, чтобы осуждать? Месье, вы хотели еще что-то спросить?

– Только одно: в этом доме живут дети?

– На четвертом этаже была пара с ребенком, но они переехали в Тулузу в прошлом году.

– И с тех пор никаких детей?

– Никаких детей.

– Значит, других детей вы в здании не видели?

– Ну, сюда время от времени приходят гости, и с детьми.

Флойд постучал карандашом по блокноту.

– А дети сами по себе бывают?

– Иногда. К месье Шарлю, жившему на шестом этаже, по воскресеньям заходила дочь.

– Заходила? А сейчас заходит?

– С тех пор как его похоронили на кладбище в Иври – нет.

– И с тех пор никаких детей?

– Насколько я знаю, нет.

– Мадам, постарайтесь вспомнить: вы когда-нибудь видели маленькую девочку в этом доме? Нам в особенности важно знать, видели ли вы ее в последние пару недель.

– Месье, это было бы весьма необычно, и я бы запомнила.

Флойд захлопнул блокнот, не вписав туда ни единого слова.

– Спасибо, мадам.

– Простите, что больше не помогла ничем.

– Вы очень нам помогли, уверяю. – Флойд коснулся полей шляпы и отошел от двери.

Та закрылась, звякнули-щелкнули замок и цепочка. На площадке было всего две квартиры, так что Флойд направился к третьему этажу. Уже прошел полпути, когда снова зазвякало-защелкало – женщина поспешно отпирала дверь. Сыщик остановился, взявшись рукой за перила, глядя вниз.

– Мадам?

– Я вспомнила! – произнесла та дрожащим голосом. – Ребенок был!

– Маленькая девочка?

– Очень странная девочка. Я разминулась с нею на лестнице однажды ночью, когда возвращалась к себе.

– Простите за любопытство, но не могли бы вы сказать, куда ходили?

– Никуда. Стыдно признаться, но я временами брожу во сне. Иногда бессознательно отпираю дверь и просыпаюсь лишь внизу лестницы. Это случилось три-четыре недели назад. Я ее встретила, глянула на лицо и…

Она вздрогнула.

– Мадам?

– Месье, утром я решила, что мне просто приснился кошмар.

– Может, и приснился.

– Месье, я искренне на это надеюсь, ведь когда я посмотрела в лицо девочке, то увидела воплощенное зло. Словно сам дьявол посетил наш дом в обличье ребенка. А хуже всего, что на лице отчетливо читалось: она хорошо понимает мои мысли о ней.

– Можете описать ее?

– Восемь-девять лет или чуть старше. Очень грязная, порванная одежда. Сама девочка тощая. Я видела ее руку на перилах – кожа да кости. Волосы слишком уж черные, словно выкрашенные. Словно дряхлая старуха-ведьма… Или труп, долго пролежавший на солнце, усохший, сморщившийся.

– Позвольте вас успокоить: должно быть, это все-таки кошмар, – улыбнулся Флойд.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Это не тот ребенок, который меня интересует. У того розовые щечки и миленькие косички. И лицо ангелочка.

– Слава тебе господи, – проговорила женщина. – Наверное, это и впрямь был дурной сон. Просто когда вы упомянули маленькую девочку…

– Очень хорошо вас понимаю. Недавно мне и самому снились такие страсти! А когда проснулся, не сразу понял, что ничего такого не происходило в действительности. Мадам, не переживайте из-за дурного сна. Привидевшееся вам чудовище не вернется. Очень жаль, что я вообще упомянул про девочку.

– Да что вы, тут нет вашей вины.

– Пожалуйста, не тревожьтесь, не думайте об этом. Я очень благодарен за помощь. – Флойд сунул руку в карман, затем спросил: – Мой партнер ведь оставил вам визитку на случай, если вы что-нибудь вспомните?

– Да, она есть у меня.

– Если что – звоните.

Женщина закрыла дверь. Флойд надеялся, что смог успокоить пожилую даму. Чего уж точно не хотелось, так это славы злодея, запугивающего стариков до полусмерти. Но, уходя, он услышал: дверь запирали на вдвое большее число замков и цепочек, чем раньше.

– Мы эту хрень не строили, – сообщила Скелсгард. – Мы ее просто унаследовали. И потому, к сожалению, вынуждены играть по чужим правилам. А они таковы: ничто опасное в Париж не попадет.

Они стояли перед круглой дверью диаметром два метра, подвешенной на шарнирах к стене. Дверь обрамляли черно-желтые ленты, предупреждающие надписи, поручни, обитые мягким. Надписи ясно указывали: находящееся за дверью небезопасно для здоровья.

– Опасное? Ты имеешь в виду ружья, бомбы и все такое прочее?

– Я имею в виду то, чего не должны иметь люди с Земли-Два. Фактически все произведенное нами не может пройти через портал. И не только явно опасное, но вообще все, способное сильно повлиять на лежащий там мир за порталом. То есть почти вся техника, произведенная на Земле-Один.

Скелсгард потянула рычаг, запустила сложный механизм, распахнувший дверь.

Ожье слабо представляла себе, что увидит. Может, комнату или коридор? Но увидела лишь электрически-желтую мембрану, туго затягивающую дверной проем. Испускаемый ею свет дрожал, колебался, словно отражаясь от поверхности бассейна. От него по помещению бежали странные отсветы и блики, у Верити даже слегка закружилась голова. Мембрана была непрозрачна, но при взгляде на нее рождалось подспудное ощущение огромной глубины.

– Это цензор? – нервно спросила Ожье.

– Да. Упреждаю следующий вопрос: мы не знаем, как он работает. Нам лишь известно, что через него можно протолкнуть некоторые вещи. Остальные он выпихивает или уничтожает – наверное, по личному капризу.

Ожье присмотрелась к дверной раме, вмонтированной в скалу. Очевидно, раму сделали люди, присоединили к чему-то построенному в то же время, что и ветка гиперсети, – задолго до того, как портал отыскала команда Скелсгард.

– Что на другой стороне? – спросила Верити.

– Весь мир. Хотя, точнее, подземелье – но оно связано с тоннелями под Парижем.

– А почему нельзя обойти цензор? Прокопаться сбоку?

– Не получается. Что бы мы ни пробовали, хода из этого зала нет. Мы пытались прорубиться, пропилить стену по обе стороны портала – напрасно. Будто жуешь алмаз. Наверное, строители специально укрепили стены, чтобы все проходили через портал.

– Но вы-то проходили через цензор.

– Ну да. Я могу. И ты можешь. А типы вроде Ниагары – не могут. В его теле столько машин, что цензор испечет его заживо. Нанотехнология исключена абсолютно. Как бы мы ни пытались ее спрятать, цензор обязательно находит и сжигает напрочь.

– Значит, здешний Париж защищен от нанооружия. Это замечательно!

– Да. Но цензор препятствует не только нанотехнологиям. Блокируется любое мало-мальски сложное устройство. Так что никаких пистолетов, коммуникационной аппаратуры, часов, фотокамер, датчиков и медицинских приборов.

– А что проходит?

– Немногое. Одежда, бумага, простые инструменты вроде лопат и отверток. Вот практически и все, что цензор считает безопасным. Мы однажды сумели его обмануть, но очень примитивным способом. Пистолеты и винтовки он не разрешает – даже копии оружия двадцатого века. Но если разобрать на части, удается протащить. Вот только зачем? Легче найти обычное оружие на Земле-Два.

Ожье протянула руку к обманчивой поверхности:

– Можно потрогать?

– С чего бы нет? Можешь хоть руку запихать. Скоро тебе придется туда целиком лезть. Суй – хуже не будет.

Ожье погрузила палец в желтую субстанцию. Удивительно: он ушел гораздо глубже ожидаемого, прежде чем уперся во что-то твердое. Кончик пальца укололо. Ожье надавила сильнее, и желтая пленка ощутимо вогнулась. Похоже на эффект поверхностного натяжения, когда оболочка капли упруго сопротивляется несильному давлению. В местах наибольшего растяжения пленка изменила цвет, стала ржаво-коричневой.

– Ты полностью уверена, что проходить безопасно?

– Мы все проходили сотню раз, – ответила Скелсгард. – С телами – никаких проблем. Цензор отлично различает биоматерию и нанотехнологии.

– Отлично различает?

– Пихай, и увидишь.

Ожье надавила сильней. Вдруг возникло ощущение разрыва, и мембрана сомкнулась на запястье. Никакой боли, только холодок. Верити пошевелила пальцами. Кажется, все на месте, двигаются нормально. Она выдернула руку, осмотрела – порядок.

– Видишь, все просто, – ухмыльнулась Маурия.

– Мне это не очень-то нравится.

– Оно и не обязано тебе нравиться. Я сейчас пройду вперед и покажу, что переход – дело несложное и безопасное. Но следует знать, как именно проходить, так что смотри внимательно. Когда я окажусь на той стороне, можешь передать мне свою шляпку.

Ожье отступила. Скелсгард вытянула обе руки и крепко схватила горизонтальный поручень над цензором. С гимнастическим изяществом Маурия оттолкнулась ногами и качнулась в сторону двери. В момент касания отпустила руки, врезалась в мембрану. Та натянулась, затем, резко сократившись, проглотила женщину. Последним за мембраной скрылся затылок.

Мгновение спустя сквозь нее просунулась рука и щелкнула пальцами. Ожье узнала коротко остриженные ногти, сняла шляпку и сунула в руку. Та скрылась за цензором вместе с ношей.

Ожье вцепилась в поручень над дверью, подтянулась. Заныли не приспособленные к таким усилиям мышцы рук. Верити приподняла ноги, насколько смогла, и качнулась навстречу желтизне. Конечно, вышло не так элегантно, как у Маурии, но ведь для первого раза неловкость простительна.

Момент перехода через мембрану ощутился как внезапный электрический шок – но без боли. Казалось, всякий атом в теле осветили резким, все показывающим светом; как будто Верити тщательнейшим образом обыскивали, обшаривали, вертели так и сяк, словно граненый самоцвет. Обыск-переход длился вечность – но уместился в мгновение.

Оно миновало, и Верити обнаружила, что лежит на полу весьма неприличным образом: юбка задралась до бедер, свалилась туфля. К счастью, с той стороны портала кто-то заботливо подложил мягкий мат.

– Вот твоя шляпа, – сказала Маурия. – Добро пожаловать в Париж.

Ожье поднялась, расправила одежду, водрузила на голову шляпку. Комната по другую сторону портала была гораздо меньше, чем зал, куда прибыл транспорт, – но также загромождена аппаратурой и шкафами. Однако все выглядело гораздо примитивнее. Насколько Ожье могла судить, здешнюю технику или протащили разобранную на крохотные детали с другой стороны (конечно, без каких-либо сложных приборов), или, что вероятнее, позаимствовали на Земле-2 и приспособили для своих целей. Много было очевидно электрических устройств, громоздких, гудящих, заключенных в серые или зеленые металлические ящики, связанных путаницей проводов в резиновой изоляции. Светились монохромные экраны, показывая синусоиды, виднелись черные агрегаты, похожие на пишущие машинки, но, наверное, имевшие другое назначение. В углу пыхтел генератор.

– Чувствуешь себя нормально? – спросила Маурия.

– Более-менее. А что, бывает ненормально?

– Был небольшой риск, что не все машины Ниагары покинули твое тело. Но не хотелось волновать тебя из-за такого пустяка.

– Даже так? – мрачно буркнула Ожье.

– И еще кое-что. Как правило, когда проходишь цензор, ничего не ощущаешь. Но бывают исключения. Может, один проход из ста – не такой.

– Что значит «не такой»? Болезненный?

– Совсем нет. Но иногда он кажется очень долгим. Намного дольше обычного. Будто сидишь в желтом аду всю жизнь. Тогда узнаёшь и ощущаешь такое, что и не описать. И когда переход все-таки заканчивается, кажется, что пережитое можно вспомнить, если постараться, словно чудесный сон поутру. Будто прикасаешься к разумам построивших это место, ощущаешь, как они смотрят сквозь тебя – огромные, мудрые, давно мертвые, но все равно отчего-то знающие о тебе и небезразличные к тому, что ты сделаешь с их творением.

– А ты сама…

– Да, я испытала это однажды. И потому стараюсь прыгать через портал как можно реже.

– Господи… Ты могла же все это рассказать, пока я была на другой стороне! А теперь придется снова лезть через портал!

– Я просто хочу сказать, что если подобное случится – хотя вряд ли случится, – пугаться не стоит. Тебе ничто не повредит, снаружи окажешься совершенно целой. Хотя переживание довольно сильное по человеческим меркам.

– И какими же показались эти чужие разумы? – спросила Верити, чье любопытство пересилило гнев.

– Далекими, огромными и неизменными – будто горная цепь. – Скелсгард мечтательно улыбнулась и тряхнула головой, будто стараясь прогнать навязчивое видение. – Но больше такого не случалось. Я успокоилась. В конце концов, наша работа – заглядывать в неизвестное. Кстати, о работе: как тебе нравится здешняя обстановка? Это штаб всех наших операций на Земле-Два, отсюда мы держим связь с агентами.

– Покажи ей «Энигму», – предложил Бартон, сидящий за складным столом, уставленным едой и кофе.

– Характер ее задания не предусматривает знания об «Энигме», – ответила Маурия.

– Все равно покажи.

Та пожала плечами и подвела Ожье к этажерке с дюжиной черных пишущих машинок.

– Узнаешь эти устройства?

– Не совсем. Выглядят как пишмашинки, но, думаю, устроены сложнее.

– Это «Энигмы». Коммерческие шифровальные агрегаты.

– Местного изготовления?

– Да. Их используют военные, но устаревшие модели может купить кто угодно. Мы на них шифруем послания для наших агентов.

– Таких, как Сьюзен?

– Именно таких. Мы снабдили ее «Энигмой» и инструкциями насчет того, как заставить обычный радиоприемник принимать сигналы на нашей частоте. Когда Сьюзен нашла жилье, она добыла местные инструменты и детали для переделки приемника. А мы передавали ей нужные сведения, шифруя их при помощи «Энигмы», – для той или иной даты была заранее установлена конфигурация ротора. У Сьюзен был список таких конфигураций, чтобы настраивать должным образом ее «Энигму». Зашифрованные послания идут по радио обычным кодом Морзе, но без помощи шифровальной машины их смысл понять невозможно.

– Погодите-ка, – попросила Ожье, поднимая руку. – Я кое-что припоминаю об этих машинах. Они, кажется, сыграли важную роль во Второй мировой. Что-то связанное с подводными лодками…

– Да, – подтвердила Скелсгард. – В конце концов «Энигму» взломали. Это потребовало нескольких прорывных достижений в методах криптографии и создании электромеханических счетных машин. Фактически именно задача расшифровки кода «Энигмы» и дала тот начальный толчок, без которого не произошла бы компьютерная революция. Но здесь толчка не было. На Земле-Два не бушевала Вторая мировая война.

– Я это поняла, когда рассматривала присланную Калисканом карту. Но что про это думать, так и не решила.

– Думай что хочешь. История Земли-Два сильно отличается от истории нашей Земли. На Земле-Два война затухла в сороковом. Был фронт в Арденнах, кровь, атаки – и все. Наступление захлебнулось. Затем государственный переворот – к нему приложили руку и Штауффенберг, и Роммель. Через два года национал-социалистическая партия развалилась сама. Здесь люди еще говорят о Первой мировой как о самой страшной в человеческой истории. А без Второй мировой не было и взлома «Энигмы». Вычислительная техника застряла на уровне тысяча девятьсот тридцатого года – то есть по большому счету на уровне тысяча восемьсот тридцатого года. Это для нас и хорошо, и плохо. С одной стороны, мы не можем наложить лапы на сколько-нибудь передовую технику. Тут не знают транзисторов, интегральных микросхем и микропроцессоров. С другой стороны, можно не сомневаться: на Земле-Два зашифрованное «Энигмой» не расшифруют.

– То есть вы использовали эту машину для контактов со Сьюзен?

– Да. Но разговор был сугубо односторонним. Одно дело – сделать радиоприемник, и совсем другое – передатчик нужного диапазона и мощности. К тому же очень трудно работать на нем, не привлекая внимания. Конечно, со временем она смогла бы сделать и передатчик, необходимые инструкции мы дали, но Сьюзен куда больше интересовали ее собственные исследования.

– Которые ее и погубили.

– Я хорошо знала Сьюзен. Она бы не ввязалась в опасное дело, если бы риск не стоил того.

– Хочешь сказать, она что-то обнаружила? Но Авелинг говорил… – Ожье осеклась, покосилась на Бартона – тот глядел на женщин с интересом, наверное услышал имя Авелинга.

– Он говорил, – продолжила Верити вполголоса, – что Калискан хочет забрать те бумаги лишь потому, что их могут заграбастать местные.

– И эту опасность нельзя недооценивать. Один толчок в нужном направлении, и они поймут, что находятся внутри АБО. Иллюзия пространства тут хороша, но не идеальна.

– И ты считаешь эту причину единственной? Серьезно? Кажется, здесь все наилучшего мнения о Сьюзен. И если она сообщила, что наткнулась на что-то важное…

– Может, и наткнулась. Мы не узнаем, пока не вернем бумаги. Надеюсь, там окажется достаточно информации.

– Но я все еще не понимаю одного, – произнесла Ожье все так же тихо. – Почему я? Если ты не хуже меня знаешь Париж, почему бы тебе не прикинуться ожидаемой блудной сестрой, а не тащить меня за пол-Галактики?

– Тут есть закавыка.

– Еще одна? А-а, ну конечно! Думаю, мне стоит их коллекционировать.

– Отчего – не знаю, но Сьюзен хотела представить своей сестрой именно тебя. Об этом она писала в последней открытке, дошедшей до нас.

Ожье нахмурилась. Ведь со Сьюзен Уайт она поддерживала лишь сугубо профессиональные и далеко не самые близкие контакты. Если не считать академического соперничества, никаких чувств она к Уайт не питала, о ее жизни не знала ровным счетом ничего.

– Не понимаю, – пожала плечами Верити.

– Мы тоже не понимаем.

– Разве кто-нибудь из вас не смог бы прикинуться ее сестрой? Ведь имя – это всего лишь имя.

– Думаю, именем не ограничилось. Сьюзен могла оставить Бланшару твое описание. Ведь она знала тебя в лицо?

– Ну да, – подтвердила Ожье, вспоминая мимолетные встречи на конференциях. – Если подумать, мы довольно похожи.

– Вот именно. И мы не можем рисковать, посылая человека, не соответствующего оставленному Бланшару описанию. Если он заподозрит неладное, сочтет гостью обманщицей, то, скорее всего, мы не увидим бумаг Сьюзен. Поэтому нам необходима ты.

– Значит, Калискан солгал и я была единственной кандидатурой!

– Думаю, он хотел воззвать к твоему тщеславию.

– Похоже, его расчет оказался правильным, – подтвердила Верити.