Текст книги "Двадцатый век. Электрическая жизнь"

Глава II

Свободный ток. – Катастрофа с Туренским клубом воздухоплавания. – Знакомство по телефоноскопу с семьей старшего инспектора альпийских маяков, инженера Лакомба.

Состязание на призы

Торнадо было в полном разгаре. Свободный ток сорвавшегося, если можно так выразиться, с цепи электричества – грозной могущественной стихийной силы, которая с негодованием лишь подчинялась человеку, дерзнувшему наложить на нее свою властную руку, – охватывал теперь вихревыми своими струями приблизительно пятую часть Европы и беспощадно свирепствовал на всем этом протяжении. В течение уже целого часа все электрические сообщения были прерваны, что, разумеется, вызвало величайшее расстройство как в частных, так и в общественных делах. Сообщения по воздуху тоже прекратились. Воздушные корабли и экипажи всевозможных наименований почти мгновенно исчезли из небесной выси, где бушевал с обычной своей бесцеремонностью ураган. Несмотря, однако, на то, что все воздушные суда, по первому же сигналу своих электрометров, приняли все возможные меры предосторожности, произошло несколько крушений. Воздушные кабриолеты, оказавшиеся на пути электрического смерча, в первое мгновение после того как он вырвался из резервуара и проносился над Лионом, были уничтожены бесследно в буквальном значении этого слова, так как от них не уцелело ни единой щепы. Несколько воздушных кораблей, захваченных врасплох, прежде чем успели окружить себя облаком изолирующего газа, играющего роль масла в бурях на море, упали стремглав с вышины вследствие внезапной поломки механизмов. При этом пассажиры и экипаж были разумеется убиты, или, в наиболее благоприятном случае, тяжело ранены.

Самая страшная воздушная катастрофа произошла между Орлеаном и Туром. Туренское общество воздухоплавания ежегодно устраивает, как раз 12 июля, большую гонку на призы. От тысячи до тысячи двухсот воздушных экипажей всяких размеров и форм с интересом следили и на этот раз за перипетиями большого состязания на почетный приз, в котором участвовало двадцать восемь быстроходных «воздушных стрел». Внимание было до такой степени сосредоточено на гонке, что в большинстве воздушных экипажей даже не заметили, как стрелка электрометра начала вдруг вертеться словно угорелая. Среди громких ура и возгласов со стороны закладчиков не слышали даже сигнала тревоги, поданного звонками электрометров.

Беда была так сказать уже на носу, когда ее наконец усмотрели. Тогда вся масса воздушных экипажей ринулась в самом фантастическом беспорядке вниз, чтоб как нибудь укрыться от настигавшего ее урагана. Более чем тысячная толпа разнообразнейших летательных снарядов перепуталась в хаотическую груду, причем дело не обошлось без столкновений, сопровождавшихся во многих случаях серьезными авариями. Торнадо, налетевшее с быстротою молнии, унесло с неудержимою силой все, что не успело своевременно спастись бегством. Злополучные воздушные корабли, захваченные ураганом, были несколько секунд спустя брошены в изуродованном виде наземь в двухстах верстах от Тура. Счастье еще, что большие воздушные суда, на которых находились члены воздухоплавательного клуба со своими семьями, были снабжены новоизобретенным прибором, соединявшим электрометр и резервуар изолирующего газа с автоматически действующим клапаном. Как только отклонение стрелки электрометра перешло за известный предел и указало существование в атмосфере опасного напряжения, клапан открылся сам собою, и воздушные суда, окружённые надежным изолирующим облаком, были в состоянии благополучно достигнуть пристани клуба, выдержав, впрочем, на пути сильнейшую качку.

Крушение воздушных экипажей

Вернемся, однако, в Париж, в великолепный дом Филоксена Лорриса. Весь саннуазский квартал, в котором находился этот дом, представлял во время торнадо по истине ужасающее зрелище. Отовсюду сверкали страшные молнии, а кругом раздавался оглушительный грохот, раскаты которого, отражаясь от холмов многоголосым эхо, замирали, казалось, лишь для того, чтоб возродиться снова с удвоенною силой.

Жорж Лоррис в изолирующих туфлях и перчатках смотрит из окна своей комнаты на бушующую грозу. Он понимает, что при таких обстоятельствах остается только вооружиться терпением и в благоразумном бездействии ожидать, пока беснующийся свободный ток будет, наконец, уловлен.

Вдруг, после крещендо электрических разрядов и ужасающего грохота, сопровождавшего грандиознейшие столбовые и змеевидные молнии, природа как бы испустила вздох радостного облегчения, и всюду мгновенно восстановилось спокойствие. Геройское мужество инженеров и нижних чинов электротехнического поста № 28 в Амьене разбило, наконец, торнадо и, захватив свободный ток, отвело его в соответственный резервуар. Помощник старшего инженера и тринадцать рядовых пали жертвами служебного своего долга, но за то электрическая буря прекратилась и новых катастроф более уже не предстояло впредь до следующей ближайшей несчастной случайности.

Опасность была устранена, но и после этого не удалось тотчас-же устранить причинённые бурей беспорядки в электрических сообщениях. На зеркальной пластинке телефоноскопа у Жоржа Лорриса, как и на прочих телепластинках района, охваченного электрическим смерчем, мелькали с баснословной быстротой тысячи хаотических образов. Звуки, доносившиеся отовсюду, наполняли весь дом шумом и гулом, походившим на завывание новой, еще более свирепой бури. Можно представить себе что такое это было, принимая во внимание, что каждый телефон добросовестно передавал все звуки, слышавшиеся по соседству от приемных аппаратов на протяжении 1.600 квадратных миль. Звуки эти, слагаясь с ужасающей силой в один общий шум, воспроизводились во всей их совокупности каждым из телефоноскопов.

Застигнуты ураганом

Сам по себе этот факт не представлял ничего удивительного. Электрическая буря не могла не произвести серьезных пертурбаций на центральной телефоноскопической станции. Там, как и на главных линиях, изоляция проводников кое-где пострадала, проволоки местами расплавились и вступили в металлическое соединение друг с другом. Все это разумеется были мелочи, неспособные причинить самомалейшего вреда никому, кроме тех, кто вздумал бы разве прикоснуться к электрическим приборам. Жорж Лоррис, развернув книжку с фотографическими иллюстрациями, уселся в кресло с твердым намерением терпеливо выждать окончания телефоноскопического кризиса. Оно не заставило себя долго ждать. Минут через двадцать адский шум внезапно замолк. Центральная станция отвела неправильные токи в землю. Тем не менее на исправление всех повреждений по линии требовалось еще не менее двух или трех часов, а в ожидании этого каждый из аппаратов оказался в постоянном сообщении с каким либо другим теле. Это случайно установившееся сообщение не могло быть прервано раньше приведения станционных приборов в совершенный порядок.

В пластинке телефопоскопа у Жоржа Лорриса хаотический беспорядок постепенно улегся. Фигуры перестали мелькать и сменяться одна другою, а взамен того начали принимать более определенные очертания. Наконец получилось отчетливое и совершенно ясное изображение, неизменно остановившееся в зеркале.

Это была простенькая небольшая комнатка с светленькими обоями, вся меблировка которой состояла из нескольких стульев и стола, заваленного книгами и тетрадями. На одном из стульев возле камина лежал женский рабочий несессер. В комнатке никого не было, кроме молодой девушки, которая, забившись в угол и припав почти на колени, казалась все еще до нельзя испуганной. Она закрывала глаза руками и отнимала руки от лица лишь для того, чтобы с отчаянием затыкать себе уши.

Жорж Лоррис обратил сперва внимание только на грациозный, стройный стан девушки, изящные маленькие её ручки и великолепные светло русые волосы, пришедшие слегка в беспорядок. Желая ободрить незнакомку, казавшуюся парализованной от ужаса, он решился с нею заговорить и сначала сказал потихоньку:

– Извините меня, сударыня…

Девица, очевидно, не слышала этих слов. Уши у неё были заткнуты, а страшный шум, который только что успел прекратиться, еще отдавался в голове.

– Сударыня! – громко крикнул ей тогда Жорж. Молодая девушка, всё ещё продолжая затыкать уши, не трогалась с места и ограничилась тем, что, повернув голову, взглянула с растерянным видом на свой телефоноскоп.

– Сударыня! – громко крикнул ей Жорж.

– Опасность совершенно миновала, сударыня! Успокойтесь, – ласково продолжал Жорж. – Надеюсь, вы меня слышите?

Она отвечала лишь утвердительным кивком головы.

– Теперь нечего более опасаться. Электрическая буря прекратилась…

– Убеждены вы, что эти ужасы не возобновятся? – осведомилась молодая девушка. Голос её так дрожал, что Жорж Лоррис с трудом лишь понял, что именно она хотела ему сказать.

– Они благополучно окончились. Все приведено в порядок, и страшный шум, который, по-видимому, вас так сильно встревожил, совершенно уже прекратился…

– Ах, сударь, как я перепугалась! Вы и представить себе не можете, как мне было страшно! – вскричала молодая девушка, едва осмеливаясь выпрямиться.

– Да ведь на вас нет изолирующих туфель! – заметил укоризненным тоном Жорж, увидев при её движении маленькую ножку, обутую в крохотный башмачок.

– Нет, туфли остались наверху в уборной! Я не посмела сходить туда за ними.

– Да ведь вас, бедняжку, могла убить молния, если б ваш дом оказался как раз на пути вырвавшегося на свободу электрического тока! Впредь будьте осторожнее! Такие серьезные случайности, как нынешнее торнадо, сравнительно редки, но все-таки необходимо быть всегда наготове и держать где-нибудь поблизости предохранительные средства, которые наука дает нам в руки… или надевает на ноги… против опасностей, создаваемых ею-же самой!..

– Пожалуй, что наука поступила-бы гораздо лучше, если б создавала поменьше поводов к опасности! – сказала, слегка надув губки, молодая девица.

– Признаюсь, что это и мое мнение, – подтвердил улыбаясь Жорж Лоррис. – Вижу, сударыня, что вы начинаете успокаиваться. Вы бы хорошо сделали, если б потрудились сейчас же сходить за изолирующими туфлями.

– Разве опасность еще не миновала?

– Электрическая буря совершенно рассеялась, но она произвела всюду беспорядки, которые могут повлечь за собою кое-где местные несчастные случаи. Торнадо повредило без сомнения в большей или меньшей степени все линии электрических сообщений. Вследствие индукции могли образоваться скопления электричества в скрытом состоянии, способные внезапно превратиться в свободную энергию и т. п. Надо еще часок-другой соблюдать все меры благоразумной предосторожности.

– Бегу за изоляторами! – вскричала девица.

Минуты через две она вернулась в изолирующих туфлях, надетых поверх башмачков. Войдя в комнату, она прежде всего бросила взгляд на телепластинку и была, по-видимому, очень изумлена, увидев там опять Жоржа Лорриса.

Находя её удивление совершенно понятным, молодой человек счёл долгом объясниться.

– Прошу вас, сударыня, принять во внимание, – сказал он, – что торнадо произвело маленькую путаницу в телефоноскопических сообщениях. Пока на главной станции чинят испорченные проводы, исправляют поврежденную изоляцию и т. п., пришлось наугад соединить все приборы попарно друг с другом. Судьбе угодно было установить между нами сообщение, но, разумеется, лишь не надолго. Поэтому прошу вас не пугаться… Позвольте, однако, вам представиться: Жорж Лоррис из Парижа, инженер, каких нынче развелось много!

Торнадо произвело путаницу в телефоноскопических сообщениях.

– Эстелла Лакомб со станции Лаутербруннен в Швейцарии. Тоже инженер, или почти инженер, так как мой отец, здешний инспектор горных маяков, хочет определить меня на службу к себе в участок.

– Очень благодарен, сударыня, счастливому случаю, позволившему мне хоть немного вас успокоить. Вы кажется, очень перепугались?

– Да, очень! Я осталась дома с одной лишь нашей служанкой Гретли, которая еще пугливее меня. Она теперь уже целых два часа сидит в кухне, забившись в угол и накрыв себе голову платком. До сих пор еще она и не шелохнулась… Отец уехал осматривать маяки, а мамаша отправилась в четверть первого пополудни с поездом пневматической дороги в Париж, купить там кое-какие мелочи… Дай Бог только, чтоб не случилось какого-нибудь несчастья с пневматическими трубами! Мамаше следовало вернуться в семнадцать минут шестого, а теперь, ведь, уже тридцать пять минут восьмого…

– Отправление пневматических поездов приостановлено на время электрического урагана, но запоздавшие поезда будут безотлагательно отправлены, и ваша мамаша, без сомнения, не замедлит вернуться…

Эстелла Лакомб очевидно еще не совсем успокоилась. Она вздрагивала при малейшем шуме и, чтобы взглянуть на небо, от времени до времени подходила к окну, из которого, сколько можно судить, открывался вид на ущелье, глубоко прорезавшееся в горном кряже. Жорж Лоррис, чтоб успокоить свою собеседницу, принялся обстоятельно излагать ей теорию электрических вихрей, объясняя причины этих вихрей и производимые ими катастрофы, зачастую очень сходные с результатами обыкновенных землетрясений. Эстелла слушала его молча и казалась все еще бледной и взволнованной, а потому он признал уместным прочитать ей длиннейшую лекцию об электрических смерчах, в которой доказывал, что они возникают все реже, благодаря тщательным мерам предосторожности, принимаемым электротехниками. Вместе с тем также и катастрофы, производимые смерчами, становятся с каждым часом все менее грозными, но мере совершенствования приборов, предназначенных для улавливания электрических токов, вырвавшихся на свободу.

– Впрочем, вам это известно также хорошо, как и мне самому, так как вы, ведь, тоже инженер! – сказал он, внезапно прерывая свои объяснения, слегка отзывавшиеся, по его мнению, педантизмом.

Маяк Лаутербруннен

– Нет, я вам очень благодарна, сударь! Мне предстоит еще выдержать государственное поверочное испытание для получения диплома, и, представьте себе… я два раза уже безуспешно являлась на экзамен! Теперь я продолжаю слушать по фонографу лекции в Цюрихском университете, готовлюсь в третий раз к экзамену, работаю самым усердным образом, бледнею над тетрадками, но, кажется, не особенно бойко подвигаюсь вперёд… Увы, наука дается мне не легко, а между тем непременно надо заручиться дипломом, чтоб определиться в департамент горных маяков, где служит папаша. От этого зависит моя карьера!.. Теперь, впрочем, я прекрасно поняла все, что вы мне говорили, и с вашего позволения сейчас же запишу самое существенное, пока оно еще свежо у меня в памяти. Завтра, чего доброго, в голове все уже перепутается.

Кухарка Гретли во время электрической бури

Пока молодая девушка, успевшая теперь до некоторой степени собраться с духом, отыскивала среди груды книг, тетрадей и фонограмм, загромождавших рабочий её стол, свою записную книжку и набрасывала в ней сокращенными знаками надлежащие заметки, Жорж Лоррис пристально глядел на нее, невольно восхищаясь её грациозными позами и естественным изяществом которым она была проникнута вся насквозь и которое сказывалось между прочим в её костюме, несмотря на всю его простоту и скромность. Когда Эстелла подымала голову, Жорж любовался тонкими, правильными чертами её лица, грациозным изгибом носика, дивными ясными глазками и высоким челом, осененным словно золотым шлемом прелестных светло русых волос, заплетенных в косы.

Эстелла Лакомб была единственной дочерью одного из старших инспекторов швейцарского отдела в департаменте горных маяков. С развитием воздухоплавания пришлось устроить в горах, на разных высотах, маяки, с которыми могли бы сообразоваться в своем курсе воздушные корабли. Так например во Франции: Овернские горы, цепь Пиренеев и Альпы – снабжены, как известно, несколькими рядами маяков, различающихся друг от друга огнями. Высота в полверсты указывается всюду цветными огнями, отстоящими друг от друга на версту. Через каждые полверсты в вышину тянется другой ряд цветных огней иного колера. Ущелья, перевалы и устья долин обозначены вращающимися огнями; наконец, на всех горных вершинах и выдающихся шпицах сооружены первоклассные маяки, сверкающие, словно звезды среди вечных снегов, которые окутывают их подножия. Жителям соседних равнин огни этих маяков, без сомнения, кажутся настоящими звездами.

Участковый инспектор горных маяков Лакомб жил уже восемь лет на Лаутербрунненской станции, в хорошеньком швейцарском домике, построенном близ маяка, вверху Лаутербрунненского подъема, на целую версту выше живописной долины и как раз напротив известного Штаубахского водопада. Пользуясь заслуженной репутацией дельного инженера и добросовестного служащего, Лакомб был очень занят. Обыкновенно весь день, а зачастую также и вечер, уходил у него на разъезды, донесения и надзор за работами на маяках в его участке. Г-жа Лакомб, родом парижанка, довольно много выезжала до выхода своего замуж и считала себя как бы в ссылке теперь, когда ей приходилось жить на живописной Лаутербрунненской станции, где, приблизительно в версте над прежним Лаутербрунненом, выросло новое селение с подъемной воздухолечебницей, в виде изящного казино, которое после полудня подымалось на семьсот или восемьсот метров вверх, а по захождении солнца спускалось опять до прежнего уровня.

Живя летом на Лаутербрунненской станции, в домике, прицепленном словно балкон над горным обрывом, а зимой внизу в Интерлакене, в столь же уютном помещении, г-жа Лакомб скучала и грустила по своему родному, шумному Парижу.

Она не могла, однако, строго говоря, пожаловаться на недостаток развлечений. Мимо станции ежедневно мелькало множество воздушных кораблей и яхт. Суда быстроходного воздушного почтово-пассажирского сообщения между Лондоном, Римом и Каиром посещали эту станцию четырежды в сутки, каждый раз оставляя на ней нескольких туристов, желавших короче ознакомиться с прелестями Швейцарии. Кроме того подъемное лаутербрунненское казино, в летнее время всегда переполненное посетителями, еженедельно устраивало для своих больных великолепные балы и каждый вечер угощало их концертами, или драматическими представлениями по телефоноскопу. Несмотря на всё это, г-жа Лакомб скучала и пользовалась всевозможными случаями и предлогами, чтоб снова окунуться в атмосферу дорогого её сердцу Парижа.

Лаутербрунненская станция

Ей надоело присутствовать, только при посредстве телепластинки, на маленьких вечерах у своих приятельниц, оставшихся парижанками. От времени до времени она отправлялась с электропневматическим поездом, или быстроходным воздушным кораблем, чтоб окунуться в столичную жизнь и появиться на нескольких великосветских собраниях, – так называемых «six o’clock», где, угощаясь модными лекарственными средствами от малокровия дамы перебирают самоновейшие сплетни и впитывают в себя обильно носящиеся в воздухе миазмы злословия и клеветы. Случалось также, что г-жа Лакомб заглядывала на биржу, где иногда играла, в расчете привести таким путем в равновесие свой бюджет, зачастую страдавший избытком расходов над доходами. Биржевая маклерша, служившая ей руководительницей, нередко ошибалась в своих предположениях, и тогда г-жа Лакомб с трудом лишь сводила у себя в хозяйстве концы с концами. Доходы её мужа ограничивались жалованьем в девять тысяч рублей при готовой квартире, a на эти средства, разумеется, можно было лишь кое-как жить в деревне, да и то только при соблюдении строжайшей экономии. Все это оказывалось тем прискорбнее для г-жи Лакомб, что она была большой любительницей посещать магазины. Вместо того, чтобы без хлопот выбирать по телефоноскопу материи или модные товары для себя самой и для дочери, она предпочитала лично странствовать по большим парижским магазинам и, из-за всяких пустяков, напр. из-за какой-нибудь ленточки, мысль о которой случайно мелькнула у ней в голове, готова была тотчас же воспользоваться пневматической трубой, или быстроходным воздушным кораблем, и умчаться в столицу.

Скромное финансовое положение, до такой степени тяготившее г-жу Лакомб, могло бы оказаться несравненно более благоприятным, если б она сама обладала высшими дипломами. К несчастью, в дни её молодости, в 1930 годах, когда жизнь обходилась много дешевле, не обращали надлежащего внимания на образование молодых девиц. Она не получила диплома на звание инженера и, окончив курс лишь кандидаткой историко-филологического и физико-математического факультетов, разумеется не могла получить места в департаменте горных маяков, где служил её муж.

Наученный горьким опытом г-н Лакомб решился дать своей дочери возможно более солидное образование. Он хотел, чтоб она поступила на государственную службу и надеялся, что в возрасте двадцати четырех лет, окончив технический университет с необходимыми дипломами, она будет зачислена в сверхштатные инженеры с годичным содержанием в тысячу пятьсот рублей и уверенностью добраться до чина инспектора лет через пятнадцать, когда ей будет уже под сорок. Существование Эстеллы оказалось бы тогда обеспеченным как в случае если б ей пришлось остаться в девушках, так и при выходе замуж за чиновника, вроде её самой.

Лекция по телефоноскопу

Эстелла уже с двенадцатилетнего возраста начала проходить курс Цюрихского политехнического института. Благодаря телефоноскопу, она слушала там лекции, не выходя из дому. Такой способ приобретения знаний является особенно драгоценным для семьи, живущей вдалеке от больших центров, уже потому, что избавляет от необходимости помещать детей в закрытые заведения. Эстелла очень успешно училась по телефоноскопу, не выходя из своей комнаты швейцарского домика, в котором жили её родители. Несколько позднее она, с помощью все того же телефоноскопа, прошла курс центральной Парижской электрической школы и, сверх того, брала фонографические приватные уроки у нескольких знаменитых профессоров.

К несчастью для Эстеллы, ей нельзя было экзаменоваться по телефоноскопу. Этому препятствовали старинные, все еще остававшиеся в силе, экзаменационные уставы, а между тем застенчивость, отчасти унаследованная быть может от отца, заставляла молодую девушку совершенно теряться в присутствии профессоров на публичных испытаниях и мешала ей приобретать дипломы, соответствовавшие действительным её знаниям.

Надо поскорее надеть поляризующие туфли