Текст книги "Двадцатый век. Электрическая жизнь"

– Это я, Жорж Лоррис! – сказал телефоноскоп.

Девушка нажала кнопку, и на теле-пластинке появился Жорж Лоррис.

– С чем вас можно поздравить, сударыня? Но что я вижу! Это слезы! Вы плачете!.. Значит ваш экзамен…

– He удался! – воскликнула она, пытаясь улыбнуться. – Я опять срезалась…

– Должно быть эти бессовестные экзаменаторы предъявили к вам какие-нибудь необычайные требования?..

– В том-то и дело, что нет! Это именно и приводит меня в такое негодование. Вопросы были действительно не из легких, но я могла ответить на них прекраснейшим образом. Благодаря вам, я оказывалась отлично подготовленной…

– Что же такое случилось?

– Просто-напросто меня опять погубила несчастная застенчивость. Увидев себя лицом к лицу со строгими судьями, я смутилась, смешалась, перепутала решительно все и была завалена грудою черных шаров…

– He плачьте же! Вы опять явитесь на экзамен и разумеется его выдержите! Пожалуйста, Эстелла, не плачьте… Я не хочу, чтоб вы плакали!.. Я не в состоянии вынести ваших слез… Голубушка Эстелла, дорогая моя Эстеллочка!..

– Как? «Ваша дорогая Эстеллочка»? – вскричал голос, раздавшийся позади девушки. – Я нахожу это с вашей стороны, милостивый государь, слишком фамильярным!..

Это был голос г-жи Лакомб, которая, не найдя Эстеллы в Цюрихе, вернулась домой страшно встревоженная и только что узнала от фонографа в гостиной о прискорбном результате государственного поверочного испытания.

Жорж Лоррис на мгновение смутился. Он знал г-жу Лакомб, так как уже не раз имел случай беседовать с нею по телефоноскопу.

– Ваша дочь, сударыня, до такой степени огорчена своей неудачей, что с моей стороны было совершенно естественно стараться ее утешить. Искренняя дружеская симпатия, которую я чувствую к ней с тех пор, как счастливая случайность… Короче сказать: она плакала и грустила, а я не мог видеть её слёз без…

– Я вам очень обязана, милостивый государь, – сухо возразила г-жа Лакомб. – Если моя дочь и на этот раз не выдержала экзамена, то она еще поучится и предстанет опять перед экзаменационной комиссией. Вот и всё тут… Я берусь сама утешить Эстеллу, а потому, милостивейший государь, имею честь вам откланяться…

– He сердитесь пожалуйста, сударыня, умоляю вас, – продолжал Жорж Лоррис. – Мне надо сказать вам еще словечко!.. Я… Я прошу у вас руку Эстеллы.

– Руку Эстеллы? – вскричала г-жа Лакомб, опускаясь в кресло.

– Если вы только будете на это согласны, и если m-lle Эстелла не… Извините пожалуйста, что при моем предложении не соблюдены все принятые в таких случаях формальности, – добавил молодой человек, – но обстоятельства так уже сложились… Горе Эстеллы до того сильно на меня подействовало!.. Прошу вас, Эстелла, не отнимайте у меня надежды!..

– Милостивейший государь, – с достоинством отвечала г-жа Лакомб, – я сообщу о столь почетном для нас предложении мужу, который вам на него и ответит. Что касается до меня лично, то позволю себе только заметить, что вы можете рассчитывать на мой голос, который в семейных делах все-таки имеет известный вес.

Предложение, так неожиданно сделанное Жоржем Лоррисом, свидетельствовало во всяком случае о том, что человек он был решительный. Час тому назад он вовсе еще не помышлял сколько-нибудь определенным образом о женитьбе. Свиданья по телефоноскопу с молодою студенткой хотя и доставляли ему искреннейшее сердечное удовольствие, но он не пытался дать себе отчета в чувстве, побуждавшем его их искать. Слезы Эстеллы неожиданно раскрыли ему состояние собственного его сердца, и он не колеблясь решился слить свою жизнь с её жизнью. Жоржу исполнилось уже двадцать семь лет. Он мог свободно располагать своей личностью и обладал состоянием более чем достаточным для того, чтобы обеспечить себя и жену.

Молодой человек не заблуждался относительно препятствий, которые должны были встретиться со стороны его собственной семьи. Он знал, что отец имеет на него совершенно особые виды. В тот самый день, когда разразился электрический смерч, Филоксен Лоррис объявил сыну, что рассчитывает женить его на девице, обладающей высшими научными докторскими дипломами. Великий ученый объяснил, что будущая жена его сына должна иметь мозг строго научного типа и быть серьёзной женщиной, достаточно зрелой для того, чтоб голова у неё была свободной от малейшего следа ветреных мыслей. Жорж невольно содрогался, припоминая подлинные слова своего родителя. Бррр!.. Мысль о подобной невесте уже сама по себе была способна заставить его поторопиться с женитьбой.

Под вечер, когда инспектор горных маяков, г-н Лакомб, вернулся домой обедать, Жорж Лоррис, прибывший в Интерлакен на электро-пневматическом поезде, почти одновременно с ним явился в воздушном кабриолете на Лаутербрунненскую станцию. Г-жа Лакомб едва успела предупредить мужа о случившемся.

– Нынешний день имеет для нашей семьи очень важное значение, друг мой, – сказала она торжественным тоном мужу. – Ты, без сомнения, не знаешь, какая судьба выпала на долю Эстеллы. Приготовься-же услышать нечто важное… He пытайся догадываться… Старайся только не удивляться!..

– Тут нечего и догадываться, – возразил инспектор. – Я требовал, чтоб вы переговорили со мной по телефоноскопу, a вы мне не соблаговолили ответить… Для меня как нельзя более ясно, что она провалилась, – опять провалилась на экзамене.

– Ну стоит ли обращать внимание на такие мелочи! – возразила г-жа Лакомб, презрительно пожимая плечами. – Слава Богу, ей не придется быть инженером. Да-с, это для неё оказалось бы теперь совершенно излишним! Дело в том, что за нашу дочь сватаются. Я уже дала жениху утвердительный ответ и надеюсь, что г-н Лакомб не станет мне прекословить!

– Но кто-же этот жених?

– Мой будущий зять Жорж Лоррис, единственный сын знаменитого Филоксена Лорриса!

Имя это до такой степени ошеломило почтенного инспектора горных маяков, что он тяжело опустился на стул. Г-жа Лакомб заранее рассчитывала на такой эффект. Довольная произведённым впечатлением, она тоже взяла себе стул и продолжала:

– Да, друг мой! Жорж Лоррис обожает нашу дочь. Я, признаться, давненько уже это замечала. Эстелла в свою очередь тоже его любит.

– Полно, не пригрезилось ли это тебе? С чего ты взяла, что сын Филоксена Лорриса мог посвататься за нашей дочерью? Вспомни только, что они друг другу вовсе не пара. Разве можно сравнивать нас с великим Филоксеном Лоррисом, или же наше скромное состояние с многомиллионными его доходами и…

– Мы действительно небогаты, но кто же виноват в этом, сударь? Притом же к чему распространяться о Филоксене, – великом Филоксене, – знаменитом Филоксене, – головокружительно-колоссальном Филоксене? Эстелла, к счастью, выходит замуж не за него, а за молодого человека, не столь колоссального, но несравненно более привлекательного.

– Но как же насчет приданого? Говорила ли ты ему, что у Эстеллы…

– К чему тут приданое? Кто станет думать о таких мелочах?… Удивляюсь, друг мой, как это у тебя до сих пор мог остаться такой мещанский склад ума!

Прибытие Жоржа Лорриса прервало эту супружескую беседу. Он впервые посетил Лаутербрунненскую станцию. До тех пор молодой человек знал швейцарский домик Лакомбов только по телефоноскопу. Он чувствовал себя слегка взволнованным при мысли, что встретится теперь фактически лицом к лицу с Эстеллой? Что, именно, она ему скажет? Что, если вдруг сердце её не окажется свободным, и она отвергнет предложение? Он всё-таки опасался такого бедственного исхода.

Опасения эти не замедлили рассеяться. Г-жа Лакомб встретила Жоржа до того сочувственно, что он сразу убедился в их несостоятельности. Когда, наконец, появилась Эстелла, смущенная и бледная от волнения, она ответила нежным пожатием руки на немой вопрос, с которым тревожно обратились к ней глаза молодого человека.

Жорж провел в их швейцарском домике восхитительный вечер. Когда часам к одиннадцати ночи он сел в воздушный кабриолет, который должен был отвезти его в Интерлакен, на электро-пневматический поезд, он чувствовал себя в самом восторженном настроении духа. Снопы электрического света, отбрасываемые маяком, озаряли горы фантастическим сиянием, проникавшим во мрак долин. Громадные вершины гор сверкали, словно карбункулы, а ледники казались расплавленными алмазами. Все это сияние представлялось молодому человеку как-бы обещанием светлого будущего, полного беспредельно долгого счастья.

Жерар Лоррис уезжает в 11 вечера

Разумеется, Филоксен Лоррис привскочил от изумления и гнева, когда на другой день утром сын сообщил ему о своем решении и вместе с тем просил родительского благословения. Охваченный бурным приступом красноречия, Филоксен упрекал сына за то, что тот не хотел обождать подходящей невесты. Ведь ему была обещана талантливейшая и образованнейшая девица в мире, – обладающая докторскими дипломами по всевозможным наукам, серьезная, зрелая особа, без малейшей тени легкомыслия и ветрености. Что ему за охота расстраивать все отцовские планы и разрушать все надежды такой нелепой женитьбой?

Борьба атавистических влияний

– Припомни только, Жорж, закон естественного подбора. Закон этот дело нешуточное, а между тем ты позволяешь себе не обращать на него внимания!.. Наука давно уже признала полную разумность многих старинных воззрений и выяснила, что естественный подбор лежал первоначально в основе каждой настоящей аристократии. Даже и в наши ультрадемократические времена пришлось смягчить непреклонность руководящих принципов и преклониться перед могуществом истины… Да, любезнейший сын мой! древние аристократические общества имели полное основание враждебно относиться к неравным бракам.

Нельзя отрицать того очевидного факта, что породы храбрых воинов и могучих рыцарей минувших веков, вступая в брачные союзы единственно лишь в своей собственной среде, все более укореняли в себе высокие доблести, являвшиеся отличительной их чертой и законной основой родовой их гордости, лежавшей в основе притязаний властвовать над менее чистокровными расами, – притязаний, ставящихся зачастую в упрек.

Коллекция предков. Чья возьмёт? Чьё влияние окажется преобладающим?

Вырождение началось для этих старинных отборных пород с того дня, когда кровь гордых баронов смешалась с кровью разбогатевших мещан. Эти-то последовательно повторявшиеся неравные браки и нанесли смертельный удар дворянству. Нет ничего легче, как доказать мою тезу строго научным образом. Возьмем, например, потомка знаменитого Роланда. Пусть в жилах его течет кровь тридцати поколений самых доблестных рыцарей…. Если этот потомок храбрых воинов женится на дочери откупщика, то в плоде от этого брака драгоценная рыцарская кровь окажется изменённой примесью совершенно иной, низкопробной крови!.. В силу атавизма, душа предков по матери, – каких нибудь лавочников или банкиров, – людей, торговавших бакалейными товарами, или отдававших деньги в рост под лихие проценты, возродится в теле роландова потомка. Что именно будет таиться тогда под гербом знаменитого паладина? Нельзя заранее ответить на этот вопрос. В результате помеси может оказаться и что-нибудь путное, но несравненно чаще получится ублюдок сомнительной ценности. Бедный Роланд! Какую гримасу состроил бы он, если б мог видеть, во что обратилось здесь его потомство!.. Пойми же, наконец, Жорж, что вопрос о естественном подборе заслуживает самого серьезного внимания! Надо относиться с известного рода уважением к своим потомкам и не награждать их такими душами, каких мы не желали бы иметь сами.

Теперь между нами существует тоже аристократия, a именно – аристократия науки. Необходимо подумать о том, чтоб выработать путем строго научного подбора из этой аристократии действительно высшую породу. Я лично не хотел бы видеть в собственной семье никаких неприятных атавистических проявлений. Мне вовсе не желательно, чтоб в собственном моем внуке, во внуке Филоксена Лорриса, воплотилась душа какого-нибудь дедушки с материнской стороны, если этот дедушка был заурядным смертным. Исследования в области атавизма выяснили теоретически, а фотография за последние сто лет представила неопровержимые фактические доказательства, по крайней мере в области физического сходства, что в рождающемся ребенке всегда воспроизводится более или менее отдаленный родственный тип. Иногда этот тип копируется с полнейшею точностью, иногда-же к нему примешиваются черты, заимствованные у нескольких других типов из отцовской или материнской семьи!.. Тоже самое замечается по отношению к умственным способностям и душевным свойствам вообще. Каждый из нас получает их в наследство от одного или нескольких предков. Каждая семья обладает определенным духовным капиталом, служащим как-бы резервуаром для потомства. Природа черпает по усмотрению в этом резервуаре, когда ей надо наполнить череп ребёнка, имеющего родиться на свет. Она может быть при этом более или менее щедрой, или скупою. Многое несомненно зависит от случая, на долю которого всегда приходится отводить соответственное место. Тем не менее природа вынуждена черпать только из капитала, собранного предками и постепенно возраставшего у последующих поколений!..

Вследствие этого именно и необходима величайшая осмотрительность при заключении браков. Надлежит тщательно взвесить и оценить всяческие атавистические влияния, для того, чтобы доставить породе новые полезные свойства. Надо обеспечить потомкам возможность черпать из более значительного духовного капитала!.. Послушай, Жорж, ты знаешь ведь блестящую репутацию Бардо. Семья эта с отцовской стороны является представительницей трех поколений превосходнейших математиков. С материнской стороны она дала нам астронома и знаменитого хирурга. Кроме того, в ней оказывается двоюродный дед, бывший несомненно гениальным человеком, так как он изобрел электропневматическое сообщение по трубам, заменившее железные дороги наших предков… Вообще, с точки зрения атавистических влияний, такая семья не оставляет желать ничего лучшего! Прими теперь во внимание, что в семье этой имеется девица, тридцати девяти уже лет от роду, обладающая дипломами доктора медицины, доктора прав, архидоктора социальных наук и т. д. Она первоклассная математичка, одно из светил политической экономии и в тоже время известный авторитет по части медицины. Я предназначал ее тебе, рассчитывая создать таким образом необходимый противовес твоему легкомыслию…

Выгодная партия! Девица Бардо, доктор всех наук, первоклассный математик и блестящее медицинское светило.

Жорж Лоррис отшатнулся с выражением неподдельного испуга и, пытаясь прервать речь своего родителя, принялся восторженно описывать Эстеллу Лакомб.

– Вижу, что девица Бардо тебе не нравится, – продолжал Филоксен Лоррис, не обращая внимания на этот перерыв. – Пусть будет по твоему. У меня имеется в запасе еще и другая невеста, девица Купар, сенатор от департамента Сарты. Ей только лишь стукнуло тридцать семь лет, а между тем она считается уже одной из самых выдающихся современных политических деятельниц и непременно в самом непродолжительном времени будет министром. Отца её, Жюля Купара, гиганта революции 1935 года, выбирали в продолжение трех последовательных пятилетий в диктаторы. Она доводится внучкой знаменитому парламентскому оратору, Леону Купару, участвовавшему в восемнадцати министерствах. Брак твой с нею был бы союзом научной и политической аристократии, способным открыть самые блестящие перспективы для наших потомков. Если ты женишься на сенаторе, девице Купар, мы будем вправе мечтать, что нашим правнукам суждено будет управлять народами, влияя на судьбы человечества своею научной и политической энергией!..

Девица Купар, сенатор Сартрского департамента.

– Смею уверить, что ни сенатор Купар, ни доктор Бардо не будут моими женами! Я женюсь вот на ком! – заявил Жорж, подавая отцу фотографию Эстеллы. – Имею честь представить вам девицу Эстеллу Лакомб, живущую теперь при родителях, на Лаутербрунненской станции. He обладая докторскими дипломами и не подвизаясь на арене политической деятельности, она тем не менее…

– Погоди-ка, фамилия эта мне знакома! – сказал Филоксен Лоррис. – Сюда заходила как-то г-жа Лакомб. Она наговорила мне массу всякой всячины, в которой я не мог хорошенько даже и разобраться. Дама эта, в беседе с моим фонографом, обозвала меня медведем и в заключение подарила мне пару якобы собственноручно вышитых ею туфель… Постой-ка! пока она объясняла фонографу побудительные причины своего посещения, с неё, как и со всех вообще моих гостей, была снята фотокарточка. Вот эта карточка! Знаешь ты эту даму?

Фотокарточка, снятая с г-жи Лакомб.

– Это мать Эстеллы! – воскликнул Жорж Лоррис при первом жe взгляде на миниатюрный портрет.

– Ну, вот, теперь я понимаю по крайней мере всё, тем более, что дама эта выдала тебе прекраснейший аттестат!.. Она назвала тебя очень милым молодым человеком… Для меня ясно её предпочтение. Во всяком случае моего согласия ты не получишь. Изволь жениться на девице Бардо!

– Нет, я женюсь на Эстелле Лакомб.

– Послушай, голубчик, будь паинькой! Женись по крайней мере хоть на девице Купар, сенаторе Сартского департамента…

– Нет, я женюсь на Эстелле Лакомб.

– Убирайся же ко всем чертям!!!

Глава V

Соблазнительная программа обручальной поездки. – Инженер-медик Сюльфатен и его пациент. – Истинно деловой человек. – Недостаток выносливости у современных интеллигентов.

Обручальная поездка Филоксена Лорриса

Жорж Лоррис не принадлежал к числу молодых людей, которые могли бы смутиться давно предвиденным родительским отказом. Он ежедневно обращался к отцу с просьбой о согласии на брак с Эстеллой и ежедневно выдерживал ожесточенные натиски со стороны Филоксена Лорриса, упорствовавшего в намерении прельстить сына такими соблазнительными воплощениями современной женщины, какими надлежало признать, с точки зрения естественного подбора, велемудрых, серьезных и в достаточной уже степени зрелых девиц Бардо и Купар.

Тем временем супруга знаменитого ученого, повидавшись с семейством Лакомб, была сразу очарована Эстеллой и вследствие этого энергично приняла сторону своего сына. Необходимо, однако, присовокупить, что если б произведенное ею маленькое расследование привело к результатам, невыгодным для Лакомбов, то она пришла бы в отчаяние от необходимости сойтись в первый раз в жизни во взглядах с великим человеком, женой которого имела честь состоять.

Потребовалось четыре или пять месяцев довольно ожесточенной междоусобной борьбы, выражавшейся ежедневными стычками, для того, чтоб Филоксен Лоррис сделал вид, будто отрекается от доктора Бардо и сенатора Купар, и согласился, наконец, на обручальную поездку.

Неведомый нашим дедам мудрый обычай обручальной поездки заменил лет тридцать тому назад прежние свадебные путешествия. Эти последние, предпринимавшиеся молодыми после бракосочетания и традиционного завтрака или обеда, не приносили никакой практической пользы. Дело в том, что они оказывались слишком запоздалыми. Если молодые, до тех пор почти незнакомые друг другу, и распознавали за время после свадебного путешествия, путем долгого утомительного пребывания вдвоем с глазу на глаз, что были жертвами взаимного самообмана, и что их вкусы, идеи и характеры в действительности плохо гармонируют, то можно было помочь горю, вызванному столь прискорбным недоразумением, единственно лишь с помощью развода. Такая ампутация брачного союза всегда была сопряжена с многоразличными страданиями, или по крайней мере неудобствами, а в тех случаях, когда не решались к ней прибегнуть, приходилось влачить всю жизнь тяжелую цепь брачной каторги.

Погоня за наживой

Теперь, когда свадьба уже решена, – когда все улажено, и брачный контракт написан, но еще не скреплен роковыми подписями, – жених и невеста, после скромного завтрака, на который приглашают лишь ближайших родственников, отправляются в так называемую обручальную поездку. Их сопровождает какой нибудь дядюшка, или хороший знакомый, отличающийся солидными добродетелями. Под эгидой скромного своего ментора они бесстрашно совершают маленькую прогулку по Европе или Америке, причем, смотря по обнаруживающимся у них вкусам и предпочтениям, останавливаются в больших городах, или же любуются естественными красотами гор и озер.

Обручальное путешествие жениха и невесты под конвоем общего друга испытанной благонадёжности.

Во время такого путешествия, осложненного поездками в горы, катанием на лодках по озерам, или прогулками в воздушных экипажах, а также обычной передрягой в гостиницах и кухмистерских, обрученные имеют достаточно досуга и возможности обстоятельно изучить друг друга… Каждый из них ознакомляется не только с лицевой, но и с оборотной стороной характера своего партнёра.

Помолвленные расходятся, каждый в свою сторону.

Оставаясь почти вдвоем в продолжение нескольких недель, они узнают друг про друга всю подноготную. Истинные их характеры выясняются, достоинства выступают наружу, а недостатки, – не только мелкие, но даже и крупные, в случае если таковые имеются, – начинают явственно просвечивать сквозь маску, под которой их обыкновенно принято скрывать. Тогда, если испытание обнаружило между обрученными серьезную дисгармонию, они не упорствуют в выполнении намерения, которое было принято без надлежащего знакомства друг с другом. По возвращении из поездки достаточно одного слова со стороны кого нибудь из обрученных и последующей затем присылки нотариального заявления (во избежание всяких недоразумений), для того, чтоб предположенный союз был отменен без всяких ссор и препирательств. Обрученные расходятся каждый в свою сторону с радостным сознанием, что удалось так счастливо избегнуть серьезной опасности. Вместе с тем каждый из них чувствует полнейшую готовность приступить к новой подобной же попытке, в надежде, что она увенчается более благоприятным результатом.

Обнаруживается серьёзная дисгармония.

Действительно, статистика показывает, что в прошлом 1954 году во Франции из общего числа обручальных путешествий всего лишь 22¹/₂ процента привели к отрицательному результату, a 77¹/₂ закончились свадьбами. Общественная нравственность осталась в больших барышах от этой перемены в обычаях, так как, благодаря обручальным путешествиям, число разводов значительно уменьшилось.

– Пусть будет по твоему, – сказал, наконец, Филоксен Лоррис, утомленный борьбою и к тому же обдумывавший новое важное изобретение. – Отправляйся, пожалуй, с твоей Эстеллой в обручальное путешествие, но помни, что оно само по себе еще ни к чему не обязывает… Поживём – увидим!

Жорж Лоррис не заставил дважды повторять себе это разрешение. Он тотчас же помчался на Лаутербрунненскую станцию, уладил там всё, что следовало, – сговорился с невестой и её родителями, и сам назначил день отъезда.

– Поживем – увидим! – вполголоса добавил Филоксен Лоррис, высказывая сыну вынужденное согласие на его брак с Эстеллой Лакомб. Фраза эта была приправлена сардонической улыбкой. Знаменитый ученый относился к свадебным поездкам очень пессимистически. Исходя из горького личного опыта, Филоксен полагал, что никакое чувство не устоит против тысячи мелочных неприятностей, с которыми неизбежно связано путешествие вдвоем для молодых людей, остававшихся до тех пор почти незнакомыми друг другу. Он припоминал собственное свое после свадебное путешествие (в его молодости обручальные поездки, ведь еще не вошли, во всеобщее употребление). Путешествие это продолжалось всего лишь каких-нибудь две недели, но молодые успели уже до такой степени поссориться друг с другом, что совместная жизнь казалась им положительно немыслимой. К сожалению, в данном случае нельзя было разойтись без дальнейших препирательств каждому в свою сторону, так как узы Гименея были скреплены законным порядком у мэра и священника. Немедленно по выходе из трубы электро-пневматического сообщения Филоксен Лоррис и его супруга поручили адвокатам как-нибудь уладить развод по обоюдному соглашению. Для этого потребовалась, однако, масса хлопот и мероприятий, связанных с такими проволочками, что даже энергический Филоксен, в водовороте своих изобретений и открытий, не находил возможным тратить столько времени на судебную волокиту, свидания с юрисконсультами и судьями, ожидания в канцеляриях и т. д.

Закончив свои труды по усовершенствованию воздухоплавательных приборов, он устроил громадные мастерские для сооружения грузовых и быстроходных воздушных кораблей из несгораемого целлулоида с внутренними скрепами из трубчатого алюминия. Одновременно с этим ему удалось ввести в общее употребление новый электрический самолет, – так называемую «воздушную стрелочку». Он изобрел означенный самолет, или точнее, – открыл принцип постройки этого воздухоплавательного прибора, еще на школьной скамье, когда бывало по праздникам совершал дальние полеты на обыкновенной воздушной стреле, употреблявшейся всеми гимназистами. Миниатюрный самолет отличался полнейшей безопасностью в употреблении. Вместе с тем управление им было до такой степени легко, что каждая мать могла совершенно спокойно дозволять прогулки на нем даже трехлетнему ребенку. Эта «стрелочка» доставила громадные барыши не только самому Филоксену Лоррису, но и целому легиону заграничных фальсификаторов, не замедливших выпустить в обращение массу подобных же воздухоплавательных аппаратов, являвшихся в сущности простыми подделками воздушной стрелочки великого изобретателя.

Новоизобретённый детский экипаж «Воздушная стрелочка».

Он, однако, и не помышлял о том, чтоб возбуждать против этих дерзких подделывателей судебное преследование. Откуда взялось бы у него время на это? Применяя свои способности гораздо более производительным образом, Филоксен Лоррис предпринимал как раз тогда в грандиозных размерах фонографические издания, доставившие ему такую неувядаемую славу.

Всем библиофонофилам известны фонокниги Филоксена Лорриса, которые так удобно слушать даже в постели. Сколько отрадных часов доставляют они нам в длинные зимние вечера, в часы отдыха и в бессонные ночи! Ученые хранят как зеницу ока в своих фоноклишетиках великолепные его издания образцовых произведений литературы всех стран и народов, отличающиеся такой восхитительной, ясной дикцией и увековеченные с таким совершенством с голоса самих авторов (для современных писателей), или-же с голоса знаменитейших художественных чтецов и лучших декламаторов (для более старинных произведений). Между прочим, Филоксен выпустил тогда в свет свою «Всеобщую историю» в двенадцати больших клише и знаменитую «Поэтическую фоно-антологию» из десяти тысяч фонограмм, помещавшуюся в ящике, который поддерживался колонной в античном вкусе и мог быть по желанию украшен бюстом Гомера, или Данте, – Гюго, Ламартина, Шекспира, Байрона, Пушкина, Льва Толстого и т. п. Вслед затем он издал большой механико-фонографический словарь, распроданный в десять лет в количестве трех миллионов экземпляров, и полный курс среднего образования в четырех тысячах фонографированных уроках лучших профессоров, не говоря уже о библиотеке новейших романов, расходившихся всегда в трехмесячный срок, за исключением экземпляров, потребных для фонографической библиотеки, главным акционером которой состоял сам Филоксен. Библиотека эта отпускала своим подписчикам обыкновенно по книжке в день.

Поэтическая фоно-антология. Антология из 10.000 поэтических произведений в фонограммах.

He удивительно, если Филоксен Лоррис, голова которого была, кроме текущих изысканий и работ, занята тысячью новых предприятий, не имел возможности когда либо бывать в окружном суде. С трудом лишь удавалось ему отрываться от научных своих занятий, для того, чтоб раз в две недели совещаться в течение каких нибудь двух минут по телефону с своим адвокатом.

Убедившись, что бракоразводный его процесс вследствие этого затягивается, Филоксен решил сделать жене кое-какие уступки, стал держать себя дома обходительнее и в итоге примирился с супругой, чтобы не отвлекаться от научных работ и всецело посвятить себя занятиям в лаборатории.

Учёный в своём фоноклишетике

Потом, когда у него оказалось больше досуга, – так как пущенные в ход промышленные предприятия не требовали уже с его стороны беспрерывного надзора, – враждебные действия опять возобновились, но вслед затем новые изыскания и открытия всецело поглотили опять внимание Филоксена. Бракоразводное дело снова замялось. Примирения и ссоры между супругами чередовались таким образом с известного рода правильной последовательностью до тех пор, пока великий изобретатель не выяснил себе однажды, что в конце концов эти ссоры приносили чистый барыш с точки зрения научных и денежных интересов. Постоянные разногласия с женой, как бы пришпоривая ум мужа, не давали ему погрузиться в дремоту спокойствия и неги, а вместе с тем доставляли нервной системе необходимые возбуждающие импульсы.

– Поживем – увидим! – говорил сам себе Филоксен Лоррис, полагавшийся в данном случае на личный опыт. – Путешествие вдвоем будет неизбежно сопряжено со множеством разных неприятностей, которые вызовут между влюбленными столкновения. За этими столкновениями последуют разочарования, которые в свою очередь приведут к крупным ссорам. Я с своей стороны постараюсь устроить так, чтобы за мелкими неприятностями и столкновениями дело не стало… Поживем – увидим!

Обручальная поездка. Багаж жениха и невесты.

Филоксен взял на себя все приготовления к обручальному путешествию. Вместо того, чтоб предоставить в распоряжение обрученных воздушную свою яхту, он дал им несравненно менее удобный воздушный корабль и выбрал сам для них спутников. Жорж Лоррис, убаюкивая себя радостными надеждами и наслаждаясь мыслью, что отец, наконец, смягчился, не представлял никаких возражений родителю и безропотно соглашался на все его коварные предложения.

Обручальный завтрак состоялся в доме великого ученого. Г-н и г-жа Лакомб прибыли с Эстеллой на утреннем поезде электропневматического сообщения. Филоксен выказал необычайную предупредительность по отношению к г-же Лакомб, которую слегка смущало воспоминание о её беседе с фонографом знаменитого изобретателя.

– Как видите, милостивейшая государыня, я счел для себя приятной обязанностью явиться в туфлях, которые вы соблаговолили мне подарить, помните, в тот самый день, когда какая-то англичанка обозвала меня грубым медведем! Впрочем, тут, может быть, вышла по фонографу какая-нибудь путаница. He знаю наверное, именно ли англичанка… отнеслась ко мне до такой степени сурово?

– Разумеется, это была англичанка! – поспешно возразила г-жа Лакомб. – Смею вас уверить, что потом, когда мы вместе с ней подымались на верхнюю террасу, где ожидали воздушные экипажи, я прочла этой островитянке порядочную нотацию за неуместные выговоры…