Текст книги "Путешествие на край света: Галапагосы"

Глава четвертая
Венесуэла

Единственного, кого я встретил в Пауле, был старатель, наполовину сумасшедший, которого все звали «Русским», но это был не тот русский «Канталехо», которому «Черный» Томас отрубил пальцы много лет назад. Этот же был владельцем маленькой забегаловки, где продавал напитки и еду, расположенной рядом с месторождением алмазов.

Он был одним из первых, кто объявился в этих местах, и специально выбрал для себя участок, где мог бы не только намывать алмазы, но и одновременно с этим вести какую-никакую торговлю. Метров пятьдесят отделяли его участок от другого, и как-то некие старатели, кому достался участок расположенный хуже и дальше, предложили выкупить у него эту таверну, чтобы снести ее и начать искать алмазы на ее месте.

Этого Русского я помнил очень хорошо, потому что он как-то пытался продать мне шпагу, изготовленную в шестнадцатом веке, которая, как он уверял, была найдена им в верхнем течении Карони, рядом с горами Сьерра-Паракаима. А это означает, что когда-то, в тысяча пятьсот каком-то году, в тех местах, куда теперь с большим трудом можно добраться только на самолете, побывал некий испанец и потерял там свою шпагу.

Когда я нашел «Русского», выглядел он очень постаревшим и усталым. Последние четыре года он провел в тюрьме «Эль Дорадо», а это может покончить с любым. Его обвинили в том, что он якобы убил одного скупщика алмазов и украл у него камни. С тем сроком, какой дали ему, можно было и не мечтать выйти оттуда. На его счастье вскоре открылось, что не он ограбил того человека, хотя мог и убить во время спора, и его выпустили на свободу.

Поскольку после всех проблем и злоключений выглядел он очень измотанным, я спросил его, как у него хватило силы воли, да и просто сил остаться в Гайане. В ответ он лишь пожал плечами.

– А куда мне прикажешь идти? – сказал он. – Я был одним из первых, кто приехал сюда, в Пауль, когда здесь послышался «звон», что разнесся по всей стране – «музыка», какую издают алмазы. Прошло уже пять месяцев, и я заработал семьдесят тысяч боливаров. Где я еще смог бы заработать столько?

– А зачем тебе эти деньги? Ты же тратишь все, что зарабатываешь… – ответил я ему. – Ты погубишь себя в шахте, и у тебя никогда ничего не будет.

– Сейчас, да, – угрюмо подтвердил он. – Но у меня имеется «аптечка», поддерживающая меня – моя таверна – и я коплю понемногу. Если продолжу добавлять, как сейчас, то смогу купить самолет.

– Самолет? – удивленно переспросил я. – А зачем тебе самолет?

– Чтобы открыть здесь, в Великой Саванне, транспортную компанию. Я хорошо знаю этот регион и уверен, что будущее за самолетами.

– Умеешь пилотировать.

– Нет, но научусь.

– В твои-то годы?

– Так мне всего-то сорок один.

Я взглянул на него удивленно. Любой, кто бы увидел его, мог бы поклясться, что ему уже за семьдесят. Но я поверил, что он не «скинул» лишние года, просто сельва, шахта и «Эль Дорадо» могли запросто превратить любого юнца в старика.

Я попросил его рассказать про «Эль Дорадо», но он отрицательно покачал головой и сказал:

– Там настоящий ад, мальчик. Лично я предпочитаю не вспоминать об этом.

А я не стал настаивать, к тому же это было бесполезно. Весь остаток дня я провел с ним на его участке, где, конечно же, мы не нашли ничего за весь вечер.

– Это месторождение начинает истощаться, – прокомментировал он, когда мы вернулись к нему таверну, что одновременно служила жильем. – Если найдется хотя бы один, кто купит у меня все это за хорошую цену, то я сразу же уйду на юг.

– Но там, на юге, нет ничего кроме гор Паракаима, – возразил я. – Ты что, полезешь в эти горы?

– Я еще не спятил, – ответил он. – Дикари, обитающие в тех горах, дурные люди. Но там, рядом с этими горами, протекает одна речушка, где всегда можно найти какой-нибудь камешек… Я должен собрать денег и купить самолет.

Я оставил его наедине с его иллюзиями. Я думаю, что он до сих пор цепляется за свою мечту, потому что в Гайане можно быстро разбогатеть. А, может быть, он уже умер, потому что там умирают еще быстрей.

Что касается меня, то я вернулся в Каракас, опять через Пуэрто-Ордаз, где попрощался с Педро Вальверде. Я пожалел, что не добрался до Тукупита, где жил мой старый товарищ, Франк Гарсиа-Сукре, с ним мы когда-то, в молодые годы, хорошо порезвились в Мадриде.

В Каракасе генерал Раварт очень обрадовался, узнав, что выбранное им место мне понравилось, и пообещал на следующей неделе представить проект «Операция Ноев Ковчег» президенту Рафаэлю Калдера.

Я бы с удовольствием остался и дождался решения, но в те дни, в очередной раз, в Центральном Университете Каракаса начались волнения, и потребовалось вмешательство Армии, а потому президент был слишком занят, чтобы заниматься делами по переселению каких-то африканских животных.

На самом деле, проблема студенческих беспорядков не оказалась такой уж важной и генерал Раварт, все-таки, спустя несколько дней после моего отъезда, смог побеседовать с президентом о моем проекте и получил одобрение.

К счастью, и не смотря на эти спорадические всплески студенческого недовольства, сейчас Венесуэла, после двенадцати лет демократического правления, представляет из себя пример того, что испаноговорящие страны, несмотря на все возражения, могут управляться в пределах законодательства и принципов демократии и даже могут менять политический курс, без того, что это приведет к очередным проблемам.

В те времена, когда большинство соседей – Аргентина, Бразилия, Парагвай, Боливия, Перу и Панама – оказались в очередной раз под гнетом тоталитарной милитаристской системы, хотя казалось, что с подобным было давно покончено на континенте, то страна, добывающая нефть, которая, исходя из общих рассуждений, должна была оказаться тем в большей опасности, чем богаче, тем не менее старается изо всех сил сохранить систему выборов, когда правительство избирается путем всенародного голосования и эти усилия поддержаны волей всех ее жителей.

Несколько лет назад никто, даже самый оптимистичный наблюдатель, не смог бы поверить, что в стране из этого полушария демократия сможет просуществовать долгих двенадцать лет, хотя внутри и происходила передача власти между группами, которые можно считать политическими врагами, и, однако, в Венесуэле подобное происходило. И не стоит забывать тот факт, что в прошлом Венесуэла пережила самые худшие военные диктатуры – диктатуру Хуана Висенте Гомеса и Маркос Перес Хименес – и, следовательно, сохранила достаточно глубокие традиции, присущие диктаторским режимам, точно так же, как и изрядное количество «ультрас», что все еще с ностальгией вспоминают «золотые годы, когда правил любимый генерал».

«Быть венесуэльцем – это профессия» – так говорили когда-то, но те времена уже прошли. То были годы, когда иммигранты толпами въезжали в страну, и когда экономическое развитие Венесуэлы достигло небывалых высот, когда сюда приезжали люди со всего мира, лишившиеся из-за войн или по другим несчастливым причинам родины, благосостояния и надежд.

Для миллионов человеческих существ страна превратилась в Землю Обетованную, и еще верно то, что здесь осуществились ожидания большинства из тех людей, несмотря на недовольство и оппозицию самих венесуэльцев.

В стране существует множество классовых групп, и образ мыслей у них иногда разнится очень существенно. Мало общего между жителями равнин и неграми с Маргариты. Но так уж получилось, даже сравнивая с любым другим местом испаноговорящей Америки, а может быть даже и со всем Земным шаром, но настоящий венесуэлец проживает исключительно в столице. Каракас одновременно и впитывает в себя все национальные черты и сводит их на нет у всего остального населения страны, никакой другой город не похож на него и не может сравниться с ним.

Обитатели равнин – люди по характеру своему жесткие, меланхоличные, задумчивые и очень привязанные к своей земле – иссушенной или болотистой в зависимости от времени года – они живут этой землей и только для нее, и для своего скота, они неразговорчивы и практически не представлены в общественной жизни нации. Они постоянно на равнине, а равнина в Венесуэле, они любят свою равнину, а, следовательно, и Венесуэлу. Но случись так, что эти равнины оказались бы где-нибудь в Бразилии или Колумбии, то они точно так же полюбили бы любую из этих стран. Жители равнин добавляют щепотку твердости в характер венесуэльца, точно так же, как негры с побережья нотку живости, а индейцы из гайанской сельвы немного экзотики и примитивизма. Но все это лишь дополнения к тому, что составляет личность жителей Венесуэлы, а их личность, как я уже говорил, концентрируется вокруг и полностью поглощается Каракасом.

А жители этого города, в свою очередь, яростные националисты, хотя и националистические черты, в общем-то, присущи всем испано-американцам, но вот в венесуэльцах этот национализм особенно заметен, и он больше, чем просто гордость, больше, чем их отличительная черта.

Для венесуэльца быть венесуэльцем – это не просто принадлежать к определенной нации, это, прежде всего, возможность выделиться среди тех, кого называют чужаками, приезжими, кого именуют «мусиус». И именно иммиграция оказала решительное влияние на формирование этой черты в креольском характере. Привычные к жизни размеренной и почти провинциальной, они вдруг оказались среди огромной массы отчаявшихся людей, прибывших сюда отовсюду в надежде начать новую жизнь, и настроенные весьма решительно, чтобы пробить в этой жизни дорогу – дорогу, как можно более широкую – и, как следствие, креолов, неожиданно для них самих, захлестнули эти людские волны, и их почти снесли те, у кого ничего не было, но кто очень хотел получить многого.

Итальянцы, португальцы, испанцы, немцы, славяне, даже арабы, евреи и турки прибыли сюда с пустыми руками, не гнушались работать за гроши, иногда лишь за еду, готовые отнять работу у тех, у кого она уже была, и выполнять ее за половину прежней оплаты, за десятую часть цены.

Волна за волной приезжали сюда люди, кого в Европе расшвыряла война. Но креолы не были готовы к подобному вторжению и вначале растерялись, затем эта растерянность сменилась раздражением и, в конце концов, все это переросло в ярость, и чтобы хоть как-то защитить себя от тех, кто оказался более сильным, они выработали в себе то, что теперь мы называем «венесуэльским характером», эту смесь из презрения, злости и одновременно страха, и что в течение многих лет служила им и оружием, и системой, а после того, как людское море схлынуло, осталось в виде привычки.

Очень многие указывают и даже обвиняют их в том, что сделали они это из-за своей неспособности, из-за того, что не были достаточно стойкими и не смогли удержать свои позиции перед чужаками, кто оказался более трудолюбивым и более хитрым, но, в конце концов, не стоит обвинять только их самих. Не их вина, что мир накрыла война, что появились миллионы голодных людей, готовых ухватиться за любую, малейшую возможность, какая им представилась.

Но, тем не менее, все закончилось почти неожиданно. Весь этот феномен взрывного развития и иммиграции остановился, буквально умер, 23 января 1958 года после свержения диктатора Переса Хименеса. Начиная с этого момента, та часть венесуэльского общества, представлявшая из себя самые низшие сословия, и кто больше всех ненавидел иностранцев и винил их в том, что это они поддерживали диктаторский режим – ошибочно, конечно – начали расправляться, практически безнаказанно, с теми, кого считали чужаками.

Наступили тяжелые времена для «мусиус», когда со всех сторон слышались оскорбления, некоторых преследовали, на других нападали, были случаи убийств, но полиция ни во что не вмешивалась. Общество охватил необычный психоз, которым очень быстро воспользовались разные маргинальные элементы и политики, а правительство в лице Военной Хунты Вольфганга Энрике Ларрасабаль не делало ничего, чтобы остановить происходящее. Эта Хунта была очень популярна в народе, хотя, на самом деле, ее нужно назвать «популистской», и эти люди превратили древнее правило «хлеба и зрелищ» в «хлеба и иммигрантов» и добились того, что те, кто, спасаясь, приехал в страну, опять почувствовал себя в опасности, и люди начали возвращаться туда, откуда в свое время уехали. Многие из них в одно мгновение потеряли не только новую родину, но и дом, и годы упорного труда, начался один из самых мрачных и отчаянных исходов, известных в истории.

Позже был принят закон, закрывший для иммигрантов раз и навсегда въезд в Венесуэлу, и это была самая большая ошибка, совершенная в этой стране за всю ее историю. Уже было доказано, и еще неоднократно будут появляться доказательства, что нации, проживающие на Американском континенте – включая и сами Соединенные Штаты – нуждаются в постоянном притоке иммигрантов, если хотят продолжить свое развитие, без иммиграции они обречены на исчезновение. Следует принять во внимание, что большинство из тех республик по протяженности своих территорий превосходят любую из европейских стран, а плотность населения там очень низкая. Но важнее, чем количество людей на квадратный километр, тот факт, что взрослое население не имеет необходимой подготовки и образования. Считается, что шестьдесят процентов населения испано-американских стран, как это пишется в анкетах, «не пригодны», «не готовы», а подготовить и обучить их – занятие слишком дорогое.

Не осталось ни технического персонала, ни ремесленников, ни тех, кто бы смог обучить, и потому пришлось приглашать рабочих, специалистов в разных областях, чтобы те начали готовить соответствующие кадры. Пришлось платить им очень высокие зарплаты, тогда как раньше эти же самые люди приезжали по собственной воле, обучали всех, кто пожелал учиться, и создавали рабочие места, обустраивали мастерские, небольшие фабрики и даже крупные предприятия.

Подавляющая масса креолов, действовавшая в ущерб себе и не обладающая здравым смыслом, свойственным безграмотным беднякам, была убеждена в том, что, когда иммигранты уберутся восвояси, то все, что останется после них, попадет к ним в руки, но хоть так и случилось, однако как поступить и что делать со всем этим имуществом они не знали. У них не было ни необходимой подготовки и не было желания учиться – другими словами, не было тех самых ценных качеств, что иммигранты привезли с собой. Любой работающий венесуэлец был хорошо обеспечен, работал ли он с иностранцами или без них. Во времена диктатора Переса Хименеса были приняты соответствующие законы, защищавшие их права, и даже существовало требование принимать на работу определенный процент местных жителей, и таким образом тот, кто что-то умел делать, получал еще и рабочее место.

Без работы остались только те, кто и так ничего не умел делать и ничему не хотел учиться. Они остались в том же положении, в каком и были до эмиграции. А сейчас, после того, как большинство предприятий закрылось, когда люди, основавшие их, вернулись обратно в свои страны, те, кто работал, эту работу потеряли. В результате безработица выросла значительно, и вместе с тем уровень жизни упал существенно.

Однако, и это весьма симптоматично, продолжает оставаться невероятный спрос на хороших специалистов в той или иной области – хороший механик, знающий свое дело техник или бухгалтер получают такие зарплаты, что с нашей точки зрения могут показаться сказочными. Не так давно строительная компания, занимающаяся возведением плотины в Гури, вынуждена была пригласить на работу триста плотников из Италии, специалистов по изготовлению опалубки, а зарплату платили им золотом. Многие из них оказались иммигрантами, уехавшими из страны в 1958 году.

Глава пятая
Рай для наркотиков

Меньше чем за час самолет перенес меня из аэропорта Майкетия на Исла Берде в Сан-Хуан де Пуэрто-Рико, где мне пришлось, как всегда, терпеть надоедливые расспросы американцев и тщательный досмотр моего багажа, и хотя большинство из них не знают и слова по-испански, тем не менее ведают пуэрториканской таможней.

Как известно, на острове сложилась особенная форма правления, названная «Свободное Ассоциированное Государство», при котором жители страны имеют право избирать своего губернатора, имеют американский паспорт, но в то же время среди разных обязательств, коих не мало, они должны разрешить американцам заниматься их армией, определять их политику и заодно командовать таможней.

Уже наступила ночь, когда я, наконец, добрался до своего отеля – небольшой «Да Винчи», очень скромный и очень уютный, хотя и расположен в самом сердце Кондадо, затерявшись среди огромных отелей для американских туристов, где мне пришлось как-то остановиться и что я ненавижу делать.

Этот отель мне посчастливилось открыть для себя несколько лет назад, здесь вполне приемлемая итальянская кухня и нет казино. Кроме того, цены значительно ниже стандартных тридцати пяти или сорока долларов за день, что платят в больших отелях только за то, чтобы переночевать там.

Сегодня Пуэрто-Рико одно из самых дорогих мест в мире, и все это из-за нашествия американских туристов, кто за неимением средств, достаточных оплатить поездку в Европу или добраться до Южной Америки, прилетают сюда в поисках экзотики, пляжного отдыха и самых разных женщин, а заодно и таких развлечений, как азартные игры, наркотики и, конечно же, проституция.

Потому что, к великому несчастью, Сан-Хуан де Пуэрто-Рико на самом деле превратился в один из самых коррумпированных городов в мире, может быть даже хуже, чем была Гавана до прихода Фиделя Кастро.

Когда с падением режима Фульхенсио Батиста, Гавана перестала быть борделем для Соединенных Штатов, многие кубинцы, успешно способствовавшие превращению своей столицы в это заведение, и заодно американцы, поддерживавшие их в этом, обратили свои взоры в сторону Пуэрто-Рико. И можно с уверенностью утверждать, что за десять лет они добились поставленной цели почти в совершенстве.

В больших отелях, расположенных на территории Кондадо, проститутки делают свой бизнес и в самом холле, и в баре, многие живут там же, а швейцары и менеджеры не замедлят указать клиентам отеля в каком номере их можно найти. Еще в каждом из этих отелей «гостеприимно» открыты двери в залы, где стоят столы с рулеткой, с «Блэк-Джек» и для игры в кости, и все это представляет основной бизнес для отеля, поскольку никакой большой отель не смог бы выжить без казино.

Помню, как лет семь назад, группа американских гангстеров открыла дорогой отель «Понс де Леон», но мошенничество в игровых залах достигло таких масштабов и приобрело такую скандальную известность, что их заставили закрыть казино. И сразу же отель сделался убыточным настолько, что пришлось продать его Хилтону. Руководство компании сменило вывеску, отель назвали «Сан Джеронимо» и открыли снова, но опять с казино.

Одно лишь присутствие рулетки или стола с «Блэк-Джек» под той же крышей, где вы живете, настолько соблазнительно, что бороться с этим очень и очень сложно. Из опыта моих прошлых путешествий могу с уверенностью сказать, что, несмотря на все мои усилия не играть и даже не смотреть в ту сторону, но каждый раз, как я возвращался в отель, в каком бы часу это не случалось, прежде чем подняться к себе в номер, меня всегда тянуло испытать судьбу. И это «испытать судьбу» всегда заканчивалось потерей сотни долларов. Поэтому, а также исходя из других соображений, я предпочел переселиться в маленький «Да Винчи».

Но еще шире, чем азартные игры и проституция, здесь развернулась торговля наркотиками, наблюдая за которой можно видеть процесс деморализации, происходящий в пуэрториканском обществе.

Недавние статистические данные показывают, что в США на каждые 3 500 жителей приходится один заядлый наркоман, в Нью-Йорке на каждые 700 жителей, а в Пуэрто-Рико эта цифра сокращается до 250, что автоматически ставит эту страну на первое место по потреблению наркотиков в мире.

Только зарегистрированными числятся 15 000 человек, хотя по простейшим подсчетам их будет более 25 000, из которых около 10 000 проживают в столице, в Сан-Хуан. Считается, что, в общем и целом, Пуэрто-Рико потребляет четвертую часть всех наркотиков, ввозимых на территорию США на сумму более семидесяти миллионов долларов ежегодно.

На самом деле цифры ужасающие и власти признают, что ничего не могут поделать с этой волной порока. Преподаватели в университетах говорят, что почти 65 % студентов курят марихуану, потребляют кокаин, героин или ЛСД.

Полиция же, со своей стороны, указывает на то, что 35 000 ограблений и нападений свершаются ежегодно именно наркоманами, и что большинство убийств, изнасилований и прочих тяжких преступлений, случающихся на острове, напрямую или косвенно связаны с приобретением и потреблением наркотиков.

Наибольший размах торговля наркотиками достигла именно на улицах Сан-Хуан, вокруг игровых залов и отелей Кондадо, и даже в садах Университета Рио-Пьедрас.

Когда я попросил моего старинного приятеля Карлоса организовать для меня встречу с каким-нибудь дилером, чтобы получить побольше информации о торговле наркотиками, то это не составило для него никакого труда.

Той же ночью он проводил меня в «Пеликан», одни из клубов, пользующихся особенной популярностью у молодежи, и представил некоему кубинцу, который без всякого смущения сказал, что сможет достать любой наркотик, начиная с «косячка» с марихуаной и кончая куском сахара с ЛСД.

– Но ЛСД не советую, – честно указал он. – Это не больше, чем игрушка для разного рода интеллектуалов и псевдоинтеллектуалов, кто верит, что посредством этой «штуки» смогут открыть истоки жизни. С помощью этого нельзя уйти от реальности, как с помощью морфия или героина, она не для нас, не для латиноамериканцев. Она не для тех, кто хочет «уйти», она для тех, кто хочет «забраться куда-то».

Тогда я понял, что он готов рассказать мне кое-что про торговлю наркотиками, и пригласил его выпить со мной, мне хотелось узнать побольше про ЛСД.

– Если рассматривать с точки зрения химии, то это не более чем диэтиламид лизергиновой кислоты, – продолжил он, – но для многих это еще что-то вроде спасительного нектара, с помощью которого они смогут, наконец-то, познать и понять самих себя. Самое очаровательное в этом деле то, что вокруг ЛСД образовалась, как бы, атмосфера снобизма, любители этого наркотика не только не стесняются своего порока, но даже наоборот – ощущают некоторую гордость, что не происходит, к примеру, с теми, кто потребляет марихуану или с кокаиноманами. Теперь мои клиенты – публика обеспеченная: адвокаты, врачи и особенно студенты. Вполне возможно, что в следующем году я поступлю в Университет, – с циничной ухмылкой добавил он. – Там у меня клиенты будут каждый день под рукой.

Затем он захотел продать мне ЛСД и попросил за дозу восемь долларов. Я отдал ему деньги и мы вышли на улицу. После того, как мы прошли пару кварталов, он остановился на углу и показал на освещенную витрину обувного магазина на противоположной стороне улицы.

– Под той витриной, на выступе, слева, на самом краю найдешь, что ищешь, – сказал он.

И, развернувшись, исчез в ночи.

А я пересек улицу и, в самом деле, нашел на кирпичном выступе под витриной кусок сахара, завернутого в полиэтилен, приклеенный жевательной резинкой к стене.

Содержал ли он ЛСД или нет – этого я никогда не узнал, потому что выбросил все в первый попавшийся мне на пути канализационный люк, но я более чем уверен, что наркотик там был, потому что люди этого сорта не рискуют брать деньги и не отдавать товар – наркоманы не прощают подобного рода шутки.

Наркотики, проституция, безработица, голод и один из самых высоких уровней рождаемости в мире, и вот Пуэрто-Рико – красивейший, почти райский остров – превратился в место, где проблем больше, чем можно было бы предположить.

И все это произошло, хотя пуэрториканцы и не желают признавать, а часто даже думают наоборот, из-за присутствия на острове американцев.

Когда-то, в конце прошлого века, если уж быть совсем точным, то в 1898 году, Соединенные Штаты вышвырнули с острова испанцев и заняли их место, после чего обнаружили, что население, хоть и жило не очень богато, но и не бедствовало, по крайней мере никто не голодал, не бедствовал и не было той деградации, как сейчас.

Три четверти земель, пригодных для обработки, были поделены на маленькие участки, поместья, где преимущественно выращивали продукты для собственного потребления: картофель, кукурузу, фасоль, ямс, что позволяло населению вести жизнь независимую и достаточно комфортную.

Однако, почти сразу же, как американцы обосновались на острове, они скупили все мелкие хозяйства и устроили там большие плантации, где выращивали ограниченное количество сельскохозяйственных культур, ориентированных на индустрию производства сахара и табачных изделий. С тех пор и до сих дней существуют компании, владеющие плантациями площадью более 50 000 акров и охватывающие самые плодородные земли на острове. Это привело к тому, что сегодня шестьдесят процентов всего сельскохозяйственного экспорта составляет сахар, а прибыль идет в карман лишь горстке собственников этих плантаций, преимущественно американцев, проживающих на континенте. Тогда как оставшиеся два миллиона пуэрториканцев обречены влачить жалкое существование и импортировать основные, жизненно необходимые продукты питания. Поскольку продукты должны завозиться исключительно из Соединенных Штатов – а это напрямую связано таможней – одной из самых дорогих стран в мире, то можно понять, почему в Пуэрто-Рико стоимость жизни достигает таких астрономических значений, недоступных для большинства местного населения.

Известно, что ежедневная диета подавляющего большинства пуэрториканцев ограничена фасолью и рисом с добавлением небольшого количества вяленой трески, и если в настоящее время проблема с голодом стоит довольно остро, то нужно еще подумать и о приближающемся новом тысячелетии, когда население острова, по предварительным расчетам, вырастет до пяти миллионов.

Для того, чтобы решить этот, довольно таки важный вопрос, правительство не нашло ничего более разумного, кроме как начать компанию по планированию семьи и рождаемости. В дни моего пребывания на острове и в Сан-Хуан, ни кто иной, а именно сам губернатор, Луис Антонио Ферра, заявил:

– Мы занялись великим делом: мы начали готовить нашу молодежь для жизни в лучшем мире, более богатом, изобильном, более справедливом. Но достичь этого не просто, потребуется преодолеть самое опасное из препятствий, стоящих на нашем пути: наш демографический рост. Если мы не сможем ограничить уровень рождаемости, то никогда не сможем найти решение наших фундаментальных проблем. У нас никогда не будет достаточно рабочих мест, не будет денег на образование и здравоохранение для всех. У нас никогда не будет достаточно жилья, заводов и фабрик, больниц, дорог. Эта «великая задача» станет недостижимой. Наша ответственность перед будущими поколениями, следовательно, определена достаточно четко: мы должны начать широкомасштабную и тщательно продуманную программу по планированию семьи.

И в качестве первого шага по реализации этой «великой задачи» некая Ассоциация называемая «Благополучие Семьи» начала обучать в больницах как пользоваться таблетками для прерывания беременности, а позже департамент здравоохранения принял самое активное участие в этой компании. Первые же зарегистрированные результаты показали, что уровень рождаемости сократился существенно и продолжает падать: с 34,5 на каждую 1000 в 1956 году, до 24,9 на ту же 1000 в 1970 году.

Но вскоре после начала компании церковь выступила против, организовав движение под названием «Христианская Акция», чьей целью было провалить все усилия сторонников планирования семьи. Но, как оказалось, успеха это не имело и теперь высшие церковные чины на острове сами смягчили свою, бывшую вначале непоколебимой, позицию в отношении планирования семьи. Как бы то ни было, но совершенно очевидно, что полтора миллиона долларов, выделенные правительством США в бюджет этой компании, скоро вырастут до десяти миллионов, и тогда, года через три или четыре, рождаемость на острове сократиться до одной четвертой от теперешнего уровня.

Я бы с большим удовольствием остался в Сан-Хуан еще на несколько дней, несмотря на те цены, что царят здесь, способные покончить с любым бюджетом, но времени у меня оставалось очень мало до одной встречи, которую я организовал в Кито, в Эквадоре. К тому же мне не хотелось упустить возможность посетить Доминиканскую Республику – путешествие, которое я затеял по причинам сентиментальным, но и не без профессионального интереса.

Этот интерес возник некоторое время назад, когда, выполняя задание одного внушительного каталонского издания в Латинской Америке, я прибыл в Санто-Доминго в тот момент, когда там полыхала революция 24 апреля 1965 года, в результате которой был свергнут режим Дональда Рейд-Кабраля и его триумвирата.

Революционеры были сторонниками свергнутого Рейд-Кабралем президента Хуана Боша, и в то время в Санто-Доминго бушевала самая настоящая гражданская война. Война, которая только усилилась и еще более запуталась, когда в страну пришли американцы, совершив невероятную глупость, высадив войска на острове и вмешавшись в конфликт, до которого им не было никакого дела.

В то самое время Хуан Бош находился в изгнании на территории Пуэрто-Рико, и поговаривали, что его похитили американцы, и слухи про это разрастались все больше и больше, в особенности из-за того, что он систематически отказывался давать интервью журналистам.

Между моей семьей и Бошем существовали старые дружеские отношения, и я решил воспользоваться этим, как предлогом, чтобы повидаться с ним, а потому полетел из Рио де Жанейро в Сан-Хуан. Когда я позвонил ему по телефону, представился и сообщил кто такой и зачем прилетел, то он пригласил меня в свой дом, где я провел с ним два долгих утра.

Один из первых вопросов, что я задал ему – правда ли то, что его похитили, и ответ был отрицательный.

– Нет, меня не похищали, – сказал он. – Но правда то, что за мной постоянно следят и иногда мне кажется, что даже отслеживают мои мысли, но не думаю, что это похоже на похищение, хотя американцы не позволяют мне вернуться на Санто-Доминго, как я этого хочу.

– Не думаете ли, что ваше присутствие там лишь все усложнит? – поинтересовался я.

В ответ он грустно улыбнулся.

– А что, можно усложнить еще больше? По-моему, дальше уже некуда. Все, что там происходит, давно уже вышло из-под контроля, и никто не в состоянии справиться с этим. Те, кто хотят моего возвращения, забаррикадировались в своей части города и готовы биться за нее до последней капли крови. Американские войска, поддерживаемые силами ООН, расположились посредине, а солдаты этого Правительства, что поставил у власти Имберт при поддержке все тех же янки, контролируют остальное. Все вокруг – это лишь смерть, убийства, насилие и хаос. В Санто-Доминго ничто уже не усложнит ситуацию больше, чем есть. Ни тем более мое присутствие.