Текст книги "Отдана Шерхану"

8

Кристина

Я снова вернулась к нему, вернулась к Шерхану.

Он был совершенно не похож на Богдана, он действовал иначе: не тратил времени на адвокатов, не спрашивал у меня, как я себя чувствую и как долго еще протяну. Он просто врывался в реальность и утаскивал меня с собой, словно кобра. Бросался на жертву, на свою собственность, а все остальное было лишь фоном. Если кто-то стоял между ним и мной – все препятствия сметались. Будь то человек или решетка. Даже стена была лишь условностью.

Влад Шорохов не был одним из тех, кто упирался в стену – он был тем, кто пробивал эту стену одним ударом. С ходу. Без капли сомнений и угрызения совести. Он был демоном – реальным демоном, в этом просто не осталось сомнений. Господь сводил меня одной судьбой с нечистой силой, и я не могла этому противиться. Его появление – явный знак. Ведь только с его помощью я могла спасти Катюшу, он явился за мной не случайно. Так должно было случиться, теперь я это ясно понимала.

– Ну и зачем ты это сделала? – остановился Хан в дверном проеме. Он стоял, скрестив руки, и смотрел, как я кормлю малышку из бутылочки.

Я посмотрела на нее еще разок – как она усердно пьет молочную смесь и держит меня ручкой за палец.

– Смотри… – улыбнулась я. – Хватательный рефлекс. Она держит меня за палец. И так крепко…

– И все же… Зачем ты так глупо поступила?

– Я не могла иначе. Просто не могла. Так велел мне поступить Господь. Он послал мне испытания и сделал так, чтобы я была в нужном месте, в нужное время. И спасла эту девочку. Спасла ребенка от ужасной участи.

Шерхан вздохнул и присел возле меня на край кровати.

– Я говорю не о ребенке… Зачем ты от меня бежала?

– Ну… – пожала я плечами. Мне казалось, этот вопрос даже не требовал ответа – все было понятно и так. – Я не принадлежу тебе. Ты меня украл, вот и все. А это преступление.

– Преступление – быть такой наивной. И это неправда… Ты принадлежишь мне. Просто смирись и прими это как новую реальность.

– Нет, – смотрела я ему в глаза и тихо шептала, чтобы не будить ребенка. – Я это никогда не приму. Можешь делать со мной что угодно, я все равно не стану твоей. Даже если физически буду здесь, в этом полудоме-полугараже. Мне здесь не место.

– А где тебе место?

– Мое место – возле другого. Я принадлежу Богдану. Он мой мужчина, он моя любовь. А ты пытаешься заставить меня сделать то, что возможно лишь по согласию обоих.

– Я ни к чему тебя не принуждал. Я не говорил, что заставлю тебя любить другого мужчину… Я тебя просто не отпущу. Вот и все. Ты теперь будешь со мной, – сказал он и коснулся пальцем моих ссадин на щеке. – Я тебя не отпущу, – повторил Хан, а затем взял из шкафа пузырек с медикаментом, смочил им кусочек ваты и протер израненное место.

– С… – скрипела я зубами. – А…

– Щиплет?

– Да.

– Прости.

– Тебе не за что просить прощения, – сказала я и вспомнила, как капитан меня ударил по лицу. За то, что я не выполнила его просьбу. Была несговорчива.

– Ты ударилась, когда упала? Это из-за аварии?

– Нет, – шепнула я в ответ. – Нет, это другое.

– Тебя кто-то обижал? – нахмурился Влад. – Кто это был? Просто скажи мне. Это Богдан? Это он тебя ударил?!

– Чш-ш… Оно того не стоит. К тому же… – невольно улыбнулась я, припоминая их сражение, – ты уже и так наказал виновных. Они получили по заслугам.

– Теперь ты под моей защитой. Тебя никто не посмеет тронуть, если ты будешь рядом. Если снова не сбежишь. А если сбежишь, то я…

– Я не сбегу. Клянусь тебе, я больше не сбегу. Об этом не волнуйся. Я буду терпеть это как испытание, даже если по-прежнему ненавижу тебя. Единственное, чего прошу – оберегай ребенка. Это все, чего я хочу от тебя. Чтобы ты помог мне сохранить эту девочку. Пока я не верну ее матери.

– Ох… – вздохнул он тяжело и стал тереть глаза. – Этот ребенок, Кристина – это сплошная ошибка. Тебе не стоило брать его. Ты это понимаешь?

– Но ведь это ребенок.

– Это чужой ребенок. Он не твой. Ты ему не мать. Ты должна была оставить ее там, в руках у матери, а не отбирать. Что ты будешь теперь делать с этой…

– Ее зовут Катя.

– …С этой Катей? Ты не сможешь ее оформить на себя, не сможешь увезти ее из страны, не сможешь отдать ее в детский сад или школу. Ты не сможешь ничего из того, что могут законные родители. Понимаешь?

– Я верну ее матери. Кира обязательно выйдет через месяц, и они будут вместе.

– А если не выйдет? А что если не выйдет? Ну или твоя Кира попросту даст деру… Она уедет в другую область, и ты даже понятия не будешь иметь, где она теперь. Ты ведь ее даже не знаешь… Признайся в этом. Ты просто познакомилась с ней в камере. И уже решила, что она твоя подруга?

– Она не обманет, – трясла я головой и смотрела в эти голубые глазки. Они томно закрывались и готовились уснуть. – Я уверена. Кира не обманет, она вернется за ребенком. Я это знаю. Месяц – это недолго. Разве нет? Ты ведь сможешь потерпеть эти тридцать дней?

– Ф-ф-ф… – выдохнул Влад, сложив руки так, будто он молится в этот момент. Хотя на самом деле он душил в себе гнев, я это знала. – Только если это важно для тебя. Если это единственное условие, чтобы ты никуда не сбегала, то…

– Да, это единственное условие, – перебила я его. – Но… есть и еще одно.

– Какое?

– Я должна увидеть свою мать. Я должна проститься с ней и все объяснить. Ты должен отпустить меня на пару часов к маме. Чтобы я могла ей все рассказать и… объяснить, что больше не вернусь домой. Что теперь мой дом в другом месте. Ты согласен? Ты дашь мне эту возможность? Это ведь справедливо?

Он встал и подошел к окну – выглянул на улицу, о чем-то думая. Может, хотел убедиться, что все чисто. А затем оглянулся и неохотно кивнул:

– Ладно. Я сделаю вид, будто верю. И дам тебе время до пяти. Если в шесть тебя не будет здесь, на этом месте… я отдам ее мусорам. Твоя Катюша переселится в детдом. И не вздумай ее брать с собой. Она станет моей гарантией. Раз уж ты так прикипела к этой малой, я оставлю ее в качестве страховки. Хочешь увидеть ее снова – поспеши. А то я быстро найду ей семью. Большую и очень дружную.

Мне было трудно оставлять Катюшу. Я чувствовала за нее ответственность, а Шерхан ни капли не был похож на отца. Он был похож на убийцу, на грабителя, на зека, но не на отца, не на семьянина. Примерить на него рубашку чьего-то мужа и папы я никак не могла – это было просто смешно и нелепо. Было странно, очень странно.

И именно так я себя чувствовала на пороге дома. Своего родного дома. Я постучала в дверь квартиры, и спустя минуту увидела маму. Уставшую, с мешками под глазами, волосы длинные, в тугой косе – я их никогда не видела в распущенном виде. Мать говорила, что так ходят только проститутки, но не порядочные женщины.

– О… – кивнула она и пронзила меня строгим взглядом. – Это ты наконец явилась? Как день рожденья? Хорошо отпраздновала?

Мама бросила дверь открытой и пошла куда-то по своим делам – скрылась на кухне, зашуршала пакетами в шкафу, взяла какую-то тарелку, звякнула чашкой, упустила ложку на пол… Я подняла ее и протянула матери, но она посмотрела мне в глаза, взяла эту ложку и швырнула ее в стену. С особой злостью.

– Мам, мы должны с тобой поговорить.

– Должны поговорить?

– Да, мам, я…

– Не называй меня так. Ты мне больше не дочь, – бросила она и принялась чистить картошку. Будто суп был куда важнее моего визита. Ведь мы обе знали, что я отсутствовала дома больше суток. – У меня только одна дочка. Второй больше нет.

– Ну перестань… – взяла я ее за руки и сама пыталась не плакать. – Перестань, мама. Ты ведь ничего не знаешь.

– Ты меня… – краснело ее лицо в предчувствии слез, – ты меня так разочаровала, Кристина. Ты себе даже не представляешь, как сильно ты меня расстроила. Это позор. Это страшный позор.

– Но я не виновата.

Мать вдруг бросила нож на пол и закричала:

– Где ты была?! Где провела эту ночь?!

– Послушай, я даже не знаю, как тебе все объяснить, с чего начать. Но ты должна понять одну важную вещь… Я пришла к тебе, чтобы проститься.

Но она меня словно не слышала.

– Сперва я думала, что ты с Богданом. Я думала, что ты решила провести эту ночь у него. Я позвонила… – говорила мать, буквально задыхаясь от гнева, – позвонила и попросила позвать тебя к телефону. А ты знаешь, что сказал мне Богдан? Знаешь, что он мне сказал? Знаешь? – схватила меня мама за плечо и встряхнула, как нашкодившего ребенка. – Он сказал, что тебя с ним нет! Оказалось, ты провела эту ночь не с ним!

– Он тебе рассказал, где я была?

– Нет, он ничего мне не сказал… Но мне достаточного того, что ты была не с ним. Что ты провела эту ночь не с Богданом. А с кем же тогда?! С КЕМ?! Скажи мне на милость! Где ты была эту ночь?

– Если я тебе расскажу всю правду, ты мне даже не поверишь…

– Так… – пыталась успокоиться мама. – Ты сейчас же пойдешь к Богдану и помиришься с ним. Этот парень – это лучшее, что могло с тобой произойти.

– Мам, все куда сложнее, чем ты думаешь, – пыталась достучаться я до матери.

Но она меня не слушала, а только говорила.

– Ты даже не представляешь, как я долго обхаживала его родителей. Улыбалась им, надеялась, что они примут тебя как свою. Как достойную невестку. А чем отплачиваешь ты? Чем?! Проводишь ночь не пойми с кем и не пойми где?!

Я собрала всю волю в кулак и сказала напрямую:

– Пойми, мне не оставили выбора. Я не могла поступить иначе. И мне очень жаль, что ты старалась столько лет ради меня, а теперь…

– Ты точно такая же, как твой отец, – выдохнула мама и вышла на балкон. Она говорила это будто и не мне – словно объявляла миру, что ее дочь – неудачница. – Ты его натуральная копия, впитала все худшее, что было в этом мерзавце. А теперь допиваешь мою кровь, будто его одного было мало… Такая же неблагодарная и корыстная, как он. Вы с ним одного поля ягоды.

Меня эти слова ну просто добили. Сравнивать меня с отцом – после того, как он обменял меня на машину?

– Да ты хоть знаешь, о чем говоришь? – стояла я у мамы за спиной и ждала, пока она повернется. – Твой бывший муж меня пытался продать другому мужчине! Он обманул меня, пообещав подарок, а потом обменял на крутую тачку! Вот такой вот был подарок! Нравится?! Ты довольна?!

А мама только хмыкнула и сказала:

– Это еще одна черта, которая досталась тебе от отца. Ты такая же лживая тварь, как и он. Твои слова и выеденного яйца не стоят. Чтобы оправдаться, готова нести любую чушь, а родную мать за идиотку держишь… Ты меня так разочаровала.

– Мама, ты не права, – боролась я с собственной гордостью. Она была забита многолетними пинками и тотальным неуважением. Я уже просто привыкла к тому, что меня не считают человеком. Я была просто собственностью, неживым придатком своих родителей – имуществом, которым можно распоряжаться как захочется.

Мама повернулась и указала мне рукой на дверь:

– Если хочешь что-то спасти – иди к Богдану. Иди к нему и моли о прощении. Моли его и Господа. Потому что, видит Всевышний, ты пошла по наклонной. Мне еще годами придется отмаливать твои грехи. Хотя я в них не виновата. Единственная моя ошибка – это то, что я тебя родила. И теперь несу ответственность за непутевую дочь. Поэтому… – вытирала мать слезинку, – если ты не выйдешь замуж за Богдана, я отдам тебя в монастырь. Это все, что я могу еще сделать ради твоего спасения. Это твой единственный шанс спасти свою душу перед Богом. Ступай к Богдану и сделай его счастливым. А если он на тебе не женится, – напрягала мама скулы и цедила по слову, – лучше вообще не возвращайся домой. Никогда. Иди прямиком туда, откуда пришла сегодня. Ты уже совершеннолетняя. Работать на панели сможешь…

– Как ты можешь так говорить? – не верила я своим ушам. – Зачем?

– Но знай… Ты мне уже не дочь. Я от тебя отрекаюсь… А теперь уходи. Вали куда хочешь, мне все равно. Прочь!

Но я стояла посреди кухни и не спешила уходить. У меня внутри как будто что-то оборвалось. Что-то вдруг упало и разбилось. И я ощущала, что этих кусочков уже не собрать, уже не склеить. Впрочем… было такое чувство, что разбилось оно давно, задолго до сегодня. А я только заметила проблему. Была слепа, была бесхарактерна, слишком мягка и податлива. Все это сыграло со мной злую шутку.

– Знаешь, о чем я только что подумала? – сказала я, смотря себе под ноги. – Я подумала о том, что ты меня никогда не уважала. Ты не считала меня личностью. Ты ни в чем со мной не считалась, будто я не человек.

– Ну а за что? – спросила она на полном серьезе. – За что тебя можно уважать? Разве ты за всю свою жизнь сделала хотя бы что-то, что могло меня заставить уважать тебя? Назови мне хоть что-то, Кристина. За что я могу тебя уважать и любить? Просто за то, что ты моя дочь и я тебя родила?

– Да. Почему бы и нет? Разве это не повод любить ребенка? Просто потому, что он есть…

– Удобно же ты устроилась, дочь. За всю жизнь не сделала ничего путевого – только ерундой одной страдала. И даже если тебе прямо в руки, прям на блюдечке дают возможности – ты их просто упускаешь. Просто берешь и просираешь. Ты ведь все просрала, Кристина! ВСЕ ПРОСРАЛА! Твоя голова была вечно забита всякой дрянью! На стенах – плакаты с машинками, будто ты какой-то мальчик, а не девочка! Ты о семье должна думать, о будущем, а не о машинах проклятых… Отдала тебя на живопись, чтобы руки были заняты полезным делом, а не шарились где попало. Так ты и там меня опозорила – стала рисовать все эти свои… комиксы дурацкие, закорючки непонятные, все эти… сатанинские знаки! – махала мать руками, чтобы выразить свое негодование. – Я хоть надеялась, что смогу поставить тебя в пример младшей дочке, но ты и здесь меня подвела. Как я ни старалась, Бог свидетель, я вырастила непутевую наркоманку, дрянную шалаву, конченную татуировщицу, – выводила она каждое слово как шанс уколоть меня больнее. Хотя мне было уже все равно – я пыталась себя уверить, что это именно так. – Скажи, ты это делаешь специально, чтобы мне насолить? Ты специально вытираешь ноги об мою помощь?

– Нет… – сказала я тихо и покачала головой как в трансе.

На смену острой боли приходила пустота.

– Я была слишком добра к тебе. Это моя главная ошибка в этой жизни. Надо было воспитывать тебя строже… Только монастырь, – обдало ее лицо нервной дрожью. – Только монастырь.

9

Кристина

Я чувствовала себя опустошенной. Вышла из дома и шла по улице, не ощущая ног. Ветер дул в лицо, волосы путались, а вместе с ними и мысли. Я пыталась понять, как я все эти годы жила. И ради чего. Каким был смысл моей жизни? Порадовать мать, сделать так, чтобы она «не разочаровалась»? Она мне неустанно повторяла, что я не оправдываю ожиданий. При этом мама запрещала делать то, что мне реально нравилось – запрещала рисовать, если это были не иконы и не «правильные» ценности, связанные с семьей, детьми, солидностью и серьезной жизненной позицией. Даже на права я сдавала тайком, взяла у папы взаймы немного денег на оплату курсов по вождению. Но мама считала, что даме это ни к чему – девушка не может хотеть ездить за рулем, и точка.

Меня с пеленок учили быть покладистой, спокойной, подставлять вторую щеку, если первую ударили. Всех прощать. Хотя вот сама мама не умела прощать – она помнила мои мельчайшие ошибки и лелеяла их в памяти годами. Она вспоминала то, что было в детском саду, что я сказала в пять или девять лет, как я ее унизила на родительском собрании, когда была не с самыми лучшими отметками в классе. Я никогда не скатывалась к тройкам, была как минимум хорошисткой, а по важным предметам так и вовсе носила домой «Отлично». Туго было разве что с физкультурой…

Но маме всегда было мало, я всегда ее «позорила», была недостойна родительского уважения. Всегда были дети лучше меня, причем складывалось такое впечатление, что это все остальные люди мира, но не я. Не родная дочь.

Как же это больно – когда мать тебя не любит. На самом деле не считает нужным понимать тебя и принимать такой, какая ты есть. Ты для нее стараешься всю жизнь, принимаешь ее мировоззрение, никогда не перечишь. Только киваешь и поддакиваешь. А в один прекрасный день вдруг понимаешь, что между вами пропасть. И она всегда была такой – не появилась за одну ночь, пока ты отсутствовала дома, а была между вами с самого начала.

И все мосты горели буквально на глазах. Мама была как неприступная крепость – крепость в самой себе. И я устала ее штурмовать. После очередной жестокой битвы я просто отступила и с опустошенным сердцем шла по улице, игнорируя прохожих.

Я зацеплялась за чужие плечи, разрывала на две части дружные парочки, которые шли за руку. Я проходила пешеходные зебры, не смотря на светофор – меня ругали, мне сигналили, а я плыла по течению как чумная. Со стеклянным взглядом, без капли жизненной энергии. Моя жизнь постепенно увядала, она теряла смысл. То, что я считала важным годами, вдруг рассыпалось и гнало меня прочь. Неужели это и есть воля Господа? Но за что?

Не знаю, зачем, но я достала телефон и позвонила Веронике. Хотела встретиться уже и с ней. Если мы простились с матерью, то пора сказать пару ласковых и подруге. В конце концов, хуже уже не будет.

Я набрала номер. Гудки шли, но никто не отвечал. Я подождала минуту, пока не сработала отсечка, затем набрала по новой, но все повторилось. Она не отвечала. Наверное, не хотела брать трубку.

Тогда я позвонила на домашний – набрала ее семейный номер. Трубку подняла мама…

– Алло, – сказала я и прокашлялась от хрипоты. – Добрый день, это Кристина.

Но в ответ была лишь фраза:

– Больше не звони сюда.

И гудки отбоя.

Что? Почему это мне не звонить? Вероникина мама никогда не отличалась жесткостью, она была вполне адекватна. Что же случилось?

– Алло? – дождалась я, пока трубку подняли.

– Я тебе что, неясно сказала? – сердилась женщина. – Больше сюда не звони!

– А вы… – душила я в себе новый комок горечи, – а вы бы не могли позвать Веронику?

– Нет, не могу.

– Почему? Она сейчас дома? Где она?

– А вот это хороший вопрос, Кристина. Где она? Где… моя… дочь? – говорила ее мама по словам. – С тех пор, как она пошла с тобой на ту дебильную акцию, я Веронику не видела!

– Что?

– Зачем ты ее ввязала в это? Зачем?! Я всегда ей говорила, всегда ведь знала, что до добра ваша дружба не доведет! Знала ведь, что ты долбаная сектантка! И ты, и твоя мамка – вы же обе больные на голову!

– Простите… – плакала я снова, закрыв лицо рукой. – Я не хотела причинять вам боль.

– Где Вероника?! – кричала она в трубку. – Моя дочь была бы нормальной, если бы ты не тянула ее на дно! Ее нет дома уже двое суток! Я обзвонила все морги, больницы, полицейские участки, но нигде ее нет!

– Я тоже не знаю, где ваша дочь. Я сама ее ищу, клянусь вам.

– Я говорила Вере, что она зря тебя терпит. Что ты висишь на ней как паразит. Из-за тебя с ней вообще мало кто хотел дружить. Ты всегда на нее плохо влияла. Ты уже в конец запудрила ей мозги.

Бог велит прощать людям то, что они сказали в горе. И я понимала, что мама Вероники не со зла все это говорила. Я должна была помочь ей…

– Хотите, я приду и помогу вам чем-то?

– Нет! – крикнула она в телефон. – Даже не смей к нам приходить! Не смей об этом даже заикаться! И больше не звони сюда, понятно? Забудь этот номер. Ты ей не подруга и никогда ею не была. Держись от нас подальше, а то вызову полицию.

Закончив этот разговор, я даже не знала, что меня убивало больше – отвращение ко мне мамы Вероники или же пропажа ее дочери. Куда она делась? Неужели ее тоже схватили, как меня? Но где ее теперь искать?

Так или иначе, я пришла к Богдану. Сама того не понимая, я преодолела километр и уже была перед домом своего парня. Ноги сами сюда привели. И я постучалась в дверь без звонка – просто пришла и хотела увидеть его. Он – моя последняя опора и надежда. И пожалуй, так было всегда. С того момента, как Богдан появился в моей жизни и мы первый раз поцеловались.

Я должна ему все рассказать. Он имеет право знать о Шерхане.

– Крис… Кристина? – изумлялся Богдан, увидев меня на пороге. – Но… как ты… – хмурился он и пытался понять, как это возможно. – Я думал, ты в СИЗО…

Я ничего не ответила и просто повисла на нем как на спасательном круге. Он был теплый и родной – такой, как и всегда. В помятой серой футболке и потертых джинсовых шортах. Волосы стояли торчком, было видно, что он недавно только встал. А из кухни тянуло ароматом кофе.

– Я должна тебе кое-что рассказать, – сказала я, смотря ему в глаза. Наши губы сомкнулись, и я не выдержала – упала головой ему на плечо, стала судорожно плакать. – Прости меня, Богдан…

– Но что… что случилось, малыш? Как так вышло – я думал, ты…

– Ты не знаешь главного, не знаешь правды! – ревела я, обняв его за лицо ладошками. – Богдан, я должна тебе сознаться в одной страшной вещи…

– Так, ладно, – взял он меня за руку и завел в прихожую. – Садись и успокойся. – Мы сели на диван. Мой парень вытер мне лицо салфеткой, затем напряженно выдохнул и сказал: – Итак, ты должна мне все рассказать, Кристина. Все до последней капли. Что с тобой случилось, куда ты пропала в свой день рожденья и как я могу тебе помочь?

– Кхм… – теребила я рваный край кофты. – Все началось с того, что мой отец пошел на сговор с одним человеком.

– Что это за человек? Как его зовут?

– Его зовут Влад Шорохов. Но он также известен как Шерхан.

– Шерхан? – переспросил Богдан.

– Я не хотела тебе говорить, чтобы ты не пострадал. Чтобы никто из моих близких не пострадал… Но я… – сводило мои скулы судорогой, – я уже совсем запуталась – я уже не знаю, кому что можно говорить… я боюсь, что он придет за мной, что он покалечит тебя, но я…

– Что, Кристина? – обнял он меня за плечи. – Говори, не молчи.

– Я боюсь. Я сама его боюсь до дрожи в коленях.

– Малыш, не надо ничего бояться. Со мной ты можешь чувствовать себя в безопасности. Тебе не нужно никуда идти. Кто бы это ни был, тебе не нужно к нему возвращаться…

– Ты не понимаешь, Богдан, – прижала я ладони к лицу и думала о том, как все сложно теперь стало. – Я наделала ошибок, я наломала дров. Я… взяла себе чужого ребенка.

– Ребенка?

– Да… – кивала я, роняя слезы на пол. – Мне кажется, это была страшная ошибка. Я забрала себе чужого ребенка, хотя не была к этому готова ни физически, ни морально. А теперь… – рыдала я, – теперь она у него!

– Кто – «она»? Кто?

– Катюша… Эта маленькая девочка. Он избавится от Кати, если я не вернусь к пяти часам.

– О Боже… – выдохнул Богдан и стал тереть лицо, чтобы осознать происходящее. – То есть, тебя украли и удерживали насильно? Люди этого Шерхана? Я правильно понял?

– Да, – плакала я истерически.

– И теперь он тебе угрожает? Верно?

– Он сказал, что придет за мной, где бы я ни была!

– Так, все, успокойся, – велел Богдан, вытирая мои слезы. – Господи, тебя что, избивали? – заметил он следы на лице. – Как, ты говорила, зовут того подонка?

– Шерхан…

– Нет-нет – его настоящее имя.

– Его зовут Влад Шорохов.

– Влад Шорохов… – повторил Богдан. – Блин, хоть бы не забыть. Знаешь что, – порылся он в ящике тумбы и достал оттуда ручку. – Запиши мне его имя…

– Зачем? Что ты задумал?

– Помнишь, я говорил тебе про юриста? Мой знакомый адвокат… Отец уже давно пользуется его услугами. Говорит, он надежный и может помочь даже в самой сложной ситуации. Папу вытаскивал даже тогда, когда были серьезные проблемы… Словом, вот тебе листок – запиши мне его имя, а я пойду и поищу визитку. Я точно помню, отец мне давал ее совсем недавно. Может… где-то тут…

Богдан стал шариться по карманам, затем вытряхнул портфель. Визитки нигде не было. Он отправился на кухню, а я смахнула слезы и готовилась написать: «Влад Шорохов». Вот только руки слишком тряслись – ничего не выходило.

Я не была уверена, что поступаю правильно. Но помощь Богдана – это мой последний шанс вцепиться в наши отношения и все сберечь. Пока еще не слишком поздно. На одной чаше весов была наша любовь, а на другой – ребенок Киры. Если и есть хоть какая-то возможность решить эту дилемму, то я согласна предоставить все, что знаю о Шерхане. Его реальное имя, примерный адрес, места проведения гонок…

Подумав о Веронике, я опять набрала ее номер. Если Богдан уж будет говорить с адвокатом, то пускай ему расскажет о пропаже – что моя подруга не выходит на связь уже целых два дня. Я снова ей звонила, и она снова не отвечала. Гудки шли, но никто не отвечал. Я ходила по гостиной взад и вперед, прижав телефон к уху, но ответа не было. Вызов шел, но никто не отвечал. Минута за минутой… И потом я что-то услышала.

Сперва мне показалось, что я слышу этот звук в динамике смартфона – к моим ушам долетал едва уловимый звук рингтона. Хорошо знакомая мелодия, что была у Вероники. Это была наша любимая песня, мы часто ее пели, когда где-то гуляли после школы. И вот я опять это слышу.

Убрав звонилку от уха, я прислушалась. Было такое чувство, что это где-то рядом.

Странно. Очень странно. Какой-то бред. Мне показалось.

И звук затих.

Тогда я опять ее набрала и стала искать источник. Я ходила по комнате и прислушивалась… Уже через пару мгновений я поняла, что громче всего было возле спальни – будто телефон играл за дверью. Я повернула ручку и медленно открыла дверь.

Звук стал отчетливей и громче. Но все равно был приглушенным. Так словно телефон накрыли одеялом или подушкой. К слову, постель была измята. На кровати полный бардак, простыня скомкана и лежит поперек, свисая с матраса. Но самое главное – это то, что из-под простыни торчала нога.

Голая и женская. С накрашенными ногтями.

Мои руки затряслись еще сильнее. Их сковало болью и огнем расплаты – мышцы налились кровью, пальцы впились в белую ткань и сорвали ее с тела одним грубым движением.

– Ну здравствуй, подруга, – процедила я и швырнула ей в лицо простыню.

– Кристи? – вскочила она, прикрываясь руками. – Вот же черт…

– Какого фига ты делаешь тут, Вероника?! Почему?! Почему я тебя вижу в постели жениха?!

На крик пришел и сам Богдан.

– Малыш, извини, я хотел тебе сказать… Это все не то, что ты думаешь. Между нами ничего такого не было.

– Серьезно?! – орала я. – Ничего такого?! А как ты мне все это объяснишь тогда?!

– Вера просто попросилась на ночевку. Она поссорилась с родителями и…

– Так она у тебя просто ночевала?!

– Конечно.

– Она просто спала у тебя в кровати?! – показывала я рукой на бесстыжую девку, что прикрылась его простыней.

– Да, она просто спала здесь, а я спал на диване.

– На диване… – повторила я и кивала, будто поддакивая. – Я тебе так и поверю.

– Нет, это правда, – оправдывался Богдан. – Ничего и правда не было.

Но Вероника не хотела играть в игры и корчить из себя святую. Она встала между мной и Богданом, чтобы развеять все сомнения.

– Да мы дурим тебя уже больше года, Кристи, – сказала она с лукавой ухмылкой.

– Что? – была я ошарашена. – Что ты… что ты только что сказала?

– О нет… – взялся Богдан за волосы. – Нет-нет-нет… только не это… Мы же договаривались, Вера!

– О чем… – шепнула я, превозмогая шок. – О чем вы договаривались?

– Я обещала молчать, – пожала плечами Вероника. – И я долго молчала. Вот только… – хмыкнула она. – Вот только мне уже кажется, что пришел момент во всем признаться.

– Богдан, как ты мог?

Я повернулась к нему лицом и крепко сжала ручку, которую он дал мне сам еще несколько минут назад. Тогда он обещал помочь. Но теперь мне хотелось всадить эту ручку ему в глаз.

– Ну ты и наивная, Кристи, – бросила Вероника и стала одеваться, поднимая вещи с пола. – Тебе не приходило в голову, что если ты не даешь парню то, что ему нужно от природы, он найдет это в другом месте? Найдет на стороне…

– Неужели это все ради секса? – задала я простой и такой глупый вопрос. Я услышала свои слова и вдруг осознала, как нелепо смотрелась.

– Конечно, – насмехалась Вероника. – А почему нет? По моему, этого достаточно. Если ты сама не даешь Богдану, то это сделают другие. Например, я.

– О Господи… – пятилась я к двери и душила в себе слезы. – Почему все происходит именно так? Почему? Почему мой отец обменял меня на машину, мать проклинает и не хочет больше видеть, а любимый парень предает меня с моей же подругой? Что могло быть хуже?

– Невезуха, – развела руками Вероника.

А мне так и чесалось вонзить в нее ручку.

– Вы… – трясло меня от нервов. – Вы оба просто подлые твари! Вы только притворяетесь хорошими, а на поверку оказались двумя кусками дерьма!

– Кристина! – затыкал мне рот Богдан. – Побойся Бога!

– Бога? Хах… – смеялась я через слезы. – Ты мне сейчас говоришь о Боге? Да, Богдан? Говоришь о Боге? Ты? Сейчас? Вот прямо в эту минуту? – Мне было смешно и грустно. Так грустно, что хотелось громко ржать от боли. – Знаешь что, – подошла я к своему бывшему и взяла его за плечо, – можешь взять свои слова и… ЗАСУНУТЬ ИХ СЕБЕ В ЗАДНИЦУ! – орала я как бешеная. – УСЕК?! ЗАСУНЬ, И ЧТОБ БОЛЬШЕ Я ИХ НЕ СЛЫШАЛА! НИКОГДА! – Я просто не знала, как вести себя в такой ситуации. Жизнь меня к такому не готовила. – Я не хочу от вас еще хоть что-то слышать… О чем-либо… Когда-либо… Я вас ненавижу. Вы для меня оба умерли сегодня.

– Ну малыш… – тянул ко мне руки Богдан.

Но я лишь бросила в конце:

– Желаю подавиться своим сексом.

И ушла из дому, хлопнув дверью.

В тот момент я не хотела видеть ни отца, ни мать, ни Богдана с Вероникой – никого вообще. Я хотела уехать, забраться на край света, просто раствориться в воздухе и больше не страдать. Больше не чувствовать боли, унижений, слышать оскорблений и получать предательства со всех сторон.

Хотелось исчезнуть – закрыть глаза и больше не открывать. Чтобы тьма заполнила каждую клетку, убрала болезненную дрожь, прервала мои слезы и освободила.