Текст книги "Бонсай"

Алехандро Самбра
Бонсай

© Петров Г., перевод на русский язык, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Посвящается Алели

Шли годы, а единственным, кто не изменялся, была девушка в его книге.

Ясунари Кавабата

Боль выявляется и проявляется.

Гонсало Мильян

I. Узелок

Вот так-то: в конце нашей истории она отходит в мир иной, и он остается один, хотя в действительности был одинок и за несколько лет до смерти Эмилии. Ну назовем ее Эмилией, а его – Хулио. Пусть ее звали или зовут Эмилией, а его звали, по-прежнему зовут и будут звать Хулио. Хулио и Эмилия. Итак, Эмилия покинула его, Хулио пока что жив, а остальное – художественный вымысел.

Впервые они переспали случайно. Их ожидал экзамен по второму разделу синтаксиса испанского языка – предмету, которым они не владели. Впрочем, с юношеской горячностью утверждали, что готовы ко всему, даже к изучению синтаксиса в доме близняшек Вергара. А учебная группа там собралась значительно больше, чем ожидалось. Один врубил музыку, пояснив, что привык под нее заниматься; другой явился с бутылкой водки, сославшись на то, что без алкоголя ему, мол, трудно сосредоточиться. Третий отправился за апельсинами: ему, видите ли, влом пить водку без апельсинового сока. К трем часам ночи все были пьяны в стельку, поэтому и улеглись спать. Конечно, Хулио предпочел бы провести ночь с любой из сестер Вергара, но моментально смирился с необходимостью разделить подсобное помещение с Эмилией.

Хулио не нравилось, что Эмилия задает бесконечные вопросы на занятиях, а ее раздражало, что Хулио запросто сдает экзамены, хотя редко наведывается в университет. Тем не менее в ту ночь они вдруг обнаружили чувственную близость, которую, впрочем, способна найти любая парочка, прояви она чуточку усердия в ее поисках. Стоит ли упоминать, что оба плохо сдали злополучный экзамен. Неделю спустя, получив шанс на пересдачу, они снова позанимались с близняшками и опять переспали, хотя на сей раз не было необходимости делить закуток: родители сестер Вергара совершали поездку в Буэнос-Айрес.

Незадолго до того как связаться с Хулио, Эмилия решила, что впредь будет просто сношаться, как принято у испанцев, а не заниматься любовью; она больше не станет ни с кем завязывать серьезные отношения, а тем более тупо трахаться. «Эта проблема наша, чилийская, – смущенно сказала Эмилия, воспользовавшись темнотой. – Вот в чем проблема юных чилийцев: мы слишком молоды, чтобы заниматься любовью, а значит, в нашей стране можно только трахаться, но нам с тобой это не подходит, давай лучше сношаться, как в Испании».

В ту пору Эмилия еще не знала Испанию. Через несколько лет она будет жить в Мадриде, городе, где ей предстоит много сношаться, но уже не с Хулио, а в основном с Хавьером Мартинесом, Анхелем Гарсией Атьенсой, Хулианом Альбукерке и даже (правда лишь единственный раз и отчасти вынужденно) с Каролиной Копец, своей польской подружкой. Но именно тогда, в следующую совместную ночь, Хулио стал вторым по счету сексуальным партнером Эмилии, или, как с долей лицемерия утверждают мамы и психологи, вторым мужчиной Эмилии, которая, в свою очередь, олицетворила для Хулио первые серьезные отношения. Он избегал таких связей, опасаясь не женщин, а своего серьезного подхода к ним, сознавая, что это таит не меньшую, а то и бо́льшую угрозу, нежели сам по себе слабый пол. Хулио понимал, что обречен на нечто подобное, и упорно пытался перечить судьбе, проводя время в стоическом ожидании ужасного и неизбежного дня, когда пресловутая серьезность воцарится в его жизни навсегда.

Первый бойфренд Эмилии был неловок, но в его неуклюжести присутствовала искренность. Он совершал много оплошностей, однако почти всегда умел их признать и исправить. Впрочем, существуют ошибки, не поддающиеся корректировке, и тот недотепа – первый – допустил одну или две из тех, что не прощают. Но они не достойны даже упоминания.

Обоим было по пятнадцать, когда они начали встречаться. А к тому времени, когда Эмилии исполнилось шестнадцать и семнадцать, неловкому парню все еще было пятнадцать. И в дальнейшем: Эмилии стукнуло восемнадцать, и девятнадцать, и двадцать четыре, а ему по-прежнему было пятнадцать, ей – двадцать семь, двадцать восемь, но ему пятнадцать, вплоть до ее тридцатилетия. Нет, Эмилия не продолжила счет своим дням рождения после тридцати, и не потому, что с той поры решила уменьшать свой возраст, а лишь потому, что через несколько дней после того, как ей исполнилось тридцать, она умерла. Так что кончились дни рождения – у покойников их не бывает.

Следующий бойфренд Эмилии был чересчур белокожий. С ним она открыла для себя альпинизм, велосипедные прогулки, бег трусцой и вкус йогурта. Да, среди прочего, это был период пристрастия к йогурту, что важно для Эмилии, прежде злоупотреблявшей писко[1]1
  Крепкий алкогольный напиток из винограда, популярен в Перу и Чили (прим. перев.).


[Закрыть]. Долгими сумбурными ночами она поглощала писко с кока-колой, писко с лимоном, а то и «чистый», безо льда. Они страстно обжимались, но до полового акта дело не дошло, ведь парень был слишком, по-европейски, белым, что вызывало у Эмилии недоверие, хотя и сама она была такой же, почти совсем светлой, однако с очень черными короткими волосами.

Ну а третий был серьезно болен. Она с самого начала знала, что их связь обречена, но все-таки отношения затянулись на полтора года. И он стал ее первым сексуальным партнером, первым мужчиной, когда ей было восемнадцать, а ему двадцать два.

Между третьим и четвертым – несколько любовных встреч на одну ночь, скорее, от скуки.

Четвертым стал Хулио.

Согласно глубоко укоренившемуся семейному обычаю, половую инициацию Хулио согласовали за десять тысяч песо с Исидорой, кузиной, которую, конечно, не звали Исидорой и которая не была двоюродной сестрой Хулио. Все мужчины в семье прошли через Исидору, молодую еще женщину с шикарными бедрами и некоторой склонностью к романтизму. Она соглашалась уделять им внимание, хотя и не была, как бы это выразиться, блудницей, совсем уж проституткой – она трудилась секретаршей адвоката, и не упускала случая упомянуть об этом.

В пятнадцать лет Хулио познал кузину Исидору и продолжал контачить с нею в последующие годы, получая свидания как дорогой подарок, когда достаточно сильно настаивал. Или когда жестокость его отца смягчалась, и тут же наступало так называемое раскаяние, сразу же сменявшееся периодом отцовской вины, наиболее благоприятным последствием которого являлась финансовая выгода сына. Излишне упоминать, что Хулио влюбился в Исидору, что он желал ее и что она, испытав мимолетную нежность к начитанному юноше в черной одежде, обходилась с ним лучше, чем с другими гостями, баловала и по-своему воспитывала.

В социосексуальных целях он начал встречаться с женщинами своего возраста только в двадцать лет. Его успех был невелик, но достаточен для того, чтобы решиться покинуть Исидору. Бросить ее так же, как прекращают курить или делать ставки на скачках. Конечно, ему было нелегко, но за несколько месяцев до той второй ночи с Эмилией Хулио уже считал себя спасшимся от порока.

Так что во вторую ночь Эмилия конкурировала с единственной соперницей, хотя Хулио ни разу не пришло в голову их сравнивать, отчасти потому, что это было невозможно, но также потому, что Эмилия фактически стала единственной любовью всей его жизни, а Исидора – давним приятным источником развлечений и страданий. А когда Хулио влюбился в Эмилию, все развлечения и страдания, предшествовавшие тем, которые она ему начала доставлять и причинять, вспоминались всего лишь как имитация подлинных.

Хулио впервые обманул Эмилию, сказав, что читал книги Марселя Пруста. Обычно он не лгал о своем литературном багаже, но в ту вторую ночь, когда оба поняли: между ними что-то происходит, и это что-то, сколько бы ни продлилось, будет важным, Хулио повысил голос и доверительно сообщил: да, да, он прочел Пруста в семнадцать, на летних каникулах, которые провел на курорте Кинтеро. Однако никто из его семьи уже не отдыхал там летом, включая родителей Хулио, которые когда-то познакомились на пляже в Эль-Дурасно, но давным-давно не ездили на прекрасный курорт Кинтеро, оккупированный теперь бродягами. В семнадцать лет Хулио якобы поселился там, в доме бабушки и дедушки, чтобы запереться в комнате и спокойно читать знаменитый роман Пруста «В поисках утраченного времени». Ложь, разумеется: тем летом он ездил в Кинтеро и читал запоем, но не Марселя Пруста, а Джека Керуака, Генриха Белля, Владимира Набокова, Трумэна Капоте и Энрике Лина, а не Марселя Пруста.

Той же ночью и Эмилия впервые обманула Хулио. Ее ложь тоже состояла в том, что она, мол, прочла Марселя Пруста. Сначала просто кивнула: и я, конечно, его читала. Но тут возникла долгая пауза, не то чтобы неловкая, а выжидательная, поэтому Эмилии пришлось закончить фразу: да, в прошлом году. И у меня ушло на это около пяти месяцев, ведь я была занята, как тебе известно, ликвидацией «хвостов» в университете. Тем не менее решила осилить все семь томов, и, признаться, для меня, как для читательницы, это были важнейшие месяцы жизни.

Да, она употребила такое выражение: несомненно, это были самые важные месяцы в ее жизни как читательницы.

Так или иначе, в истории Эмилии и Хулио больше недомолвок, чем лжи, и меньше недомолвок, чем правды – той, что именуется абсолютной и считается неудобной. Со временем, недолгим, но вполне достаточным, они начали открывать друг другу свои менее явные желания и устремления, необъятные чувства, свои краткие приукрашенные биографии. Хулио поделился с Эмилией тем, о чем должен знать только его персональный психолог. В свою очередь Эмилия задним числом превратила Хулио в некоего соучастника принятия каждого своего решения на протяжении всей жизни. К примеру, когда она поведала, что в четырнадцать лет возненавидела собственную мать, Хулио внимательно выслушал ее и одобрил – да, Эмилия, ты приняла тогда правильное решение, а по-другому и быть не могло; он сам поступил бы точно так же. Кстати, будь они тогда, в четырнадцать лет, вместе, он, естественно, всячески поддержал бы ее.

Связь Эмилии и Хулио изобиловала правдой, интимными откровениями, быстро переросшими в соучастие, которое они пытались считать незыблемым. Так что эта легковесная история превращается в тяжкую. В сюжет о двух студентах, пристрастившихся к правде; они швыряются фразами, которые кажутся истинными, постоянно курят и замыкаются в агрессивном самодовольстве тех, кто считает себя лучше, чище остальных – той огромной и презренной массы, которую именуют «прочими».

Они мигом научились читать книги одних и тех же писателей, размышлять в одном русле и утаивать различия. Очень скоро их сблизило самолюбие. По крайней мере в то время Хулио и Эмилия сумели связать друг друга каким-то подобием узелка. Короче, они были счастливы, и в этом нет никаких сомнений.

II. Танталиада

С той поры они продолжали сношаться в одолженных квартирах и в номерах мотелей, где от простыней разило коктейлем «Писко сауэр». Они занимались сексом в течение года, и тот год показался им быстротечным, хотя на самом деле был очень долгим – на редкость длинным годом, по истечении которого Эмилия переехала к своей подруге детства Аните.

Анита невзлюбила Хулио, сочтя его тщеславным и депрессивным, но ей все же пришлось звать его к завтраку, и однажды даже приготовить его любимое блюдо – яйца всмятку, чтобы доказать себе и своей подруге, что в глубине души Хулио не так уж ей неприятен. Он был постоянным визитером тесной и, скорее, негостеприимной квартиры, которую делили Эмилия и Анита. А вот что беспокоило Аниту в Хулио, так это то, что он слишком сильно повлиял на ее подругу.

– Ты изменил мою подругу. Не была она такой.

– А ты? Всегда была такой?

– Какой еще такой?

– Ну как сейчас.

Но тут в перепалку вмешалась Эмилия, проявив понимание и сыграв роль миротворца. Какой смысл быть рядом с кем-то, не влияющим на твою жизнь? Вот что она сказала в присутствии Хулио: жизнь имеет смысл, только если находишь кого-то, кто изменит тебя, кто нарушит твое существование. Аните эта теория показалась сомнительной, но она не стала ее оспаривать. Ей было известно: когда Эмилия говорит таким тоном, возражать бесполезно.

Странности Хулио и Эмилии были не только сексуальными (а таковые имелись) или эмоциональными (их тоже было предостаточно). Это же касалось, если можно так выразиться, литературных вкусов. В одну особенно счастливую ночь Хулио шутливо прочитал стихотворение Рубе́на Дари́о, которое Эмилия драматизировала и упрощала, пока оно не выродилось в подлинно сексуальную поэму, откровенную, со стонами и оргазмом. У них стало традицией читать вслух – тихим голосом – каждую ночь перед соитием. Они прочли «Книгу Монеллы» Марселя Швоба и «Золотой храм» Юкио Мисимы, обнаружив в них разумный источник эротического вдохновения. Вскоре чтение стало значительно разнообразнее: в список вошли «Человек, который спит» Перека, несколько рассказов Онетти и Рэймонда Карвера, стихи Тэда Хьюза, Тумаса Транстремера, Армандо Ури́бе и Курта Фолча. И даже отрывки из Ницше и Эмиля Чорана.

В один то ли хороший, то ли плохой день случай предъявил им страницы «Антологии фантастической литературы» Борхеса, Био́я Каса́реса и Сильвины Ока́мпо. Вообразив склепы и дома без дверей, изучив черты бесчисленных призраков, они остановились на «Танталиаде» – кратком рассказе Маседо́нио Ферна́ндеса[2]2
  Аргентинский поэт, писатель, философ (прим. перев.).


[Закрыть], который глубоко повлиял на них.

«Танталиада» повествует о паре, решившей купить маленькое растение[3]3
  В произведении речь идет о ростке клевера (прим. перев.).


[Закрыть], дабы сохранить его как символ объединяющей их любви. И лишь с опозданием поняли: если росток погибнет, вместе с ним умрет их любовь. А поскольку любовь, которая их соединяет, безмерна, и они ни в коем случае не намерены ею жертвовать, было решено затерять растеньице среди множества похожих на него. Далее – грядущее разочарование и несчастье от осознания того, что они никогда не смогут отыскать свою травинку.

Она и Он, те персонажи Маседонио Фернандеса, обладали крохотным ростком любви и лишились его. Эмилия и Хулио не совсем персонажи, хотя, возможно, их удобно считать таковыми, на протяжении нескольких месяцев читали перед каждым любовным «сеансом». Как это мило, полагали оба, причем порой одновременно: как приятно читать и обсуждать новое перед тем, как переплести ноги. Похоже на занятие гимнастикой.

Не всегда легко было отыскать в текстах какой-нибудь, даже мелкий, повод поиметь друг друга. Но в конце концов удавалось вычленить абзац или стих, который в причудливо растянутом или извращенном виде работал на них, «распаляя». (Им нравилось это выражение, вот я его и привожу. Они любили его почти так же, как сам процесс.)

Однако на этот раз все было иначе.

«Мне разонравился Маседонио Фернандес», – с необъяснимой робостью призналась Эмилия, поглаживая подбородок и губы Хулио. – А Хулио в ответ: «Мне тоже. Маседонио меня развлекал, очень нравился, но теперь уже нет».

Они тихо прочли рассказ Маседонио и вполголоса продолжили:

– Абсурдно это, как сон.

– Да сон и есть.

– Глупость это.

– Не понять мне тебя.

– Ну и ладно, абсурд и есть.

Та ночь должна была стать последней, когда Эмилия и Хулио занимались сексом. Но они продолжали встречаться, несмотря на постоянные жалобы Аниты и ужасное раздражение, которое вызывал у них рассказец Маседонио. Вероятно, чтобы оценить разочарование или просто сменить тему, они стали обращаться исключительно к классике. И принялись обсуждать, как это делают все дилетанты в мире, первые главы романа «Госпожа Бовари». Начали раскладывать по полочкам своих друзей и знакомых в зависимости от того, были ли они похожи на героев книги – Шарля или Эмму, а также примерять себя самих к трагической семье Бовари. В постели проблем не было – оба стремились походить на Эмму, быть как Эмма, стараться как Эмма, потому что не сомневались, что она была необыкновенно хороша в сексуальном плане, а в нынешних условиях стала бы еще лучше. В конце XX века, в городе Сантьяго-де-Чили, Эмма трахалась бы даже лучше, чем в романе Флобера. Это произведение по ночам превращалось в самоуправляемый броневик, двигавшийся вслепую по улицам красивого и нереального города. А «остальные», плебс, ревниво перешептывались о подробностях скандального увлекательного романа, действие которого происходит за закрытыми дверями.

Впрочем, в отношении некоторых деталей они так и не пришли к согласию: не могли решить, вела ли себя Эмилия, как Эмма, и действовал ли Хулио, как Шарль. Или, скорее, оба они непреднамеренно изображали Шарля. Однако никто никогда не хочет быть Шарлем даже короткое время.

Когда до конца оставалось всего пятьдесят страниц, они отбросили книгу, видимо, в уверенности, что смогут найти прибежище в рассказах Антона Чехова.

Но с Чеховым у них не заладилось, а вот с Кафкой, что любопытно, получилось чуть лучше; тем не менее, как говорится, ущерб уже был нанесен. Поскольку они осилили «Танталиаду», такая развязка стала неизбежной, и, конечно, они воображали и даже разыгрывали сцены, которые делали этот исход еще прекраснее, печальнее и неожиданнее.

Так у них случилось с Прустом. Они откладывали Пруста из-за непреодолимой тайны, связывавшей их по отдельности с чтением – или с непрочтением – «В поисках утраченного времени». Обоим приходилось делать вид, что совместное чтение – это, по сути, долгожданное освежение романа в памяти. Так что во время каждого из многочисленных отрывков, казавшихся особенно запоминающимися, они меняли интонацию или смотрели друг другу в глаза в ожидании эмоций и имитируя максимальную близость. Однажды Хулио даже позволил себе утверждать, что только теперь он по-настоящему почувствовал, что действительно читает Пруста, а Эмилия ответила ему на это нежным и понимающим пожатием руки.

Будучи достаточно сообразительными, они пропускали эпизоды, которые, как им было известно, считались знаменитыми – да, именно эти фрагменты взволновали мир, но лично я восторгаюсь совсем другими. Взявшись за Пруста, в качестве меры предосторожности они сошлись во мнении, сколь трудно читателям произведения «В поисках утраченного времени» опираться на свой опыт. «Это одна из тех книг, которые, даже будучи прочитанными, продолжают ждать своего часа», – сказала Эмилия. – «Такие книги мы будем перечитывать вечно», – согласился Хулио.

Они остановились на 373-й странице первого тома «По направлению к Свану», точнее, на следующем предложении:

«Знание факта не всегда позволяет нам предотвратить его, но по крайней мере вещи, которые мы знаем, мы держим, если не в наших руках, то, во всяком случае, в нашем уме, где мы располагаем их как нам угодно, что дает нам иллюзию некоторой власти над ними».

(Перевод А. Франковского).

Можно, но, пожалуй, неправомерно связывать данный отрывок с историей Хулио и Эмилии: это было бы чересчур, поскольку роман Пруста изобилует подобными фрагментами. И еще потому, что остаются чистые страницы, так как история продолжается.

Или не продолжается.

История Хулио и Эмилии не закончилась, но и не продолжается.

Она завершится через несколько лет со смертью Эмилии; остающийся в живых Хулио не умрет и не умер, он продолжает существование, но решает не продлевать сюжет. То же самое и Эмилия: пока что решает не продолжать его, но продолжает. Через несколько лет история уже не будет длиться, и больше не продолжится.

Знание факта не всегда позволяет нам предотвратить его, однако трудно отказаться от иллюзий, а этот рассказ, являющийся историей иллюзий, продолжается так.

Они оба знали, что, как говорится, уже написан финал для них, грустных молодых людей. Людей, которые вместе читают романы, просыпаются с книгами, затерянными в постельном белье, курят марихуану и слушают песни, не совпадающие с предпочтениями обоих (например, в исполнении Эллы Фицджеральд: они понимают, что в их возрасте все еще приемлемо открыть для себя эту американскую певицу). Оба мечтали хотя бы завершить чтение Пруста, осилить все семь томов, чтобы последнее слово («Время») стало также последним, намеченным ими самими. К сожалению, их терпения хватило на месяц с небольшим – они одолевали по десять страниц в день. Остановились на 373-й странице, и с тех пор книга остается открытой.

III. Одолжения

Сначала это был Тимоти, самодельная кукла, отдаленно напоминающая слона. Анита спала с Тимоти, дралась с Тимоти, кормила его и даже купала, прежде чем вернуть Эмилии через неделю. Обеим тогда было по четыре года. Раз в две недели родители девочек позволяли им побыть вместе, а иногда и провести выходные. Они играли в прятки, подражали чужим голосам и разукрашивали лица зубной пастой.

Ну а потом пришел черед одежды. Эмилии понравился бордовый джемпер Аниты, а та выклянчила у нее взамен футболку с рисунком песика Снупи. Так начался постоянный обмен, с годами превратившийся в хаотичный. В восемь лет Анита вернула подружке книгу для вырезания оригами, слегка поврежденную по краям. В возрасте от десяти до двенадцати они раз в две недели поочередно покупали журнал Ту («Ты») и обменивались кассетами с записями песен Мигеля Бозе́, группы «Дюран-Дюран», А́льваро Скарамелли и группы Nadie («Никто»).

В четырнадцать Эмилия чмокнула Аниту в губы, и та не знала, как отреагировать. Несколько месяцев после этого они не встречались. В семнадцать лет Эмилия снова приложилась к ее губам, и на этот раз поцелуй продлился чуть дольше. Анита рассмеялась, но предупредила, что, если такое повторится, она даст ей пощечину.

В семнадцать Эмилия поступила в Чилийский университет изучать литературу – сбылась мечта всей ее жизни. Анита, разумеется, понимала, что изучение литературы – не главная мечта подруги, а прихоть, непосредственно связанная с недавним чтением уругвайской поэтессы Дельмиры Агустини. А вот мечтой Аниты было избавиться от нескольких лишних килограммов, что, однако, не принудило ее к изучению диетологии или к занятиям физкультурой. Пока что она записалась на интенсивный курс английского и продолжала изучать этот язык годами.

Достигнув двадцати лет, Эмилия и Анита стали жить вместе. Анита пребывала в одиночестве на протяжении полугода, поскольку ее мать недавно оформила новые отношения, заслужив – так она объявила дочери – шанс начать все с чистого листа. Это означало – без детей. Сейчас и, вероятно, впредь. Впрочем, в нашем сюжете мать Аниты и сама Анита не имеют особого значения, ведь они персонажи второстепенные. А значение имеет то, что Эмилия охотно приняла предложение поселиться у Аниты, соблазненная прежде всего возможностью свободно сожительствовать с Хулио.

Анита обнаружила, что беременна, за два месяца до того, как отношения ее подруги с Хулио окончательно испортились. Отец будущего ребенка – ответственное лицо, как это именовалось в то время, – был студентом последнего курса юридического факультета Католического университета, и она всячески подчеркивала эту деталь, вероятно, чтобы придать своей оплошности видимость приличия. Хотя Анита и будущий адвокат были знакомы совсем недолго, они решили пожениться, а Эмилия выступила свидетельницей на брачной церемонии. На вечеринке один из друзей жениха хотел поцеловать Эмилию во время танца кумбия[4]4
  Колумбийский музыкальный стиль и танец, микс испанской и африканской музыки (прим. ред.).


[Закрыть], но она увернулась, сказав, что ей не нравится такая музыка.

В двадцать шесть Анита уже была матерью двух девочек, а ее муж разрывался между желанием купить автофургон и смутным искушением породить третьего ребенка («дабы завершить производство», высокопарно заявлял он в попытке рассмешить окружающих, и ему это удавалось). Вот так они и поживали.

Мужа Аниты звали Андре́с или Леонардо. Условимся, что его имя Андрес, а не Леонардо. Давайте представим, что Анита бодрствовала, Андрес дремал, а две девочки спали в тот поздний вечер, когда к ним неожиданно явилась Эмилия.

Было почти одиннадцать часов. Анита изо всех сил постаралась честно поделить остатки виски, а Андресу пришлось сбегать в ближайший магазин. Он вернулся с тремя пакетиками картофельных чипсов.

– Почему ты не купил большой пакет?

– Больших не было.

– А тебе не пришло в голову взять, например, пять маленьких?

– Пяти не было, оставались только три.

Эмилия подумала, что идея нагрянуть к подруге в такое время оказалась неудачной. Пока длилась перепалка супругов, ей пришлось сосредоточить взгляд на огромном мексиканском сомбреро, доминировавшем в комнате. Она уже была готова уйти, но ее удержала важная причина: на работе она заявила, что замужем. Эмилия сказала это, чтобы получить место учителя испанского языка, а проблема возникла потому, что на следующий день коллеги устраивали вечеринку с мужьями.

– После стольких обменов футболками, пластинками, книгами и даже лифчиками с подкладкой, тебе не так уж трудно будет одолжить мне и своего мужа, – попросила Эмилия.

Все школьные коллеги хотели познакомиться с Мигелем, причем Андрес вполне мог сойти за него. Эмилия говорила им, что Мигель толстый, смуглый, симпатичный, а Андрес по меньшей мере был очень смугл и весьма толст. Не такой уж он симпатичный, решила она, впервые увидев его несколько лет назад. Анита тоже была полной, но очень красивой или настолько красивой, насколько может быть красивой такая толстуха, думала Эмилия с некоторой завистью. Сама она была, скорее, грубоватой и слишком худой, а вот Анита – хорошенькой толстушкой. Анита сказала, что одолжить ненадолго собственного супруга – это для нее не проблема.

Лишь бы мне его вернули.

Вот что важно.

Они от души посмеялись, тем временем Андрес пытался нащупать в пакетике последние крошки чипсов. В подростковом возрасте подружки весьма осторожно относились к парням. Прежде чем во что-либо ввязываться, Эмилия звонила Аните и наоборот. Они подробнейшим образом расспрашивали друг друга. Ты уверена, что он тебе не нравится? Уверена, не будь такой дотошной, сучка.

Поначалу Андрес проявил сдержанность, но потом уступил: в конце концов, ему там удастся развлечься.

– А известно ли тебе, почему коктейль из рома и кока-колы получил название «Куба Либре»?

– Нет, – устало ответила Эмилия, мечтавшая о скорейшем завершении вечеринки.

– И вправду не знаешь? Но это же очевидно: ром – это Куба, а кока-кола – США, свобода. Уразумела?

– Я слышала другое объяснение.

– Какое?

– Знала, но забыла.

Подобные байки были у Андреса всегда наготове, так что мало кто мог бы поспорить с тем, что он невыносим. Он так усердно старался, чтобы коллеги Эмилии не догадались о фарсе, что даже позволил себе заставить ее молчать. Бытует мнение, что муж вполне может заткнуть рот супруге, сказала себе Эмилия. Андрес заставляет Аниту замолчать, когда считает, что она должна заткнуться. Так что нет ничего плохого в том, что Мигель вынуждает свою жену хранить молчание, если полагает, что она должна помалкивать. А поскольку я супруга Мигеля, мне придется так и сделать.

В полном молчании Эмилия и провела остаток вечеринки. Теперь никто не станет сомневаться, что она замужем за Мигелем. Потом их семейный кризис продлится, скажем, пару недель и завершится внезапным, но оправданным расставанием, что не удивит ее коллег. Мол, все кончено: ни телефонных звонков, ни общих друзей, вообще ничего. Так что будет легко объяснить «исчезновение» Мигеля. «Я окончательно оборвала все связи с ним», – объяснит им Эмилия.

Андрес остановил машину и счел необходимым подвести итоги вечеринки, сказав Эмилии, что это было весьма забавно и что на самом деле он не против продолжить свое участие в таких мероприятиях. Там собираются приятные люди, а ты в этом платье цвета калипсо выглядишь офигенно.

Платье на ней бирюзового цвета, но она не стала поправлять Андреса. Они сидели в машине перед домом Эмилии, и было еще не поздно. Он пьяненький, она тоже выпила свое, и, может, поэтому ей вдруг не показалось таким ужасным, что Андрес, он же Мигель, медленно подбирает слова. Однако ее мысли резко прервались, когда она представила себе, как этот крупный мужчина проникает в нее. Отвратительно, подумала Эмилия, когда Андрес приблизился сильнее, чем принято, и возложил руку на ее правое бедро.

Она хотела выскочить из машины, но он не отпускал ее. Она бросила ему: ты пьян, а он возразил, что спиртное тут ни при чем и что он уже давно смотрит на нее другими глазами. Невероятно, но Андрес так и сказал: «Я давно смотрю на тебя другими глазами» – и полез целоваться, а она ответила ударом кулака в губы. Кровь хлынула из его рта, много крови, чудовищно много крови.

После того инцидента подруги не виделись долго. Анита так и не узнала, что же случилось, но все-таки догадывалась кое о чем, и сначала ей это не понравилось, а потом стало безразличным, поскольку Андрес интересовал ее все меньше.

У них не появилось ни фургона, ни третьего ребенка, а вместо этого наступили два года расчетливого молчания. Затем произошло довольно вежливое расставание, которое со временем привело Андреса к мысли, что он превосходный, хоть и разлученный с детьми, отец. Дочки посещали его квартиру каждые две недели, а также проводили с ним весь январь в Майтенсильо. Анита воспользовалась именно этим летним[5]5
  Летним сезоном в Чили считаются месяцы с декабря по февраль (прим. ред.).


[Закрыть] месяцем, чтобы навестить Эмилию в Испании. Чувствовавшая свою вину мать Аниты несколько раз предлагала ей деньги на поездку, и, хотя трудно было уезжать так далеко от маленьких девочек, она покорилась своему любопытству.

И поехала в Мадрид, но не ради Мадрида. Она отправилась на поиски Эмилии, которую совершенно потеряла из виду. Вскоре выяснилось, что подругу очень трудно найти по ее адресу на улице Салитре и по номеру телефона, который показался Аните слишком длинным. Еще по прибытии в мадридский аэропорт Барахас она чуть было не набрала этот номер, но как-то по-детски не отважилась.

Мадрид не показался Аните таким уж прекрасным – ей уже в первое утро пришлось миновать шайку марокканцев, замышлявших что-то у выхода из метро. На самом деле это были эквадорцы и колумбийцы, но Анита, никогда не видавшая марокканцев, приняла латиноамериканцев именно за них. А все потому, что вспомнила, как недавно по телеку говорили, будто марокканцы – серьезная проблема для Испании. Мадрид увиделся Аните городом устрашающим, враждебным, хотя ей всего лишь было трудно выбрать кого-нибудь заслуживающего доверия, кто мог бы объяснить, как добраться до искомой улицы. Анита вступила в пару двусмысленных диалогов на выходе из метро, но в конечном итоге они с Эмилией встретились лицом к лицу.

«Ты опять носишь черное», – первое, что сказала подруге Анита. Но это не было первым, о чем она подумала. Анита ведь подумала о многом, увидев Эмилию: ты жутко выглядишь, у тебя депрессия, ты выглядишь, как наркоманка. И поняла, что вряд ли стоило ехать в Мадрид. Она разглядывала брови Эмилии, ее глаза. Окинула презрительным взглядом крохотную квартирку, оценила откровенный бардак и тесноту. Она подумала или, вернее, почувствовала, что не желает слушать откровения Эмилии, не хочет знать то, что все равно узнать придется. Меня не интересует, почему в твоем квартале столько дерьма, почему ты поселилась здесь, где полно какашек, дерзких взглядов, странных парней, толстых теток, волочащих свои сумки, и толстух без сумок, которые еле-еле переставляют ноги. Она снова внимательно посмотрела на брови Эмилии и решила, что о них лучше промолчать.