Текст книги "Кай"

2

Вскоре в Хальштатт нагрянули холода, губя все растения. Не избежали этой участи и розы, высаженные вдоль улиц. Герда каждый день работала, а вечером порой тайком приходила к Каю. Вместе они читали книги, сочиняли свои истории, греясь у горящего камина.

– Как ты думаешь, Дева Льда существует? – задал Кай бессмысленный вопрос. Его мысли всегда сворачивали к ней. Ребенком его беспокоили слова взрослых, в юности же появилось любопытство, а после это была почти потребность – во что бы то ни стало узнать правду о своем спасении. Он вспоминал историю того дня, когда погибла его мать, услышанную из чужих уст, и думал, могла ли Дева спасти его.

«Лед и холод – зло, – говорили все. – Они несут лишь погибель».

Снежную ведьму боялись. Ее чертоги – мертвое царство, где ни один смертный не проживет и дня. Так твердили жители.

Но Кай, как никто другой, знал, сколь мало истины в людской молве.

– Ты часто спрашиваешь об этом, – заметила Герда, запрокидывая голову. И верно, стоило зиме наступить, Кай вновь вспоминал о ее владычице. – Конечно, существует. Мой дед однажды видел ее. – Она перелистнула страницу книги, а после перевернулась на спину, положив голову Каю на колени, словно на подушку. – Знаешь, я даже завидую ей. Мой дед давно мертв, а она жива.

– Ты ведь не знаешь, какова ее жизнь. Может, она не стоит зависти, – проговорил Кай, на мгновение переносясь в зиму восемь лет назад.

– Все равно она сильна и наверняка… свободна, – прошептала Герда и, помолчав, добавила: – Говорят, если убить Деву Льда, то можно забрать ее силу. Только вот ее не убить.

– Кто говорит? – отозвался Кай, впервые услышав такое от подруги.

Герда, расслышав напряжение в его голосе, пожала плечами.

– Не помню. Говорил кто-то. Тебе это не понравилось?

– Просто ты сказала так, будто и правда сделала бы это, будь у тебя возможность, – сказал он, отводя взор.

– Это же просто предположение! Что, если бы… – Герда поднялась, садясь на полу. – Ты воспринимаешь все слишком серьезно, Кай, – посмеялась она над ним.

Она ненадолго замолчала, задумчиво смотря в окно, украсившееся белыми узорами.

– Мама все чаще начинает ворчать, когда я иду к тебе. Говорит, не пристало молодой девушке ходить в гости к мужчине, – поделилась она.

В какой-то степени Кай понимал беспокойство ее матери. И именно поэтому занавески на окнах были распахнуты. Окна его дома и семьи Герды находились столь близко, что они то и дело видели мелькающий силуэт ее матери. Пару раз за вечер она поднималась в комнату дочери, чтобы через стекло незаметно поглядеть, чем они занимаются.

– Думаю… Она права.

Герда бросила на него возмущенный взгляд.

– Ее сложно винить. Это в первую очередь повредит твоей репутации, – задумчиво проговорил Кай.

– Ох, ты сама невинность. – Она поднялась на ноги. – Ладно, пойду домой. Ты уже раз десятый посмотрел на холст. Ждешь, когда я уйду, чтобы взяться за работу?

– Ничего от тебя не скрыть. – Он примирительно улыбнулся.

– Я вижу тебя насквозь, Кай Ларс, – с укором и в то же время с весельем произнесла Герда, уже надевая пальто. – Ладно, продолжай свою затворническую жизнь. Надеюсь, когда-нибудь тебе это надоест. Моих родителей это бы очень обрадовало, они беспокоятся о тебе.

Кай промолчал, прекрасно зная, что думают о его жизни господин Хакон и его жена.

Они рассматривали его в качестве удачной партии для Герды. И она сама была даже не против. Ей нравилась его красота. И этого было почти достаточно, осталось лишь найти стабильный заработок. Повзрослев, Герда стала крайне практичной. Но Кай старался меньше внимания обращать на эту черту ее характера.

Вскоре он остался один и, заварив травяного чая, сел недалеко от камина. Успокаивающий аромат тимьяна наполнил легкие.

Всего за пару лет Кай превратился из нескладного парнишки в прекрасного юношу. Так говорили окружающие, а его самого смущали длинные ноги и руки, из-за которых он чувствовал себя неловким. Впрочем, это чувство преследовало его с рождения. Словно он чего-то не понимал, не чувствовал целостности и от этого был слабым и нерешительным.

Хотя ему хватало упертости, как слепец хватается за руку проводника, цепляться за свое желание держать в руке кисть. Пожалуй, это была единственная вещь, позволяющая Каю оставаться на плаву и дарующая какой-никакой внутренний стержень.

Отставив в сторону чашку, Кай на цыпочках прошел к сундуку в углу комнаты. Разговор с Гердой до сих пор крутился у него в голове.

Он откинул крышку. Сверху, прикрывая самое ценное, лежало несколько свертков ткани, а под ними – портрет. Это был один из первых холстов, которые он смог себе позволить. Краски, кисти и холсты – все это было не только дорого, но и трудно добываемо, что вынуждало Кая ездить за ними в соседний, более крупный город.

В тревожной тишине, пока за окном завывал ветер, он смотрел на прекрасное лицо и белоснежные волосы, мерцающие, словно снег. Широкие раскосые глаза сразу приковывали внимание к ее лику с отчетливо выделяющимися острыми скулами. Но больше всего поражали радужки, светящиеся изнутри, словно лед, который покрывал озеро в Хальштатте. Она была прекрасна, величественна и высокомерна. На лице девушки имелся лишь один изъян – кончик правой брови оказался рассечен, ее пересекал едва заметный шрам.

И сколько ни смотрел Кай на Деву Льда, написанный им самим портрет его завораживал.

* * *

Корочка льда сверкала, отражая розовый оттенок неба, что предшествовал растущим на закате теням. Снег хрустел под ногами. Каждый шаг давался Каю с трудом. Он проваливался почти по бедро, но все равно упрямо шагал к далеким деревьям. Своими темными кривыми ветвями без листьев они словно сшивали края неба и земли на горизонте, не позволяя им расползтись.

На плече Кая висела сумка, в которой лежали уголь и листы бумаги.

Через некоторое время, достигнув цели, Кай шумно выдохнул, издавая слабый победный возглас. Ему потребовалось больше часа, чтобы добраться сюда по глубокому снегу. Он и не думал, что это будет столь тяжело и долго. Его беспокоило стремительно теряющее яркие краски небо. Темнело опасно быстро.

Кай подул на руки, которые тут же снова сковал мороз. Он оглянулся, приметив очень кстати выступающий над снегом пенек, и направился к нему.

– Идеально, – прошептал он, осматривая открывшийся вид, а после достал бумагу и уголь.

Прошло буквально несколько секунд, и он сделал первый штрих, положивший начало работе. Кай увлекся, тщательно перенося на бумагу каждый изгиб древесного ствола, прорисовывая раскидистые дубовые ветви. Снизу они уже не казались нитями, сшивающими небо и землю, а были скорее копьями, пронзающими нависающую пелену светлых облаков.

Кай не видел ничего, кроме того, что желал запечатлеть на бумаге. Не ощутил даже дуновения морозного ветра, обласкавшего его и взметнувшего черные пряди. Так в безмолвной тишине проходило время до тех пор, пока он не завершил рисунок и не пришел в себя. Выведенные точными угольными линиями деревья завораживали. И столько деталей было в этой картине, что даже цвета не требовалось, чтобы понять всю красоту природы. И неважно, что Кай испачкал руки, а покрасневшие пальцы едва сгибались от мороза.

Но лишь закончив свою работу, он заметил леденящий холод. По спине пробежали мурашки. Кай осознал: он не один. Он затаил дыхание, опуская косой взгляд под ноги, где на снегу трепетала, словно рябь на воде, человеческая тень. Кай обернулся стремительно, пытаясь застигнуть незваного гостя врасплох, но зажмурился от взметнувшейся перед глазами пурги. А когда вновь посмотрел перед собой, то позабыл, как дышать.

Перед ним стояла она. Почти такая же, как на его портрете, но одновременно и не похожая вовсе. Белоснежные прямые волосы, слегка вздернутый тонкий нос, брови и ресницы, словно посыпанные снегом, но сильнее всего приковывали к себе внимание глаза – радужка светлая, почти белая, она бы выглядела безжизненной, если бы не полные синевы линии, расползавшиеся по ней, словно трещины по льду. Взор – острый, словно лезвие ножа.

Его поразил ее облик. Она выглядела слишком юной, но в то же время властной и дерзкой.

Дева склонилась над ним, поднимая руку – от самых пальцев вверх по белоснежной руке поднималась вязь линий, что переливались, словно излучая собственный свет. Эти линии складывались в рисунки, Каю сразу бросилась в глаза распахнутая пасть зверя возле большого пальца. Волк скалился, словно вот-вот готовый напасть.

– Что это? – спросила она, посмотрев вниз. Ее голос гулким эхом повторился в его мыслях.

Кай проследил за ее взглядом.

– Это… Это уголь, – отозвался он, жадно рассматривая лик Девы.

– Уголь? – повторила она за ним. От девушки веяло холодом. Свежестью раннего зимнего утра. Пальто на его плечах покрывалось инеем, он словно слышал, как вырастали кусочки льда на ткани. – И им можно создать это? – кивнула девушка на лист в его руках. Наконец-то Кай осознал, что заинтересовало ее на самом деле. Она задумчиво переводила взгляд с него на творение в его руках. И каждый раз ее взор задерживался одинаково долго, словно она не могла решить, что ей интереснее.

Тем временем Кай ответил:

– Лишь в умелых руках.

– Хм. Ничего особенного, но все равно прелестно. – Дева сощурила холодные глаза, будто задумалась. Ее изящная рука коснулась листа, и вот уже ее пальцы едва не касались его губ.

– Отдашь? – Ее глаза угрожающе заблестели, а уголок губ изогнулся. – Отдашь и останешься сегодня жив, – легко пообещала Дева.

«Сегодня?» – пронесся молчаливый вопрос в голове Кая. Одно-единственное слово, казалось, меняло всю суть. Но ему грозили смертью, а он отчего-то не испытывал и капли страха. Лишь смятение. Все его чувства словно оцепенели, а сердце в груди забилось гулко – ему будто стало тяжело продолжать гнать кровь по венам. И дыхание Кая стало таким же гулким.

Он опустил взор на лист в руках – темные угольные линии покрывала вереница снежинок.

– Подарю, – вдруг прошептал он, едва шевеля губами.

Снежная Дева возвышалась над ним и оттого склоняла голову, а волосы, местами сверкающие, точно лед, свисали прямыми строгими прядями. Рассеченный уголок брови придавал ей воинствующий и дерзкий вид. Она выглядела величественно, как истинная королева. Будто раздумывала, стоит ли принять то, что отдано добровольно, а не отнято или потеряно.

– Мне никогда ничего не дарили, – в конце концов призналась Дева Льда – это имя Каю нравилось больше всего. – Значит, я могу забрать и твою жизнь, и твое творение?

– Можешь, – согласился Кай, сглотнув и словно ступая на шаткий мост. – Но прежде я бы хотел написать еще что-нибудь для тебя, – нашел он способ остаться в живых и даже не соврать.

Ее задумчивый взгляд устремился в никуда, а после она выдохнула едва ли не ему в губы:

– Хочу.

– Тогда я создам, – самозабвенно пообещал он, не понимая, что же на него нашло, не находя причину своей покорности.

Девушка резко склонилась, ее палец с длинным острым ногтем коснулся его подбородка, приподнимая.

– Не обмани меня, Кай, – пригрозила она, смотря в его глаза и становясь немного выше. Снег поднимал ее над ним, а вокруг них кружила пурга.

– Не обману, – дал он слово, завороженный навеки юным лицом. И с этими звуками взметнулся снег, залепил глаза, завыл ветер, Кай зажмурился, не в силах смотреть. А когда ветер утих и мир вновь распростерся перед ним, не увидел он ни снежной пурги, ни Девы. И лист из его ладони тоже исчез. Не осталось ничего, словно ветер тщательно уничтожил улики, указывающие на ее существование. Будто все случившееся было лишь сновидением.

3

В ту ночь Кай долго не мог уснуть. Он лежал в постели, подложив руку под голову и невидящим взглядом смотря в потолок. Он повстречал настоящую Деву Льда, но чувствовал себя идиотом. Мысли в его голове кружили беспорядочным роем, с которым Кай никак не мог совладать.

В конце концов он не выдержал, поднялся, направившись к книжному шкафу. Провел рукой по корешкам, словно не зная, за чем обратился к книгам. А после достал один из своих дневников, спрятанных за фолиантами. Пролистал страницы, видя мельтешение мотыльков – насекомые словно ползли по бумаге. Кое-где на страницах встречались соцветия роз. Белые розы опасливо вились по краю листов, будто не желая занимать больше места, чем им отведено.

Отыскав свободные страницы, Кай вернулся к кровати и, как и в прежние времена, стал заполнять их. Он всегда помнил, как начинал рисовать, но после забывался в процессе и приходил в себя лишь позже, когда несколько страниц вновь были заполнены странными, немного пугающими рисунками.

– Дитя ледяных вод, не страшны ей ни пламень, ни острые мечи, – неожиданно прошептал Кай слова одной песни. А услышав собственный голос, замер, и кончик грифеля завис в воздухе, так и не нанеся следующий штрих.

У Кая проблемы – ему грозила смерть. Дева точно желала его убить. В их прошлую встречу в лесу, когда ему было всего девять, она тоже говорила об убийстве, но совсем иначе. В то время она лишь раздумывала о его судьбе, а ныне приняла решение. Сомнение и уверенность. Все равно что опавший лист, несомый ветром, и выстрел из ружья.

Запрокинув голову и отвлекшись от дневника, Кай задумался. И вновь почувствовал себя идиотом. Наверняка и выглядел он так же, когда увидел ее.

Он вспомнил Йона, который точно так же вел себя, будто сам не свой, рядом с одной девушкой – она была на год старше его, и это заставляло беднягу еще больше нервничать. Но ситуация Кая была иной. Он бы определил свое оцепенение как восхищение произведением искусства. Словно перед ним ожила картина…

Но больше всего Кая интересовало его прошлое, которое было неразрывно связано с Девой Льда. Кай верил: как только он узнает тайну той ночи шестнадцатилетней давности, то наконец-то освободится. И тогда сможет покинуть этот город. При условии, что к тому моменту останется жив.

Взгляд мазнул по портрету на полу, прислоненному к стене. Он вытащил его из сундука сразу же, как вернулся домой.

«Могу ли я спросить напрямую?» – задался он вопросом, словно мог получить от девушки на холсте ответ. Нет, это безумие. Даже на холсте Дева выглядела опасно – в глазах застыл враждебный блеск.

Кай отчетливо помнил, как наносил каждый мазок краски, обращаясь к далеким воспоминаниям внутри себя. А после, словно захваченный ими, подолгу мог не пить и не есть, работая над своим творением.

Герда злилась, когда заставала его в таком состоянии – разжигала камин, ругалась из-за приоткрытого окна, а после боялась, что он заболеет.

«Что ты с собой творишь?» – говорила она, а Кай не знал, что ответить.

Тогда Герда называла его упрямым болваном и через некоторое время уходила, громко хлопая дверью.

Так и не отыскав ответа на свой вопрос, Кай вновь убрал полотно в сундук и лег в постель, пряча ноги под одеялом. Прикрыл глаза, засыпая под завывание ветра. И, смотря в окно, он видел, как покрываются инеем стекла в рамах, – на их поверхности расцветали ледяные цветы.

На следующий день Кай зашел в лавку семьи Герды. Был выходной день, и отец Герды стоял за прилавком, подменяя жену. Господин Хакон был высоким, широким в плечах и с пышными темными усами. По словам Герды, усы – это единственное, что позволила ему госпожа Летиция. Она беспокоилась, что если он отрастит бороду, то однажды непременно волосы с нее попадут в тесто.

Запах свежего хлеба витал всюду. Казалось, он навечно впитался в дерево, которым были обшиты стены помещения.

Во взгляде господина Хакона промелькнуло узнавание, стоило ему поднять голову.

– Тебе как всегда? – поприветствовав Кая кивком, показал он на противень неподалеку, прикрытый белой салфеткой, под которой хранились булочки.

– Да, спасибо, – отозвался тот, отсчитывая монеты, когда дверь в лавку вновь открылась, впуская внутрь нескольких мужчин, бурно обсуждавших последние новости.

– Говорю же, небо было чистое, ни облачка! Откуда было взяться метели? – убежденный в своей правоте, вещал один из жителей, прижимая к груди шапку.

Ладонь Кая на мгновение застыла. Преступная заминка. Ему показалось, заметь вошедшие его реакцию, и непременно свяжут происшествие с ним.

Деньги звякнули, коснувшись поверхности стола.

А вокруг никто ничего так и не заметил.

– Хватит, может, не будем… – начал один из его собеседников, явно желая избежать неприятной темы.

– Это наверняка Снежная Ведьма, – убежденно заявил Вигге. Кай крепко сжал сверток с выпечкой. Господин Хакон, сведя брови, слушал чужой разговор.

– Быть не может! – возразили ему.

– Ты с самого утра об этом трезвонишь, – осуждающе проронил господин Хакон.

– А ты думаешь, это все ложь? – оскорбился тот. Кай посторонился, пропуская Вигге к стойке.

– Какое нам дело? Зачем народ пугать? – отмахнулся отец Герды, наваливаясь всем весом на стойку. Он обладал внушительной фигурой и силой, как нельзя лучше подходящей для работы в шахте. Но характер имел мягкий и мирный.

– Пугать? Надо быть настороже! Мало ли что случиться может. Еще ведь не известно даже, может, кто-то и погиб.

– Погиб? – вмешался Кай, заинтересовавшись.

Вигге взглянул на него, будто впервые увидел, и его взор уперся в лицо Кая. Он тяжело сглотнул.

– Говорят, что там, в центре метели, видели двоих. И если первая Ведьма, то второй… – Он сделал красноречивую паузу. – Соответственно, человек. Никто из тех, кто встречал ее, в живых не оставался. – Уголок губ Вигге дернулся вверх. Кай прекрасно понимал, на что он намекал.

Но лишь покачал головой, делая вид, что удивлен услышанным.

«Никто в живых не оставался…» – у этих слов было доказательство, в достоверности которого Кай не сомневался.

В городской церкви на протяжении уже двух веков велись записи всех необычных смертей. Возможно, выбор места странный, но даже священники-лютеране признавали существование Ледяной Девы. Башня церкви была самой высокой в городе, и, возможно, по этой причине именно на ее верхушке Ледяницу непременно раз в десяток лет кто-нибудь да замечал.

Имя матери Кая тоже было начертано в тех стенах. Он знал, что записи с описанием трагедии хранились на верхнем этаже той самой башни.

– Но, возможно, мы все же скоро найдем новую жертву, – продолжал Вигге упрямо гнуть свое.

– Хватит. Город маленький, все друг друга знают. Давно бы поняли, если бы кто-нибудь умер, – потеряв терпение, вмешался отец Герды. Он разозлился, и так мощный, и словно стал еще выше.

Кай негромко попрощался. Господин Хакон махнул ему, сразу продолжив спор.

Кай вышел наружу, вдыхая морозный воздух. На входе он наткнулся на деда Йона, который сидел на лавочке, припорошенной снегом, опираясь на свою трость.

– Господин Йенсенн… – начал Кай, помня, что дед имел непростой характер. И, словно подтверждая его мысли, тот тут же вспылил, вскинув голову резко, как свиристель, сидящий на ветке:

– И ты туда же? Тоже будешь всякие небылицы рассказывать?

– Вам не холодно? – почти одновременно с ним спросил Кай, отчего старик замялся.

– Нет, – хмуро выдал он. – С самого утра только и слышно, как судачат о ней. Лучше бы делом занялись.

Кай едва сдержал улыбку – дед Йона был похож на нахохлившуюся птицу. Он был вспыльчив, но отходчив и довольно прямолинеен. Хотя иногда его речи звучали слишком грубо.

Даже в Хальштатте находились те, кто относился к рассказам с недоверием, несмотря на доказательства. И дед Йона был из таких. Йон подшучивал, что если даже что-то необычное случится у дедушки под носом, тот с большей вероятностью притворится слепым, чем заставит себя поверить в «чепуху». По этой же причине еще с тех самых времен, когда Кай был мальчишкой, господин Йенсенн относился к нему совершенно так же, как и к любому ребенку в городе.

В течение дня Кай еще не раз слышал рассказы о новом появлении Девы Льда – слухи будоражили человеческие умы. Об этом болтали и прихожане церкви, куда он пришел, чтобы поработать над фреской.

Городская церковь стояла на самом берегу озера Хальштеттер – строгий силуэт, состоящий из геометрических линий, где даже башня выглядела, словно вытянутая пирамида, увенчанная шпилем. Зимой, не укрытая вязью плюща и не украшенная посаженными у фасада розами, она смотрелась особенно мрачно на фоне вздымающихся на горизонте гор.

Придерживая на плече ремень сумки, Кай миновал низкую ограду, сразу попав на маленькое кладбище. Могилы жались друг к другу, из-за чего каждый кусочек свободного пространства земли был на вес золота.

«Или пуда соли», – не раз думал Кай, рассуждая об этом. Сразу за кладбищем была часовня с костницей, где хранились черепа почивших жителей. Всегда, когда взгляд падал на дверь, за которой хранилась смерть и память, Кай чувствовал пустоту, непонимание и какое-то отторжение.

Смотреть на черепа своих родных, которые когда-то жили, как и он, было тяжело. Ныне пустые глазницы взирали на мир с полок, словно книги со шкафов.

Сделав крюк, Кай коснулся припорошенного снегом креста на одной из могил. Беззвучно поздоровался и почти сразу попрощался – там уже два года лежала женщина, вырастившая его и одарившая любовью. Но останки его бабушки, как и других усопших, не пробудут долго в земле, еще восемь лет – и они тоже окажутся в костнице.

Пройдя кладбище, Кай с силой толкнул дверь и вошел в небольшое помещение для священнослужителей – строгое и аскетичное, с бело-серыми стенами, двумя длинными деревянными лавками и высоким узким шкафом. Несколько деревянных балок пересекали потолок, упираясь в стены.

Фреска, над которой работал Кай, находилась в главном зале, но краски, купленные для работы, он хранил здесь. Забрав все необходимое, Кай вышел в коридор. Его взгляд, как всегда, коснулся лестницы, ведущей на верх башни. Те стены выглядели древнее, чем в зале с алтарем, – щербатый светлый камень не был покрыт штукатуркой, как нижние помещения.

– Кай? – окликнул его священник. Герхарда и Кая разделяли всего семь лет, но, облаченный в черные одежды, с бородой и широкой, словно бочка, грудью, он казался куда старше своего возраста. Он пошел по стопам отца, который заведовал приходом этой церкви, видимо, в будущем собираясь окончательно перенять семейное дело.

Герхард заметил, куда был направлен взор Кая. Но тот уже отвел взгляд, поздоровался и обменялся парой фраз о фреске – ее сложный сюжет был наполнен библейскими мотивами. Кай уже больше года работал над ней.

Вскоре, притаившись за колонной и приготовив краски, Кай тихо продолжил свою работу. Часы пролетали незаметно, и вот уже солнце зашло за горы, а остатки дня с трудом рассеивали дымку, обнимающую темные вершины.

Засмотревшись в окно – вытянутое, с изогнутой вверху рамой, – за которым на небе уже виднелась первая звезда, он понял, что пора собираться домой.

Но перед тем как Кай покинул стены церкви, его вновь окликнул Герхард. Весь день Кай ловил на себе его взгляды.

– Ты слышал о метели вчера вечером? – воровато оглядевшись, прямо поинтересовался священнослужитель.

– О метели? – переспросил Кай безмятежно, тогда как на самом деле его сердце опустилось в пятки. – Конечно. Об этом судачит весь город.

– Прошу простить за вопрос, но что ты делал вчера в это время? – Серые глаза Герхарда внимательно смотрели на Кая.

– Рисовал… Как обычно, – пожал тот плечами.

– На улице? Я видел из окна башни, как ты вернулся в город, когда стемнело.

– Да, я был в лесу. Делал наброски, – отозвался Кай, вновь невольно бросая взгляд на лестницу, ведущую на самый верх. – Вы меня в чем-то подозреваете?

Все это время у него в голове повторялся раз за разом лишь один вопрос: что бы он ответил, если бы скрывать ему было нечего? Как бы повел себя, если бы узнал о Ледянице, как все, с чужих слов?

Возможно, он бы разозлился? Да. И его бы раздражало чужое подозрение? Определенно.

Но ирония в том, что ему не позволено было показывать свою ярость. Легкая улыбка скрывала многие его эмоции. Исполняла роль щита. Если бы он выходил из себя каждый раз, когда кто-то оскорблял его чувства и гордость, Хальштатт сломал бы его.

Одиночество пугало Кая. И этот страх пришел за ним из детства.

– Нет-нет. Я лишь беспокоюсь, – поспешил заверить его Герхард. – Ты ведь знаешь, как заведено в нашем городе? Мы стараемся держаться в стороне от всего, что неподвластно законам Божьим. И если замечаем что-то неестественное, то предпочитаем не привлекать к этому внимания. – Голос священника стал совсем тихим, когда он добавил: – Любое столкновение с ней грозит лишь бедой.

Кай кивнул его словам, прежде чем спросить:

– Я не понимаю, зачем вы говорите мне все это?

– Думаю, все же понимаешь, Кай. Ты отмечен зимой и поэтому должен быть еще более осторожным. И еще – благодарным. Мой отец пошел на риск, когда позволил престарелой Ребекке оставить тебя.

«Тебе бы не позволили жить среди нас…»

– Ты ведь не знаешь, что до Хэстеинов несколько поколений назад шахтой владела другая семья? – вдруг добавил священник.

– Нет, я об этом не слышал.

– Верно, ведь наши предки предпочитали не вспоминать о том случае. Прежним владельцам не посчастливилось столкнуться с ней. Почти вся мужская половина того семейства оказалась убита, и им пришлось продать замок и шахту. Вот что происходит, когда Ледяница сталкивается с жителями города. Случается смерть.

– Это все содержится в записях башни? – вдруг поинтересовался Кай, игнорируя последние слова Герхарда.

– Да, – подтвердил священнослужитель, растерянно моргнув. Кай кивнул, понимая, что нет смысла просить показать те страницы – откажут.

– Я ценю вашу заботу обо мне. Но ваши предостережения… Я не думаю, что они уместны. – Попрощавшись, он стремительно направился прочь, желая скорее выйти на свежий воздух.

А когда выскочил под яркое око луны, лицо обожгло студеным воздухом.

«Не спорь. Будь к людям добрей и в ответ увидишь добро от них», – так говорила Каю бабушка, когда он был мал. И он не мог сказать, что она была не права, скорее, она не предупредила, что его все равно будут подозревать. Этим самым не позволяя позабыть о том, о чем он даже не помнил, – о дне, когда его глаза изменили цвет.

Все детство он был белой вороной среди своих сверстников. И так продолжалось до тех пор, пока ему не исполнилось девять лет. В первые месяцы той зимы Кай почти поддался отчаянию, а в неминуемо наступившее лето словно излечился, практически избавившись от этого чувства. Это произошло одним жарким месяцем, в июле. В то время Петтер – мальчик, живший на соседней улице, – в очередной раз решил развлечься. Он со своими друзьями постоянно находил Кая и проверял на прочность, пытаясь вывести его на эмоции. Но в то время гадости о себе Кай выслушивал уже весьма стойко, пропуская их мимо ушей. Тогда обидчики нашли новый способ издеваться над ним – стали оскорблять его мать. Назвали ее падшей женщиной, бросившей своих родителей и уехавшей в другой город, а после поплатившейся за грех смертью. В тот день Кай не выдержал и бросился в драку. И в конце концов его побили, ведь он был один против четверых. Побили не сильно, опасаясь взрослых, но глумливый смех еще долго стоял в ушах Кая. Пусть он сумел надавать тумаков в ответ, прежде чем его обездвижили, но все равно сути это не меняло.

Именно тогда, сидя прямо на земле через дорогу от своего дома, Кай познакомился с Гердой. Она первая заговорила с ним, выглядывая из-за низкого заборчика, который огораживал крохотный садик, полностью засаженный алыми розами, – уже тогда она ухаживала за цветами самостоятельно. Сказала, что считает все сказанное глупостями и что ее мама думает так же. Кай же не знал, что ответить, и вместо этого невпопад спросил про розу, росток которой протиснулся сквозь щель между досками в заборе. Расцветший на ней нежный бутон был миниатюрным и настолько изысканным, что даже Кай смог преодолеть себя и назвать его красивым, – в то время к нему уже приходили сны, наполненные смертью, белыми мотыльками и нежными цветами. Взгляд Герды загорелся, и она стала рассказывать ему про свой сад, а найдя в нем покорного слушателя, пригласила войти. Вскоре Кай узнал, что каждое растение Герда посадила сама, что она обожает алый цвет и что каждому цветку дает имя. Так и началась их дружба, а девятилетний Кай не мог поверить в происходящее. Герда была первой, кто разговаривал с ним вот так, по-простому, и именно она словно разбила стену отрешенности вокруг Кая.

Тот день Кай помнил отчетливо, он засел в голове. И сейчас почему-то промелькнул в памяти стремительным ворохом снежинок, что, касаясь кожи, колют холодом и быстро тают.

Тряхнув головой, Кай постарался избавиться от надоедливых мыслей и сосредоточиться на том, что действительно важно. Во-первых, ему необходимо было написать картину, во‐вторых – разговорить Деву Льда, затронув события прошлого, и в‐третьих – не умереть.

Кай поднял взгляд к небу.

Луна ярко сияла, словно до блеска начищенная серебряная монета. Мелкие снежинки зависли в воздухе, мерцая под ее светом. В руках и ногах Кай чувствовал усталость, но знал, что она непременно отступит, стоит ему вновь взяться за кисть.

Ему хотелось поразить Деву Льда, создать нечто особенное. Но он понимал, что картина, написанная человеком, вряд ли сможет ее восхитить.

По дороге к дому Кай решил сделать крюк и пройти вдоль озера. Застывшее и покрытое слоем свежего снега, оно выглядело умиротворяюще. Кай задумался, взор его тонул в мириадах звезд – те сияли, как драгоценные камни.

– Звезды словно цветы, только на небе… – прошептал он себе под нос, наблюдая, как внезапно пришедшие из-за гор облака упрямо наползают на луну, скрывая ее сияние, серебрившее снег.

– На вершине гор их видно лучше, – внезапно раздался тягучий и глубокий голос за его плечом.

Кай вздрогнул и инстинктивно едва не вскинул руку, защищаясь. Заметив его реакцию, Дева изогнула рассеченную бровь. Она шла вровень с ним, а когда Кай остановился, успела пройти несколько шагов вперед и теперь обернулась.

– Ночью в горы лучше не ходить, – отозвался Кай, жадно смотря на нее. Открыто появившаяся посреди города, она выглядела лишней в этом месте. Хотя нет, скорее, все остальное казалось чужеродным.

Забывшись, он приблизился к ней в несколько шагов.

– Ты у всех на виду. – Голос Кая звенел.

Но за кого он боялся? За себя? В этом Кай был не уверен. В голове лишь пульсировала мысль о неправильности происходящего.

– Я знаю, Кай. – С мрачной улыбкой она подняла руку, касаясь пальчиками его скул. Холод, опаливший кожу, отрезвил. Блестящие льдистые глаза смотрели прямо на него. Они словно поглощали его сознание целиком.

Кай попятился, чувствуя, как один лишь ее взор дурманит разум. Сердце учащенно забилось, а его неуверенность вернулась.

– Не волнуйся. – Она взметнула ладонь, ее изящный белый палец показывал на небо. – Луна за облаками. Никто меня не видит.