Текст книги "Танцы на стеклах – 2"

Джаред

Я так надеялся, что работа на семейную корпорацию в Асаде поможет отвлечься от навязчивого желания поехать на виллу на побережье и сначала жестко трахнуть, а потом задушить Меланию Йонсен. И когда отец позвонил мне, сообщив, что дает еще неделю отдыха, продлевая мои свадебные каникулы, я не обрадовался. Скажу больше, я пришел в ярость. Мало того, что меня уже на две недели отодвинули от дел, так я еще и обязан был чуть ли не каждый день отчитываться, как проходит моя семейная жизнь перед толпой родственников, которая приходила в наш с Ранией дом в любое время, кроме ночных часов, и приходилось изображать из себя радушного хозяина и счастливого молодожена.

Но, на самом деле, дела обстояли иначе. Мы с Ранией после первого, не самого лучшего опыта лишения невинности в моей жизни, многократно занимались сексом, который, кроме скуки и удовлетворения физической потребности, ничего принести не мог. Она уже не плакала, но и эмоций никаких не проявляла. Выражение ее лица выражало покорность и смирение. Она старалась, обнимала меня и говорила, что я самый лучший мужчина в мире, но откуда ей было знать… Я был единственным у нее, и я чувствовал фальшь. Рания не успела меня полюбить, но я не ощущал потребности в ее чувствах, более глубоких чувствах, чем есть сейчас. А ведь она моя жена. И что я за муж такой, раз не хочу быть любимым собственной женой? Но я не не хочу. Мне просто плевать.

Лишь отношение платиновой блондинки, которая сидит взаперти на вилле, принадлежавшей раньше другой белокурой пленнице, имеет для меня значение. Точнее, я одержим, помешан на том, чтобы заставить Меланию нуждаться во мне, как в единственном источнике жизни во всем гребаном мире. Смогу ли я когда-нибудь примириться с тем, что она сделала?

Меня раздирают противоречия. Иногда мне хочется искать ей оправдания. Мэл выросла в свободной стране без моральных ценностей. Она просто не знает, что значит верность и преданность, полная покорность и зависимость от своего мужчины, почитание его, как единственного владельца ее жизни и тела. Если бы я оставил ее в Америке, скольким еще мужчинам она дала бы себя трахнуть? Думая об этом, я стискиваю зубы. Хорошо, что в такие моменты Мэл нет под рукой, иначе я не уверен, что смог бы себя контролировать.

Не представляю, как мне удалось сдержаться в прошлый раз, когда она лежала передо мной с голой задницей, согласная на все. Сломленная.

Не зная куда деть свободное время, я навещал конюшни, которые принадлежали моей семье уже многие десятилетия. Лошади были моей второй страстью после бизнеса. И арабский скакун Ветер, которого отец подарил мне на двадцатилетие уже трижды приходил первым во время скачек. Я нанял лучшего тренера для его подготовки, и тот оправдал свои бешеные гонорары. Ветер узнавал меня, несмотря на то, что мы с ним редко виделись. Возможно, лошади умнее, чем многие считают. Стоит мне появится, как он, поднимая морду, шевелит ноздрями, улавливает мой запах и радостно фыркает. Ездить на нем верхом – настоящий экстрим. Кличка дана ему не просто так. Элитный сказочный красавец выдает бешенную скорость, от которой ветер свистит в ушах. Это лучше, чем гоночные болиды по песочным барханам в пустыне. И лучше соколиной охоты, в которой я ни разу в жизни не принимал участия. С соколами заниматься очень сложно. Чтобы приручить птицу требуются годы тренировки, максимум терпения и уйма времени. Ни того, ни другого у меня нет. Сначала учеба, потом работа в Америке, а сейчас я просто не заинтересован, хотя Али, чтобы заслужить очки перед отцом, не раз предлагал дать мне пару уроков. Я вежливо отказывался, стараясь минимизировать общение с ним и остальными братьями. Других избегать было куда проще, чем Али, так как они возглавляли филиалы компании в других странах, а в Анмар приезжали только на семейные торжества или экстренные совещания.

Своего первого арабского скакуна Али получил в тринадцать. Я тоже никогда не забуду свой первый подарок от приближенных отца, после того, как он принял меня в свой дом. Это был белый тигр, альбинос. Хотя считается, что белые тигры не являются альбиносами, мне такого нашли. Ни единого коричневого пятна, слабый, болезненный зверь, не способный к размножению. Я думаю, поиск столь редкой особи занял много времени. Я назвал его Кудра, что значит, сила. Помню, как смеялись надо мной Али и его друзья, бросая в слабого тигренка камни, и пытаясь пнуть при каждом удобном моменте. Нора не забывала уколоть меня фразой, что я получил единственный, достойный меня, подарок, выражающий отношение всей верхушки Анмара к одному из принцев. Мне не было обидно, я был зол, горел от гнева. И я поклялся, что Кудра выживет. И он выжил, стал моим лучшим другом, а потом грозой моего зверинца. Когда мне было шестнадцать он напал на меня, пока я спал. Говорят, что если дикое животное вкусило крови своего хозяина – назад дороги нет. Не знаю, что на него нашло. Возможно, почувствовал запах крови, потому что накануне я подрался с Али, который, в очередной раз, пытался установить свое превосходство в доме. Тогда, я сломал ему нос во второй раз, с огромным удовольствием, чувствуя злорадное удовлетворение от того, что, не смотря на разницу в пять лет, я сильнее его по всем показателям. Меня наказали потом, но я даже не заметил ударов. Меня могли избивать, только связав предварительно, иначе справится с nemr abiad[13]13
  Белый тигр – араб.


[Закрыть] было невозможно. Именно в шестнадцать я получил свое прозвище. И оно не было насмешкой. Уже нет. Я научился внушать страх и уважение. Друзья Али давно перестали задирать меня, поняв, что я могу быть куда агрессивнее дикого тигра, который жил в моей комнате, как комнатная собачка.

* * *

Между прогулками верхом и гонками по пустыне на мощных внедорожниках, которые любят устраивать от безделья сыновья других миллиардеров Анмара, я посещал благотворительные мероприятия, где постоянно сталкивался со своим дражайшим братом. На людях Али всегда вел себя безукоризненно и вежливо, но мы оба знали, что на самом деле испытываем друг к другу.

Я ничего не забыл.

Я не из тех, кто подставляет вторую щеку.

Мать учила меня, что все люди заслуживают прощения. Однако не смогла простить моего отца. Поэтому я имею право не верить тому, что она говорила.

Жизнь показала, что женщинам, вообще, нельзя верить.

А тем, которым можно – верить неинтересно.

Я хранил верность своей жене ровно полторы недели со дня свадьбы.

После очередного молчаливого вымученного акта «любви» практически всухую, я сдался своей природе и отправился на виллу к своей неверной лживой пленнице. Однако, как только я пересек границы резиденции, мои планы изменились.

Я не собирался отказываться от секса, но решил, что Мэл еще не усвоила урок, и хорошенько помучить ее будет правильным решением. Она не должна чувствовать, что имеет надо мной власть, что я все еще желаю ее с безумной одержимостью пятнадцатилетнего подростка. Пусть дрожит и боится. Мечется от страха и непонимания, от безысходности и шаткости своего положения. Я могу сделать с ней что угодно и когда угодно. Поэтому спешка только покажет мою неспособность противостоять своему желанию разложить ее на подушках, и ночь напролет заставлять ее кричать мое имя до тех пор, пока не сорвет голос, пока не станет умолять меня остановиться, как делали это другие шлюхи, когда я терял контроль.

Несколько дней подряд я приезжал на виллу, чтобы удовлетворять свою похоть с моими наядами. Я хотел другую, но они знали свое дело. Их губы, руки, стройные тела и стремление доставить мне удовольствие любым способом и в любом количестве, не могли оставить меня безучастным. Но мне не удавалось переключится, забыть… И представить Мэл на месте темнокожих красавиц я тоже не мог. Теперь, когда я знал вкус и аромат ее кожи любая имитация казалась жалкой подделкой.

Я мог трахать их всю ночь напролет, но все равно уходил неудовлетворенным.

И злым. Чертовски злым.

Я видел источник своего нестабильного состояния в окно, пока одна из наяд стояла на коленях и брала в рот, а вторая щекотала языком кожу между лопатками, лаская пальцами мои плечи. Черт его знает, где была третья… Может быть, принимала душ, потому что я уже ею воспользовался.

На Мэл была надета абайя, которая скрывала ее с головы до ног, но не узнать эту чертовку было невозможно. Амир следовал за бегающей по саду девушкой, зорко следя за ее хаотичными передвижениями. Она, явно в приподнятом и игривом настроении, обращалась к Амиру и что-то показывала ему жестами. Недопустимое для женщины поведение. Шлюха есть шлюха. Даже под чадрой суть не меняется. Хватаю ни в чем неповинную наяду за волосы сильнее толкаясь в ее рот, ударяясь головкой о заднюю стенку горла.

– Кhara[14]14
  Бл*дь – араб.


[Закрыть], – вырывается у меня. Острое возбуждение, которые возникло от одного только созерцания размытой фигурки в черном, достигает своего пика за несколько равных толчков, которые для несчастной Мары, которая пытается упираться ладонями в мои бедра, становятся настоящим мучением. Хотя широкий спектр их обязанностей давно отучил их удивляться чему-либо.

– Я продам эту суку в бордель. Завтра же, – рычу я, пока Мара глотает остатки моего экстаза. И я, черт побери, опять не чувствую себя удовлетворенным до конца. Несмотря на то, что это не первый оргазм за сегодня. Девочки стараются уже несколько часов, полностью отдаваясь процессу, а я – только на двадцать процентов. Вся остальная часть меня там, в гребаном саду, наблюдает за Меланией Йонсен, которая снова ведет себя, как развратная сучка, задирая юбки при беге, разговаривая с мужчиной, несмотря на то, что он ей не отвечает. Перевожу взгляд на Амира, и меня словно ударяют по дых, когда я вижу выражение его лица. Какого хера, б…ь?

– Laboah[15]15
  Сука.


[Закрыть], – с шипением срывается с моих губ. Я с силой отталкиваю от себя Мару, которая ударяется головой о стену и жалобно скулит, но я даже не замечаю, приближаясь к окну. Черт, мне не показалось. Я знаю, что вижу. Охранник, который работает на нашу семью двадцать пять лет смотрит на мою собственность с вожделением, с едва скрываемой похотью, смотрит на мою сучку. Я никогда не замечал каких-либо проявлений эмоций со стороны Амира за весь период своего знакомства с ним. Как она это делает? Что за ведьма или змея влезла в мою жизнь, в мои мысли, отравила меня, заразила собой. От бессилья, ударяю раскрытой ладонью по стене рядом с рамой полукруглого окна.

Дрянь! Никак не угомонится! Не нужно было снимать с нее маску. Не стоило разрешать ей выходить из комнаты. Пусть бы и дальше голодала, и жалела себя. Решила даже здесь одурачить меня?

– Мара, скажите ей, что я продаю ее в бордель. Ей там самое место. Больше ни на что эта шлюха не годится, – не оборачиваясь яростно приказываю я. – Но сначала лично проверю, что она пригодна. Завтра. Пусть ждет своей участи.

Я покидаю территорию виллы с другого выхода незамеченным Меланией и Амиром. С ним у меня будет отдельный разговор, а вот Мэл придется пожалеть о своем поведении. Я не слепой, только дурак не заметил бы, что белокурая дрянь соблазняла Амира, заигрывала с ним, первая пыталась заговорить. Она очень сильно пожалеет. Она будет умолять меня передумать.

Мрачно ухмыляюсь своим мыслям, очень красочно и в подробностях представляя, что потребую взамен на отмену моего решения отправить Меланию Йонсен в бордель. Пусть дрожит от страха в ожидании своей участи. Неугомонная шлюха.

Дорога до подаренной отцом виллы занимает у меня чуть больше часа, и возвращаюсь я уже в сумерках. Рания спит, или делает вид, что спит. Я принимаю душ и ложусь в постель, замечая, как напрягается ее тело на другой половине кровати королевских размеров. Снисходительно ухмыляюсь про себя, поворачиваясь к ней спиной. Не бойся, Ран, я дам тебе передышку на пару дней. Буду слишком занят укрощением одной строптивой своенравной распутной кобылки, которая никак не образумится.

Но утром моим планам снова не суждено сбыться. Сразу после завтрака в дом заявляются гости. Отец и его третья жена Назире с младшим сыном Фахидом, которому недавно исполнилось десять лет. Назире скрывается на половине Рании, а отец и брат остаются со мной на террасе. Я, наконец-то, получаю разрешение вернуться к делам компании с начала новой недели, и мы, несколько часов к ряду, обсуждаем накопившиеся проблемы и планы, требующие моего внимания и исполнения. Потом приходит время обеда, и во время неспешной трапезы, отец сообщает, что решил взять четвертую жену, потому что последние две родили ему слишком много дочерей, а он еще чувствует себя способным зачать сына. Я не поддерживаю и не оспариваю его решение, потому что он не совета пришел просить, а поставить перед фактом, что пора готовится к еще одной роскошной свадьбе. Сухо выражаю свои поздравления, и когда гости наконец-то покидают мой дом, испытываю глубокое облегчение.

Рания равнодушно кивает, когда я сообщаю, что, возможно, приеду сегодня позже, чем обычно. Мне даже кажется, что я вижу облегчение в темных выразительных глазах. Она провожает меня до дверей, целуя на прощание и желая хорошего дня. Идеальная женщина.

Мелания

Невозможно чувствовать себя плохо, когда просто сидишь на белом песке и смотришь на то, как волны плавно несутся к берегу, выбрасывая на песок воздушную пену и перламутровые ракушки. Вода всегда меня успокаивала, придавала вдохновения и сил.

Именно здесь, стоя по щиколотку в океане, я могла разглядеть место, которое назвала адом.

Дворец, в котором я жила, походил на иллюстрацию к книге «Арабские сказки», которую папа читал мне в детстве. Каждый раз, когда я смотрела на невероятных размеров здание, построенное из мраморных плит кремового цвета, инкрустированных сложной мозаикой из золота трех видов и драгоценных камней. Стрельчатые арки украшающие внутренний двор с искусственным водопадом, создавали иллюзию лабиринта, сказки, особенно, в темное время суток.

Если так выглядит ад, то как тогда выглядит рай? Сам сад был воплощением Эдема на земле, я боялась представить сколько стоит каждый цветок, растущий здесь. Слуги сдували пылинки с каждого бутона, а я просто смотрела на всю эту красоту и пополняла запасы собственных сил. Я могла по несколько минут крутиться у куста с розами, наплевав на косые взгляды Амира, который еле сдерживал улыбку, наблюдая за мной.

Кажется, я ему нравлюсь. Да и мне мой охранник казался «дядей с добрым сердцем».

А когда я кидалась на идеально зеленый газон и подставляла лицо теплым лучам солнца, и смотрела на ветки размашистых пальм, Амир и вовсе нервно покашливал, как бы намекая мне на то, что мое поведение кажется ему странным.

Но я наслаждалась… каждой секундой, назло Саадату. Просто после платиновой маски и полного заточения, прогулки по саду были для меня ежедневным праздником. Пусть я не имела возможности сбежать, но это была хоть какая-то иллюзия свободы…

Море, солнце, свежий воздух… невыносимая жара. Амир заставлял меня одевать абайю.

Я знала, что Джаред приезжал пару раз, и в эти дни гулять мне запрещалось, чтобы я ненароком не попалась ему на глаза.

И я задавалась лишь одним вопросом: когда Джаред приходит сюда, и не ко мне – чем же он занимается?

Я догадывалась. Красивые молодые девушки, которые жили в других комнатах, явно не только ели щербеты, гуляли в саду, сплетничали и плавали в бассейне, их роль в жизни Джареда была очевидна, как, впрочем, и моя… теперь. И прошло совсем немного времени, прежде, чем мои догадки подтвердились.

– Хорошо, что мы все-таки не оказались в борделе, да, Самина? – я рисовала абстракцию, когда услышала голос Ханы, одной из служанок, которые прибыли на неделю позже, чем я. Девушки убирались в моей комнате, и я невольно прислушалась к их разговору.

– Да. И все же я надеялась на то, что мы будем ублажать Господина, а не прибираться в чужих комнатах, – ворчливо заметила Самина.

– Я слышала, что Господин стал частым гостем здесь…девочки рассказывали о нем.

– Ох нет, неужели они обсуждали какой он в постели? – совсем тихо предположила Самина, но я только притворилась что полностью занята процессом. Я слышала каждое слово, сердце готово было вырваться из груди.

– Да, обсуждали. Как дрожат их ноги, после того, как хозяин… – с завистью прошептала Хана, и я слишком сильно надавила на карандаш. Так сильно, что грифель сломался… как и что-то внутри меня. Снова.

Я сгорала от ревности.

– Но почему он так часто посещает их? Рания…

– Рания не может справиться с его аппетитами. Девочки пустили слухи о том, что она довольно холодна для Господина, и он нуждается в них ночью. Они называют себя «жрицами любви»…

– Возможно, Рания просто еще слишком неопытна или…

– Или его не интересуют женщины, которые уже завоеваны, – боковым зрением я заметила, что Самина покосилась на меня, и приложила палец к губам.

– Девочки, мне кажется, или вы вытираете пыль во второй раз? – не выдержав, я со злостью стукнула бумагой по столу, и встала, скрестив руки на груди. Нервно прошлась по комнате, стараясь унять бурю ревности в душе.

Нужно успокоиться. Я не видела… не видела Джареда с другими женщинами, а значит, это не должно меня волновать. Я не должна себя накручивать, видеть картинки, которых нет. Я сомневалась в том, что Джаред, в первые же недели после свадьбы, стал бы так пренебрегать женой. Хотя от Саадата всего можно ожидать. А что, если… если Джаред женился не по велению сердца? Что, если это не его выбор? Что, если Рания не вызывает в нем никаких эмоций, и, более того, не может подарить ему кайф в постели?

Конечно, меня не касается, но мне это только на руку. Легче будет довести его до безумия. Напомнить… черт возьми, напомнить, ЧТО было между нами, и КАК было… Я не верила, что Джаред останется жестоким и холодным, после того, что я задумала.

– Banat, на самом деле, мы хотели бы вам кое-что сказать. Мистер Саадат просил передать вам, что…

– Что? – я насторожилась, обнимая столб, который удерживал мою кровать. – Он скоро вернется?

Я снова хотела его видеть.

– Да, он вернется, чтобы забрать вас.

– Куда? – нехорошее предчувствие камнем упало мне на грудь.

– Хозяин намерен отправить вас в самый лучший Анмарский бордель, – Хана потупила взор, а Самина наоборот, расплылась в улыбке.

– Banat, это очень хороший бордель. О вас позаботятся. Вы ни в чем не будете нуждаться.

– Да, условия конечно не такие, как у мистера Саадата, но вы сможете получать оплату…

– Что… что… – грудь сдавило, легкие онемели, не в силах вобрать в себя воздух. – Что… ЧТО..? – за эти две недели, я забыла, что такое плакать. Разучилась. И сейчас не могла… реки слез застряли в горле, приводя к кислородному голоданию. К полнейшему шоку.

Очередной «сюрприз» от Джареда. Я ощущала себя куклой, которую он собрался выбросить без тени сожаления.

– Не волнуйтесь вы так, banat. Это хорошее заведение.

– Вашими клиентами будут только богатые и почтенные люди Анмара. Возможно, вас выкупит другой хозяин и…

– ХВАТИТ! – рявкнула я, ударив кулаком по деревянному столбу. – Хватит! Это не правда!

– Это правда, banat. Мистер Саадат попросил предупредить вас. Он придет завтра. Сказал, что лично хочет убедиться в том…

– Что вы будете послушной девочкой, и будете радовать его друзей в элитном борделе. Простите, это его слова.

– Banat, мы закончили уборку. Вам что-нибудь нужно? Скоро мы принесем вам ужин, – я почти не слышала, что говорят служанки. Я просто кивала, по инерции и дышала, наверное, тоже.

– Когда он придет… – едва шевеля губами, прошептала я, уставившись в одну точку. – Когда, он сказал?

– Мистер Саадат придет завтра вечером. У вас есть сутки, чтобы в последний раз насладиться свободой, banat, – мило улыбнувшись, произнесла Самина. Похоже, она была рада, тому, что ей больше не придется мне прислуживать.

Джаред перешел все границы. Он не просто похитил меня из родной страны, он отнял у меня жизнь, лишая меня всех прав и свобод. Безумный, одержимый ублюдок. За ошибку, которой НЕ БЫЛО, он готов пустить меня по кругу, лишь бы отомстить мне… не слишком ли много внимания и мести, для жалкой шлюхи, которая не имеет для него значения?

Он хоть сам понимает, как это выглядит? Разве он поступил бы так, если бы воображаемый секс с Дэвисом не задел бы его?

Нельзя было связываться с мужчиной, в жилах которого течет такая горячая кровь. Да ни один американец не воспринял бы все так близко к сердцу! Люди постоянно сходятся и расходятся, встречаются с другими, и возвращаются к друг другу. Но никто, почему-то, не мечтает отправить своих бывших в бордель! Не понимаю. И никогда не пойму, за что мне все это.

Джаред ошибается, если думает, что я маленькая и послушная девочка, которая согласиться с его волей. Никогда и ни за что, я не позволю ни ему, ни кому – либо другому распоряжаться моей жизнью! Я скорее умру, чем буду продавать свое тело за деньги.

Не говоря уже о том, что я не хочу никого, кроме одного больного безумца, который хочет разрушить мою жизнь… да. По-прежнему. Только его.

Но я не собираюсь его прощать.

Я собираюсь… убить его.

Чувствуя новую волну гнева, на ватных ногах я бегу в ванную, по пути сметая со столов, все что попадается мне под руку. Я хочу разбить здесь ВСЕ, все… включая стены. Разорвать простыни, уничтожить эту комнату, сжечь дотла, ни уголька не оставив.

Все мои благие намерения исчезают, когда я узнаю о планах Джареда на мой счет.

Дура. Полная идиотка! Я хотела… страшно представить, что я хотела с ним сделать. Бордель. Он совсем тронулся?! Да чем я, черт возьми, такое заслужила?! Неужели ему совсем наплевать, и вот он так… так просто готов отдать меня на растерзание голодным «элитным клиентам»?!

Такое пренебрежение ранит меня больше всего. Я не знаю, как буду собирать себя по кусочкам… и соберу ли.

Я вижу свое отражение в зеркале. В глазах, которые еще с утра блестели от радости, расцветала боль. Наполняла изнутри, вновь вырываясь наружу…

Я не думала. Ни о чем. Не успела я опомниться, как мой кулак разбил собственное отражение – с первого раза, настолько сильно я ударила зеркало, представляя, что уничтожаю остатки своих чувств.

Я порезала костяшки пальцев в кровь, боль ослепляла, а потом стала такой сильной, что вся рука онемела. Я дрожала и задыхалась, глядя на десятки осколков, рассыпанных по полу. И во всех я видела не себя, а отражение Джареда… его равнодушную ухмылку, слышала ледяной тон его голоса.

«Думала, я правда тебя трахать буду? Смешная. Да после его грязи, ты мне на хер не сдалась.» – вспоминаю слова Джареда.

Служанки не солгали мне.

Но Джаред не сделает то, что он запланировал.

Я сжимаю в руке смертельно острый осколок и уже знаю, что мне делать.