Текст книги "Мактуб. Книга 3. Принц Анмара"

Как бы хреново мне ни было, в какую бы жестокую «мясорубку» ни завернула бы меня судьба… лучшее, что я могу сейчас сделать – это проснуться, осознать, где нахожусь, и поблагодарить Бога за то, что я жива, и над моим телом не надругались и не воспользовались, бросив его в зыбучие пески Махруса. Я не ощущаю боли, никаких признаков ударов или вторжения в личное пространство, лишь слегка «штормит» после вколотого снотворного – все это сущий пустяк, по сравнению с тем, что рисовало мне мое воображение. Слабый шум волн, слышимый мной, словно сквозь призму толстого слоя льда, свидетельствует о том, что я все-таки не в «Шатрах», и это не может не радовать.

С трудом разлепляю веки, ладонями опираюсь на мягкую тахту, заваленную разноцветными подушками в восточном стиле. Я даже не знаю, смеяться мне или плакать… даже в столь подавленном, потерянном состоянии мне хватает всего одного взгляда на окружающее меня пространство для того, чтобы осознать, кому оно принадлежит, чьим присутствием пропитаны вибрирующие его энергией атомы и кто прикасается к каждой вещи, рассказывающей о владельце комнаты.

Джамаль.

И хватает одного вдоха полной грудью, чтобы окутаться им, ощутить его запах, на который мгновенно реагируют мои обонятельные рецепторы, подкидывая сознанию ряд ярких воспоминаний.

Чтобы окончательно убедиться в том, что не сплю, и я действительно нахожусь в мастерской Джамаля, я сгребаю в охапку одну из пухлых подушек и порывисто утыкаюсь кончиком носа в ее мягкую ткань.

Она пахнет его гелем для душа. Я в безопасности.

Так глупо.

Чувствую себя наркоманкой в «завязке», вновь дорвавшейся до вожделенной «дозы» после длительного перерыва.

«Я скоро его увижу», – с перебоями шепчет сердце и неистово бьется в груди, пока руки дрожат, а пальцы в хаотичном и нервном ритме сжимают его подушку.

Следующий вдох причиняет мне агонизирующую боль, погружает в пучину противоречивых чувств, что я испытываю, предвкушая мгновение нашей встречи… слезы тяжелыми каплями опаляют веки.

Что стало с Эрикой Доусон, которая никогда не плакала, которая была такой сильной? Любовь сделала меня слабой, хрупкой, уязвимой и зависимой. Этого я всегда боялась, но, оглядываясь назад, я понимаю, что до этого ощущения – я не жила вовсе. Эрики Доусон больше нет… Медины, которая даже не помнит свою фамилию – тоже. Меня нет.

Точнее я сама уже не знаю, кто я… внутренний раскол, раздробивший мою душу на две части, разрастается и углубляется до катастрофических размеров.

Часть меня поет от радости, я ощущаю каждую иллюзорную и порхающую внутри бабочку, трепещущую в груди, другая же часть меня мгновенно превращается в выжженный гордыней, ревностью и «эго» тлеющий пепел. Соприкасаться с миром и вещами Джамаля – все равно что прикоснуться к мечте, которую в самый счастливый момент все равно отнимут высшие силы.

Я много раз задавала себе эти терзающие душу вопросы: почему никогда не смогу понять его, покориться его воле, безоговорочно принять все его условия, включая прошлую жизнь Джамаля и ее «последствия»?

Ведь есть доля правды в том, что Джейдан не виноват, что дважды вступил в брак до встречи со мной. И мне трудно поверить, что он влюблен хотя бы в одну из своих избранниц, учитывая тот факт, что прямо сейчас я нахожусь на закрытой выставке портретов Эрики Доусон.

Единственное, в чем я могу обвинять его – ложь. Он не сказал мне правду с самого начала… позволил мне влюбиться, слишком глубоко погрузиться и упасть в свой океан, встретить тот самый девятый вал с распростертыми объятиями в тот момент, когда стоило бы бежать без оглядки, чтобы в итоге не оказаться задыхающейся рыбкой, безжалостно прибитой к сухим прибрежным скалам.

Всем сердцем я хочу верить в то, что, несмотря на семейной положение, мой асад не испытывает к девушкам глубокого чувства, которое невозможно подделать, сымитировать… но даже если я забуду о гордости и приму этот «недостаток» с открытой душой, я никогда… никогда не смогу смириться с мыслью, что он будет «моим» лишь отчасти. Всё или ничего – вот мой девиз. Мне мало «половины» своего мужчины, я не хочу делить его ни с кем. Любовь это или эгоизм – у меня нет точного ответа на этот вопрос. Но сейчас, когда Джамаль так по-варварски похитил меня из-под носа принца и напугал до смерти, очень трудно засунуть свой эгоизм в одно место и не думать о себе.

Сажусь на тахте, медленным, плывущим взглядом изучаю окружающее пространство, подсвеченное слабым светом настенных светильников голубого оттенка. Полукруглая мастерская при таком освещении озаряется имитацией сумеречного света. «Тайная комната» Джейдана отчасти стилизована под лофт и представляет собой настоящее убежище его создателя, целый бункер со всем необходимым для жизни. В случае атомного взрыва здесь можно просто закрыться и скоротать годик-другой и чувствовать себя как дома: возможно, такое впечатление создается за счет разбиения мастерской на зоны, удовлетворяющие все потребности ее владельца.

Первое, что цепляет мой взгляд – это мои глаза. Они повсюду. Не сосчитать. На каждом портрете, расположенном на расстоянии досягаемости моего взора: улыбающиеся глаза Эйнин, грустные глаза Медины… полные желания и жажды глаза, принадлежащие развратной и смелой Эрике Доусон. Глаза полуприкрытые, загадочные. А вот и наполненные надеждой и верой глаза маленькой девочки, с ног до головы объятой паранджой. В какой бы позе я ни представала на портретах Джамаля, глаза – остаются «кульминацией» каждой из его работ. В них все: его отражение, оживляющие прикосновение Творца, искра жизни, финал и исход работы. Именно детальная проработка малейших штрихов, отблесков и серебристых вкраплений в голубых очах делают меня на его картинах такой живой… сердце затягивает в тугой узел, сжимает в жгучих тисках, и мне становится труднее дышать, потому что я не могу поверить в то, что он видит меня такой – красивой, разной, неутомимой, а главное – настоящей. Джамаль видит меня насквозь. Но не потому, что обладает способностью читать абсолютно всех, а потому что мы оба отражаем все лучшее и худшее, что в нас есть, яростным фонтаном эмоций выплескивая это во внешний мир… оставаясь друг для друга обнаженными душой.

Чтобы вновь обрести способность дышать, я резко перевожу внимание с портретов и изучаю другие атрибуты, погружающие в незабываемую атмосферу мастерской: пепельница, до краев наполненная окурками, одиноко скучающая на барной стойке, за которой хранится годовой запас элитного виски. Душевая кабина и туалет, расположенные за серой портьерой, на которой отчетливо редеют пятна от красной краски. В остальном, в комнате царит абсолютный порядок, все пространство пропитано любовью к нему, чистотой и уютом, не считая небольшого хаоса из разбросанных кистей у одного из незавершенных портретов, над которым Джамаль работает прямо сейчас. И судя по не до конца засохшей в некоторых местах краске, он активно пишет эту картину. На холсте я вижу себя: мои ладони обхватывают запрокинутую голову, вокруг меня плавают огромные, пестрящие яркими цветами своей чешуи рыбы. Глаз здесь почти не видно, но больше внимание Джейдан уделил моему нагому телу, воспроизведя на холсте каждый шрам, родинку, полоску на теле от загара, не оставил без внимания рельеф на ореолах сосков и едва заметные вены на моей шее, которые становятся более видимыми в подобной позе.

Прозрачная душевая кабина, отель «Океан»… нетрудно догадаться, каким эпизодом из жизни вдохновлялся Мастер, когда писал эту картину.

Даже не знаю, стоит ли мне радоваться такой одержимости, как некому подтверждению его чувств…? Кто знает, где я нахожусь, и сколько еще в доме комнат и таких же мастерских, но с портретами его жен?

С шумом выдыхаю, сквозь сжатые зубы ощущая острую боль, врезаясь ногтями во внутреннюю сторону ладони. Сжимаю кулаки сильнее, стараясь держать себя в руках. Не в силах более бороться с ощущением сухости во рту – последствия введенного мне вандальным путем препарата, подбегаю к барной стойке и дрожащими пальцами наливаю себе полный стакан воды, жадными глотками опустошая его до дна. Вздрагиваю, непроизвольно вжимая голову в плечи, как только слышу подозрительно тихий и неприметный звук шагов, источник которых находится прямо за дверью. С раздражающим звуком выпавший из моих ослабевших пальцев стакан разбивается вдребезги.

Со скоростью пантеры преодолеваю расстояние до двери, со всей дури замахиваясь на пресловутую преграду, ударяю по ней напряженными кулаками:

– Эй, вы меня слышите? Кто-нибудь! Выпустите меня! Немедленно выпустите меня! Похищение человека незаконно! Я гражданка США и пребываю на территории Анмара под покровительством принца Искандера Аль-Мактума! Джамаль Каттан опасный преступник, и он заплатит за это похищение! – пытаюсь напугать одну из жен или служанок Джейдана. Желание встретить его с привычным достоинством и в «вольном» обличии слишком велико, чтобы смириться с ролью похищенной и загнанной в угол зверушки.

Женщина, находящаяся по ту сторону двери, отвечает мне не сразу, а лишь спустя минут пять моих яростных и требовательных попыток вырваться из заточения.

– Джамаль сказал, что вы совершили п-преступление, – заикаясь, неуверенно произносит женщина на чистом английском, если верить моей интуиции, тридцатипятилетнего возраста или около того. Думаю, что это прислуга Джамаля. Элементарная логика подсказывает, что женам Джейдана не больше двадцати семи лет.

– Какое еще преступление? Преступление – похищать человека и запирать его в камере! Прошу, выпустите меня. Иначе будет хуже. Искандер Аль-Мактум так этого не оставит! – продолжаю наступать и заваливать железными аргументами, прислушиваясь к звукам: моя невидимая собеседница переступает с ноги на ногу, явно терзая себя сомнениями.

– Джамаль сказал, что вы находитесь в невменяемом состоянии и слушать вас нельзя. Вас ждет наказание за кражу бесценных вещей, принадлежащим его женам. Поймите меня, вы совершили нехороший поступок, и я не могу вас выпустить, – немного виноватым и извиняющимся голосом выдает ответ женщина, и я прямо-таки чувствую, как внутренне она и сама мечется, не до конца веря в тот бред, что обрисовал ей Джейдан.

Так вот, значит, как? Я – обезумевшая воровка, обобравшая его жен? Похитил меня, усыпил в стиле нелюдей из «Шатров», еще и облил грязью?

Мгновенно вспыхиваю, со всей силы вновь ударяя кулаками по двери. Тут же непроизвольно вскрикиваю, потирая костяшки пальцев от ноющей боли.

– Украла вещи его жен? Он что, совсем охренел?! – не выдерживаю клокочущей ярости, начиная сотрясать воздух бурей негодования. – Сдались мне их побрякушки! – единственное, что я хотела бы украсть у жен Джамаля, это его время, внимание и законное право называть его только своим. Все нематериальное, связанное с ним.

– Извините, но я не выпущу вас! Не имею права, – твердо заявляет женщина, отправляя в нокаут мои надежды на встречу Джамаля во «всеоружии». – Все, я ухожу. В холодильнике есть свежая еда, – и, не обращая внимания на мою бурную борьбу с проклятой дверью, служанка Джамаля покидает меня под неуверенный аккомпанемент слабых понурых шагов.

Окончательно растратив свои силы, я цепенею, в очередной раз царапнув костяшками пальцев по твердой поверхности, опускаю руки, медленно прижимаюсь лбом к преграде, разделяющий этот творческий «бункер» от внешнего мира.

Воровка. Обобравшая его жен…

Резко запускаю кончики пальцев в волосы, пытаясь хоть как-то оправдать подобный бред и клевету. Ничего не получается, как ни крути, все это чертовски унизительно, словно я для него жалкая шелуха, в сравнении с его прекрасными арабскими женами, наверняка невинными, покорными и вечно заглядывающими ему в рот, кивающими в такт его словам и приказам, словно безвольные болванчики.

Если такой меня хочет видеть Джамаль, то ему нужна не я. Это могу я сказать со стопроцентной уверенностью.

Внезапный приступ немого удушья заставляет меня схватиться за колье, подаренное Искандером, раскаленным металлом обжигающим кожу. Нервно дрожащими пальцами пытаюсь совладать с застежкой, задыхаясь от переполняющего меня чувства несправедливости, ненужности и никчемности.

Если Джейдан думает, что так выглядит предложение руки и сердца, то он ошибается. Принять его бесценное и снисходительное предложение стать его третьей женой или чего еще хуже – стать любовницей и фавориткой его личного гарема – выше моих сил, и согласиться на подобную жизнь – все равно что положить ледяную глыбу себе на горло и пытаться дышать.

Дамба моего самообладания взрывается за секунду, выплескивая из берегов водопад сокрушительных эмоций, способных уничтожить эту долбаную мастерскую и погрузить ее на самое дно. Мне хочется вцепиться в шею Джейдана острыми когтями, бесконечно драться с ним, получая маниакальный кайф от его силы, которой я не могу, не способна противостоять…

Я сама не замечаю, как в моих руках оказывается небольшой стул, который с остервенением и бешеной скоростью летит прямо в окно. Мои губы расплываются в блаженной улыбке, когда я мысленно предвкушаю вид разбитого стекла и фактически ощущаю порыв свежего воздуха, бьющего по лицу. Как бы не так. На вид хрупкий материал стойко выдерживает мой выпад, а вот ножка от стула с глухим звуком ломается и отлетает в другой конец комнаты.

Я действую быстро, порывисто, полностью отдаюсь эмоциями, что взрываются внутри меня, словно подземные гейзеры, и фонтаном выстреливают во внешний мир, испепеляя участки земли и прилегающие территории. Мои сознание и тело буквально объяты яростным паром, который я незамедлительно начинаю выпускать на все, что меня окружает – бессознательно хватаю попадающиеся мне в руки баночки с красками и выплескиваю их на пустой холст, пол, и рабочий стол, превратившийся в кашеобразное цветное месиво. Следующими жертвами моих пыток становятся бесконечные кисти Джейдана, и невольно я представляю возможные кадры из жизни, где его «кисть» принадлежит одной из этих женщин.

В момент, когда хочется взвыть от отчаяния, я подавляю в себе этот крик и откидываю деревянные щепки в сторону.

– Я никогда не смогу спокойно проглатывать твои оскорбления, Джамаль Каттан! Для этого у тебя есть твои идеальные, послушные, покладистые жены… слышишь меня? На этом – у меня все, – если бы у меня спросили, помню ли я хоть что-нибудь из следующих проведенных в выплескивании своего гнева пятнадцати минут, я бы сказала, что не помню ни секунды. Словно внезапное торнадо, закручиваю в воздушную спираль почти каждую вещь Джамаля и прихожу в себя лишь в тот момент, когда кидаюсь к одному из своих портретов, переполненная намерением разодрать все их в клочья, и начать с него… мой взгляд находит отражение глаз Эйнин. Моих глаз. Мое лицо скрыто никабом, и я вздрагиваю, отчетливо припомнив день, когда отец впервые заставил меня надеть его в довольно раннем возрасте, и строго наказал:

«Ты должна носить никаб с гордостью, Медина. Такую красавицу, как ты, ждет раннее замужество, тебе нужно привыкать. Я найду тебе самого лучшего и сильного мужа. Такой никогда не будет делить твою красоту с другими. Ну и мне так спокойнее, дочь. Я вижу, как смотрят на тебя в городе, и мне это не нравится. Как бы кто не украл.»

Так же, как на этом портрете, я выглядела в тот день, который навсегда изменил, но связал наши судьбы.

Окончательно обессилев, я вдруг падаю на колени, едва успевая защитить кости от силы удара, перенеся вес тела на ладони.

Слезы беспощадной кислотой стирают с лица тяжелый макияж, и я не замечаю, как безобидные всхлипы превращаются в настоящую истерику. Как мне избавиться, как вылечиться от того, что нам предначертано, если не могу согласиться с таким вариантом исхода наших чувств? Подобное будущее – лишь тень того, что мы могли бы обрести с Джамалем, не случись на Земле никогда Аззамаского теракта.

Я бы хотела остаться Мединой, хотела бы быть его единственной женщиной. Уверена, наше знакомство все равно рано или поздно состоялось бы. Первой и последней… почему-то, когда действительно влюбляешься в человека, это становится действительно важным.

Устав от беспрерывного потока мыслей, я наконец доползаю до мини-бара и наливаю себе целый стакан дорогущего виски, явно не жалея горючую жидкость и свою печень. Поморщившись, слегка пригубив, резко опустошаю до дна, ощущая, как алкоголь горячит горло и грудь.

Опираясь на один из кухонных ящиков, повторяю свой незатейливый коктейль. Только таким способом сейчас возможно ослабить напряжение от ожидания предстоящей экзекуции Джейдана.

Уверена, он найдет для меня «пару ласковых», когда увидит, что я натворила в его святыне.

Глава 6

Джамаль

Спустя три часа я въезжаю в автоматически открывающиеся ворота загородного дома, построенного для девушки, одно имя которой в данный момент вызывает во мне ядовитый коктейль ярости, ревности и неконтролируемого гнева. Бросив серебристый Лексус у черного входа, я стремительно поднимаюсь по небольшой лестнице, ведущей к двери. Негнущимися от напряжения пальцами, прислоняю ключ к замку и прохожу внутрь тускло освещенного коридора. Прислонившись к стене, перевожу дыхание, пройдясь ладонью по всклоченным волосам.

Пару часов назад ценой невероятных усилий мне удалось привести эмоции в равновесие, но один звонок вездесущего Кадера, заставший врасплох на середине пути, свел все мои попытки к противоположному эффекту. Таир решил убедиться, что я оценил его щедрость, и в качестве еще одного жеста доброй воли, скинул мне отчет своих шпионов, приставленных к Искандеру аль-Мактуму. Я едва не въехал в двигающийся передо мной черный Мерседес, бросив всего один взгляд на полученные электронные документы. Пришлось припарковаться на обочине, чтобы изучить собранную следопытами Кадера информацию. Каждая строчка и вложенные фото и видео файлы взрывали выстроенные внутри бастионы самоконтроля, пока не уничтожились напрочь, заменив на первобытную ярость обманутого любовника.

Никогда не чувствовал себя идиотом, но Эрике удалось познакомить меня и с этим незнакомым мне ощущением, как и с многими другими, которые я не испытывал до встречи с бесстыжей сукой. Мне понадобилось полчаса на то, чтобы изучить предоставленную в отчете информацию, и еще столько же на сопоставление данных с имеющимися фактами, которые говорили отнюдь не в пользу экс-агента американской разведки Эрики Доусон. Хотя начало казалось достойным уважения… Как я и предполагал, ее действительно уволили из Управления после закрытого внутреннего расследования. И всю свою буйную энергию она направила в новую сферу интересов. Благотворительность, волонтерство, помощь детским домам. Эрика забросила модельную деятельность в сетях, удалив все откровенные снимки, и начала активно призывать подписчиков к участию в сборе средств в пользу нуждающихся детей. Похвальное рвение, правильная расстановка ценностей. Повзрослела девочка, взялась за ум, сменила ориентиры… Как бы не так.

Благородные порывы закончились с появлением Искандера аль-Мактума. Он нашел ее в одном из благотворительных центров. Они встречались несколько недель. Рестораны, кино, выставки, прогулки по городу, цветы, подарки – стандартный набор для зарождающейся интрижки. Принц покинул Нью-Йорк первым, и спустя некоторое время Эрика прилетела в Асад на его личном самолете, сообщив родным, что едет к любовнику. Сам Искандер не спешил афишировать отношения с бывшей американской шпионкой, и окружению представил гостью, как будущего руководителя строящегося детского реабилитационного центра. В Асаде полно отелей и апартаментов, на территории резиденции Искандера находится не одно здание, однако он поселил ее во дворце, в котором проживает сам. Зачем? В целях экономии? Смешно, учитывая, что выкупленное на аукционе для Эрики алмазное колье стоит три миллиона долларов. Такие подарки не дарят наемным сотрудникам, случайным знакомым и даже любовницам. Чтобы заслужить благосклонность Искандера аль-Мактума, его щедрость и привязанность, надо сильно постараться. А в том, что Эрика Доусон способна удержать внимание мужчины, взяв его за яйца в прямом и переносном смысле, я убедился на собственном опыте.

Она спит с ним. Уверенность в сделанных выводах плотно осела в голове, прожигая огромную черную дыру в области сердца. Бог свидетель, я не знаю, что может ее спасти этой ночью от моего гнева. В текущий момент времени мне неважно, зачем она связалась с Искандером – по своей прихоти, приказам сверху, или назло мне. Какими бы ни были цели Эрики Доусон, они не оправдывают использованные средства для их достижения. Если я не убью ее сразу, то, возможно, дам шанс объяснить, кто она такая, черт возьми. Я придумал себе несуществующий образ, не желая прощаться с призраком невинной спасенной девушки. Я мог бы защитить ее от любого внешнего зла, используя силу и имеющиеся возможности, но от темноты, находящейся внутри, спасти невозможно, если она сама этого не захочет.

Вложенный в отчет видеофайл стал финальным штрихом, уничтожившим последние сомнения. Он был снят всего несколько часов назад. На аукционе, где мисс Доусон стала счастливой обладательницей самого дорогого лота из коллекции «Лакшери Корп» с говорящим названием «Страсть Афродиты». С камеры видеонаблюдения был изъят момент, где принц застёгивает ожерелье на шее своей спутницы. Он вплотную стоит за спиной Эрики, лаская пальцами ее кожу, склоняется, прижимаясь губами сначала к волосам, потом к открытой линии шеи. Она не сопротивляется, не шипит и не дерзит, не выпускает когти, позволяя ему лапать себя, прижиматься вплотную, вылизывать шею. Лицемерная расчётливая сука. Я несколько раз просматривал, как она с милой улыбкой благодарит его за подарок, целуя в щеку. Удивительно, как быстро испарился стервозный гонор своенравной пантеры рядом с наследным принцем, превратив ее в кроткую текущую кошку.

Весь оставшийся путь я боролся с желанием развернуться и поехать в обратном направлении. Остыть, успокоиться… Наверное, это было бы мудрым и правильным решением, но стоило вспомнить благодарную улыбку, с которой она целовала Искандера, как я прибавлял скорость, до скрипа сжимая ни в чем неповинный руль.

– Джамаль? – встревоженный голос Аделы мгновенно возвращает меня в реальность, напоминая, что я все-таки добрался до конечного пункта. Вскинув голову, я вопросительно смотрю на бледную перепуганную женщину, сжимающую в руках серебристый клатч. Ее взгляд отчаянно ищет на моем лице хоть какое-то объяснение происходящему. – Я не заглядывала внутрь. Сделала все, как ты сказал.

– Дом под видеонаблюдением. Я проверю. Не сомневайся. Давно ее привезли? – бесстрастно спрашиваю я, забирая сумочку Эрики.

– Через несколько минут после твоего звонка, – тихо произносит Адела, все так же сверля меня настороженным взглядом.

– Сильно кричала? – разувшись, я справляюсь к боковой лестнице, ведущей на верхние этажи. Адела семенит следом.

– Нет. Девушка спала. Мужчина отдал мне клатч и отнес ее на руках в мастерскую. Я заперла двери и спустилась в гостиную, чтобы дождаться тебя, – докладывает Адела и добавляет шепотом: – Я не могла оставаться в своей комнате. Мне было жутко страшно, Джамаль, – остановившись, я оборачиваюсь, окидывая ее спокойным сдержанным взглядом.

– Я же сказал, что не о чем беспокоиться. Эта горничная – только моя проблема, – твердым тоном заверяю я всполошившуюся Аделу.

– Она почти сразу проснулась, и начала барабанить в двери. Умоляла выпустить, кричала, что ее похитили, обвиняла тебя в страшных вещах. Потом раздался жуткий грохот, словно она крушила мебель. Сейчас все вроде тихо, но я все равно беспокоюсь.

– Я тебя предупреждал, что именно так и будет, – прищурившись, я изучающе рассматриваю растерянное лицо женщины. – Ты же не говорила с ней через дверь?

– Нн-нет, – качает головой, отводя взгляд в сторону. Лжет. Говорила. Черт, неужели так трудно следовать прямым указаниям?

– Давай ты пойдешь в свою комнату, ляжешь спать и позволишь мне решать личные дела без твоего участия, – стальным тоном проговариваю я, и Адела бледнеет еще сильнее, обхватывая себя руками.

– Эта горничная похожа на девушку, которая изображена на портретах в мастерской, – невнятно бормочет женщина. – Я всего один раз взглянула, но мне показалось…

– Тебе показалось, – резко отрезаю я. – А теперь иди в свою комнату и забудь обо всем, что сегодня произошло. С девушкой все будет в порядке.

– Точно? – сдавленно спрашивает Адела, поднимая на меня мученический взгляд. Выгнув бровь, кивком головы указываю направление, в котором ей следует исчезнуть, пока я не потерял терпение. Тяжело вздохнув, женщина выполняет мое требование. Дождавшись хлопка двери ее спальни, я поднимаюсь на верхний этаж, большую часть которого занимает моя студия. Остальное пространство разделено между спортзалом и традиционным кабинетом с рабочим столом, полками с книгами и сейфом. В первую очередь направляюсь именно туда. Нет, я не оттягиваю неизбежное, а собираюсь обеспечить сохранность личных вещей мисс Доусон. Открываю замок при помощи карты, в кабинете автоматически вспыхивает яркий свет. Прохожу к столу, и открыв клатч, вываливаю содержимое на натертую до блеска столешницу, попутно замечая, что, несмотря на размеры дома, Адела идеально справляется с уборкой. Мобильный телефон Эрики убираю в верхний ящик стола. Он может мне пригодиться в ближайшее время. Документы, банковские карты, ключи, разрешение на пребывание в Анмаре и удостоверение личности запираю в сейфе.

Среди оставшихся на столе женских мелочей, вроде зеркала, помады и расчёски замечаю знакомые «шпионские гаджеты» агента Доусон, которые она использует в особо важных расследованиях.

Смазка и презервативы.

И нет, бл*дь, это не шутка.

Ожесточенно стискиваю челюсти, в глазах темнеет от нахлынувшей волны ярости, нарастающая пульсация в висках причиняет физическую боль. Шипованные, ультратонкие. Целых четыре штуки в упаковке. Из пяти, мать ее. Один, видимо, успела использовать по назначению.

Я устрою этой суке допрос с пристрастием. Она его долго не забудет.

Сунув тюбик со смазкой и презервативы в задний карман джинсов, оставшиеся побрякушки выбрасываю в урну и стремительно покидаю кабинет. Твердые шаги про мраморному полу звучат оглушительно в гнетущей тишине. Плевать, пусть дрожит и готовится. Десять метров по узкому коридору, и я на месте. Останавливаюсь перед запертой дверью, невольно прислушиваясь. По-прежнему подозрительно тихо, ни единого шороха. Только неровный стук моего сердца и прерывистое дыхание. Смирилась со своим положением или решила поберечь голосовые связки до моего прихода? Позже я посмотрю, чем она занималась, пока меня не было, и заодно проверю, что Адела успела сболтнуть.

Эрика

Я не знаю, сколько времени провожу на полу, точнее будет сказать – полбутылки виски спустя. Эмоции поутихли, чувствую себя опустошенной, ощущая, как свинцом наливаются веки, но как только закрываю глаза, не могу уснуть из-за вращающихся перед внутренним взором черных спиралей, провоцирующих обострение вполне обоснованного чувства тревоги.

Кажется, в душе воцарился долгожданный штиль, дыхание восстановилось, но что-то мне подсказывает, что это лишь краткое затишье, перед тем, как маятник эмоциональных качелей вновь начнет метать все внутри из стороны в сторону.

Окончательно прихожу в себя, фактически мгновенно трезвею, когда сознание начинают простреливать жесткие звуки тяжелых шагов, сотрясающие не только мое нутро, но и стакан, по стенкам которого неровным ручейком стекает недопитая капля виски.

Ближе, еще ближе. Совсем рядом.

Я чувствую приближение асада, каждая клеточка моего тела болезненно-приятно вспыхивает, вибрируя в предвкушении. Сердце превращается в отбойный молот и колошматит по грудной клетке так быстро, будто хочет растратить все свои ресурсы до встречи с Джейданом и на хрен убить меня прежде, чем это сделает он. Мое тело прекрасно помнит и намекает, как мне вести себя в его присутствии, включая защитные механизмы, которые сделают меня более спокойной, мягкой и покладистой к моменту переплетения наших взглядов.

Джамаль намеренно спокойно открывает дверь, но закрывается она с чудовищным звуком пушечного залпа. Босыми ногами, уверенной походкой хищника он пересекает заляпанный краской пол, включает свет и, судя по легкому оцепенению, внимательно осматривает картину «последний день Помпеи», которую я «написала» в его студии голыми руками. Я не сразу осмелилась поднять свой наверняка влажный и пьяный взгляд к его лицу, медленно поведя его по бедрам Каттана, объятыми джинсовой тканью. Фиксирую взор на пряжке ремня без логотипов и излишеств, подавив внутри судорожный выдох, смотрю чуть выше – на белую футболку Джейдана, обтягивающую и обрисовывающую мышцы поджарого пресса. Они на мгновение сжимаются, и я чувствую, как у Джамаля одномоментно со мной перехватывает дыхание.

Что он чувствует сейчас? Ярость? Предвкушение от встречи со своей… любовницей?

Трудно называть себя иначе, учитывая положение вещей.

Боюсь всех проявлений его эмоций, и одновременно страстно желаю вступить с ним в любой контакт.

Пытаюсь отогнать мысль о том, что его тело – мощное, источающее силу, уверенность и непоколебимость в принимаемых решениях, принадлежит другим женщинам.

Тело…да. Но мне он отдавал гораздо больше.

Остатки виски напрочь отрубают критическое мышление, и я не знаю, почему вижу, его еще более красивым, чем в момент нашей встречи, когда он без единого сомнения, принял на себя, предназначенный мне удар пули…я скучала до смерти, мой асад. Я умирала без тебя.

Я умираю и сейчас, от счастья, что воочию вижу тебя живым и здоровым, и погибаю от невозможности кинуться тебе на шею, прижаться к широкой груди, провести губами по шее, одурманить хаотичными и жадными поцелуями, признаться тебе в том, что умирала, умирала, умирала…слышишь? Без тебя.

Мешает пресловутый раскол. Не могу я наступить на горло гордячке Эрике, не могу проявлять свою нежность, заботу, любовь и ласку, без оглядки на обидные факты.

И не могу не любить, не могу не испытывать благодарности и восхищения. Должно быть, это и есть любовь – просто хаотичный набор противоречивых чувств, оставляющий после себя фейерверк непохожих друг на друга послевкусий от каждого глотка…

Не вижу в нем недостатков, не хочу замечать. Яростный взгляд Джамаля, яростно бугрящиеся над линией челюсти желваки…все внутри меня дрожит, сведенные лопатки ноют от боли. Невольно кусаю губы, но не подаю и звука, пряча лицо в сомкнутых коленях.

Он жив.