Текст книги "Дети мертвой звезды"

– А давай целоваться? Я ещё не пробовал, и мне до ужаса интересно.

Эй изумлённо подняла бровь, такого выражения на её лице я ещё не видел.

– Неужели ещё остались на свете мужчины, которые спрашивают для этого разрешение? – лукаво заявила она, но через секунду помрачнела. – Лёд за такое нам обоим вырвет языки.

Стоило ей это произнести, как я сразу ощутил во рту свой собственный язык, на который до сего момента совершенно не обращал внимания – неуклюжий, скользкий и несомненно противный. Да, человеческое тело не самое прекрасное изобретение природы. Но всё же хотелось остаться при своём убогом языке.

– Настолько всё у вас серьёзно? – пробормотал я, сглотнув и предательски запутавшись в слогах. Я бы многое отдал за лекарство от заикания!

– Но мы бы могли сбежать, – вдруг просияла Эй. – Вот прям сейчас.

Этот поворот дела меня немного смутил. Я и сам до конца не понимал, чего хочу от Эй. Избавиться от одиночества? Подружиться? Приятно провести время? Испытать яркие эмоции? Я придвинулся к ней ближе. Её худенькие запястья торчали из огромных рукавов старой выцветшей синей куртки и выглядели как-то особенно жалко. Мне захотелось взять её за руку, но я устыдился своих уродливых обрубков вместо пальцев, которые поспешил спрятать в карманах. Волосы Эй были спутаны – она не особо дружила с расчёской. Бледная кожа казалось сегодня особенно прозрачной, а на левом виске даже в полумраке была заметна неровная красноватая маленькая родинка. От Эй приятно пахло. Возможно, нашу компанию на инстинктивном уровне в первую очередь объединила любовь к чистоте. Если раньше зрительное восприятие одним человеком другого было преобладающим, то сейчас, в эпоху всеобщей моды на рваньё и убожество, на первый план вышло обоняние. Возможно, это один из признаков конца цивилизации? Мыло душистое как гарантия светлого будущего человечества – и наоборот. Я улыбнулся этой безумной мысли.

– И ты не будешь скучать по Льду? – осторожно спросил я, придвигаясь ещё чуть ближе. Запах Эй слегка дурманил, хотелось зарыться лицом в её волосы.

– Ммм. Надо подумать. – Эй игриво постучала пальцем по своей нижней губе. – Наверное, сначала буду. Начну вас постоянно сравнивать, не в твою пользу конечно. Ты будешь психовать, но вскоре изменишься, станешь лучше, чтобы избежать конфликтов. Такой уж ты текучий – подстраиваешься под всех. А там видно будет…

– Как-то нечестно звучит! А ты не будешь под меня подстраиваться? – хмыкнул я, испытывая лёгкую досаду.

– А я буду тебя целовать! – игриво заявила она.

Меня разобрал смех. Эй серьёзно полагает, что это достойная компенсация за все связанные с ней хлопоты и безумного Льда, объятого ревностью, на хвосте?

– Возможно, посули ты мне новую библиотеку, я бы подумал, но ты ведь и понятия не имеешь, где её искать. Знаешь, меня обижает этот твой тон превосходства, словно ты мне, убогому, милости отсыпаешь. Я предпочитаю думать, что мы друзья, но у тебя какие-то замашки госпожи. И почему ты так хочешь сбежать от Льда? – постарался произнести я ровным, внятным и в меру безразличным тоном.

– Ты совсем дурак? – вдруг отчеканила Эй, прожигая меня взглядом, но он быстро потух, и её глаза из зелёных озёр превратились в мутные болотца. Она ещё сильнее сжалась в комок и отвернулась.

Утешил, что тут скажешь. Дружеские объятия явно сейчас были не к месту. Или как раз наоборот? Я встал и подошёл к дыре в стене. Со второго этажа был виден вокзал, но не наш поезд – его загораживали здания. Эй изо всех сил излучала ауру ненависти. А может, это мне так казалось? Я хотел завести разговор на нейтральную тему, но вдруг услышал выстрел. А потом ещё один и ещё. Не сговариваясь, мы вскочили и побежали в сторону нашего поезда. Спускаться по огрызкам эскалатора было очень трудно – я порвал рукав и без того заношенной крутки. Эй была шустрее. Она ловко соскочила на первый этаж и бросилась на улицу. Я хотел поднажать, но в этот момент в моём мозгу здравый смысл настойчиво напомнил, как глупо нестись на всех парах на звуки выстрелов, даже не имея в руках нормального оружия. Я огляделся. Порывшись в пыльных обломках и мусоре, я наконец извлёк ножку от стула или стола (не разобрать!). Что ж, это лучше, чем ничего. Надо было догонять Эй. Вылезая на свет божий из старого торгового центра, я облегчённо вздохнул. Как же меня всё-таки пугали такие вот здания. Как ни странно, Эй ждала меня неподалёку. Удивительно разумный поступок. Мы добежали до здания, загораживающего наш поезд, буквально за пять минут и осторожно выглянули из-за угла. На крыше вагона стоял Лёд с ружьём в руках и целился по очереди в окруживших его людей. Это были четыре женщины, которые не сводили глаз со стрелка и при этом осторожно друг за другом обходили вагон, будто бы играя в странную детскую игру, где роль голящего выпала на долю Льда.

– У них нет оружия! – крикнула Эй и побежала на выручку Льду.

Мне оставалось плестись следом, ножка стула в руках не сильно укрепляла мою уверенность. А судя по виду Льда, даже ружья для этого было недостаточно. Он нервно переминался с ноги на ногу, панически озираясь, как затравленный зверь. Приблизившись, я увидел, насколько тощими были те женщины; тем не менее в их запавших глазах полыхало яростное безумие. Они кружили, словно стая голодных собак, загнавших на крышу упитанного кота. Я заметил пятую женщину, сидящую чуть в стороне и сжимающую кровоточащую руку. Наверное, в неё и стрелял Лёд. Интересно, а где же Врач?

– Что происходит? – заорала Эй во всю мощь своей глотки.

Женщины остановились и молча воззрились на нас. Сложно было определить возраст хотя бы одной из них, поскольку их лица были грязны, кожа сморщена, а одежда ужасно болталась. Молодые старухи? Постаревшие раньше времени девушки? Наверное, в нашем мире надо ввести новую категорию возраста, которая бы описывала такие вот трансформации. Я догадывался, что морщинами их лица избороздило не время, а тяжёлая жизнь. Интересно, каким со стороны кажусь я? Мы все – представители поколения без времени, выращенные безразличными, разрушенными родителями, доживаем свой век в городских руинах. Наши деды – поколение без морали – оголтелые, летящие в пропасть и потому старающиеся отхватить по максимуму всего, что только подвернётся под руку. Именно они разграбили последние склады и растащили всё, что только могли унести. А до них было поколение без свободы, но это совсем печальная история. А после нас останутся только кости. Никаких следующих поколений не будет. Я уверен.

– В этом городе совсем нет еды, – прошипел Лёд, увидев нас с Эй. – Они пытались вломиться в вагон, Врач заперся изнутри. Да говорю я вам, у нас ничего нет! Пошли прочь или буду стрелять! – обратился он уже к женщинам.

Да, плохо дело. Если здесь невозможно пополнить припасы, очень скоро и мы будем вынуждены вот так кидаться на других людей. Хотя, быть может, эти женщины не умеют ловить рыбу, охотиться на птиц или искать съедобные корни и прочие дикоросы? Спасибо деду, этому он меня научил раньше, чем чтению и письму.

Одна из женщин оценивающе осмотрела Эй и проговорила:

– Сестра, зря ты связалась с мужчинами. От них добра не жди. Если хочешь, присоединяйся к нам. Женщины заботливы и милосердны, и никогда не бросят друг друга в беде. Мы разделим с тобой всё наше добро.

Эй, до того стоявшая молча в стороне, подошла к говорившей практически вплотную и неожиданно слабым голосом произнесла:

– Мы покинули наш дом из-за холеры. Возможно, все мы и все наши вещи заражены. Прошу, уходите отсюда. Не рискуйте жизнями.

После чего Эй внезапно согнулась пополам, закашлялась и её стошнило, забрызгав рваные ботинки стоявшей рядом женщины. Та в немом ужасе отпрянула, а её подруги, за исключением раненой, взвизгнули и бросились бежать. Эй утёрлась рукавом и виновато развела руками.

– Тогда мы сожжём вас вместе с поездом, – процедила женщина, медленно отступая.

– У нас ядерное топливо, быть может это не холера, а лучевая болезнь, – прохрипела Эй, сплёвывая слюну. – Ты знаешь, что случилось с городом, где взорвался ядерный реактор?

Мы со Льдом тревожно переглянулись. Наш поезд уж точно никак не был похож на атомный. Да, я находил в книгах эскизы авантюрных инженерных проектов дирижаблей, самолётов и автомобилей с ядерными реакторами. Но ни один из них, насколько мне известно, так и не был воплощён в реальность.

– Наш тепловоз на атомной тяге, – продолжала самозабвенно врать Эй. – Он…

Тут она снова закашлялась, и на её губах выступила кровь. Женщину, видимо, это сильно впечатлило, она мгновенно отскочила в сторону, помогла встать раненой, и вместе они поковыляли прочь, не проронив больше ни слова.

– Ты больна? – ошарашенно проговорил я, глядя на Эй. Она действительно была бледной, её веснушки горели на коже, как никогда ярко.

– Да всё в порядке! – Лёд осторожно спустился с крыши. – Эти спектакли Заноза проворачивает с самого детства. Людей на инстинктивном уровне отталкивает от тех, кто блюёт или кашляет кровью. Один раз она даже специально описалась…

– Хватит трепать! – злобно вскричала Эй, с которой, как по волшебству, слетел морок умирающей несчастной девочки.

– А кровь откуда? – всё же решил уточнить я.

– Вот! – Эй приблизилась ко мне и пальцами оттянула щёку, демонстрируя рану. – Прокусила, когда кашляла.

– А рвота? – не унимался мой внутренний ипохондрик.

– Вспомнила голого Льда! – съязвила Эй.

Он хотел было ответить, но не успел, поскольку в нашу сторону шли недружелюбного вида мужчины, все как один бородатые и косматые. Двое из них уже повстречались мне сегодня на улице, но их спугнула Эй.

Похоже, каждый житель привокзальной территории теперь попытается нас ограбить.

– В ружье нет больше патронов, я последние отстрелял, – прошептал Лёд.

– Сами теперь изображайте больных! – воскликнула Эй. – Я не смогу второй раз.

– Ты рано сдаёшься, остался план «мокрые штанишки», – промурлыкал Лёд и тут же получил пинок под зад от Эй.

– Давайте зайдём в поезд? – предложил я, пересчитывая идущих к нам гостей.

Четверо мужиков. Многовато.

– Эй, заходи в поезд, – приказал Лёд. – Ты всё равно плохо дерёшься. А мы останемся снаружи. Не можем же мы вечно прятаться.

Видимо, услышав его слова, Врач тут же открыл дверь, и Эй заскочила внутрь. Послышался лязг замка. А как же я? Я вот тоже драться не любитель.

– Только не говори мне, что ты столько времени прожил один, не умея дать отпор, – пробормотал Лёд.

Я вздохнул. Конечно, в нашем мире иногда приходиться прибегать к насилию, чтобы выжить. Но я это ненавижу.

Мужики решили пропустить этап приветствия и сразу бросились на нас с кулаками. Ружьё Льда их вообще не впечатлило ни капли. Даже когда один из них получил прикладом по морде. Ножка от стула сломалась после первого же удара. Я как чувствовал, что это ненадёжная вещь. Пришлось вспоминать дедовы приёмы. Он и драться меня учил. Не так красиво, как это описывают в книгах, а подло, грязно, но эффективно. Бить в глаза, нос, горло и пах. Не мешкать, не зевать и не жалеть. Лёд тоже хорошо дрался, но всё же четверо против двоих – это практически без вариантов. Через пять ярких, героических минут мы начали заметно сдавать позиции. Мне ужасно не хотелось быть зверски избитым, но я чувствовал, что всё к тому и идёт.

Внезапно я услышал знакомый лай. Булочка! Собака со всех лап неслась к нам. С разбегу она вцепилась одному из мужчин в горло. Воспользовавшись этой заминкой, упавший было Лёд снова вскочил на ноги и вернул себе преимущество в бою. Я тоже не растерялся. Но мне хочется опустить кровавые подробности. Никогда не любил читать книги, в которых чьи-то внутренности со смаком размазывали по страницам. Поверьте, что обломок от ножки стула может стать причиной чьей-то смерти. Как и удар в висок. Булочка продолжала рвать мужиков на куски. Через непродолжительное время двое из них сбежали, оставшиеся же были мертвы.

Оттаскивая тела подальше от нашего убежища, я с содроганием смотрел на окровавленную морду крутящейся под ногами Булочки. Возможно, это не дед её истязал, а собака была натренирована защищать хозяина и убивать врагов, пройдя множество схваток. Но нас же она не тронет?

В который раз я убедился, что не стоит доверять домыслам. Только факты. Зря я тогда не заглянул в мешок.

Тень

Записки Врача

Моя матушка любила всё время повторять: «Nemo judex in causa sua, Nemo judex in causa sua»![25]25
  Никто не судья в собственном деле (лат.).


[Закрыть], вбивая эти фразы в нас с сестрою, словно гвозди в руки Христовы. О, моя милая сестрица! Где же ты теперь, мой кроткий и тихий котёнок? Лишь удобрением служишь земле! Человек мыслил, чувствовал, двигался – но миг! И вот уж не найти его – осталась лишь оболочка. Плоть, кровь, кости – всё на месте, нет ран, ни внутри, ни снаружи, но и её нет. Нет сестры! Сколько раз мысленно молил я: «Талифа куми!» – «девица, встань!» Кричала мать: «Бо Господи явися нам!»[26]26
  Евангелие от Марка, глава 5, стих 41.


[Закрыть] Но не слышали нас небеса. Даже если и зов наш пробился сквозь грешное бытие, взрезая облака, ангелы промолчали.

Я видел столько изуродованных тел! Поеденных хворью, рассыпающихся на части… Но они жили! Дышали! Вопреки всем медицинским трактатам. А моя сестрица испустила дух молодой и здоровой. В какой же миг в ней затухла искра жизни? Возможно ли отыскать её в человеческом теле и раздуть мехами, подобно углю? Отчего же в одних людях искра горит так нестерпимо ярко, а у других гаснет даже от лёгкого сквозняка? И другое неясно – у всех ли искры души из одного источника?

Пламена горят в каждом из нас – это единственный дар, что мы приносим в этот мир из первозданного хаоса и духовного измерения. Но один ли Дух их зажёг? Един ли Бог для всех?

Audi, vidi, sili![27]27
  Слушай, смотри и молчи (лат.).


[Закрыть]

Матушка, матушка. Я помню все слова твои. Ты твердила: «De lingua stulta incommoda multa!»[28]28
  Из-за глупого языка много неприятностей (лат.).


[Закрыть].

Мои спутники так много болтают, но каждый мне полезен, каждый уникален. Первый и самый хитрый из них – именно он добывает нам пропитание с такой лёгкостью, будто бы может превращать камень в хлеба. Он незаметен, но незаменим. Он Тень наша, в нём скрывается и сила, и страх.

Второй – свирепый и страстный. Он открывает нам дороги. Но ведёт ли он нас в землю, где течёт молоко и мёд, или водит кругами ада, искушая и испытывая? Я был близок к греху, едва не став убийцей, но удержался. Я выслушал в груди второго два сердца. Одно – злое и эгоистичное, второе – любящее и нежное. Они перебивают друг друга, разрывая своего хозяина на части и ввергая в хаос его организм, выстукивая рвано и неритмично, с надрывом, словно каждый удар может стать последним. Несмотря на застывшее имя, второго бесконечно крутит и мотает из стороны в сторону в неумолимом потоке времени под непредсказуемое внутреннее «БАМ БАМ бом бом БАМ бом». Если представлять человеческое тело как весьма точный механизм, то суть второго подобна сломанным часам, которые, тем не менее, два раза в сутки показывают верное время. И именно в такие моменты он чувствует себя хуже всего. В детстве сестра частенько крутила меня на ржавой железной карусели до тошноты. Я до сих пор помню тот отвратительный миг, когда спрыгиваешь на землю, но вместо того, чтобы ощутить под собой что-то незыблемое, цепляешься за ускользающую твердь, стараясь заставить непослушное тело повиноваться и стать синхронным реальности. Должно быть, это то, что этот несчастный ощущает ежесекундно. Карусель дней – тошнотворная передышка – карусель дней. Он, конечно, привык, нашёл способ цепляться за твердь и ставить метки. Первый скоро поймёт это. А быть может, он знает, но предпочитает малодушно не замечать. Ах, если он не поторопится, то ему достанутся одни кости. Sero venientibus ossa[29]29
  Поздно приходящим достаются кости (лат.).


[Закрыть]. Но всё пустое. Быть может, его как раз и пугает её неистовость, которую и гасит второй своим болезненным сладострастием.

Она – самое ценное для меня. Её искра светит ярче всех прочих. Я знаю, этот светлячок осветит мне путь к истине, если я дам себе и ей время.

«Талифа куми!» – вскричу я, когда пробьёт заветный час. И она встанет.

Но сомнения, сомнения как никогда прежде поедают меня. Неужели я рискнул построить новую Вавилонскую башню? Я не буду себя судить. Как говорила матушка: «Nemo judex in causa sua!»[30]30
  Никто не является судьёй в своём деле (лат.).


[Закрыть] и добавлю ещё: «In magnis et voluisse sat est!»[31]31
  В великих делах достаточно и одного желания (лат.).


[Закрыть]

Эти строки я бы слезами прожёг на камне. Так горячо моё желание.

Дневник Тени

Запись двадцать первая, длинная

Сейчас, когда я сам начал вести дневник, я ясно осознал, что в каждой книге скрыто намного больше смыслов, чувств, личного опыта и идей, чем способен увидеть самый внимательный читатель или проницательный критик. Хоть по буковкам разберите мою писанину, к сожалению, вы не отыщете и десятой доли того, что я хотел бы до вас донести, дорогие мои неведомые читатели. Человеку всегда хочется быть правильно понятым, даже тогда, когда он сам не совсем осознаёт себя. Раньше люди ходили для этого к психологам или священникам, болтали с друзьями за чашечкой кофе. Мы же – поколение, проклятое стылым одиночеством.

Я практически сегодня не спал. Ночь наша прошла тревожно – мы всё время боялись, что опять набегут очередные охотники за едой. Но то ли город этот практически вымер, то ли смельчаков больше не осталось, но больше нас никто не побеспокоил. По крайней мере пока. Несколько часов мы вели яростные споры, что делать дальше – уехать, найти новое убежище или разойтись каждому в свою сторону?

Эй, конечно, хотела ехать дальше. Она выдвигала сумасшедшие идеи, лишь бы последнее слово осталось за ней.

– Надо найти взрывчатку и взорвать эту кучу мусора к чертям! – восторженно восклицала она, нехорошо сверкая глазами.

– А заодно и пути, – язвил Лёд. – И поезд в придачу. А лучше нам всем из вагона не выходить – будет эффектная драма. Приехали, чтобы взорваться в чумном поезде. Вот будет потеха. Актуальный нелогичный финал для наших бессмысленных жизней.

– Тогда иди, разгребай путь руками! – топала ножкой Эй.

Я и Врач сидели на лавке, периодически царапая буквы каждый в своём блокноте. Лёд устроился в куче одеял на полу, меланхолично созерцая унылости за окном. А Эй бегала туда-сюда по вагону, наводя суету. Булочка, думая, что это такая игра, носилась вместе с ней. Какая жизнерадостная собака-убийца. Хорошо, что мы ей нравимся.

– Надо выяснить, как обстоят дела с пищей в этом городе. Все встречные местные – ходячие скелеты, – задумчиво проговорил Лёд, а я мысленно приготовился к очередной лекции про антропофагию и тому подобное, но, слава богам, обошлось.

– Тень выяснит, есть ли здесь водоём с рыбой, птицы, словом, всё, что сгодится в пищу, а мы можем пройтись, поискать тёплое убежище поудобнее этого вонючего прокопчённого вагона. И снег скоро сойдёт. Надо позаботиться об источнике питьевой воды заранее.

– Знаю я эти твои уютные убежища, – прошипела Эй. – Крысиные подвалы да жуткие промёрзшие квартиры.

– Та квартира с жёлтыми обоями была уютной, даже окна целые, – парировал Лёд, доставая из кармана перочинный нож. – Зря мы из неё ушли.

– Шутишь, что ли? – Эй резко остановилась и в изумлении воззрилась на своего спутника. – Там в потолок был вбит крюк с оборванной верёвкой, из которой явно в своё время вынули висельника. А твои жёлтенькие обои были сплошь исписаны пугающими надписями. А гипсовая голова коня?

– Что с конём-то было не так? – нахмурился Лёд, медленно проводя тупой стороной ножа по большому пальцу.

Эй изогнула бровь, опустилась на корточки возле Льда и решительно вырвала из его пальцев нож.

– Тебе мало синяков вчера наставили? Вот ведь! Про коня, – продолжила она, устраиваясь под боком у Льда и пряча нож в карман. – Его же явно лепили с жеребца Апокалипсиса, который на себе Смерть несёт. Выпученные глаза, злобный оскал, как на той картинке у председателя в комнате…

– Оскал у коня? – фыркнул Лёд. – Он мне напоминал нашего славного пони, жившего в коммуне. Помнишь, мы катались на нём в детстве?

– Его славно сожрали, – повела плечами Эй.

– Он сдох от старости! – вскипел Лёд.

– Да слопали его! Не удивлюсь, если это были твои братья, – отмахнулась Эй, явно не замечая, как её слова действуют на Льда, руки которого напряглись, а глаза потемнели сильнее обычного.

Лёд вскочил и молча вышел из вагона. Эй даже не попыталась его остановить, словно не заметив, как он огорчился. Наблюдая за её реакцией, я пришёл к выводу, что она нарочно ударила его в больное место, зная, к чему это приведёт.

– Он любил того пони? – зачем-то спросил я, хотя знал, что она может соврать.

Эй проигнорировала мой вопрос, она закуталась в одеяла Льда и отвернулась.

Я всё же решил догнать Льда. Выйдя из вагона, я увидел его, ссутулившегося, отошедшего от нашего поезда буквально на каких-то десять шагов. Заметив, что он с каким-то остервенением грызёт ноготь на большом пальце, я решил для начала попробовать с ним поговорить.

– Занимаешься самоедством? – усмехнулся я, пытаясь поймать его рассеянный пустой взгляд. Лёд перестал терзать ноготь и бессмысленно на меня воззрился. В его глазах медленно тонуло безумие, отчаянно цепляясь за здравый смысл и физическую реальность. Я уже научился подмечать эти его перемены.

– Ноготь отрастает на два миллиметра в неделю. А вот после такой ерунды кровь остановится через две-три минуты, – произнёс он, показав мне крошечный укус на пальце и быстро сморгнув. Безумие булькнуло и ушло на дно. Но я знал, что оно не оставит попыток выбраться на поверхность. И однажды, скользкое и холодное, подобно членистоногим, первым выползшим на сушу, безумие Льда сможет удержаться на поверхности, зацепившись за кости сожранного самим собой разума. Миллиарды лет живые организмы сражались друг с другом за право стоять на вершине эволюционной цепочки. И вот, добившись своего, человечество решило разбежаться и сломя голову сигануть вниз. А что ещё делать, когда стоишь на вершине мира? Эх, если бы хоть кто-то из людей смог заслужить ангельские крылья, возможно, у цивилизации был бы шанс. Но таких не нашлось. И вот мы все несёмся вниз. А падение занимает на порядок меньше времени, чем восхождение.

– Если тебе надо узнать, сколько времени прошло между тем или иным событием, просто спроси меня. – Я пожал плечами и призвал свою самую дружелюбную улыбку – увидев её, даже мой дед переставал ворчать, правда, буквально на пару минут. Может, она сердце Льда растопит? Несмотря на все заигрывания с Эй, мне действительно хотелось иметь в его лице друга.

– Заноза сказала, что моего пони съели. А я помню, как сам его хоронил, присыпал тельце землёй. Будто это было вчера. – Он сжал кулаки и снова посмотрел на укушенный палец. – Зачем она так со мной?

– Дед говорил, только в книгах за плохими поступками обязательно скрывается мотив. В жизни зло действует бессмысленно и излишне жестоко. Причина часто несоразмерна совершённому поступку. Человечество сделало большой рывок в технологическом развитии, изобретя интернет, смартфоны и прочие чудеса, но вот в духовном плане особого прогресса заметно не было. И даже библейские заповеди никого не спасли. Увы. Любые убийства могли найти оправдания, особенно массовые, совершённые государственной машиной. Любовь всё больше опошлялась и сводилась к немыслимой сексуальной распущенности, а понятие свободы было доведено до такого абсурда, что её стало невозможно отличить от рабства. – Внезапно выпалив эту тираду, я чуть не задохся. И что это меня понесло проповедовать и клеймить человечество? Не умею я строить диалоги. Было такое ощущение, будто в меня вселился дед. Мне даже захотелось вскричать: «Изыди!» Ну а что вы хотели – я же тоже падаю в глубины безумия, просто чуть медленнее прочих.

– Твой дед был умным? – прищурился Лёд.

– В его словах разумность всегда соперничала с глупостью. – Я посмотрел на небо, безуспешно пытаясь припомнить лицо дедушки. Сколько лет прошло с его смерти? Я мог лишь догадываться.

– Как и у любого из нас. Твой дед был хорошим? – продолжил допрос Лёд. Отвлёкшись на разговор со мной, он перестал себя истязать. Часы его, видите ли, нервируют, а раны на теле – нет. Больной мир порождает больных созданий.

Хорошим? Вопрос Льда слегка меня озадачил, я снова безуспешно оглядел плотные облака, будто ждал, что дед гаркнет оттуда: «Хороша Маша, да не наша!» или «Хорош цветок, да остёр шипок!». Я усмехнулся, вспомнив признание Эй о том, что она ждёт, как Бог ткнёт в неё перстом с неба. Вот бы она удивилась, если бы вместо Всевышнего это проделал мой дед!

– Хорошо худо не живёт, – невпопад прошелестел я, покряхтывая (Изыди!), и продолжил уже более громким голосом: – Дед всегда был в скверном настроении, злился, кричал по пустякам, но тем не менее – не знаю, как это объяснить, – я уверен, что он был добр ко мне, несмотря на всю свою невыносимость. А может, он и любил меня, по-своему.

– Любовь и добро не измерить, – вздохнул Лёд.

Мы замолчали, остро ощутив, что наш разговор стал приторно банальным и бессмысленным. Кажется, именно такими вот диалогами да пикантными сплетнями питались люди на светских вечерах. Чудные были нравы. Я припомнил пару сентиментальных историй. Мда, времена идут, а мир всегда нелеп, хоть и сменяет эпохи, словно клоунские маски (одна хлеще другой).

Не говоря больше ни слова, мы медленно пошли вдоль улицы. Город этот ничем не отличался от того, в котором я родился. Кучи мусора, разбитые бетонные и кирпичные дома, кривые деревья, медленно, но верно отвоёвывающие себе ареал обитания. Я обречённо оглядел пейзаж «новой жизни». И увидел дерево, кору которого можно есть. Возможно, приспосабливаться к новому месту нужно вот с таких мелочей. Я достал нож и принялся методично обдирать ствол. Известно, что многие травоядные животные выживают зимой в лесу благодаря древесной коре. Конечно, не у всякого дерева она съедобна, некоторые слои коры полезны лишь ранней весной, когда из деревьев можно добыть питательный сок. Совсем скоро можно будет собрать сок берёзы. А я его обожаю! Много полезных сведений о выживании я получил из военных методичек, найденных в библиотеке. Оттуда я узнал, что практически в любом лесу можно найти что-то съедобное, даже самой суровой зимой. А нынешние города очень удачно прибирает к рукам (ветвям?) природа, давая скудное пропитание. Мне этого вполне хватало. В конце концов, человечество как вид прожило в первобытной дикости на подножном корме гораздо больший промежуток времени, чем втиснутое в корсет цивилизации и приученное к полуфабрикатам. Хотя не буду возводить хулу на эпоху потребления – консервы и «вечные» химозные продукты не раз меня выручали. Собрав кору, мы пошагали дальше. Лёд всё время нервно озирался – его беспокоили озлобленные местные жители, – но я, как ни странно, был совершенно безмятежен. Тем более что, кроме нас, на улице никого не было видно. Наверное, наш поезд в первые часы своего прибытия привлёк всех, кто был достаточно смел и сообразителен, чтобы попробовать его ограбить. А может, вести о «чуме» Эй и бешеной собаке-убийце расползлись по городу, обезопасив нас от новых гостей? Как знать. Но стоило мне мысленно выдохнуть, как я услышал странный сбивчивый звон. Судя по лицу Льда, это был дурной знак. Он встал как вкопанный и пробормотал: «Вашу ж мать», – а после схватил меня за рукав и втащил в ближайший переулок.

– Людоеды? – пробормотал я, припоминая навязчивые идеи Льда.

– Когда я последний раз слышал бубен, то долго не мог его потом забыть, – прошептал он в каком-то животном ужасе. По его тону я сразу понял, что встреча с людоедами вместо неведомых музыкантов была бы для нас подарком судьбы. Я хотел было уточнить, чем страшен звон, чтобы прикинуть план спасения, но Лёд зажал мне рот рукой. Звяканье нарастало. Лёд, как собака, завертел головой, пытаясь вычислить источник звука. Найти укрытие было нереально – по обеим сторонам улицы высились глухие облупленные кирпичные стены – здесь, как и во многих городах, рядом с железнодорожными путями разрослись складские помещения, не изобилующие окнами и дверьми. Лёд как-то совсем растерял своё обладание, он топтался на месте и беззвучно шевелил бледными губами. Его лицо окончательно выцвело, будто он пытался обратиться в туман и развеяться по ветру.

И что такого страшного в звоне? Моё буйное воображение услужливо рисовало сцены, достойные кисти Великого Босха, – обнажённые люди, ведущие на поводках чудищ, увешанных колокольчиками. А может, звук исходил от клеток или цепей? Нет, вероятно, это какие-то инквизиторы-палачи в масках чумных докторов… Они идут рядами, крепко держась за руки и звеня бубенцами на башмаках. Хотя это уже напоминает сказки про эльфов. Я помотал головой, отгоняя видения злобных фейри, питающихся плотью. В подобных случаях моё воображение всегда склонно рисовать самые зловещие варианты развития событий. Я решил, что разумнее будет, не теряя времени, вернуться к поезду. В крайнем случае свистнем Булочке. Ушли-то мы не далеко. А вот убегать и прятаться в незнакомых городских локациях – идея безумная, равно как и пытаться прорасти в землю от ужаса. Я выпутался из цепких рук Льда и пошагал обратной дорогой. Лёд поспешил за мной. Завернув за угол, я тут же увидел жалкую оборванку. Одета она была прямо как мы – тёмная одежда, выбранная не по размеру, а по принципу «тепло» и «без прорех» (маленькие дыры и потёртости не в счёт). Единственным примечательным отличием были нашитые рядами на её одежду монетки и длинные полоски ткани, к концам которых были примотаны маленькие тряпичные куколки и колокольчики. Лицо незнакомки скрывали ленточки, привязанные к краям меховой шапки. Я не смог сдержать улыбку облегчения. Не начнёт же эта городская шаманка избивать нас своим бубном до смерти? К слову, бубен был довольно велик и украшен страшной маской то ли зверя, то ли человека.

Она так и будет стоять, глазея на нас? Я сделал шаг вперёд, шаманка тоже отступила, но всё так же преграждала мне путь, постукивая колотушкой по бубну. В моём мозгу созрела не очень хорошая мысль, что, возможно, прямо сейчас совершается безобидный с виду, но жуткий по смыслу ритуал призыва, и очень скоро кто-то страшный придёт по мою душу. Я осмотрелся в поисках пентаграмм. Их не было, но на сердце не полегчало. Я сделал ещё один решительный шаг, но чуть не споткнулся, услышав мощный женский голос. Оглушительным цунами на нас обрушился бессвязный поток слов, напоминающих молитву безумца. Я повернулся на звук и увидел Эй, которая несла на вытянутых руках перед собой мокрые и потрёпанные «Молитвы Блаженного Августина». Именно эту книгу и ещё одну она недавно вышвырнула из поезда.

– Как воззовут к Тому, в Кого не уверовали? И как поверят Тебе без проповедника?! – неистово вскричала Эй, возведя взор к небесам.