Текст книги "Жуков. Взлеты, падения и неизвестные страницы жизни великого маршала"

VII. Последние удары по врагу. Поиск сокровищ Жукова

Освобождение Европы

20 июля 1944 года в ставке вождя Третьего рейха, расположенной в прусском городке Растенбург, немецкий офицер, подполковник Генерального штаба граф Клаус Шенк фон Штауффенберг совершил покушение на Гитлера. Во время совещания он отлучился «по делу», оставив в помещении портфель с бомбой с включенным часовым механизмом, и покинул гитлеровскую ставку. Но Гитлеру повезло: кто-то передвинул портфель, и, когда около часа дня раздался сильный взрыв, фюрер остался невредимым. Заговорщики, среди которых были представители германского генералитета, стремились захватить власть в Берлине и Париже под предлогом смерти фюрера. Их арестовали, отдали под суд и после страшных пыток многих из них казнили.

Тогда фюрер стал прилюдно рассуждать о предусмотрительности Сталина, еще до войны истребившего изрядную часть генералитета в СССР.

* * *

3 августа 1944 года был издан приказ первого заместителя народного комиссара обороны маршала Советского Союза Г. Жукова «О запрещении награждения автомашинами личного состава Красной Армии», который гласил: «некоторые командиры соединений и частей» позволяют себе награждать трофейными машинами своих подчиненных, а также граждан из числа мирного населения, что не соответствует выпущенному в 1937 году постановлению Совнаркома, предписывающему выдавать подобные награды только по особому разрешению правительства. Согласно приказу такие действия категорически запрещались, а все машины, уже выданные частным лицам, надлежало «немедленно изъять и обратить на штатное укомплектование частей».

Варшавское восстание

Порой Жукову приходилось решать военные задачи с ярко выраженным политическим подтекстом. Так было в августе 1944 года, когда именно ему пришлось выбирать: посылать солдат в бой, хотя он понимал, что выполнить боевую задачу они не сумеют из-за усталости и отсутствия необходимой поддержки, или разочаровать Сталина. Выбор не просто сложный – смертельно опасный. Но Жуков, которого так часто обвиняют в жестокости, в том, что он буквально заваливал противника трупами, предпочел рискнуть собственной головой перед гневом Верховного.

А ситуация была отчаянная.

1 августа 1944 года в Варшаве началось восстание против немецких оккупантов, организованное командованием Армии Крайовой и членами польского правительства в изгнании, пребывавшими в Лондоне. Восставшие рассчитывали на быстрое наступление советских войск. Правда, есть версия, что эмиссары правительства в изгнании рассчитывали, что если не вся Польша, то как минимум Варшава будет освобождена силами самих поляков, что подчеркнет независимость страны и снимет угрозу установления советской власти.

Западная пресса упрекала советских руководителей в неторопливости и нежелании оказать помощь повстанцам. Приходилось оправдываться. Вот что говорилось в экстренном сообщении ТАСС: «…В последние дни в зарубежной печати появились сообщения со ссылкой на газеты и радио польского эмигрантского правительства о восстании и боях в Варшаве, начавшихся 1 августа по приказу польских эмигрантов в Лондоне и продолжающихся до сих пор. Газеты и радио польского эмигрантского правительства в Лондоне упоминают при этом, что повстанцы в Варшаве якобы были в контакте с советским командованием, но оно не пришло к ним с необходимой помощью.

ТАСС уполномочен заявить, что эти утверждения и упоминания зарубежной печати являются либо результатом недоразумения, либо проявлением клеветы на советское командование. Агентству ТАСС известно, что со стороны польских кругов в Лондоне, ответственных за события в Варшаве, не было предпринято ни одной попытки, чтобы своевременно предупредить и согласовать с советским военным командованием какие-либо выступления в Варшаве. Ввиду этого ответственность за события в Варшаве падает исключительно на польские эмигрантские круги в Лондоне…»

Тем временем Сталин велел Жукову оценить ситуацию на подступах к Варшаве, чтобы понять, возможно ли оказать военную поддержку повстанцам. Оказалось, это практически невозможно: «Чтобы оказать помощь восставшим варшавянам, советские и польские войска были переправлены через Вислу и захватили в Варшаве Набережную. Однако со стороны Бур-Комаровского вновь не было предпринято никаких попыток установить с нами взаимодействие. Примерно через день немцы, подтянув к Набережной значительные силы, начали теснить наши части. Создалась тяжелая обстановка. Мы несли большие потери. Обсудив создавшееся положение и не имея возможности овладеть Варшавой, командование фронта решило отвести войска с Набережной на свой берег».

* * *

Жуков в своих мемуарах предельно лаконичен: «По заданию Верховного к Бур-Комаровскому были посланы два парашютиста офицера для связи и согласования действий, но он не пожелал их принять».

Владимир Карпов раскрывает эпизод куда более подробно: он, работая в разведке, был дружен с одним из тех посланцев, Иваном Колосом.

«Выполняя задание командующего, Колос с радистом Димой, ночью, с небольшой высоты спрыгнули с самолета. Летели они на двух так называемых «кукурузниках», потому что каждый берет всего одного пассажира. Прыжок был совершен с небольшой высоты, Ваня говорит, что он раскрыл парашют уже перед самым приземлением. И от этого произошел очень сильный удар о землю. Да, собственно, и не о землю, он упал на развалины, на груду кирпича, обломки какого-то здания. Ударился очень сильно, потерял сознание. Как выяснилось потом, повредил руку и получил небольшое сотрясение мозга. Его нашли повстанцы. Повезло, это были бойцы Армии Людовой… Эти отряды возглавлял майор Сэнк. С ним дальше Колос и взаимодействовал».

Иван Колос по радио сообщал советскому командованию об обстановке в польской столице и способствовал координации усилий, предпринимаемых советскими войсками и восставшими. Официальной встречи с Комаровским не было, но тем не менее пообщаться с лидером Армии Крайовой Колосу удалось. Владимиру Карпову он рассказывал об этом так: «…меня принял сначала заместитель Бур-Комаровского генерал Монтер в своем кабинете. И когда мы с ним беседовали, дверь распахнулась, сопровождаемые адъютантом, в кабинет вошли два человека в штатском. Генерал Монтер поднялся. Встали и мы. Адъютант подвинул вошедшим два кресла. Они обменялись со мной молчаливым поклоном… Второй из пришедших накинул поверх пиджака полувоенного покроя просторный плащ. Этот человек был крупнее, довольно тучен и краснолиц. Отодвинув кресло, он уселся подальше от стола, закинул ногу на ногу и с вялым интересом поглядывал на нас сквозь дымчатые очки».

Этот второй и был генерал Комаровский. Колос сообщил об идеях советского командования относительно освобождения Варшавы. Монтер высказался в том духе, что с ответом следует подождать и вообще непонятно, почему «Советы вступают в какое-то сомнительное отношение с кучкой самозванцев, засевших в Люблине».

Колос вежливо возразил, что далеко не все офицеры Армии Краевой считают участников Люблинского комитета самозванцами, а сейчас следует задуматься прежде всего о том, как объединить усилия повстанцев, Красной Армии и Войска Польского для освобождения Варшавы.

Бур-Комаровский яростно воскликнул: «Никакого Войска Польского, кроме того, что сражается здесь, не существует!»

На этом переговоры были прерваны.

А Жуков, оценив события на фронте, был вынужден констатировать, что немедленное наступление не имеет шансов на успех. Войска измотаны, коммуникации растянуты. Еще до получения известий о начале восстания было ясно, например, что танкам не хватает горючего. Следовало дать передышку, подтянуть тылы и только тогда начинать наступление на Варшаву.

Жуков высказал свое мнение Сталину в телефонном разговоре. Верховный был явно недоволен, приказал Жукову вернуться в Москву и доложить все лично.

«Я развернул карту и начал докладывать, – вспоминал Жуков. – Вижу, И. В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально всматриваясь своим колючим взглядом то в меня, то в карту, то в К. К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и контроль над собой.

– Товарищ Жуков, – перебил меня В. М. Молотов, – вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?

– Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, – возразил я. – Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери…

– Вы поддерживаете мнение Жукова? – спросил И. В. Сталин, обращаясь к К. К. Рокоссовскому.

– Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.

– Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, – сказал Верховный. – Ну, а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить ее танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Моддином и Варшавой?

– Трудно сказать, товарищ Сталин, – ответил К. К. Рокоссовский. – Противник также может усилить это направление.

– А вы как думаете? – обращаясь ко мне, спросил Верховный.

– Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, – снова повторил я».

Сталин гневался, выгонял военачальников из кабинета «подумать еще»… Жуков не знал, о чем пишут западные газеты, прямо называвшие советского лидера предателем, обвинявшие его в бездействии – он ничего не сделал, чтобы помешать немцам подавить Варшавское восстание и истребить его участников. Сталина такая репутация вовсе не устраивала, посему он снова и снова требовал от Жукова и Рокоссовского организовать немедленное наступление. Но в конце концов был вынужден согласиться с их доводами и объявить свое решение: советским войскам оставаться в обороне.

Помощь восставшим тем не менее оказывалась – с самолетов в занятые повстанцами кварталы Варшавы сбрасывали оружие, продовольствие, медикаменты. Однако восстание потерпело поражение, видимо потому, что немцы направили против его участников значительные силы. Генерал Комаровский капитулировал, получив самолет, на котором отправился в Швейцарию. Его люди, те, кто уцелел, оказались в концлагере под Варшавой. Партизаны Армии Людовой сдаться отказались и, продолжая сражаться, уходили из города по подземным коммуникациям…

Однако до сих пор сохранилось представление о том, что советское руководство могло помочь повстанцам, но не сделало этого. В польском фольклоре популярна баллада, написанная от имени танка Т-34, который стоит на другом берегу Вислы и не понимает, почему его не ведут в бой…

СССР объявил войну Болгарии

5 сентября 1944 года Советский Союз официально объявил войну Болгарии. Подготовкой военной операции с участием войск 3-го Украинского фронта занимался маршал Жуков. Правительство Болгарии стремилось избежать конфликта и военного вторжения и в поисках любых путей выхода из Второй мировой войны заявляло о своем нейтралитете относительно СССР. Болгарское руководство потребовало от Германии вывода их войск, но немцы еще и перевели свои военные корабли из румынских портов в болгарские. Накануне известия об объявлении войны Болгария заявила о разрыве договоров с Германией.

Основной целью Болгарской операции, поставленной перед 3-м Украинским фронтом, было вывести Болгарию из войны и утвердить там власть нового правительства по главе с Георгием Димитровым. Через три дня после объявления войны в Болгарии началось народное восстание, в Варне высадился советский морской десант, а наземные войска перешли границу. Сопротивления они не встретили, оружие не применяли.

9 сентября 1944 года завершилось советское наступление в Болгарии, проходившее абсолютно мирно, фактически это было беспрепятственное продвижение наших войск при полной поддержке со стороны местного населения. Вечером 9 сентября руководивший Болгарской операцией Жуков, нарком военно-морского флота Кузнецов и командующий 3-м Украинским фронтом Толбухин получили директиву Ставки: «Ввиду того что болгарское правительство порвало отношения с немцами, объявило войну Германии и просит советское правительство начать переговоры о перемирии, Ставка Верховного Главнокомандования, согласно указаниям Государственного Комитета Обороны, приказывает… закончить операции по занятию намеченных по плану населенных пунктов».

* * *

Войны выигрывает народ, но и действия вождей этого народа имеют немаловажное значение, потому что порой «цена вопроса» – сотни тысяч жизней, миллионы судеб. Сталина (естественно, после смерти) неоднократно обвиняли в том, что именно его приказы привели к поражениям Красной Армии в первые месяцы войны (не говоря уж о неподготовленности страны к ней), а также в расправе над ни в чем не повинными военачальниками, издании слишком суровых приказов (большая часть из которых были просто необходимы в тех экстремальных условиях) и безграмотном вмешательстве в управление войсками. Были ли Верховный главнокомандующий И. Сталин, как и возложивший на себя командование вермахтом рейхсканцлер и рейхспрезидент А. Гитлер, жалкими дилетантами, не разбирающимися в военном искусстве и лишь мешавшими профессиональным военным? Об этом спорят уже шесть десятков лет, но надежнее всего обратиться к архивным документам и узнать все из первых уст. Именно полководцы Советского Союза и нацистской Германии давно поставили своим вождям, И. Сталину и А. Гитлеру, заслуженные «оценки».

Сравнивая двух Верховных главнокомандующих – СССР и Германии, Сталина и Гитлера, можно отметить, что в ходе войны Сталин «обучался» военной науке лучше Гитлера. Именно «холодная» расчетливость кремлевского горца была более эффективна (особенно во второй половине войны), чем «яростный» мистицизм немецкого вождя-пророка, в конце войны истерично кричавшего своим генералам на военных советах: «Мы еще одолеем судьбу!»

Жуков дал Гитлеру как полководцу следующую характеристику: «…это был коварный, хитрый, сильный военачальник».

Сталин как полководец – глазами Г. К. Жукова

В книге А. Рыбина «Рядом со Сталиным. Записки телохранителя» описывается телефонный разговор Сталина с Жуковым, состоявшийся 4 декабря 1941 года, во время сражения за Москву. Выслушав Сталина, Жуков заявил вождю: «Передо мной две армии противника, свой фронт. Мне лучше знать и решать, как поступать. Вы можете там расставлять оловянных солдатиков, устраивать сражения, если у вас есть время…»

Г. К. Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» так оценивал Сталина как полководца: «В стратегических вопросах Сталин разбирался с самого начала войны. Стратегия была близка к его привычной сфере – политике, и чем в более прямое взаимодействие с политическими вопросами вступали вопросы стратегии, тем увереннее он чувствовал себя в них.

В вопросах оперативного искусства в начале войны он разбирался плохо. Ощущение, что он владеет оперативными вопросами, у меня лично начало складываться в последний период Сталинградской битвы, а ко времени Курской дуги уже можно было без преувеличения сказать, что в этих вопросах он чувствует себя вполне уверенным.

Что касается вопросов тактики, строго говоря, он не разбирался в них до самого конца войны. Да, собственно говоря, ему как Верховному главнокомандующему и не было прямой необходимости разбираться в вопросах тактики. Куда важнее, что его ум и талант позволили ему в ходе войны овладеть оперативным искусством настолько, что, вызывая к себе командующих фронтами и разговаривая с ними на темы, связанные с проведением операций, он проявлял себя как человек, разбиравшийся в этом не хуже, а порой и лучше своих подчиненных…

Профессиональные военные знания у Сталина были недостаточными не только в начале войны, но и до самого ее конца. Однако в большинстве случаев ему нельзя было отказать ни в уме, ни в здравом смысле, ни в понимании обстановки. Анализируя историю войны, надо в каждом конкретном случае по справедливости разбираться в том, как это было. На его совести есть и такие приказы и настояния, которые плохо и вредно сказывались на деле. Но большинство его приказов и распоряжений были правильными и справедливыми».

Гитлер как полководец – глазами своих генералов

В декабре 1944 года на совещание немецкого генералитета Гитлер представил свой план нанесения удара в Арденнах, но Гудериан, начальник Генерального штаба, отвечающий за Восточный фронт, выступил против. Гитлер в ответ заявил: «Вам нет нужды пытаться поучать меня. Я командовал германской армией в ходе войны в течение пяти лет и за это время приобрел больше практического опыта, чем любой господин из генштаба мог надеяться когда-либо получить. Я изучал Клаузевица и Мольтке, прочитал все труды Шлиффена. Я лучше разбираюсь в обстановке, чем вы».

9 января 1945 года Гудериан отправился на прием к Гитлеру с начальником разведки на Востоке генералом Геленом, и тот, используя принесенные карты и схемы, пытался объяснить Верховному главнокомандующему Германии опасность положения немецких войск накануне ожидаемого наступления русских на севере. По словам Гудериана, «Гитлер окончательно потерял самообладание, заявив, что карты и схемы «абсолютно идиотские», и приказал, чтобы я посадил в сумасшедший дом человека, подготовившего их. Тогда я вспылил и сказал: «Если вы хотите направить генерала Гелена в сумасшедший дом, тогда уж отправляйте и меня с ним заодно». Гитлер твердил: на Восточном фронте «еще никогда ранее не было такого сильного резерва, как сейчас», а Гудериан возразил: «Восточный фронт подобен карточному домику. Если его прорвут хотя бы в одном месте, все остальное рухнет».

Спустя три дня его слова сбылись – советская группа армий под командованием Конева прорвалась южнее Варшавы и устремилась в Силезию, а армии под командованием Жукова форсировали Вислу к северу и югу от Варшавы. Это было одно из крупнейших наступлений Красной Армии за всю войну. Остановить победоносные советские войска было некому…

Скандал с маршалом Катуковым. Фронтовая любовница Жукова

И помешать иной раз могли разве что личные хитросплетения.

1 февраля 1945 года Жуков издал приказ такого содержания, адресовав его командующему 1-й танковой армией генерал-полковнику Михаилу Катукову и члену Военного совета армии генерал-лейтенанту Николаю Попелю:

В собственные руки т. Катукову, Попелю. Я имею доклады особо ответственных лиц о том, что т. Катуков проявляет полнейшую бездеятельность, армией не руководит, отсиживается дома с бабой и что сожительствующая с ним девка мешает ему в работе. Авторитета Катуков в корпусах сейчас не имеет… и командиры штаба вокруг Катукова ведут очень нехорошие разговоры.

В частях Катуков как будто не бывает. Бой корпусов и армии не организует, вследствие чего за последнее время имелись в армии неудачи.

Требую:

1) От каждого из вас дать мне правдивое личное объяснение по существу.

2) Немедля отправить от Катукова женщину. Если это не будет сделано, я прикажу ее изъять органам «Смерш».

3) Катукову заняться делом.

Если Катуков не сделает для себя нужных выводов, он будет заменен другим командармом.

Катуков впоследствии женился на своей фронтовой спутнице Екатерине. А она, знала или нет о достопамятном приказе, но о Жукове отзывалась с большой досадой. В интервью «Московскому комсомольцу», опубликованном в 2006 году, вдова Катукова говорила так: «Жуков уже приготовил себе белую лошадь, собирался докладывать Сталину о том, что его армия первая вошла в столицу Германии. И вдруг неожиданно выясняется, что первым в Берлин входит Конев. Жуков в ярости звонит Катукову: «Задержи его! Мы должны подойти к Рейхстагу первыми!» Но наши войска уже в Берлине. И как может Катуков остановить Конева? Стрелять в своих солдат? Михаил Ефимович отказался. «Товарищ маршал, – сказал он Жукову, – вы командующий фронтом, и маршал Конев – командующий фронтом. Решайте между собой сами». Жуков закричал на него: «Сукин сын, я все ордена с тебя сниму и расстреляю как последнюю собаку!..»

Правда, Катукову от Жукова и раньше доставалось, безотносительно к его личным делам…

При этом сам Георгий Константинович, судя по всему, тоже был не безгрешен. Его водитель рассказывал в интервью «Комсомольской правде»: «Лида Захарова появилась в нашей маленькой группе обслуживания Жукова в дни битвы под Москвой, осенью 41-го года. Георгий Константинович тогда расхворался, и к нему прикомандировали фельдшера – младшего лейтенанта медслужбы Захарову. Худенькая, стройная, она была для нас, как солнечный лучик. Более незлобливое существо трудно себе было представить. К ней быстро привязались мы все, в том числе и Жуков. Но она никогда не забывала, что прислана следить за здоровьем генерала армии. Поэтому не отходила от него ни на минуту. И на передовую с Жуковым ходила… Мы-то – водители, адъютанты, ординарцы, охранники и даже политработники – оставались у машин, а они вдвоем шли на передовую. Жуков на дух не переносил присутствия этих во время поездок по фронтам, а Лиду всегда с собой брал. От нее была польза – порошок там дать, банки поставить, спину растереть, да и просто настроение поднять ласковым словом… Застенчивая и стыдливая Лидочка терпеть не могла грубостей и сильно терялась, когда занятый по горло Георгий Константинович отмахивался от ее заботы. Иной раз уходила от него в слезах. Свой нрав Жуков не укорачивал даже с ней, хотя и любил Лиду, но как-то по-своему, сурово. И тиранил ее, бывало, и по-солдатски посмеивался над ней, но от себя никуда не отпускал. Немало людей сменилось в группе обслуживания Жукова в те годы, но Лида оставалась.

Однажды, в июле 44-го года, в нашей маленькой группе был праздник – мы поздравляли Георгия Константиновича с награждением второй медалью «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. И Лиде поручили вручать Жукову громадный букет. Видели бы вы это вручение! От смущения она была просто пунцовой, не смела даже поднять глаз на своего кумира. Как в тот момент Лида была трогательна в своем отглаженном форменном платьице с лейтенантскими погонами, орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу»! Даже взгляд Жукова потеплел. Нам показалось, что в тот момент он был гораздо счастливей, чем когда-либо».

По словам Бучина, маршал вообще любил женское общество: «Помню, в Берлине, после войны к нам приехали артисты из Киева. Так после представления Георгий Константинович с какой-то актрисой уехал кататься на моторной лодке. Мы все волновались, как бы они не разбились… А в другой раз, на Курской дуге, мы подвезли девушку до дому. Ехали на своем «Паккарде», а она идет по полю. Ну, Жуков велел притормозить. Пригласил ее в машину и всю дорогу шутил. Он был очень внимателен к женщинам».

Сталину, разумеется, доложили об отношениях Жукова с Лидочкой. Предположительно, произошло это с подачи Александры Диевны, которая, узнав о сопернице, прибегла к проверенному способу борьбы за семейный очаг – пожаловаться «куда следует». Мехлис донес скандальную информацию до Хозяина, но вождь отреагировал хотя и не так афористично, как на доклад о фронтовом романе Рокоссовского с актрисой Серовой («Завидовать будем!»), но вполне толерантно: поинтересовался, не мешает ли это Жукову исполнять служебные обязанности.

– Мешать не мешает, но авторитет его подрывает… – пробормотал Мехлис.

– Не надо, товарищ Мехлис, лезть в отношения Жукова с военфельдшером, – резюмировал Сталин. – Эта женщина помогает Жукову, лечит его. Она помогает ему быть здоровым, а значит, и оставаться в строю. Жуков нам очень нужен здоровым.

Водитель Жукова вспоминал, что Александра Диевна жаловалась ему на неверность мужа, но не во время войны, а гораздо позже: «Уже много лет спустя, в Москве, она как-то не выдержала и всплакнула: «Я ему тут портянки стирала, а у него на фронте, Александр Николаевич, другая была!»

Лидия Захарова уехала вслед за Жуковым в Одессу, жила на квартире, которую маршал снял для нее. «После войны Георгий Константинович не захотел расставаться с фронтовой подругой и взял ее с собой в Одессу, – вспоминал Александр Бучин. – Но от Александры Диевны это утаил. Он тоже оберегал семью, не хотел никаких ссор и разладов. Александра Диевна ведь часто тогда приезжала к мужу: на все лето с детьми, зимой на школьные каникулы, да и одна на недельку порой выбиралась. У них были прекрасные отношения. Столько лет вместе! Зачем было все это ломать и лишний раз жену тревожить? Ну, а когда она уезжала в Москву, Лида перебиралась в дом Жукова. Так и жили… Она была очень порядочной женщиной. Ей дважды предоставлялась возможность женить на себе маршала. Лида дважды была от него беременной, причем оба раза мальчиками. Но не позволила себе иметь детей от женатого человека, хоть и очень любимого. Об этом она рассказывала мне, когда мы были уже пожилыми».

При этом у Лидии были хорошие отношения с Маргаритой, дочерью Жукова и Марии Волоховой. Но роман с маршалом сошел на нет после того, как Жуков встретил на Урале свою последнюю любовь – Галину Семенову.

Лидия уехала в Москву, где Жуков, получив после смерти Сталина влияние, выбил ей и ее мужу отдельную квартиру. Да и муж у Захаровой появился отчасти благодаря маршалу. При вполне водевильных обстоятельствах.

По воспоминаниям Маргариты Георгиевны, отец беспокоился, что она не придает значения своей личной жизни: «Где-то году в 52-м, когда я уже заканчивала МГУ, отец спросил, есть ли у меня молодой человек? «Да что ты! – удивилась я. – Я вся в науке!» Отец со мной не согласился… и тайно поручил Лиде Захаровой подыскать мне жениха. Лида тогда почему-то выбрала связиста Валю Игнатюка и, ничего об этом не говоря, назначила мне в метро встречу. Якобы для того, чтобы передать что-то там от отца. Я на ее спутника совершенно никак не отреагировала. Поздоровалась, отвернулась и стала разговаривать с Лидой. А потом пошла по своим делам. За этого Валю Игнатюка позже Лида и выйдет замуж, поскольку он ей приглянулся».

Брак оказался счастливым, супруги прожили вместе почти сорок лет до самой смерти Лидии.