Текст книги "Жуков. Взлеты, падения и неизвестные страницы жизни великого маршала"

Новые боевые уставы и инструкции для Красной Армии

Жуков занимался разработкой уставов и наставлений различных родов и служб войск. «В них каждый раз закреплялись достижения военной науки, они основывались на современном уровне техники, учитывали изменения в характере военных операций. Первую группу уставов, обобщавших опыт мировой и гражданской войн, а также преобразования, связанные с военной реформой, войска получили в 1924–1925 годах. По преимуществу это были временные уставы – внутренней службы, устав корабельной службы, боевые уставы кавалерии, артиллерии, бронесил РККА».

Но изменившаяся обстановка требовала обновить или дополнить эти уставы. Появились Временное наставление по войсковой маскировке РККА, Боевой устав военно-воздушных сил РККА, наставления по телефонно-телеграфному, подводно-минному делу, Временный полевой устав…

22 сентября 1935 года появилось Постановление Совета Народных Комиссаров № 2590 (для сухопутных и воздушных сил РККА) и № 2591 (для морских сил РККА) «О введении персональных воинских званий начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии и об учреждении положения о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА». Прошло два с небольшим месяца и 3 декабря 1935 года в приказе Наркома обороны № 176 эти персональные воинские звания были объявлены. Для командования армии и флота было введено шестьдесят три различных воинских звания, которые определялись как воинской специальностью, так и рангом, что было прописано в принятом в 1937 году новом уставе внутренней службы Красной Армии.

Для кадрового состава армии и флота вводились следующие звания: «старшина», «лейтенант», «капитан», «майор», «полковник». Кроме того, в дополнениях от 5 августа 1937 года были установлены звания: «младший лейтенант», «младший воентехник», «младший политрук».

Житейская неустроенность

Но если служба шла хорошо, то житейские дела оставляли желать лучшего. В Москве Жукову с семьей пришлось поселиться в Сокольниках – в коммунальной квартире, находившейся в деревянном бараке. Впоследствии тогдашний сослуживец, сосед по дому и друг Жукова, тоже будущий маршал Александр Василевский рассказывал Константину Симонову, как он был разочарован условиями жизни в столице после повышения: «К тому времени командирам полков – а я был командиром полка в Твери – были созданы хорошие условия; было решение, по которому каждый командир полка имел машину “фордик” тогдашнего выпуска, получали квартиры – в одних случаях отдельные квартиры, в других даже особняки, имели верховую лошадь, имели, кроме машины, выезд…» А оказавшись весной 1931 года в Управлении боевой подготовки, Василевский обнаружил, что жить придется весьма стесненно: «Поехал я в Сокольники, нашел этот дом – новые дома с тесными квартирами, нашел свой номер квартиры – квартира из нескольких комнат, мне отведена одна, а нас четверо: я, жена, теща, сын. Вот так мне предстояло жить после тех условий, в которых находился как командир полка. Такое же положение было и у Жукова, когда он был тоже назначен туда, в это Управление…»

Весь тогдашний советский быт был более чем скромным. Продукты и промтовары продавались по карточкам, мебель в квартирах военных стояла казенная, самая простая. И появление какого-нибудь элементарного предмета меблировки могло стать событием, сопровождавшимся всевозможными сложностями и приключениями.

Василевский рассказывал Симонову и такую историю: «…однажды выхожу я из наркомата и вижу: на стоянке трамвая стоит Георгий с большой этажеркой для книг. Я говорю:

– Что ты тут стоишь?

– Да вот квартира-то пустая, в комнате ничего не стоит, хоть взял здесь, в АХО, выписал себе этажерку для книг, чтоб было, куда книги положить. Да уже стою полчаса – три трамвая или четыре пропустил, никак не могу ни в один из этих трамваев сесть, народу битком, видишь, висят.

– Ну, ладно, я подожду, с тобой вместе, поедем.

Ждали, ждали, еще пять или шесть трамваев переждали, но ни в один не можем сесть. Тогда Жуков говорит.

– Ну, ты езжай, а я пойду пешком.

– Куда, в Сокольники?

– Ну да, в Сокольники, а что же делать с этой, с этажеркой, не обратно же ее нести.

Я тогда сказал ему, что уж раз такая судьба, давай пойдем пешком вместе, я тебе помогу ее тащить. Так мы и шли с Жуковым через весь город, до Сокольников, несли эту этажерку к месту его нового жительства».

Легко догадаться, что любая сколь-нибудь хорошая вещь была изрядной ценностью, а пропажа ее – настоящим горем. Двоюродный брат Жукова Михаил Пилихин вспоминал: «В 1932 году Георгий пригласил мою семью в Крым, в дом отдыха. Когда Жуковы вернулись, то обнаружили, что их квартиру обокрали, не оказалось и мехового пальто его жены Александры Диевны, и ряда других вещей. Георгий заявил в МУР, но МУР так и не смог найти пропавшие вещи. Как-то моя жена Клавдия Ильинична шла по Столешникову переулку. А навстречу идет женщина в пальто Александры Диевны. Клавдия Ильинична с помощью милиции женщину эту задержала… Оказалось, что женщина пальто купила в комиссионном магазине. Пальто это вернули Жукову».

Работа с Тухачевским. Предчувствие войны с Германией

Во время службы в Инспекции кавалерии Жукову довелось продолжить знакомство с Михаилом Тухачевским. Первый раз они повстречались еще в 1921 году, когда Михаил Николаевич руководил борьбой с повстанцами Антонова.

«Человек атлетического сложения, он обладал впечатляющей внешностью, – описывал Тухачевского Жуков. – Мы еще тогда отметили, что М. Н. Тухачевский не из трусливого десятка: по районам, где скрывались бандиты, он разъезжал с весьма ограниченным прикрытием».

Жуков в воспоминаниях отзывался о Тухачевском прямо-таки восторженно: «При встречах с ним меня пленяла его разносторонняя осведомленность в вопросах военной науки. Умный, широко образованный профессиональный военный, он великолепно разбирался как в области тактики, так и в стратегических вопросах. М. Н. Тухачевский хорошо понимал роль различных видов наших вооруженных сил в современных войнах и умел творчески подойти к любой проблеме».

Сильное сожаление выражал Георгий Константинович относительно того, что из-за недооценки рекомендаций Тухачевского бронетанковые войска создавались и развивались слишком медленно. «Еще в 30-х годах М. Н. Тухачевский предупреждал, что наш враг номер один – Германия, что она усиленно готовится к большой войне, и, безусловно, в первую очередь против Советского Союза. Позже, в своих печатных трудах, он неоднократно отмечал, что Германия готовит сильную армию вторжения, состоящую из мощных воздушных, десантных и быстроподвижных войск, главным образом механизированных и бронетанковых сил. Он указывал на заметно растущий военно-промышленный потенциал Германии, на ее возможности в массовом производстве боевой авиации и танков».

Жуков вспоминал, что во время одного из докладов он сам и его сослуживцы слушали Тухачевского «как зачарованные», поскольку в нем «чувствовался гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде выдающихся военачальников Красной Армии».

Тема грядущей войны с Германией тогда, что называется, витала в воздухе. «Позднее, выступая в 1936 году на 2-й сессии ЦИК СССР, М. Н. Тухачевский снова обратил внимание на нависшую серьезную опасность со стороны фашистской Германии. Свою яркую, патриотическую речь он подкрепил серьезным анализом и цифрами вооружения Германии и ее агрессивной устремленности. Однако голос М. Н. Тухачевского остался «гласом вопиющего в пустыне», а сам он был взят под подозрение злонамеренными лицами, которые, клевеща на Михаила Николаевича, обвинили его во вражеских и бонапартистских замыслах, и он трагически погиб в 1937 году».

Но Жуков, хотя и гордился своей службой в кавалерии, стал рьяным приверженцем механизированных войск.

Командир дивизии. Возвращение в Белоруссию

Но вскоре служебный путь Жукова снова изменился. Его вызвал первый заместитель инспектора кавалерии И. Д. Косогов и сказал, что его кандидатура представлена наркому Ворошилову – для возможного назначения на должность командира 4-й кавалерийской дивизии. На вопрос, готов ли Жуков занять эту должность и опять вернуться в Белорусский военный округ, тот ответил, что округ ему хорошо знаком, а назначение в столь славную дивизию он почтет за честь.

Через несколько дней Ворошилов подписал приказ о назначении. А Буденный вызвал к себе Жукова. Тот прекрасно понимал, почему Семен Михайлович с таким вниманием относится к этой дивизии – ведь 4-я кавалерийская имени Ворошилова дивизия была ядром легендарной Первой Конной армии, любимым детищем Буденного. Столь же тесно был связан с ней и сам Ворошилов. А в последнее время эта сформированная и выпестованная ими дивизия переживала не лучшие времена.

«До 1931 года дивизия дислоцировалась в Ленинградском военном округе, – вспоминал Жуков. – В 1932 году дивизия была спешно переброшена в Белорусский военный округ, в город Слуцк. Как мне потом стало известно, передислокацию объясняли чрезвычайными оперативными соображениями. Однако в тот период не было никакой надобности в спешной переброске дивизии на совершенно неподготовленную базу. Это важно подчеркнуть, так как в течение полутора лет дивизия была вынуждена сама строить казармы, конюшни, штабы, жилые дома, склады и всю учебную базу. В результате блестяще подготовленная дивизия превратилась в плохую рабочую воинскую часть. Недостаток строительных материалов, дождливая погода и другие неблагоприятные условия не позволили вовремя подготовиться к зиме, что крайне тяжело отразилось на общем состоянии дивизии и ее боевой готовности. Упала дисциплина, часто стали болеть лошади».

Приехавший с инспекцией весной 1933 года командующий Белорусским военным округом Уборевич счел состояние дивизии плачевным, о чем и доложил наверх. Ворошилов и Буденный были крайне огорчены такой новостью и тут же озаботились поиском нового командира, способного навести порядок и наладить службу.

– Четвертая дивизия всегда была лучшей в рядах конницы, и она должна быть лучшей! – воскликнул в разговоре с Жуковым Буденный.

Вскоре Жуков с семьей отправился обратно в Белоруссию, которую хорошо знал. Он не скрывал радости – будучи заядлым рыбаком и охотником, считал эти места с великолепными лесами и множеством водоемов поистине райским краем. Да и друзей в Белорусском военном округе у Жукова было много.

Но прибытие в Слуцк вышло совсем не праздничным. Стояла сырая весна, вокруг железнодорожной станции была невероятная грязь. За короткий переход от поезда до тачанки, на которой нарочный приехал встречать нового командира дивизии, Александра Диевна несколько раз теряла в липкой грязи свои галоши. А маленькая Эра, которую отец нес на плечах, недовольно спросила:

– Почему здесь нет тротуара?..

Доехав до места дислокации дивизии, Жуковы обнаружили, что придется жить в еще более стесненных условиях, чем в московской коммуналке для красных командиров. Там хотя бы были две комнатки, пусть и маленькие, а здесь новому комдиву пришлось поселиться с женой и дочкой в одной 8-метровой комнатушке. Уступил это обиталище Жуковым начальник химслужбы дивизии В. М. Дворцов, который потеснился со всем своим семейством в столь же крошечную комнатку.

Оставив Александру Диевну обустраивать скромное жилище, Жуков отправился в штаб дивизии. Прежнего командира он там не обнаружил – тот отсутствовал, сказавшись больным. «Я, конечно, понимал его душевное состояние и не настаивал на немедленной встрече. С положением дел в дивизии меня подробно ознакомили заместитель командира по политической части Николай Альбертович Юнг и начальник штаба дивизии Александр Иванович Вертоградский. Я был признателен им за то, что они сумели все быстро и обстоятельно изложить. Однако мне предстояло главное: самому досконально разобраться в обстановке непосредственно в частях и подразделениях, определить недостатки, найти их причины и вместе с командирами и политработниками наметить пути их ликвидации».

Но выяснилось, что командующий округом Уборевич отнюдь не в восторге от нового командира дивизии.

«Поначалу мои отношения с Уборевичем сложились неудачно. Примерно через полгода после того, как я принял дивизию, он влепил мне по чьему-то несправедливому докладу выговор. Была какая-то инспекционная проверка в дивизии, оказалось что-то не так, в итоге – выговор в приказе по округу. Выговор несправедливый, потому что за полгода дивизию поставить на ноги невозможно. За полгода с ней можно только познакомиться и начать принимать меры. А сделать все то, что требовалось для приведения дивизии в полный порядок, я за полгода не мог при всем желании. И вот – выговор… Я возмутился и дал телеграмму: “Командующему войсками округа Уборевичу. Вы крайне несправедливый командующий войсками округа, я не могу служить с вами и прошу откомандировать меня в любой другой округ. Жуков”.

После телеграммы прошло два дня. Звонит Уборевич и вызывает меня к телефону.

– Интересную телеграмму я от вас получил. Вы что, недовольны выговором?

Я отвечаю:

– Как же я могу быть довольным, товарищ командующий, когда выговор несправедлив и не заслужен мною?

– Значит, вы считаете, что я несправедлив?

– Да, я так считаю. Иначе не отправил бы вам телеграмму.

– И ставите вопрос о том, чтобы откомандировать вас?

– Ставлю вопрос.

– Подождите с этим. Через две недели будет инспекторская поездка, мы на ней с вами поговорим. Можете подождать со своим рапортом до этого?

– Могу.

– Ну так подождите.

На этом закончился наш разговор.

На инспекторской поездке Уборевич нашел случай, отозвал меня в сторону и сказал:

– Я проверил материалы, по которым вам вынесли выговор, и вижу, что он вынесен неправильно. Продолжайте служить. Будем считать вопрос исчерпанным.

– А выговор могу считать снятым? – спросил я.

– Разумеется, раз я сказал, что он несправедлив.

На этом закончился инцидент. Впоследствии дивизия стала лучшей в армии. За два года я привел ее в порядок».

Отношения с Уборевичем тоже наладились. О причинах первоначальной неприязни Борис Соколов пишет так: «Теперь уже достаточно широко известно, что в 30-е годы среди высшего начальствующего состава Красной Армии существовали две основные группировки, соперничавшие друг с другом. Одна объединяла Ворошилова, Буденного и других конармейцев. В состав второй входили Тухачевский, Якир, Уборевич и другие командиры, с 1-й Конной никак не связанные. Когда Уборевич узнал, что к нему командиром дивизии по рекомендации Буденного назначен бывший помощник Семена Михайловича, то мог заподозрить неладное. Вдруг новый комдив призван присматривать за ним? И Иероним Петрович попытался избавиться от Жукова, сделал ему необоснованный выговор, чтобы со временем приписать ему служебное несоответствие и тихо заменить своим человеком. Однако поведение Жукова, сразу поставившего вопрос ребром, как кажется, убедило Уборевича, что Георгий Константинович интриговать против него не будет. А вскоре командующий округом понял, что Жуков – командир толковый и исповедует взгляды на воспитание и боевую подготовку войск близкие к его, Уборевича, взглядам. И стал опекать командира 4-й Донской, рассчитывая перетянуть его из стана конармейцев в стан Тухачевского».

Интриговать Жуков действительно не стал – он, судя по всему, был к этому органически не приспособлен, даже в большей степени, чем к штабной работе.

Учения по-новому. Конь, шашка и пика или механизированные войска?

В 1929 году Реввоенсовет СССР принял постановление, посвященное созданию новых войск – бронетанковых: «Принимая во внимание, что новый род оружия, каким являются бронесилы, недостаточно изучен как в смысле тактического его применения (для самостоятельного и совместно с пехотой и конницей), так и в смысле наиболее выгодных организационных форм, признать необходимым организовать в 1929–1930 гг. постоянную опытную механизированную часть».

Тогда же был создан опытный механизированный полк, который опробовали на учениях, а в 1930 году полк реструктуризировали в механизированную бригаду. В 1932 году в СССР появились – первые в мире – механизированные корпуса, каждый из которых включал в себя две механизированные, одну стрелково-пулеметную бригаду и отдельный зенитно-артиллерийский дивизион. В корпус входило более 500 танков и более 200 бронеавтомобилей. К началу 1936 года было создано уже 4 механизированных корпуса, 6 отдельных механизированных бригад и столько же отдельных танковых полков, 15 мехполков кавдивизий, более 80 танковых батальонов и рот в стрелковых дивизиях.

«Конница в то время была самым подвижным массовым родом наземных войск, – писал Жуков. – Она предназначалась для быстрых обходов, охватов и ударов по флангам и тылам врага. В условиях встречного боя от нее требовалась стремительность развертывания боевых порядков, быстрота в открытии огня по противнику, смелый бросок главных сил в исходный район для атаки и неотступное преследование отходящего врага.

Усиление конницы бронетанковыми средствами, наличие в конноартиллерийских полках гаубичной артиллерии уже позволяли не только с успехом ломать сопротивление противника, но и решать задачи наступательного боя и эффективной обороны.

Конечно, освоение новой техники, особенно ее использование в операциях, не всегда проходило гладко. Мешал недостаточно высокий общеобразовательный уровень многих красноармейцев и командиров, часто бывали аварии, технические неурядицы, не все понимали, как необходимы технические знания, не хватало грамотных кадров».

Вдобавок ускорение темпов военных действий требовало новых средств связи. Отправлять нарочного с письменным приказом было уже непозволительной потерей времени, да и прокладывать телефонные провода тоже.

«Одной из главных задач в подготовке командного состава и штабов мы считали овладение искусством управления в условиях встречных, внезапных действий. Это требовало отказа от привычного управления посредством письменных приказов, телефонов и всего, что связано с прокладкой проволочных линий связи. Надо было решительно переходить на радиоуправление, на систему коротких боевых распоряжений – “управление с седла”, как тогда любили говорить конники».

Большое внимание уделялось учениям, одно из них Жуков и спустя тридцать лет помнил в подробностях, считая крайне интересным.

«В качестве обороняющейся стороны действовал усиленный 21-й кавалерийский полк под командованием И. Н. Музыченко. Он был выведен в поле на двое суток раньше наступающего 20-го кавполка и в течение этого времени реально строил оборону на всю тактическую глубину, 20-й кавполк ничего не знал о предстоящем учении и о том, что 21-й кавполк находится где-то в поле и организует оборону. Он был поднят по тревоге.

…К исходу дня передовые подразделения 20-го кавполка вошли в соприкосновение с боевым охранением 21-го кавполка. Темнело. Не успев засветло произвести разведку обороны “противника”, командир полка В. В. Крюков принял решение в течение ночи разведать «противника», а на рассвете атаковать его.

Командир 21-го кавполка И. Н. Музыченко решил:

1) до наступления темноты огнем с переднего края при поддержке артиллерии отбить попытки “противника” прорвать оборону и не допустить вклинивания его в первую позицию;

2) под шум боя, соблюдая все меры маскировки, с наступлением темноты начать отвод боевых порядков полка на вторую оборонительную позицию, которая была заранее предусмотрена и соответственно подготовлена;

3) чтобы не дать “противнику” разгадать свой маневр, снять боевые порядки, расположенные на первой траншее переднего края обороны полка, только перед самым рассветом, оставив для наблюдения за “противником” разведывательные дозоры.

С наступлением темноты командир 20-го кавполка выслал усиленную разведку к переднему краю обороны. Встреченные огнем, разведчики залегли перед проволокой и начали вести наблюдение…

На рассвете, после артиллерийской подготовки, предвкушая победу, командир полка просигналил ракетами начало атаки. Артиллерия усилила огонь, началась энергичная атака. Вот уже танки на больших скоростях с ходу прошли первую траншею, ворвались во вторую. Первая траншея занята! Но что это? Почему остановились танки?

– Товарищ комдив, – обращается командир 20-го кавполка к руководителю учения, – разрешите пройти вперед и лично установить, почему произошла остановка атакующих боевых порядков.

– Ну что ж, “свой глаз – алмаз”, посмотрите, разберитесь.

У второй траншеи В. В. Крюкова встретил командир 2-го эскадрона Э. М. Буш.

– В чем дело? Почему остановились?

– Да вот, товарищ комполка, мы советуемся с командиром танкового эскадрона, что делать дальше.

– Как что? Громить «противника»!

– Да, но его здесь нет.

– Как нет?! Куда же он девался? Разведка доносила всю ночь, что “противник” занимает оборону.

– Разрешите доложить! – обратился к командиру полка посредник-танкист. – Вот здесь в траншее на палке висела эта бумажка, может быть, она кое-что раскроет?

Взяв в руки листок, командир полка прочел вслух: “Привет сальцам, ищите нас, как ветра в поле. На будущее советуем быть более бдительными!”

Надо было видеть растерянные лица всех окружающих и ту неловкость, которая создалась в результате обманного маневра 21-го кавполка, заставившего атакующих расстрелять боевой комплект снарядов по пустому месту…

Конфуз был полный».

Во избежание подобных конфузов Жуков гонял подчиненных нещадно. Обычно замысел учения разрабатывался и тщательно сохранялся в тайне. Потом полк поднимался по тревоге и получал указания, в каком районе сосредоточиться. «В этом районе командованию вручалась тактическая обстановка и боевой приказ, требовавший совершить марш-маневр через труднопроходимые, заболоченные или лесные районы. Маршрут избирался такой, который требовал больших работ по расчистке и прокладке дорог, постройке из подручного материала гатей и переправ. При этом никаких инженерных средств усиления обычно не давалось, с тем, чтобы научить командование всех степеней находить выход из тяжелого положения своими силами и местными средствами».

Людям приходилось очень тяжко, иной раз они «буквально валились с ног, часто оставаясь без сна и нормального питания несколько суток подряд. Но какая радость охватывала бойцов и командиров, когда их часть, выполнив труднейшую задачу, достигала поставленной цели!»

Попутно с боевой учебой удалось решить и ряд бытовых проблем: построить нормальные дома и казармы, привести в порядок конюшни. В 1935 году 4-я дивизия продемонстрировала блестящие успехи на инспекторских смотрах и была награждена тогда орденом Ленина.

Тогда же представили к наградам и лично командиров и бойцов. Орденом Ленина был награжден и сам Жуков.

«Для вручения ордена Ленина дивизия была собрана в конном строю на одном из плацев города. Весь личный состав в приподнятом настроении, на флангах каждой части развевались боевые знамена, под которыми ветераны дивизии ходили в бой с белогвардейцами и белополяками.

В торжественной тишине после встречного марша и рапорта С. М. Буденный поднялся на трибуну. По его знаку подъезжаю с ассистентами, держа боевое знамя дивизии. С. М. Буденный прикрепляет к нему орден Ленина, и мы со знаменем скачем полевым галопом перед строем».

В 1935 году 4-я кавалерийская дивизия была передана из 3-го кавалерийского корпуса в 6-й казачий корпус, командиром которого назначили Е. И. Горячева. С апреля 1936 года 4-ю кавалерийскую дивизию переименовали в 4-ю Донскую казачью дивизию и для нее была установлена казачья форма.

Еще Жуков особо вспоминал большие маневры в 1936 году, когда среди прочего пришлось форсировать реку Березина, погубившую окончательно армию Наполеона.

«Нам было известно, что на маневры прибыли нарком обороны К. Е. Ворошилов и другие военачальники. Естественно, что каждая часть, каждое соединение ожидали приезда К. Е. Ворошилова. Ну, а мы, командиры 4-й казачьей дивизии, считали в порядке вещей, что нарком обязательно будет у нас. Но когда! Хотелось, чтобы это произошло в хорошую погоду, когда все мы будем выглядеть веселее, красочнее. К сожалению, как это чаще всего бывает осенью, зарядили дожди.

Закончив сосредоточение частей дивизии в районе переправы, хорошо замаскировав их в лесных массивах в 4–5 километрах от реки, мы вызвали на командный пункт командиров, чтобы дать им устное указание о тактическом взаимодействии с соседними частями после форсирования. Не успели еще развернуть карты, как к командному пункту подъехала вереница машин. Из первой машины вышли К. Е. Ворошилов, А. И. Егоров и И. П. Уборевич. Я представился наркому обороны и кратко доложил о том, что 4-я дивизия подготовилась к форсированию реки, а командиры частей собраны на местности для получения последних указаний.

– Хорошо, – сказал нарком, – послушаем ваши указания.

Климент Ефремович очень подробно интересовался техникой форсирования реки танками своим ходом при глубине, превышающей высоту танка БТ-5. После детального доклада командира механизированного полка нарком обратился к знакомым по Конной армии командирам и комиссарам частей.

– Как изменилась наша конница! – сказал он. – В гражданскую войну мы с Буденным на всю Конную армию имели несколько примитивных броневиков, а теперь в каждой кавалерийской дивизии – целый полк замечательных танков, способных своим ходом преодолевать сложные речные преграды. Ну, что ты, старый дружище, думаешь насчет танков, – обратился нарком к Федору Яковлевичу Костенко, – не подведут они нас? Может быть, конь вернее, а?

– Нет, Климент Ефремович, – ответил Ф. Я. Костенко. – Коня, шашку и пику мы пока не забываем – думается, рано еще хоронить конницу, она еще послужит Родине, но танкам мы уделяем серьезное внимание, это новый подвижной род войск.

– Ну, а как думает комиссар? – спросил нарком А. С. Зинченко, которого также знал по Первой конной.

– Я считаю, что Федор Яковлевич прав, – ответил он и добавил: – Я был бы плохим, вернее, никуда не годным комиссаром мехполка, если бы сомневался в большом будущем бронетанковой техники. Мое мнение: надо смелее развертывать механизированные войска, особенно танковые соединения, которых у нас маловато.

– Ну что ж, Александр Ильич, – обратился к начальнику Генерального штаба К. Е. Ворошилов, – не будем мешать командованию дивизии. Желаю всем вам удачи, мы еще увидимся и потолкуем.

Мы поняли, что нарком будет лично наблюдать форсирование реки, так как вся колонна машин направилась в район предстоящих действий нашей дивизии. После 30-минутной артиллерийской подготовки передовые отряды частей дивизии на широком фронте подошли к реке. Низко пролетевшее вдоль реки звено самолетов поставило дымовую завесу, удачно прикрыв от “противника” действия первого десантного эшелона. Когда дым начал рассеиваться, передовые подразделения уже зацепились за противоположный берег. Кое-где были слышны крики “ура”, частая стрельба и пушечные выстрелы. А когда дым окончательно растаял, стало хорошо видно, как 15 танков мехполка, с ревом выбравшись на берег “противника” и, стреляя на ходу, быстро подходили к подразделениям, наступавшим на захваченном плацдарме. Скоро вся дивизия была на другом берегу и, опрокинув “противника”, успешно продвигалась вперед.

…Утром следующего дня состоялся большой парад. Погода была чудесная, солнышко как-то особенно согревало наши сердца. Войска, участвовавшие в окружных маневрах, закончив построение, ждали команды “смирно”, чтобы встретить наркома обороны.

Обычно конница на парадах шла рысью, но на этот раз мы уговорили командующего разрешить пройти манежным галопом. Но как-то так получилось, что манежный галоп при подходе к трибуне наркома перерос в полевой галоп, а когда подошла колонна пулеметных тачанок, то их аллюр усилился до карьера».

Жуков и комкор Тимошенко с опаской смотрели друг на друга. У обоих мелькнула одна и та же мысль: лишь бы у какой-то тачанки не отвалилось колесо – подобные несчастья иногда происходили даже во время парада на Красной площади. Но потом Жуков глянул на Ворошилова и успокоился: очень уж довольным выглядел нарком обороны – с сияющей улыбкой он махал рукой лихо мчащимся бойцам на тачанках.

* * *

Семейная жизнь будущего маршала была в это время спокойной и ровной. О страстях, бушевавших еще несколько лет назад, ничто не напоминало. В 1937 году в Слуцке у Георгия Константиновича и Александры Диевны родилась вторая дочь, получившая имя Элла. Сохранился текст записки, которую Жуков передал жене в родильный дом: «Милый Шурик! Поздравляю тебя и крепко целую – тебя и красавицу дочку. Передаю сахар-рафинад. Скажи, что еще нужно…»

Но в масштабах страны и ее армии 1937 год запомнился людям другими событиями…