Текст книги "Потерянная Япония. Как исчезает культура великой империи"

В Ия всегда царила бедность, а дома были меньше, чем в большинстве сельских районов Японии. Дома в Хида-Такаяма во много раз больше – до пяти этажей и даже выше, но поскольку на каждом этаже есть потолок, вы не чувствуете простора при входе. Дома Ия же кажутся очень просторными из-за темноты и отсутствия потолков. Внутри дома – пещера; снаружи – мир над облаками.

Даже сейчас, когда я возвращаюсь в Ия, мне кажется, что я оставил мир и ступил на территорию волшебного королевства. Я чувствую это сейчас сильнее, чем когда-либо, поскольку города и равнины были полностью модернизированы, а Ия по-прежнему мало изменилась. Рядом с входом в долину стоит каменный монумент эпохи Эдо, надписанный по приказу даймё Ава: «Ия, Персиковый источник нашей земли Ава». «Персиковый источник» – старинная китайская поэма о внеземном рае. Эта надпись говорит о том, что даже сотни лет назад, когда вся Япония была прекрасна, Ия считалась чем-то неповторимым, как Шангри-Ла.

До сих пор я писал только о прекрасных сторонах Ия, но на самом деле в этом саду Эдема уже обитал змей (уменьшение населения). Это началось в 1964 году, когда моя семья приехала в Иокогаму. В этом году разница между доходами в селах и городах стала критической, поэтому фермеры со всей Японии потянулись в города. Члены сообщества Ия были гораздо более бедными и менее связанными друг с другом, чем те, кто работал на рисовых плантациях, поэтому многие переехали в Токусима и Осака. После 1970 года темпы «касо» ускорились, и Ия была переполнена заброшенными домами. Я подумал, что хочу иметь там дом.

В наши дни вся сельская местность Японии похожа на огромный дом престарелых. Тогда же, несмотря на то, что из Ия уходили люди, селения все еще казались живыми. Даже заброшенные дома были в прекрасном состоянии.

С осени 1972 года я провел около полугода в поисках дома. Я ходил, разглядывая десятки домов, причем не только в Ия, но и в Кагава, Коти и Токусима. Я путешествовал по сельской местности с друзьями в поисках интересных заброшенных домов и посетил их более сотни. Когда мы находили такие дома, то просто нагло заходили внутрь. Нужно было лишь открыть деревянные ставни, которые обычно были даже не заперты. Нам встречались великолепные дома, которые просто оставили гнить. У одного особняка цвета индиго рядом с Токусима была двухметровая веранда, окружавшая его по всему периметру. Сегодня такую можно увидеть только в замке Нидзё в Киото. Половые доски из ценной древесины кэяки (дзельква пильчатая) были толщиной более 10 сантиметров.

В наши дни вся сельская местность Японии похожа на огромный дом престарелых.

Когда мы заходили в эти заброшенные дома, я узнавал много такого, о чем никогда не прочитал бы в книгах. Я смог своими глазами увидеть настоящий традиционный образ жизни японцев. Когда семьи покидали дома ради жизни в большом городе, они не могли практически ничего с ними поделать. Соломенные плащи, бамбуковые корзины и утварь для разжигания очага не могли пригодиться в Осака. Все, что было необходимо для жизни в Ия на протяжении тысячи лет, в одночасье стало бесполезным. В таких домах казалось, что жители просто исчезли. Осколки их повседневной жизни лежали безмятежно, будто на моментальном снимке. Открытая газета, остатки яичницы на сковородке, разбросанная одежда и постельные принадлежности, даже зубные щетки в раковине. Хотя влияние модернизации было видно и здесь: к балкам были прикреплены потолки для защиты от холода, были установлены алюминиевые двери и оконные рамы. Тогда все еще можно было увидеть первоначальное состояние дома. Через несколько лет искусственные материалы были уже повсюду. Ими покрывали не только потолки, но и полы, стены и колонны. Интерьеры исчезали под слоями пластика и фанеры.

Западные туристы, потрясенные отношением японцев к архитектурному наследию и окружающей среде, всегда спрашивают: «Почему они не сохраняют то, что действительно ценно, вместе с модернизацией?» Для Японии старый мир перестал представлять ценность; соломенные плащи и бамбуковые корзины, оставленные жителями деревни Ия – все это кажется бессмысленным. На Западе современная одежда, архитектура и т. п. естественным образом развивались из европейской культуры, поэтому там не существует таких различий между «современной культурой» и «древней культурой». Промышленная революция в Европе развивалась постепенно – в течение сотен лет. Вот почему большая часть сельской местности Англии и Франции осталась относительно нетронутой, все еще остается много средневековых городов, а жители этих исторических районов по-прежнему относятся к ним с заботой и уважением.

Однако, в отличие от Европы, изменения в Китае, Японии и Юго-Восточной Азии произошли по-настоящему стремительно. Более того, эти изменения были привнесены из совершенно чужой культуры. Поэтому современная одежда и архитектура в Китае и Японии не имеют ничего общего с их традициями. Японцы и сейчас способны любоваться древними городами Киото и Нара. Они понимают их красоту, но в то же время знают, что это не имеет никакого отношения к их современной жизни. По сути, это не города, а исторические парки, создающие иллюзию. В Восточной Азии нет эквивалентов Парижу или Риму. Киото, Пекин и Бангкок превратились в бетонные джунгли. Сельская местность переполнена рекламными щитами, линиями электропередач и домами из алюминия. Яйцо в замке треснуло.

Городская библиотека в городе Камэока, где я сейчас живу, не сильно отличается от библиотеки колледжа Мертон Оксфордского университета, самой старой работающей библиотеки в мире. Во время моего первого посещения Мертона мне показалось, что хотя эта библиотека была построена почти 700 лет назад, книги, полки, стулья и даже сама концепция «библиотеки» практически не изменились. Дети из Камэока могут прийти в библиотеку Мертон и почувствовать себя как дома. Но если бы они посетили хранилища сутры (буддийских текстов) в японском храме, увидели полки, забитые альбомами, завернутыми в шелк, или комнаты мудрецов, заваленные свитками, то они бы ничего не поняли. Эти вещи настолько далеки от того, что используют сегодня японцы, что кажется, будто их завезли с другой планеты.

В Восточной Азии нет эквивалентов Парижу или Риму. Киото, Пекин и Бангкок превратились в бетонные джунгли.

Гибель окружающей среды и культурных традиций в Восточной Азии когда-нибудь станет одним из главных событий этого столетия. Япония, обладающая огромными богатствами и потенциалом, возглавляет страны Восточной Азии. Но эти изменения никоим образом не ограничиваются только Японией. С исторической точки зрения они, скорее всего, неизбежны. Азии суждено пройти этот путь.

Когда национальная культура страны утрачивается, создается «новая традиционная культура». Она развивается как смесь древних форм и современных вкусов, и в конечном итоге становится монстром Франкенштейна. Самый шокирующий пример этого – Китай. Попытки дешево отреставрировать китайские святыни привели к тому, что здания и статуи стали практически не похожи на оригинал. Яркие цвета и несуразные композиции полностью отвергают дух китайской скульптуры. К сожалению, это все, что могут увидеть сегодня туристы, поэтому эти безвкусные творения теперь представляют китайскую культуру.

Хотя японцы не так радикальны, их традиционная культура тоже перестраивается. Особенно это касается домов. В новой традиции есть свои мифы, один из которых относится к татами. Большинство людей считают, что японский интерьер не может обходиться без татами, но это не так. До периода Хэйан дворцовые полы делали из деревянных досок, что видно на старых картинах и свитках. Дворянин сидел на одном мате татами на приподнятой платформе посредине пола. Такое расположение все еще можно увидеть в некоторых храмах дзэн в Киото. В домах простых людей использовались тонкие тростниковые маты, когда необходимо было чем-то покрыть пол. В Ия эти коврики укладывали только вокруг открытого очага, а остальная часть пола оставалась непокрытой. Было принято протирать деревянный пол влажной тряпкой два раза в день – утром и вечером. В результате полы были черными и блестящими, как сцена театра Но.

Хотя японцы не так радикальны, их традиционная культура тоже перестраивается.

Сцены театра Но, синтоистские святыни, храмы дзэн и дома Ия относятся к периоду «до татами». Психологическая разница между деревянными полами и татами очень велика. Деревянные полы берут начало из домов Юго-Восточной Азии, стоявших на сваях в лесах «Эпохи богов». Татами с аккуратными черными границами вошли в моду в более позднюю эпоху щепетильного этикета, чайных церемоний и самурайских ритуалов. С татами пол становится обозримым, комната выглядит более компактной и удобной для восприятия. Пол из черных деревянных досок не имеет визуальных границ, что создает ощущение безграничного пространства.

Таким образом, несмотря на господство татами сегодня, есть два разных типа японского интерьера, характерные для разных периодов. Типичный пример культурных изменений в Японии можно увидеть в этих двух типах напольных покрытий. Вместо того, чтобы заменить старое новым, японцы просто кладут новое поверх старого.

Вернемся к Ия. Долина делится на западную и восточную части. Западная Ия сравнительно доступна. Сотни тысяч туристов каждый год посещают Кадзурабаси. Кадзурабаси – это подвесной мост из огромных виноградных лоз. Хотя его периодически перевешивают (сейчас он усилен стальными тросами), он восходит еще к тем временам, когда клан Хэйкэ бежал в Ия. Он стал одной из главных туристических достопримечательностей Сикоку. Однако туристы редко заезжают дальше Кадзурабаси – в менее развитую Восточную Ия.

Я начал искать заброшенные дома с самой далекой горы Восточной Ия – Кэндзан. Я ходил из деревни в деревню. Домов было довольно много, но я никак не мог найти подходящего. В одних уже были установлены потолки и проведен ремонт с использованием бетона и алюминия. Другие же, оставленные более десяти лет назад, не подлежали восстановлению: в полах были огромные дыры, а колонны покрылись трещинами.

В январе 1973 года я посетил деревню Цуруи в Восточной Ия. Я обратился к господину Такэмото, члену деревенского совета, с вопросом, есть ли поблизости заброшенные дома. Он согласился показать мне их. Скоро мы прибыли к одному из них, и я сразу понял: «Это он». Перед моими глазами был замок, который я искал.

Глава 2
Долина Ия

Похвала тени

Жители деревни не могли назвать мне точный возраст дома, но сказали, что последняя семья жила в нем более семи поколений. Значит, его построили минимум в XVIII веке. Он был заброшен 17 годами ранее, но находился в хорошем состоянии. Полы из полированных черных досок и утопленные очаги сохранились без серьезных изменений. Соломенную крышу, однако, не меняли уже 50 лет, и она доживала свои последние дни. На ней росли папоротники, мох и даже несколько маленьких сосен. Во время дождя крыша серьезно протекала, но я решил, что смогу разобраться с этим сам. Я и не подозревал, какие трудности ждут меня с этой крышей!

Я принял решение купить дом в первый же день, но переговоры затянулись на 4 месяца. Это иллюстрирует шестой из моих Десяти Законов Японской Жизни, а именно Закон Переговоров. Ничего нельзя достичь без длительной дискуссии. Дискуссия может не иметь никакого отношения к делу, но она абсолютно необходима. Многие нетерпеливые иностранные бизнесмены сами себя обрекли себя на неудачу, не принимая во внимание этот закон.

Я принял решение купить дом в первый же день, но переговоры затянулись на 4 месяца.

Причина, по которой в моем случае переговоры длились так долго, касалась не деталей сделки. Дело было в языковом барьере. Я знал только стандартный японский и обнаружил, что диалект Ия мне совершенно непонятен. Собеседник мог сказать: «Denwa zo narioru» («телефон звонит»): denwa (телефон) – слово из XX века, narioru – диалект Сикоку, а zo – архаичная частица, датируемая периодом Хэйан. Мне было так трудно понять что-либо, что в конце концов я попросил друга из Токио приехать и помочь мне с переговорами.

Мы сидели с жителями деревни до позднего вечера, пока господин Такэмото исполнял обязанности хозяина. Деревенский этикет требовал, чтобы я принял чашку сакэ от каждого мужчины в комнате. Причем не один раз, а несколько. Жаркая дискуссия о доме, казалось, продолжалась целую вечность, у меня кружилась голова. Я почти не участвовал в беседе, но был спокоен из-за того, что мой друг должен был выяснить все детали. Наконец вечер подошел к концу, мы вышли на улицу и побрели в темноте по узкой горной тропе. Мой друг повернулся ко мне и спросил: «О чем они говорили?»

Несмотря на языковые трудности, мы достигли соглашения весной 1973 г.: 120 цубо земли (около 400 квадратных метров) за 380 000 иен, а дом прилагался бесплатно. 380 000 иен стоили 1300 долларов (около 300 иен за доллар). Тогда у меня не было таких денег, но друг семьи, с которым мы познакомились, когда жили в Иокогаме в 1960-х годах, согласился одолжить мне их. Для меня это была огромная сумма. Потребовалось более пяти лет, чтобы вернуть долг. За это время в Ия, удаленной от быстро растущих городов, население сократилось наполовину, а лесная и сельскохозяйственная промышленность пришла в упадок. Стоимость земли во всей Японии резко возросла, но мой участок в Ия, и без того дешевый, теперь стоит меньше половины заплаченных мной денег.

Тогда у меня не было таких денег, но друг семьи, с которым мы познакомились, когда жили в Иокогаме в 1960-х годах, согласился одолжить мне их. Для меня это была огромная сумма.

Период дискуссии дал мне возможность познакомиться с деревней. Официально меня представили жителям, когда господин Такэмото пригласил меня посетить весенний праздник в местном храме. Это был один из последних деревенских праздников. Двадцать или тридцать жителей деревни собрались в храме под гигантскими криптомериями размером с калифорнийские секвойи. Мальчики, чьи лица были разрисованы белым, били в барабаны, пока парни постарше выносили святыню из здания и водружали ее на груду камней. Священник читал молитвы, а жители деревни шествовали в ярко-красных масках с длинными носами.

Одним из мальчиков с белым макияжем был тринадцатилетний Эйдзи Домаи. Он стал моим первым гостем после того, как я купил дом и начал ремонт. Это был активный мальчик с короткой стрижкой. Больше всего он любил рубить дрова, бегать и плавать. Другим гостем был Омо, мой ближайший сосед. Невысокий, коренастый и дружелюбный со всеми – он был типичным веселым лесником. Омо жил со своими четырьмя дочерями примерно в ста метрах в доме, крытом соломой. Под его домом располагался маленький «домик для выхода на пенсию», где жили его отец и мачеха. Омо стал моим учителем. Он помогал мне с каждым аспектом ремонта дома, в том числе с соломенной крышей.

Переехал я в июне того же года. Я попросил помочь Сёкити, моего друга-поэта. Помимо того, что он был поэтом, Сёкити также был наполовину корейцем, из-за чего был аутсайдером в японском обществе. Сёкити появился с небольшой группой токийских художников и хиппи. Все вместе мы выглядели довольно странно. Но для долины Ия, которая всегда был убежищем для аутсайдеров, это было нормально.

Господин Такэмото помог мне разметить границы моего участка. С Сёкити и его друзьями мы начали уборку и ремонт, чтобы снова сделать дом пригодным для жилья. В первую очередь мы убрали пол. Это было не так просто, как может показаться, так как он был полностью покрыт пятисантиметровым слоем пыльной черной сажи. Мы собрали ее в кучу в саду и сожгли. Когда дым начал подниматься, мы вдруг поняли, что порошок был не сажей. Это был табак! В течение семнадцати лет, пока дом был заброшен, табачные листья, свисающие с балок, постепенно распадались на части и оседали на полу в виде пыли. В тот день, сам того не желая, я сжег несколько фунтов дорогого табака. Этого было бы достаточно, чтобы погасить весь долг за дом.

При уборке дома мы не нашли никаких ценных антикварных предметов, но бывшие жильцы оставили на своих местах все предметы их повседневной жизни. Благодаря им можно было многое узнать о жизни в Ия. Наиболее примечательным был дневник девушки, которая в 1950-х годах жила в доме с бабушкой и дедушкой. В дневнике были откровенно и горестно описаны бедность долины Ия, мрак и темнота внутри дома и отчаянное стремление девушки жить в городе. Примерно в то время, когда ей исполнилось 18 лет, дневник внезапно оборвался. Жители деревни рассказали, что она убежала из дома. Бабушка и дедушка написали на листе бумаги: «Ребенок не возвращается». Они повесили его вверх ногами над дверью, как заклинание, чтобы вернуть ее. Это не сработало, но лист бумаги висит там до сих пор.

После уборки мы провели электричество и воду и установили унитаз. Эйдзи приходил после школы и помогал расчищать землю от бамбука. В то время в деревне не было дорог, поэтому все необходимые материалы нужно было тащить на себе с дороги внизу – примерно в часе ходьбы. Позже мы стали использовать местный метод транспортировки – стальной трос, натянутый через ущелье, с висящей на нем деревянной коробкой. Пару раз после подъема стройматериалов я сам садился в коробку и со страхом спускался вниз.

Однажды Омо зашел к нам – «людям снизу» – и из жалости предложил научить нас пользоваться традиционной косой для покоса травы. Его отец, тихий человек с густыми седыми бровями, тоже приходил посмотреть на нас. Он садился на веранде, открывал свой кисет с табаком, набивал и закуривал кисэру – длинную серебряную трубку, которую часто можно увидеть в пьесах Кабуки. Мачеха Омо была родом из окрестностей Кадзурабаси и очень гордилась своим происхождением из клана Хэйкэ. Она сочинила несколько стихотворений вака в 31 слог, чтобы мы могли написать их на затянутых бумагой дверях.

Жители деревни приходили один за другим, чтобы посмотреть на иностранца и предложить помощь с ремонтом. Сам по себе иностранец был редкостью в Ия, но иностранец, пытающийся восстановить старый дом, был особенной странностью. Старым жителям деревни тоже было интересно. Они приходили с соломой, чтобы научить меня плести соломенные сандалии. Проснувшись утром, я часто обнаруживал, что кто-то оставил для меня огурцы или другие продукты на крыльце. Иногда я замечал, что кто-то скосил всю траву перед домом. Несмотря на заклинание над дверью (а, может быть, и благодаря ему), местные дети приходили сюда играть каждый день. Ночью Сёкити с друзьями при тусклом свете очага рассказывали им сказки о привидениях.

Сам по себе иностранец был редкостью в Ия, но иностранец, пытающийся восстановить старый дом, был особенной странностью.

Конфуций говорил, что человеколюбивый любит горы. Я думаю, что горы, возможно, порождают в людях больше доброты, чем равнины. На плодородных равнинах более высокая плотность населения. Там требуется наличие более сплоченной социальной структуры, особенно в случаях с рисовыми плантациями. Много написано о сложных человеческих отношениях, строящихся вокруг выращивания риса. Маркс говорил об уникальной азиатской форме общества, которую назвал «восточным деспотизмом». Напротив, охотники и лесники долины Ия, на скалистых склонах которой едва можно было заботиться об одном рисовом поле, были независимыми, свободными и простыми людьми.

В Японии они представляют собой остатки более раннего культурного слоя, корни которого уходят в Юго-Восточную Азию. Столетия феодального правления, милитаризм конца XIX и начала XX веков и удушающее влияние современной системы образования создали относительно строгий образ мышления современных японцев. При прочтении литературы ранних периодов создается впечатление, что древние японцы имели мало общего с осторожными бюрократами и послушными сотрудниками компаний, которых сегодня можно встретить повсюду. Древняя поэзия, например, антология «Манъёсю» VIII века, чем-то напоминает грубо отесанные балки в домах Ия. Еще один отпечаток этого периода – «праздники голых», во время которых в храмах в конце зимы молодые люди, одетые только в набедренные повязки, участвуют в бурных обрядах, посвященных плодородию.

Еще один обычай далекого прошлого – ёбаи. Эта народная традиция, ранее распространенная по всей Японии, исчезла почти везде, кроме нескольких далеких островов и деревень, таких как Ия. Ёбаи, или «ночное посещение» – ритуал ухаживания молодыми людьми за девушками. Мужчина проникал в комнату девушки ночью, и, если она не отказывала ему, они спали вместе. К рассвету он должен был покинуть дом, и, если все проходило хорошо, он начинал регулярно навещать девушку по ночам – до самой свадьбы. В некоторых деревнях этим могли пользоваться даже путешественники. Возможно, такое допускалось, чтобы предотвратить кровосмешение в особенно отдаленных районах.

Ёбаи, или «ночное посещение» – ритуал ухаживания молодыми людьми за девушками.

Сегодня большинство японцев вряд ли знают, что означает слово ёбаи. Поэтому для меня было удивительно, что этот обычай все еще существовал, когда я приехал в Ия. Это было предметом многих шуток, и деревенские жители лукаво спрашивали меня иногда, когда я собираюсь начать свои ночные приключения. В то время ёбаи казался мне еще одной локальной странностью, но позднее я понял, что это не так.

В период Хэйан любовные похождения аристократов, увековеченные в таких романах, как «Повесть о Гэндзи», происходили по принципу ёбаи. Дворяне посещали своих возлюбленных только ночью, а утром им приходилось уходить. Классическое стихотворение «Ариакэ-но цуки» («Луна на рассвете») – это, по своей сути, рыдания любовников перед прощанием. Аристократы переняли крестьянский обычай ёбаи, усовершенствовали его и добавили элегантные атрибуты: каллиграфию, благовония, многослойные одежды. Но это все еще был ёбаи, и акцент в этом ритуале делался именно на темноте. Существует много теорий о японских понятиях эроса и романтики.

Как можно заметить в случае ёбаи, во время периода Хэйан примитивная японская грубость смягчилась чувствительностью к тонким деталям в искусстве и любви. Между собой соединились простота и элегантность, следы которых все еще можно увидеть во многих японских видах искусства. В завершение этого периода (т. е. в конце 1100-х годов) произошли серьезные изменения – своего рода геологический раскол, разделяющий японскую историю. После сотен лет правления благородных дворян старая система рухнула. Военные взяли верх, переместили столицу из Киото в Камакура и основали сёгунат, который правил Японией следующие 600 лет. Одним из последствий этого военного правления является строгость, которую мы видим сегодня. Предки людей долины Ия скрылись в ней незадолго до начала военного правления.

Не все достижения военного периода негативны, так как они включают в себя дзэн, чайную церемонию, театры Но и Кабуки и почти все искусства, которые сегодня мы считаем высокими достижениями японской культуры. Но под всем этим есть более глубокий слой, состоящий из тумана, скал и стволов гигантских деревьев «Эпохи богов», из которого родилась религия синто. Именно этот мир волнует меня больше всего. И я вряд ли узнал бы о нем, если бы не встретил жителей Цуруи.

Под всем этим есть более глубокий слой, состоящий из тумана, скал и стволов гигантских деревьев «Эпохи богов», из которого родилась религия синто

Я начал думать о том, как назвать мой дом. Очень хотел, чтобы он назывался «Домом флейты», поскольку я играю на флейте. Однажды ночью вместе с Сёкити и группой детей мы начали придумывать название. Стандартные слова для флейты – «сё» и «тэки» – были отвергнуты детьми как слишком грубые. Мы просмотрели старый китайский словарь и нашли иероглиф «ти», обозначающий бамбуковую флейту. Это был красивый иероглиф, с «бамбуком» наверху, росчерком посередине и «тигром» внизу. Никто не видел такого иероглифа раньше, но все дети проголосовали за него.

Иероглиф «ан», означающий жилище с соломенной крышей, идеально подходил для «домашней» части названия, но обычно относился к домам для чайных церемоний и поэтому казался слишком «культурным». В словаре мы обнаружили, что этот же иероглиф может также читаться как «иори». Его сочетании с «ти» подарило нам имя Тииори. Оно звучало забавно. Сёкити написал стихотворение о Тииори, которое понравилось всем детям, а само слово стало общеизвестным наименованием моего дома в деревне. Годы спустя, когда я начал заниматься каллиграфией и картинами, я использовал это название в качестве подписи.

Когда я основал свой арт-бизнес, то снова использовал это имя, назвав компанию Chiiori Ltd. Это стало источником многих проблем, поскольку почти никто не знал этот древний иероглиф, и уж точно не читал его как «иори». Нужно было изготовить специальную печать для налоговых документов и установить на моем компьютере шрифт только ради этих символов. Тем не менее мне нравится это название. Хотя сегодня я работаю в Токио, Киото и Осака, простой взгляд на документы моей компании вызывает воспоминания о долине Ия.

В процессе восстановления Тииори я приобрел много новых навыков. В частности, способность измерять площадь дома. В древнем Китае размер здания определялся количеством колонн или пролетов между колоннами вдоль передней и боковой стен. Япония унаследовала эту традицию, а стандартом ширины одного пролета стала длина одного мата татами. Именно вокруг этой системы строилась вся архитектура Японии. Площадь земли тоже измеряют при помощи татами. Стандарт, используемый по сей день, когда почти везде используется метрическая система, – это цубо. Цубо – площадь двух матов татами (3,3 м ²). Площадь участка, где стоит мой дом, – 120 цубо. Перед домом находится сад – вплоть до каменной стены, ограничивающей мои владения. Когда ты стоишь на этой стене, то чувствуешь, будто стоишь на стене древнего замка. С нее открывается прекрасный вид на кедровый лес и горные вершины вдали. Сразу за домом находится холм, заросший бамбуком, через который ведет путь к ближайшим соседям.

Площадь моего дома – 4 на 8 пролетов (приблизительно 7 на 14 метров). В нем есть одна большая гостиная – 3 на 3 пролета – с верандой, токонома и буддийским алтарем. Эта комната из черных досок почти всегда пуста. Пространство центральной комнаты – 2 на 2 пролета – сосредоточено вокруг очага. Именно здесь происходит большая часть событий в доме: разведение огня, приготовление пищи, трапезы, беседы. За ней находятся две небольшие спальни – единственные комнаты с потолками (для защиты спящих от пепла). В дальнем конце дома располагаются кухня и рабочее пространство с глинобитным полом и выходом на улицу.

Нижняя часть дома построена из ровных прямоугольных досок, с колоннами, стоящими на равных промежутках друг от друга. Но примерно на расстоянии одного метра над уровнем головы структура внезапно меняется. Линейное становится органическим. На квадратные колонны опираются грубые куски дерева. Они настолько массивны, что кажутся полностью несоразмерными дому. Это характерно для всей японской архитектуры. Совершенно гладкие отштукатуренные стены храмов спускаются к основанию, выложенному необработанными камнями. Внутри домов до определенного уровня все поверхности ровные, а углы – прямые; выше – кривые бревна с сучками, грубо обтесанные на концах. Огромные стволы деревьев, лежащие боком, выгибаются от одного конца дома к другому.

Традиционная японская архитектура почти не предполагает наличие внутренних стен.

Я сколотил полки, шкафы и двери, отремонтировал деревянную веранду. Столярные работы, конечно же, являются неотъемлемой частью ремонта дома, но в Японии наиболее важным является то, как человек использует доступное пространство. Это очень важный вопрос, поскольку традиционная японская архитектура почти не предполагает наличие внутренних стен. Есть лишь балки, поддерживающие крышу, которые установлены через регулярные промежутки. Все остальное является дополнениями. Раздвижные двери можно при желании убрать, что позволяет придавать пространству открытость и визуальную свободу. Японские дома можно сравнить с павильонами под открытым небом, через которые свободно проходят ветер и свет.

Японские дома можно сравнить с павильонами под открытым небом, через которые свободно проходят ветер и свет.

Старые дома удивительно просторны, но обитатели обычно делили их на небольшие комнаты и коридоры с раздвижными дверями сёдзи или фусума, получая в итоге несколько тесных жилых помещений. В прежние времена это было необходимо для защиты от зимнего холода и распределения личного пространства между членами большой семьи, но сегодня в этом потребности практически нет. Поэтому первое, что нужно сделать при обновлении японского дома, – убрать сёдзи и фусума. В таком случае коридоры и веранды объединяются с внутренними комнатами, значительно увеличивая пространство. В Тииори черные деревянные двери были настолько тяжелыми, что их едва можно было сдвинуть с места. Я выбросил их, и тот мрак, на который жаловалась девушка в дневнике, почти исчез.

Использование пространства очень тесно связано с освещением. Книга Дзюнъитиро Танидзаки «Похвала тени» стала современной классикой. В ней Танидзаки говорит о том, что традиционное искусство в Японии возникло из темноты, в которой жили люди. Например, золотые ширмы, которые выглядят совершенно безвкусно в современных интерьерах, предназначались для того, чтобы собирать последние лучи света, пробивающиеся внутрь темного дома.

Танидзаки сожалеет о том, что красота теней больше не ценится в современной Японии. Любой, кто жил в старом японском доме, знает о постоянной нехватке света – будто находишься глубоко под водой. Постоянное давление этой темноты побудило японцев наполнять города неоновыми и флуоресцентными огнями. Яркость – фундаментальное стремление в современной Японии. В этом можно убедиться, если зайти в вестибюль любого отеля или салон патинко.

Само собой разумеется, что при восстановлении старого дома нужно избегать использования ламп дневного освещения. Но для японцев это не так очевидно. Представители старшего поколения, выросшие в традиционном мраке, мечтали избавиться от этой темноты, поэтому с радостью приветствовали появление ламп дневного света. Молодое поколение и не знает ничего другого. На Западе люди обычно используют такое освещение для кухонь, рабочих мест и офисов, а лампы накаливания и теплое верхнее и точечное освещение – для жилых и обеденных помещений. Поэтому туристы в Японии не готовы принять эту безоговорочную победу флуоресцентных ламп, чей плоский голубоватый свет проник в дома, музеи, отели и вообще везде. Недавно я говорил с группой студентов, изучающих дизайн интерьера, и спросил, кто из них задумывался о проблемах освещения и сделал что-нибудь, чтобы сократить использование флуоресцентных ламп у себя дома. Из сорока студентов таким оказался только один.