Текст книги "Культурная эволюция. Как теория Дарвина может пролить свет на человеческую культуру и объединить социальные науки"

Насколько важна культура?

Если различия в человеческом поведении можно объяснить множеством способов, то как мы можем знать, что культура не менее важна, чем гены или индивидуальное научение? Приведем три примера – из политологии, из экономики/культурной антропологии и из психологии, – демонстрирующих важность культуры.

Гражданская вовлеченность: из Европы в Америку. Существует расхожее выражение, что США – страна иммигрантов. Конечно, на континенте обитало несколько миллионов коренных жителей, но первые европейские поселенцы действительно прибыли в Северную Америку из разных мест – из Британии, Германии, Италии, Нидерландов и Скандинавии. Те, кому доводилось путешествовать по Европе, знают, что население любой из этих стран разделяет приблизительно схожие представления и убеждения (по крайней мере, в сравнении с Японией или Индией), но между собой они при этом существенно разнятся. Одно из таких различий касается отношения к гражданской вовлеченности. В нее входят разнообразные аспекты, которые принято считать полезными для либерального демократического общества: желание участвовать в благотворительности и волонтерской работе, голосовать на выборах, организовывать местные инициативные группы и профсоюзы, регулярно читать новости (и, как следствие, принимать осознанные демократические решения) и поддерживать социальное равенство и меньшинства. В некоторых странах – например, в Дании, Норвегии и Швеции – высокий уровень гражданской вовлеченности. Жители этих стран активно ходят на выборы, занимаются благотворительностью и волонтерством и т. д. В других странах – например, в Италии и Испании – средний уровень гражданской активности ниже. Их жители с меньшей охотой жертвуют на благотворительность, не так активно голосуют и реже занимаются волонтерской работой.

Эти культурные различия, связанные с гражданской вовлеченностью, дали возможность политологам Тому Райсу и Яну Фельдману проверить, как долго сохраняются культурные различия[6]6
  Rice and Feldman 1997. Стоит отметить, что я заменил их понятие «гражданской культуры» понятием «гражданская вовлеченность» (civic duty), чтобы избежать путаницы со словом «культура».


[Закрыть]. Райс и Фельдман предположили, что если ценности, связанные с гражданской вовлеченностью, действительно передаются с культурой (от родителей к детям и от учителей к ученикам), то, скорее всего, уровень гражданской активности у современных американцев будет зависеть от конкретной европейской страны, откуда родом их предки. Поэтому Райс и Фельдман подсчитали гражданскую вовлеченность среди американцев разного происхождения. Они задавали следующие вопросы: «Как часто вы следите за новостями?», «Голосовали ли вы на последних президентских выборах?» и «Стоит ли, по вашему мнению, в целом доверять другим людям или же стоит вести себя с ними осторожно?» Также у респондентов спрашивали, согласны ли они с такими утверждениями: «Большинству государственных служащих не интересны проблемы обычного человека» или «Женщины должны заниматься хозяйством и оставить мужчинам руководить страной».

Результаты исследования совпали с ожиданиями Райса и Фельдмана. У американцев, являющихся потомками переселенцев из европейских стран с высоким уровнем гражданской вовлеченности, например, Дании, Норвегии и Швеции, был отмечен и относительно высокий уровень этого качества. У потомков иммигрантов из европейских стран с невысоким уровнем гражданской вовлеченности, в частности Италии и Испании, он был так же не очень высок (см. рис. 1.1). Райс и Фельдман так объясняют это сходство: ценности, связанные с гражданской вовлеченностью – например, убеждение, что участие в выборах или благотворительности является важным и желательным, – передавались через имитацию или обучение от родителей к детям или от учителей к ученикам на протяжении нескольких поколений, соединяющих европейских переселенцев и современных американцев. Это происходило, несмотря на активное общение с американцами иного происхождения, несмотря на Декларацию независимости и гражданскую войну, вопреки географическим и экологическим различиям между Европой и США. В другом исследовании Том Райс и Маршалл Арнетт показали, что ценности, связанные с гражданской вовлеченностью, могут оказаться крайне важными[7]7
  Rice and Arnett 2001. См. также похожие исследования различных религий в Италии: Патнэм 1996; Putnam 1993.


[Закрыть]. Они выяснили, что средние показатели гражданской вовлеченности за разные периоды истории США в разных штатах позволяют предсказать их последующее социально-экономическое развитие. В частности, штаты, где эти цифры были высоки в 1930-е годы, достигли лучших показателей личного дохода и образования в 1990-е годы по сравнению со штатами с низким уровнем гражданской вовлеченности в 1930-е годы. Однако этот принцип не действовал в обратную сторону: социально-экономические показатели 1930-х годов не влияли на уровень гражданской вовлеченности в 1990-е годы. Поэтому, скорее всего, это гражданская активность определяет последующее социально-экономическое развитие, а не наоборот. Не совсем ясно, как именно это происходит, но можно предположить, что в штатах, где жители больше ценят представительную демократию, выбирают более эффективных и честных политиков; возможно, богатые жители этих штатов жертвуют больше на благотворительность, уменьшая таким образом неравенство и повышая средний доход. Как бы там ни было, исследования Райса и его коллег показывают, что культурные ценности могут сохраняться на протяжении нескольких поколений и существенно влиять как на поведение людей, так и на общество, в котором они живут.

РИС. 1.1. Корреляция между гражданской вовлеченностью в европейских странах и у современных американцев, считающих себя потомками иммигрантов из этих европейских государств. Значения нормализованы (z-scores) для нескольких показателей гражданской активности.

ДАННЫЕ ИЗ: Rice and Feldman 1997

Везде ли справедливость одинакова? Исследования Райса и коллег занимательны, но несколько ограниченны, поскольку в них используются показатели гражданской вовлеченности, основанные на ответах респондентов. А тот, кто говорит, что очень важно ходить на выборы или жертвовать на благотворительность, не обязательно голосует сам или отдает свои деньги. Но культурные различия можно также исследовать, напрямую измеряя человеческое поведение в контролируемых экспериментах.

Одна из составляющих гражданской вовлеченности – это чувство справедливости, а ее антипод – эгоизм. Люди с высоким уровнем гражданской активности, как правило, ценят справедливость в личном общении и в бизнесе, а также считают, что каждый должен получать столько, сколько он заслуживает. Люди с низким уровнем гражданской вовлеченности, наоборот, не стремятся к справедливости, а пытаются увеличить собственную прибыль за чужой счет. В экспериментальной экономике справедливость измеряется с помощью так называемой игры «Ультиматум». В нее играют два игрока – предлагающий и отвечающий. Предлагающий должен разделить некоторую сумму денег, например 100 долларов, на две части. Одну из них он может оставить себе, а другую должен отдать отвечающему. Скажем, предлагающий может разделить 100 долларов поровну – на две части по 50 долларов каждая (справедливое предложение), или он может предложить 20 долларов, а себе оставить 80 (эгоистичное предложение), или предложить 80 долларов, а оставить 20 (щедрое предложение). После этого отвечающий может принять предложение – в таком случае оба игрока получат названные суммы. Но отвечающий может также отвергнуть предложение – в таком случае ни один из них ничего не получит. Как правило, «Ультиматум» разыгрывается один раз при анонимности обоих игроков. Это нужно для того, чтобы избежать сделок, обещаний и репутационного давления. Обычно делят довольно существенную сумму денег, чтобы мотивировать игроков к реалистичному поведению.

В обычной выборке, состоящей из американских студентов, наиболее распространенное предложение – 50 %, то есть честный, равный раздел. Реакция отвечающих предполагает наличие у них чувства справедливости: любое предложение суммы менее 20 % отклоняется в половине случаев[8]8
  Подробнее об игре «Ультиматум» с американскими студентами см.: Roth 1995; Camerer and Thaler 1995.


[Закрыть]. То есть они отвергают предложения, которые им кажутся нечестными. В свою очередь, предлагающие тоже держат это в уме. Полученные в эксперименте данные показывают, что американские студенты не очень эгоистичны. Поскольку у них развито чувство гражданской вовлеченнности, то у них есть и чувство справедливости; поэтому они не против делиться деньгами[9]9
  Эти открытия активно обсуждались экономистами, так как они идут вразрез с классическими теориями «рационального выбора». Согласно этим теориям, люди должны вести себя так, чтобы максимально увеличивать количество получаемых денег (или иных ценных вещей). В игре «Ультиматум» такое поведение приведет к крайнему эгоизму. Отвечающие должны принимать любое предложение, если оно больше нуля, ведь любое количество денег лучше, чем их отсутствие. Зная об этом, предлагающие должны выдвигать как можно меньшую сумму – например, один доллар, оставляя себе 99 долларов. Отвечающий принимает этот доллар, так как это лучше, чем не получить вообще ничего, отвергнув предложение. Попытки объяснить эту, на первый взгляд иррациональную, справедливость, свойственную людям, будут предложены в главе 8. Здесь же меня интересует межкультурное разнообразие в игре «Ультиматум».


[Закрыть].

Справедливое поведение в игре «Ультиматум», как и гражданская вовлеченность, воспринимается различным образом в разных сообществах. Группа культурных антропологов, возглавляемая Джозефом Генрихом из Университета Британской Колумбии, провела эксперименты с игрой «Ультиматум» в 50 небольших сообществах из двенадцати стран[10]10
  Henrich et al. 2005; Henrich et al. 2010.


[Закрыть]. Эти сообщества отличались друг от друга образом жизни: некоторые состояли из кочевых пастухов, другие – из охотников-собирателей, третьи – из мелких земледельцев. В каждом случае два члена сообщества, выбранные случайным образом, анонимно играли в «Ультиматум» за большое вознаграждение – как и американские студенты. Оказалось, что предложения, которые делались членами разных сообществ, существенно варьировались. Например, жители Ламалеры в Индонезии и представители парагвайского народа аче обычно предлагали 50 % суммы отвечающим, как и американские студенты. А вот представители народов мачигенга (Перу) и хадза (Танзания) обычно предлагали только 20–25 %. Размер принимаемой суммы тоже различался: эквадорские кечуа принимали любые суммы, даже менее 50 %, в то время как представители ау из Папуа – Новой Гвинеи отвергали четверть всех предложений, даже превышающих 50 %.

Чем объяснить эти различия в понимании справедливости? Переменные, касающиеся конкретных индивидов, – пол, возраст, благосостояние и образование – не коррелировали с поведением в игре «Ультиматум» ни при сравнении сообществ между собой, ни в каждом отдельно взятом сообществе. Лучше всего поведение игроков объяснялось особенностями сообществ – прежде всего тем, насколько экономическое положение в каждом сообществе зависело от взаимодействия с людьми за пределами семейного круга. В сообществах, где предложения в игре были самыми низкими, как у мачигенга, экономические контакты с кем-либо за пределами своей семьи были редки в повседневной жизни. Сообщества, в которых предложения были высокими, оказались более интегрированными в рыночную экономику; в повседневной жизни люди часто торговали и сотрудничали с другими. Например, жители Ламалеры, делившие деньги пополам, охотятся на китов у берегов Индонезии. Китобойный промысел – непростое дело, успешная охота требует большой команды на нескольких лодках. Поскольку успех зависит от сотрудничества между несколькими людьми, китовое мясо делят на равные части между всеми членами команды. Иными словами, необходимость сотрудничества привела к выработке довольно сильных норм справедливости, которые, по мнению Генриха и его коллег, и проявляются в игре «Ультиматум» в виде склонности к равному разделу. Подведем итог: люди в разных сообществах обладают разными уровнями справедливости, поскольку они переняли разные нормы справедливости от других членов своих сообществ. А эти нормы возникли из-за разницы между способами существования в этих сообществах.

Восточное и западное мышление. Один из выводов исследования Генриха и его коллег состоит в том, что американские студенты – это далеко не самые типичные представители нашего вида. Этот взгляд все больше распространяется в экономике. К этому заключению также постепенно приходят психологи. На протяжении ста с чем-то лет экспериментальные исследования в психологии обычно проводятся западными (из Западной Европы или Северной Америки) психологами, с западными же участниками экспериментов: как правило, образованными, принадлежащими к среднему классу, финансово обеспеченными студентами. Несмотря на такую явно ограниченную выборку, основные открытия западных психологов зачастую объявлялись открытиями универсальных, общечеловеческих психических процессов. Однако в последние годы многие культурные психологи начали проверять эту предпосылку и все чаще находят существенные различия в психических процессах у людей из разных сообществ[11]11
  См. обзорные работы: Heine and Norenzayan 2006; Henrich, Heine, and Norenzayan 2010.


[Закрыть].

Хорошим примером здесь может быть то, что западные психологи назвали фундаментальной ошибкой атрибуции: склонность объяснять действия других людей устойчивыми внутренними диспозициями. Эта ошибка характерна для жителей западных стран. Например, если у западного человека спросить, почему студент не сдал экзамен, то в ответ мы услышим, что студент был ленив, недостаточно подготовился или же попросту глуп. Жители Запада не склонны принимать во внимание внешние, не зависящие от студента обстоятельства, как, например плохих учителей, плохое самочувствие или случайные неудобные вопросы. Эту склонность называют «ошибкой», поскольку она сохраняется, даже когда очевидно неверна. В классическом эксперименте, где это явление и было продемонстрировано, американские студенты читали сочинения учеников, поддерживающие или критикующие коммунистический режим Фиделя Кастро на Кубе[12]12
  Jones and Harris 1967.


[Закрыть]. Половине участников сказали, что ученики могли сами выбирать позицию – за или против режима, другой половине было сказано, что ученики должны были защищать позицию, выбранную за них случайным образом. После этого участников эксперимента спросили, насколько, по их мнению, авторы сочинений поддерживают Фиделя Кастро. Как и ожидалось, участники, полагавшие, что у учеников была свобода выбора, сказали, что защитники Кастро действительно поддерживали его больше, чем те, кто написал критические сочинения. Но, неожиданным образом, то же самое сказали и те, кто думал, что у учеников не было свободы выбора: они также посчитали, что авторы положительных сочинений лучше относятся к Кастро, чем авторы критических. Иными словами, участники проигнорировали внешние обстоятельства – тот факт, что ученики сами не могли выбирать собственную позицию, – и ошибочно решили, что содержание сочинения отражает позицию автора.

До середины 1990-х годов считалось, что фундаментальная ошибка атрибуции – универсальная черта человеческой психологии (в конце концов, ее назвали «фундаментальной»). Но когда культурные психологи начали в похожих экспериментах привлекать участников не с Запада, то фундаментальная ошибка атрибуции оказалась намного меньше, а то и вовсе отсутствовала. Майкл Моррис и Кайпин Пен, например, просили американских и китайских респондентов прочесть новостную статью о реальном убийстве: статья была о китайском студенте-физике Ганге Лу, который застрелил своего научного руководителя, нескольких прохожих и потом себя – все после того, как он не получил академической награды и не устроился на исследовательскую работу[13]13
  Morris and Peng 1994.


[Закрыть]. Американские участники чаще, нежели китайские, объясняли поведение Лу внутренними диспозициями, соглашаясь с утверждениями вроде: «У Лу были хронические личностные проблемы», «Лу сошел с ума из-за чрезмерных требований к себе», «Лу беспокоился только о собственных достижениях и ни о чем больше». Китайские участники чаще объясняли произошедшее внешними обстоятельствами, больше соглашаясь с такими утверждениями: «Экономический кризис ударил по рынку труда, и поэтому люди, ищущие работу, находятся под давлением», «Научный руководитель не справился со своими обязанностями и не помог Гангу Лу преодолеть разочарование», «Американские кино и телевидение превозносят жестокую месть».

Подобные кросскультурные исследования, сравнивающие людей из Северной Америки и Восточной Азии, выявили множество других отличий в способах мышления. Было показано, что многие психические явления, ранее считавшиеся универсальными, у населения не-западных стран (в частности, Восточной Азии) выражены менее отчетливо или вообще отсутствуют. К таким явлениям относится, например, когнитивный диссонанс (тревога, которая возникает, если придерживаться противоречивых убеждений). Другие исследования выявили различия в базовых процессах внимания, памяти и восприятия. Например, жители Восточной Азии лучше запоминают положение предмета среди других предметов, а западных стран – лучше запоминают черты отдельных объектов. Психолог Ричард Нисбетт с коллегами предложили описывать различия между Востоком и Западом в едином измерении: способ мышления в Восточной Азии можно назвать «холистическим», а способ мышления на Западе – «аналитическим»[14]14
  О когнитивном диссонансе см.: Heine and Lehman 1997. О внимании и запоминании объектов см.: Masuda and Nisbett 2001. Об аналитическом и холистическом мышлении см.: Nisbett et al. 2001. Об исследованиях по культурной психологии см. обзорные работы: Heine and Norenzayan 2006; Heine 2008.


[Закрыть]. В восточном холистическом мышлении особое внимание уделяется отношениям между объектами и между людьми (например, признается роль внешних обстоятельств в расследовании убийств), тогда как в западном аналитическом мышлении особое внимание уделяется характеристикам и диспозициям отдельных объектов и людей. В общем, недавние исследования в области культурной психологии сходятся на том, что культура оказывает большое влияние на наше мышление и поведение.

Культура, среда или гены?

Приведенные примеры указывают на существенные расхождения между членами различных обществ или групп, между их поведением и мышлением. Но действительно ли это культурные различия? Напомню, что люди также получают информацию двумя другими способами: генетически и путем индивидуального научения. Возможно, связанные с гражданской вовлеченностью ценности, сохраняющиеся на протяжении нескольких поколений, передаются не культурно, а генетически: возможно, скандинавы генетически более предрасположены к таким ценностям, чем итальянцы, и это генетическое различие сохраняется в США до сегодняшнего дня. Или же, возможно, различия в понимании справедливости, которые проявляются в игре «Ультиматум», – результат индивидуального научения: каждый член более-менее «справедливого» общества живет в такой (не социальной) среде, где у него – независимо от других – развивается достаточно высокий уровень справедливости. При этом у членов менее справедливых обществ – тоже независимо друг от друга – развивается менее справедливое отношение.

К этим объяснениям нужно отнестись серьезно, поскольку многие влиятельные традиции в социальных науках скорее склоняются к генетическим гипотезам или гипотезам об индивидуальном научении для объяснения различий в человеческом поведении. Два основных направления в психологии ХХ века – бихевиоризм и когнитивная психология – изучали в первую очередь индивидуальное научение, игнорируя социальное научение и культуру. Бихевиористы вроде Дж. Б. Уотсона и Б. Ф. Скиннера пытались объяснить человеческое поведение за счет простых механизмов индивидуального научения, таких как условные рефлексы, при которых возникают ассоциативные связи между различными стимулами (изначальным примером этого были собаки Павлова, которые учились ассоциировать звук колокольчика с едой). Когнитивные психологи внимательнее изучают структуры знаний, влияющие на наше поведение, скажем, абстрактные категории, которыми мы пользуемся для классификации объектов (например, «мебель» или «животное») и на основании которых делаем выводы о свойствах незнакомых нам объектов, не прибегая при этом к ассоциативному обучению методом проб и ошибок. Но, подобно своим предшественникам-бихевиористам, когнитивные психологи обычно не проводят различие между получением информации из окружающей среды (то есть из не-социальной среды) и получением информации от других людей – последнее вообще редко принимается во внимание. Похожим образом экономисты, представляющие «теорию рационального выбора», обычно предполагают, что люди рассчитывают затраты и выгоды своих действий по отдельности, а культурные влияния при этом незначительны. Представители так называемой «культурной экологии», или «культурного материализма», в культурной антропологии – направления, часто связываемого с антропологами Джулианом Стюардом и Марвином Харрисом, предполагают, что поведенческие практики и технологии можно рассматривать в качестве адаптаций к локальным, а не культурно наследуемым условиям[15]15
  Известная критика неспособности когнитивной психологии провести полноценное различие между индивидуальными и социальными влияниями приведена в: Бандура 2000; Bandura 1977; см. также недавнюю критику: Goldstone, Roberts, and Gureckis 2008. Критику зацикленности экономистов на индивиде см. в: Gintis 2007. Примеры культурной экологии можно найти в: Steward 1955; Harris 1989.


[Закрыть].

Исследователи из других дисциплин подчеркивают роль генов. Например, эволюционные психологи, как правило, объясняют человеческое поведение с помощью адаптаций, появившихся в процессе эволюции, и недооценивают или игнорируют роль культуры. В теории, эволюционные психологи вроде Джона Туби и Леды Космидес признают существование «передаваемой культуры» – то есть культуры, как я ее определил ранее в этой главе, – но при этом они преимущественно изучают «культуру, вызванную биологией»[16]16
  См., например: Tooby and Cosmides 1992; Gangestad, Haselton, and Buss 2006.


[Закрыть]. Согласно идее культуры, вызванной биологией, значительную часть различий между поведением человеческих сообществ можно объяснить различиями в генетически закодированных реакциях, которые включаются в ответ на различающиеся экологические условия: что-то вроде смеси генов и индивидуального научения. Чтобы объяснить, как это работает, Туби и Космидес используют метафору музыкального автомата. Представьте два таких автомата с идентичными наборами песен. Хотя они одинаковы, в зависимости от выбора слушателей один может играть песню The Beatles, а второй – песню Боба Дилана. Точно так же два человека, живущих в разных сообществах, могут вести себя по-разному, поскольку различные (не социальные) внешние стимулы активируют в них те или иные реакции при идентичности изначального репертуара. Этот взгляд существенно отличается от предложенного ранее определения культуры как «социальной передачи». Если эволюционные психологи правы, то передающаяся культура не играет большой роли в различиях человеческого поведения, а теория культурной эволюции не нужна. Следовательно, важно показать, что индивидуальное научение и гены не могут полностью объяснить различия в нашем поведении, и культура все же играет немаловажную роль.

Индивидуальное научение само по себе не может объяснить различия в человеческом поведении. Если бы индивидуальное научение определяло наше поведение, то стоило бы ожидать высокой корреляции между поведением человека и не-социальной экологической средой, в которой этот человек живет: климатом, местностью, животным и растительным миром. Похожие экологические условия заставляли бы людей изобретать сходные решения проблем, возникающих в такой среде.

Многочисленные примеры, собранные антропологами и социологами, противоречат этому. Как представляется, между поведением и экологией существует «двойное несоответствие». Два общества, живущих в одной и той же среде, могут поддерживать совершенно различные практики поведения. Например, религиозные группы амишей-меннонитов живут в той же экологической среде в Пенсильвании, что и пенсильванцы, не принадлежащие к числу амишей, но при этом у них существенно отличаются обычаи и практики – скажем, вместо автомобилей они пользуются лошадьми и колясками. И наоборот, два общества с очень схожими поведенческими практиками могут проживать в совершенно разных экологических условиях. Например, экологические условия Британии и Австралии сильно отличаются, но при этом британцы, иммигрировавшие в Австралию, сохранили многие британские обычаи, законы, практики и, конечно, английский язык (пусть и со многими интересными изменениями).

Эти отдельные примеры подтверждаются более систематическими, статистическими исследованиями. Антрополог Барри Хьюлетт вместе с психологами Аннализой Де Сильвестри и Розальбой Гульельмино сравнили 109 различных обычаев, распространенных в 36 этнических группах в Африке[17]17
  Hewlett, De Silvestri, and Guglielmino 2002. См. также похожее более раннее исследование: Guglielmino et al. 1995, в котором не было обнаружено никаких культурных признаков, зависимых от экологии. Еще одно подтверждение роли культурного происхождения – культурные филогении, речь о которых идет в главе 4.


[Закрыть]. К ним относились, например, типы брачной системы (моногамия или полигамия), наличие или отсутствие интенсивного земледелия, а также вера или отсутствие веры во вмешательство богов в земные дела. Лишь четыре из 109 обычаев изменялись в соответствии с экологическими условиями (определяемыми как пустыня, саванна или лес), а это значит, что локальная адаптация к экологическим условиям через индивидуальное научение не играла большой роли. Остальные обычаи сильнее всего были связаны с родовыми отношениями, то есть передачей культуры в семьях, или с географической близостью, то есть с передачей культуры между соседними группами.

Гены сами по себе не могут объяснить различия в человеческом поведении. Исследование Райса и Фельдмана подталкивает к мысли, что ценности, связанные с гражданской вовлеченностью, передаются культурно из поколения в поколение. Однако есть и другое объяснение: гены. Возможно, различия в гражданской активности среди жителей европейских стран и их американских потомков – генетические, а не культурные. Это объяснение также не противоречит открытиям Хьюлетта, Де Сильвестри и Гульельмино, сделанным в Африке: многие практики коррелируют с родовыми связями. Такую закономерность тоже можно объяснить с помощью генетической наследственности – ведь в роду передается не только культурная информация, но и гены.

Для начала важно уточнить, в чем именно должно состоять генетическое объяснение. Несомненно, психологические механизмы, позволяющие нам, например, имитировать других людей или изучать языки, – результат генетической эволюции. Такие сложные способности не могли возникнуть из ниоткуда, если только мы не прибегаем к креационизму. Однако в данном случае нас интересуют не эти базовые способности, а содержание культуры: конкретные убеждения, мнения, навыки и ценности, передающиеся с помощью этих генетически развившихся способностей. В частности, нас интересует, можно ли объяснить различия в убеждениях, мнениях, навыках и ценностях – как внутри групп, так и между группами – с помощью генетических различий или же различий культурных.

Большинство различий в поведении разных групп попросту невозможно объяснить генами. Сравнивая однояйцевых (то есть генетически идентичных) и разнояйцевых близнецов, а также родных братьев и сестер, психогенетики установили, что большинство поведенческих и когнитивных признаков, таких как IQ, личностные качества и психические расстройства, наследуются в 40–50 % случаев. Это значит, что почти половину различий в поведении людей, принадлежащих к одному обществу, можно объяснить генами[18]18
  Plomin et al. 2003.


[Закрыть]. Культуре остается 50–60 %. Но вот ключевой момент: это различия между членами одного общества, а не разных. Влияние генов на различия между разными обществами заметно ниже. По оценкам недавнего всемирного исследования, 93–95 % генетической изменчивости приходится на внутригрупповые различия, и лишь 5–7 % – на различия между группами. Генетические различия между популяциями слишком малы, чтобы объяснить известную нам разницу в обычаях, практиках и языках[19]19
  О генетических различиях внутри популяций и между разными популяциями см.: Rosenberg et al. 2002; о генетических и культурных различиях между популяциями см.: Bell, Richerson, and McElreath 2009. Аргументы против генетических межгрупповых различий в IQ приведены в: Nisbett 1998.


[Закрыть].

Феномен иммиграции тоже противоречит исключительно генетическому объяснению различий в нашем поведении. Вспомните упомянутые выше отличия между восточным холистическим и западным аналитическим стилем мышления. Что происходит, когда люди, выросшие в Азии, эмигрируют в Северную Америку или наоборот? Наследуют ли дети иммигрантов психологические черты своих родителей – то есть получают ли они их генетическим путем? Или, возможно, дети иммигрантов перенимают психологические черты общества, в котором живут, – то есть получают их культурным путем? Данные однозначно свидетельствуют в пользу второго – культурного – объяснения. Когда жители Восточной Азии переезжают в Северную Америку, первое поколение, как правило, сохраняет психологические черты родного общества. Но их дети, выросшие в США или Канаде, становятся психологически намного ближе к западному обществу, чем к обществу своих родителей. У третьего поколения людей восточного происхождения психологические черты уже неотличимы от их ровесников европейского происхождения[20]20
  См., например: Norenzayan et al. 2002; Heine and Norenzayan 2006: 261.


[Закрыть]. Два поколения – это слишком короткий срок для существенных генетических изменений, а значит, причина кроется в ассимиляции местной культурой.

Другие аспекты человеческого поведения могут изменяться еще быстрее, все больше исключая генетические объяснения. Например, технологии изменились необычайно быстро за последние несколько столетий[21]21
  Об истории техники см.: Basalla 1988; Petroski 1994; Vincenti 1993. Об истории науки см.: Wilder 1968; Hull 1988.


[Закрыть]: лишь 66 лет отделяют первый полет братьев Райт от момента, когда Нил Армстронг ступил на поверхность Луны. Социальные нормы тоже изменились кардинальным образом за относительно короткое время: лишь 45 лет отделяют Закон о гражданских правах 1964 года, прекративший расовую сегрегацию в США, от избрания в 2008 году первого президента-афроамериканца Барака Обамы. Эти временные отрезки примерно соответствуют одному или, максимум, двум биологическим поколениям. Если учесть, что генетическая эволюция происходит постепенно на протяжении многих поколений, то гены попросту не могут объяснить такие резкие изменения. И это лишь наиболее весомые изменения – задумайтесь о стилях одежды или поп-музыки, меняющихся за считанные недели или месяцы[22]22
  Bentley, Hahn, and Shennan 2004.


[Закрыть].

Дополнительный аргумент: дети впитывают культуру как губки. Приведенные примеры свидетельствуют в пользу того, что многие различия между сообществами можно объяснить с помощью культурной передачи: люди получают знания, обычаи, ценности и т. д. от других членов их общества. Исследования особенностей обучения у детей подтверждают этот вывод. Дети, по всей видимости, предрасположены к тому, чтобы быстро и автоматически усваивать огромные объемы информации от других людей. Они своего рода «губки, впитывающие культуру», всасывающие знания из окружающих. Хорошо известный пример – это язык. К совершеннолетию человек обладает словарным запасом, насчитывающим приблизительно 60 000 слов. Это означает, что дети выучивают в среднем 8–10 слов в день[23]23
  McMurray 2007.


[Закрыть]. Любой, кто пробовал учить второй язык во взрослом возрасте, подтвердит, что это непростая задача. При этом дети делают это без каких-либо указаний. Это общее наблюдение распространяется не только на слова, но и на все остальные умения и навыки. Например, в недавнем исследовании, проведенном психологами Дереком Лайонзом, Эндрю Янгом и Фрэнком Кейлом, взрослый показывал детям от трех до пяти лет, как открыть необычную коробку, чтобы достать спрятанную внутри игрушку[24]24
  Lyons, Young, and Keil 2007.


[Закрыть]. Некоторые из действий взрослого имели смысл (например, откручивание крышки), но некоторые были бессмысленными (например, постукивание по стенке коробки пером). Несмотря на кажущуюся бессмысленность этих действий, дети воспроизводили их точно. Даже если взрослый прямо называл эти действия «глупыми и лишними», дети делали это, когда оставались одни, без явного присмотра, а их задача состояла в том, чтобы открыть коробку как можно скорее: тогда они получали вознаграждение. Короче говоря, дети просто не могут не подражать.

Эволюционный антрополог Майкл Томаселло утверждает, что именно наша способность быстро и точно усваивать информацию посредством культуры отличает нас от других видов животных. Одно исследование, проведенное Эстер Херманн, Томаселло и другими, подкрепляет это утверждение[25]25
  Herrmann et al. 2007.


[Закрыть]. Ученые провели ряд тестов на интеллект с двухлетними детьми, взрослыми шимпанзе и взрослыми орангутанами. Некоторые из тестов проверяли физический интеллект: например, способность следить за количеством предъявляемых объектов или же использовать инструмент для добывания пищи. Другие тесты проверяли то, что Херманн и ее коллеги назвали культурным интеллектом: например, имитацию решения некоторой проблемы, общение с экспериментатором для получения вознаграждения или же способность считывать направление взгляда экспериментатора. Ученые практически не нашли различий между детьми, шимпанзе и орангутанами ни в одном из тестов на физический интеллект. Но в тестах на культурный интеллект дети существенно превзошли представителей других видов. Уже в таком раннем возрасте мозг ребенка приспособлен к получению информации от окружающих. Эта находка была подтверждена многими другими исследованиями[26]26
  См. главу 9, а также обзорные работы: Tomasello et al. 2005; Csibra and Gergely 2009.


[Закрыть].