Текст книги "Тайный друг ее величества"

Алекс Орлов
Тайный друг ее величества

1

По обычаю последних лет, после долгого домашнего обеда Каспар Фрай устраивал встречи со своими приказчиками. В летнее время он шел пешком до самой реки и там, в беседке недалеко от красильни, выслушивал отчеты работников. Те собирались в небольшом трактире, стоявшем по правую руку от южных крепостных ворот.

Гульбища и пропивание заработков в кабаках окрестные рабочие начинали ближе к ночи, а утром, чуть свет, мучаясь похмельем, они там же цедили пустой отвар. Остальное время трактир стоял почти пустой, лишь изредка привечая проезжих людей да таких, как Каспар Фрай, «чайных» заказчиков – тех, кто приходил в заведение переговорить по торговым делам и вовсе не брал вина, опасаясь по пьяной лавочке упустить свою выгоду.

В этот раз приказчики Фрая, как и положено хорошим работникам, пришли к месту встречи раньше него и теперь дожидались за пустым столом у окна. На улице было пасмурно, оттого на подпорных столбах трактира уже висели два потрескивающих масляных светильника.

Прислужник трактирщика, подросток лет пятнадцати, ожесточенно натирал воском деревянные кружки, сам трактирщик время от времени делал ему замечания, а иногда давал подзатыльник.

Когда скрипнула разбитая дверь и на пороге возник Каспар Фрай, приказчики тотчас же встали.

– Добрый вечер, хозяин! Доброго вам здоровья, – приветствовали они Каспара.

– И вам доброго здоровья, – сказал тот, проходя и усаживаясь за стол. – И вы садитесь.

Приказчики сели, заскрипели кожаными сумками, доставая усеянные кляксами свитки. Для прислужника это был знак, он тотчас сорвался с места, обежал прилавок и вынес приготовленный поднос с уже расставленными кружками, в которые была засыпана дорогая чайная трава.

Люди простые довольствовались лесными сборами, а чайную траву возили из далекого Лукума, что стоял на побережье теплого океана где-то на юге. Даже сама весть о существовании такого города дошла в Ливен всего лет пять тому назад. С тех пор и повезли оттуда душистое дерево, чайную траву и тонкий, словно сотканный из воздуха, шелк.

Подойдя к столу, прислужник осторожно расставил перед посетителями кружки; приказчикам достались простые – медные, а уважаемому в городе Каспару Фраю была подана серебряная. Прислужник убежал на кухню и скоро вернулся, неся обернутый в три слоя солдатского сукна медный полуведерный чайник. Развернув его на соседнем столе, он осторожно приблизился к тому, за которым сидели посетители, и наполнил кипятком их кружки, после чего почтительно удалился.

– Что у нас с капиролом? – спросил Каспар у Патрика, ведавшего делами в красильне.

– Капирольной смолы еще на два дня осталось, хозяин.

– На чистом складе в запасе сорок четыре фунта имеется, – сказал Луцвель, ведавший складом, где хранились краски, купорос, небеленая пряжа и холсты.

– Купцы котонские на капирол скидку хотят, хозяин, говорят, по два рилли четыре крейцера за фунт дорого для них. У Ваммера берут по рилли десять крейцеров, – сообщил Клаус, заведовавший складом готовой крашеной пряжи и льна, а также беленого и лощеного холста. Под капиролом приказчик подразумевал крашенную смолами пряжу.

– Ну так у Ваммера пряжа короткая, – возразил Каспар. – Но хорошо, скинь им четыре крейцера, скоро зима, и капирол дешеветь будет. А что с пурпуром?

– Пурпуром мы только тонкий холст красим, поэтому еще недели на две хватит.

– Ты следишь за краской-то? Люди не поворуют?

– Слежу, хозяин, в сундуке держу под замком, а сундук в димпартаменте стоит и под замком висячим.

– Молодец, – кивнул Каспар, сдерживая улыбку.

Патрик был из деревни, во всем любил основательность и комнатку, где вел учет, называл «димпартаментом».

Минут за сорок все вопросы были решены, чай допит. Каспар попрощался с приказчиками до следующего дня и, оставив плату за все угощение, покинул трактир.

2

Вечерело, солнце клонилось к горизонту, жившие в предместье зеленщики спешили на повозках выбраться из города до темноты, иначе не избежать поборов со стороны жадных стражников.

– Добрый вечер, господин Фрай! – поздоровался с Каспаром какой-то купец, сняв шапку и кланяясь, как перед дворянином.

– И тебе добрый вечер, – ответил Каспар, подумав о том, как со временем изменилось к нему отношение людей.

Прежде его старались обходить стороной – и злодеи, и порядочные люди – на всякий случай. Он разгуливал по городу с мечом и кинжалом на поясе, кои при случае немедленно пускал в ход, немудрено, что многие его сторонились. Теперь же, кроме мешка с серебром, никакого другого оружия Каспар не носил, что вызывало неодобрение его персонального оружейника, гнома Боло. Прежде тот неплохо зарабатывал, снаряжая Каспара для его опасных походов, но прошло уже двенадцать лет, как главный его заказчик остепенился и сменил ратный труд на торговый. Кстати пришелся опыт шпионской поездки в Харнлон – столицу королей Рембургов, где Каспар не только выполнил задание герцога Ангулемского, но и поторговал с хорошей выгодой. Оказалось, у него и к этому ремеслу немалый талант.

Сначала Каспар занялся перекупкой, однако этим в Ливене особых барышей было не нажить, и он взялся за производство – поставил на берегу реки красильню, установил привезенные из Харнлона машины, нанял двенадцать работников, и дело закипело.

После первого же сезона Каспар, сбросив цену, стал одним из основных красильщиков во всей округе, однако дело это было сезонное – зимой река вставала подо льдом, а по суше товары не возили – снег и холод, особенно в горах, делали дороги непроезжими.

Но Каспар решил эту проблему иначе: он поставил два склада – в один свозил готовую продукцию, в другом накапливал сырье: пряжу и небеленые холсты. С приходом холодов, когда другие красильни вставали до весны, предприятие Каспара продолжало работать, пополняя склады и торгуя зимой без всяких конкурентов. Воду из реки подавали в красильню винтом по медной трубе, что позволяло ее не экономить, чаще промывать ткань и получать более ровную окраску.

Предприятие Каспара процветало, и хотя не приносило тех сказочных заработков, что удавалось получать, рискуя жизнью, однако позволяло безбедно жить и растить детей, не боясь сделать их сиротами.

3

Проходя через Рыночную площадь, Каспар с удовольствием вдыхал запах остывающих жаровен, подкисшего пива, подпорченной требухи и острых сыров – он ходил по этой площади уже много лет, но ничего на ней не менялось и все так же зло мели мусор пьяные дворники.

Каспар и не заметил, как город стал для него родным. Прежде ему казалось, что это лишь место жительства, которое в случае необходимости можно без сожаления покинуть, однако теперь стало иначе.

«Наверное, это из-за детей», – подумал он.

Хуберту было уже пятнадцать, а Еве – десять лет. Сын посещал школу и, к удивлению Каспара, успевал по всем наукам. Его учитель – мистер Брадис – занимался с ним дополнительными уроками по математике и древним языкам, Хуберт с одинаковой легкостью постигал цифирь, теоремы и невообразимые спряжения глаголов в арамейском и ральтийском языках. Статью сын пошел в мать – Генриетта был широка в кости и почти с Каспара ростом, сын уже сейчас сравнялся с ней и в будущем обещал вырасти выше отца.

Опасаясь, что из Хуберта вырастет «книжник», Каспар усиленно привлекал его к ратной учебе, однако особых усилий для этого ему прилагать не требовалось – интерес Хуберта распространялся на все. Ему нравилось кузнечное дело, и он бегал смотреть на работу кузнецов, а если выпадал случай попасть в конюшни коннозаводчика Табриция, не упускал и его. В небольшой столярной мастерской, сооруженной Каспаром возле дома, Хуберт учился делать тугие луки, благо его отец помнил уроки, некогда преподанные ему знаменитым в прошлом мастером – Рыжим Расмусом.

Там же во дворе, с расстояния в двадцать шагов, Хуберт делал первые пристрелочные упражнения. В семье Каспара к этому занятию относились серьезно. Генриетта хоть и желала сыну более спокойную, чем у отца, жизнь, однако понимала, что военное мастерство мужа не раз выручало их.

Правда, застав однажды за этим занятием дочь, Генриетта накричала на нее, отобрала лук и, заведя в кухню, объяснила, что ее дело – вышивать наволочки и готовить приданое.

– Из луков пусть мальчишки стреляют, а наше женское занятие – хранить домашний уют.

– А папа рассказывал, что ты из арбалета стрелять умеешь, а тетя Каролина говорила, будто когда-то давно, когда еще Хуберт маленьким был, ты в доме бандита застрелила, прям стрелой к стене – как гвоздем…

– Это для меня она тетя Каролина, а для тебя – двоюродная бабушка, – попыталась тогда Генриетта сменить тему, но настойчивый взгляд Евы требовал пояснений.

Пришлось матери сказать, что сделала она это с большого перепугу и только потому, что отца дома не было. Одним словом, Генриетта не поощряла интереса дочери к мужским забавам и настоятельно рекомендовала постигать искусство вышивания.

Свернув на улицу Бычьего Ключа – там стоял его дом, – Каспар поздоровался с главным чиновником магистрата, советником Гогнусом. Гогнус был вторым лицом после мэра и недавно купил дом бывшего старшины городских стражников Виршмунда. Тот умер полгода назад, и его дети, не желая переезжать в Ливен, продали дом отца, чтобы поделить деньги, а поскольку водить знакомство с Каспаром Фраем считалось престижно, советник Гогнус воспользовался случаем и купил дом по соседству.

Последние пять лет жившие на улице Бычьего Ключа стеклодувы, портные, шорники и плотники потихоньку съезжали кто в предместье, кто в Кузнечную слободу, а их дома перекраивали на вырост новые хозяева – купцы и вышедшие на пенсию офицеры герцогской гвардии.

Войдя во двор, Каспар по-хозяйски окинул его взглядом. Поднял с земли доску и поставил к стене мастерской. Во дворе соседа – капитана-гвардейца в отставке – лаяла собака, у нее недавно родились щенки, и она никого к ним не подпускала. Капитан уже показывал Каспару перевязанную тряпицей руку и предлагал, если надо, подарить щеночка, уверяя, что тот будет свиреп, как «ейная мамаша». Каспар обещал подумать.

4

Дома его ждал сюрприз – Хуберт сидел на кухне с перебинтованной головой, а Генриетта бегала вокруг, то прикладывая к его голове медный ковш, то хватаясь за склянки с лечебными мазями, не переставая голосить, что сынок «зашибся».

– Что здесь происходит? – спросил Каспар.

– Папа, Хуберт по голове деревяшкой получил! – выпалила всезнающая Ева.

– Какой деревяшкой?

– Пап, я с кулевриной тренировался, – повернувшись к отцу, сообщил Хуберт.

– Ну и как? – усмехнулся Каспар, а внутренне весь сжался – кулеврина была очень опасным снарядом и могла убить нерасторопного ученика.

– До третьей засечки дошел, а потом… Потом не справился.

– Каспар, я требую, чтобы ты запретил ему заниматься в этой душегубке без твоего присмотра! – закричала Генриетта. – Ребенок зашибся, разве не видишь?

– Да уж вижу, – вздохнул Каспар. – Ты в самом деле, Хуберт, больше такого себе не позволяй, с покалеченного бойца толку мало. В учебе тоже головой думать надо, а не подставлять ее, это тебе не горшок за три крейцера, другой на базаре не купишь…

– Я больше не буду… Слово даю.

– Ну вот и хорошо. Ты слышала, Генриетта?

– Сапоги сними, чего топчешь?! – проворчала жена.

– Извини, дорогая, сейчас сниму.

Сняв сапоги и обувшись в мягкие домашние туфли, Каспар прошел в гостиную и оттуда спустился на первый, безоконный этаж дома. Помимо арсенальной там находился тренажерный зал.

Каспар высек кресалом искру, запалил пропитанный селитрой фитиль и от него зажег дежурную свечу, что стояла возле двери на полке.

Сзади послышались быстрые шаги.

– Тебе чего? – спросил Каспар, оборачиваясь.

– Я хочу с тобой пойти… – сказала Ева.

– Я иду только посмотреть, – соврал Каспар.

– Ну и я посмотрю.

– Ева, тренажерный зал не для девочек, твое дело расти умной и красивой невестой. Для этого тебя и в школу отдали. Ты сделала сегодняшний урок по цифири?

– Какая цифирь, папа? Я посещаю школу для девочек, там учат только вышивке и стряпне, как будто меня мама этому не может научить! Там все дуры, папа, я не хочу больше туда ходить!

– Одна ты у нас умная. – Каспар развел руками, на стене заколыхались быстрые тени.

– Нет, не только я. Есть еще Полли, она тоже кое-чего соображает, но остальные полные тупицы, только и обсуждают, у чьего папаши больше золота.

Каспар задумался. Как он мог помочь дочери?

– Вот что, я поговорю с учителем Бразисом, пусть он и тебе дает уроки цифири и математики. Как ты на это посмотришь?

– Ой, правда, папа? – обрадовалась Ева, ее глазки заблестели от восторга.

– Отчего же не правда? Прямо завтра и поговорю.

– Ур-ра! Ур-ра! Я буду учить цифирь! – закричала Ева и, подпрыгивая, унеслась прочь.

Каспар улыбнулся и толкнул дверь тренировочного зала.

5

Пройдя вдоль стен помещения, Каспар зажег три десятка свечей в зеркальных светильниках – в зале стало светло.

Он потушил дежурную свечу и осмотрелся – возле кулеврины крови не было, значит, ранение Хуберта не так серьезно. Сын сказал, что пострадал на третьей засечке, выходит, прошел первые две? Или сразу решил попытать счастья на третьей?

Каспар завел пружины кулеврины, выставил колышек на первую засечку и, сняв со стены деревянный, обитый кожей тренировочный меч, встал в позицию. Теперь требовалось только ткнуть им в металлический диск, и это послужит пуском бешеного механизма тренировочной машины. У нее имелось семь лап, но на первой засечке срабатывали всего три, однако какие именно из семи, было неизвестно, хитрый золотник – устройство, включающее лапы, – всякий раз подключал разные и с разных сторон.

За эту машину гном Боло взял тридцать золотых, по меркам Ливена – целое состояние.

Выдержав паузу, Каспар нанес «укол», и кулеврина обрушила на него один за другим три удара – два в уровень головы и один – коварный – подсекающий ноги. Но Каспара такими ходами было не взять, он уверенно отбил все три. Несмотря на спокойную жизнь преуспевающего купца и промышленника, он старался посещать зал не реже двух раз в неделю. Генриетта называла это блажью, однако тренировки помогали Каспару держать себя в хорошей форме.

Взвесив в руках тренировочный меч, Каспар решительно переставил колышек на вторую засечку. Отошел, прицелился и нанес очередной укол – четыре лапы ударили одна за другой, но и тут Каспар отбился. Довольный собой, он улыбнулся и, попятившись к стене, вдруг увидел уходящую к горизонту дорогу и стоящих полукругом озлобленных людей. Это были враги, они недобро смотрели на него и были готовы атаковать. Вот один из них бросился вперед, и Каспар взмахнул мечом…

Наваждение ушло так же быстро, как и захватило рассудок Каспара. Он встряхнул головой и опустил поднятый для удара меч.

Что это было – сон наяву? А может, знак?

Нехорошее предчувствие сдавило грудь, Каспар повесил меч на стену и, пройдя по кругу, задул свечи – сегодня ему следовало отдохнуть и попить лечебного отвара, который так хорошо удавался Генриетте.

Супругу он застал на кухне, казалось, она никогда не устает готовить, стирать белье, убирать комнаты.

Увидев вошедшего мужа, Генриетта отставила кастрюли и озабоченно спросила:

– Что с тобой? На тебе лица нет.

Наскоро вытерев руки о фартук, она приложила ладонь ко лбу мужа.

– Нет, это не болезнь… – сказала она уверенно.

– Оставь, – отмахнулся Каспар и сел за стол. – Завари-ка лучше своих трав, хочется выпить чего-нибудь горячего.

– А может, хересу?

– Нет, лучше трав.

Генриетта пристально посмотрела на мужа и достала из шкафчика деревянную резную коробочку с заветным сбором.

– Ева хочет цифирь изучать, – сказал Каспар.

– Она мне этой цифирью все уши прожужжала.

– Я вот подумал – пусть девка поучится, хуже не будет, а то скучает она в девчачьей школе.

– Дело твое, ты отец и деньги твои за учебу пойдут, – пожала плечами Генриетта, тоном показывая, однако, что не одобряет затею мужа. – А вот придет время замуж ее отдавать, кто ее, ученую-то, возьмет? Она ведь дерзкая станет.

– Она и так дерзкая станет, порода у нее такая – вся в меня. – Каспар улыбнулся. – Ничего, пусть учится, а денег за нее много и не потребуется, небось учитель Бразис и за холст крашеный учить станет, за девчонку большего не положено.

6

Наутро Каспар отправился на Рыночную площадь, чтобы купить прочной бечевки для замачивания в воде согнутых облучий, а заодно и прогуляться – он давно завел себе такой обычай.

Когда Каспар появился на площади, там уже вовсю кипела торговля; если горячие пироги и разварной картофель со смальцем только подвозили к столам торговок, то продажа сырых продуктов велась уже с шести часов утра.

Вдоль рядов неспешно проезжали телеги с тюками овчин и рулонами кож, за ними покачивались трехэтажные возы гончаров с расставленными, словно в шкафу, круглыми обливными горшками.

Каспар любил эту сутолоку и нарочно одевался попроще, чтобы дольше оставаться неузнанным и беспрепятственно гулять среди лотков. Но в этот раз долго гулять ему не пришлось – раздался стук копыт, и на площадь, ничуть не опасаясь зашибить людей, выскочила четверка всадников. Каспар узнал зеленые мундиры герцогских глашатаев, они появлялись, чтобы доносить до подданных его светлости распоряжения и приказы их господина.

Один из глашатаев спрыгнул с лошади, взбежал на каменное возвышение, специально построенное для таких целей, и сшиб ногой две корзины со связанными курами. Корзины полетели вниз – на опешившую торговку, а глашатай развернул свиток и, окинув взглядом притихшее торжище, начал читать:

– «Граждане города Ливена и подданные его светлости герцога Ангулемского из других городов и поселений! Третьего дня Арнольд Фердинанд дюр Гильбер Ангулемский оставил нас, навсегда уйдя вслед за своими славными предками! Новым герцогом и господином вашим объявлен племянник покойного – герцог Бриан Туггорт дюр Лемуан Ангулемский, да продлятся дни его справедливого правления! Трактат сей разослан по всем городам герцогства, а также сюзерену нашему королю Ордосу Четвертому Рембургу в Харнлон».

Свернув свиток, глашатай сунул его в суму, сбежал с возвышения и, вскочив на коня, в сопровождении своих товарищей помчался прочь – предстояло объявить важную весть в других поселениях.

Люди на площади словно оцепенели. Казалось бы, ничего особенного не случилось – ну не стало прежнего герцога, появился новый, однако прежний герцог был способен защитить свои земли от грабителей лорда Кремптона и пришедших из-за его земель степняков, от притязаний короля Ордоса и банд бродячих разбойников. Так ли надежен будет новый господин?

Постепенно люди стали оживать, голоса их становились все громче. Не слушая другого, каждый пытался высказать свое собственное мнение и только свою правду. Внезапно то тут, то там начали завязываться потасовки, в них вступало все больше охотников, и вскоре Рыночная площадь стала напоминать Каспару знакомые картины кровавых сражений. Странное ожесточение, обуявшее горожан, начало выплескиваться наружу.

Каспар, пораженный, поспешил прочь, впервые жалея о том, что при нем нет оружия. Метавшиеся вокруг люди выкрикивали угрозы и крушили друг друга чем ни попадя.

Из толпы к Каспару выскочил какой-то человек и, схватив его за плечо, замахнулся острым обломком доски.

– Убью! – закричал он, брызгая слюной.

Каспар отшвырнул его и поспешил прижаться к стене. Где-то ударил гром, небо стали затягивать тучи. Оторвавшись от стены и перепрыгивая через катающиеся клубки сцепившихся тел, Каспар побежал к ближайшему проулку.

Снова ударил гром, рванул ветер, несколько кусков черепицы сорвались с крыши и, упав на мостовую, разлетелись мелкими осколками.

«Помогите, убивают!»

«Всех перережу!» – неслись вслед Каспару страшные крики.

По крышам застучали крупные капли дождя, снова рванул ветер, где-то хлопнула рама и разбилось стекло.

– Да где же стража, мамочки мои?! – послышался со второго этажа испуганный женский голос.

– Что там, Клара?

– На площади дерутся, а на улице – буря!

Каспар закутался в плащ и прибавил шагу, ветер налетал короткими порывами со всех сторон, то ударяя в лицо, то подталкивая в спину. Сверкнула молния, и сквозь сгустившийся мрак на землю посыпался мелкий град.

К тому времени, как Каспар добрался до дома, град успел засыпать всю мостовую, а ветер продолжал швырять его плотными зарядами в прохожих, в стены домов и в окна.

Забежав во двор, Каспар плотно притворил ворота и задвинул засов. Взбежал по длинной лестнице и, оказавшись в прихожей, первым делом спросил:

– Дети дома?

– Дома! – доложила выскочившая Генриетта. – Как загремело, так я сразу сказала – в школу не пойдете. Вот и ты вернулся, хорошо как…

Комкая фартук, Генриетта неожиданно попятилась и, наткнувшись на стену, осела, спрятала лицо в ладони и заплакала.

– Ты чего, мам? – спросил, вбегая, Хуберт. На его голове была свежая повязка.

– Не тронь ее, сейчас пройдет, – сказал Каспар, снимая сапоги.

Однако ему пришлось проводить жену в гостиную, а детей отправить на другую половину дома, чтобы не мешались со своими вопросами.

Генриетта продолжала рыдать, не помогали ни вода, ни приготовленные ею же капли. Не найдя способа привести ее в чувство, Каспар оставил эту затею и зажег стоявшую на столе свечу. Неожиданно это помогло, Генриетта перестала плакать и уставилась на пламя свечи тоскливым взглядом.

– Ты… отчего плакала, дорогая? – осторожно спросил Каспар, боясь вызвать новые рыдания.

– Я боюсь, Каспар, – всхлипнув, ответила Генриетта.

– Чего же ты боишься? Этой бури?

Каспар оглянулся на потемневшие витражные окна; град продолжал стучать в них с удивительной настойчивостью.

– Нет, Каспар, я боюсь не бури. Я боюсь завтрашнего дня…