Текст книги "Железный ангел"

– Вы уж извините, – говорю с покаянной усмешечкой. – Похоже, слегка переборщил. Я занимаюсь убийством Жанны Каринской.

Камешки округляются и утрачивают неумолимую твердость.

– Так вы из милиции? ‒ по инерции жестко спрашивает она.

– Частный сыщик.

– О! Значит, они все же существуют? ‒ врачиха окончательно оттаивает. ‒ Обычно в книжках читала и по телику видела: Шерлок Холмс, Пуаро. И вот – впервые встречаю живого детектива. Что хотите выяснить, Пуаро?

– Вы хорошо знали Жанну?

– Она работала в другом кабинете. Мы не очень-то с ней контачили.

– И все-таки, можете сказать, что она была за человек?

– Дорогой товарищ, вы много от меня требуете… Ладно. – Вздыхает. – Сначала – о ее профессиональных навыках, хоть это вам наверняка не очень-то и важно…

– Если бы только знать, что важно, а что нет.

– Понимаю. Так вот, специалистом, если честно, она была никудышным. Гонору хоть отбавляй, а мастерства и знаний – кот наплакал. По-моему, она не работала, а так, отбывала номер. Наша профессия ее явно не интересовала. И пациенты часто были ей недовольны.

– А что же ее интересовало?

– Понятия не имею. Своими мечтами и планами Жанна не делилась ни с кем.

– Вы сказали, она была девушкой с гонором.

– Еще с каким! Кривляка чистой воды. Корчила из себя этакую… элиту.

– Вот как? А я, между прочим, беседовал с ее бой-френдом, студентом, он ничего подобного не заявлял. Влюблен был в нее по уши.

– Со студентом? – изумляется она, хмыкает и поджимает губки.

– Ну да. А что?

– Да так. Шептались – а у нас коллектив женский, сплетен выше крыши, – что у нее есть… как бы поделикатнее выразиться… спонсор. Кто-то видел, как она усаживалась в огромную шикарную машину, внедорожник. И будто бы за рулем сидел немолодой солидный дядечка… Это все, что мне известно.

– А кто с ней в одном кабинете работал?

– Головацкая Ольга Васильевна. Но с ней разговаривать бесполезно. Уж я трудоголик, а она сто очков мне даст. Даже не сто, а тысячу. Машина. Она от нас в конце января уходит. В частную клинику. Там и оборудование куда современнее, и зарплата выше, чем в нашей шарашке. Я тоже найду хлебное местечко и свалю… Кстати, она ненавидела Жанну.

– Почему?

– Да по той же причине. Считала ее бездельницей и халтурщицей… Вот что. Вы с Жанниной задушевной подружкой поговорите.

– Кто такая?

– Секретарша нашего главврача. Та еще штучка. Она и Жанна постоянно шушукались. Ее Фаиной зовут. Мы Фаечкой кличем. А за глаза – Фуфаечкой.

– А о чем они шептались, как, по-вашему?

– О мужчинах, о чем же еще.

– У вас есть ее телефон?

– Как ни странно, имеется. Записывайте. Сейчас Фаечка наверняка под елочкой с очередным кавалером развлекается…

Звоню Фуфаечке из «копейки». При этом поглядываю на бегущую куда-то вдаль узенькую улочку, на которой чудесные купеческие особнячки стоят вперемешку с уродскими конструктивистскими постройками и стекляшками бизнес-центров.

– Фаина?

– Она самая, – невозмутимо ответствует голос, не высокий и не низкий, не игривый, но и не скучный. Средний.

Голос, в котором сквозит потаенная надежда на нежданную радость.

Повествую о своем деле.

– Я не одна… – мнется Фуфаечка. – Вы надолго?

– От силы полчаса.

– Ладно, уговорили. Ради Жанны… точнее, ради ее памяти я готова и на гораздо большее. Приезжайте. Жду.

Засовываю трубку в задний карман джинсов и какое-то время бездумно таращусь на обступивший меня зимний город. После чего врубаю зажигание, давлю на педаль газа и качу по раздавленной шинами кашице из снега, воды и грязи, к прекрасной незнакомке по имени Фуфаечка.

Лет примерно тридцати, долгоносая, худущая, жилистая, в объемистом светло-салатном, до колен, пушистом свитере и ядовито-красных леггинсах. Ее приятель большой, обширный, добродушный. Почему-то у таких славных мужиков подруги жизни чаще всего стервозины. Грустно, но факт.

Мы с мужиком устраиваемся в креслах. Фуфаечка усаживается прямо на палас цвета медного купороса, скрестив ноги в позе лотоса.

– Вы что, йогой занимаетесь? – спрашиваю для затравки.

– Занималась. Надоело. Но кое-какие привычки остались.

И вдруг хохочет, выставляя напоказ лошадиные зубы.

Девочка желает быть оригинальной.

– Как я слышал, вы с Жанной были подругами.

– О, да, – печалится она. – Закадычными. Неразлейвода. Сколько сигарет вместе выкурили!.. Кстати, Пьер, принеси-ка мне пачку. Она в спальне.

Толстый Пьер тяжело, неуклюже встает и косолапо удаляется.

– Мой верный паж, – доверительно сообщает Фуфаечка. – Откликается на имя Пьер. По паспорту Коля. Или Вася, уж и не помню. Но для меня Пьер, потому что похож на Безухова. У него и характер Безухова. Такой же чудила, не от мира сего. Возможно, в этом году поженимся.

Горестно вздыхает:

‒ И закончится моя беззаботная холостяцкая жизнь!

«Ну, в таком случае, – думаю я, – можно пожалеть Пьера, а не тебя».

Раскрываю рот, чтобы задать первый вопрос, но она прикладывает палец к губам: не привыкла без курева к серьезному разговору.

Появляется Пьер с пачкой длинных изящных сигарет. Фуфаечка томно закуривает, а я вспоминаю актрисулю и невольно улыбаюсь.

В начале года почему-то тянет на воспоминания. У кого-то (у Пушкина, должно быть) прочитал такие строчки: «Сердце в будущем живет; настоящее уныло: все мгновенно, все пройдет; что пройдет, то будет мило». Вот и мне кажутся милыми многие события прошлого, которые тогда, в былые времена, представлялись тягостными, стыдными или страшными.

И вдруг меня, как воротом тянет на заснеженную улицу, домой, к Анне! Словно заново вижу квартирку Фуфаечки – скучную, жалкую, пытающуюся (как и сама хозяйка) изобразить из себя нечто диковинное, экстравагантное. Навязчиво пахнет чем-то лежалым, несвежим, и этот томительно-гнетущий запашок гонит меня отсюда.

Что я здесь потерял? На кой ляд мне сдались Фуфаечка и жирный Пьер? Но ‒ не ухожу. Пора задавать дежурные вопросы, выслушивать шаблонные ответы, а потом ломать башку, пытаясь отыскать в них махонькое зернышко истины.

Фуфаечка выпускает колечки дыма и глядит на меня черными острыми глазками. Не торопится. Сидит на паласе в позе лотоса и ждет. И даже делает приглашающий жест, дескать, давай, приступай. Похоже, я ее забавляю, как и все в этом невеселом подлунном мире.

– Скажите, Фая, подруга рассказывала вам о своем… бой-френде?

– Не только рассказывала, но и показывала. Один раз.

– Вот как? Кто он? Каков из себя?

– Солидный господин. Богач. Директор фирмы. Женат. Старший сын – его заместитель. Естественно, с супругой данный товарищ не расстанется ни под каким видом: фирма записана на женушку, при разводе она разденет его догола и в таком виде в Африку зафинтилит. К аборигенам. Но – тишком от семьи – он встречался с Жанной и ее содержал.

– Что-то не заметил, чтобы она была особенно обеспеченной барышней.

– Ну, – Фуфаечка выдыхает дым, – это как считать. Жанна признавалась мне (хотя была девушкой скрытной до ужаса), что имеет некоторый счетец в банке. К тому же хахаль подарил ей машину. Прямо скажем, машинка не ах, не «мерседес», какая-то корейская малипуська. Но дареному коню в зубы не смотрят, а автомобилю, наверное, – под капот.

Опять выставляются в широкой улыбке зубы. В них и глядеть не надо – сами лезут напоказ, как на дурной рекламе дантиста. Не очень-то Фуфаечка горюет по подружке.

– Не говорю уже о всевозможных безделушках, – добавляет Фуфаечка. – Вроде колечек с бриллиантами.

– Вы их видели – я имею в виду колечки?

– Имела счастье разочек лицезреть. Камешки, скажу я вам, немаленькие и, утверждать не берусь, но, по-моему, всамделишные. Да такой туз и не стал бы мелочиться, дарить перстеньки с фионитами или цитринами.

– Но в квартире Жанны никаких колец не обнаружили.

– Оно и понятно: Жанна была барышней осторожной и рассудительной. Драгоценности, как и денежки, хранила в надежном банке. Знаю от нее.

– Этот, как вы говорите, туз и Жанна встречались в ее квартире?

– Ага, конечно! – фыркает Фуфаечка. – Станет капиталистическая морда тащиться к любовнице в грязную совковую типовуху!

Меня точно кто-то колет в сердце длиной острой иглой: в этой «грязной совковой типовухе» не только квартирка Жанны, здесь и моя незамысловатая берлога.

– Предполагаю, они любили друг друга в каком-нибудь очаровательном гнездышке, – с некоторой завистью заявляет Фуфаечка, делает толстые губы трубочкой и выпускает колечко дыма. – Где – об этом Жанна, естественно, не распространялась. Она вообще была, как разведчица. Просто радистка Кэт из «Семнадцати мгновений весны». Даже покруче. Никакой конкретики. Общие обтекаемые фразы. Обожала напускать туман.

– И все-таки. Может, она еще чего-нибудь сообщила о своем немолодом возлюбленном? Например, какая у него фирма, где живет? Напрягите память.

– Повторяю для непонятливых. Жанночка оберегала свою личную жизнь пуще зеницы ока. А об этом мажористом мужике просто говорила: мой. И ‒ никакой другой информации. Я ж говорю, разведчица.

– А вы не допускаете мысли, что у нее был еще один любовник? Номер два. Какой-нибудь молоденький студентик, а?

Фуфаечка заливисто смеется.

– У Жанны? Вы это серьезно? Господи! Да она была натуральной рыбой. Квелая меланхоличная тургеневская барышня. А для двух любовников нужна баба-огонь. Африканка или испанка. Или латиноамериканка. Вот я бы смогла и с тремя! А что? Запросто!

Она оборачивает ликующую физиономую к своему «пажу». Тот вежливо улыбается, вряд ли испытывая особо радостные чувства.

Да, Фуфаечка не слишком печалится по поводу гибели своей сердечной подружки.

Усевшись в «копейку», отъезжаю от Фуфаечкиной «хрущобы».

«Представь себе, – обращаюсь к своей машинешке, – у Жанны было два любовника. Первый мне известен – убитый горем мальчишечка Костик. Где раздобыть второго? Если Жанна сокровенной наперснице не раскрывала, кто он такой, как же я его отыщу?»

«Копейка» бесстрастно гудит мотором, позвякивает чем-то невидимым. Должно быть, отвечает на своем особом машинном языке, таинственном, как шумерская клинопись.

«Вот то-то и оно, – говорю я. – Печалька».

И звоню Акулычу.

– Вы наверняка пробили все номера из мобильника Жанны Каринской. Обнаружили что-нибудь любопытное? Например, телефончик ее хахаля? Не стесняйся, Акулыч, поделись секретом.

– Рад бы тебя порадовать, птичка божья. Ан нет. Ни шиша не накопали. Как самому Господу нашему признаюсь. И вааще, чегой-то ты у нас, простых прямоходяшших, спрашиваешь? Енто ты мастер хитропопых и неожиданных ходов. Гроссмейстер Остап Бендер. А из нас какие шахматисты? Нам бы тока не забыть, что конь ходит буквой Г, а пешка рубит наискосок.

– Кончай прибедняться, Акулыч. А то не выдержу, разревусь… Слушай, твои ребята не проверили, был ли у Жанны Каринской счет в банке? Может, она и ценные вещи банковской ячейке держала?

– Угадал. Счетец имеется. И всякие-разные брулльантовые побрякушки в сбербаньке хранила. Видать, имелся у ней спонсор. А кто такой, неведомо.

– Вот и я вычислить не могу.

– Тогда бывай. Вычисляй, – заявляет он хмуровато. ‒ Флаг те в руки!

И отключается.

Какие-то у мужика проблемы, которыми он со мной делиться не желает. Никогда этот жизнерадостный мент не рассказывал мне о своих заморочках и печалях. А спрошу его: «Чего такой смурной?», отшутится, не ответит. За все время знакомства я ни разу ему по-настоящему не помог. А вот он частенько меня выручал. Надо бы подбодрить человека, а как?..

Пожалуй, следует связаться с неутешным дружочком Жанны.

Не покидая уютного нутра «копейки», в котором угрелся и расслабился, набираю номер Кости. Долго звучат гудки, после чего бесстрастно-стальной женский голос доводит до моего сведения, что абонент недоступен, ‒ словно это секретарша, ограждающая начальника от назойливых посетителей.

Ладно, подождем. Время терпит.

Отправляюсь в центр городка, в забитую расслабляющимся молодняком пиццерию. Отстояв очередь, беру два треугольных куска пиццы с ветчиной, картошку фри и чай – на улице не холодно, даже, пожалуй, тепло, плюс один или два, но холодную газировку взять не решаюсь. Это прежний Королек мог выдуть зимой литр ледяной пепси или колы, не опасаясь ангины. Сейчас не то. Стал опасливым. Пью горячий чаек с сахарком.

Рядом с моим столиком расположилась развеселая компания девчушек. Накачиваются пивом, орут и гогочут во все молодое здоровое горло, и от них за версту несет дикой подростковой энергией и всепобеждающим хамством.

Трезвонит моя мобила.

– Алло? – произношу громко: девицы вопят так, что позвонивший вряд ли явственно различает мои слова.

– Здравствуйте. Вы мне недавно звонили… ‒ голос Кости накладывается на непрерывный гулкий галдеж. И я почему-то представляю, как парнишка (с прижатой к уху мобилой) прислонился к стеночке в институтском коридоре.

– Это Королек. Можешь уделить мне минутку?

– Пожалуйста… Подождите, сейчас отойду в сторонку. Здесь слишком шумно.

И действительно, беспорядочно жужжащий хор постепенно затихает.

– Да?

– Слушай, Костя… Извини, но все же спрошу, а ты, пожалуйста, ответь как можно правдивее. Жанна не упоминала о неком мужчине, который в нее влюблен? Ну, не говорила, например: «Есть тут один барбос, сохнет по мне, а я только смеюсь»?

Девахи за столиком – или мне мерещится? – слегка сбавляют громкость общения: похоже, заинтересовались моим разговором и навострили ушки.

– Н-нет, – помедлив, отвечает Костя. – А вы почему спрашиваете?

– Да так. Надо как-то двигаться вперед, вот и возникают разнообразные бредовые мыслишки. А, стало быть, появляются и вопросы. Как, по-твоему, Жанна была скрытной?

– Молчаливой. Не любила попусту болтать. Да и я не трепло. Нам было хорошо вместе.

– А как вы договаривались о встрече? Созванивались?

– Нет, Жанна велела, чтобы я приходил к ней раз в неделю, по средам. В семь вечера. Иногда ‒ очень редко ‒ меняла день. Тогда, например, говорила так: «На следующей неделе встречаемся во вторник. Только не перепутай». И я старался не перепутать. А в последний раз условились, что первого января, в субботу вдвоем отметим Новый год.

– То есть, по телефону не общались?

– Нет. Я даже номера ее сотового не знаю.

– Как думаешь, почему такая секретность?

Пауза. Костик в недоумении размышляет. Потом до меня доносится его неуверенное:

– Даже не представляю, что и сказать на это…

Сунув мобилу в задний карман джинсов, инстинктивно скашиваю глаза – и натыкаюсь на пытливые взгляды пацанок, расположившихся за соседним столиком. Им до невозможности любопытно: кто я? О чем разговор? И ушки у них на макушке.

Своими малюсенькими девчачьими мозгами они понимают: речь идет о любви. И не догадываются, что о смерти.

* * *

Автор

Лиза не спит. Лежит на спине с открытыми глазами. Рядом вытянулось под одеялом длинное тело Ленчика. Темную спальню сотрясает его тяжелый густой монотонный храп. Прежде Лиза осторожно прикасалась к плечу мужа и просила: «Ленчик, миленький, пожалуйста, повернись на бочок». Сейчас ей все равно.

Она с мельчайшими подробностями вспоминает разговор с незнакомцем (который представился Георгием Георгиевичем), и улыбается, счастливая.

Исповедавшись, открывшись перед ним до донышка, она почувствовала одновременно и опустошение, и нежданную радость, точно разом очистилась от скверны.

Когда Георгий Георгиевич поднялся со скамейки, чтобы попрощаться, у него оказались короткие ножки в мятых, шоколадного цвета брючках. Но ни эти толстые ножки, ни старое потертое пальтишко, ни занюханный картуз на голове Георгия Георгиевича ничуть Лизу не рассмешили, а уж она-то любит похохотать на такими потешными недотепами.

Наоборот, этот чудной человек вызывал в ней доверие, умиление, даже нежность. «Вот влюблюсь еще, – думала она. – А почему бы и нет?» Глаза ее блестели, губы морщились в ласковой растроганной усмешке.

– С вами можно как-то связаться? – спросила она. – Вы так хорошо меня понимаете.

– У меня нет телефона, – уклончиво ответил Георгий Георгиевич.

– А как же?.. – вырвалось у Лизы.

Она не закончила фразу, но смысл ее восклицания был предельно ясен: «А как же я? Я без вас уже не смогу!»

– Давайте так, – он раздвинул в добродушной улыбке губы. – Мы будем раз в неделю встречаться на этом самом месте. Какие дни и какое время вас устроят?

– Даже не знаю… – замялась она. – А вам это удобно?

– Обо мне не беспокойтесь, – в его голосе вдруг прорезались надменные, начальственные нотки: он почувствовал свою власть над Лизой. – Назовите день недели и время. Я подстроюсь.

– Ну, тогда в воскресенье. В четыре часа.

– В четыре часа дня, полагаю? – осклабился он.

– Конечно! – Она весело засмеялась. Ей хотелось хохотать во все горло.

– И вот еще что, – он отрешенно глядел куда-то вдаль, мимо нее, словно позабыв о ее существовании. – Давайте сохраним наши встречи в тайне. Нет, не потому, что я преступник и боюсь огласки, или у меня гнусные намерения. Упаси бог! Помните, что говорил Азазелло красавице Маргарите на скамейке в Александровском саду, возле кремлевской стены?

– Нет, – легко и беззаботно призналась Лиза.

– Тогда позвольте напомнить. Сказал он следующее: «Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасному». Поверьте, я совершенно безопасен. Причина этой секретности предельно простая: я – человек робкий, одинокий, потаенный. Я одичал в своем одиночестве. Мне не нужна реклама. Обещаете никому не упоминать обо мне?

В ответ Лиза приложила указательный палец к улыбающимся губам.

Сейчас, лежа возле храпящего Ленчика, она повторяет этот жест. Потом сладко смежает веки – и тут же, как в детстве на санках с заледенелой горки, скатывается в сон.

* * *

Королек

Ночь. Анна уже спит. Сижу на кухне, потягиваю пиво и размышляю.

Немолодой любовник Жанны по-прежнему маячит на горизонте, я ни на шаг не продвинулся к нему. А что, если Фуфаечка его придумала? Не сказал бы, что она надежный свидетель. Скорее, даже наоборот. Не удивлюсь, если она замешана в преступлении и выдумала виртуального «спонсора» Жанны, чтобы отвести подозрение от себя и толстого Пьера.

Ну, допустим, слова Фуфаечки – истина в самой последней инстанции. Допустим, состоятельный любовник у Жанны был. Тогда становится ясным, почему она играла в шпионов со своим юным хахалем Костей.

Наверняка стареющий ревнивый любовник проверял список звонков в ее сотовом. Кстати, Жанна с ним по мобиле наверняка не общалась, чтобы жена не запеленговала.

Ситуация – хоть сейчас комедию пиши: супружница проверяет телефон муженька: не сходил ли налево? А он, в свою очередь, копается в мобильнике любовницы: не изменяет ли она ему?

Но эта комедия закончилась насильственной смертью. Допустим, богач разузнал, что любовница ему неверна, явился к ней под Новый год и…

Впрочем, не исключено, что он никакого отношения к убийству Жанны не имеет. Но тогда имеет отношение его ревнивая дражайшая половина. Явно кто-то из этих двоих… Или нет?

Вопрос.

Если разобраться, мутная история с Жанниным «спонсором». Казалось бы, мужик запредельно осторожный, наличие подружки всячески скрывал – и вдруг явился к ней домой и задушил?

Маловероятно.

Конечно, он мог нанять киллера, и тогда доказать его вину будет совсем непросто.

Кстати, как он познакомился с Каринской?

В клинике? Исключено. Даже не представляю себе буржуина, который будет сидеть в полутемном коридоре районной стоматологии среди простых смертных в поношенной одежонке. И уж точно не могу вообразить, как ему станут сверлить зуб ветхозаветным инструментом. Фантазии не хватает.

Нет, для таких, как он, существуют блистательные частные клиники. А если он скупердяй и пожалел бабло на частника, то не тратился бы на Жанну.

Подцепил Жанну на улице? Нет, такие, как он, не пачкают начищенные ботиночки уличной грязью, таскаясь среди плебеев, вроде Жанны или меня.

Забавно. Преступление произошло рядом с моим логовищем, погибшая – моя соседка, а кажется, что случилось это на другой планете. Да чего там ‒ даже не в Солнечной системе.

Жанна совершенно мне непонятна, ее перезрелый хахаль тонет в тумане неубедительных догадок. Да существует ли он вообще? Мотив преступления неясен. Ощущение такое, будто завис в ледяном разряженном воздухе, среди облаков, и никак не спущусь на землю, погруженную в раскисший снег.

А вдруг убийца – слезливый голубоглазый Костик?

Придушил, а на следующий вечер притащился с великолепным букетом белых роз, принялся изображать мировую скорбь, разводить сырость.

Глупости. Убийца не оставил никаких следов, действовал в перчатках, и ему не было резона являться в Жаннин дом, разве что сработал знаменитый комплекс Раскольникова: потянуло на место преступления. О существовании Костика вряд ли кто-то в наших «апартаментах» знал. Со мной он столкнулся абсолютно случайно. Стало быть, разыгрывать душещипательную мелодраму с цветами и всхлипываниями опять-таки не было необходимости.

Потом – ни с того, ни с сего – возникает мыслишка, что Костик и Жанна – ребята «не моего романа», как сказал великий поэт. И вообще, если б кому-то внезапно взбрело в голову снять фильм об этих двоих, вряд ли нашлись бы желающие смотреть такую дурацкую картину.

Костя отчаянно обожал Жанну. А она ‒ отвечала взаимностью или нет? Увы, этого я уже не узнаю никогда. Возможно, голубоглазый мальчик был и впрямь нужен ей позарез ‒ хотя бы для того, чтобы сознавать себя желанной женщиной, а не резиновой куклой для сексуальных утех похотливого богача (если, само собой, этот богач существует в природе).

Господи, какая скукотища!

Жанна и два ее любовника (а, может, имеется и третий? Не исключено). Зачем суечусь, зачем трачу время на поиски ее убийцы?

* * *

Следующий день ползет скучно, вязко и почему-то напоминает студень, серый, скользкий, противно дрожащий.

После четырнадцати часов мой желудок начинает вести себя нервозно, ему явно недостает энергии в виде бесхитростной растительной и животной пищи.

Стреноживаю «копейку» возле кафушки под названием «Аракс». В это время здесь можно отведать недорогой бизнес-ланч: салатик, супчик, второе (а это обычно котлетка с гарниром) и чаек в фарфоровых чашечках. Порции скромненькие. Обслуживающий персонал – гордые и услужливые кавказские ребята.

В кафе темновато. Слышна приторная отечественная попса. В висящем на стене плоском телевизоре поют и пляшут, но изображение не совпадает со звуком.

Посетителей немного.

Усаживаюсь за столик возле окна. Тут же является официант, худенький парнишка в черной жилетке, черных брюках и белой рубашке. Точеное лицо вежливо отстраненно.

Сделав заказ, остекленело пялюсь в окно, на расположившиеся напротив старорежимные особнячки, украшенные причудливым орнаментом. От этой дробной красоты просто невозможно оторваться. Метрах в двухстах бурлит пешеходная улочка имени Бонч-Бруевича, а здесь, в смиренном переулочке, тихо и малолюдно.

– Позволите?

Поднимаю глаза.

Возле моего столика стоит среднего роста человек. Он либо здесь, либо в своей машине (если таковая имеется) снял верхнюю одежду. На нем серый костюм, голубовато-стального цвета сорочка, дымчатый в бордовую полоску галстук. Лицо властное, начальственное, и в то же время мятое, нездоровое. Перепил в праздники, не иначе. Серо-седые волосы точно отлиты из металла. Лет пятьдесят пять. Возможно, в приподнятом настроении выглядит моложе.

Хочу сказать, что полно незанятых столиков, но тут же решаю погодить. Нет, не просто так «мужчина в сером» задумал подсесть ко мне. Есть какая-то причина.

Возле него тотчас оказывается официант.

– Мне только кофе, – глядя перед собой, цедит серый господин. И, когда гарсон исчезает, обращается ко мне: – Здравствуйте, Королек.

От неожиданности вздрагиваю. А он продолжает с вялой усмешкой:

– Я – тот, кого вы, надо полагать, старательно ищете и никак не можете найти. Вот, прибыл сам.

Догадываюсь: любовник Жанны Каринской! И изумляюсь:

– Как же вы меня вычислили? Я не особенно афишировал свое участие в расследовании убийства Жанны.

– Видите ли, Королек… Впрочем, давай на ты, так гораздо удобнее. Не возражаешь?

– С удовольствием… А теперь, пожалуйста, объясни, как узнал обо мне? И как догадался, что буду обедать здесь, в «Араксе»? Следил?

Он вновь как бы нехотя усмехается.

– Я – бывший офицер КГБ, для меня сбор информации, слежка – занятия привычные.

– А почему бывший, если не секрет?

– Не вписался в специфичную обстановку девяностых годов… Впрочем, неважно… Подал в отставку. Стал бизнесменом. Приохотился. Понравилось. Пока фартит. Что будет дальше – не загадываю.

– Хорошо. Допустим, ты меня вычислил. Зачем?

– Я хочу, чтобы ты нашел убийцу Жанны.

– Почему бы тебе самому этого не сделать? При твоих-то возможностях и старых связях.

– Никаких связей у меня нет. Я ушел со скандалом… Нет, не совсем так. Скандалов там не любят… Но нехорошо ушел. И меня забыли. Вычеркнули, будто никогда и не существовал… Это первое. Теперь второе. Я загружен по самую маковку. Мне проще заплатить сыщику – пускай старается, вертится, зарабатывает на хлеб насущный… Наконец, третье. Как ни банально звучит, но у меня жена и взрослые дети. И я не намерен светиться, расследуя смерть Жанны.

– Тогда несколько вопросов. Извини, если они тебя ранят… Только вряд ли стоит вести этот разговор здесь…

Почти не ощущая вкуса, поспешно проглатываю бизнес-ланч, натягиваю куртку, вместе новым знакомцем покидаю полутемный зальчик «Аракса» – и оказываюсь в озябшем, нахохлившемся январском городе. Со стороны Бонч-Бруевича гремит музыка и раздаются зазывные радиоголоса.

Недалеко от кафушки замер приличных габаритов черный внедорожник, скорее всего, принадлежащий бывшему кагэбэшнику. На этом внушительном фоне моя «копейка» выглядит замарашкой и замухрышкой. Чем-то нелепым, давно отжившим свой век. Ископаемым.

Жестом приглашаю чекиста в отставке сесть в мою машинешку. Мужик молчаливо подчиняется, осчастливив своим седалищем соседнее с водителем кресло. Я усаживаюсь за руль.

– Я немножко о тебе поразузнал, – сообщает делец. – Не стану выдавать людей, от которых получил сведения, но портрет в моем сознании сложился вполне отчетливый.

Он не поясняет, понравился ему этот портрет или вызвал иные чувства. Спрашивает:

‒ Как понимаю, ты ищешь убийцу ради спортивного интереса?

‒ Вроде того.

‒ Ценю твое бескорыстие, но профессионал должен работать только за деньги, иначе теряется квалификация. Я тебя нанимаю. Можешь даже передо мной не отчитываться, верю и так. Мне нужен результат.

Достает портмоне, не считая, вытаскивает с десяток красноватых купюр, протягивает мне.

‒ Это задаток. Мелочь. Для начала.

Небрежно засовываю бабло в карман куртки.

– Что ж, давай знакомиться. Меня, как тебе известно, зовут Корольком. А тебя как звать-величать?

‒ Для людей посторонних я ‒ Ярослав Максимович. Для тебя ‒ Ярослав.

‒ Не ты звонил в ментовку, Ярослав?

‒ Мы с Жанной собирались тридцать первого отпраздновать Новый год. В три часа дня. Конечно, в полночь романтичнее, но я обязан был явиться на традиционное семейное застолье… В нашем… скажем так: укромном уголке Жаны не оказалось. Я подождал полчаса, час и понемногу стал беспокоиться. Отправился к ней. Открыл дверь (у меня есть запасной ключ, так, на всякий случай), гляжу ‒ Жанна лежит в прихожей. Мертвая… Позвонил по ноль-два: нельзя же было оставлять ее в подобном…

Он сглатывает слюну, стискивает лежащие на коленях руки в кулаки.

‒ И тебя никто не заметил?

‒ Тридцать первое декабря, дружище. Большинство людишек веселятся в своих квартирках, остальные где-то куролесят в изрядном подпитии. И все чудовищно перевозбуждены. Никому ни до кого дела нет. Следов я, конечно же, не оставил.

– Твоей жене известно про Жанну?

Кривенькая усмешечка. Бледно-карие глаза теряют обычную холодную настороженность и немножко смягчаются.

– По-твоему, моя жена – жуткая стерва, которая разузнала про Жанну и решила ее уничтожить? Ошибаешься. Она – другая. Деликатная, рассеянная. Историк по профессии и по призванию. Но сейчас не работает, сидит дома и приватно занимается своей любимой эпохой Возрождения. Современность ее волнует не слишком. Предположим, я сообщаю жене, что у меня есть кто-то на стороне, более того, я решил на этой пассии жениться. Первым делом она, естественно, расстроится. А потом вымученно улыбнется и заявит: «Я очень рада за тебя. Пожалуйста, приведи свою избранницу сюда, мне необходимо с ней переговорить». И когда эта женщина (рассуждая теоретически) появится в нашем доме, жена примется растолковывать ей, что быть женой Ярослава ‒ ослепительное счастье: «Вам сказочно повезло, милочка, он ‒ замечательный человек»… У нее больное сердце, Королек. Если с ней что-нибудь случится, мои дети не простят своего папашу до самой его смерти. И после смерти ‒ не простят. Хочешь, верь, хочешь, не верь, а я люблю ее. Она – моя совесть. «Я любил двух женщин как одну, хоть они совсем не близнецы». Это про меня.

‒ Если у тебя такая жена, зачем тогда прятал Жанну, в разведчиков с ней играл?

Усмехается горько и иронично.

‒ Привычка.

– Ох, и тяжело ж с тобой. Не знаю ни твоей фамилии, ни адреса. Я даже не уверен в том, что тебя действительно зовут Ярославом. Ну, и как работать с таким нанимателем?

Пожимает плечами.

– Считай, что меня вообще не существует. И моей супруги тоже – как бы ты не горел желанием пообщаться с ней. Запомни: единственный смертный, который должен занять все твои мысли и желания, ‒ убийца Жанны…

* * *

Анна

Вернувшись домой с работы, переодеваюсь и ложусь на диван. Все чаще чувствую усталость. Королек ходит уже без трости, весел и почти здоров, а я неуклонно слабею.

Страшно боюсь, что однажды он оставит меня. Знаю, уверена: этого не случится. Королек – человек предельной порядочности, но каково мне будет сознавать, что он живет со мной из одного только чувства долга!

Вот и стараюсь всегда быть в форме. Я обязана быть стройной, красивой и молодой, чтобы Королек любил меня. Остальные мужчины мне абсолютно безразличны, точно они бесполы. С тех пор, как познакомилась с Корольком, хочу жить и умереть любимой!

Сейчас полежу, отдохну и примусь готовить ужин.

Звенит сотовый.

– Привет. Покатался по городу. Ничегошеньки путного не сделал, лишь попусту потратил время. Примешь меня такого?

– Я приму тебя любого, глупыш.

– Тогда минут через двадцать буду.

Он придет! У меня ликующе вздрагивает сердце. Поднимаюсь и иду на кухню, соображая, какой бы вкуснотой ублажить Королька? У меня напрочь отсутствует талант кулинара, мне не нравится кашеварить, но желудок мужа стараюсь баловать. Потому что хороший ужин ‒ это тоже признание в любви.

Поджаривая на кухне стейк, слышу: щелкает дверной замок.

Королек!

Представляю, как он в прихожей снимает куртку, ботинки, как надевает тапочки, моет в ванной руки, и начинаю волноваться, радоваться.