Текст книги "Сожженные мосты"

Погрузив все в машину, доехали обратно до мехпарка. Вчетвером сменили аккумулятор на «Выстреле» – и машина радостно взревела мотором, приветствуя своих новых хозяев. КОРД, ПКМС тоже поначалу поставили, но потом сняли. Велехов решил держать его при себе в шкафчике с другим вооружением и брать по надобности.

Проверили люки и крепления для пулеметов – на этой модели броневика десантные люки в крыше откидывались наружу, превращаясь в своего рода щит, прикрывающий бойца от дороги. Десантироваться неудобно, но есть ведь еще большой люк в корме и люк, ведущий к сиденью водителя. А это – как раз при обстреле, чтобы, прикрываясь люком, отстреливаться в ответ из штатного либо, установив пулемет, – из него. На Востоке, бывает, и все шесть пулеметов ставят – машина как еж, ощетинившийся стволами, получается.

Вернулись – залегли «на боковую». Хороший казак засыпает сразу, как только представляется возможность, – никогда не знаешь, когда такая возможность представится в следующий раз…

Вечером, в двадцать ноль-ноль по местному времени, состоялось оперативное совещание офицерского состава части. Началось оно с представления вновь прибывшего, потом есаул Дыбенко долго и с удовольствием костерил последними словами казачье – опять обнаружили в расположении спирт. Казаки такого никогда не упустят, но случаи, когда подсовывали метиловый спирт и люди из-за этого слепли или вообще намертво травились, были, и не раз.

Спирт, конечно же, из трофеев, утаили. Поэтому и решили: не может быть, чтобы он был паленым. Но в том-то и дело, что бывает в жизни – всякое.

Потом доложили о ходе выполнения поставленных задач, об обстановке в секторах ответственности, распределили новые задачи. Велехову пока ничего не дали, и это правильно – надо несколько дней, чтобы с обстановкой ознакомиться, разведке без этого – никак. Заканчивая совещание, есаул еще раз – для закрепления – в сильно нецензурной форме объяснил, что с кем будет, если он опять найдет в расположении спирт.

После совещания сотник поймал взгляд своего непосредственного начальника, замбоя, подъесаула Чернова. Тот едва заметно кивнул. Отошли.

– Куришь? – спросил Чернов, доставая сигарету из пачки дорогого, не пайкового «Князя Владимира».

– Нет.

– Что так?

– А в засаде попробуй – три дня без курева? Проклянешь все на свете, лучше уж вообще не курить.

Подъесаул расхохотался, едва не выронив сигарету.

– Продуманный ты, сотник. Ничего, что я на «ты»?

– Да нормально. У нас поговорка бытует: «вы» – это вы…у, выдеру, высушу.

– Оно так. Здесь первая командировка?

– Верно.

– А крайняя где была?

– Крайняя… В Аравию мотался. Вышки охранял, нефтеперегонные заводы. Местную гвардию обучал.

– И как?

Сотник сплюнул.

– Жить можно. Но хреново. Правда, два жалованья платят, даже без боевых. Жарко, ажник дышать нечем, от солнца солнечный удар – запросто. Всякой дряни полно – змеи, скорпионы, многоножки. Лихорадку – тоже запросто подхватить. Воду во многих местах пить нельзя, не вскипятив.

– А вояки местные?

– Вояки? Тяжко с ними. Пять раз в день все бросают – встают на намаз, Аллаху молиться. Ураза – днем не жрут, ночами нажираются. Рамадан – вообще небоеспособны. Там, где офицер нормальный, следит за всем – там боеспособные части. А где офицеру все до лампочки – вооруженный сброд.

– Да? А говорили – есть нормальные специалисты.

– Это если одиночки. Есть – нормальные, даже очень нормальные специалисты, те, кто училище закончил, а еще лучше те, кто с детства в русском кадетском корпусе обучался. Вот те – нормальные специалисты, но они специально стремятся с нашими служить, а не со своими. А кого так набирают – лучше бы не набирали…

– Понятно…

Подъесаул выпустил густой клуб дыма, понаблюдал, как он медленно уплывает в расцвеченное мириадами звезд небо.

– А здесь что?

– Бардак полный здесь, вот что… – подъесаул смачно выругался.

– Слушай, Дмитрий… – спросил Велехов, – если здесь такой бардак, почему мы в командировки мотаемся? Почему нас нанимают? Почему регулярной армии нету?

Чернов посмотрел на него недоумевающе.

– Понятно… Хорошо, доведу, раз не знаешь. В двадцатые годы был подписан Берлинский мирный договор. По этому договору каждая из договаривающихся сторон обязана была отвести регулярные воинские части от границы не менее чем на восемьдесят километров, создав пограничную демилитаризованную зону. Но разрешались части народного ополчения и таможня. Вот мы, казаки, и есть части ополчения, иррегулярные части вроде как. Наемники. С той стороны то же самое – ландвер[20]20
  Ландвер – народное ополчение Священной Римской империи и Австро-Венгрии.


[Закрыть] стоит, вояки так себе. Тут и так скандал на скандале – и Австро-Венгрия, и Священная Римская империя, и Британская империя требуют признать казаков частями регулярной армии. Мы – не признаем, потому что мы и впрямь ополчение. Вот и мотаемся по командировкам. Хорошо хоть техники вдоволь дали, потому что в оперативном штабе Круга тоже не дураки сидят. Количество частей ополчения в приграничной зоне ограничено, а вот техники – нет, за исключением артиллерии и самолетов. Когда договор мирный подписывали – ничего и не было, кроме артиллерии и самолетов. Вот поэтому нас так мало тут, а техники нам дают сколько надо, за исключением артиллерии, потому как тут – мирные селения. В технике мы не ограничены.

– Понятно… – сплюнул на землю сотник.

– Тебе матчасть выдали нормально?

– Нормально, проверили.

– Сколько тебе времени надо, чтобы ознакомиться с обстановкой?

– Трое суток.

Подъесаул усмехнулся.

– Извини – сутки. Потом нагружу сверх всякой меры. Людей совсем нет, каждый человек на счету. У нас тут и так, считай, наш есаул – это весь штаб, остальные все – боевые. Я и сам в поле хожу. Сектор нашей ответственности видел?

– В три раза больше, чем мы закрыть можем, если принять во внимание рельеф.

– То-то и оно. Здесь, чтобы границу перекрыть, ночью надо посты в десяти метрах друг от друга ставить. Так что иди отдыхай. Пока можешь.

Сотник остановил вопросом уже потушившего сигарету Чернова.

– Дмитрий… а что там Дыбенко про какого-то таможенного офицера говорил? Что-то связанное с агентурной разведкой.

Чернов остановился.

– Не было его пока. Он перед нами не отчитывается, просто в курс вводит. Прикомандированный. Будет – познакомлю. Пойдем – я карту тебе дам, для работы.

30 мая 2002 года

Аэропорт Мехрабад

Тегеран, Персия

Экипаж был опытный – приземления я даже не почувствовал. Просто в какой-то момент взвыли моторы, переходя на реверс, – и самолет начал замедлять скорость…

Тегеран…

Это не Багдад, город тысячи и одной ночи, город-сказка на русском Востоке, город-центр, город почти что столица, город – штаб-квартира всех работающих на русском Востоке компаний, город, утопающий в нефтяных деньгах. Это не Бейрут, загадочный и манящий, стремительно отстраивающийся, блистающий великолепием побережья с его небоскребами, бульваром Корниш, яхтенными стоянками. Тегеран был своим – и одновременно чужим, современным – и одновременно древним, привлекательным – но где-то и опасным. И стоило мне только ступить на трап, как я уловил, буквально кожей почувствовал что-то недоброе. И дело не в предостережении Путилова, что не стоит воспринимать этот город как свой. Просто здесь и в самом деле было что-то… такое.

По статусу посланнику Российской империи не полагалось ездить на автомобилях нерусского производства – и я не удивился, увидев у трапа длинный, черный, словно облитый стеклом «Руссо-Балт». Почти такой же экипаж возил Государя. Многие задавались вопросом – как мастерам «Руссо-Балта» удавалось достичь такого эффекта при окраске? Открою секрет – пятнадцать слоев краски, после нанесения каждого идет полировка. В результате достигается эффект глубины окраски, машина и впрямь смотрится словно облитая стеклом. Но это дорогое удовольствие, и позволить себе такую роскошь может далеко не каждый. «Руссо-Балт» стоит дороже даже британского «Роллс-Ройса».

Рядом с лимузином стояла полицейская машина – внедорожник, зелено-белого цвета. Несколько полицейских застыли у трапа, и все как один – с оружием…

Стоило мне сойти с трапа, как ко мне чуть ли не кинулся еще один персонаж – невысокий, рыжий, явно не перс.

– Ваше превосходительство? Меня зовут Варфоломей Петрович, Кондратьев Варфоломей Петрович, до вашей аккредитации исполнял обязанности посланника. А так я торговый атташе и одновременно второй секретарь. Как долетели, как погода в Петербурге? Знаете, я четыре года уже в Петербурге не был, моей супруге противопоказан сырой климат, и даже отпуска мы проводим не в России. Прошлый раз мы ездили на Маврикий, там…

Господи…

Видимо, теряю квалификацию, что-то отразилось на моем лице – потому что господин Варфоломей Петрович Кондратьев резко замолчал. Господи, кто имя-то ему такое предложил дать, оно же устаревшее, сейчас так младенцев не называют. Еще бы Акакием назвали, как было у Гоголя…

– Варфоломей Петрович… Мы должны пройти какие-то процедуры при въезде в страну, как я понимаю, это нужно сделать, здесь не свободный въезд…

– Да… я взял на себя смелость захватить таможенного офицера, он вон в той машине. Извольте ваш паспорт, ваше превосходительство.

Паспорт мне выдали новый – даже не в зеленой, дипломатической, а в коричневой обложке. Такие были только у чиновников по внешним сношениям – в ранге не ниже Чрезвычайного и полномочного посла, а внутри Российской империи – как минимум надо было дослужиться до тайного советника. Тиснение на обложках выполняли настоящим золотом.

Буквально выхватив у меня паспорт из рук, господин Кондратьев поспешил к полицейскому внедорожнику, заговорил что-то на незнакомом мне языке со скоростью пулемета. Да… фарси мне надо будет учить, чтобы хотя бы на бытовом уровне объясняться. Без этого задание будет выполнить проблематично, а вот попасть в ловушку, наоборот, проще простого.

Таможенные формальности заняли на удивление много времени, я-то помышлял, что с дипломатическим паспортом проблем будет меньше. Наконец Варфоломей Петрович подбежал с паспортом ко мне.

– Покорнейше прошу простить… Здесь ужасная бюрократия. Фарда, пасфарда[21]21
  Фарда, пасфарда – завтра, послезавтра (фарси). В Персии не принято прямо отказывать, вместо этого затягивают вопрос до бесконечности.


[Закрыть] – их любимые слова. Но зато сразу визу и на выезд тоже поставили…

О как!

– А что, здесь есть и виза на выезд?

– А как же? И на въезд, и на выезд…

Первый раз с таким сталкиваюсь. Обычно визы ставятся только на въезд. А чтобы ставили и на выезд…

– А что, и подданным такие визы ставят?

– Подданным-то как раз и ставят. По Венской конвенции дипломатический персонал перемещается беспрепятственно, но лучше все-таки поставить. Мало ли, наткнешься в аэропорту на какого-нибудь… вчера от кетменя. А нервные клетки – они не восстанавливаются, знаете ли…

– Может быть, поедем в посольство? Признаться, здесь жарко.

– Да, да, конечно, ваше превосходительство…

«Руссо-Балт» был, конечно же, «Руссо-Балтом». Восьмилитровый мотор и гидропневматическая подвеска, на которую специально купили лицензию. Летишь будто, а не едешь.

Первым делом я поднял стекло, отделяющее салон лимузина от водительского места – я сильно удивлюсь, если водитель машины посла не завербован местной службой безопасности. Равно как и весь технический персонал посольства.

– Варфоломей Петрович… у меня к вам небольшое предложение.

– Весь внимание.

– Видите ли… Я не имею никакого опыта в представлении интересов страны. Тем более в ранге чрезвычайного и полномочного посла. Честно говоря, меня тяготит повседневная работа. Если бы вы согласились исполнять ее, как исполняли раньше… тем самым вы бы заслужили мою признательность и солидную прибавку к жалованью. Надеюсь, что эта просьба с моей стороны не будет сочтена за дерзость?

– О, ничуть, – торговый атташе даже обрадовался, – мне это нисколечки не в тягость, Ваше превосходительство. Я даже буду рад продолжать исполнять те же обязанности, что и раньше… со всем уважением к вам, конечно.

Первая проблема решена. И решена как нельзя лучше. Общеизвестно, что должностью посла часто награждают родовитых людей, либо людей, которых надо отправить в почетную ссылку, подальше от Санкт-Петербурга. Готов спорить на червонец, что про мои петербургские похождения знает все посольство. И меня здесь воспринимают именно как сосланного в почетную ссылку. Поэтому моя просьба совершенно нормальна и ожидаема. А я тем самым выиграю время – для исполнения других, тайных обязанностей, его потребуется немало…

Проскочив на скорости ворота VIP-терминала, машина, сопровождаемая полицейским внедорожником, выскочила на отличную, шестиполосную – по три в каждую сторону – бетонную автостраду, ведущую в город. Случайно или нет, но в Тегеране три аэропорта – и все три располагались как минимум в двадцати километрах от города.

Машин было немного – грузовики, автобусы, обычные легковушки. В основном белого цвета, что ожидаемо – жара. Ехали довольно быстро, места на дороге хватало.

На обочине мелькнул громадный плакат, настолько огромный, что я даже удивился – высотой по меньшей мере с четырехэтажку.

– Что это? – я указал пальцем за окно.

– Это… Это тут везде. Белая Революция, через полтора месяца очередная годовщина. Главный государственный праздник страны, три дня не работают.

– Белая Революция? Что это означает?

– Белая Революция – это главное событие в жизни всего прогрессивного человечества в двадцатом веке. Благодаря Белой революции слабый и продажный режим Пехлеви был свергнут, и к власти пришел царь всех царей шахиншах Хосейни. Да святится, да пребудет, да здравствует в веках и все такое прочее…

Ирония русского дипломатического работника мне была хорошо понятна. Нормальный человек не станет себе воздвигать плакат с четырехэтажку высотой.

– Собственно говоря, шах Хосейни и в самом деле немалого добился. До него Персия просто продавала России нефть и газ, а все, что нужно, закупала, тем и жила. Теперь шах старается строить какую-никакую промышленность, здесь даже автомобили по лицензии производятся. Атомные реакторы есть, сталь варят, удобрения делают. Только нефть по-прежнему нам продают, потому что таковы условия договора. А мы здесь просто поджариваемся, как на сковородке…

– А чем в основном посольство занимается?

– Ну, в основном – обслуживание торгового обмена. Есть аппарат Главного военного советника, все контакты по армии – на нем. Здесь народ особенный, русские купцы понятия «фарда» не понимают. А суда здесь нормального нет, перс перса не осудит никогда. Ну, когда приходит время вмешиваться – вмешиваемся. Только осторожно. А то недавно к шаху вошли с жалобой, что кто-то из местных товар не поставил и деньги не вернул. Денег так и не дождались, а купчину этого через пару дней безо всякого суда казнили. Еще недавно скандал был – партию рефрижераторов задержали, всего-то на пять суток, а крика-то было, крика… Так что тут осторожнее надо быть. Вот это вот строительство, промышленность развивающаяся – и есть Белая революция. Есть программа развития, она так называется. Каждые пять лет шахиншах обращается к народу на тему, что сделано и что сделать еще предстоит. Неплохо, на мой взгляд.

– Неплохо, – согласился я, – а как тут дела с мятежами, с терроризмом? Я слышал, тут спокойно…

– Спокойно… как в морге. Это в прямом смысле. Хватают по одному подозрению. Двое разговаривают – один потом обязательно донесет, о чем бы ни шел разговор. Но иногда схватить не успевают – вы понимаете, о чем я?

– Понимаю…

– Недавно совсем было, на днях. Взорвали мост, по которому должен был ехать шах, он сам едва уцелел. Об этом – ни слова. Ни в одной газете, ни на одном телеканале.

– Шах жив?

– Жив… а вот директор САВАК пропал вместе со всей семьей. И никто даже вопросов не задает – был человек, и нет человека…

– И кто теперь директор?

– Генерал Абумаджид Тимур. Раньше отвечал за контрразведку.

– А предыдущего…

– Здесь в таких случаях даже не судят. Пропал человек – и все.

Тегеран вырастал на горизонте – загадочный, почти европейский, судя по безликим квадратным корпусам серого бетона.

– Что здесь производят?

– Да много всего. Это не Китай. Шах умный человек. Здесь у людей есть собственные авто, собственные корабли, собственные железнодорожные локомотивы. Многое выпускается по лицензиям, но есть и свое. Недаром шах огромные деньги вкладывает в атомную энергетику – здесь у Атомспецстроя целый город построен.

– Город?!

– Ну да. Екатеринбург-300 называется. Восемь с лишним тысяч постоянных жителей плюс те, кто вахтовым методом работает.

– И сколько уже построено?

– Двенадцать реакторов введены в строй. Из них – десять тысячников[22]22
  Тысячник – то есть мощность 1000 мегаватт. Полуторатысячники, на 1500 мегаватт, – самые мощные реакторы из существующих.


[Закрыть], два – полуторатысячники. Есть шесть строящихся, четыре из них полуторатысячники – вот и считайте.

Я примерно прикинул. По уровню энергообеспеченности Персия превосходила любой регион Российской империи – а возможно, и всего мира.

– Зачем столько? Куда девать свободные мощности?

Кондратьев зевнул.

– Не знаю. Они платят – Атомспецстрой делает. Линии высокого напряжения протянули. На Востоке ведь кондиционеры у всех. Летом потребление вырастает лавинообразно, возможности купить свободную мощность всегда рады. Ну и… промышленность развивается как-никак.

На въезде в город стоял полицейский пост. С танком! Я даже не думал, что они где-то еще сохранились[23]23
  Современный танк – это, по сути, бессмысленная машина, все, что она может, – бороться с себе подобными. В этом мире основные боевые танки перестали производить в семидесятые годы. Теперь основа огневой мощи танковой дивизии – это шестидюймовые универсальные гаубицы. Для артиллерийской поддержки применяются семи-, восьми– и десятидюймовые гаубицы. Причем даже десятидюймовые гаубицы выпускаются мобильными. А старые корпуса танков переделали в машины прорыва. Корпус танка переделан под колесный ход, восемь ведущих колес и башня с оборудованием, самым разным. Задача таких машин – активные действия в тылу противника, отряды таких машин вводятся в прорыв и за счет быстроходности уходят в стратегический тыл противника. Нечто вроде блицкрига.


[Закрыть]. Самый настоящий «Богатырь-6», старый, с нарезной пушкой калибра сто пять миллиметров, если по-иностранному мерить. Если по-нашему – выходит четырехдюймовка. Еще два пулемета – оба крупнокалиберные, пятилинейные. Неповоротливая, но опасная машина, особенно если против слабовооруженного противника.

– Откуда это здесь?

– Скупили. Здесь вся военная техника наша, кое-что не продаем, конечно, а вот такие вот раритеты – продаем только так. Шах скупает.

Последние танки сняли с вооружения ведущих армий мира в середине семидесятых. Проблема заключалась в том, что появились современные средства уничтожения танков непрямой наводкой, управляемыми снарядами с гаубиц, управляемыми боевыми элементами крупнокалиберных РСЗО[24]24
  Реактивная система залпового огня.


[Закрыть]. На смену танкам пришли универсальные шестидюймовые и восьмидюймовые гаубицы и штурмовые самоходки.

– Не все, значит, продаем?

– Не все, конечно. Самолетов здесь нет, боевых вертолетов – тоже. Современные РСЗО и гаубицы также под запретом. Но старую технику все равно девать некуда, а против народа и против террористов ее хватает. И еще – парады устраивать. Здесь очень любят парады, наши дивизии тоже участвуют.

Разумно…

Пост проскочили без досмотра, в то время как остальные вынуждены были ждать на жаре в своих машинах. Проверяли документы сплошняком, где-то и машины обыскивали. Представить такое на Восточных территориях сложно…

– Почему такие меры?

– Чрезвычайное положение. По случаю покушения на Светлейшего. Очередного.

Очередного?

– Очередного?

Варфоломей Петрович вздохнул:

– Очередного. Конечно, все это только слухи – но за последние пару лет было как минимум три покушения и заговора. Все заговорщики, естественно, уничтожены, об этом запрещено не только говорить, но и думать. Только нам, дипломатам, можно об этом говорить, потому что иммунитет…

– Сами-то давно здесь?

– Почитай, пятый год уже.

Солидно…

Мы въехали в город – скорость движения сразу снизилась, машин в городе слишком много. Не только легковых, но и грузовых, а также спецтехники. Наличие подобных машин на улицах – верный признак того, что город строится и развивается. Для такой толчеи двигались довольно быстро, во многих местах были построены двухуровневые развязки вместо перекрестков, еще в каких-то местах – тоннели. Тоннели здесь строить – одно удовольствие, не то что в стоящем на болоте Петербурге.

– Куда сейчас?

– В посольство. Ознакомиться с обстановкой. – Я посмотрел на календарь в часах. – Завтра, кстати, выходной. Как раз будет время обустроиться…

Кондратьев с жалостью взглянул на меня.

– Какой выходной? Выходные послезавтра начинаются.

– То есть, – не понял я, – разве выходной не в пятницу?

– Нет. Шах запретил. Выходные, как в Европе, суббота и воскресенье, у многих только воскресенье, и все. Отмечать религиозные праздники запрещено.

Мда-а-а… В Империи – несмотря на все связанные с этим проблемы – к югу от Босфора и в Казани выходной день – пятница. А здесь – получается, за Европой тянутся. Ох, напрасно. И тому, что мост взорвали, удивляться не стоит. Нельзя так с верой, если эта вера искренняя. Европейцами здесь все равно никто не станет, а вот дополнительное раздражение в общество это вносит.

Посольство Российской империи при дворе шахиншаха Персидского располагалось на улице Императора Александра Четвертого[25]25
  В нашем мире это улица Нефль Ле Шато, названная так в честь местечка под Парижем, где жил какое-то время (меньше года) имам Хомейни. До этого она называлась улицей Черчилля, и там действительно есть наше посольство.


[Закрыть], названной так в знак уважения к величайшему императору Руси. Ирония судьбы – рядом с нами, на соседнем участке, располагалось посольство Великобритании. Нехорошее соседство, особенно учитывая то, что меня в Великобритании знают как облупленного. Остается надеяться, что британские дипломаты способны любезничать даже с людоедом – шпиона и террориста как-нибудь перенесут.

Само по себе посольство, точнее, представительское здание (здание основного аппарата, здание аппарата главного военного советника, представительство Атомстройэкспорта, представительство Русгаза, другие представительства находились в специально построенных зданиях в других местах) больше походило на богатую виллу где-нибудь на юге. Например, на наш, Воронцовский дворец в Одессе, только размерами больше, и парк тоже пообширней, и даже с арыком. Парк, огороженный чугунной оградой, и впрямь был хорош – вековые сосны и платаны, дорожки, посыпанные речным песком и мелким красным щебнем, лужайки, беседки… Тот самый арык, из которого, как я узнал, можно даже пить.

Само здание – старинное, конца позапрошлого века постройки, с виду недавно капитально отремонтированное. Сильно портили вид отсвечивающие позолотой окна – их поставили для того, чтобы солнце не нагревало своими лучами, и этим самым все безнадежно испортили. Превратили в этакий новодел. Про себя я подумал, что окна надо заменить.

Кабинет посла находился на втором этаже и представлял собой последовательность четырех комнат – присутствие[26]26
  Присутствие – так раньше называли приемную.


[Закрыть], где никого не было, сам кабинет посла, еще один кабинет с двумя столами, в том числе шахматным, вроде как предназначенный для переговоров в приватной обстановке. И последняя маленькая комнатка с холодильником, парой кушеток и всем прочим, что необходимо, если хозяину кабинета потребуется остаться на ночь.

На столе – слой пыли, на ежедневнике – прошлый год. В одном из ящиков стола я обнаружил две пустые бутылки «Столового вина № 5»[27]27
  То есть водка.


[Закрыть] и одну полную. Бутылки я немедленно выкинул. Код сейфа мне сообщили, сам сейф был старым и сиротливо пустым. В общем и целом – предыдущий посол работой себя не утруждал…

Грязь в кабинете – непролазная, надо сказать, чтобы убрали. Карандаши даже не заточены. Окна тоже нуждаются в том, чтобы их помыли.

Выглянул в окно – только чтобы увидеть мелькнувшую по дорожке серую тень. Кошка – видимо, в парке их немало, прикормились. Люблю кошек – тихие и умные животные. Таким же подобает быть разведчику.

У Кондратьева я истребовал местный справочник по органам власти и дипломатическим представительствам. После чего, найдя перо и чистый лист бумаги, начал выписывать посольства и составлять график визитов…

30 мая 2002 года

Варшава, Царство Польское

Гданьская набережная

Космы седого тумана, окутывавшие город ночью, отступали под настойчивыми ударами солнечных лучей, прятались в извилинах старинных улиц, ныряли в лениво текущую Вислу, опасливо прижимались к древним кирпичным стенам зданий центра города. Над древней Варшавой вставал рассвет.

Среди тысяч экипажей – почему-то автомобили здесь называли именно так, хотя мы в дальнейшем будем называть как привычно, – так вот, среди тысяч экипажей, заполонивших в этот утренний час улицы Варшавы, ярким пятном выделялась алая открытая «Мазерати», которую уверенно и даже лихо вел высокий светловолосый человек. Он отличался ростом, выправкой, изумительными темно-голубыми глазами, некоей небрежностью в манерах – не одной варшавской паненке суждено было потерять покой в этот день. Чтобы описать его парой слов и при этом сохранить идеальную точность, следовало бы сказать – истинный ариец. Слава Йезусу[28]28
  Йезус – Иисус, так произносят поляки.


[Закрыть], в этом благословенном мире слова «истинный ариец» не имели такого жуткого смысла, какой они имеют в некоторых других. И молодой граф Ежи Комаровский, поручик лейб-гвардии Варшавского гусарского полка при дворе Его Величества Императора Российского Александра, подобного значения этих слов тоже не знал.

Молодой граф Комаровский служил в Санкт-Петербурге вынужденно – служба в Гусарском, Его Величества полку не считалась среди польских аристократов престижной. Все дело было в отце молодого графа – в свое время он совершил нечто такое, после чего сыну ничего не оставалось, как пойти на службу к русскому императору. В Висленском крае, как называли это место русские национал-патриоты, или в Царстве Польском, как говорили патриоты польские, места графу Комаровскому не было.

В Санкт-Петербурге граф Комаровский прослужил без малого три года – и город ему понравился. В первую очередь – графа радушно принял питерский высший свет, во всех петербургских салонах он был желанным гостем. Молодой красавец поляк, поручик лейб-гвардии гусарского полка, из состоятельной и титулованной семьи – желанная добыча для любой незамужней петербурженки. Для замужней, кстати, тоже, потому что чем-чем, а благочиньем в семейной жизни Санкт-Петербург никогда не отличался. Граф Комаровский, в свою очередь, не отказывался от благосклонности ни тех, ни других – но сердце его по-настоящему никому не принадлежало. Вот из-за одной такой истории, в которой дама сердца оказалась-таки замужней, граф Комаровский и вернулся в Варшаву – ему дали двухмесячный отпуск в полку, поправить здоровье.

Сейчас младший граф Комаровский катил через громадный, возвышающийся над Вислой мост Александра Четвертого – подарок великого русского императора одному из столичных городов. Официально назывался он мостом Дружбы, но все его так и звали – мост Александра Четвертого. Польская шляхта этот мост ненавидела – считалось, что он обезображивает облик старой Варшавы, но как бы то ни было – шесть полос движения в каждом направлении плюс второй этаж, предназначенный для поездов, задачу пересечения Вислы, особенно в часы пик, сильно упростили. До того как построили мост – в час пик пробки стояли аж до проспекта Войска Польского.

Позади недовольно загудели, граф вернулся из заоблачных высей на грешную землю, ловким маневром пришпорил горячего итальянского скакуна, сменил полосу…

Графу Ежи не хватало Варшавы. В этом смысле – кто бы что ни говорил – он был патриотом своей страны и своего народа. Нигде он не чувствовал себя так, как в Варшаве. Перезвон старых трамвайчиков в центре, подпирающие небо острые шпили костелов, зловещие стены замков на берегу Вислы, одуряющий запах свежего хлеба в булочных по утрам. В Варшаве было нечто такое, чего не было в надменно-аристократичном Петербурге, нечто такое, что заставляло сердце любого поляка трепетать. Немного похож на Варшаву был Киев, и если бы был выбор – граф Комаровский служил бы там. Но – по негласному распоряжению военного министерства – в Киеве не было ни одного польского офицера. Были везде – в Петербурге, в Москве, – а в Киеве не было. По известным причинам…

За то время, пока граф Ежи служил в Петербурге, более русским и менее поляком он не стал. Но своего отца он понимал и поддерживал. Воевать с Россией смысла не было, поднимать восстание – тем более. Такие восстания уже были, закончились они большой кровью – польской, русской, результата же никакого. Просто русских было слишком много, и русские умели хорошо воевать. Но русские были и великодушными, они даже сделали Варшаву одним из столичных городов. Молодой граф Комаровский был, как и его отец, имперцем, он понимал, что случись Польше обрести независимость, она станет всего лишь маленьким, незначительным государством, зажатым в тиски между Российской империей на востоке и Священной Римской империей германской нации на западе. Речь Посполитую не воссоздать – слишком сильны соседи, за счет которых ее предполагается создавать. А раз так – лучше довольствоваться тем, что есть, и гордо служить в армии самого большого и сильного государства в мире.

Сейчас Ежи Комаровский ехал к отцу. Старый граф Тадеуш служил в аппарате генерал-губернатора и командовал Висленским военным округом (был еще Варшавский. Польша по военным округам была поделена надвое), будучи генералом от артиллерии (если именовать старыми чинами) русской армии. Такая система военного управления территориями сохранялась сознательно – ради обеспечения единоначалия в армии и лишнего напоминания полякам, что они все-таки вассалы.

Штаб Висленского военного округа располагался на Гданьской набережной, прямо у самого моста, напротив Зоологического сада. Когда построили мост, припарковаться нормально стало и вовсе невозможно. Вздохнув, граф Комаровский свернул в совершенно другую сторону и нашел место для парковки едва ли не за километр от нужного ему здания. И то – место он захватил едва ли не силой, втиснувшись на него, как только от тротуара отъехала старенькая «Варшава», под возмущенный гул клаксонов водителей. Припарковался он лихо, и будь рядом полициянт[29]29
  Полицейский.


[Закрыть] – не миновать бы ему штрафа.

Умная машина, подчиняясь нажатию кнопки, подняла над водительским местом многослойный тент, мигнула фарами, вставая на охрану. Небрежно бросив пульт сигнализации в карман, граф Комаровский неспешно зашагал по тротуару в нужном ему направлении, наслаждаясь, словно классической музыкой, неспешным говором его соотечественников. Польской речи в Петербурге ему тоже очень не хватало…

Эту девушку он заметил, когда до нужного ему места оставалось метров триста. Вспоминая потом то, что произошло, он так и не смог воскресить в памяти момент, когда она появилась перед ним. Просто будто из воздуха: только что ее не было – и вдруг на́ тебе…

В первую очередь граф Комаровский, как тонкий ценитель женской красоты, конечно же, обратил внимание на фигуру девушки. Понаблюдав секунд десять за плавным колыханием бедер под коротким летним красным платьем (как шутили остряки в гусарском полку: «Производит плавные движения бедрами, провоцирует своим присутствием, понимаешь…»), граф пришел к выводу, что он будет последним глупцом[30]30
  «Дурак» по-польски так и будет – «глупец».


[Закрыть], если не воспользуется дарованным ему судьбой шансом…

А посему граф слегка поднажал, догоняя девушку. Как и он, она шла к зданию штаба Висленского военного округа, а возможно, и к расположенной за мостом Цитадели – мрачной ставке русского генерал-губернатора Варшавы. И еще у нее была сумочка, большая такая кожаная сумочка, даже сумка, совершенно не подходящая к ее платью…