Текст книги "Сожженные мосты"

– Ни хрена себе… – выразился Певец.

– Ты там дальше посмотри, – устало произнес сотник, – и пошмонай, я карманы не шмонал. Осторожно только.

Соболь тоже привстал, глянул на площадку. Глаза сразу зацепились…

– Ё-моё!

– Вот-вот. Вовремя ты его осадил. Еще бы немного, и он бы из этой штуки со всей дури по нас врезал.

Соболь покачал головой.

– Я видел, он приподнялся, что-то на плече было у него. Но такое… Это что же здесь творится, командир?

– Спроси что полегче.

– Командир, лови, – Певцов прыгнул к ним сверху, бросил на колени какую-то небольшую штучку, – узнаешь?

Еще бы не узнать – пульт подрыва!

– Ты охерел? – вызверился сотник.

– Нормально. Я батарейки вынул – в футбол играть можно.

– Как бы твоей башкой не сыграли потом. Где взял?

– У черного в кармане. И пистолет – там же.

Певцов с гордостью показал пистолет. Пять-семь, под тот же патрон, что и автомат.

– Это что они тут взрывать собирались?

– Хорошо, что не нас. Скорее всего, фугас где-то на дороге. Надо саперов вызывать.

– На нас, что ли?

– А на хрена тогда не взорвали?

Вопрос…

– Командир!

Все повернулись к поднимающемуся вверх по склону Чебаку, в руках он держал длинное снайперское ружье.

– Все чики-чики. Еще один двухсотый, чистый. Голова развалена. Вот это – рядом с ним валялось.

Такое оружие сотник видел в репортажах из далекой жаркой Африки. Да еще когда на срочке выезжали на совместные маневры с парашютистами Священной Римской империи. Вот у них и были – винтовки «Erma PSG» – полуавтоматические, точные и очень дорогие.

– Это что тут, спецназ был? – спросил сам себя Певцов.

– Помолчи, – оборвал его сотник. – Чебак, где рация?

– Господин сотник, я, когда к вам побежал, ее там оставил…

– Где «там»? Ты что, совсем охренел в атаке? Нет, вы посмотрите на него, он рацию зараз оставил и побежал!

Чебак повинно опустил голову.

– Винтовку оставляешь здесь, пулемет тоже – и мухой за рацией!

– Есть!

Чебак побежал вниз, чуть не падая.

– Мы и в самом деле, – проговорил Петров (это было для него необычно, потому что в жизни он предпочитал молчать), – как рвануло, мы подумали, хана казаку.

– Казака на такое не возьмещь. Но эти гаврики и впрямь на чего-то нацеливались…

– Слушай, командир, – сказал Петров, – ты помнишь, как в нас первый раз выстрелили?

– Ну?

– Из чего стреляли?

Сотник припомнил – получалось хреново, башка ныла по-страшному.

– Из «токаревки», так ведь засандалили?

– Мабуть, и так. И что?

– А вот что. Двое – одинаково одеты, спецы – без вопросов. И оружие спецовское. И рожи… что-то мне подсказывает, что сильно не местные. А третий… левый какой-то, словно вообще не при делах был, так, мимо шел. Сечешь?

– Проводник?!

– Сечешь. Значит, не сильно шарахнуло.

– Так он, выходит?..

– Выходит. Чебак перед поворотом тормозить стал. На машине пулемет, сама машина казачья. Вот он и шарахнул – без команды. Эти стали отходить – и нарвались…

– Странно. Не похожи эти, в черном, на тех, которые нарываются.

– Мы местных реалий не знаем. Спроси при случае, что полагается делать при обстреле, если идешь не в колонне. Зуб даю – по возможности увеличить скорость и проскочить место обстрела. Вот они отходили – и не парились особо на этот счет. Снайпер прикрывать сел, эти двое дорожку топтать пошли. Сколько нас в «Егере» могло быть? Ну, человек семь – по максимуму. Кто же мог знать, что мы такие отмороженные, что машину остановим и вчетвером рванем на прочесывание лесного массива. Они не ожидали, поэтому и откинулись. Если бы нас ждали, подпустили бы поближе, сначала бы из «Шмеля» обоими зарядами вжарили, потом бы добили тех, кто трепыхается. Снайпер опять-таки поработал бы. И свалили бы, а мы бы тут лежать остались.

Сотник прикинул – а по-другому и не получалось.

– Голова… – похвально сказал он.

Снизу, запыхавшись, вернулся Чебак, с рацией.

– Господин сотник, рация.

– Вижу. Теперь штаб мне дай.

Чебак развернул рацию – она была новой, антенна представляла собой нечто вроде раскладывающегося круглого веера на подставке. Не то что старые модели, у которых для работы надо антенну на ветку забрасывать.

– Ковыль, я Город. Ковыль, я Город, прошу связи.

– Город, я Ковыль, принимаю отчетливо.

Чебак протянул гарнитуру связи сотнику.

– Ковыль, я Город. Нахожусь… не знаю, где нахожусь, рацию на сигнал поставлю. Атакован снайпером, уничтожил группу духов, в количестве трех. Потерь не имею.

– Город, я Ковыль. Вы под огнем?

– Никак нет. Но предполагаю наличие фугаса, заложенного на дороге. Собственными силами обнаружить не могу.

– Принял. Оставайтесь на месте. Посылаем подкрепление воздухом, на подлете обозначите себя. Одна красная, как поняли?

– Понял, одна красная.

– Верно, конец связи.

Сотник вытер пот со лба.

– Чебак, Петров, выдвигаетесь к машине. По прибытии «вертушки» дадите сигнал – одна красная. Певцов – со мной.

– Есть!

Вертолет прибыл довольно быстро – услышав шум вертолетных лопастей, снизу, от дороги, как и было условлено, пустили одну красную. Вертолет пошел на снижение, прямо на дорогу. Чебак и Петров тормознули едущих по дороге поляков – вообще ездили тут мало, проселок как-никак, развернули обратно.

Прибыли в полном составе: Дыбенко, Чернов, еще четверо саперов под командованием хорунжего Богаевского, несколько казаков из числа отдыхающих смен. Наскоро переговорив с хорунжим Петровым, Дыбенко и Чернов стали выдвигаться вверх по склону.

Есаул, поднявшись к месту подрыва, наскоро огляделся, заметил изрешеченные шрапнелью стволы деревьев, присвистнул:

– Повоевали…

– Так точно! – поднялся сотник.

– Ты не такточничай… – осадил есаул, моментально въехав в тему, – сильно?

– Никак нет. Верхом прошло, волной шандарахнуло только.

– Шандарахнуло, говоришь… В ПВД врачу покажешься, как прибудем. А это – с двухсотых, что ли, снял?

Есаул указал пальцем на составленные рядком стволы…

– С них…

– Бардзо добры карабин…[47]47
  Очень хорошая винтовка (польск.).


[Закрыть] – Чернов легко подхватил тяжелую «Эрму», приложился, – бардзо добры карабин, давно таких не видел.

– Там еще круче… – сотник кивнул назад.

Есаул легко поднялся повыше, и через несколько секунд оттуда донеслось сакраментальное «ё…».

Чернов положил винтовку туда, где она лежала.

– Что там? – он кивнул наверх.

– «Шмель», – коротко ответил сотник, – чуть не попали под него.

Подъесаул покачал головой.

– Кратко – как?

Сотник прикрыл глаза – вспоминая.

– Ехали по дороге, не трогали никого. Тут выстрел, затем еще один – одиночные. Вышли из зоны обстрела, тормознули. Принял решение прочесать массив.

Чернов покачал головой.

– Ты совсем охренел в атаке, сотник. Вчетвером – на прочесывание идти? Хоть бы помощь вызвал.

– Пока бы вызывал – они бы ушли. Первым уделали снайпера. Потом уделали еще одного – тот как раз из «Шмеля» готовился вжарить. Думали, их двое – снайпер и наблюдатель. Я вперед пополз, нащупал растяжку. Тут третий – затихарившийся до поры – мне гранатку подкинул. Я вниз по склону ушел и ему парочку в ответ подкинул, да еще и снайпер огнем прижал. Потом третью кинул – тут МОНка сдетонировала. Кратко – все.

Подъесаул еще раз покачал головой.

– Ты, Велехов, совсем с головой не дружишь.

– Я воевать наполовину не умею, – резко ответил сотник.

– То-то и оно. Только учти – тут мирняк кругом. И крошить его направо-налево – тоже не дело. У нас основная задача – контрабанду задерживать и контрабандистов вместе с ней.

– Я и не собираюсь крошить.

Есаул спустился вниз.

– Даешь жару, Велехов. У некоторых таких трофеев за всю командировку не бывает. А спарка «Шмеля» в нашем секторе вообще на моей памяти не попадалась. К Егорию[48]48
  Егорий – медаль Святого Георгия, очень почитаемая среди казаков награда. Вручался только в военное время.


[Закрыть] представить не могу, сам понимаешь, – но благодарность объявлю. Вечером. В жидком виде.

– В виде спирта? – подмигнув сотнику, спросил у своего начальника Чернов.

– Ты меня за босомыжника принимаешь? – делано обиделся есаул. – С последним караваном мне с куреня три четверти горилки прислали и сальца. Вот мы это все сегодня вечером и оприходуем. Велехов, тебе трофеи нужны?

– В смысле? – не понял Велехов.

– В прямом. Трофеи хорошие взял. Если что тебе или твоим бойцам надо, говори сразу, мы это в сторону отложим. Дело житейское, опять же и наград нам не полагается за доблесть, так хоть это берем.

Сотник вытаращил глаза.

– А что, это можно?

– Вообще-то, нет, но… Сам подумай, по ратному закону трофеи у воина отбирать нельзя. Ты это в честном бою взял. Можешь часть себе оставить. Вон, «токарь» разбитый валяется, еще «Шмеля» спарка и фугас, мабуть, найдут. Это оформим как положено, за глаза хватит. Только ты что возьмешь – с первым же караваном домой отправь и не свети тут. Наглеть тоже не надо.

– Ну, тогда я все, кроме «токаря», и возьму.

– Добре.

На плече у подъесаула зашуршала рация, он склонил голову, щелкнул кнопкой.

– На приеме.

Послушал – говорили недолго.

– Добро. Подними сюда четверых, пусть трофеи и двухсотых вниз спустят.

Потом поднял глаза на сотника и есаула.

– Нашли фугас.

Фугас еще не выкопали, просто осторожно сняли верхний слой почвы и оставили так. Расположен был фугас на обочине дороги, закопан, и вверх, похоже, антенна выведена.

– Глянь! – Чернов подтолкнул сотника в бок, показал рукой. Сотник проследил взглядом – на той стороне дороги на ветку кто-то повесил сверкающее эмалированное ведро.

– Мишень?[49]49
  Мишень – нечто приметное: горка камней, дорожный знак или что-то в этом роде. Делается, чтобы обозначить положение заряда на дороге. Доехала машина до такой вот мишени – взрыв.


[Закрыть]

– Она самая.

– Спецы работали.

– Еще бы не спецы, со «Шмелем» и с такой снайперкой.

Есаул осторожно подошел к раскопанной саперами яме, неглубокой, заглянул. Присвистнул.

– Килограммов пятьдесят, господин есаул.

К яме подошли и сотник с подъесаулом. Заряд был заложен в какой-то мешок, блестящий, припорошенный дорожной пылью – и выглядел он, как личинка какого-то огромного насекомого. Огромного и злого.

– Нас сейчас тут не отправят на небеса? – нарочито равнодушным голосом спросил есаул.

– Никак нет. Я глушилку включил. Но извлекать не стал, не знаю, что делать. Он может на неизвлекаемости стоять.

Дыбенко отошел от ямы.

– На кого это они целились? – спросил он, словно размышляя вслух.

– Дальше по этой дороге – пограничная застава, господин есаул. Наверняка на них, к ним колонна раз в неделю ходит. Как раз сегодня идти должна.

– Чего же не идет?

– Не могу знать, господин есаул.

Есаул еще раз подошел к яме, посмотрел на фугас. Потом отошел.

– Рисковать не будем. Хорунжий Богаевский!

– Я!

– С извлечением заряда не рисковать. Уничтожить накладным зарядом. Старший урядник Беликов!

– Я!

– После подрыва со своими – берете машину группы Велехова и возвращаетесь в часть по земле. Соблюдать бдительность!

– Есть!

– Хорунжий Богаевский, действуйте!

– Есть. Всем отойти – дистанция триста метров. Вертолет убрать!

– Как же мы его уберем? – мрачно спросил Чернов. – И так еле посадочную нашли, его и сажать-то больше негде.

– Тогда, – есаул принял решение, – сейчас ставите заряд. Потом перед подрывом мы взлетаем. Хорунжий Богаевский, доберетесь до ПВД с группой Беликова. Место в машине есть.

– Так точно.

Взрыв громыхнул, когда вертолет уже поднялся метров на пятьдесят. Даже не громыхнул – тяжко ударил кувалдой. Они видели из иллюминаторов вертолета, как на месте дороги вдруг в миллионную долю секунды поднялся бурый, изрезанный желтыми просверками столб, как пошла в лес ударная волна, шатая и даже ломая деревья и теряя свою мощь. Потом ударная волна налетела на вертолет, пошатнула его, его повело вправо, но пилот быстро выровнял машину в опасной близости от верхушек деревьев.

– Нормально жахнуло… – прокомментировал есаул.

Подъесаул Чернов рассматривал что-то в бинокль на земле.

– У них все нормально, господин есаул. Дали сигнал.

– Дай бинокль.

Есаул лично глянул в бинокль, поймал в линзы хорунжего Богаевского, машущего рукой. Потом передал обратно бинокль, посмотрел в последний раз на висящую над тем местом, где они только что стояли, бурую тучу…

– Да, нормально жахнуло, – подтвердил он, – уходим на точку…

Вечером есаул Дыбенко, как и обещал, устроил посиделки. И про горилку не обманул – самое то.

У сотника Велехова оказалась контузия средней степени тяжести, фельдшер дал какие-то таблетки и рекомендовал две недели покоя. И, конечно же, спиртное – под полным и безоговорочным запретом. Но какое тут…

На горилку пришли все свободные офицеры базы. Хорунжий Королев, сотник Огнев, сотник Денисов, сотник Агеев. Офицеры уже не в первой командировке, у кого вторая, у кого и третья. Так что после неизбежных в таких случаях здравиц Велехову и поздравлений с удачным полевым выходом, а также после выслушивания не пойми по счету какого рассказа, как все было, перешли к наболевшему.

К тому – что теперь со всем с этим делать.

– Нет, казаки… – подъесаул Чернов громко опустил на стол пустой стакан, – если уже «Шмели» в ход пошли, нахлебаемся мы тут.

– Доложили же наверх, – меланхолично ответил Агеев, выцеживая из стакана последнее, – наше дело маленькое, пусть думают.

– Вот как по тебе «Шмелем» засандалят, тут тебе и маленькое и большое дело зараз будет! – раздраженно произнес Королев. – Штаны потом не отстираешь! Пока цацкаемся со всем с этим, нас тут на Луну отправят без билета.

– А что, казаки, надо думать, как дальше быть. Если такие расклады пошли…

– По сторонам смотреть надо, – мрачно проронил Чернов, – и активнее действовать. Вон, тот же Велехов: не смотался, а остановился и грохнул этих гавриков. Так и надо их, на хрен, нечего с ними цацкаться. И по окрестностям пошмонаться, там у местных в каждом доме склад. У кого спирт, у кого стволы.

– Мятежа хочешь? – спросил Дыбенко.

– А и нехай! – с вызовом заявил Чернов. – Все лучше, чем по лесам шарахаться. Пусть в открытую выходят, тогда и посмотрим, у кого очко крепче! Не один раз панов били, и в этот раз наваляем!

– Правильно! – жахнул Огнев.

– Накликаете! – сказал есаул. – Помолчали бы от греха…

Врезали еще по стакану, зажевали. Огнев, сидевший по правую руку от Велехова, дыша огуречным рассолом, наклонился к уху.

– У тебя какая командировка?

– Шестая, – тихо ответил Велехов.

Огнев присвистнул.

– Даешь джазу. У меня только третья. Где побывал?

– Да много где. Крайние две – в Аравии, потом на границе с Японией, в Уссурийском крае покувыркался.

Огнев хлопнул его по плечу.

– Даешь джазу, – повторил он. – Ты мне скажи, в Уссурийском крае этом самом – как? Казаки разное гутарят.

– Относительно тихо. Только контрабанду всякую прут – дуром.

– А эти… – сотник Огнев понизил голос, – ну эти самые… как их там… в черном все… ниндзя, что ли? Видел?

– Ты слушай больше, – недобро проговорил Велехов, – тебе и не такого набрешут. Семь верст до небес, и все лесом. Нет там никаких ниндзя, слушай больше…

На самом деле Велехов лгал – ниндзя там были. Только дураки и наивные люди считают искусство ниндзютцу утерянным в веках – кому надо, тот все помнит. И других всему этому учит. Хорошо учит.

Сотник Велехов об этом знал точно – потому что ниндзя он видел. Мертвого, правда, – живыми они не давались. Тогда они в составе усиленной рейдовой группы остановились на ночлег на знакомой заимке. Все сделали как положено – выставили посты, три человека подвижный пост и еще три человека у пулемета на крыше. Перекрыли все возможные пути подхода – минами, сигналками, датчиками движения. Те, кто просто ложился спать посреди тайги, не предприняв мер предосторожности, имел неплохие шансы больше никогда не проснуться…

Спасло их чудо. Двоих неизвестные сняли чисто, а третий, уже с двумя пулями в голове, падая, нажал на спусковой крючок автомата – и длинная, на весь магазин очередь разорвала ночную тишину леса. Через пару секунд очередь смолкла – зато по темной стене деревьев замолотили два автомата и пулемет тревожной группы, а через минуту по лесу шквальным огнем лупили и все остальные казаки. Еще через полчаса с небольшим на месте была дежурная вертолетная пара.

Под утро у самых деревьев нашли тело – это было редкостью, обычно не находили ничего, но тут, видимо, заслышали вертолет и решили не рисковать. Тело как тело – то ли кореец, то ли китаец, то ли японец. Средних лет, невысокий даже по их меркам, жилистый, мышцы будто каменные. Ни татуировок, ни шрамов – вообще никаких особых примет. Черное одеяние – просторные штаны и куртка.

На трупе нашли полный набор. Два ножа – боевой и метательный. Веревку с вплетенными нитями из кевлара и с грузиком на конце – можно препятствия преодолевать, а можно – голову тем грузиком пробить. Сверхлегкий карбоновый лук и стрелы с набором наконечников, в том числе отравленных. Длинная трубка – ее можно использовать как дыхательную, для плавания или нахождения под водой, а можно и как метательную, для дротиков. Несколько гранат различных видов. И, наконец, пистолет «Тай-Ци» калибра 5,6 с интегрированным глушителем, выстрел из которого напоминает тихий шепот – более крупный калибр ниндзя обычно не использовали, предпочитая подбираться вплотную.

Документов, естественно, на трупе не было – их никогда не бывало в таких случаях.

Вот так и разменяли – троих за одного. И говорить об этом совсем не хотелось…

В модуле открылась дверь, на разгоряченных спором казаков пахнуло ночной прохладой.

– Кто там? – есаул поднял голову, всмотрелся. – А-а-а-а… Заходи, друже, выпей с нами горилки. Дайте человеку стул.

Казаки подвинули стул к столу, поставили стакан, набулькали мутной, пробирающей до костей горилки. Вошедший – высокий, худой, темный лицом – остался стоять у двери.

– Мне бы с вами поедине… пан коммандер, – сказал он, путая русские и польские слова, как это делали здесь многие.

Есаул потемнел лицом – он и так был на взводе из-за того, что фугас со «Шмелем» нашли, а пришелец стал кем-то, на ком можно сорвать гложущее душу раздражение.

– Послушай, Радован, – сдерживаясь, заговорил есаул, – я тебе скажу то же, что и прошлый раз, и хочу, чтобы все казаки это послухали. Взрывчатку я тебе не дам и выстрелы к гранатомету тоже не дам, как ни проси. У тебя и у четников твоих – у каждого и так по стволу.

– Та у кого же их здесь нет? – сказал тот, кого назвали Радованом.

– У кого, не об этом говорим, друже. Говорим – о тебе. И о конаках[50]50
  Конак, конаки – самоназвание сербов-поселенцев. По-сербски «конаковать» – значит «жить», «обитать». После геноцида сербов в ходе операции «Голубой Дунай» уцелевших приняла Россия и расселила на западной границе. В том числе в Польше, как противовес полякам. Это дало результат – в отличие от вечно мятежных поляков сербы всегда поддерживали русскую власть, в том числе с оружием в руках. Им разрешили создавать четы – отряды самообороны с гражданским оружием. Однако многие сербы, особенно в Польше, обзавелись боевым, и на это закрывали глаза. Закрывали глаза и на карательные вылазки сербов в Австро-Венгрию, точно так же, как Австро-Венгрия закрывала глаза на лагеря польских националистов по ту сторону границы и на контрабандистов. Сами сербы называли себя «конаки» и считали, что в России они живут временно и рано или поздно вернутся и отвоюют родную землю.


[Закрыть] твоих. Ты доброго отношения не понимаешь, друже. Ты чету собрал – человек сто, и каждый ствол незаконный под подушкой держит. Мы на это глаза закрываем. И заметь, ни один казак, ни один полициянт в дома сербские не заходит – живите, как хотите, храните свои стволы. И когда мы тебя с твоими людьми в пограничной зоне видим, в том числе и по ночам, тоже внимания не обращаем. Тебя к столу пригласили – пригласили. Тебе горилки налили – налили. Вот и выпей с нами – у нас вон сотник Велехов теперь служит, он сегодня результат хороший, уже в первый день дал. А о взрывчатке не заикайся даже, не буди во мне дурное.

– Та не. Я за другое, пан коммандер.

– За другое… – протянул есаул, – сам сказал. Пошли…

Когда есаул вышел с гостем в ночь, сотник наклонился к уху сидящего рядом хорунжего Королева:

– А это кто был-то?

– Кто был… – Королев смачно отхватил от бутерброда с соленым сальцом, – это… Радован Митрич зовут его. Местный сербский поглавник, тут сербская община большая. Он у них вроде за атамана. Это называется чета…

– А они что… за нас?

– Да вроде за нас. Кое-кто тоже со спиртом хулиганит – но не все. У них другая беда…

Хорунжий наклонился к уху сотника:

– Беспокойный народ… Что ни месяц, на ту сторону идут. Иногда каких-то беженцев своих приводят. В Сербии-то беда… В Пожареваце[51]51
  В Пожареваце и в самом деле была крупнейшая в Сербии каторга. Кстати, Слободан Милошевич начинал именно в Пожареваце.


[Закрыть] концлагерь, самый большой в Европе. В Сербию переселяют венгров, чехов, албанцев – только чтобы сербы опять не взбунтовались. Да и мало кто там остался – в России сербов больше, чем в самой Сербии.

– А что есаул на него собак спустил?

– Есаул-то… Да Радован обнаглел в самом деле. Несколько дней назад пришел и говорит: дай тонну взрывчатки, друже рус. И выстрелов к гранатомету в придачу. Его есаул чуть пинками не прогнал.

– А зачем ему?

– Зачем… Знаешь, что через месяц будет?

– Не.

– Видовдан[52]52
  В 1389 году 28 июня на Косовом поле состоялась битва рыцарей короля Сербского Лазаря с войсками турецкого султана. Сербы проиграли, но сербский патриот Милош Обилич прокрался в шатер и зарезал главнокомандующего турецким войском, за что был зверски убит. Поражение на Косовом поле положило начало почти пятисотлетнему османскому игу над Сербией. День святого Витта, Видовдан, считается главным праздником для любого серба.


[Закрыть]. День святого Витта. В этот день в Австро-Венгрии много чего интересного происходит. Много лет назад, я не видел, но отец с казаками за это гутарили, как раз двадцать восьмого июня у австро-венгров какой-то склад военный взорвался, да так, что и тут было слышно. Вот, наверное, Радовану и нужна для этого тонна взрывчатки.

– Понятно…

В модуль вернулся есаул, глаза у него были мутными, но на ногах он стоял твердо.

– Сотник Велехов. Выдь на час[53]53
  На час – казацкое выражение. Означает – ненадолго, на минуту.


[Закрыть].

Сотник нетвердо поднялся, встряхнул головой, прогоняя хмель. Горилка и впрямь хороша была, но, чтобы гутарить, тут голова свежая нужна. Краем глаза заметил, что без команды поднялся подъесаул Чернов. Оно правильно – замбой должен обо всем знать, что в секторе ответственности своего войска происходит.

Вышли. Есаул с сербом стояли под фонарем, в желтом конусе бесновалась мошкара. Свежий воздух подействовал на сотника освежающе, хотя в голове гудело неслабо. Наверное, после контузии все-таки пить не следовало.

– Расскажи-ка, друже Радован, казакам, что ты мне рассказал, – потребовал есаул. – Да, кстати. Подъесаула Чернова ты знаешь, а это сотник Велехов.

Серб кивнул.

– Значит, так дело было, други. Мы с четниками заховались на границе в районе Буковице. Дело к ночи, видно плохо. И видим – идут. Первыми трое шли, у одного – очки ночные, еще у одного – какой-то прибор большой, вроде как бинокль, но побольше. И у всех оружие, а форма черная. Мы заховались, ни вздохнуть, ни охнуть, хорошо еще, у нас там землянка откопана. А следом еще пошли, такие же – и оружие у каждого. С границы шли, и так тихо, как тени, право. Словно есть – и в то же время нет.

– Ты не сказал, сколько их было-то…

– Трое, пан коммандер.

– Та не… Дальше которые шли.

– Сорок насчитали.

Есаул вдруг оглушительно захохотал, хлопнул серба по плечу, затрясся всем телом.

– Ну, ты дал, друже… Сорок. И как тени. Ну, ты дал… Пойдем лучше горилки выпьем, в самом деле. Сорок, ну ты дал…

Пошатываясь, есаул побрел к модулю. Сотник, несмотря на то что в голове был хмель, понял, что серб сильно обиделся. И сам бы он так не реагировал даже на откровенную глупость – сейчас ты так человека обидел, пусть он и глупость сказал, а завтра он тебе ценную развединформацию не понесет.

Подъесаул Чернов пожевал губами.

– Где, говоришь, было? – спросил он.

– У Буковице, там лесной массив начинается, – в голосе четника и в самом деле слышалась обида.

– Сорок?

– Сорок, Божьей Матерью клянусь!

– Пойдем-ка…

Обнявшись – непонятно, то ли серб вел их, то ли они серба, – побрели к большой штабной палатке. Стоящий на часах казак увидел их – и пропустил.

– Подожди…

Подъесаул снял с нашейной цепочки ключи, со второго раза открыл сейф, зашуршал бумагами…

– Помоги-ка.

Вместе с сотником они выложили на стол карту, включили освещение над столом. Наверху на карте сотник прочитал: «Рабочая карта коменданта сектора Ченстохов» – и печать.

– Ну-ка, покажи, друже, где это было. Только не рисуй тут ничего.

Серб склонился над картой.

Внезапно сотнику – пусть он был пьяный, но соображать не разучился – пришло в голову, что карта совершенно секретная и подъесаул Чернов, показывая ее командиру сербских ополченцев, совершает должностное преступление. И делает он это нарочно, чтобы серб, который не выпил ни капли, запомнил обстановку. Но говорить насчет этого сотник Велехов ничего не стал – мало ли как надо, может, так и должно быть. Тем более что Чернов – старше по званию.

– Вот здесь.

– Точно?

– Точно здесь.

Чернов потер небритый подбородок – в армии позволяли носить усы, но не бороду, и это было сущим наказанием для казаков.

– А скажи-ка, друже… Ты оружие хорошо рассмотрел?

– Темно было…

– А все-таки. Что у них было?

– Ну, много чего. Автоматы были, снайперские винтовки. Пулеметы тоже были.

– А гранатометы?

– И они были.

– А странных гранатометов не заметил?

Серб задумался.

– А знаешь, друже… заметил.

– Какие?

– Ну… обычно автомат несут и сзади на рюкзаке гранатомет одноразовый. Или два, если нести сможешь. А тут… парами несли только гранатометы, и все. Большие такие… По два они были… да, по два.

Чернов и Велехов мрачно переглянулись, хмель выветрился совсем.

Потом, отправив серба и заперев обратно в сейф рабочую карту, Чернов и Велехов вышли из палатки, и Велехов не преминул спросить:

– А то, что мы ему карту показали… нормально?

Чернов долго думал, прежде чем ответить…

– Конечно, ненормально. Но тут нас все ненавидят. А этот хоть какой-то, но союзник. Да и он подбрасывает информацию, по лесам ведь четники много шарахаются. Не всю, конечно, – ему тоже здесь жить. Ты не говори никому…

– Могила, – заверил Велехов.

02 июня 2002 года

Персия

Зеленая зона

На удивление быстро Его Светлость Шахиншах Персии соизволили меня видеть – меня и мою верительную грамоту[54]54
  Верительная грамота – специальный дипломатический термин. Особая грамота, выданная главой государства, которое представляет посол, и содержащая просьбу верить его словам, как представителя делегирующего государства. Вручается всегда в торжественной обстановке главе принимающего государства.


[Закрыть]. Моих слабых познаний в искусстве дипломатии тем не менее хватало, чтобы понять – это не входит в обычные рамки. Иногда послы работают без вручения грамот по нескольку месяцев и больше, чтобы потом вручить грамоты на общей церемонии. А тут…

Нет, сначала – обо всем по порядку. Начнем с того, как я устроился.

Как послу, мне полагались две машины. Это официально. На первой я уже покатался – «Руссо-Балт», здоровенная и крайне неудобная, особенно в тесноте улиц старого города, – но шикарно. Представительская машина. Второй – более скромный бронированный «Хорьх»-седан, девятьсот тридцатой серии, выпуска девяносто восьмого года, в топовой версии с двенадцатицилиндровым мотором. На ней, по идее, меня должны были возить на работу и по делам, потому что, разъезжая на «Руссо-Балте», разоришься на одних только заправках.

К машине прилагался шофер. Звали его Вали, у него была хитрая, продувная физиономия, он хорошо разговаривал по-русски. Упоминал, что он еще стучит? Стучит, стучит, не без этого. Явно подсунут контрразведкой страны пребывания. Но пока я ничего противозаконного не делаю, так что – пусть стучит. Потом разберемся – кому он стучит и зачем он стучит. Если узнаю, что еще куда-то стучит, например в британское посольство, – сдам без жалости, пусть местные разбираются с ним. Если стук в контрразведку страны пребывания – это неизбежность, как дождь, то британцам – это уже перебор.

Такое состояние дел с транспортом меня, конечно же, не устраивало. Нужен был внедорожник, типа русского «Егеря» или североамериканского «Доджа», «Шевроле» или «Интернэшнл». Про британские и слышать не хочу, ибо я патриот и вообще британское на дух не переношу. Обязательно купленный на подставное лицо и припаркованный где-нибудь за пределами Зеленой зоны, чтобы полиция не установила над ним контроль.

Как послу, да еще послу императора с сеньориальными правами в отношении Персии, мне полагалась бесплатно вилла. Конечно же, в Зеленой зоне – черт, никак не могу запомнить это. Зеленая зона. Вилла о трех этажах, требующая как минимум пять человек прислуги, пригодная для того, чтобы проводить дипломатические рауты человек на сто приглашенных и прочее, и прочее, и прочее. Есть еще одна проблема, кстати, коли уж я заговорил о раутах. Обычно на всех приглашениях на мероприятия написано «с супругой». Ну и где мне взять супругу, скажите на милость? Не обзавелся я супругой к моим-то годам. Придется что-то срочно придумывать, иначе моя дипломатическая карьера потерпит сокрушительное фиаско, едва только начавшись.

Расскажу, коли уж к слову пришлось. Желая нас оскорбить, а может, просто у них так принято, Содом и Гоморра в одном флаконе и прямо через дорогу – британцы назначили нового посла. Альтернативного сексуального выбора. Содомита то есть. Нет, у него была супруга, официальная – но на самом деле у них давно установились чисто дружеские отношения. На вручение верительных грамот он прибыл, как положено, с супругой – а вот на бал, который давал Государь в честь Переезда, он посмел явиться не с супругой, а… с супругом. В дверях его не решились остановить, но Государь, едва увидев это, развернулся и покинул бал, не желая находиться в одном зале с таким вот альтернативно ориентированным послом. Следом бал в презрительном молчании покинули почти все аристократы – те, что дорожат своей честью. Бал был сорван, а в западных газетах поднялась очередная буря – про ущемление прав и беспрецедентные гонения на всякие меньшинства в России. Посол же честно отработал два месяца и покинул Российскую империю, понимая, что здесь ему ничего не светит…

В общем – с супругой что-то надо делать. И – срочно.

А еще – надо бы снять виллу в городе, за пределами Зеленой зоны. Небольшую такую, какую снимают делегированные представители крупных купеческих домов, налаживающие поставки сюда или поставки отсюда. Там же можно оставить машину.

Вечером я только в спальне нашел три радиозакладки. Жучки, если быть точнее. Один в телефонной трубке, второй в люстре, третий в розетке. Ну, классика, господа, классика! Хоть бы придумали чего поинтереснее, право слово. Или хотя бы не доставали меня всем этим, ведь понятно, что я все это добро обнаружу и говорить лишнее в доме не стану. А если взыграет во мне вредность – и я все это добро демонтирую и утоплю в ватерклозете, что будете делать? Поберегли бы хоть дорогостоящие оперативно-технические средства.

Первую ночь мне не спалось совсем, вторую – уже получше. Для сна я нашел самую безопасную, на мой взгляд, комнату – на втором этаже, перед ней не было балкона. Гостевая, кажется, – ну, мне наплевать.

Утром проснулся от немыслимой духоты – вышел из строя кондиционер. Шайтан-коробка, без нее здесь летом жить нельзя. Даже в самых нищих домах есть эрзац-кондиционеры, представляющие собой пластиковый короб с жалюзи, простейший вентилятор, большой кусок поролона, капельницу и бачок с водой. Вода капает на поролон, вентилятор прогоняет воздух – и получается, что воздух становится более влажным и прохладным. У меня же установлена более солидная машина, североамериканский «Прайс-Вестингаус», и где мне его чинить – я не представляю.

Короче говоря, проснулся из-за поломки кондиционера я весь в поту, и настроение хуже некуда, душ его лишь ненамного поднял, а перспектива самому заниматься фраком, в каком я вечером должен явиться в шахский дворец, привела меня в совершеннейшее уныние. Приведя себя в порядок после душа, я отправился по комнатам, желая найти что-нибудь похожее на утюг.

Вышел, прошел несколько метров и… остановился.

В доме кто-то был.

Шум доносился снизу, из гостиной – кто-то там ходил, особо и не скрываясь. Черт! Вали должен появиться через час, именно такое время я ему назвал. Больше никто меня здесь не знает, и я не знаю никого. Неужели воры залезли? Внаглую? В Зеленой зоне? Или контрразведчики вконец обнаглели?

Скользнув обратно в комнату, первым делом я обзавелся оружием – свой личный «браунинг» армейской модели я держал под подушкой. Привычная прохладная сталь в руках дала чувство уверенности. Теперь что бы ни случилось – просто так меня уже не взять. Первым делом добрался до пистолета, вторым – надел штаны. Взяв на изготовку пистолет, я медленно пошел по коридору, прислушиваясь к тому, что происходит внизу.