Текст книги "Подлецы и герои"

От недоверия и исчезновения общества рождалась ненависть. Люди ненавидели друг друга, они жили с этой ненавистью и в этой ненависти. Люди готовы были на все, чтобы доказать свою правоту – в последнее время все чаще полицейским приходилось видеть трагедии, суть которых можно было изложить в двух словах: «Ну почему он(а) так настаивал(а) на своем?!» Если уже и родные люди готовы были убить друг друга ради собственной правоты – от будущего не стоило ждать ничего хорошего.

На переднем краю вялотекущей гражданской войны оказались копы. Такие, как де Ветт и Фитцуотер. Прошли те времена, когда полицейскому для исполнения своих обязанностей хватало старого доброго шестизарядника от Кольта – сейчас в некоторых случаях мало было и штурмовой винтовки. Де Ветт был копом из Нью-Йоркского управления полиции порта, Фитцуотер – из пограничного патруля Калифорнии. В Нью-Йоркской полиции порта де Ветт занимался в основном контрабандой и нелегальными мигрантами, Фитцуотер в пограничном патруле дежурил у «стены»[42]42
  Стена – десятиметровой высоты сооружение с колючей проволокой, перекрывающее всю границу Мексики и САСШ. С североамериканской стороны стену прикрывали патрули. Это немного спасало от нелегальной миграции, но главную проблему – наркотики и оружие – не решало. И то и другое везли либо по воде – напрямую по Мексиканскому заливу, либо транзитом через скупленную на корню мафией Кубу. Либо самолетами, от которых не спасали никакие радары. Либо через погранпереходы, при содействии коррумпированных таможенников.


[Закрыть] и гонялся за теми же нелегалами, которые каким-то образом ухитрялись просачиваться в «золотой штат»[43]43
  Золотой штат – прозвище Калифорнии.


[Закрыть]. Ни тот ни другой понятия не имели о специфике полицейской работы и тем не менее работу эту выполняли. Когда осела пыль от рухнувших «близнецов», в качестве временной меры создали временную федеральную оперативную группу, включив туда представителей более чем двадцати федеральных и местных правоохранительных органов. Раньше временные оперативные группы создавались для расследования больших дел против мафиозных семей, а теперь на них возложили борьбу с террористическим проникновением. В числе тех, кто должен был прислать своих людей, оказались портовая полиция и пограничный патруль. Ну а лучших, понятное дело, никто не отдаст. Вот и откомандировали де Ветта и Фитцуотера в распоряжение ФОГ, там сразу поняли, что от таких сотрудников толку не будет, и поставили их на самый простой участок работы. Слежка и затыкание дыр, задания срочные и не особо важные…

Сейчас де Ветт сидел за рулем, Фитцуотер сидел рядом, уже выспавшийся и мрачный. Хотелось кофе, но термос был пуст. И бутербродов тоже не было.

– Норм…

Фитцуотер зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть.

– Что?

– Скажи… А ты на пляжах Малибу был?

– Был, конечно. Я там спасателем одно время подрабатывал.

– И как там?

– Как-как… Песок, море… Мусора много. Солнце.

– Не… Я про телок.

– Телки как телки… Правда, предпочитают купальник без верха.

– И чо?

– Чо чо?

– Ну… удавалось тебе?

Фитцуотер снова зевнул.

– Да запросто. Под вечер многие ищут, с кем бы расслабиться. Там с этим нет проблем, не то что у вас.

– Да… у нас тут еще те… штучки.

– Я знаю. Восточное побережье…

Стук в стекло прервал сладостные воспоминания. Рик посмотрел – какой-то детина остановил пикап так, что пассажирское сиденье было как раз напротив водительской двери фургона. Детина на вид был типичным фермерским сынком.

Стекло «Доджа» плавно скользнуло вниз.

– Что случилось?

– Сэр, вы стоите напротив моего дома. Мне негде припарковаться.

Агент де Ветт кивнул.

– Сейчас отъеду.

Рука легла на руль и… зловещий лязг затвора помпового ружья обратил его в соляной столб, в камень…

– Управление шерифа! Не двигаться! Сэр, обе руки – на приборную панель!

Фитцуотер дернулся – и замер. Со стороны пассажира стоял еще один мужчина, направляющий на него «кольт» правительственной модели.

– Это ошибка, мы…

– Молчать! Есть кто-то в фургоне?

– Нет, мы федеральные служащие.

– Держать руки на виду! Не двигаться!

Мужчина, стоящий со стороны пассажира, дернул за ручку двери, отошел в сторону, не сводя с Фитцуотера дуло пистолета.

– Выходим! Без резких движений!

– Парни, мы на одной стороне.

– Разберемся!

11 июня 2002 г.
Царство Польское, Варшава,
«Летающая тарелка»

«Летающая тарелка» – один из самых модных ночных клубов Варшавы – обрел свое название потому, что и в самом деле там была летающая тарелка. Хозяин клуба, капитально перестраивая полицейский участок, сожженный во время беспорядков 1981 года, сделал этакую… инсталляцию, как модно сейчас говорить. Некоторые торговцы, торгующие авто, выделяют свое здание автомобилем, либо въезжающим в кирпичную стену, либо выезжающим из нее. Здесь же было круче – в качестве козырька посетителям служила врезавшаяся в здание на уровне второго этажа летающая тарелка. От дождя, если тот случался, она защищала не очень, но выглядело круто.

Граф Ежи просто поражался, откуда у его новой подруги берутся силы. Вот уже вторую ночь он не смог нормально поспать и часа, урывая недостающее малыми кусками на службе, отчего даже отец заметил, что он не ходит, а ползает, как сонная муха. Елена же, несмотря на то что они творили по ночам, утром выглядела свежей и отдохнувшей, а сегодня она еще потащила его в этот проклятый клуб. Представить друзьям, как сказала она. В принципе граф сначала хотел отказаться – но потом все же подумал, что это будет нелишним. Мало ли кто там… подвисает, или как там они говорят, в этом клубе, и пусть все знают, что место занято. Никогда никто из мужчин рода Комаровских не делил свою женщину с кем-то.

Так же, как многие заведения в центре Варшавы, «Летающая тарелка» расположена была на самой обычной улице, довольно широкой, и стоянки там не было, ни охраняемой, ни какой-либо другой. Да рядом еще несколько работающих по ночам клубов. Поэтому машины стояли припаркованными в совершенном беспорядке по обе стороны улицы, порой в два ряда, так что ни пройти, ни проехать. Граф Ежи уже пожалел, что взял свою «Мазератти» – пусть она была здесь как нельзя уместна, но запросто могло статься, что какой-нибудь набравшийся придурок, выезжая на дорогу, заденет ее. Или у кого-то с сомнительным чувством юмора хватит ума порезать тент. В общем и целом граф Ежи, выбирая место для парковки (довольно далеко, чуть ли не в двух кварталах от клуба), дал себе зарок оставить эту машину в покое и найти себе что-то попроще и понеприметнее…

«Летающая тарелка» походила на клубы для быдла в Санкт-Петербурге, в которых граф Ежи бывал, и не раз: бьющие по глазам вспышки стробоскопов даже на улице, двое здоровенных одетых в кожу громил на фейс-контроле (чудовищная безвкусица), бьющая по ушам музыка – под которую только быдло и может развлекаться. В Санкт-Петербурге, как ни странно, такие клубы любили посещать молодые и не очень дамы высшего света, предпочитавшие сохранять инкогнито, – там они выбирали себе кавалеров помоложе. Граф Ежи тоже бывал в таких, потому что дамы из высшего света были его слабостью; если они ударялись в разврат, то остановить их было невозможно. Но особого удовольствия от таких клубов он не получал. Потому что не был быдлом.

Слово «быдло», которое кто-то сочтет оскорбительным и даже ругательным, для графа Ежи Комаровского и таких, как он, не было ругательством и просто обозначало суть человека. Не может ведь ругательством быть слово «собака». Собака – она собака и есть. Вот и быдло – люди с низким, недостойным шляхты образованием и воспитанием, с низкими запросами и устремлениями. Человек мог быть богатым, и даже очень богатым, но он от этого не переставал быть быдлом, даже если приобретал золотой «Роллс-ройс» или строил «фамильное имение» о пяти этажах. Суть быдла в том, что оно всегда голодно. С детства оно росло голодным, оно не могло получить надлежащего образования и воспитания, и теперь, при малейшей на то возможности, оно любыми способами пытается выделиться из серой толпы и показать себя чем-то более значимым, чем оно есть на самом деле. Голод и память о пережитом в детстве голоде заставляют его жить жадно и напоказ, постоянно что-то доказывая себе и другим. В то же время шляхта, аристократия, дворяне ничего и никому не пытаются доказать. Они знают свое место и знают себе цену, многие из них настолько богаты, что могут не заботиться о деньгах и посвятить себя служению тому, что они считают праведным. А быдло не служит – быдло жрет. Вот поэтому быдло предпочитает если музыку – то такую, чтобы стены дрожали, если дом – так о пяти этажах, если машину – так обязательно позолоченную. Это те, кто дорвался. А те, кто не дорвался – таких подавляющее большинство, – исходят в бессилии злобой и, выбиваясь из сил, тянутся, пытаясь сделать так, чтобы их заметили. Хотя бы по музыке, гремящей из окна в два часа ночи.

Через фейс-контроль нашу парочку пропустили, не особо проверяя, – графиню Елену тут хорошо знали. На первом этаже «Летающей тарелки» была танцплощадка, на втором – бар со спиртным, комнаты для тех, кто хм… хочет продолжить так удачно завязавшееся на танцполе знакомство, и, как поговаривали, подпольное казино с большими ставками. Азартные игры на большей части территории Российской империи запрещены, и, по мнению графа Ежи, это правильно. Поляки – азартный народ, разреши им – продуют весь родовой капитал за зеленым столом.

Дверь, ведущая в рай (или ад), отверзлась пред ними – и басы низкочастотников ударили по ушам так, что граф Ежи поморщился. Аппаратура здесь стояла очень мощная – такая, что каждый звук отдавался в диафрагме…

Играл рэп. Польский рэп. Весьма своеобразная музыка, польские слова с североамериканским, довольно убогим музыкальным сопровождением. Слова чаще всего были откровенно бунтарскими, например, как сейчас: «Хей, кто поляк – на багнеты», речитатив припева призывал идти «на штыки» и повторялся из раза в раз под буханье низких частот – но студентам Варшавского политеха, которые и были основной клиентурой «Тарелки», именно такая музыка нравилась.

– Пошли, не стой здесь! – Елена потянула его за руку к бару. От бара уже кто-то махал им руками…

К счастью, их компания находилась на противоположном конце бара от того места, где кучковались содомиты. Довольно большая компания, человек двадцать. Молодые паны и паненки, студенты, вызывающе одетые, довольно развязные. Двое паненок побрились налысо, еще несколько – покрасили волосы в отвратительные, неестественные цвета. Почти у всех в руках бокалы с коктейлями такого же отвратительно яркого цвета – как могут они это пить? Кричали они так, что перекрикивали музыку.

Двоих граф Ежи узнал – как раз те самые, что попытались выпустить ему кишки под мостом, а потом позорно бежали. Оба были пьяны, но один взглянул ему в лицо – и узнал, точно узнал…

Наскоро перезнакомившись со всеми, граф Ежи заказал напиток – водку с большим количеством льда, чтобы не отставать от всех, но и не напиться, сохранять трезвую голову. Водка по вкусу была явно контрабандной, «подвального купажа». Молодой граф еще раз мысленно проклял полковника Збаражского, предложившего ему такую авантюру. Ничего хорошего, кроме Елены, пока от этой авантюры он не получил.

В компанию – он понял, что все они студенты Политеха, – граф влился довольно быстро, атмосфера в «Летающей тарелке» была дружелюбной и космополитичной, его происхождение и убеждения здесь никого не волновали. Москаль – так москаль, содомит – так содомит. Хозяина заведения волновало наличие денег в карманах клиентов, клиентов волновала общительность и способность выкинуть какой-нибудь номер «на бис». Он едва «домучил» свой бокал с плохой водкой, как Елена потащила его на танцпол.

Танец был откровенно примитивным, для него, польского графа, которого с детства учили мазурке, он вообще был дурацким. Просто дергайся всеми частями тела, стараясь попадать в такт бухающей музыке и не задеть соседа. А если и задел – ничего страшного…

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь? – крикнула Елена.

– Кого?

– Священника в борделе! Расслабься!

И пьяно захохотала…

Постепенно граф втянулся в танец – танец был простым, а он был пьян меньше, чем соседи по танцполу, и он именно танцевал, а не вихлялся, стараясь не упасть. Ему это даже начало нравиться, когда Елена выбилась из сил.

– Все… Пошли передохнем…

Компания, с которой они «зависали», переместилась в один из углов, обставленных кожаными диванами и небольшими пуфиками без спинок. Кое-кто из дам уже предпринимал вполне определенные усилия, чтобы… поближе узнать своих кавалеров.

Но графа Ежи – он не был пьян, для того чтобы опьянеть, ему понадобилось бы намного больше, чем бокал сильно разведенной водки, – привлекло не это. Его привлек человек, как-то незаметно присоединившийся к их компании, пока они танцевали. Среднего роста, молодой, с простым и неприметным лицом, круглые очки без оправы. Граф попытался вспомнить – ему показалось, что, когда они вошли сюда, этот человек уже был здесь, стоял недалеко от двери, но в этом он не был уверен. Заведение было переполнено людьми, а слепящие вспышки стробоскопов делали сколь-либо надежное опознание нереальным.

– У нас новенький… – человек располагающе улыбнулся и протянул руку. – Димитрий Ковальчек.

– Ежи Комаровский…

Почему-то граф не стал называть свой титул и произносить «честь имею», что сразу отрекомендовало бы его как офицера. Словно кто-то на ухо шепнул, что этого делать не надо.

– Я вас не видел в университете. Вы вольный слушатель?

– Он москаль! – ляпнул кто-то.

Ковальчек нахмурился.

– Рышард, здесь нет москалей. Мы все поляки, сколько тебе объяснять?

– Я сейчас прохожу службу в штабе Виленского военного округа, – граф Комаровский решил, что скрывать сей факт бессмысленно.

– Вот как? А родились вы здесь?

– Да, в Варшаве…

Человек вздохнул.

– Значит, вы настоящий поляк. А я вот – нет. Я родился в Балтиморе…

– Вот как?

– Да… Мои предки эмигрировали отсюда давным-давно. Увы, но если кто-то здесь и не поляк – так это я. Я, кстати, преподаю в Варшавском политехе, неорганическая химия.

– Ну… – странно, но разговор затянул их, и теперь разговаривали только они двое, – каждый, в ком есть капля польской крови, может считаться поляком.

– Вот и я так думаю. Признаться, не без задней мысли… Не хотелось бы чувствовать себя чужим в Польше.

– Польша гостеприимна к полякам.

– Увы – не всегда…

Потом Ковальчек куда-то пропал – вот просто так пропал, и все, только что был тут – а потом его не стало. Графа тоже постепенно затягивала местная бесхитростная атмосфера – и через час он обнаружил себя на диване с Еленой, и они с ней черт-те что вытворяли.

Елена выпила гораздо больше него, и ей это нравилось.

– Поехали домой, – вдруг предложил граф.

– Зачем? Тебе здесь нехорошо?

– Не хочу устраивать концерт.

– Смотри, как бы я его не устроила.

– Только попробуй.

– А если попробую – тогда что?

– Тогда у меня в машине есть пистолет.

– Хм… ты готов убить ради меня?

– Кто тебе это сказал? А если я грохну тебя в приступе ревности?

Елена улыбнулась – это была ее, только ее особенная улыбка – одними губами. На нее тоже иногда находило, и тогда – берегись…

– Не сможешь.

– Хочешь проверить?

– Хочу.

Граф вовремя дал задний ход. В конце концов, он не был сильно пьян и еще соображал, а такие разговоры могли довести до беды.

– Не смогу. Но есть еще одно наказание. У нас в поместье имеется конюшня. А там найдутся хорошие, еще старой работы вожжи для лошадей.

– Звучит соблазнительно…

Граф Ежи с трудом поднялся на ноги – проклятая самопальная водка, от такой немудрено и ослепнуть. Просто поверить невозможно, что ею торгуют в таком заведении. Хотя почему невозможно – здесь явно попахивает криминальным душком. Куда только полициянты с «безпекой» смотрят, разве что в собственный карман.

– Только попробуй, – повторил он, – я сейчас вернусь.

В туалете в одной из закрытых кабинок кто-то громко блевал, еще в одной кто-то, шумно взвизгивая, трахался, возможно, те самые содомиты. Граф Ежи сунул голову в раковину, включил холодную воду, зафыркал, содрогаясь от безжалостно хлещущих струй. Немного прояснилось в голове – словно кто-то проявил мутную, еще не готовую фотографию в бачке с проявителем. Граф выпрямился, вытянул руку вперед, а потом попытался достать кончиком указательного пальца до носа – получилось. Значит, можно садиться за руль. Сложно даже представить, что будет, если он разобьет подаренный ему «Мазератти».

– Господин Комаровский…

Граф Ежи резко обернулся.

– Пан Ковальчек…

– Прошу прощения… здесь неподходящая обстановка для общения… могу я вас пригласить в наш дискуссионный клуб? По четвергам мы собираемся на факультете…

– Что за дискуссионный клуб? – Граф Ежи трезвел с каждым словом, ветерок опасности приятно холодил кожу.

– Дискуссионный клуб… Просто собираются молодые люди… Говорят о разных странах, о свободе… о Польше…

Вот оно как…

– Сударь, надеюсь, вы не считаете меня, армейского офицера, бунтовщиком и заговорщиком?! Если я посещаю «Летающую тарелку», это не означает, что я согласен со всем бредом, который извергается из динамиков.

– О нет… Вы не так поняли. Мы не бунтовщики и не заговорщики. Просто мы общаемся друг с другом, это ведь не запрещено в Польше?

Граф Ежи, чуть поколебавшись, взял визитную карточку.

– Сударь, заверяю вас в том, что если я и приду, – то уйду немедленно после первого же бунтарского высказывания.

– Это ваше право. Вы ведь жили какое-то время в Санкт-Петербурге…

– Откуда вам это известно, пан Ковальчек? – резко перебил его граф.

Вместо ответа пан Ковальчек с улыбкой показал ему небольшой значок на рубашке. Гвардия, черт…

Разведчик недоделанный.

– Понятно… У вас острый глаз, пан Ковальчек.

– Поверьте, в зале это увидел каждый. Здесь смотрят в первую очередь на это. Но мне все равно будет интересно, если вы придете к нам.

– Я не могу обещать вам этого, пан Ковальчек, – резко произнес граф Комаровский, – засим прошу меня простить…

Машина оказалась на месте, непобитая и с неповрежденным тентом. Прохладный ветер с Вислы освежал голову. Движение чуть успокоилось, и выехать на дорогу можно было без томительного ожидания разрыва в сплошном потоке машин.

– Как тебе «Летающая тарелка»? – спросила Елена, сладко потягиваясь.

– Смрад! – коротко ответил граф Ежи.

– Ты прав…

– Зачем же ты туда ходишь?!

Елена хмыкнула.

– Там бывают интересные люди… Кстати, как тебе пан Ковальчек? Ты ему очень даже приглянулся…

– В смысле?

– Он педик.

«Мазератти» резко вильнула – слава богу, они выехали на мост, и слева никого не было.

– Что?!

– Ну да… Об этом весь политех знает. Да он безобидный, ты не бойся…

Граф нецензурно выругался и, удерживая руль левой рукой, правую вытер о куртку.

Елена снова расхохоталась.

– Ты из какого века? Все нормально… СПИД через рукопожатие не передается…

– Он что?!

– Да нет… Я пошутила. Но он и вправду нормальный. Не такой, как эти… всякие, с ним поговорить можно. Он не пристает…

– К тебе-то он точно не пристанет. Проклятый содомит!

– Ты куда едешь?

– В имение. Вы явно заслужили хорошую взбучку, пани.

– Жду не дождусь…

11 июня 2002 г.
Вашингтон, округ Колумбия

Звонок прозвенел уже под вечер, когда Джон Уайт собирался домой. Ему выделили небольшой кабинет в подвале Белого Дома, больше похожий на кладовку, но многие за такой кабинет отдали бы душу. Сейчас процесс формирования Министерства безопасности Родины не вышел из стадии бумажной работы и сотен бесчисленных согласований, поэтому у создаваемого Министерства не было офиса, не было офисных работников и всю работу был вынужден делать, скрипя зубами и чертыхаясь, сам Уайт. А работы было много, министерство вырисовывалось большое, с отделениями во всех крупных городах, как было у ФБР, с заграничными офисами в посольствах, с мощными представительствами в зонах вооруженных конфликтов. Нечто похожее на русскую глыбу – Министерство внутренних дел, занимающееся в основном контрразведкой, но имеющее и структуры внешней разведки, якобы занимающиеся скрывающимися за границей преступными элементами, а на самом деле – всем, чем нужно. Уайт вообще тщательно изучал опыт Российской империи, несмотря на то что недолюбливал эту страну. Потому что слово «недолюбливал» в словаре профессионала должно отсутствовать, имеет значение только полезность, а у России с ее восточными проблемами опыта было в избытке.

Один из аппаратов затрещал, когда Уайт уже собрал две стопки бумаг – одну он положил в портфель для работы вечером, дома, вторую он сдаст под расписку офицеру безопасности Белого дома для последующего уничтожения. Нахмурившись, Уайт бросил взгляд на стол. Звонил правительственный, защищенная линия.

– Уайт, – коротко отрекомендовался бывший посол, сняв трубку.

– Сэр, это линия два-ноль, оперативный дежурный. У нас ситуация по коду три-один, приказано доложить вам.

– Так и докладывайте, без этих цифр.

– Сэр, задержаны четверо наших людей. Им разрешили позвонить.

– Где именно?

Дежурный назвал место, которое Уайту ничего не говорило.

– Где это?

– Это севернее Нью-Йорка, сэр. На самой канадской границе.

– Какого черта они делали в этой глуши? – Уайт все еще ничего не понимал.

– Сэр, это группа слежения. Объект слежения – сорок один – сорок, подозревается в продаже оружия из конфиската террористическим группировкам. На папке с делом красный ярлык и ваш телефон, сэр.

Уайт выпрямился. Это дело заводил он сам. Лейтенант Мантино, о котором докладывали утром, умудрившийся сунуть нос в самое дерьмо. Поскольку работу по делу надо было как-то оправдать – в папку лег поддельный меморандум, содержащий информацию о том, что один из полицейских офицеров снабжает анархистов оружием из числа конфискованного и подлежащего уничтожению. Это и стало основанием для оперативной разработки – Уайт надеялся за счет слежки понять, на кого этот козел работает, а потом, возможно, и накопать что-нибудь против него. Любой полицейский офицер думает о своей пенсии и предпринимает все меры к ее увеличению, и все же кто-то знается с дамами легкого поведения, кто-то крышует незаконный бизнес на своей территории – в общем, чистых нет. А если у тебя есть хорошее, по-настоящему хорошее досье на своего противника, договариваться с ним намного проще. Теперь получалось, что он своими действиями загнал ситуацию в еще большее дерьмо. Наблюдатели арестованы местными правоохранительными службами.

– Найдите им адвоката, пусть немедленно едет туда и посмотрит, в чем там дело. Хорошего адвоката. Выясните, кто там шериф, кто и на каком основании их задержал, организуйте туда звонок. Через час позвоните мне и доложите.

– Да, сэр…

Уайт сел на стул, угрожающе заскрипевший под его весом, немного подумал. Дело начинает выходить из-под контроля, и что-то надо предпринимать. Но Уайт думал не о том, как вытащить своих людей, а о том, как прикрыть собственную задницу. Альфа и омега бюрократической игры – ПСЗ (прикрой свою задницу) – главный закон Вашингтона, округ Колумбия. И как это сделать, он почти сразу придумал…

Только бы успеть… В Вашингтоне сейчас ужасные пробки…

Офис вице-президента Североамериканских Соединенных Штатов находится на территории Военно-морской обсерватории, так называемой «Old Naval», что расположена на берегу Потомака, чуть ниже отеля Уотергейт, напротив острова имени Теодора Рузвельта. По вашингтонским меркам, эта резиденция расположена очень удобно – с одной стороны Арлингтон, где наряду с Джорджтауном живет значительная часть чиновничества, с другой – здание Капитолия и Белый дом. Вице-президент со своей семьей и частью аппарата занимал выстроенный для них в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году двухэтажный особняк с мансардой, белый, с крышей из черепицы светло-шоколадного цвета. До того как вице-президентом стал Джек Мисли, дом этот устраивал всех вице-президентов, которые избирались в стране на этот пост. Джека Мисли он не устраивал, для него он был тесен – это и понятно, потому что Мисли фактически управлял страной, по крайней мере, он полностью держал под контролем военные, противоповстанческие и противотеррористические операции, а также внешнеполитический курс. После событий 9/10 он намного реже стал наведываться в Белый дом. Кроме того, сейчас прямо рядом с домом вице-президента строительные части армии САСШ строили укрепленный подземный бункер, способный выдержать ядерный удар. И падение самолета тоже.

Автомобиль Уайта местная охрана хорошо знала, знала и водителя, который возил будущего министра, поэтому пропустили их без проверки. К дому вела асфальтированная подъездная дорожка, еще совсем недавно она была чистой, а теперь ее загадили комки глины и следы протекторов тяжелых грузовиков, вывозивших вынимаемый при строительстве бункера грунт. Припарковаться тоже было сложно: у самого дома стоял большой самосвал и рядом – армейский, зеленый экскаватор. Несмотря на вечер, работы на месте будущего бункера продолжались…

На первом этаже, как и всегда, скопились люди, жаждущие припасть к источнику истинной власти в САСШ на настоящий момент. Краем глаза Уайт увидел генерала Томаса Питерсона, одного из тех, кто выступал за «мексиканизацию» конфликта в соседней стране, за полный вывод войск и защиту североамериканских интересов в этой стране исключительно силами наемников и набранных по контракту мексиканцев. Питерсон был парией на уровне Пентагона, генералы опасались потери своего влияния и бюджетных ассигнований и гадили Питерсону как могли. А вот сам Уайт, по сути, был с ним согласен. В приемной находились и другие знакомые лица, но Уайт демонстративно не обратил на них внимания – если сейчас вступить в разговор, это никогда не закончится…

Он подошел к невысокому, с лицом картежника и проныры мужчине, бдительно охранявшему от посетителей ведущую наверх лестницу. Рой «Скутер» Льюис, известная в вашингтонском закулисье фигура, бессменный помощник Джека Мисли, получивший за свою влиятельность неофициальный титул «Джек Мисли Джека Мисли».

– Рой… – негромко произнес Уайт, – доложи.

– Хорошо, сэр.

– Я подежурю тут за тебя.

– Хорошо, сэр.

Льюис пошел наверх, Уайт стал так, чтобы перекрыть ход на лестницу.

– Джон…

Будущий министр посмотрел на подошедшего к нему Питерсона, протянул ему руку.

– Смотрю, здесь у тебя карт-бланш…

– Не преувеличивайте. Без доклада здесь не входит никто.

– Так уж и никто? – усомнился генерал. – По крайней мере одного человека мы знаем точно. Миссис Мисли явно не нуждается в докладе.

Катарина Мисли была еще одним столпом политической конфигурации Вашингтона последнего времени. Ни много ни мало – председатель совета директоров нефтяной компании «Галф-Ойл», которая по странному стечению обстоятельств обладала монопольным правом на нефтяные разработки в Венесуэле и в двенадцатимильной зоне мексиканского побережья. Также она участвовала в работе нескольких малозаметных, но очень важных межпартийных комиссий по выработке внешнеполитического курса страны на перспективу и запомнилась там крайне агрессивными антибританскими взглядами. Возможно, это было связано с жесткой конкуренцией с «Роял Датч Шелл», возможно, с чем-то еще.

– Если только миссис Мисли…

– Как дела с министерством? – сменил тему генерал.

– Мой шредер[44]44
  Шредер – устройство для уничтожения документов.


[Закрыть] не справляется с работой.

– Понятно. Когда ждать?

– Еще месяц, наверное. Почему интересуетесь?

– Нам же налаживать взаимодействие, не так ли?

О как! А ведь генерал на данный момент не имеет никакого отношения к контингенту стабилизации! Получается, что он идет туда командующим? Или кем?

– Мистер Уайт, господин вице-президент примет вас, – очень кстати доложил спустившийся сверху Льюис. – У вас не больше десяти минут.

Уайт взглянул на часы – совершенно естественный жест, когда человеку назначают время, но на самом деле он хотел подгадать, чтобы именно на это время пришелся звонок с новым докладом о ситуации на границе. Еще одно бюрократическое правило – привлекай как можно больше людей к принятию решений, чтобы в случае провала отвечали все – и никто конкретно.

Вице-президент сидел в своей любимой комнате, у камина, смотрел в огонь и пил кофе. Он выглядел уставшим и старым – но отнюдь не беспомощным, Мисли никогда не был беспомощным.

– Джон… – сказал он, не отрывая взгляда от пляшущего в каменной ловушке пламени, – что там у вас?

– Сэр, я примерно набросал новую штатную структуру. Но в отведенный нам лимит по персоналу мы никак не укладываемся, нужно еще по меньшей мере три с половиной тысячи сотрудников.

Вице-президент покачал головой.

– Почему каждый раз, когда что-то новое организовывается, руководители приходят ко мне и говорят, что им не хватает людей? Поразительно – ни один человек ни разу не сказал, что выделенного штата достаточно.

– Сэр, мы рискуем тем, что министерство превратится в слишком короткое одеяло. И у нас будет открыта либо голова, либо ноги.

Вице-президент поставил недопитый кофе на столик.

– Давайте посмотрим.

Телефонный звонок раздался в самый раз – когда основная работа была закончена и Уайт чуть потянул время, чтобы не уйти, пока не позвонят. Когда раздался звонок, он чуть не оторвал внутренний карман пиджака, пока лез за телефоном.

– Уайт.

– Сэр, докладываю относительно инцидента. Советник Дронский, адвокат, уже выехал на место. Обвинение, которое предъявлено, – угроза оружием. Скорее всего, Большого Жюри оно не выдержит, так сказал советник Дронский. Завтра он подаст петицию в окружной суд с требованием выдать habeas corpus.

И все бы хорошо – да только нехорошо. Если об этом узнает пресса, а у лейтенанта полиции не может не быть возможности шепнуть кому-то на ухо нужную информацию, тогда ситуация просто выйдет из-под контроля. Безо всякого Большого Жюри.

– Хорошо. Доложите о развитии событий завтра утром.

– Есть, сэр.

Нажав на кнопку отбоя, Уайт исподлобья посмотрел – и наткнулся на взгляд вице-президента. Самый могущественный тайный властитель Америки понимающе глядел на него.

– Проблемы, Джон?

– Есть немного, сэр… – принужденно улыбнулся Уайт.

– Расскажи.

– Понимаете, сэр… Один полицейский лейтенант из округа Колумбия начал расследование автомобильной катастрофы. Он посетил фирму, занимающуюся организацией наружного наблюдения, и взял распечатки. Сейчас он выехал в глушь, на самую границу с Канадой. Там работает его отец – шерифом. Группа, которая вела за ним наблюдение, в настоящий момент находится в офисе шерифа, в камере, с обвинением в угрозе оружием. Кратко – все, сэр.

Вице-президент кивнул.

– Что планируешь делать?

– Первоначально надо снять обвинение и вытащить людей из камеры. Потом нужно найти что-то, чтобы предъявить этому шустрому лейтенанту или его отцу уголовное обвинение. Что угодно, чтобы дискредитировать их и заставить прекратить расследование.

Вице-президент странно цыкнул зубом, что означало у него высшую степень разочарования в человеке.

– Я ждал от тебя более разумного поступка, Джон…

– Сэр?

– Так ты только создашь себе двух новых врагов и заставишь их продолжать расследование уже по личным мотивам. Их расследование перерастет в личную вендетту. Ты этого хочешь?

– …

– Предложи ему работу.