Текст книги "Нет пути назад"

Каждый из них смотрит на меня так, как будто я причина всех их бед, прошлых, нынешних и грядущих. Каждый готов броситься на меня и растерзать, повинуясь единственному кивку шейха. То, что я безоружен и пришел с миром, их не остановит: они озверели от крови и не знают благородства.

– Ас саламу алейкум, – сказал я, – мир вам.

Шейх смотрел на меня пожелтевшими от болезни, рысьими глазами.

– Ва алейкум ас салам, – сказал наконец он, – мир и тебе.

Я тайком выдохнул. Если начал говорить, уже лучше.

– Оставьте нас, – приказал шейх.

Моджахеды неохотно повиновались, пошли в глубь пещеры. Как минимум один будет целиться в меня из темноты, уверен…

– Ты – Воронцов, – сказал шейх, пристально смотря на меня. – Убийца мусульман…

– Я убивал бандитов, – возразил я.

– Ты убивал мусульман, – сказал шейх, – и рано или поздно Аллах призовет к ответу и тебя. Но именно потому я и доверяю тебе. Как никому.

Шейх закашлялся, кашлял нехорошо: скорее всего, еще и бронхит. Надо бы антибиотиками, антибиотики у них наверняка есть, но пещерная жизнь не для старого человека. Возможно, он болен настолько, что умрет уже в этом году.

– Я мог бы приказать убить тебя, – сказал шейх, откашлявшись и сплюнув на снег мокроту, – но я не стану этого делать. Ты поможешь мне…

Я впился глазами в комок слизи. Он был подозрительно темного цвета: возможно, внутреннее кровотечение.

– Думаешь, когда я умру? – спросил шейх.

– Всем нам отмерено Аллахом.

– Аллахом? Что ты знаешь про Аллаха?

– У нас, русских, есть судьба. Мы верим в нее. А еще мы верим в Ису, пророка, предшествовавшего Мухаммеду.

– Ты ничего не знаешь про ислам и про веру, русский. Но так даже лучше. Так я смогу отомстить им.

– Кому – им, шейх?

Вместо ответа шейх достал из-за пазухи какой-то засаленный пакетик.

– Приблизься. Возьми.

Я сделал, как было сказано.

– Это то, что мне подсыпали в еду. Таким, каким ты меня видишь, я стал только недавно, еще три месяца назад я был здоров. Теперь… хвала Аллаху, я еще достаточно жив, чтобы отомстить этим шайтанам…

В пакетике что-то было. Я не осмелился это пробовать и даже нюхать. Одному шайтану известно, что это.

– Кто это сделал?

– Человек, который пришел с той стороны.

– Из Деобанда?

Шейх снова закашлялся.

– Нет, из Хаккании. Вера – не всегда сила, русский, иногда это и слабость. Когда к нам приходит человек и говорит, что он вышел на пути Аллаха, кому придет в голову проверять искренность его слов?

– Я могу поговорить с этим человеком?

– Сможешь… – шейх сплюнул мокроту, – когда Аллах призовет на суд и тебя. Этот человек в аду, и смерть его была нелегкой. Но он кое-что сказал, что я хочу донести до тебя. Поступай с этим как знаешь…

– Что англичане и часть русских сговорились, да? – тихо спросил я.

– Встреча была летом прошлого года, недалеко от Джелалабада, у плотины. Со стороны англичан были двое, со стороны русских – намного больше.

– Вы знаете, кто был там со стороны англичан?

Шейх снова закашлялся.

– Мой человек наблюдал за встречей, русский. Откуда ему знать, кого и как зовут? Он помнит только то, что видел.

– Я могу поговорить с ним, эфенди?

Шейх что-то хрипло крикнул в глубь пещеры. Через несколько минут к нам выбежал подросток, лет четырнадцати, одетый как бандит. Его подбородка не касалась бритва, но за спиной – уже автомат. На меня он посмотрел с нескрываемой ненавистью…

– Это Салам… – сказал шейх, – его так назвали, потому что он появился во время, когда правоверные стояли на намазе, давая салам самому Аллаху. Его отец и все братья стали шахидами на пути Аллаха. Но Салам продолжает войну. Спрашивай, а я переведу, потому что я, иншалла, знаю русский, а он нет.

– Кого ты видел у плотины рядом с Джелалабадом этим летом, бача, опиши мне их…

– Это были девять человек, семеро руси и двое инглизи, – перевел шейх, – руси приехали первыми, а потом приехали и инглизи. На машине руси. Они разговаривали за столом около часа, а потом инглизи уехали…

– Опиши сначала инглизи, бача. Как они выглядели?

– Один высокий, примерно как ты, русский. Второй пониже на полголовы, но крепче телом, а первый худой. Оба бериш[10]10
  Безбородый. Для афганца это серьезное оскорбление, оно значит «не мужчина». Бача бериш – безбородый мальчик, так называют мальчиков-проституток.


[Закрыть]. У высокого лицо… как кувшин.

– Немного длинное, – подсказал я.

– Да, длинное. Глаза серые, волосы до плеч, – продолжал переводить шейх. – Саламу он показался знатным человеком, и Салам уверен, что он инглизи.

Еще бы не знатным… Граф Алан Сноудон, двенадцатый граф Сноудон, князь де Роан, герцог де Субиз, егермейстер Его Королевского Величества Эдуарда Девятого, короля Англии, Шотландии, Ирландии и Объединенных территорий. Лейтенант двадцать второго полка специальной авиадесантной службы, то ли в отставке, то ли нет. Салам алейкум, граф. Давно я пытался вызнать, куда вы пропали и чем занимаетесь. И я, кстати, предупреждал, что следующий раз не промахнусь. Так что покорнейше простите…

– А второй инглизи?

– Немного ниже ростом, крепкий. Лицо широкое. Нос немного поврежден, как в кулачной драке. У него черная куртка из быка, дорогая, и почти голая голова. Салам думает, что это человек его личного джамаата, телохранитель.

Этого я не знал. Скорее всего, из 22САС.

– Хорошо, Салам, я понял. Теперь опиши мне руси, которые там были.

Салам начал описывать, я запоминал. Кого-то я узнал, кого-то нет, но это неважно. Если вернусь, посижу с базой данных. Найду всех…

На то, чтобы описать внешность всех семерых, потребовалось больше времени, но описание было точным, почти фотографическим. Я задавал вопросы, и Салам подробно отвечал на них. Как и у всех людей, которые малограмотны, у Салама была великолепная память. В джамаате, в личном джамаате шейха, он служил разведчиком. Что мы можем сделать с четырнадцатилетним пацаном? Даже если он только и мечтает, что убивать нас.

Одно из описаний меня заинтересовало.

– Салам, ты хорошо сделал, что рассказал мне правду. Это хорошо. У тебя есть карандаш и листок бумаги?

Салим закивал.

– Принеси их сюда, хорошо?

Салам глянул на шейха, тот кивнул, и он помчался в глубь пещеры с той же непринужденностью, с какой наши пацаны бегают по футбольному полю за гимназией.

– Вы не опасаетесь гнева Аллаха за него? – кивнул я шейху. – Он же бача совсем еще. Где написано, что дети должны выходить на джихад?

– Он не бача! – резко возразил шейх. – Он мужчина и воин.

– Он ребенок, и вы это знаете. Сколько еще погибнет таких, а, шейх?

Хаккани снова закашлялся, сплюнул мокроту в снег.

– Иногда я думаю про путь Аллаха, русский. Тем более что скоро мне предстоит встретиться с ним, дабы дать отчет в своих делах. Хоть мы говорим, что побеждаем вас в бою, – шейх кивнул на черный зев пещерной утробы, – я знаю, что это не так. Вы сильные воины, руси. Вы самые сильные воины из всех, кого мне приходилось повидать на своем веку. У вас есть люди, готовые несколько ночей провести на холодных камнях, только чтобы потом выстрелить. У вас есть люди, которые ничего не скажут, даже если снять с них заживо кожу. У вас есть люди, готовые несколько дней идти по горам без отдыха, только чтобы настигнуть нас. Клянусь Аллахом, вы достойные враги ислама, пусть и неверные, – если бы это было не так, я бы не говорил сейчас с тобой. Но даже побеждая, вы все равно проигрываете. Сколько лет назад вы вошли в Афганистан, а ваша армия уже кишит предателями. Верно слово Книги, говорящее: а те, кто будут расходовать, чтобы отвратить правоверных от ислама, они израсходуют все, что есть, потом они потерпят убыток, потом они будут повергнуты.

– А ваша, шейх? Ваша не кишит? – спросил я, показывая на карман, куда я спрятал пакетик с ядом.

Шейх ничего не ответил.

Вернулся Салам. Протянул мне школьную тетрадку и карандаш фабрики «Сакко и Ванцетти». Тетрадь была наполовину исписана, я понял, что это неумело составленные планы военных городков…

Я наскоро накидал карандашный рисунок, показал его Саламу.

– Он! – радостно сказал Салам. – Это он, руси! Точно он…

Шейх что-то сказал Саламу, и тот побежал в глубь пещеры.

Наследник эмира Бухарского, ротмистр гвардейской кавалерии. Генерал-губернатор Афганистана и мой воспреемник.

Что же так все плохо, а?

– Что им надо? – спросил я. – Почему они пытались убить вас?

– Инглизи очень хитры, они хитры хитростью крыс, – ответил шейх, – они помогают нам, потому что мы сражаемся против нас, но они и ненавидят нас. Если они перестали нам помогать и стали убивать, значит, мы им больше не нужны. Почему? Подумай над этим сам, русский, ты же умный…

Потому что была достигнута какая-то тайная договоренность. Тайная договоренность между англичанами и какими-то представителями русского дворянства и офицерства, побывавшими на встрече. И эту договоренность англичане восприняли столь серьезно, что начали превентивную зачистку непримиримых и практически неуправляемых лидеров бандформирований. Потому что они им больше не нужны – они убирают их, пока могут, в расчете на то, что Афганистан отойдет им.

А что еще отойдет? Какие еще куски нашей Родины вы продали главному противнику, а, господа офицеры? И дорого ли дали вам за них? Гады подколодные.

Скоты.

– Вам не кажется, что пора все это прекратить, эфенди? – спросил я.

Шейх отрицательно покачал головой.

– У нас мало что есть, русский. Но есть вера. И мы не отдадим ее вам. Мы будем сражаться и с вами, и с инглизами, если потребуется.

Идиот… Ты умрешь – а те, кто будет наследовать тебе и твоему грозному имени, бросятся на переговоры, чтобы подороже продаться, пока есть возможность…

Если ты сеешь вокруг себя чуму, не удивляйся, если и сам заболеешь…

– Вы тоже достойный противник, шейх. Разрешите и мне задать вам вопрос.

Шейх кивнул.

– О ком из русских вы знаете как о тех, кто собирает закят с правоверных, но не направляет его на положенное, а забирает себе?

Шейх кашлянул. Достал четки, примитивные, просто веревка с узелками, и начал перебирать их.

– Ты умнее, чем я думал, русский…

– Я кое-что скажу вам, эфенди. Я уважаю вас и вашу веру. И считаю вас – лично вас – достойным врагом. Намного достойнее тех, кто посылает людей на смерть, сам сидя в теплом месте, попивая харам. Вы ведете войну сами, претерпевая все то же самое, что и ваши люди. Те, кто говорит про джихад по телевизору, кто призывает к джихаду в мечетях, сами не вышли на пути Аллаха. Они толкают на этот путь других. Джихад имуществом – ложь, чтобы оправдать трусость. Это про таких сказано: пусть сидят с сидящими. Но еще хуже, когда те, кто должен воевать с вами, начинают делать то же, что и вы. Сначала они приходят и распространяют заразу, а потом предлагают лекарство. Вы делаете это ради веры. Они делают это ради денег. Они чума. Они опоганивают все, к чему только прикоснутся. Они готовы ударить в спину своих же. Клянусь памятью отца, и деда, и прадеда, они мне не братья, и не друзья, и не товарищи, они худшие из моих врагов. Я не успокоюсь, пока не выведу эту заразу раз и навсегда, пока не уничтожу их до последнего человека. С вашей помощью или без вашей…

– Это началось несколько лет назад… – сказал шейх, – появились среди вас те, кто потерял честь. Они не только стали от нашего имени требовать закят, они стали красть людей, чтобы обвинить их в том, что они ашрары, и потребовать от семей выкуп. Таких поначалу было немного, но потом становилось все больше и больше.

– Имена?

Шейх назвал несколько имен. Всех я знал, все – бывшие и действующие офицеры. Всех надо проверять.

– Почему их никто не остановил? Почему об этом никому не было известно? Почему никто не пришел ко мне, черт побери, я больше года был наместником, чтоб вас всех! Я бы эту заразу с корнем выкорчевал!

– Тебя бы убили, русский. Как бы ты ни был храбр, отразить меч воина часто легче, чем кинжал убийцы…

Да, наверное, так. Меня бы просто убили. Крайнего короля здесь застрелил начальник его охраны, после чего начался форменный беспредел. Его отца взорвали на трибуне. Его деда расстреляли «Братья-мусульмане», проникшие в Гвардию, из автоматов на лестнице только что построенного Арка, после чего Арк отдали первому министру, а для короля поставили новый дворец на одном из окружающих Кабул холмов – Тадж-Бек. Да, наверное, меня бы просто убили.

– Еще вопрос. Куда деваются деньги? У них должны быть громадные деньги, как и куда они деваются? Хавала?

– Хавала… Нет, они не осмелятся пользоваться Хавалой. Там они чужие, русский, как ни крути…

– Тогда как же?

– Если в Кабуле кто-то и знает ответ на этот вопрос, так это Фархан Ширази. Он пошел в гору с тех пор, как все это началось. Кем он был до русских? Да никем, дукандором, полукровкой. Еще и стукачом, да покарает его Аллах. А сейчас он самый богатый человек в Кабуле. Если ты умный, думай, русский, думай…

– Понял. Еще кто?

– Аллах знает.

– Только мне не говорит. Еще раз предлагаю: прекращайте сопротивление. Вы думаете, что воюете с нами, а воюете со своим будущим. Ради детей – прекращайте…

Шейх махнул рукой.

– Иди, русский. Иди, пока я не передумал и не приказал убить тебя. Мне немного осталось, ты это уже понял.

– У меня есть предложение к вам.

– …

– Эти – они враги вам не меньше, чем мне. Если мне потребуется помощь муджахеддинов в борьбе с этой мразью, я могу рассчитывать на вас?

Шейх снова ничего не ответил.

– Я не жду от вас ответа сейчас. Я в Кабуле, меня несложно найти. Если ко мне придет Салам, я пойму, что он от вас. И клянусь честью, позабочусь о том, чтобы он вырос достойным человеком и воином. Если вы сами положили свою жизнь на пути Аллаха, спасите хотя бы его. Возможно, вам это зачтется…

Шейх ничего не ответил. Он что-то гортанно крикнул, к нему подбежали двое боевиков из личного джамаата. Он начал объяснять что-то, один переспросил. Они говорили быстро, на пушту – он мне знаком, но мне знаком городской пушту, а не диалект долины Сват, на котором они говорили. Шейх раздраженно накричал на переспросившего, потом показал на тропу.

– Они отведут тебя до дороги. Пусть нас рассудит Аллах…

Обратный путь до деревни прошел быстрее, потому что я знал путь и шел по нему скорее, к тому же он шел с горы, а не в гору. Я понимал, почему один из моджахедов переспросил и почему так разозлился шейх. Моджахед спросил, действительно шейх хочет, чтобы они отвели неверного до дороги, а не убили, а шейх раздраженно подтвердил приказ. И все равно я каждую минуту ждал выстрела, не верил, что выпустят.

В деревне моджахеды нашли транспортное средство. Старый трехколесный мотоцикл с большой открытой платформой сзади. Такие здесь использовались для перевозок, они проходили по дорогам, которые не выдержат давления груженого грузовика, а их двухтактные моторы питались самой дрянной соляркой. Сзади на голый металл бросили груду тряпья – и так грузовой мотоцикл превратился в пассажирский.

На обратном пути я замерз, как не замерзал до этого. Совершенно отмороженный мотоциклист (все мы в руках Аллаха, – исламская интерпретация пословицы «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет») гнал по узкой горной дороге на неошипованных шинах со скоростью километров сорок, вскрикивая что-то лихое на каждом повороте. От ледяного ветра я буквально задубел и держался из последних сил. У моих провожатых заиндевели бороды, и один из них, кажется, читал ду'а, чтобы выбраться живым и невредимым из этого адского тарантаса. Если молодой мотоциклист решил произвести на нас впечатление, ему, черт возьми, это хорошо удалось.

Нас еще и трясло.

Потом трясти перестало, и я понял, что мы выскочили на трассу. Над трассой на Кабул постоянно висел запах дизельной гари, тоже известная примета…

– Приехали…

– Да спасет вас Аллах на вашем трудном пути… – проговорил я, протягивая руку своим злейшим врагам.

Моджахеды помялись. Потом руку пожал один, затем и другой.

– Иди с миром, неверный…

Трещащий, как пулемет, тарантас тронулся – местные обычно потрошили глушитель, чтобы добавить немного мощности, – а я побежал (чтобы согреться, хотя бегом это можно было с трудом назвать).

Был ли у меня жучок? А сами как думаете…

Идущий в сторону Кабула «Датсун» с мощным багажником на крыше свернул с дороги и затормозил, поднимая снежную пыль. Я побежал следом.

– До Кабула подбросите, уважаемый.

– Садись.

За рулем был Араб, закутанный в яркую клетчатую куфию. Больше я никому не мог довериться…

– Назад садись…. – сказал он, управляя машиной.

Я полез назад. Там была спортивная сумка с кучей чертовски приятных, самых лучших вещей, которые сейчас мне были нужны. Носки и варежки ручной вязки, из собачьей шерсти, и верблюжье одеяло. Только сейчас, оказавшись в тепле, я понял, как я замерз. Большой термос, в котором был сваренный по-бедуински крепкий соленый чай с жиром, густой, как молоко, – вкус отвратительный, но чай был горячий, и только жители Востока знают, насколько он полезен: мертвого поднимет. И лепешки, отличные местные лепешки из земляной печи, и большая банка с урбешем[11]11
  Урбеш – малоизвестное, но чрезвычайно вкусное и полезное блюдо в горах Дагестана. Это паста, полученная в результате растирания семян льна, тыквы, абрикоса, конопли, рецептов существует множество, у каждой семьи они свои, настоящий урбеш мелется вручную на каменных мельницах. Это экстремальное питание известно со времен имама Шамиля, трех ложек достаточно, чтобы выдержать трехчасовой переход по горам, намного эффективнее черного шоколада. Обычно за столом его едят, смешивая с медом 1:1. Вкусно и совершенно не способствует полноте.


[Закрыть], трех ложек которого достаточно, чтобы наесться.

– У казаков баньку истопили, – сказал Араб, не отрываясь от руля, – а мне веники прислали, с эвкалиптом. Есть или пустышка?

– Есть, – с полным ртом, совершенно позабыв о всех правилах этикета, ответил я, – еще как есть. Там и поговорим.

Где же еще говорить, как не в бане? Ни один жучок такого не выдержит.

– А с тобой кто?

Сидевший рядом с Арабом на переднем пассажирском сиденье парень обернулся, и я узнал его по глазам. Они уже не были затравленными, как в горящем пламенем расового погрома Лос-Анджелесе, где он умудрился посадить себе на хвост полицию Эл-Эй, спецназ американского морфлота, а потом еще и с десяток негритянских отморозков.

Потом я его еще встречал, и не раз.

– Салам алейкум, эфенди, – жизнерадостно сказал он, – та санга ее?[12]12
  Здравствуйте, господин. Как дела? (пушту)


[Закрыть]

– За ха ям, манана, – проворчал я, отхлебывая чай. – Пару фраз из разговорника зазубрил и думаешь, уже аскер? Чего тут делаешь?

Парень пожал плечами. Мы с ним не виделись с операции по ликвидации генерала Абубакара Тимура. Он тогда вел десантную группу.

– Стреляли, – ответил он фразой из кинофильма.

– А то, что на тебе смертный приговор Шуры за Тимура висит, это как?

– Так все мы смертники, – беззаботно ответил он. – Когда кому суждено, Аллах знает. Женился, все надоело, решил это, – парень подобрал слово, – поазардовать. Да и должки старые отдать не мешало…

– Ты мне ничего не должен.

– Должен. Так как, возьмете?

Стервец.

– В отпуске?

– Оно самое. За свой счет. Пока не надоест.

– Звание? Кап-три?

– Обижаете. Кап-два, досрочно.

Идет так же, как и я, – все звания, считай, досрочно. Наверное, самый молодой капитан второго ранга на флоте.

– Ну, пакхейр, пират. Добро пожаловать в наш дурдом.

Далекое прошлое
Северная часть Тегерана, район Шемиран
Ночь на 31 августа 2002 года
Операция «Тайфун»

Для войны сейчас было удивительно тихо…

Они остановили свои машины на обочине дороги, ведущей из Тегерана в элитный горнолыжный курорт Дизин, утром занятый десантниками и горнострелками полковника Георгадзе. Десантная группа численностью до роты оседлала дорогу, перерезав экстремистам и этот путь в эльбрусские горы. Впрочем, экстремисты туда особо и не стремились: выходцы в основном из бедных, пустынных районов востока страны и из южного Тегерана, известного сборника самой отчаянной нищеты, они совершенно не умели действовать в горах, боялись их и не стремились туда. Большей частью они отходили на юг, в бесплодную каменистую пустыню Кевир, частично уже мелиорированную и орошенную, а частью так и оставшуюся бесплодной, выжженной солнцем равниной с проплешинами соляных озер и болот. Выходя из города на открытую местность, они становились легкой добычей для штурмовиков и ночных вертолетов – охотников, постоянно барражирующих над городом и его окрестностями, – и гибли тысячами. Не было ни медицинской помощи, ни воды. Раненых просто оставляли у дороги, где они умирали тысячами, становясь шахидами и следуя в рай. По крайней мере, они так думали. Перепуганные резней и чистками, перепуганные настоящей войной – войны здесь не было больше века, – местные жители не подходили к умирающим, боясь прогневать и старых хозяев этой земли, кровавых бородачей в тюрбанах, и новых, в буро-серой пятнистой форме с диковинно выглядящим оружием. Смерть разгулялась вовсю, а в то же время здесь, в нагорьях, на подступах к богатому району Шемирхан, что переводится как «прохладное место», было на удивление тихо. Только отдаленный стрекот вертолетов да грохот двигателей палубных истребителей-бомбардировщиков, направляющихся восточнее и юго-восточнее на добивание отходящих в сторону Афганистана разрозненных и деморализованных банд, – напоминал о том, что здесь идет жестокая война.

Прямо перед ними торчал черный, уходящий в небеса сталагмит башни Милад, четвертой по высоте башни на европейском континенте, гордости бывшего шахского Ирана. До войны светившаяся как новогодняя елка, сейчас она стояла черная и страшная. С нее координировали бои в городе, но русские не стали бить по ней: позавчера ее захватил спецназ. Даже сейчас, в кровавой схватке за город, русские понимали, что им еще восстанавливать эту страну, налаживать здесь жизнь, и потому старались избежать разрушений везде, где это только было возможно.

Среднего роста, неопределенного возраста бородач стоял в кабине гражданского пикапа марки «Интернэшнл Хэви Дьюти» и смотрел на город через массивный, но неожиданно легкий прибор, объединяющий в себе термооптический и ночной прицелы и лазерный целеуказатель для наведения целей ударной авиации. На данный момент лазер был выключен, работал только фотоувеличитель третьего поколения, превращающий тьму в зеленую, мрачную воду, заливающую черный город. Человек смотрел не на дорогу, по которой можно было въехать в город, а на сам город, расстилающийся перед ним на многие километры. Северная часть города упиралась в отроги Эльбруса, южная же уходила далеко на юг, на три десятка километров, упираясь в каменную пустыню.

Город пал еще вчера. Штурмовые саперные подразделения, усиленные частями морской пехоты и парашютистами, взяли площадь Парадов, прорвались к Голубому дворцу и казармам «Гвардии бессмертных», заняли центр города. Парашютисты заняли аэропорт Мехрабад и примыкающий к нему Экспоцентр, крупнейший в Азии. Над сожженным – нет, не русскими солдатами, а благодарным Шаху персидским народом – дворцом был водружен трехцветный русский флаг. Сегодня днем замолчал позывной штаба сопротивления города. Он работал в южной части города под позывным «Эльбрус-12»: спецназ подтвердил наличие цели на станции метро «Бахман», после чего стратегический бомбардировщик сбросил на цель две противобункерные бомбы весом по пять тонн каждая. Но сопротивление с этим не закончилось: в городе было огромное количество остаточных групп боевиков, бандпособников, палачей шариатских судов, джихадистов из Афганистана и Британской Индии, которым на снисхождение военного трибунала рассчитывать не приходилось, просто людей, которые привыкли держать в руках автомат и лить кровь. Все они старались вырваться из города, залечь на дно, затаиться, сменить документы, спасти награбленное. И конечно, нападали на русских военных и казаков, отчего те стреляли по ночам не задумываясь. Не было никаких сомнений в том, что уже сейчас закладывались и плелись агентурные сети, прежде всего британской разведки, организовывались подрывные и террористические ячейки, вывозилась секретная информация. Была ориентировка и на то, что в городе может находиться сам Махди, неуловимый «двенадцатый имам», с которого все и начиналось. За него была назначена награда в один миллион рублей золотом.

В кузов, схватившись рукой за удобную решетку безопасности, залез еще один человек, на голову выше первого, крепкий, усатый. Он больше был похож на араба, которых было полно и на стороне русских, и против них. Но внешность обманчива: и тот и другой были русскими и относились к одной из многочисленных оперативных групп, заброшенных в регион для подготовки вторжения. Они забрасывались со стороны Каспия и больше недели находились в этом регионе нелегально, готовя высадку спецназа и десант на стратегические точки Эльбруса. Им удалось выжить – в том бардаке, который был до вторжения, никто ничего не знал, каждый амир был хозяином на своей земле, и они были ничуть не более странными, чем другие. Тем более что у них была местная машина, деньги, оружие, они умели говорить на фарси и арабском, представляться моджахедами, борцами за веру. Но сейчас, с приходом русской армии, их камуфляж представлял опасность для них самих же: единственным знаком принадлежности к русской армии был небольшой маяк на крыше каждой из машин, работающий в инфракрасном, невидимом невооруженным глазом спектре света. Но это отлично видно с огромного «Громовержца», тяжелого штурмовика, кружащего над Тегераном, а вот озлобленный и невыспавшийся казак за пулеметом на блоке мог его и не заметить. Да и сейчас инфракрасные маяки не работали.

– Что там? – спросил высокий, который очевидно, был младшим в этой паре.

– Ничего. – Старший взглянул на часы, затем протянул прибор наведения. – Давай, твоя очередь. Смотри внимательнее.

– Есть… – разочарованно сказал молодой.

Время. Они ждали того, чего может и не быть вовсе. Разговор человека, который мог и соврать, как это здесь принято, привел их сюда. Да, конечно, их собеседник не знал о том, что они неверные… пока они его не убили, но он мог принять их за суннитов. А суннитов доминирующие здесь шииты ненавидят еще больше, чем неверных, и солгать им – святое дело…

Старший выпрыгнул из кузова, легко, почти балетным движением, что говорило о его подготовленности. Дверь была приглашающе открыта, пахло кофе… настоящим кофе с корицей и кардамоном, который варился тут же, на кофеварке, питающейся от бортовой сети. У них была хорошая, едва ли не лучшая для таких дел машина. «Интернэшнл-2» – североамериканский пикап, собранный на Аксайском заводе под Ростовом, простой, как мычание, семилитровый многотопливный дизель, питающийся самой скверной соляркой, простые, прямые, словно рубленные топором, формы кабины, делающие бронировку простой задачей, широченные двери – машина была рассчитана на шестерых здоровых мужиков в спецодежде и с инструментом в кузове. Эта машина и в самом деле была частично бронирована и приспособлена под нужды группы специального назначения, но снаружи это была обычная, побитая временем и дорогами разъездная машина – летучка нефтяников или газовиков. Наверное, угнанная.

Между сиденьями на коробе с боеприпасами стояла рация, с виду дубовая, армейская на самом деле, одна из последних моделей. Через переходник она была подключена к тому, что казалось автомобильной антенной, но на самом деле вместе с багажником на крыше представляло собой двусторонний (и на прием, и на передачу) терминал космической системы целеуказания и целераспределения «Легенда». Он позволял принимать и передавать не только координаты целей, но и любые изображения, видео, звуковые файлы в любом формате, как военном, так и гражданском, к этой сети можно даже было подключить полевой ноутбук и выйти в гражданский или военный сегмент Интернета. Еще десять лет назад такими возможностями обладал только командный пункт полка, но прогресс шел быстро, и сейчас даже такая маленькая группа могла общаться напрямую со штабом операции и с Генеральным штабом. Сейчас, впрочем, группа считалась «пассивной» и работала только на прием.

Человек надел наушники, старомодные, массивные, давящие на уши. Закрыл глаза – он был на одной из запасных армейских частот, которые использовал сейчас спецназ.

– Марка один, это Лидер белый, срочный запрос…

– Марка один на связи, тишина в эфире…

Под позывным «Марка один» работал штаб командования специальных операций, по последним данным, он располагался в выставочном комплексе Лашкари рядом с аэропортом Мехрабад, но, может быть, они уже ушли оттуда. «Лидер белый» – скорее всего, спецназ парашютистов, голубые береты…

– Марка один, в районе дворца Голестан ожесточенная перестрелка, здесь толпы вооруженных мародеров и, кажется, пара джамаатов из непримиримых. Просим срочной поддержки. Что там у вас есть? Целеуказание обеспечим, как поняли?

– Лидер белый, запрос принял, передаю вас Главной башне, они направят в ваш район беспилотник или штурмовик, как только будет возможность, прием…

Главная башня – позывной оперативной группы ВВС, они как раз и сидят на башне Милад, откуда просматривается весь Тегеран. С нее координируется вся работа ВВС.

– Марка один, здесь Акула три-шесть, работаем по ОВЦ, сорок седьмой номер, как поняли?

– Акула три-шесть, вас понял, докладывайте.

Акула три-шесть – это, скорее всего, подводные диверсанты, спецназ ВМФ. Черные береты, как у морской пехоты, но это только маскировка, все боевые пловцы маскируются под морскую пехоту. Совершенные отморозки, если ничего не изменили, то их задача – работа по особо важным целям, ОВЦ. Каждая цель идет под своим номером, в списке особо важных – перешедшие на сторону бандитов офицеры шахской армии, наиболее отличившиеся проповедники, из тех, кто засветился на экране, вынося смертные приговоры, лица, по спискам разведки отмеченные как представляющие серьезную угрозу. Морским котикам приказано брать их живыми, но на ухо сказано, что если и мертвыми – никто сильно не расстроится. После того, что они видели по дороге в Тегеран, что видели на флешках, на телефонах, которые изымали у задержанных бородачей, подозреваемых в причастности… как-то на гуманность не тянет, скорее наоборот.

– Марка один, я Акула три-шесть, – по голосу было понятно, что докладывающий очень молод и что ему все это осточертело, – зашли в адрес, у нас тут пустышка. Повторяю: ноль, зеро. Кто бы здесь ни был, он успел убраться как минимум двенадцать часов назад. Просим санкции и нам убираться, здесь на периметре собирается толпа, и не сказать что с добрыми намерениями. Я Акула три-шесть, прием.

– Акула три-шесть, вас понял, зеро зафиксировал, уходите оттуда…

Большая часть разведданных, конечно, ни к черту не годится. Все здесь полетело ко всем чертям, и каждый спасает свою шкуру как только может. Тут, кстати, далеко не все отморозки конченые, просто эти махдисты поставили вопрос так: или ты с нами, или ты против нас. А что бывает с теми, кто против, показывали после каждого намаза по телевизору. Тут, после того как вся эта каша заварилась, только три вида телепередач остались: чтение Корана, намазы в положенное время и трансляции шариатских судов и расстрелов.

– Марка один, я Монолит двенадцать, наблюдаю вооруженную толпу, движущуюся по улице в нашу сторону. Прошу уточнения: мы имеем право стрелять только в ответ или при любой потенциальной угрозе? Прием.