Текст книги "Буря в Па-де-Кале"

– Вы рассказываете ужасные вещи, – признался капитан Рональд. Он закурил свою трубку. Его бакенбарды казались совсем седыми в отсветах каминного пламени. – Я понял так, что вы разыскиваете ее… Я до сих пор не могу произносить вслух имя женщины, разбившей мне сердце.

– Да, – кивнул я. – Я должен вернуть обратно это злосчастное послание!

– И о чем же говорится в этом письме? – вкрадчиво осведомился Рональд, откладывая в сторону трубку. – Почему оно имеет для вас такую важность?

– Позвольте мне умолчать об этом, – я улыбнулся. – Сами понимаете, тайна…

– Ну, да, – протянул Рональд разочарованно. – А я-то уж подумал, что хотя бы что-нибудь сможет развлечь меня! После того, как мое судно погибло! – Капитан прикусил губу, его брови сошлись прямо на переносице. Было заметно, что воспоминания о гибели фрегата причиняли ему невыносимую боль.

– Поверьте мне, это не так уж весело! Вы можете сообщить мне что-нибудь, что имело хоть какое-нибудь значение для поисков графини? – напрямую спросил я.

– Наверное, – ответил Рональд уклончиво. – Ольга упоминала в разговоре, что у нее есть родственница в Кале!

– В самом деле? – удивился я. Насколько мне не изменяла память, Мария Антоновна Нарышкина мне ничего такого не говорила. Впрочем, мы общались с ней тайно и в спешке. Фрейлина могла что-нибудь да и упустить! – Что за родственница? Тетка? Кузина? Племянница?

– Увы, но я не настолько осведомлен, – печально улыбнулся капитан Рональд.

– Вы не можете или не хотите сказать? – с иронией спросил я.

Меня интересовало, насколько глубоко его сердце смогла ранить графиня. Я сам все еще не мог избавиться от чувства, что занимаюсь чем-то постыдным, разыскивая ее.

– Не могу, – ответил капитан Рональд, – и, признаться, меня это радует! Иначе, в силу своего долга перед Великим Братством, я вынужден был бы вам все рассказать! И тем не менее, я назову вам улицу… Я слышал, что графиня упоминала ее в разговоре со своей провожатой, когда «Стрела» все еще стояла в Финском заливе!

– А что это была за провожатая? – поинтересовался я.

– Не знаю, – пожал Рональд плечами. – Женщина в бархатной тальме, темная вуаль скрывала ее лицо!

* * *

Англичанин, действительно, вынужден был назвать мне улицу в Кале, на которой, якобы проживала какая-то родственница графини Александровой.

– Неужели нам повезет в этот раз? – дивился мой Золотой дракон.

– Нам должно повезти, – ответил я, расплатившись с извозчиком.

Однако сколько я не расспрашивал о графине прохожих, никто не мог мне сказать ничего определенного!

– И что же нам теперь делать, черт возьми? Что она провалилась сквозь землю? Не может быть такого, чтобы эту женщину не заметили! – Мне не вольно вспомнилась ее фигура в шелковом платье, высокая грудь, нереально тонкая талия, которая, казалось, вот-вот переломиться, золотисто-медовые волосы, изумительные глаза, изящные руки с тонкими пальцами… Я зажмурился, стараясь отогнать наваждение. Что сейчас делала моя бедная Мира? Она должна была чувствовать, что творилось со мной.

– Что это? – японец ткнул пальцем в сторону маленькой православной часовенки, затерявшейся на узенькой улочке французского города. – Как это может быть?

– Должно быть, здесь поселились русские, – ответил я. – Не зря же капитан Рональд назвал нам именно эту улицу!

Сказав это, я заметил, что вокруг часовни столпились несколько человек.

– Интересно, что здесь творится? – с искренним любопытством проговорил Кинрю. – Яков Андреевич, вы не хотели бы осмотреть здешнюю достопримечательность?

– Почему бы и нет? – пожал я плечами. – Вдруг удастся узнать, наконец, что-нибудь об Александровой!

И мы вошли под темные своды небольшой христианской церквушки без алтаря.

– Что это? – остолбенел я.

На небольшой бесстолпной пристройке, правее северного фасада, на катафалке стоял деревянный гроб, прикрытый траурным покрывалом. Прибитая к нему гербовая доска была закрыта крепом, так что я не смог прочесть имени покойника или покойницы.

Над гробом рыдала немолодая женщина в черном роброне. Подчиняясь какому-то необъяснимому порыву я приподнял траурное покрывало. Передо мною лежала покойница прекрасная, как сама жизнь, которую она не так давно потеряла. Я невольно схватился за сердце, почувствовал острую боль у себя в груди и отвернулся, чтобы скрыть свои слезы. Но я возблагодарил Господа за то, что не мне пришлось воспользоваться тем самым le pis-aller,[5]5
  крайним средством (фр.)


[Закрыть] о котором я накануне говорил своему Кинрю!

III

Можете ли вы вообразить себе тот шок, что я испытал, когда увидел в гробу прекрасные черты предавшей меня возлюбленной?! Смесь тех противоречивых чувств, палитра которых включала в себя все оттенки любви, отчаяния, ненависти и ярости?! Где-то в глубине души я желал ее смерти, и в то же время в это мгновение мне неожиданно стало ясно, что я, не задумываясь, отдал бы свою жизнь тому, кто сумел бы ее воскресить!

– Что с вами, Яков Андреевич? – шепнул мне японец. От его внимательных глаз мое жуткое состояние ускользнуть не могло. Меня трясло, будто в лихорадке. – Вы побледнели, как полотно! – Кинрю поддержал меня, чтобы я не упал. Я пошатнулся у самого гроба.

– Смотри! – я кивнул на гроб. – Ольга! Ольга Александрова! Ты узнаешь ее?

Мой ангел-хранитель бросил взгляд на фигуру в гробу.

– Видно, судьба сама распорядилась за нас, – отозвался он. – Не стоит переживать ее гибель настолько остро. Этого следовало ожидать, учитывая ее склонность ко всякого рода сомнительным авантюрам…

– Пожалуй, ты прав, – проговорил я со вздохом.

– Вы знали Ольгу? – ко мне обратилась женщина в черном платье из хрустящей тафты. Та самая, что рыдала над гробом. Но сейчас она, кажется, взяла себя в руки, и поток ее слез временно прекратился.

– Да, приходилось, – я согласно кивнул.

Мне показалось, что эта женщина чем-то похожа на Марью Антоновну. Я только сейчас рассмотрел ее изуродованное горем лицо. Неужели какая-то дальняя родственница?! Я не верил в свою удачу…

– Так вы из России, – улыбнулась женщина, утирая платком снова набежавшие слезы. – Бедная Оленька! Я не понимаю, как с ней могло приключиться такое… Теперь даже имя ее будет запятнано, в дело вмешаются полицейские и… Господи! – запричитала она. – Что же я скажу ее матери?!

– Марье Антоновне? – осведомился я.

– Так вам известно происхождение Ольги?! Кто вы такой?! – Она смотрела на меня огромными немигающими глазами, такими же зелеными, как у покойницы.

– Мы не могли бы переговорить с вами в более подходящем месте? – поинтересовался я, не сводя глаз с ее заплаканного лица. Я снова прикрыл гроб скорбным покровом с венком.

– Как изволите, – женщина в черном пожала плечами.

* * *

Спустя некоторое время, я уже находился в малой гостиной Дарьи Михайловны д'Сансе, в девичестве Нарышкиной, двоюродной племянницы Марьи Антоновны по линии батюшки.

– Вот горе-то, – причитала она. – Но вы так и не объяснились, Яков Андреевич. Что связывало вас с Оленькой? Что привело вас в Кале?

Гостиная Дарьи Михайловны была обставлена с удивительным изыском и роскошью. Зеркала, позолота, красное дерево…

– Почему вы молчите, Яков Андреевич? – настойчиво поинтересовалась она. – И что это с вами за человек? – прошептала Дарья Михайловна, кивнув в сторону Кинрю, который рассматривал французский пейзаж из окна. Я успел ей представиться еще по дороге из церкви.

– Я здесь по поручению известной вам родственницы, – не стал я скрывать от нее части правды. – Я полагаю вы понимаете, Дарья Михайловна, кого я имею в виду?

– Ах, вот оно как, – Дарья Михайловна прикусила губу и с тяжелым вздохом опустилась в глубокое кресло. – Понимаю… Мария Антоновна мне писала…

– Писала?! – воскликнул я в искреннем изумлением. – Да как же такое возможно? О чем же?!

– О том, что в Кале прибудет человек с поручением, – ответила хозяйка роскошной гостиной.

– Так почему же она сразу не сказала, что мне ее следовало у вас искать?! – невольно вырвалось у меня.

– Так откуда же Машенька могла знать, что Оленька у меня появится! Верно, думала – не осмелится! Ведь сбежала Ольга любовником! Невенчанная… – Дарья Михайловна всхлипнула. – Уж, я ее увещевала, увещевала!

Тогда я спросил:

– А имени его вы случайно не знаете?

– Да если бы я знала имя этого подлеца!.. – Лицо Дарьи Михайловны сделалось пунцовым. Она сглотнула ком в горле и даже на какое-то мгновение перестала рыдать. – Да если б я знала…

– Она, то есть графиня Ольга о нем в разговоре никогда не упоминала? – осведомился я. – Может, хотя бы мельком?

– Нет, – уверенно заявила Дарья Михайловна. – Ольга молчуньей была. Слова лишнего никогда не промолвила!

Вот уж эта черта Ольгиного характера, действительно, стала для меня настоящим открытием. Хотя… Я ведь так мало знал эту женщину! Привычки, склонности, натура Ольги Александровой так и остались для меня тайнами за семью печатями. Да я и видел-то ее от силы раз пять за всю свою жизнь! Впрочем, если графиня играла в политику, вряд ли она стала бы размениваться на светскую болтовню.

– Как она умерла? – спросил я дрогнувшим голосом. Этот вопрос волновал меня больше всего. Я буквально мучился им. Мне казалось, что Ольга невыносимо страдала. – Почему вы упомянули в разговоре полицию? Ее убили?!

– Нет! Что вы, что вы! Бог с вами! Откуда такие мысли? – Дарья Михайловна не на шутку перепугалась. Хотя мне показалось, что она и сама думала о том же, но боялась высказать все свои мысли вслух. – Это – несчастный случай. Трагическая случайность! Провидение!

– Ну, так как же это случилось? – воскликнул я, не в силах скрыть своего волнения.

Мне казалось вполне логичным, что Ольгу могли устранить, так как ей было слишком много известно. Она выполнила свою миссию: выкрала у меня письмо, так что от нее вполне могли было избавиться. Я не понимал одного, зачем она отважилась на такой шаг? Что толкнуло Ольгу на этот безрассудный поступок?

– Яков Андреевич, не смотрите так на меня! – взмолилась Нарышкина. – Вы изводите несчастную вдову своими вопросами! Я и так в не себя от горя! А вы ведете себя так, будто в чем-то меня подозреваете… – Дарья Михайловна поднесла к носу флакон с нюхательной солью.

Я опустил глаза, которыми, действительно прожигал насквозь бедную женщину. Но я же не мог ей объяснить, что за мысли терзают меня. Даже шторм в заливе Па-де Кале не произвел на меня такого гнетущего впечатления, как гибель графини. Все-таки десница божья настигла ее…

– Я только хочу знать обстоятельства ее смерти, – промолвил я. – Как вы понимаете, мне придется отчитываться о своей поездке в Кале в Екатерининском дворце перед Марьей Антоновной.

– Да, конечно, я понимаю, – тихо проговорила Дарья Михайловна, смахнув слезу краешком рукава. – Я совсем забыла, что вас послала вслед за Ольгой во Францию ее мать! Так что же вы хотите услышать от меня?!

Мне показалось, что Дарья Михайловна собралась-таки с духом. На продолговатом лице ее читалась решимость, она яростно сжимала маленькие кулачки с хрупкими костяшками тонких, и каких-то неестественно длинных пальцев.

– Все до мельчайших подробностей, – ответил я. – Когда Ольга пришла в ваш дом? Что она вам сказала? Были ли свидетели ее гибели?

– Ну, полноте. Я поняла. А как же… – Дарья Михайловна испуганно покосилась в сторону Золотого дракона, который к этому времени отошел от окна и устроился на оттоманке.

– Вы можете говорить при нем, – улыбнулся я. – Господин Юкио умеет хранить секреты.

Японец молча кивнул в ответ. Он очень внимательно прислушивался к нашему разговору.

– Ну, что же, – нерешительно проговорила Дарья Михайловна, – видимо, вам виднее! Я слышала о буре в заливе, – начала она свой рассказ. – Повсюду говорили о затонувшем фрегате «Стрела», прибывшим из России. У меня еще тогда сердце дрогнуло, я предчувствовала беду! Мне было так страшно! Я предполагала, что на судне могла быть Ольга, ведь я к тому времени уже получила письмо от Марии Антоновны. Она предупреждала меня… У нее появились подозрения относительно дочерних намерений еще задолго до Ольгиного побега!

– Так что же она его не предотвратила? – осведомился я, разглядывая стены, затянутые нежно-розовым шелком. Мне было как-то неловко разговаривать с этой женщиной.

– О! – Воскликнула Дарья Михайловна. – Вы не знали Ольгиного характера! Она знать не хотела мать! Сами понимаете, эти страсти с ее рождением! Оля мучительно переживала правду! Тот факт, что родители уготовили ей блестящее будущее нисколько не умолял их вины в ее ослепленных обидой глазах! Иногда мне казалось, что Ольга их ненавидела…

Эти слова мне уже кое-что объясняли… Она могла ввязаться в эту игру из желания насолить своему родному отцу.

– Итак, что же произошло? – Я сделал попытку вернуть Дарью Михайловну к нашему разговору.

– Я узнала, что кое-кому с фрегата удалось все-таки спастись, – продолжила дальняя родственница Александровой. – Людей подобрал французский патрульный корабль. Позже Ольга сама сказала мне, что была доставлена в порт Кале на пакетботе. Но, как я не допытывалась, она так мне ничего и не объяснила! Все мои намеки Ольга пропускала мимо ушей… Я же не могла говорить с ней открыто! Этого не позволяли приличия, – объяснила Дарья Михайловна. – Сейчас я жалею об этом! Возможно, я смогла бы что-нибудь изменить… Меня не покидает мысль, что этот мерзавец бросил ее, и она намеренно выбросилась из окна, – женщина в черном платье перекрестилась. – Упокой, господь, ее душу!

– Она выбросилась из окна? – В моей голове по крупицам, наконец, начала выстраиваться картина того, что произошло. – Но как такое могло случиться?!

– Вот так, – подтвердила Дарья Михайловна. – Она упала с балкона третьего этажа. Оленька поливала цветы и… – она вновь зарыдала, – упала! Я сама ума приложить не могу, как же это случилось?!

– Кто-нибудь видел, как все произошло?

Все слова Дарьи Михайловны отдавались в моем сердце глубокой болью. Всего несколько дней назад я держал графиню в своих объятиях, любовался ее почти прозрачной кожей молочной белизны, целовал золото ее роскошных волос, тонул в омуте глубоких зеленых глаз, а сегодня Ольга лежала в гробу…

– Нет, – Дарья Михайловна отрицательно покачала головой, – в доме в тот вечер почти никого не было! Но, как я могла предположить, что…

– Что значит, почти? – перебил я ее, насторожившись.

Все обстоятельства смерти графини казались такими странными. Цветущая, молодая женщина в полном расцвете сил и красоты, замешанная в политической авантюре и, вряд ли обремененная какими-либо угрызениями заснувшей совести… Как она могла броситься вниз с балкона?! Еще более неправдоподобным казалось мне ее падение из балконного окна случайным…

– В доме была только горничная, – развела руками Дарья Михайловна. – Я уехала с визитом вежливости к одной особе. Если бы вы только знали, как я ругаю себя за это! Ольга нуждалась в понимании и поддержке… А я не поняла, что творилось у нее на душе! Этим же вечером Ольга собиралась отправиться на пассажирском корабле в Россию. Это и убедило меня, что она порвала со своим любовником, что у нее с ним все кончено, и Ольга взялась, наконец, за ум. Она казалась такой спокойной, умиротворенной и, я бы сказала, даже довольной, – Дарья Михайловна заплакала так жалобно, словно ребенок.

– Ну, ну, теперь, уж, ничего не вернешь! А где сейчас горничная? – поинтересовался я, как бы невзначай. Мне не терпелось перемолвиться с ней словечком. Она, наверняка, что-то знала… Могла что-то увидеть, услышать или даже быть замешанной в этом убийстве! Я не сомневался, что Ольгу выбросили из окна намеренно.

– В полицейском участке, – с отчаянием в голосе ответила Дарья Михайловна. – Ее, кажется, допрашивают! Какой позор! Вдруг Оленьку сочтут самоубийцей! Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ее похоронили на освященной земле! Боже! Что будет с Машенькой, когда она обо всем узнает?! Господь не даровал ей больше ребенка! Несчастная женщина…

Об Императоре Дарья Михайловна почему-то не вспоминала. Я невольно подумал о том, что женщины порой бывают несправедливы, считая всех мужчин без разбору за бесчувственными созданиями…

– Ваша горничная вернется к вечеру? – поинтересовался я.

– Нет, – Дарья Михайловна покачала головой, – сегодня я отпустила ее. У Адель выходной. Но почему вас это интересует, Яков Андреевич?

– Мне хотелось бы лично услышать от нее, что она видела или слышала в этот роковой вечер… – тихо ответил я, пристально глядя на Дарью Михайловну и встречаясь с ее прямым и открытым взглядом.

Казалось, что эта женщина была со мной до конца откровенна. Она, и впрямь, не понимала, что происходит. Я вынужден был констатировать, что Ольга Александрова умела хранить свои тайны…

– Вы полагаете, что Адель мне не все рассказала? – ужаснулась Дарья Михайловна и схватилась за голову. – Чего вы подозреваете? Вы думаете, что она как-то причастна?.. Нет, этого не может быть! Или вы думаете, что с Оленькой расправился ее соблазнитель?!

– Нет, – отозвался я, – вы зашли слишком далеко! Все это – всего лишь домыслы да разыгравшееся воображение! Я понимаю, как вам сейчас тяжело, Дарья Михайловна, но я хочу только расспросить вашу горничную! А из этого еще ничего не следует, – попытался я уверить ее. Однако по выражению лица Оленькиной родственницы я видел, что она сомневается и не доверяет моим словам. – Вы не могли бы позволить мне осмотреть ее комнату?

– Вы собираетесь учинить в ней обыск, Яков Андреевич? – осведомилась Дарья Михайловна с оскорбленным чувством собственного достоинства. – Вы действуете не хуже какого-нибудь заправского полицейского.

– Нет, – примирительно улыбнулся я, – но ведь вы понимаете, что мне придется держать ответ перед Марьей Антоновной и перед… – Я возвел глаза к потолку. Мысль об украденном письме и вовсе выводила меня из чувства внутреннего равновесия.

Я локти готов был себе кусать, понимая, что оно могло в это время находиться уже где-нибудь на пути в Австрию, и какой скандал могло спровоцировать… Даже гибель Александровой меркла в моих глазах перед лицом этой перспективы. Так уж устроен человек. К тому же я призван был думать прежде всего о благе Ордена и государства, а потом уж о своем собственном!

– Да, да, понимаю. – Дарья Михайловна прикусила губу. – Извольте идти за мной, – пригласила она.

Я пошел вслед за женщиной, черные юбки которой мелькали перед моими глазами. Мне казалось, что сам Аввадон – ангел смерти прятался среди траурных складок платья. Кинрю остался дожидаться меня в гостиной, понимая, что Дарья Михайловна ни за что не позволила бы ему пойти вместе с нами.

– Мне бы хотелось осмотреть ее будуар, – проговорил я чуть слышно.

– Оленька занимала всего одну гостевую комнату, – отозвалась в ответ Дарья Михайловна. – Я говорила ей, что это неприлично, но она настояла на своем. И будуар, и спальня… – женщина досадливо махнула рукой. – Судя по всему, она с самого начала не собиралась задерживаться в Кале!

Я невольно подумал, предвкушая скорое обнаружение исчезнувшего письма, что это только облегчало мою задачу. Я понимал, что такое счастливое стечение обстоятельств было бы для меня слишком большой удачей, но надежда все же теплилась где-то в глубине моего опустошенного сердца.

Я вошел в темную комнату, окна которой были завешаны спущенными гардинами, а зеркала в простенках прикрыты черными покрывалами.

Постель была убрана богато, здесь же стояло глубокое кресло и небольшой диван. Возле него два столика, один повыше, другой пониже; несколько картин на стене; на мраморной столешнице – фарфоровый сервиз на две персоны.

Багаж графини Ольги все еще оставался нераспакованным.

Я подошел к столику, взял в руки фарфоровую чашку и начал ее вертеть в руках. На дне чашки все еще оставались следы от кофейной гущи.

– Оля кофе не допила, – всхлипнула Дарья Михайловна и опустила голову.

В углу напротив меня стояли английские столовые часы с курантами, в другом – красивая изразцовая печь с голубыми незабудками. На карнизе печи примостились два китайских болванчика, возле которых лежал кружевной мешочек – дамская сумочка в стиле а-ля Помпадур. На столике у окна – несессер, в котором лежали туалетные принадлежности, а также дамский альбом, заинтересовавший меня больше всего.

– Ну что же, Яков Андреевич, – сухо проговорила Дарья Михайловна, – вы можете приступать!

Я поставил чашку на стол, вновь осмотрелся и направился к нераспакованному багажу, оставив дамский альбом вместе с французской сумочкой, что называется, «на сладкое». Мне представлялось невероятным, каким образом Ольге удалось вынести столько вещей с затонувшего корабля! Видимо, мое удивление ясно читалось у меня на лице, так как Дарья Михайловна проговорила:

– Эти вещи Ольга привезла с собой в свой прошлый визит!

– А-а, – протянул я, – это многое объясняет…

– Тем не менее, вы, Яков Андреевич, собираетесь осматривать их, – сказала Дарья Михайловна с презрением. – Рыться в ее вещах…

– Ничего не поделаешь, – отозвался я, стараясь не обращать внимания на тот брезгливый тон, которым женщина произнесла последнюю фразу, и направился к багажу. Я перебирал ворох платьев моей бывшей возлюбленной около получаса.

Плиссированный линон, кружевные блонды, кембрик, жаконет, перкаль, муслин, батист и бархат… Мне казалось, что я чувствую дыхание Ольги в аромате восточных духов, ласкаю ее нежную кожу, касаюсь ее несравненных волос. Я застыл с одним из ее платьев в руках. Воображение уносило меня на своих блаженных волнах в царство грез.

– Что с вами, Яков Андреевич? – К печальной действительности меня вернул напряженный голос Дарьи Михайловны.

– Нет, ничего, – я словно очнулся, вернул платье на место и направился к печному карнизу с болванчиками.

В багаже Ольги Александровой царского письма к герцогу Артуру Веллингтону мне обнаружить так и не удалось. В дамской сумочке Ольги я нашел только маленький флакончик духов, два удивительно тонких платка из батиста и визитки на красивой бумаге, исключительно с ее именем.

– Ну что? Как успехи? – осведомилась Дарья Михайловна, наблюдавшая за мной с презрением. Я чувствовал, что ее неприязнь возрастает с каждой минутой.

– Пока ничего особенного, – признался я.

– А что, если не секрет, вы хотите найти? – прищурилась Дарья Михайловна. – У меня такое ощущение, что вы считаете Ольгу преступницей… Словно она не жертва сложившихся обстоятельств, а напротив, участница какого-то заговора!

Если бы только Дарья Михайловна знала, насколько она недалека от истины! Но я не стал ее просвещать. Зачем огорчать бедную женщину?!

Потом я взялся за дамский альбом. Здесь были любовные вирши неизвестных поэтов, несколько живописных пейзажей, опять же без подписей, оставивших их художников. Хотя я допускал, что Ольга и сама могла рисовать. Ведь я, увы, ее знал так мало! Один из рисунков меня особенно заинтересовал. Это был портрет самой графини Александровой, выполненный в довольно талантливо.

– Кто написал этот портрет? – осведомился я у Дарьи Михайловны. – Кому позировала графиня?

– Подождите, дайте-ка посмотреть! – Дарья Михайловна взяла из моих рук альбом и поднесла его к свету.

На листе бумаги была изображена улыбающаяся Ольга в соломенной шляпке. Графиня держала в руках маленькую собачку. Ее взгляд казался живым, и мне снова сделалось не по себе от того, что она умерла. К тому же, как я подозревал, насильственной смертью.

– Ну, что вы думаете? – поинтересовался я осторожно, по истечении минут пятнадцати.

Дарья Михайловна с огромным вниманием рассматривала альбомный портрет.

– Не знаю… – задумчиво протянула она. – Этот художник, должно быть, знал Ольгу очень хорошо, раз сумел в точности передать ее черты, фигуру и настроение. Ольга сама иногда баловалась живописью, – призналась Дарья Михайловна. – Но так написать чей-либо портрет она бы никогда не смогла!

– Ну, – мрачно заметил я, – по крайней мере, можно констатировать, что это – не автопортрет! А кто его автор, один бог знает! – Мне казалось, что Ольга даже с того света, с альбомного листа издевается надо мной.

– Я не понимаю вашей иронии, – проговорила в ответ Дарья Михайловна. – Вот, посмотрите, – она перелистнула страницу, – это портрет ее подруги Лизы Данилиной! Ее Оленька изобразила сама. Разве не чудо?

Я перевел взгляд на рисунок, выполненный в карандашом. Он на первый взгляд казался очаровательным, но сильно проигрывал в сравнении с предыдущим.

– О да! – согласился я. – Прелестно! Так вы говорите, это – Лиза Данилина?

Я немного напряг свою память. Мне это имя показалось знакомым. Невольно у меня появилась мысль: а не Лиза ли провожала Оленьку на фрегат? Что, если это и есть та самая женщина в бархатной тальме, о которой упоминал в разговоре капитан Рональд? Тогда ей наверняка должно было быть что-то известно, если не о противоправительственной деятельности Александровой, так хотя бы о ее сомнительном кавалере!

– Да, – кивнула Дарья Михайловна. – Лиза была самой близкой подругой Ольги, – печально проговорила она.

– Давайте посмотрим дальше, – предложил я хозяйке дома и сам перелистнул очередную страницу в альбоме.

На ней тоже красовались стихи, но на этот раз они были подписаны двумя каллиграфическими заглавными буквами: «А» и «В». Но мне показалось, что один из листов в этом альбоме вырван. Мне оставалось только гадать, что на нем было написано или изображено.

– Вы не знаете человека с такими инициалами из числа Оленькиных знакомых? – спросил я.

– Кажется, нет, – пожала плечами Дарья Михайловна. – Но я никак не пойму, какое отношение это может иметь к несчастному случаю?!

– Может, и никакого, – легко согласился я. – А не было ли в альбоме еще какого-нибудь портрета? Вам не кажется, что здесь не хватает листа?

– Пожалуй, – с сомнением протянула Дарья Михайловна, внимательно рассматривая неровную линию у самого переплета. – Мне кажется, здесь был еще один рисунок в карандаше, но Ольга мне его не показывала. Я только видела, как она трудилась над ним!

– Жаль, – отозвался я, отложив в сторону альбом.

Затем я осмотрел постель покойной графини, несессер и несколько книжек на полке, но так и не обнаружил ничего интересного. Я хотел уже было уходить, как мне пришла в голову мысль заглянуть за картины. Мой-то собственный тайник был умело припрятан за картиной Гвидо Ренни. Почему бы и Ольге не спрятать письмо за каким-нибудь из пейзажей?

– Боже мой! Что вы делаете?! – всплеснула руками Дарья Михайловна, когда я начал отодвигать картины и снимать их со стен.

– Пытаюсь обнаружить хоть что-нибудь, – невозмутимо ответил я.

Вдруг, моя рука нащупала на шелке что-то вроде бумаги. Я вытащил из-под золоченой рамы длинный конверт.

– Ну, наконец-то!

– Что вы сказали? – поморщилась Дарья Михайловна.

– Письмо, – произнес я с надеждой в голосе, которую не смог скрыть.

– Не собираетесь же вы прочесть его, Яков Андреевич?! – воскликнула Дарья Михайловна с искренним негодованием в голосе. – Тело Ольги не успело остыть, похороны состоятся только завтра, а вы уже роетесь в ее вещах, просматриваете альбомы, читаете письма… Я глазам своим не могу поверить!

– И все это с вашего позволения, – заметил я, распечатывая конверт. Однако надежды в моем голосе уже не было слышно.

Я успел рассмотреть, что это было вовсе не то письмо, которое я искал. Содержание его было таким:

«Увидимся сегодня! Время идет, а дело никаких отлагательств не терпит! Я надеюсь, что вам, моя милая графиня, удалось справиться с вашей миссией. Люблю вас по-прежнему. Искренне Ваш А. В.»

– С какой еще миссией? Что это все значит? – вскричала взволнованная Дарья Михайловна. – Бред какой-то! Галиматья! Полная чушь!

– И впрямь, – протянул я задумчиво, – не слишком-то похоже на «вирши» какого-нибудь влюбленного!

– Да в чем же она была замешана?! Упокой господь ее душу! – потрясенная женщина опустилась на кресло.

– Откуда же мне знать? – пожал я плечами, пряча письмо за пазуху.

* * *

Я вернулся в гостиную, где меня с нетерпением ожидал мой Кинрю. Ему было достаточно одного взгляда, брошенного им в мою сторону, чтобы обо всем догадаться. Такое разочарование было написано у меня на лице.

– Яков Андреевич, с вами все в порядке? – осведомился мой ангел-хранитель.

– Вполне, – хмуро ответил я, поглядывая на часы.

Мне хотелось успеть еще подготовиться к опознавательной Ложе, которая должна была состояться завтра. И что я только скажу герцогу Веллингтону? Что у меня украли письмо? Что я поставил под удар судьбы нескольких стран? Захочет ли он сотрудничать с нами, если австрийцы окажутся в курсе закулисной игры Императора Александра?

– Вы торопитесь? – спросила Дарья Михайловна, проследив за моим взглядом. – Вас завтра ждать на похоронах?

– Разумеется, – кивнул я. – К тому же я еще хочу увидеться с вашей горничной.

– Вы уже упоминали об этом, – сухо проговорила вдова.

* * *

В помещении Ложи царил полумрак. Горели только несколько свечей возле черепа. Евангелие было открыто на нужной странице, Кресло Великого Командора скрывалось за тяжелым, пурпурным балдахином, расшитым золотыми крестами. Венчала его золотая корона двуглавого орла с распростертыми крыльями. В своих сжатых когтях орел сжимал меч возмездия. Здесь же стояла символическая лестница с четырнадцатью ступенями. На столе лежали: корона, золотой ключ, боевая секира и крест с изображением святого апостола Андрея Первозванного. Он должен был служить напоминанием о клятве: «Распространять учение Вольных Каменщиков, не щадя своей жизни».

Ко мне вышел рыцарь в коротком черном далматике с восьмиугольным крестом на спине. Его лицо прикрывала черная широкополая шляпа. В руках незнакомец держал фонарь. Когда свет от фонаря упал ему на лицо, я узнал в нем адъютанта герцога Веллингтона – Бингли. Он расстелил передо мной ковер, расшитый символическими знаками, соответствующими тому градусу высшей премудрости, в какой я к тому времени был моими братьями посвящен.

Затем еще несколько человек принесли три ковра с другими знаками. Теперь я должен был отличить подлинный ковер от подложных, что я и сделал без особенного труда. Я отобрал два ковра, принадлежащие к моим степеням.

Потом я подвергся проверке в знании шести знаков, трех прикосновений, одного священного слова и трех проходных, соответствующих моей орденской степени. В силу известных обстоятельств и данной мной клятвы я не стану их называть.

Сама опознавательная ложа не столько занимала меня, сколько предстоящий сложный разговор с Артуром Веллингтоном.

Наконец, председатель ложи провозгласил:

– Братья, мы должны поздравить себя с тем, что узнали одного из наших товарищей!

В этот момент я вздохнул с некоторым облегчением, хотя и не сомневался в том, что английские масоны меня признают.