Электронная библиотека » Александр Асмолов » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Пика"


  • Текст добавлен: 15 августа 2017, 12:00


Автор книги: Александр Асмолов


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– И какая цель?

– Шумихой обычно отвлекают от главного. Возможно, цейтнот. Кто-то близко подобрался. Вот и пытаются сбить со следа, подставить кого-нибудь…

– Стоп! – Дина подняла указательный пальчик с маникюром темного лака. – А, ведь, ты прав. О панамской Circe стало известно случайно. В прошлом августе наш ЦБ отозвал лицензию у банка «Столичный гарант», где были счета «ИНФАНТ», через которые Васильков работал с Crazy Dazy и клиентами. Ему пришлось открывать счета в новом банке. При оформлении документов он узнал, что владелец московской собственности поменялся. Якобы Орлов переоформил все сертификаты своей недвижимости на господина Джонсона из Соломоновых островов. При этом акции «Дэзи» оказались у владельца офшорной компании Circe на Кипре. Цена сделки десять тысяч долларов. Налог и пошлина оплачены. По просьбе нового владельца, Crazy Dazy продолжила выполнять только переадресацию финансов и отчетности. За небольшую сумму. Никого не смутил то факт, что актив, приносящий ежемесячно не менее семи «лимонов» продан за десять штук. Все выполнено согласно добровольному желанию участников сделки и оформлено строго по закону.

– И фотография господина Джонсона в договоре отсутствует. Только подпись.

– Ты зна-ал… – пропела ангельским голосом женщина с карими глазами.

– Меня смущает тот факт, что у Орлова был свой банк в рамках Холдинга. Через «Багратион» проводились все расчеты с торговыми площадками «Паленке», зарубежными офисами, финансировались закупки на склады, велись расчеты с персоналом через его пластиковые корточки… Он его что, тоже продал?

– Ты знал… – повторила женщина с короткой стрижкой.

– Тогда этот рейдерский захват очень похож на месть разъяренной жены, оставленной без половины от миллиарда долларов, которую ей должен был бы присудить Лондонский суд… Рискну предположить, что Орлов примчался в Москву по вызову Василька, сразу после того, как тот узнал о сделке с господином Джонсоном.

– Точной даты приезда не знаю.

– Уверен, что так и было. Потом Дмитрий Николаевич устроил публичную порку всем менеджерам «ИНФАНТ» и выгнал без выходного пособия. Во главе с Васильком.

– Добавлю, только, что была создана новая фирма «ОРЕОЛ», объявившая, что будет бороться за возврат собственности Орлова, так как считает себя правопреемницей «Паленке». Ее адвокаты начали стучать во все двери и звонить во все колокола, пытаясь доказать незаконность сделки с новым владельцем недвижимости. Орлов приказал восстанавливать документы на собственность, и улетел в Лондон.

– Сдается мне, что это еще не конец истории, – увлеченный Сава неаккуратно наполнил рюмочки.

– Представь себе, что не прошло и месяца, как в офис «ОРЕОЛ» нагрянул ОМОН с группой следователей из Чечни. Оказывается, в одном из схронов боевиков вместе со складом оружия и взрывчатки обнаружили документ, подтверждающий факт финансирования фирмой «ОРЕОЛ» незаконных бандформирований. Бланк и печать были подлинными. Согласно постановлению прокуратуры, изъяли всю документацию и опросили сотрудников.

– Но ничего не нашли.

– Не подсказывай, – она заискивающе улыбнулась. – Лучше подумай, куда Орлов мог спрятать бумаги, ведь они ему теперь ни к чему.

– Так во-от зачем я здесь… И тебе не дает покоя «золото Паленке».

Портрет

Пика просыпался тяжело, словно выбирался из глубокой черной ямы. Вновь и вновь заставлял себя карабкаться вверх к свету, и опять соскальзывал. Привычка просыпаться по строгому расписанию зоны прочно засела где-то в подкорке, но тело не слушалось. Разомлевшее от делового ланча, перешедшего в романтический ужин, оно цеплялось за любую мелочь, убеждая сознание остаться в том блаженном состоянии, когда можно бесконечно наслаждаться свободой, вкусной едой и соблазнами красивого женского тела. Всю дорогу из Красноярской тайги бывший зэк строил планы возвращения к позабытой прежней жизни, но все варианты разом рухнули от встречи с Диной. Простые инстинкты легко преодолели сопротивление разума, задвинув в какой-то дальний угол казавшиеся теперь наивными прожекты по поводу новой жизни.

Какой-то наглый голос в сознании посмеивался над робкими попытками проанализировать ситуацию, расставить акценты, наметить план действий. Этот голос напоминал уверенные интонации авторитета по кличке Хан. Они были просты и очень логичны, потому казались единственной правдой жизни: «Живи сейчас, бери лучшее, читай знаки»

Наверное, поэтому Хана все признавали лидером. Он подчинял себе окружающих не столько физической силой, которая ощущалась в каждом его движении, сколько изнутри, точно угадывая проблемы собеседника, тут же давая им четкое определение и дельный совет. Он помогал ответить на самые важные вопросы, терзающие душу, или наладить нелегкий быт в лагерной зоне, затерянной в глухой тайге.

– Не надейся, что тебя там ждут, – напутствовал он Пику на прощание. – Не строй иллюзий, что ты кому-то нужен. Живи сам, читай знаки и прикуп будет в масть.

С этим трудно было спорить, а, скорее, просто не хотелось. Было острое желание впитывать в себя удовольствия, которых ты был лишен целых девять лет. Сознание того, что за окном спит, утонув по колено в снегу, яблоневый сад, и ты, если захочешь, можешь в любой момент выскочить на крыльцо и пробежать по этому нетронутому снегу. Никто не окликнет, не вскинет автомат, не выстрелит в спину. Сознание того, что это можно сделать сколько угодно раз, и рождало ощущение свободы. Пьянящей и поглощающей все мысли о чем-то ином.

Незнакомый запах женщины еще остался в смятых простынях, и можно было перекатиться на ту половину широкой кровати, где она еще недавно спала. Обнаженная, доступная и фантастически притягательная. Даже в ее отсутствие нечто витало рядом. В такие минуты верилось, что эзотерики не зря говорят о ментальном или астральном телах человека. Они не покидают обоих после близости, ибо духовное выше физического. Просто об этом мало кто рассуждает. Наши иные тела тонкого плана можно еще долго ощущать, но это доступно тем, кто не торопится.


Неожиданно возникло желание проверить холодильник. О, это было привилегией только свободного человека, и Сава решил немедленно проверить, доступно ли это ему. Он резко вскочил с кровати, отметив про себя, что еще по привычке наклоняет голову, чтобы не зацепить верхние нары. Это показалось таким забавным, что бывший зэк рассмеялся. Не став искать халат, наспех брошенный где-то вчера, он голышом прошлепал босиком на кухню.

Чудо цивилизации тихонько заурчало, едва Пика открыл пухлую белую дверь. На внутренней стенке булькнула минералка. Ее живительная влага скользнула внутрь, принося удивительное наслаждение. Тарелки с остатками вчерашнего пиршества были аккуратно накрыты и расставлены стопочками заботливой женской рукой. Бывший зэк жадно открывал каждую и что-то отправлял в рот. Совершенно по-детски радуясь тому, что он вправе сделать это сколько угодно раз, не контролируя, что или кто находится за спиной.

– Боже, какое счастье! – мелькнуло в сознании бывшего художника. – Живи сейчас, бери лучшее, читай знаки…

Вот она долгожданная свобода. От этой мысли хотелось кататься по полу и поскуливать от охватившего чувства, названия которому так никто и не придумал, ибо правильно сформулировать смог бы только тот, кто девять лет ни за что, ни про что, чалился на зоне в глухой тайге Красноярского края.

Неожиданный звук вырвал Пику из состояния эйфории. Незнакомая мелодия вызова сотового телефона была настойчивой. На тумбочке у кровати на большом экране блестящего аппарата подмигивали цифры номера входящего звонка.

– А-алле, – он вдруг расхохотался от промелькнувшей мысли.

– Ты чего там? – непривычный «электронный» тембр голоса Дины оборвал его смех.

– Да… Вспомнилась сценка из фильма про Ивана Васильевича, где он впервые увидел магнитофон. Вот я примерно также стоял и смотрел на этот экран… Это был твой номер?

– Мой… Извини, если разбудила. Часа через два приеду. Хотела спросить, тебе рыбу приготовить или мясо?

– И то, и другое! – опять рассмеялся он.

– Сав, ты что, уже принял с утра?

– А можно? – он опять рассмеялся.

– Будешь баловаться, заставлю мыть посуду.

– Я ее начисто вылижу, – он не мог сдержать накатившей на него идиотской радости. – Чисто-пречисто. Чес-с-с слово!

– Ладно, – было слышно, как она тоже рассмеялась, – только дачу не спали.


Пика застыл над туркой, наблюдая за процессом. Шапка свежемолотого кофе медленно погружалась в готовую закипеть воду. Приближался момент истины. Когда на темном фоне начало разрастаться светлое пятнышко пенки из мелких пузырьков, он перестал дышать, чтобы не вмешаться в предсказание. Через пару секунд картинка сложилась. Художник сразу догадался. Это был силуэт детской головки с волосами, стянутыми хвостиком на затылке… Полинка!

Дочка была единственной ниточкой, связывающей бывшего зэка с тем, ушедшим в прошлое миром. Даже не ниточкой, а тоненьким едва приметным волоском. Еще не оборванным окончательно. На зоне он обычно гнал прочь мысли о Полинке-пылинке, чтобы от бессилия и злобы не поставить точку, ибо ничто реальное их уже не связывало. А теперь вдруг те далекие годы явственно возникли из глубин памяти, растревожив его душу….


Он вырос в маленькой деревушке под Смоленском, где и школы-то не было. Ходил до десятого класса стремя погодками в соседнюю Ручьевку. Все свободное время что-то рисовал, заполняя одиночество работай над пейзажами и портретами. Постепенно детское увлечение стало смыслом его жизни. Родители рано погибли. Дед заменил и отца, и мать, но рассказывал о них мало, только повторял:

– Жили всегда вместе и ушли вместе. Судьба…

Сава с детства любил закаты. Прощание со светилом всегда наполняло его размышлениями о главном в жизни. Он забывал обо всем, погружаясь в какое-то гипнотическое состояние, впитывая последние лучи солнца. Не то, чтобы это всегда были мысли о смерти. Нет. Просто в этот момент он не мог думать о чем-то поверхностном. Тонкая грань перехода из светлого мира в темный была подобием портала в мир иллюзий. Частенько именно так в его душе рождались замыслы новых картин.

Он оказался в Суриковском сразу после окончания Ручьевской школы, и первое время никак не мог обрести в шумной столице то душевное равновесие, без которого писать что-то стоящее немыслимо. Благо, ему везло на хороших учителей. То ли он находил их, то ли они высматривали пытливый взгляд собрата в толпе, но так было всегда. Константиныч, как первокурсники звали своего преподавателя классической живописи, почувствовал это смятение и отпустил пацана на натуру вне плана. Так Сава открыл для себя Петрицу. Случай или судьба привели его на берег тихой речки Подмосковья, но в тот день появилась четкая уверенность, что когда-нибудь у него здесь будет свой дом.

Неожиданно для себя уверовав в свой талант, стал одним из первых учеников. Потом – знакомство с однокурсницей Машенькой. Ихбурный роман. Противостояние семьи столичного профессора, растившей умницу-красавицу не для какого-то аборигена. Их тайный брак и мытарства по обшарпанным съемным квартирам. Ее самопожертвование и его гениальные картины. Вечный поиск денег на холсты, краски и выставки. Вопрос пятилетней Поленьки к папе – «Мы что, нищие?» был последней каплей. Они развелись. Маша с Полинкой ушли к теще, куда дорога для подающего надежды художника была заказана.

Потянулись серые будни полные одиночества и безденежья, но, однажды утром, заваривая кофе, Сава увидел знак пирамиды «Змеиного города» майя. В тот день его приняли на испытательный срок в «Паленке». И все закрутилось! Интересные проекты, работа до одури, хорошие деньги, командировки, недельные отпуска в Европу. Он даже построил свой дом на берегу маленькой речушки со смешным названием Петрица. Было все, о чем мог бы мечтать любой молодой художник без родственников и связей в Москве. Не было только семьи. Сава скучал по дочке, и еще больше погружался в работу, чтобы заглушить эту боль.

Потом случилась странная история – Орлов срочно улетел в Лондон. Ходили слухи что ему угрожали. Руководство холдингом временно перешло к одному из Генеральных. Он пытался играть роль шефа, но безуспешно. Жизнь в «Паленке» резко замерла, и каждый стал потихоньку заниматься своим делом. Сава взял отпуск, собрал свои картины и устроил выставку, окунувшись на пару недель в то удивительное время, когда можно думать только о живописи… Тогда-то и произошло еще одно событие.

Уже неделю он ночевал не в съемной столичной квартире, а в своем доме на Петрице, что обычно бывало крайне редко. Сава любовался закатами над речкой и думал о новых картинах. Строил планы и наслаждался жизнью свободного художника. Однажды за утренним кофейным ритуалом пришел знак.

Детский профиль с волосами, затянутыми в узел на затылке.

Вечером назойливый звонок сотового телефона распугал все мысли о новой картине:

– Алле, – недовольно буркнул Сава.

– Извини, если не вовремя, – после некоторой паузы прозвучало в ответ.

– Маша?

– Спасибо что узнал, – в ее голосе чувствовалось волнение. – Смотришь на закат?

– Д-да, – он машинально махнул рукой, словно отгоняя наваждение. – Что-то случилось? Полина?

– Успокойся, Скворцов, – небольшая пауза подсказывала, что собеседница курит. – Бывшие жены иногда звонят просто так.

Она что-то хотела еще сказать, но сдержалась. В наступившей тишине был слышен шум города за окном, который словно говорил, что жизнь никогда не останавливается и течет сама по себе. Как вода в спокойной Петрице.

– Смотришь на свой любимый закат? – он почувствовал ее грустную улыбку.

– Да.

– Скворцов, ты так и не научился разговаривать с женщинами, – вспыхнула, было, собеседница, но сдержалась от дальнейших нравоучений. – Мы с Полей были на твоей выставке. Вот, собственно, почему и звоню.

– И как? – едва выдавил он из себя.

– Хорошо. Ты не изменил себе. Все такой же романтик.

Они помолчали. И чем дольше затягивалась пауза, тем томительнее она казалась.

– Я видела ее, – не сдержалась и первой нарушила молчание женщина.

– Кого? – он попытался сделать вид, что не понимает о чем речь.

– «Девушку на пляже»…

У него перехватило дыхание. Картина «Девушка на пляже» была любимой работой Савы, он написал ее по памяти о их последней поездке на берег Петрицы. Они еще любили друг друга, но понимали, что разлука неизбежна. Это был день прощания. Они расставались со своей любовью, со всем, что связывало их шесть лет. Очевидно оба подарили тогда друг другуосталась без самые искренние и нежные слова и ласки. Все это он выразил в картине «Девушка на пляже», и зрители подсознательно воспринимали это, не зная всей истории.

– Ты знаешь, – ее голос донесся, словно из прошлого, – Полина узнала меня на этой картине. Сразу. Едва увидела ее на выставке. Я ей никогда не рассказывала о нашем последнем дне на пляже, но она почувствовала. Потом всю ночь ребенок рыдал у себя в комнате и никого не подпускал к себе. А утром, когда муж уехал на работу, подошла ко мне и так нежно обняла, что у меня слезы навернулись. Я и не заметила, как она выросла. Мы долго стояли с ней обнявшись у окна. Потом она мне и шепчет:

– Тебя так никто не будет любить, как папа…

Потом они помолчали вдвоем, каждый по-своему вспоминая утерянное. Сава уловил намек на трудности во втором браке, но развивать тему не стал. В одну речку, нельзя войти дважды. За два года, прошедших после развода, он лишь несколько раз виделся с дочкой. Теща стояла насмерть, заградив своим мощным телом путь к «несчастной внучке от этого аборигена», и было ясно, как день, что никакая сила не сможет изменить отношение родителей к прибывшему в столицу из Козыревки.

Прошел еще год, и в один пасмурный день его арестовали на съемной квартире. Предъявили обвинение в убийстве бывшей жены. Как он ни брыкался, суд вынес строгий приговор. Учитывая, что преступление совершено впервые и есть положительные характеристики, Сава загремел не на всю пятнашку, а «только» на девять лет.

Позже, обсуждая случившееся с Ханом на зоне, Сава открыл для себя, что страна за двадцать лет перестроилась и стала жить по закону «человек человеку волк». Социальная справедливость и всеобщее братство осталось где-то в школьном прошлом. Все покупалось и продавалось, все стало платной услугой. Кучка беспринципных людей с двойным гражданством реализовала свои политические амбиции, дорвавшись до власти. Как всегда, чужими руками. Даже на зоне немалая часть осужденных разделила его судьбу. Возможно, когда-нибудь Сава сможет узнать, кто и зачем подставил его, но Хан сразу заявил, что в его истории замешаны деньги и столичная квартира родителей убитой Маши. К бабке не ходи.

Где и как воспитывалась Полинка после убийства ее матери, Сава так и не узнал. Все его письма вернулись в колонию с надписью «адресат выбыл». Сейчас дочке должно быть восемнадцать. Кто он ей теперь? Единственное письмо, которое художник получил на зоне, было от соседа по дому на Петрице. На его даче был пожар. Заключение полиции было коротким – бомжи залезли в пустой дом и были неосторожны с огнем. Все сгорело дотла. Сейчас никто и слушать его не станет по этому поводу. Выходит, что в той жизни от него не осталось даже воспоминаний, только «дела» в каком-нибудь архиве.


Нетронутая турка с давно остывшим кофе и пустая чашечка белого фарфора были безмолвными свидетелями размышлений Савы Скворцова, сидевшего в чужом халате уютной дачи женщины с короткой прической и умным взглядом. Вчерашнее событие уровняло их судьбы с Орловым. Они оба теперь ничего не значат в этой жизни. Странно, но Сава как-то по-особенному относился к Дмитрию Николаевичу. Они не были в дружеских отношениях, но многие его слова и дела воспринимались, как наставления. Да и Хан, при всей сложности их отношений тоже как-то по-отечески опекал бывшего художника. Возможно, судьба подобным образом компенсировала пацану из Козыревки потерю родителей в раннем детстве.

Вылить остывший кофе, который показал ему контур детского профиля с волосами, затянутыми в узел на затылке, Пика не посмел. Перелил его в чашку побольше и стал прохаживаться по комнатам. Кроме кухни и спальни он еще нигде не был. На первом этаже нашлась большая гостиная и кабинет с библиотекой во всю стену. На втором этаже располагалась вторая спальня поменьше и комната, вполне подходившая для детской, но пустая. Сава вернулся в кабинет, где на солидном дубовом столе заметил фотографию пожилого мужчины среди березок. Снимок был явно старый, но в новой дорогой рамке. Лицо мужчины бывшему художнику понравилось. Что-то в нем было привлекательное. Несколько минут Пика разглядывал его и понял, что борется с желанием нарисовать портрет с этой фотографии. Так у него иногда бывало. Только, вот, на зоне раздобыть хорошую бумагу и карандаш стоило соответствующих услуг. Там царил бартер, а тут, словно нарочно, на столешнице лежала стопка финской бумаги, а в приборе для писем отточенные карандаши.

Сава отбросил все сомнения и примостился у окна. Скромное полуденное зимнее солнце не давало тени и не напрягало зрение. Увесистая книга в глянцевом твердом переплете стала мольбертом. Изголодавшиеся пальцы сами принялись за дело. Через какое-то время он погрузился в работу настолько, что забыл где он и как сюда попал. В такие минуты автору казалось, что он общается с моделью. У Савы и прежде такое случалось. Окружающий мир вдруг исчезал, а каждый штрих карандаша придавал рисунку такие черты, что портрет оживал для художника. Руки сами что-то добавляли, и он начинал то ли слышать, то ли считывать информацию с листа.

Еще в Суриковском профессор, которого они уважительно называли меж собою Константиныч, иногда упоминал на лекциях о таком родстве душ автора и модели. В клубе йоги он тоже увлекался методикой развития внимания и восприятия, что позволяло лучше вникать в особенности характера при работе над портретом. Смешно вспомнить, но в библиотеке на зоне он нашел труды по психотехникам, опубликованным в двадцатых годах прошлого века, когда многие в голодной стране Советов увлекались эзотерикой и потусторонним. Как и когда эти книги попали в ту библиотеку и почему сохранились, осталось загадкой, но Сава их с интересом не то что прочитал – проштудировал. Времени пробовать и оттачивать, описанные неизвестными авторами упражнения и методы, у Пики было предостаточно.

– Забавно… – Сава вздрогнул от прозвучавшей в голове фразы.

– Хороший коньяк нужно пить осторожно, – подумалось бывшему зэку, – а то привидится черт знает что.

– Давненько я не брал в руки шашки, – не скрывая иронии произнес тот же незнакомый голос.

– Я не играю в шашки, – на всякий случай подумал Сава.

– Это я к слову… Шалю значит… А, вот, коньяк давненько ни с кем не обсуждал.

Пика не проронил ни слова, стараясь понять, что происходит.

– Чего замолк-то? – обиделся голос. – Плесни коньячку, да обсудим. Мне врачи запретили употреблять, а поговорить можно.

Художник аккуратно положил почти законченный портрет и пошел на кухню. В абсолютной тишине налил рюмочку коньяку. Посомневавшись немного, нарезал тонкими ломтиками лимончик и достал блюдечко с остатками салями. Все поставил на поднос. Получилось аппетитно. Пока возвращался в кабинет даже сглотнул. Широкий подоконник словно специально был сделан для такого случая. Примостив на него поднос, Пика принялся дорисовывать портрет. Прислушался. Тишина…

– Глюки, – подумал он и улыбнулся.

– Ну, не томи, брат, – все тот же голос напомнил о просьбе.

Автор, не выпуская карандаш, осторожно взял рюмочку, чокнулся с портретом и пригубил.

– Хеннесси? – почти нараспев, с нескрываемым удовольствием прошептал голос.

– Точно, – Сава для верности кивнул и закусил сначала лимончиком, а затем салями.

– Давай до дна! Это брат, дорогого стоит. Только не бросай рисовать, а то пропадаешь…

Еще несколько раз бывший зэк бегал к холодильнику за боеприпасами, пока в голове не зашумело. Сначала посторонний голос стал невнятным, а затем и вовсе пропал. Портрет был закончен, и в кабинете стало как-то одиноко. Сава поставил все на место и вернулся на кухню. Спрятать куда-нибудь свою работу, было как-то совестно, и он примостил портрету телевизора. Оценивающе присмотрелся. Получилось неплохо.

– М-да, давненько я не брался за карандаш, – с удовольствием подумал автор.

Никто не ответил. Только пожилой мужчина загадочно улыбался краешками губ, зная, что его разглядывают.

– И вот что интересно, – неожиданно для себя вслух произнес автор. – У меня было такое пару раз, но я списал это на чрезмерное напряжение. Когда за день намаешься, под утро и не такое случиться может.

– Это ты о женщине? – в дверях улыбалась Дина. – С этого места поподробнее.

– Слушай, ты где пропадаешь, – как ни в чем не бывало затараторил Сава, – есть хочется… Я давно круги около холодильника нарезаю. Спрашиваю его, а он молчит, как партизан.

– Мог бы и позвонить мне, – подсказала женщина с короткой стрижкой.

– Извини, я еще не адаптировался… У нас там эти штуки не работали. Проще было дойти до кого-то и спросить.

– А что это у нас коньячком пахнет? – она укоризненно покачала головой. – Я с мороза еще в прихожей приметила.

– Так это за упокой души, – быстро соврал Пика. – Орлов любил пропустить по рюмочке. У него в ВИП-зоне кухонька приличная была, всегда официант и повар дежурили… Пусть земля ему будет пухом.

– Ладно, находчивый ты, наш, – строгий взгляд окинул бывшего зэка. – Пора отвыкать от халата.

Умелые женские руки быстро собрали на стол, поставили что-то вкусное разогреваться. Жизнь заполнила кухню новыми запахами и разговорами. Вскоре появился Сава, смущенно разглаживая на себе новенькие джинсы и рубашку.

– Угадала с размером? Ну-ка повернись. На человека стал похож. Руки мыть и за стол.

Саве стало как-то легко и уютно в этом доме, словно он бывал тут сотни раз, а хозяйка примечает его не первый год.

– За тебя! – он решился на тост. – Спасибо за подарки. Мне очень приятно.

– Ух, ты… – Дина только сейчас заметила портрет, сев на диван, аккурат напротив него. – Твоя работа?

– Извини, я наткнулся на портрет Игоря Михалыча в кабинете и не удержался.

Женщина с короткой стрижкой промолчала, подняв на художника удивленный взгляд.

– Если не нравится, я порву, – вскинулся Сава, но она жестом остановила его. – Н-не очень получилось… Да?

– Откуда ты знаешь его имя?

– На обороте написано.

– Не ври. Нет там никакой надписи. Я сама в фотоателье заказывала эту копию со старой фотографии.

– Значит, догадался… Ему такое имя очень подходит. По внешности.

– Пика, не лепи горбатого. Ты что копался в столе? Впрочем, там никаких писем нет.

Они ели молча, искоса поглядывая друг на друга. Первым не выдержал Пика. Он скорчил плаксивую рожицу и стал скрести ногтем по скатерти, приговаривая:

– Прости меня, Диночка. Прости великодушно. Я книжки полистал и догадался. Хотел сюрприз тебе сделать, но неуклюжий я.

Вечно все порчу.

Она упорно молчала, не поддаваясь на такую уловку.

– Я всю посуду уберу. Вымою. Вылижу. До блеска. Аккуратно. Ничего не разобью. Я отработаю. Чес-с-с слово!

– До блеска? – она подняла на него красивые карие глаза.

– Я мигом, – Пика кинулся, было, собирать тарелки.

– Да я не о посуде, балда…

В нависшей тишине бывшему зэку казалось, что над ним посмеивается даже портрет.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации