Текст книги "Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 1"

Сложность вопроса христианства заключается в нарушении установленного правила, сакраментальности единобожия – в Триединстве Бога: Бог – живой, и потому Он нарушает правило (закон), которое есть фактор гармонии, целостности – отчужденность от Бога, которое мертво и которое Он и разрывает. Сакраментальностью единобожия пронизан Ветхий Завет, но это же положение присутствует и в мистицизме, с тем лишь различием, что Бог это определение скорее простоты, чем сложности, т. е. Он, с одной стороны, «не сущий» – «до существующий» – окончательное совершенство, которое настолько просто, что неделимо, а с другой, заключающее в себе все и потому – «Единое». Казалось бы, представленная картина, «единое и неделимое», подходит для объяснения природы Бога, и люди ловятся на эту удочку, не понимая, что Бога, вообще, объяснить невозможно, а следуя вышеприведенным путем лишь становятся на стезю природы гармонии, монотонного, ограниченного, узколобого образа. Поэтому, сколько бы философов и философий не существовало бы в мире, все будет сводиться, так или иначе, к одной позиции – всеобщей гармонии и её принципу «единения противоположностей». И поэтому, как ни парадоксально, мистическая философия фактически стала зеркальным отражением иудаизма, погрязшего в законничестве.

Эллинистическая философия могла бы прекрасно существовать и дальше в содружестве (прямо или косвенно) с иудаизмом если бы не христианская «напасть», которую надо было как то объяснить, и эллинисты, «засучив рукава», взялись за дело. Опираясь на древнее положение «пика научности высокой культуры» человечества – «единение противоположностей», они подошли к этому вопросу с позиции человеческой восприимчивости – «есть», и стали рассматривать Бога единым и неделимым, т.е. «Абсолютом», соответственно, Христос, таким образом, становился противоположностью – простым человеком. Дальше ставилась задача сделать Христа Богом. Фантазия закипела. Лучше всего на поприще религиозных фантастических (научно-фантастических) подгонок получилось, конечно, у александрийского теолога Оригена. Его концепция состояла во взгляде, что Сын – тварь, как и весь остальной мир, но поскольку в системе Оригена Бог – Творец по природе своей, который творит всегда, то в сущности невозможно провести границу между Творцом и тварью, между Богом и мирозданием, ибо и то, и другое вечно. Таким образом, Христос приравнивался к Богу-Творцу (впрочем, негласно и вообще все человечество) и, в то же время, Он не был Творцом, сохранялся принцип закрытости Бога, олицетворявший в эллинизме гармонию мира, а уже из «единения противоположностей», Бога и Христа, в результате их взаимодействия, объяснялось дальнейшее появление новой формы – Святого Духа.

Объяснение природы Троицы с точки зрения «единения противоположностей» стало своего рода гениальностью (впрочем, иного взгляда в эллинистической среде просто и не могло быть), с позиции механики объясняющая всё и потому вожделенным и для эллинизма, и для многих христиан, искавшие пути соединения с иудаизмом. Это-то «оригенальное» мировоззрение на гармоничную природу Бога взял на вооружение Арий, который, видимо, тоже был не равнодушен к гармонии бытия и имевший претензии на объединение христианства и иудаизма (а впоследствии, несмотря на гонения арианства, теологическая формула Оригена продолжала быть достаточно стойкой в христианской среде).

Арианская ересь, конечно, слишком сильно бросалась в глаза, почему была быстро пресечена, хотя она продолжала существовать и даже находить снисхождение-поддержку у восточных церквей, то отшельничество стало таким хорошо замаскированным сатанизмом, что до сих пор в этом элементе общественного организма не видят ничего предосудительного (даже несмотря на исторический пример положительной динамики государств порвавших с этим институтом), и монашеством уже на заре христианства стремительно распространилось на весь христианский мир (до реформации).

Достоинство пронизывает мир и по своему рассматривает деяние Христа, что Он совершил уничижение, чтобы человек обрел достоинство, притом не через принятие спасения, поскольку достоинство закрыто и ничего не принимает из вне, а, по примеру Христа, через собственное уничижение, получая, таким образом, на выходе идею достоинство уничижения, – если в мире светскости процветает невежественность, то религия смешанная со светскостью становится темнее светскости, приобретает степень высоты достоинства супердремучести.

Желая потрудиться на христианском поприще, быть показательным примером греховному миру, и, вместе с тем, жажда мученичества, как подтверждение своей веры, а также проявление уже и в христианской среде примет этого мира, заставляют людей уходить в отдаленные места, жить отшельниками, вести, на их взгляд, примерную, т.е. аскетическую жизнь.

Как известно институт монашества вышел «в свет» из той же Александрии, мира учености, и как ни странно история его «рождения» ведет все к тому же «единению противоположности». История появления монашества и цепкого его удержания позиций показывает, что в сознании людей, вплоть до современного времени, дух гармонии занимает не малую, а где-то вовсе и главную роль, что ж говорить о тех временах, когда знаниями устройством природы пользовалась магия, и само знание было магией. Когда ранние христиане знакомились с историей миссионерства Христа, они наталкивались на мысль самого Христа, что его последователи встретят на своем пути многие трудности. Для эллинов этот момент стал ударом озарения, поскольку для них всепрощающая милость была нелегко восприимчива. Вместе с этим явлением, идея гармонии в христианстве приобретает повышенное значение, т. к. Триединство в эллинизованном мире само по себе уже несет смысл единения, и потому христианство там стало сразу восприниматься религией супергармонии, т.е. христианство и гармония превратились в синонимы (удивительно, разрывающий гармонию, мир взаимозачета, в мировоззрении сам перешел в ранг гармонии). И таким образом, в христианстве дух гармонии начинает действовать сильнее, проявляться энергичнее, чем в других религиях. А дальше начинается откровенная мистика – перенос позиции гармонии на общество. Святой Дух, по эллинизму, появился в результате единения противоположностей – Бога-Творца и Христа. В переносе на общество, Святой Дух это духовная чистота, и чтобы добиться этой духовной чистоты в народе, следует также произвести единение противоположностей, которое состоит, соответственно, в их представлениях, из аскетического светлого и превалирующее страстями темного, из падшего общества – сгустку греха, и его противоположности чистоты, кроме того, противоположность также наблюдалась и в положении следования за грехом многих, а за чистотой немногих. Слиянием этих противоположностей христиане хотели добиться изменение общества (P.S.: – и они его добились – христианство стало приобретать признаки языческого мира…), и уже под эту идею необходимости подвижничества, и, в большей степени, одинокого подвижничества, в переносе на единого, что в глазах эллинистов становилось одиноким, т.е. в переносе на одинокого Бога, спасающего огромный мир, стали подгоняться слова Христа и апостолов, которые выдернутые из контекста, в самом деле, можно было трактовать подобным образом. В конечном итоге, все это подытоживалось наличием в Библии мест призывов к тернию и долготерпению, которое, в свою очередь, легко могло еще дальше передергиваться в положение необходимости долготерпения, что становилось, таким образом, аскетической нормой вообще всего общества, в философии скользкого ориентира находившее оправдание в позиции иллюзорности одиночества Бога.

Таким образом, «единство противоположностей» делает установку – для того, что бы мир изменить, христианам следует не проповедовать грешникам, а уйти из мира и жить подальше со своими идеями спасения И. Христом, и лучше всего вовсе исчезнуть в тюремно-подобном существовании. Как ни странно, идея подвижничества нашла широкий отклик в христианском мире, поскольку гармония фундаментом находилась в сознании людей, и теперь дополнением к непониманию некоторых слов И. Христа, а также стараниями апостолов призывающих к терпению, быстро вошла практика прямого коверкания смысла его выражений, укрепляя тем институт монашества, которое поднимает из глубины и укрепляет состояние упористых искателей не Бога, а т.н. духовной чистоты – достоинства, – достоинство состояния упадка, – в мире даже сложилась как бы христианская, но на самом деле нет более антихристианской поговорке – «Бог терпел и нам велел», – в действительности все наоборот, Бог терпел, чтобы человек был с избытком!

Это фантастическая глупость, даже животные умнее, сатана смеется над таким проявлением «творчества» ума – человеку, упрощенным языком, требуется естественное физиологическое облегчение, а его уверяют крепиться, поскольку такая интересная стойкость как бы приводит к духовному просветлению, которое есть в русской традиции возвышение, которое, таким образом, является впадением в старшинство-старчество, которое конечно модное на Руси, страны достоинства… Человеческая жизнь пронизана терпением, вследствие чего искажённым христианством оно было возведено в степень кумирства, замыканием на себе делая историю общества вечно испытывающей какие либо трудности (вся история России последнего тысячелетия), вместо того чтобы понять причину, обратиться к Богу, чтобы Он указал причину и выход из сложившейся ситуации, и, таким образом, сотворчеством ее изменить. (Но против такого положения восстал весь церковный мир. Например, такой известный человек как Сильвестр в своем Домострое указывает, что священники «имеют дерзновение у Господа просити добрых и полезных душам и телом нашим и оставление грехов и жизни вечныя»3232
  Домострой. Издал В. А. Яковлев. Второе издание. Тип. А. Шульце, Одесса, 1887, стр. 14.


[Закрыть]. Таким образом, получается, что обращение к Богу это вообще непростительное дерзновение для простых смертных, когда в Библии ясно сказано – «просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам…», т.е. обратиться к Богу может любой человек в любое время. Русское же священство в этом вопросе аннулировало Библию, а само обращение к ним должно быть с проявлением рабских наклонностей, по Сильвестру, «приподая к ногам их»). Христос пришел не с призывами терпеть страдание, а идеями избавления от страданий и их вечного терпения. Никто не призывает быть распущенным, но терпение – противоположность распущенности, и в структуре «единения противоположностей» они сливаются… – наяву воплощая «святое» распутство, к чему собственно Россия и пришла – Распутинщине…

Заблуждения подобного рода усиленно поддерживаются темными силами и являются скрытым и по-настоящему отличным способом увода людей от христианства. Монашество не просто переворачивает смысл деяний Христа – взятие на Себя грех мира, прощение даром – на противоположную трактовку, необходимости зарабатывания заслуг, или отрабатывания долга для приобретения прощения, что в целом между Богом и человеком ставит дополнительную преграду, Бог превращается в алчного накопителя истязаний человека, аннулирует уже существующее спасение обещанием спасения, но более того, в идее монашеского аскетизма достигается еще более глубинное отторжение Бога установкой, что своим усилием можно очиститься и приблизиться к Богу, – человек входит в полосу мистического перевоплощения себя в бога, наглядным проявлением чего является все более антирелигиозный мистическо-языческий характер общества, поддерживающего эти принципы: в стремлении обуздать пороки обуздывается жизнь, заложенная Богом, и потому подобные настроения культивируются Люцифером в борьбе с Творцом.

Монастырское устройство представляет собой внесение в христианство основ равнозначных основ буддизма, поскольку любой монастырь несет в себе отрешенность и самоуглубленность. Люцифер постарался перевернуть все в мозгу человека. Вместо радости о спасении и удовольствия от общения с миром, проповедования о Боге, вкладывается мысль необходимости грустной (подвижнической) отрешенности от мира. В буддизме и монастырском христианстве отрешенность противопоставляется, а потому культивируются силами абсолютного покоя, заповеди Бога, сказанной в Библии, «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею», т.е., другими словами, живите в общении друг с другом, в обществе, любите друг друга и владейте миром, т.е. используйте мир в своих целях – используйте свои возможности, вложенные в вас, для использования мира – подходите творчески в использовании мира – будьте творцами своего бытия – вы Мои дети, и делайте то, что делаю Я – творите, будьте Моими соучастниками. Таким образом, вместо радости, дружного общества, цивилизованности, познания сложности бытия и технического развития (приспосабливаясь к условиям мира), то, что задумал Бог, Люцифер вкладывает мысль необходимости обратного – ухода от мира, вечной грусти, и жить по старинке, – радоваться, а скорее гордиться своим примитивизмом, и уж тем более усложненным проявлениям, если они все же наконец достигнуты движением «через пень колоду». Состояние целостности лучше всего выражает монастырь, – здесь культ старины до матриархальных взглядов – целостности мира и гармонии бытия, здесь нет главных Божественных качеств – радости и творческого начала, здесь смирительная рубашка – главный символ психбольницы. Также обстоит положение вещей и с самоуглубленностью, что в монастырском христианстве и буддизме фактически совпадает по направлению вектора пути – отторжение Бога. В буддизме (мистическая) самоуглубленность это постижение гармонии мира, т.е. единение энергий мира. В христианстве самоуглубление происходит в сферу своих представлений в постижение своих возможностей с целью приближения к Богу (а в действительности к неким высшим силам), т.е. изначальное выстраивание отношений на уровне механики (зачета одобряемых Богом дел), достоинства механики, создавая тем атмосферу достоинства, чего и добивается Люцифер. Короче говоря, если в буддизме самоуглубление служит познанием мира как силовой установки, то в монастырском христианстве самоуглубление происходит для привидения в действие этой силовой установки, – своего рода – высший буддизм. И очень показательно, что именно в истории мира монастырского христианства буддийские наклонности будут очень распространены, а самый невежественный кусок которого построит государство фактически на принципах буддизма – мистического материализма…

С точки зрения христианизации, монастыри явились распространенными центрами самой наихудшей формой обращения населения в христианство, в своей массовости оставаясь в невежественном искаженном о Христе сознании, – скрытый девиз монастырства – во имя Бога против Бога. Несколько больше заслуг у монастырей в обычных мирских сферах. Монахи расчищали леса, осушали болота, строили дороги, выводили новые виды растений и пород скота. Монастырские школы давали начальное образование всем желающим. Монахи занимались переписью ценных рукописей, вели летоисчисление. Монастыри были убежищем для изгоев общества, нуждавшихся в помощи. Вместе с тем, с другой стороны, из-за своего аскетизма с идеями приближения к Богу у монахов появлялась духовная гордость. Целибат (т.е. безбрачие) препятствовал возникновению семей и воспитания достойного потомства, что больше приводило к утверждению разделений моралей монашеской и мирской. Обретая достаток, благодаря своей бережливости и рачительности, в последующих поколениях в монастырской жизни появилась лень, алчность и обжорство, порой копирующее не только народное, но уже и церковное состояние: и этот моральный упадок в обществе и его расслоение происходило тем больше, чем больше Поместная церковь поддерживала идею монастырского и в целом христианского аскетизма, т.е. борьбы, во имя приближения к Богу и приобретения милости. Конечным итогом мистической установки необходимости изнемогающей борьбы за духовную чистоту и последующей милости в европейской философии станет вирус мистической философии с мировоззрением на мир как на борьбу противоположностей, последствием чего станут две мировые войны.

РАССЕЛЕНИЕ ПРАСЛАВЯН

После ухода индоевропейцев с северной родины, происходило расселение их по Восточной Европе. Параллельно своему названию «арии» они стали прозываться по их северному культу – «сколотами», что значит «потомки солнца», «сыны солнца», или точнее – «сыны бога Целостность», а понятие «арии», в таком случае, подчеркивало особую близость к этому богу. Выражением «рус» обозначалась царственность северных земель, относившиеся к богу Ому. Впоследствии это закрепилось мировоззрением, что бог Ом есть Рус и осталось их внутренней памятью, передававшееся из поколения в поколение.

Заселение этого народа северных территорий уже простиралось от Западной Двины до Вятки, с захватом Центрально-Восточной территории Европы. Спокойное и хорошие условия существования позволяли ему довольно быстро увеличиваться в численности и дальше заселять огромные территории, отходя на запад и на юг, вследствие чего через небольшое количество времени сколоты расселились на огромные территории Евразии, от Вислы до Волги, в чем им в этом время никто не мешал.

Другие племена стали отходить дальше на юго-восток, образовывая поселения и города. Уже в современные дни, в 1987 г., под Челябинском был обнаружен древний город, насчитывающий приблизительный возраст в 3,8 тыс. лет и названный по расположенной вблизи горы, Аркаим. В построенном городе точно сориентированы все стороны света, центры внешнего и внутреннего кругов лежат на одной широтной линии и удалены друг от друга на четыре метра двадцать сантиметров. По точности ориентировки конкуренцию Аркаиму во всем древнем мире могут составить только некоторые пирамиды Египта. Похоже, люди этого города свято хранили свою связь с северным богом. Установленные постройки по точным расчетам, геометрическим координатам, является тому доказательством, поскольку это отображает поклонение культу знания и могущество человека в союзе с «верховодителем» этого знания, Омом, – соединение реального знания и жреческой магии – это супершаманизм, на высшем уровне мистики.

Но стремление познать силы и законы природы (и быть менее зависимыми от нее, более могущественными, более достойными) было лишь следствием глобального мировоззрения жителей Аркаима, которые свято хранили веру в чистоту мира, ее целостность, в цикличное перевоплощение с идеей трансформации в другое состояние. Символ целостности, абсолютной симметрии, – человек есть небо, небо – человек, отображается в круговой форме городища (почти законченный круг), а мистический переход из одного в другое схематично выражен в принципе лабиринта. Идея цикличности, выражавшаяся в свастике, вероятно, была решена образованием дополнительно к основному входу еще тремя проемами во внешней стене города, кроме того, в Аркаиме были найдены непосредственно знаки свастики. Так жители этого племени выразили свою сакральную веру в мировоззрение чистоты мира, в приверженность богу Ому, где весь город был одновременно и городом, и крепостью, и храмом, а, вероятно, самое святое место этого города-храма располагалось в его центре, и это место можно описать как форму квадрата вписанного в круг, причем, куда жители могли попасть через единственный вход, проделав при этом путь по кругу по часовой стрелке, т.е. по солнцу. Можно понять, что квадрат вписанный в круг имеет значение числительности в форме бесконечности, или симметрии в симметрии, поскольку квадрат имеет почти абсолютную симметрию и, фактически, занимает вторую позицию после круга, а потому это совмещение является выражением бесконечности в бесконечности – много много, поскольку самого понятия бесконечности у древних людей еще не было. Таким образом, квадрат в круге несет смысл поклонения гармонии мира, соответственно, числовому устройству мира, от которого зависит человек и которое он использует для себя в свое благо, т.е. это место превозношения духа мировой величины, который всем владеет и благословляет к нему относящихся, приходящие к нему строго через символический путь солнца. Кроме того, во внутреннем кольце, вероятно, жила и особая каста племени, как духовный носитель и особо приближенных к «Небесам».

Города и укрепленные поселения аркаимского типа в настоящий момент обнаружены на значительной площади, охватывающий юг Челябинской области, юго-восток Башкорстана, восток Оренбургской области и север Казахстана. Все они имеют свою специфическую особенность: сопряженные стенки жилища, располагающиеся в форме овала или прямоугольника.

Носители данной культуры не так долго жили на этой территории, лет 200. Они покинули свои поселения (возможно из-за извержения вулкана Санторин-Фера в Эгейском море, приблизительно в 1630 г. до н. э., стерший с земли минойскую цивилизацию и выбросивший в атмосферу огромное количество пепла, что привело к резкому и долгому понижению температуры по всей земле) и через Среднюю Азию иммигрировали в другие места, кто в Месопотамию и Иранское нагорье, через столетия, смешавшись с другим народом, воплотили свое мистиконаучные мировоззрения в строительстве зиккуратов, основа которым уже была положена в виде башен, где горел священный огонь, символ бога Мазды, теперь же оставалось только усовершенствовать это строение, создать монументальную композицию из многих башен, кто на юго-восток через Иранскую возвышенность, рек Инд и Ганг и, расположившись на Индийском плато, встретились там с аборигенами, вместе стали сочинять хвалебные гимны добрым богам, побеждающие злые, и гимны борьбы и победы ариев над их врагами, дасами (неарии), воплощая в действительность состояние гармонии не только единением противоположностями, но и борьбой противоположностей.

Таким образом, одни почитатели бога севера покидали территории данного этноса, но большая часть их осталась, и через тысячелетия мистический город-государство «Аркаим» воскреснет, ничто не изменится, лишь только масштаб, через культ познания он будет превозносить чистоту природы и опираться на супергармоничные силы «Достоинство Небес»…

Продвигаясь на запад племена сколотов обосновались по Одеру и Эльбе. Находившиеся в районе Прибалтики племена сколотов приняли в себя кровь финно-угров и к середине первого тысячелетия до н.э. продвинулись на юг, оседая в Белорусском полесье. Здесь стал образовываться балтийский расовый ствол.

Расселившись на такой огромной территории Евразии, уже каждое племя сколотов начинает вести свою самостоятельную бытность. Люди многочисленных племен уже не представляли на какое расстояние простирается их наречие (как и обещал Бог потомков Иафета Он благословил). Вместе с тем, хоть общее самоназвание и сохранилось – «сколоты», каждое племя начинает идентифицировать себя с каким-либо новым качеством, параллельно принимая второе самоназвание своего племени. Само же обозначение «сколоты» долго в первозданном виде сохранилось на юго-востоке этого народа. В северных же широтах и на западе оно быстрее стало принимать иные формы, как то «склот», «скловиты», «скловины», название скловены-склавины еще долго останется, вплоть до VII века н.э. самоназванием одного племени, граничащее с Византией, из-за чего впоследствии у историков появится путаница, поскольку в греческом языке (а также румынском, немецком, французском) слово (или корень) «sclav» обозначает «раб», поэтому происхождение самоназвания «славяне» для историков было первичным, тогда как «склавины» лишь названием византийских летописцев, которые как бы перенесли якобы множество рабов-славян в Византии на название граничащих с ними славян, удачно заменяя одно другим. Но если исходить из этого, то в данном случае, как объяснить то, что названием «Склавения» византийские историки скоро стали называть области Пелопоннеса и Македонии самой империи, куда стали расселяться славяне. Вряд ли можно представить, что сами византийцы так униженно называли центральные части своей империи. Историк VI века Иордан был не лицемерен, когда писал, что «многолюдное племя венетов», в его время было известно «под тремя именами: венетов, антов, склавенов». По версии русских историков получается, что любой византийский (и не только) источник, употреблявший название племя «склавины», именно в этом случае и всегда, употребляет либо сарказм, либо лирическую насмешку. В это трудно представить, поскольку по характеру текста, передающий лишь точную информацию, не видно никакой иронии. Поэтому название «склавины» является первичным, настоящим самоназванием племени, из которого лишь впоследствии появились славяне, а с виду неуместный звук «к» был далеким отголоском приверженности богу Кола, то есть богу Солнца – Достоинство Вселенной. (Здесь лишь стоит поиронизировать по отношению к немецкому настрою 19—20 вв. и особенно руководству времен Гитлера на основе лингвистической путаницы зачислившие славянский этнос в недоразвитый субъект рабской наклонности Европы).

Различное географическое положение повлияло на сам характер общности этого огромного единого народа. Племена, обитавшие в южных широтах, со временем стали напоминать степные кочующие орды, с проявлением своего сложившегося южного, понтийского темперамента. Племена, обитавшие на севере в лесистой местности, наоборот, были оседлы, занимались земледелием и имели спокойный, северный, нордический характер. Для стороннего наблюдателя, в лице какой-либо цивилизации, например, Византии, складывалось впечатление о соседстве разных народов. Северные племена сколот-склавенов обитали спокойно на своей земле, не воюя, далеко от других народов, мало ведя торговлю и не имея своей письменности, практически, не оставили каких-либо древних упоминаний-свидетельств о себе, тогда как южные орды сколотов, в их контактах с другими соседними народами, в военных набегах, торговле, оставили у них очень заметное свои следы. Поэтому первоначально прогрессивная политическая история этого огромного массива народа будет складываться в южных широтах, и сама дальнейшая государственность произойдет, как объединение и подчинение всех родственных племен под этой южной острой необходимости иметь достойную конкуренцию другим сильным цивилизациям-племенам находящихся на юге – Персам, Венграм, Печенегам, Хазарам, и даже самой Византии с Римом.

Историки XX в. отнесли всех древних поселений юга России, киммерийцев, скифов, сармат, к азиатским национальностям. Но археология неожиданно выявила, что у всех этих племен была европейская внешность людей. Тогда, не растерявшись, историки указали на Иран, очевидно только потому, что это единственное место в Азии с наиболее европейской внешностью населения. В самом деле, ведя контакты с Азией у людей этих племен, соответственно, были европейская внешность и азиатские артефакты, что как бы говорит в пользу иранцев. Выяснить же настоящую причастность этой общности, находящейся прослойкой между севером и югом, помогают скифы-сколоты, указывающие на прямую принадлежность их к северу, и некоторые особенности межплеменных взаимоотношений.

Первые документально известные обитатели Причерноморья были киммерийцы. Сведения о них содержатся в «Одиссее» Гомера (9 около 8 вв. до н.э.), ассирийской «Клинописии» (8—7 вв. до н.э.), в «Истории» Геродота (5 в. до н.э.), у Страбона (1 в. до н.э. – 1 в. н.э.) и других древних авторов. Из их сообщений вытекает, что киммерийцы – древнейшие аборигены Северного Причерноморья и северо-западного Кавказа. Границы их расселения – северные берега Черного моря и от устья Дуная на Кишинев, Киев, Харьков, Новочеркасск, Краснодар и Новороссийск.

Древние греки считали киммерийцев потомками Гомера, сына Иафета. По аккадской версии персидских царей их надписей киммерийцы были известны как «саки», обитавшие к северу от Оксы (Амударья), запад современного Туркестана, и звались «гимир». О быте киммерийцев известно мало. Ариан Никомидийский упоминает, что киммерийцы имеют старинный обычай есть травы. Также сообщал, что они имели своих царей и предводителей, которые в важных случаях советовались с народом. Киммерийцы были земледельцами, также разводили коров, овец, лошадей. Орудия труда они делали из бронзы, хотя продолжали существовать еще и каменные. Киммерийские захоронения свидетельствуют об их культуре и взглядах, где покойника готовили к новому рождению в ином мире: яма символизировала утробу земли – матери, а курган как зримое выражение беременности земли. Обряд погребения – на спине в вытянутом положении или слегка подогнутыми в коленях ногами. Поселения, состоящие из надземных деревянных рубленых построек жилого и хозяйственного назначения, размещались на возвышенных местах, поблизости от источников пресной воды. Встречаются также большие полуземлянки с очагами, где лучше переносить было сильные морозы. Хозяйственная утварь представлена главным образом лепными сосудами – мисками, чашами, горшками и т. д. Памятники киммерийского времени остались курганы; они встречаются по всей Кубанской степи. Греческие авторы, Геродот и Страбон, описывая Причерноморье, сохранили многие названия, связанные с киммерийцами: киммерийские переправы, киммерийские стены, область Киммерия, Киммерийский Боспор, города Киммерик и Киммерий.

Предполагается, что уход в Малую Азию, и последующее там размытие киммерийцев происходило в 2 этапа. Первый – конец II тысячелетия до н. э. Эта группа не обладала настолько крупным военным потенциалом, чтобы вступить в борьбу с мощными государствами Передней Азии. Второй этап – переселение большой части киммерийцев, происходившее одновременно с событиями вторжения скифов. Геродот сообщает, что на совещании киммерийцев о грозившей опасности мнения разделились. Большинство простых киммерийцев, устрашенных многочисленностью скифов, предложили оставить страну без боя; цари же решили защищаться до последней возможности. Но позже, в результате ссоры и междоусобиц, цари перебили друг друга; киммерийский народ, похоронив вождей на берегу реки Тир (нынешний Днестр), удалился с родных мест.

Приведенной версии Геродота можно доверять лишь отчасти. Приход скифов и уход киммерийцев, в самом деле, совпадает, но последние отправляются отнимать территории не более слабых народов-соседей, а в Переднюю Азию и вступают в борьбу с наиболее передовыми и могучими в то время государствами. Поэтому вероятнее, что причиной «бегства» киммерийцев было не вторжение скифов, а внутренние процессы общественного развития, строй военной демократии, который и раньше толкал их к походам на юг. Но и этот взгляд тоже является лишь промежуточной оценкой событий. В походе в Азию киммерийцев наталкивают на размышления столь огромные временные рамки пребывания их на чужбине. Поэтому, вероятнее всего, это был не грабительный военный поход, а именно переселение, в котором они собирались играть роль не просителя места, а хозяевами положения, стать над местными верхами и собирать дань с ближайших народов.