Текст книги "Иван III. Новгородское противление. Роман"

– Тут я согласна с тобой. Думаю, ты не сочтёшь легкомысленным назначить сыск отравителей Марии Борисовны.

Она и позже могла иногда угадывать мысли сына.

– Ты правильно предполагаешь. Я сразу после всего случившегося опрашивала наше ближайшее окружение. Перст Господен указал справедливо.

Мария Ярославна снова испытующе смотрела на родного человека и поняла, что от неё требуется.

– Доверенное лицо твоего покойного батюшки, дьяк Полуектов, вернее, его супружница Наталья, тайком посылыла пояс великой княгини к ворожейной старухе для злобного колдования. Ежели применить допрос с пристрастием, можно будет всё спознать досконально.

– И кто же тебе подарил такое утверждение, а ведь наверняка ты уверена в своих словах. Твёрдость в них так и плещется через край? – Естественно, наш дворцовый лекарь Моисей Авраам.

Запомни, матушка, никогда не доверяй словам пьяницы и иудея: и тот, и другой не соображают, чего вылетает из их поганых ртов.

– Насколько я видела, он был абсолютно трезв и вещал разумное…

– Спасибо, матушка, за твои старания, – слегка склонил голову Иван, ничуть не переживая за прерванную речь матери. – Обязательно приму к сведению твои советования.

Он сразу поднялся с кресла, направившись к выходу.

– Токмо более не пытайся делать никаких шагов без моего ведома и на то дозволения, – сказал, обернувшись, у двери.

На следующий день по приезду великого князя с утра похоронная процессия с умершей Марией Борисовной направилась к собору женского Вознесенского монастыря в московском Кремле. Эта обитель была основана вдовой Дмитрия Донского княгиней Евдокией в начале века в качестве усыпальницы женской половины московского княжеского дома. Провожала невестку в последний путь княгиня Мария Ярославна и по дороге шедши размышляла об обстоятельствах кончины Тверитянки. Чувствовала угрызения совести, не понимая, зачем Наталье Полуектовой понадобилось изводить добрую и смиренную женщину.

Четвёртая глава

Кто-то тронул осторожным прикосновением плечо, побуждая к бодрствованию. Андрей отрешился от своебразной дремоты и открыл глаза. Над ним со сдержанной улыбкой стоял Прокоп Смолнянин, уже пожилой мужчина, однако продолжавший отзываться на просьбы товарищей по ушкуйническому занятию.

– А мне уже надоело за бабий подол держаться. Дети выросли, обсемьянились да детишек нарожали. Иные в такие люди вышли, что и мне, их отцу, стало завидно на их житьё глядеть. Вот и подаюсь на заработки, чтоб, стало быть, хотя бы чуток к их богачеству приблизиться.

Аврамьев понял, зачем его побеспокоили.

– Присаживайся-ко с нами, – сверкнул добродушным взглядом Степан Ляпа. – Отобедаем добрящей ушицы, а там, глядишь, подумаем, что дале станем делать.

Вся немногочисленная ватага новгородцев одобрительно гукнула, усевшись вокруг снятого с огня котелка, наполненного свежеприготовленным ароматным варевом из рыбы, крупы и овощей. Дружным стуком деревянных ложек о край чугунного вместилища прозвучала своеобразная благодарность Луке да Игнату Малыгиным, которые исстарались для приготовления обеденного хлёбова.

– А сладка уха да навариста! – словесно выразил общий молчаливый восторг Степан Ляпа, вылизывая свою ложку и пряча её в вещевой мешок.

После сытного обеда все дружно улеглись на отдых. И вскоре от разных, даже потаённых мест, послышался отдохновенный храп.

– Ну ежели вы и дале такожде время тиранить станете сном беспробудным, то проспите все навары да магарычи, – сквозь сон услышал Аврамьев густой бас Мартемьяна Варфоломеевича. Этот приятный устюжанин вместе с сыном Онцифером почти неслышными шагами появились во временном становище ушкуйников. А оные медленно отрывали свои патлатые шевелюры от разных подголовников и едва раскрывали слипшиеся сонные глаза.

– А, собственно. что вы хотите нам сказать? – уже более осмысленно прошевелил губами Степан Ляпа. – Мы уж было думали, что вас давно унесло восточным ветром в сторону Нижнего, потому и обедать не ждали.

– Отобедать мы с сыном успели у воинов заставы великого князя, – вставил своё слово ладный молодец с глазами небесной синевы и аккуратно причёсаной копной волос спелой ржи.

Весь его внешний вид подчёркивал очень неплохой достаток всего семейства. И как бы ещё раз напоминал, что эти люди присоединились к походу новгородских добровольцев не только для торгового дела, но и ради чего-то иного.

– Откуда же взялась в тех краях московская рать? – почти одновременно осведомились братья Малыгины. – Видать, князь Иван большой интерес имеет к волжским местам.

– Да столько не к ним, сколько к казанским землям, – уточняюще пояснил Степан Ляпа. – Казанцы давно уже зарятся на северные земли вкупе с московскими. Мой знакомец рассказывал об осеннем походе государя на Казань.

Ещё при Василии Тёмном сын Улу-Мухаммеда «царевич» Касим обрёл убежище в Москве, когда был изгнан своим братом Махмутеком. А вскоре его сын Ибрагим узурпированно сел на казанский трон. Ивану стало известно, будто кое-кто из весьма влиятельного нынешнего окружения правителя Казани был бы рад встретить именно Касима своим законным властителем. Но только после оказания существенной помощи от московского правительства могли осуществиться мечты казанского «царевича». Великий князь решил воспользоваться великолепным поводом для похода на агрессивных мусульман.

И оное произошло в день праздника Воздвижения Креста Господня, когда московские ратники покинули столицу. Возглавили сей поход воеводами князья Иван Васильевич Стрига Оболенский да Данила Дмитриевич Холмский. Первый из них являлся по признанию многих бояр лучшим воеводой царя Василия II, поэтому его назначение на столь высокую должность никого не удивило. А второй князь был отпрыском тверского княжеского дома и никому не известным как полководец.

Государь прозорливо предложил Холмскому почётную должность и не ошибся.

Иван Васильевич покинул войско во Владимире, там и остановился. Именно оттуда было удобнее всего управлять разбросанными на огромных просторах московскими силами. Кроме них русское противление казанцам поддержали полки удельных братьев московского князя, а также татары казанского изгнанника. Часть войска по необходимости погрузилась на речные суда, которые шли вниз по Клязьме, Оке да Волге. В начальной стадии всё радовало воевод государя. Касим всеми помыслами предвкушал скорое занятие престола своих предков. Однако всё внезапно превратилось в несбыточную мечту, как только на противоположном волжском берегу обнаружилось громадное войско хана Ибрагима.

Московские ратники, которые остановились в устье Свияги, так и остались там, не сумев преодолеть водную преграду Волги, на левом берегу которой находилась презираемая Казань. Причиной срыва переправы стала «судовая рать», не сумевшая своевременно прибыть к месту назначения.

Вот тут-то и проявил себя изобретательный ум князя Холмского, воевода предложил:

– Необходмио каким-то образом выманить татар на берег и здесь их уничтожить. После на их же кораблях переплыть реку.

Всем очень понравилась такая остроумная затея, которая при строгой секретности могла привести к весьма неожиданному и желаемому результату.

Однако в любом деле могут произойти коварные неожиданности. Так случилось и на сей раз. Ничего не подозревавшие басурманы прошли на суда, переплыли реку и уже начали высаживаться на правый берег, где их с нетерпением ожидало московское войско. И вот тут в провидение вмешался некий глупец, московский ратник Григорий Карпов, который оказался невыдержанным, а возможно, просто предателем. Он раньше времени выскочил из засады и кинулся на татар. Оные сразу догадались, что могут оказаться в русской ловушке, поэтому быстро вернулись на свои суда и отплыли назад. Срыв такого великолепного плана весьма огорчил не только воевод, но и всё русское войско. Ратники были готовы жестоко наказать незадачливого торопыжку. Князь Холмский силою своей власти удержал нетерпивцев к отмщению от решительных шагов.

По какой-то непонятной причине русские суда с воинами так и не прибыли к месту боевых действий. А упущенное время отомстило ранними морозами. Московское воинство в своём свияжском лагере могло стать добычей голода и холода. Старшие воеводы поняли такую опасность, поэтому спешно повернули полки назад и постарались без потерь вывести их обратно в русские земли. Теперь уже сделать это представляло большую трудность. Ратники были обессилены и уставшие, поэтому побросали тяжёлое снаряжение, чтобы вернуться домой здоровыми и невредимыми.

Иван III не стал обвинять воевод в проигрышном завершении похода. В данной ситуации Иван Агафонович и Данила Дмитриевич сделали всё от них зависящее. Надлежащие выводы сделал сам государь, прийдя к единственно правильному решению: военным наскоком слабоподготовленного войска Казань не взять. Идея конечно заманчивая, однако пока что не достижимая, поэтому поддержал предложение о сочетании обороны с тщательно подготовленными набегами на вражескую территорию. И в то же время зимой опасался ответного вторжения татар, а по сему дал распоряжение приготовить к обороне Кострому, Галич, Муром и Нижний Новгород. Жители окрестных селений сбегались под защиту крепостных стен.

– Теперь всё понятно, первым отозвался на рассказанное Аврамьев. – Но теперь какой отряд появился в этих местах?

– Московская рать под водительством князя Фёдора Семёновича Ряполовского по прозванию Хрипун спустилась вниз по Вятке и Каме, чтобы нападать на селения и городки Казанского ханства. Уже возвращаясь назад, воины Хрипуна наткнулись на татарский отряд в двести человек. Оные направлялись вверх по Каме для нового набега на русские земли. Завязалось жаркое сражение, в котором виделось явное превосходство русского оружия. Его владельцы успешно справились с поставленной задачей. «Немытые» не выдержали накала схватки и побежали. Практически все они были уничтожены.

Мартемьян Варфоломеевич на некое время прервал своё повествование и явно видел, что слушатели томятся ожиданием в его продолжении, ибо на лицах было написано недоумение от услышанного.

– А далее, – снова заговорил новгородский купец. – Далее ратники разделились на две почти равные половины. Одной верховодить стал Иван Дмитриевич Руно. С ним воины пошли возвратно к Москве. Кроме награбленного в казанских землях добра они везли великому князю несколько взятых в плен знатных татар. Вторая же половина русских осталась под водительством Ряполовского и отдохнула в Нижнем Новгороде, а накануне Троицы из сего города вышла «застава великого князя», возглавленная Фёдором Семёновичем же. Хан Ибрагим через своих соглядатаев выведал о приближении московского войска, поэтому выслал навстречу ему свои лучшие силы.

– А мы с какого бока тут нужны? – снова спросил Андрей. – Видать, Хрипун без нас не справится.

– Просто мы изъявили желание своим доброхотством помочь нашему святому воинству против басурман. Вельми оные злобствуют на Руси.

– Это истинная правда, – подтвердил Ляпа. – Я слышал от нескольких знакомцев, как татарва внезапно появилась под стенами Кичменги – лесной волости в сотне вёрст юго-западнее Великого Устюга. Туда «немытые» добрались по реке Вятке, а затем по её правому притоку. Городок сей был сожжён вкупе с его жителями. Многие, естественно, попали к казанцам в рабство. Помощи им ждать было неоткуда. Город Великий Устюг сам пострадал от большого пожара, который испепелил все городские укрепления. Я считаю: поучаствовать потребно всем в отмщении казанцам.

Все ушкуйники согласились с мнением своего товарища, спешно собравшись в дорогу. Шли быстрым шагом не менее часа. А уже тогда увидели сверкающую голубизной широкую гладь реки. А в стороне убогими хижинами чернело местечко Звеничев Бор, что в сорока верстах выше Казани. Все доброхоты незамедлительно влились в ряды московских ратников.

– Не посрамим земли Русския! Ляжем здесь костьми: мёртвым нет срама. Ежели побежим, то позор нам. Станем крепко! – взывал к ним князь Хрипун.

– Постоим! Не печалуйся, княже! Скорее река вспять потечёт, чем мы отступим!..

Сотники объезжали ряды своих отрядов, поясняли людям:

– Мы должны пойти навстречу поганым, раскалывать их надвое. Покончим с одним крылом, тогда навалимся на другое. Будьте стойки! Татары хитры, словно волки, такая же у них и сноровка. Они могут притворно побежать, чтобы увлечь наши отряды в засаду. Не гонитесь за ними, не верьте им. Стойте так же крепко да дружно и ждите другого удара.

Молча слушали это ратники, сурово и спокойно опираясь на копья, шестопёры и секиры с бердышами. А затем ожидали приближение супротивников. Войско двинулось вперёд тесными рядами и медленным шагом.

А вскоре послышался равномерный глухой топот мчавшихся татарских коней. Казалось, вся земля гудела и дрожала от великого множества копыт. В пыльных облаках приближались разгорячённые животные со своми раъярёнными всадниками, которые дико визжали:

– Урусут! Урусут!

Москвичи яростно нападали на конных врагов, разрубая их разноцветную одежонку и железные шеломы. Кривые татарские сабли мелькали в воздухе. Русичи пустили в ход большие луки, из которых метали длинные стрелы с закалёнными стальными наконечниками. Воины падали, снова вставали, продолжая бой, и продвигались вперёд, куда стала откатываться татарская конница.

Русские одолевали. Они стиснули зубы, хрипели и бились отчаянно, прорубая страшную дорогу среди быстро вертевшихся татарских всадников. Прозвенели удары в медные щиты. Аврамьев поначалу рубился мечом рядом со Степаном, отражая атаки сидевших на конях врагов. Но чаще новгородцы просто стаскивали их крючьями с лошадей, а после перерезали им глотки кинжалами. Кровь противно брызгала на руки, грудь и лицо, оставаясь липкими сгустками. Особенно неприятно она пахла после, когда начинала подсыхать. Пытаясь встать после падения, окровавленные кони бились на земле. Другие спотыкались и старались ускакать в сторону, волоча зацепившегося ногой за стремя всадника.

Внезапно остатки разбитого вражеского войска круто повернули обратно, откатываясь пёстрыми волнами от зеленеющих холмов, густо устланных трупами.

Андрей вскочил на какого-то освободившегося коня и вместе со всем русским воинством ринулся догонять и добивать незадачливые казанские остатки. А они уже и не сопротивлялись, торопливо удирая в сторону Казани, где их несомненно ожидала гневная расправа Ибрагима. В сражении был убит татарский богатырь и лиходей Колупай, а также пленили некоего казанского князя Хозум-Бердея.

** ** ** ** **

После полного разгрома татарского войска и благодарности за оказанную помощь лично от Фёдора Семёновича Ряполовского, Андрей Аврамьев шёл уставший, но довольный, и вёл под уздцы пойманного в битве коня.

– Добрая память у тебя будет об участии в этом сражении, – с доброй завистью произнёс Семён, шагая рядом с обедневшим дворянином. – Сражался ты достойно и проявил разумную храбрость.

– По-моему, все мы в равной степени заслужили добрые слова.

Товарищи уговаривали Андрея поехать вместе с ними поначалу в Нижний, чтобы на полученные за битву деньги закупить хороших товаров от восточных купцов, а в Великом Новгороде продать с большим барышом.

– Нет уж, дорогие побрательнички, – вежливо отказался новгородец. – Давно меня уж дома заждались. Перед отъездом отец прихворнул. Говорил, лёжа в постели: «Свидимся ли когда». Я ему: «Ты ещё меня переживёшь». А он ответно: «Чувствую в себе холод смертный, жаль, что не получится, видно, единым наследником тебя сделать. Молодая моя супружница может всем моим достоянием завладеть». Как бы из этого беды большой не вышло.

– А ведь тебе не долго и впросак попасть, коль наследством и в самом деле ушлая баба займётся, – в усы хохотнул Ляпа. – Она живенько всё ваше имение, да нажитое по любовничкам размотает.

– Ты уж, Семён, парня не стращай, – урезонил товарища Прокоп Смолнянин.

Говоривали про него за спиной, будто женат бывал дважды да оба раза на молоденьких, от которых прижил четверых мальчишек. Но теперь его любовная страсть поутихла, а детей воспитывает да холит родная племяшка.

– Она у меня и к людям без стыда нагишом выйдет, и в огонь за своей страстью шагнёт.

Александр Авакумович лишь цокнул языком, видно, обладая добрым воображением, живо представил себе такую красавицу да до бойкости активную девицу.

– Не треба успокаивать меня, – трезво отстранился от друзей Аврамьев. – Жизнь меня уже трепала, Господь даёт волю, сам разберусь.

– Ну, уж, тогда как знаешь, в таком деле мы тебе не советчики, – на прощанье ответили братья Малыгины.

Ушкуйники сердечно распрощались со своим другом, а последний вскочил в седло трофейного коня, который по своему животному уму сразу пустился иноходью, а после голосовой команды перешёл на галоп.

Нет нужды описывать длительное путешествие новгородского купца. Оно происходило без каких-либо необыкновенных происшествий. А они были нужны ему? По-моему, читатель согласится с моим мнением. Счастьем было уже то обстоятельство, что Андрея за все дни пути никто не попытался ограбить, даже не покусились на тщательно запрятанные деньги.

«Вот она, Теша, – подумал Андрей, когда перед ним появилась гладь реки и поросшие камышом да тростником берега. – Значит, скоро Муром».

Переночевав в глухой деревушке на сеновале, утром следующего дня в белесой дымке тумана он увидел очертания города. Однако нечто беспокойное возмутило его сознание. И чем ближе подъезжал к окраине Мурома, тем сильнее и отчётливее осознавалась грядущая опасность.

Пришлось спешиться и уже совсем осторожно шагать рядом с конём, который начал пофыркивать и прядать ушами, да и сам его хозяин почувствовал наполненный дымом и гарью воздух. Всё это расценивалось новгородцем как явное нахождение здесь каких-то чужаков. «Татары!» – внезапно мелькнуло в голове.

Да, казанцы решили ответить на поход Фёдора Хрипуна набегом на Муром. Они разграбили окрестные волости и «много полону взяша». Этих людей и можно было видеть в небольшом овраге под охраной довольно большого отряда басурман.

«Надо бы заприметить это место», – подумал про себя новгородский гость.

Однако его тревожила самая главная мысль: как пробраться в город через татарское оцепление. Наверняка это можно было бы сделать только в сумерках, а то и даже глубокой ночью, когда нехристи будут объяты сном. Хотя их конные разъезды могут весьма быстро обнаружить русича возле города. А как они умели это делать, было не единожды ведомо. И потому попадаться на глаза тем, с которыми совем недавно Аврамьеву пришлось столкнуться в смертельной схватке, вовсе не хотелось. Не желал более он глядеть в раскосые и полные ненависти чёрные глаза на словно бы смазанных маслом потных татарских лицах. Нет, тут надо придумать нечто остроумное, чтобы не ждать, надеясь на Божескую милость, хотя и она порой бывала необходима.

Так, сидя с лежавшим конём в своеобразной засаде, Андрей провёл неведомое время, за которое он успел как следует подкрепиться ломтем душистого ржаного хлеба с варёным яйцом и куском холодной свинины. А чистая родниковая вода из берестовой фляжки напоила свежей прохладой. Теперь стало клонить ко сну. Возможно, он бы и сморил бывшего ушкуйника, если бы не счастливое стечение обстоятельств.

Скорее всего, всему этому предшествовала длительная осада сильной крепости, закончившаяся для осаждающих без должного результата. Потери с обеих сторон, наиболее вероятно, были значительные. И теперь своеобразное равновесие должно обязательно нарушиться. В чью сторону наклонится рог изобилия в руке богини, стоявшей на колесе?

Внезапно мощные ворота открылись, выпустив довольно большой отряд конных стрельцов, за которыми сплочённым строем бежали пехотинцы с бердышами и саблями в руках. Впереди всех на вороном аргамаке главенствовал явно воевода в блестевшей на солнце кольчуге и высоком шлеме. Конники сразу врезались в отряд татар, также поступили и пешие стрельцы. Начавшееся сражение очень напомнило Аврамьеву недавние события. Не возжелал он стать неприметным свидетелем происходившего, поэтому быстро поднял своего «татарина», как мысленно прозвал коня и, вынув саблю из ножен, вклинился в толпу сражавшихся.

Умелые действия и напористость молодого новгородца обернулись должным результатом. Два конных татарина уже были повержены на землю мёртвыми. С рубленым плечом извивался на земле и пеший казанец, теряя вместе с кровью остатки жизни.

– А ты храбро сражаешься, незнаемый молодец, – услышал Андрей чью-то похвалу. И старательно пытался выяснить, кому принадлежали эти слова.

И чуть позже увидел, вспомнив прежде виденного воеволу. Теперь он выглядел совсем иначе: на шлеме и воинских доспехах багровыми пятнами темнели знаки многих человеческих смертей. И сам этот человек был уже кем-то ранен, ибо медленно начал сползать с коня как раз в поднятые руки Аврамьева, который и принял воинского начальника. Внезапно каким-то чувством он ощутил исходившую от врагов опасность. Не колеблясь новгородец заслонил собою муромского воеводу, приняв грудью две татарские стрелы. Поторопившиеся ратники вовремя оказались возле раненых, которых они погрузили на подводу и повезли к городу.

– Там, в овраге, басурманы полон стерегут, – с трудом шевельнул губами Андрей и едва сдержался, чтобы не впасть в беспамятство.

– Ты кто же такой будешь? – повернул голову к лежавшему рядом новгородцу муромский начальник.

– Андрей я, Аврамьев, ушкуйничал с гостьми новгородскими.

И только теперь он уже не смог сопротивляться своей слабости.

Медленно, очень медленно, к нему возвращалось сознание. Сначала новгородец обнаружил себя в большой горнице, похожей на спальный покой, освещаемый множеством свечей. Однако очередноное состояние ослабевшего тела не позволило ничего увидеть. И позже, доведись ему побывать в этом месте снова, Андрей так и не вспомнил бы ту комнату, где находился на излечении. Зато ему врезалось в память появление в горнице голубоглазой и чернявой молодайки. Она заботливо кормила очнувшегося молодца наваристой куриной ухой с грибами1515
  В стародавние времена не было на Руси понятия о супах и бульонах. Все жидкие мясные и рыбные блюда назывались ухой, похлёбкой или щами. И как тут не вспомнить известное: «Уха из петуха».


[Закрыть]. От старательного ухаживания девушка смешно высовывала кончик языка, обнажая ряд белоснежных зубов и искривляя красивые губы. Незнакомка не успела завершить своё дело.

Оно было прервано появлением дородного мужчины в опрятной и даже несколько вычурной одежде. Вошедший походил на княжеского наместника (тиуна) или просто слугу, но с большими привилегиями. Он с каким-то напыщенным удовольствием касался своей поседевшей клинообразной бородки и ровно стриженных усов. Лишь поворота головы и взмаха ладони было достаточно девушке, которая всё поняла и незаметно покинула горницу.

– А ты герой, – восторженно обратился он к Аврамьеву. – Стрелы татарские обломали, а как жала стали из тебя вытаскивать, ведь даже и не застонал. Правда, в запамятстве был полном.

Он со тщанием обследовал повязки на груди, а после сам осторожно снял их, осмотрев начавшие подживать раны.

– Ты ведь спас от верной гибели младшего представителя тверских князей, а ныне – старшего воеводу государева, Данилу Дмитриевича Холмского. Вся забота о тебе – его главная обязанность. Уж ты будь добр, не обмолвись с ним о моих словах.

Андрей молча кивнул головой, поблагодарив лекаря за надлежащее лечение и обхождение. И как только сознание обрело необходимую силу, он выразил благодарение Господу за оказанную ему возможность узреть своего благодетеля.

Даниил Дмитриевич не был лишён такого малейшего человеческого качества, как обыкновенная признательность. Этим, по его мнению, должен обладать любой настоящий христианин. Возможно, и басурманам такое свойственно, однако православные острее чувствуют ответственность за благие дела.

Холмский ещё сам полностью не излечился от татарского булата, но всё же превозмог слабость и смело перешагнул порог горницы, увидев лежавшего спасителя. Оный тоже заметил вошедшего воеводу и попытался приподняться на локтях, чтобы взобраться повыше на подголовник.

– Не переусердствуй в почести мне, – Данила Дмитриевич протянул ладонь в предостережении к дальнейшим действиям со стороны Аврамьева. – Я пришёл просто глянуть, как тебе создали необходимые условия к скорейшему преодолению немощи.

– Благодарю тебя, княже, – улыбнулся Андрей. – Устроили меня тут замечательно. Моя признательность в этом тебе выше всяких похвал.

– Благодарить тебя должен я. Лежать бы мне подле городских стен среди мёртвых, если бы не твоё самооттвержение и всяческое презрение к опасности. По этому поводу хотелось бы сказать тебе доброе слово и предложить какое-либо вознаграждение за твой героизм.

– Пустое всё это, воевода, – шевельнул губами новгородец. – Ты правильно поверил в мою самоотверженность. А вот опасности я всячески стараюсь избегать, желаю всё-таки живым возвратиться на Торговую сторону в Новгороде. У меня там старый отец, да и братец младший. Доброе отношение твоё ко мне весьма приятно.

Думается, и ты бы поступил также, будь у тебя необходимость защитить чьё-либо сердце.

– А ты, ко всему прочему, ещё и бессеребренник, коих мало. Сие похвально, но я не привык многое время пребывать в долгу. При малейшей возможности в будущем обязуюсь вернуть его с лихвой.

– Кастати, тебя просили поблагодарить те несчастные, пленённые казанцами. Об этих людях ты тогда нам сообщил. Их освободили. Татарских грабителей успели разгромить, частью разогнать. Лишь немногие враги сумели ускользнуть и укрыться в лесу. Выздоравливай, герой, позже ещё поговорим.

С этими словами Холмский покинул горницу.