Текст книги "Секрет Метеона"

Секрет Метеона
Александр К. Барбаросса

© Александр К. Барбаросса, 2017

ISBN 978-5-4490-0398-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящаю эту книгу моим дорогим жене и сыну.

Глава 1

Глаза наконец-то немного приоткрылись, но раскрыть их до конца сил не было. И еще это мешала сделать странная вязкая жидкость, которая будто склеила веки. Сквозь ресницы проникал свет и непонятные тени. В уши били басами глухие нечеткие звуки, как если бы на голову одели ведро. Вдобавок чувствовалось, как прохладная жидкость обволакивает тело. Очень трудно было осознать, что происходит в данный момент. Обессиленный попыткой открыть глаза Николай отключился. Он лежал в хромированной открытой капсуле, одной из многих, рядами стоящих в большом зале. Стены и пол помещения были отделаны белым кафелем, как в операционной. Над его капсулой склонились двое мужчин в медицинских масках, халатах и шапочках, наблюдая за бесцветным гелем, убывающим через отверстие у ног лежащего перед ними голого тела. Один из наблюдателей щелкнул пальцами по темному электронному табло, на котором замерли красные цифры «098/02/12», и произнес:

– Интересно, зачем он им понадобился? Всего два года осталось, даже меньше – год и десять месяцев. Дали бы долежать уже…

Второй пожал плечами:

– Вероятно, хотят пораньше отпустить. Может быть, вскрылись смягчающие обстоятельства…

Первый со смехом прокомментировал:

– Мишка, скажешь тоже! Чего ему смягчить можно? Он девяносто восемь лет из своих ста здесь пролежал. Если бы его через десять или двадцать, да хотя бы и пятьдесят лет разбудили, было бы понятно. А так… Никакой разницы!

Мишка заметил:

– Гена, вроде бы криогель стек весь. Прикрой капсулу, я включу душ.

Его собеседник закрыл почти до конца крышку капсулы, похожей на кабину истребителя, и из отверстий на тело Николая полилась сильными струями вода. Затем мужчины перевернули тело на живот, и Мишка снова включил душ. Его товарищ молча наблюдал за процессом, сделав шаг в сторону. Когда вода перестала течь, он нажал на кнопку рядом с табло, и в капсулу пошел теплый воздух из фена. Потом они снова перевернули Николая на спину и просушили его с другой стороны. Мишка открыл капсулу и дотронулся до руки лежащего:

– Вроде сухой… Ну что, транспортируем?

Гена согласно кивнул и нажал на третью клавишу на пульте. Верх «кабины истребителя» приподнялся, полностью открыв тело, которое лежало в неглубоком лотке на колесах. Мишка взялся за ручку и потянул каталку на себя, а напарник ухватился с другой стороны. Они покатили тело по широкому, ровно освещенному металлическому коридору. Мишка, бесшумно двигаясь, продолжил прерванный разговор:

– Все равно, не скажи! Думаю, этому Гомельскому повезло. Скольким заключенным ты по особому распоряжению разряд сквозь капсулу пропустил? А вот его велели разморозить…

Гена равнодушно пожал плечами и промолчал. Мишка остановился у едва заметного проема в стене и нажал на светящийся тусклым голубым неоном квадратик. Проем бесшумно раскрылся, и они вкатили каталку внутрь небольшого помещения. Стены там были металлические как в коридоре. Напарники переложили Николая на кровать и накрыли его простыней. Гена достал из халата хромированный медицинский пистолет и ввел инъекцию физраствора в руку Николая. Неожиданно в проеме возник еще один мужчина, тоже с закрытым белой маской лицом. Он молча прошел и положил на стул рядом с кроватью комплект одежды оранжевого цвета, полотенце и бокс с мылом, зубной щеткой и пастой. Мишка ухмыльнулся и заметил:

– А зачем ему такие древние приспособления? И где вы их откопали вообще?

Вошедший повернулся в его сторону и ровным голосом ответил:

– Заключенный должен постепенно приобщаться к современным средствам гигиены. Сначала ему необходимо адаптироваться, а для этого нужно начать с привычных для него вещей. Понимаете, санитар Михаил?

Мишка не унимался:

– Конечно, понимаю, санитар Прокопий! Я спросил, где вы откопали такие старинные вещи как зубная щетка и паста? Неужто из какой гробницы достали?

Его напарник прыснул от смеха, а санитар Прокопий, пропустив мимо ушей колкость, ответил:

– 3D-печать – чтобы сделать щетку, а паста – современный состав, который залили в сосуд. Знаете, как он назывался раньше?

Мужчины молча ждали. Тогда Прокопий выпалил:

– Тюбик!

И засмеялся неестественным механическим смехом:

– Ха-ха-ха!

Затем он молча удалился. Мишка пробормотал ему вслед, явно передразнивая:

– Санитар Прокопий… Интересно, кто ж тебе имя такое придумал?

Гена заметил:

– Ну чего ты его подначиваешь? Знаешь, какие они обидчивые? Эта излишняя эмоциональность сказывается почему-то именно в негативе.

Мишка ответил:

– Не люблю я их! Железяки они, хоть и интеллектуальные. Не зря их называют искусственный интеллект. И ключевое слово здесь – искусственный. Понимаешь, о чем я говорю, Гена?

Собеседник парировал:

– Однако бабы тебе нравятся с искусственным интеллектом!

– О, это совсем другое! Выбрал темперамент, ввел настройки под себя и вперед! А с обычной можно с ума сойти! Мне дед рассказывал, как он с моей бабкой жизнь прожил. Кошмар! Как вот ты со своей живешь? Все устраивает?

Гена согласился:

– Конечно, проблем хватает! Живая женщина – это тебе не робот. Но скажи, тебе не бывает страшно, что у твоей Зинки однажды замыкание где-то случится, и пристрелит она тебя без колебаний? Или придушит. Просто потому, что она машина…

Мишка внимательно и серьезно посмотрел на собеседника:

– Поэтому, Гена, каждые полгода я стираю Зинаиде память до заводских настроек!

Оба санитара громко загоготали. Убедившись, что привезенный мужчина все еще спит, они покинули помещение вместе с ненужной теперь каталкой. Коллеги вернулись в зал с капсулами и поставили каталку на ее место. Гена закрыл «кабину истребителя» и извлек из кармана халата металлическую трубку размером с ладонь. Он что-то нажал на ней, и прямо перед ним возникла цветная голограмма бородатого крепыша, тоже одетого в белый халат. Бородач стоял, заложив руки за спину. Гена произнес:

– Виктор Сергеевич, докладываю! Заключенный Гомельский разморожен и помещен в одиночную камеру номер 26.

Бородач молча кивнул и неожиданным фальцетом поинтересовался:

– Как он?

– Визуальных измененный не замечено. В себя пока не пришел.

Виктор Сергеевич выслушал его и пробормотал, будто отвечая кому-то еще:

– Ну да, конечно, почти сто лет… Я думаю, ему потребуется дня три минимум. А там посмотрим.

Он, продолжая держать руки за спиной, сделал несколько шагов вправо и вернулся на прежнее место, явно поглощенный какими-то своими размышлениями. Затем, как будто вспомнив про Гену, обернулся:

– А что с двадцать первым, двадцать вторым и так далее? Сколько их там? Десять, кажется?

– Да, десять заключенных. Еще не приступали, занимались двадцатым, ну, Гомельским этим. Уже начинаем. Это недолго.

Виктор Сергеевич кивнул:

– Хорошо, не затягивайте!

Голограмма исчезла. Гена повернулся к Мишке:

– Пошли! С двадцать первого и начнем. И закончим тридцатым.

Он оглянулся и, понизив голос, сказал:

– Тридцатый – это последний политический. Дальше идут одни бандиты и мошенники. В общем, всякий сброд. И из всех политических разморозили только Гомельского! А, начиная с тридцать первого, разморозка будет чуть ли не через одного.

Мишка сделал многозначительное лицо:

– Санитар Прокопий мог бы сейчас тебе сказать, что это не твоего ума дело, Гена. И я бы с ним согласился в этом случае. Ты у Виктора Сергеевича поинтересуйся еще!

Он подошел к капсуле с номером 21 и заглянул сквозь стекло. Внутри, полностью погруженный в прозрачный бесцветный гель, лежал голый мужчина. Мишка извлек из кармана халата небольшую белую коробочку и подсоединил ее кабель к капсуле. Затем он похлопал ладонью по «кабине истребителя» и произнес:

– Прощай, номер двадцать один!

Он нажал на клавишу в центре белой коробочки, и внутри капсулы вдруг ослепительно вспыхнула синяя молния. Гель тут же окрасился в густой неоново-фиолетовый цвет. Гена тем временем произвел такие же действия с соседней капсулой. Через пятнадцать минут все десять капсул стали фиолетовыми. Неожиданно дверь «операционной» распахнулась, и га пороге возник Виктор Сергеевич. Он быстро окинул взглядом фиолетовые капсулы и обратился к сотрудникам:

– Отлично! Молодцы!

Виктор Сергеевич подошел к Гене и сказал:

– Давай распишусь в ведомости и пошли обедать. Только избавьтесь от останков.

Он ткнул большим пальцем в подставленный планшет и зашагал к выходу. Гена и Мишка принялись нажимать на клавиши капсул, от чего все полости заволокло паром. Потом послышался звук душа, а когда пар рассеялся, стенки десяти капсул уже сияли чистым хромом. Словно там никогда никого и не было.

В буфете несколько столов занял персонал охраны. Медиков, кроме начальства, не было. Напарники присоединились к Виктору Сергеевичу, который сосредоточенно доедал бифштекс. Мишка хотел что-то спросить, но начальник жестом попросил не беспокоить его. Санитары молча принялись поглощать свой обед. Расправившись с бифштексом, Виктор Сергеевич произнес:

– Когда первая двадцатка окончательно придет в себя, с визитом приедет генерал или кто-то еще.

Он выразительно поднял глаза вверх, давая понять, что ранг у будущего гостя очень высокий. Гена поинтересовался:

– А куда их потом, этих пробужденных?

– Честно говоря, не знаю. Прислали список тех, кого надо разбудить и тех, кому разряд в капсулу. И все.

Виктор Сергеевич отодвинул от себя пустую тарелку:

– Ладно, мальчики, обедайте и за работу.

Шеф ушел, а напарники, склонившись над тарелками, зашептались:

– Все равно, должна быть логика в методике выбора.

– Ну да, согласен. Посмотри, им всем нет сорока. Только Гомельскому сорок один. В основном все преступники, рецидивисты. И только Гомельский политический.

– А он точно политический?

– Вроде как да, что-то против власти, если не ошибаюсь.

– Да за это сто лет не дают!

– Ну, не знаю! Может и не политический! Ну его к черту!

Мишка взял со стола пустую банку от Кока-Колы и сплющил ее в ладонях. Гена внимательно наблюдал за его действиями. Товарищ начал оглядываться, кого-то выискивая. Наконец, он удовлетворенно хмыкнул, увидев санитара Прокопия, разговаривавшего с Виктором Сергеевичем, которого остановил на пороге столовой. По раздраженной интонации было заметно, что бородач тоже не в восторге от этого разговора. Мишка ухмыльнулся:

– Надо спасать начальника…

Он извлек из кармана крохотный, сантиметров десять в длину, дрон и вставил в специальный зажим сплющенную жестянку. Затем на крохотном дисплее он набрал координаты цели и полетное задание дрона. Гена, усмехнувшись, заметил:

– Доиграешься ты, Мишка!

Однако остался сидеть на месте. Мишка отпустил дрона, и тот бесшумно взмыл под потолок столовой, а затем спикировал на голову Прокопия. Когда до цели оставалось около метра, механизм выпустил жестянку, которая со звоном ударилась о металлическую голову Прокопия. Дрон пролетел в открытую дверь столовой и исчез, а Прокопий, воспроизводя запрограммированное возмущение, заголосил:

– Батюшки, да что же это творится! Где это видано, чтобы так поступали с андроидом! Как не стыдно!?

Виктор Сергеевич изумленно уставился на возмущенного Прокопия, но, оценив момент, тут же исчез в дверях. Мишка и Гена с серьезными лицами доедали обед, а санитар Прокопий кричал:

– Я найду того, кто это сделал! Ироды!

Люди за другими столами почти не реагировали на его выкрики, занятые едой. Мишка и Гена, пряча улыбки за медицинскими масками, спокойно покинули столовую.

Глава 2

Память отдавала воспоминания малыми порциями. Настолько малыми, что Николай воспринимал эти видения как короткометражки, которые ему показывают в этом странном кинозале. Постепенно фильмы складывались в историю жизни человека, которого он точно знал, но никак не мог вспомнить его имя. Фильмы удлинялись, а имя человека вспомнить не удавалось. То этот знакомый, совсем маленький, спотыкаясь, ловит сачком бабочек, а двое других и тоже очень знакомых людей – мужчина и женщина – весело смеются. То герой фильма, но уже немного старше, катается на велосипеде, и эти двое смеются или улыбаются ему. Их имен он тоже не знал, но, когда они смеялись, ему было хорошо, как и его знакомому на экране. Потом мужчина и женщина перестали появляться в фильмах, а затем вернулась память, но уже не постепенно, а сразу, одним куском. Не было – не было, а потом бах! И все сложилось в растянутую по времени историю жизни человека. Николай осознал, что этот знакомый и есть он сам, ощутив реальность сразу и каждой своей клеткой, будто с головой погрузился в ледяную воду. Память включилась на моменте, когда его привели в большой зал, отделанный белым кафелем, и уложили в капсулу. Николай помнил, как его держали несколько человек, а он выкрикивал им проклятия. Сейчас его обуял ужас. Он не знал, где находится. Странная комната без окон, непонятно откуда идущий ровный свет. Гомельский попробовал шевельнуть рукой – получилось. Постепенно он понял, что может двигаться и, приподнявшись, осмотрелся. Комната без дверей и окон, из мебели только его кушетка и тумбочка рядом, на которой лежит аккуратно сложенная оранжевая одежда. Черт, где он оказался? Что это за место? Может быть, он умер? Вроде бы его должны были усыпить… Николай с трудом, но вспомнил, как судья объявил приговор: «Суд постановил приговорить гражданина Гомельского к высшей мере наказания – принудительному усыплению сроком на сто лет!». Он сел на кушетку, размышляя над словами «сто лет». Это же целый век! Но ведь он не спит, значит его не усыпили! А может быть его помиловали? Николай вскочил с кушетки и закричал:

– Эй, кто-нибудь! Откройте! Эй!

Ответом была гробовая тишина. Николай продолжал кричать. Неожиданно прямо перед ним раскрылась стена, и на пороге появились два мужчины в белых халатах и масках. Один из них спокойно спросил:

– Ну что, пришел в себя? Чего бузишь, а?

Николай сел на кушетку, ошалев от неожиданности, и произнес:

– Ребята, скажите, меня не усыпили?

Мужчины переглянулись. Николаю даже показалось, что в глазах одного промелькнуло выражение жалости.

– Ребята, вы почему молчите? Меня же не усыпили до конца?

Гости в халатах молчали. Николай хотел спросить что-то еще, когда в голове вдруг шевельнулась страшная догадка:

– Ребята, меня что, разбудили через сто лет? Умоляю, скажите!

Тот, у которого промелькнула жалость в глазах, ответил:

– Да, пять дней назад мы тебя разбудили. Ты проспал почти сто лет.

– Почти? Сколько я проспал?

– Девяносто восемь лет и два месяца.

Николай по-прежнему сидел на кровати. Он никак не мог уместить в своей голове факт того, что его сон продлился целый век. Не в силах осознать это, он хрипло спросил:

– А моя семья? Что с моей женой и детьми?

Гости пожали плечами:

– Мы не знаем. Спросишь у начальства. Тебя вызовут.

Гомельский взглянул на них с надеждой:

– Хотя бы скажите, какой сейчас год!

Они снова переглянулись, первый кивнул, а второй ответил:

– Две тысячи сто тридцать третий.

Николай замолчал, раздавленный осознанием случившегося. Пришедшие тихо развернулись и вышли, стены сдвинулись, и он опять остался в одиночестве. Затем проход снова открылся, и один из них возник в проеме:

– Если нужно в туалет, там в углу руку к полу приложи!

Николай машинально кивнул, и дверь закрылась. Его захватило ощущение полной растерянности. Выходит, чуда не произошло. Он проспал в криокамере почти сто лет! Жене его было тридцать восемь, а мальчишкам – пять и два. То есть сейчас его жене должно быть сто тридцать восемь лет, а детям сто пять и сто два. Николай зарыдал от отчаяния. Вряд ли наука шагнула за это время настолько вперед, чтобы люди смогли жить так долго. Выходит, его семьи давным-давно нет! Какого черта его разбудили? Зачем ему теперь жизнь? Он же все пропустил. Не видел, как взрослели дети, как появлялись и подрастали внуки. Николай задумался: что, если он найдет внуков? Что он им скажет? Да и знают ли они вообще про него? Слезы катились по щекам. Вдруг под потолком отошла в сторону узкая панель, и в открывшемся проёме он увидел небо. По его цвету было понятно, что уже вечереет. Из соседней стены бесшумно выдвинулся поднос с тарелками, в которых Николай различил суп и второе. На еду не хотелось даже смотреть. Не отрывая глаз от узкой полоски неба, он лег на кушетку и пролежал так некоторое время. Сон быстро сморил его: сказывались общая слабость и навалившийся жесточайший стресс.

Утром его разбудил мужской голос, который монотонно повторял:

– Заключенный номер двадцать, просыпайтесь!

Николай посмотрел на говорящего. Мужчина в маске и белом халате стоял над его кушеткой.

– Вам необходимо привести себя в порядок – умыться и позавтракать. После этого вы пойдете в администрацию.

Николай поинтересовался:

– Зачем?

– Этого я не знаю.

– А с кем я буду разговаривать?

– Этого я не знаю.

– А где я?

– Вы находитесь в особой тюрьме, а точнее сказать, хранилище для подвергнувшихся принудительному усыплению.

– А какое сегодня число, месяц и год?

– Сегодня 5 марта две тысячи сто тридцать третьего года, четверг.

Странно, но в его ответах Николаю слышалось нечто механическое, неживое. Он спросил вошедшего:

– Вы кто?

Мужчина отступил на шаг и с достоинством произнес:

– Я – санитар Прокопий. Можете обращаться ко мне по имени.

– Хорошо.

Николай поднялся. Ноги еще плохо слушались его. Он огляделся в поисках раковины или умывальника.

– Как мне умыться, Прокопий?

Санитар пояснил:

– Следует прикоснуться к сенсору в углу.

Он вытянул руку, указывая, в каком именно углу нужно искать умывальник. Николай подошел и дотронулся до стены. Незаметные до этого момента панели разошлись в стороны, обнажив небольшую нишу, в которой Николай увидел краны с теплой и холодной водой. Он обернулся к санитару:

– Прокопий, а что надо потрогать, чтобы поесть?

Санитар подошел к другой стене и прикоснулся к ней:

– Пожалуйста!

Николай заглянул через его плечо и увидел еще одну нишу, в которой стояла чем-то наполненная тарелка, металлический сосуд и целлофановый пакет с пластиковыми вилкой и ложкой.

– Спасибо, Прокопий!

– Не за что! У вас тридцать минут, чтобы привести себя в порядок – умыться и позавтракать. После этого вы пойдете в администрацию.

Николай с недоумением покосился на Прокопия:

– Я понял вроде бы.

Прокопий кивнул и, раскрыв двери, вышел в коридор. Оставшись один, Николай подошел к раковине и включил воду. Холодная струя ударила в ладони. Умылся он с удовольствием и даже почувствовал себя лучше. Завтрак удивил его. На вид это была овсяная каша, которую он терпеть не мог с детства, но в отсутствие альтернативы ему пришлось съесть это блюдо. Затем он открыл металлический цилиндр, оказавшийся термосом, и сделал глоток теплой сладковатой жидкости. Собственно, в этот момент завтрак и удивил его. Если, поднявшись с кровати, Николай еле передвигал ноги, то теперь по телу разлилось ощущение, что он владеет каждой мышцей. Усталости как не бывало, только в голове засела печаль, с которой он вчера заснул.

Вероятно, тридцать минут уже прошли, так как невидимые двери распахнулись, и в помещение зашел здоровенный детина в черном комбинезоне, который делал его похожим на астронавта. Он внимательно оглядел Николая с ног до головы и, уставившись ему в глаза, произнес низким голосом:

– Заключенный номер двадцать, сейчас мы пройдем в помещение администрации комплекса. Руки за спину!

Николай выполнил приказ. Детина добавил:

– И чтобы без фокусов у меня тут! Ясно?

Николай кивнул. Охранник скомандовал:

– Тогда пошли!

Он вывел Николая в коридор и, периодически указывая направление, повел его через многочисленные переходы. В одном из них были стеклянные стены, и Николай увидел внизу огромный зал, заполненный множеством капсул. Ясно, вот где ему пришлось проспать сто лет. Они спустились по лестнице и пошли по длинному коридору. Николай про себя удивлялся, как удается сделать двери такими незаметными. Наконец, охранник велел ему остановиться. Он нажал на что-то в стене и проговорил:

– Господин полковник, заключенный номер двадцать доставлен для допроса!

В ответ стены перед ними бесшумно разошлись, и детина легонько подтолкнул Николая. Гомельский шагнул внутрь и оказался в просторном кабинете с огромными окнами, формирующими стеклянную стену с тонкими перемычками рам, за которой виднелся ухоженный сад. У стены стоял большой стол с внушительным монитором. За столом сидел абсолютно лысый мужчина в такой же черной униформе. Он молча наблюдал за вошедшим. Николай почти физически ощутил его взгляд – изучающий, внимательный и жесткий. Мужчина кивнул охраннику:

– Вы свободны!

Детина щелкнул каблуками, развернулся и исчез в проеме, который сразу же закрылся. Хозяин кабинета взглянул на стоящего Николая и поднялся из кресла. Николай вдруг подумал, что этот человек сильно напоминает ему Фантомаса – злодея из очень старых фильмов, которые он смотрел в детстве. Только у этого Фантомаса голова была не круглая, а немного вытянутая вверх и, уж конечно, не синяя. Заложив руки назад, полковник повернулся к нему спиной и замер у окна. Казалось, он вообще забыл про Николая, поглощенный созерцанием сада за стеклом. Он стоял так минуты две, затем, не оборачиваясь, произнес:

– Садитесь, заключенный!

Николай молча сел на стул. Фантомас обернулся к нему и, неожиданно широко и дружелюбно улыбнувшись, спросил:

– Как спалось, Николай Федорович?

Николай ответил в тон ему:

– Неплохо, только разбудили рано почему-то. Я бы еще пару лет мог подремать.

Полковник сухо улыбнулся, оценив сарказм. Он уселся в кресло и внимательно взглянул на Николая:

– Буду краток, заключенный Гомельский. Программа принудительного усыпления завершена. Большинство тех, кому осталось спать еще какое-то время, не проснутся.

Заметив недоумение в глазах собеседника, полковник пояснил:

– У государства нет средств на содержание преступников в комфортных условиях принудительного сна. Кроме того, доказано, что такая программа неэффективна.

Николай спросил:

– И как теперь будут наказывать?

– Возвращаемся к обычной тюремной системе. Эксперимент закончен.

Он помолчал немного и добавил:

– Ваше преступление потянет на смертную казнь. Так что вы счастливчик, Гомельский!

– А на каком основании вы убиваете заключенных, находящихся в состоянии сна?

Полковник снисходительно взглянул на Николая:

– Да на том простом основании, что они преступники. Родственников у них никаких нет, внукам они вряд ли нужны. Ну, а стране такие разбойники и подавно ни к чему. Понятно?

– Да как вы можете так бесчеловечно поступать?

Полковник откинулся в кресле и ответил:

– Приказ есть приказ. Так решило правительство. А нам приказы обсуждать не положено.

Пока Николай подыскивал слова, чтобы возразить, он продолжил:

– Я не представился. Полковник Метелкин, Главное управление службы исполнения наказаний.

Офицер неожиданно наклонился вперед, облокотившись на стол, и уверенно проговорил:

– В общем так, Гомелький, слушай и не перебивай! Сейчас запускается медийный проект, очень масштабный. И определенному числу заключенных предстоит сыграть там свою роль.

Николай изумленно слушал Фантомаса. Происходящее выглядело полным бредом – провести в криосне почти сто лет и очнуться для того, чтобы принять участие в медийном проекте… Он выдавил из себя:

– Извините, вы сейчас шутите?

Полковник выпучил глаза от удивления и взорвался криком:

– Шучу? Да какие шутки!? Ты что? Знаешь, какие деньги затрачены на этот проект? Отобрано некоторое число заключенных для участия в гладиаторских боях…

Николай не выдержал и рассмеялся:

– Гладиаторских боях? Вы серьезно?

Полковник выдохнул и продолжил спокойным тоном:

– Да, именно так. Люди хотят зрелищ. Они устали от бесконечных постановочных шоу и сериалов. Им нужна реальная драка без прикрас. С настоящей кровью и смертью.

Николай с сомнением спросил:

– И меня выбрали в качестве гладиатора?

– Да. Тебя выбрали.

– А вас не смущает, что в качестве профессионального бойца и убийцы выбрали историка?

Весь этот идиотский разговор начал сильно надоедать, и Николай вдруг отпустил вожжи:

– Вы совсем идиоты, что ли? Вы не знаете, кто такие гладиаторы? Так вы тогда вовремя меня разбудили, я как историк вам сейчас расскажу!

Полковник Метелкин перегнулся через стол и заорал:

– Закрой хлебало, историк! Ты мне будешь рассказывать, кто ты такой!? Да я лучше тебя самого знаю о тебе все!

Он уселся в кресло и начал что-то нажимать на мониторе, а затем снова повернулся к Николаю:

– Скажи мне, историк, как, например, тебе удалось 29 апреля две тысячи тридцать пятого года нанести несовместимые с жизнью травмы судебному приставу Шувалову? Как это историк смог сломать три ребра судебному приставу Хлебникову и сделать тяжелейшее сотрясение мозга судебному приставу Короткову? Что это за историк, которого удалось скрутить только пятерым приставам?

Он опять перегнулся через стол:

– Молчишь? Я отвечу тогда! Знаешь, что тебя подвело? Ярость. Приставы обидели твою жену, и ты завёлся, уделал трех неслабых мужиков. Твоя ярость упекла тебя за решетку. А здесь ты сможешь безнаказанно демонстрировать свои чувства. Будешь самим собой, и тебе за это ничего не будет. Ни-че-го! Сколько тебе осталось? Год и восемь месяцев? Сумеешь выжить за это время, спокойно откинешься. Никто удерживать тебя насильно по истечении этого срока не станет. Жить будешь наверху. Подумай только – свежий воздух! Покажешь результаты, будет все – деньги, слава, женщины. Хочешь – нормальные, хочешь – андроиды.

Николай устало спросил:

– Скажите, я могу узнать, что стало с моей семьей?

Метелкин тут же ответил:

– Конечно. За сто лет все сильно изменилось – данные собраны в единую систему. Набираешь имя и смотришь фото и видео любого человека. Естественно, надо подтвердить свое право, но у тебя проблем с этим нет. Ты же ищешь данные своей жены или детей. Такая же история с кино и музыкой – что угодно за последние сто пятьдесят лет. Поглядишь, как теперь люди живут. Все это будет у тебя в номере…

Николай выслушал агитационную речь полковника и ответил:

– Я ведь не маньяк какой-то, который не может не убивать. А то, о чем вы говорите, вышло случайно.

Полковник притворно улыбнулся:

– Ты кому-нибудь еще это рассказывай, а мне не надо! Я таких как ты за версту чую!

Поняв, что человека в нем видеть никто не собирается, и порядком устав от этого разговора, Николай спросил:

– Я же могу отказаться?

Полковник, недоумевая, переспросил:

– Отказаться?

Он откинулся на спинку кресла и раздраженно проговорил:

– Конечно, можешь. Тогда снова ляжешь в криокапсулу, мы тебе включим полторы тысячи вольт, и все! Программа закрыта! Для тебя, Гомельский, это единственный шанс выжить. А так, смотри сам…

Вероятно, он что-то нажал, так как двери снова раскрылись, и вошел детина-охранник. Полковник коротко приказал:

– Уведите заключенного!

Николай поднялся, завел руки за спину и направился к выходу. Детина, щелкнув каблуками, молча развернулся для конвоирования. Уже на пороге полковник остановил Николая:

– Гомельский, у тебя есть время подумать над моим предложением до утра. Решай!

На этих словах он кивком показал конвоиру, что они могут уходить. На обратном пути Николай спросил у охранника:

– А мы сейчас под землей?

В качестве ответа он услышал резкий окрик:

– Заключенный, не разговаривать!

Войдя в камеру, Николай подошел к кушетке и вдруг услышал тихий шепот конвоира:

– Под землей. Минус третий уровень.

Гомельский обернулся:

– А как же небо, закат?

– Все искусственное.

Двери закрылись. Николай удивленно посмотрел на узкую полоску неба наверху и сел на кушетку.